Текст книги "Новый Мир - Золото небесных королей (СИ)"
Автор книги: Андрей Демидов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Продвигались медленно, кроме того, проводник подолгу останавливался, щупая ладонями стволы в поисках путеводных зарубок. Несмотря на крайнюю предосторожность, бурундеи потеряли двух коней: всадники провалились в яму, где из дна торчали заострённые колья, а дедичи потеряли юного Линя: он потянул скрытую в траве верёвку, в ветвях вздохнули самострелы, и одна из стрел пробила ему горло. Вернувшись и наскоро захоронив Линя в яме с бурундейскими лошадьми, вместе с оружием, запасом стрел, курицей и кратким словом Стовова, дедичи нагнали остальных у сплошной засеки.
Пока стребляне снимали самострелы, нашаривали в травах драную щепу, утыканную гвоздями, калечащими лошадей, отмечая ветками волчьи ямы и проклиная от имени Матери Рыси саксов и жителей Стрилки, начало светать.
Рассвет был робок. Если б не подтверждение проводника и слабый розовый отблеск, можно было решить, что просто разошлись все облака, не препятствуя луне, улеглась сажа близких пожарищ и осела пыль, взбитая множеством людей и лошадей. Видимо, день тут должен был начаться так же, как ночь, – вдруг. Рассудив, что они углубились достаточно далеко, и не решаясь рубить дорогу в засеке, чтоб не делать шум, Стовов разрешил всем спать, не разоблачаясь и не выпуская оружие. Пяти стреблянам было велено идти назад к Стрилке, навстречу неясным крикам и шуму.
Ведуны ушли. С ними пошёл Оря. Прочие улеглись у ног коней на сырую траву. Досыпать. Однако не пришлось.
Не пройдя и двухсот шагов, ведуны наткнулись на троих неизвестных, по виду скорее саксов, чем аваров, после короткой слепой борьбы одного проткнули рогатиной, двое других обратились в бегство. Преследуя их, стребляне натолкнулись на волчью яму с двумя мёртвыми саксами, узнав в одном из них того, что был днём на тропе с молотом. Ещё дальше ведуны столкнулись с дюжиной саксов или швабов, бегущих напролом. Уклонившись от сшибки, стребляне затеяли пересвист и беготню среди стволов. Ошарашенные множеством быстрых теней, трескотней потревоженных птиц, порыкиванием, леденящими кликами и волчьей шкурой Ори, саксы швабы повернули назад, а чуть позже, попав под самострелы, разбежались поодиночке.
По рассуждению Ори, до Стрилки оставалось три сотни шагов, когда стало ясно, что множество аваров вошло в лес. Слышался их возбуждённый после сечи говор, запах разгорячённых коней.
То справа, то слева возникали звуки возни, клацал металл, ломились через заросли лошади, кто то падал, стонал, звенели тетивы, авары добивали саксов под гомон просыпающихся птиц. Отослав с этим известием к засеке Хилка, Оря постепенно отходил, прячась за стволы, сливаясь с травой, не давая всадникам приближаться к себе более чем на сотню шагов. Когда крики добиваемых саксов прекратились, стало очевидно – авары намерены идти насквозь.
К Стовову был отослан Резняк с вестью о том, что надо бросать всё и спешно уходить через засеку. Но Стовов уже рубил засеку не желая лишиться лошадей. Полтески двигались, делая зарубки на деревьях у ловушек и замечая путь к будущим воротам и к засеке. Таиться не было смысла. Стребляне наполнили лес торопливым перестуком топоров, треском и кликами, в то время как остальные, встав полукольцом, готовились к сшибке.
Взошло солнце. Лес наполнился птичьим гомоном, белым светом, вывернувшим наизнанку все тени радуги паутин, обнаружив ловушки и оставив от ночи постепенно рассеивающуюся туманную дымку. Воздух был влажен, холодная роса не выпала. Любопытная рысь бросила рвать зайца, разглядывая чёрных всадников, идущих совсем рядом. Куропатка осталась на гнезде, хотя прямо над ней прошли лошадиные брюшины, а с копыт на перья ссыпался сор. Миновав место, где ночью стребляне хороводили саксов, Вольга остановился, слушая округу. Навстречу неслышно вышел Оря с двумя стреблянами, махнул палицей: 'Авары в ста шагах. Много. Сотни'.
Полтески сняли, у кого были, плащи, чтоб не цепляли за ветви, скатали, приторочили к седлам. Бросили в траву копья, луки, стрелы, бесполезные среди деревьев, сложили в торбы бронзовые браслеты с рунами, ожерелья, бляхи с изображением чудищ земли, воздуха и воды, сняли полукруглые шлемы, железные шапки, мешающие свободному движению, вытащили из за пазух обереги, вывесили их поверх панцирей, кольчуг, рубах. Вольга выехал вперёд, обернулся:
– Начало и конец тянут к нам руки, тлен младше духа.
Затем полтески, все четыре с лишним десятка, не помышляя вытягивать мечи и ножи, разъехались вправо и влево, образовав два ряда, имея между собой расстояние в пять шесть шагов. Приготовили палицы, топорки, кистени, метательные ножи, пластины, измазав их ядовитой кашицей.
Застыли.
Оря хотел идти дальше к засеке, но отчего то остался. Встал шагах в тридцати позади. Ожидание было кратким. Среди белых в чёрную крапину стволов один за другим стали появляться всадники. За одним следовали трое, за тремя десяток, за десятком стена. Наконец полтесков увидели.
– Ышбара халлыг ынан?
И сразу после этого по лесу разнеслось:
– Йохдан! Йохдан!
Несколько стрел стукнули в древесину неподалеку. Авары устремились вперёд так скоро, как только позволяли стволы деревьев.
– Коршуг! – крикнул Вольга и тоже тронул вперёд коня.
– Рысь! Рысь! – одобряюще крикнул Оря Стреблянин, укрывшись за стволом поваленной старостью и гнилью берёзы. Ему стало зябко в своей волчьей шкуре, а глазам захотелось зажмуриться, так, как если бы прямо над головой начало падать громадное подрубленное дерево...
Полтески ринулись вслед за Вольгой и тут же рассыпались во все стороны, как брошенная горсть гороха. Через мгновение они смешались с аварами, и началось то, что сами полтески называли 'кусанием тумана', а бурундеи и дедичи 'древним воинским приёмом полтесков' и что Оря сам никогда не видел, но слышал от волхов. Никогда и никому не поверил бы Оря Стреблянин, что можно на всём скаку развернуть коня, ухватившись за ствол дерева плетью, выпадать из седла, одной ногой лишь оставаясь в стремени, почти касаясь волосами травы, укрываться под брюхом коня, соскакивать на землю, бежать рядом, цепляясь за гриву, и снова вскакивать в седло, и всё это среди изощрённого врага и частокола берёзовых стволов, ни на миг не останавливаясь, раскидывая по сторонам жалящие ножи и ядовитые пластины, свистя кистенями, орудуя палицами накоротке, так что замаха было и не увидать.
Полтески не вступали в поединки, они носились как ласточки среди взлетающей гусиной стаи. Били, метя в лошадей, и преуспевали в этом. Некоторое время авары пытались стрелять из луков, кидать арканы, старались окружить Вольгу, угадав в нём главного, стремились вытеснить страшного врага вправо, где угадывалась прогалина, открытое место, там, где стрелы не попадали бесполезно в стволы, втыкаясь и вскользь, отлетая произвольно, настигая своих, где петли арканов не висли б на сучьях, не сшибались друг с другом лошади, спинами вдавливая в траву своих всадников, где можно было, наконец, применить десятикратное своё преимущество.
Однако полтески уходили в другую сторону, всё дальше в лес, оставив пространство, где началась сшибка, где катались по траве, хромали раненые кони, избиваемые плетьми и ногами своих взбешённых седоков. Часть аваров, лишённая лошадей, пыталась пешими участвовать в борьбе, но была размётана, перекалечена своими и чужими. Другие более благоразумно сбились в кучу среди лошадиных трупов и, постепенно остывая, стали гикать, орать и даже смеяться, как если бы они были на состязании батуров за право носить ханский бунчук. Удивительное отсутствие убитых с обеих сторон, странный вид и повадки врага были бы похожи на увеселительную кутерьму, если бы не волчьи ямы с самострелами и потеря многих лошадей. После того как аварам удалось оттеснить, отогнать полтесков на несколько сот шагов, они заметно утомились от бесплодного ожесточения. Авары начали устало вываливаться из хоровода, отъезжать, накапливаться справа и слева от полтесков.
Наконец полтески, без какого либо сигнала от Вольги, сбились в плотную массу и, всё так же молча, проломились через аваров.
Те не успели сплотиться на их пути, и лишь ярые одиночки сделали попытку сразиться, но были отбиты. Полтески своё дело сделали. Авары были остановлены. Погони не было.
Сделав большой крюк, вспугнув по пути небольшой аварский дозор, полтески вышли к проходу, проделанному в засеке Стововом, и нашли там Орю с пятью стреблянами. Посадили их за спины. У полтесков было четверо раненых, из них Кун был очень плох. Его везли поперёк седла, и опечаленный Вольга часто наклонялся к нему, слушая просьбы о том, чтобы не дали захиреть детям, не обделили их долей добычи от похода, вернули матери её оберег и передали, что серебро зарыто в козлятне, там, куда через продух в кровле падает луч солнца на закате, в канун Кигоча.
Куна схоронили в ветвях старой берёзы, завернув в дерюгу привязав к стволу так чтоб ни лисица, ни всадник копьём не смогли достать его. Окропили снадобьем, пугающим птиц, привязали рядом еду, оружие, оставив руки свободными, на случай если дух Куна, получив новое имя от Владыки Коршуга, решит вскоре вернуться в новое тело. Испросив прощения у мёртвого за то, что нет времени искать все заговоры, спеть всё необходимое, поклявшись исполнить последнюю волю, а по возвращении сжечь на жертвеннике перед каменным Коршугом прядь его волос, полтески двинулись по следу Стовова и к полудню нагнали его у глубокого оврага, через который он только начал переводить по гати лошадей. По дну оврага шелестел крохотный ручеёк, обгладывая мох с валунов и упавших веток. Виднелась небольшая запруда, образованная оползнем и намытым сором, в которой на карачках ползали трое стреблян, нашаривая то ли раков, то ли обронённый нож. Склоны оврага были укрыты плотными зарослями хвоща и крапивы, вперемешку с кустами волчьей ягоды. Несколько осин своей унылой серо зелёной корой нарушали радостную торжественность белоснежной стены берёзового леса. Полуденное солнце напористо било, пользуясь отсутствием облаков, в траву и ручей, уворачиваясь от колыханий листвы. На другом берегу, поодаль, стоял лось великан, с едва отросшими с весны рогами, и глядел в сторону необычного шума.
На своё счастье, он исчез раньше, чем на ту сторону поднялись Стовов и Рагдай с Крепом. Несколько стреблян, по указанию Стовова, тут же двинулись дальше 'выведывать лес', а сам князь уселся на краю оврага, хмуро наблюдая, как бурундеи освобождают от тюков вьючных лошадей, дедичи тянут вниз рыжую корову, а та упирается и норовит зацепить рогом Ломоноса. Вверх и вниз сновали стребляне, таская валежник и укладывая его на склонах так, чтоб валежины цеплялись друг за друга, за камни, за вбитые в каменистую глину колышки.
Дедичи и бурундеи, с великими предосторожностями, свели несколько коней и начали подъём, двигаясь вдоль ручья, постепенно поднимаясь. Животные старательно переставляли скользящие копыта, почти касаясь боками склона: трещал сухой наст, сыпались камешки, хлопали поводья, дёргающие удила, ругались мечники.
К Стовову поднялись Тороп с Семиком, обсуждая рассказ Ори о сшибке полтесков с аварами у засеки.
– Этих полтесков не понять, – говорил Семик, – то бросают в зиму свои дома, оттого что рядом бродит медведь, то вызываются под стрелы. Дикий народ, клянусь Велесом.
– Думаю, Семик, привирает Оря, – задумчиво возразил Тороп. – Видно, просто аварам хвост показали из кустов и проводили за собой, пока не притомились. Да и не пошли б авары к засеке, они ж степные. Чего им в глухомани искать.
– Может, встанем тут, обед сварим? – спросил Семик, обращаясь к князю.
– Сварим, если округа чиста, – угрюмо ответил Стовов. – Ты, Тороп, можешь объяснить, отчего это мы тут в войну не нашу ввязались. Теперь вот врагов себе нажили, аваров...
Тороп вытаращил глаза.
– А Хитрок... Хитрок, наверно, уж скоро должен вернуться, – неожиданно проговорил Рагдай за спиной князя. – Так по дням выходит, если только жив, не захвачен и псарь Крозек не заплутал.
– А если не вернется? Что, всем скопом идти к Манице, где, может, и золота никакого нет? Костьми поляжем только, – зло сказал Тороп, косясь на Рагдая.
– Ты такое не говори, кособрюхий. Как нет? Меня не путай. – Стовов поднял на мечника недобрый взгляд. – Тебе бы только со стреблян белок брать да капустой пузо набивать. Там оно. Нас ждёт. Вот распутаемся тут, и все потечёт вплавь. Как мёд в глотку. Чего застыл? Поди, варягов поторопи, чего они там медлят... Слушай, кудесник, это всё из за тебя, мы теперь с ханом воюем... Там, на реке...
– Ляжем костьми. Боги отвернулись и больше не слышат нас, – неожиданно сказал Тороп поперёк князя и неторопливо двинулся обратно, на другой берег.
Тем временем дедичи перевели всех своих лошадей, бурундеи уже половину, стребляне перенесли все вьюки. Варяги только начали переход, неся впереди раненых. Полтески, распластавшись, отдавали земле своё утомление.
– Ну, слушай, кудесник, чего молчишь? – спросил князь. – Никак не пойму, отчего там, на Отаве, случилась у вас эта сеча с аварцами? С чего началось?
К ним подошёл Ладри, а за ним появился Ацур. Рагдай стал неторопливо отвечать:
– Вот, кстати... Я, Эйнар, Ацур и Ладри купались в реке у развилки тропы под скалой. Ладри обиделся на шутку, побежал по тропе в заросли и попал прямо на аваров, которые спускались с перевала.
– Так я что тут, из за этого тощебрюхого оказался? Сёкся из за него с аварцами? – Стовов начал привставать, казалось, он вдыхает больше воздуха, чем выбрасывает со словами. – И этот рыжемордый Ацур, конечно, бросился его отбивать. Из за этого всё? Да? Это из за них нас оставили боги?
Рагдай положил на кольчужные плечи князя тяжёлые ладони, но это не остановило движение его, только замедлило. Остановило слово:
– Нет, князь, не оттого. Сядь. Тогда мы послали Эйнара к ладьям, чтоб вы затаились и изготовились, и ещё не знали мы, как выручить Ладри. Можно было дать выкуп, безан или полбезана. Но на другом берегу к воде вышли Беляк с Дубнем. С красными щитами, все в оружии. Авары, что на другом берегу, всё поняли. Началась сеча.
– Клянусь всеми богами. Так было, – успокаивающе кивнул Ацур, Рагдай перестал удерживать Стовова. – Смотри, как мальчика перепугал...
– Я не тощебрюхий, – сжав зубы и отворачивая распухшее кровоподтёками лицо, процедил Ладри.
– Зато я рыжемордый, клянусь рыжей бородой Тора, – сказал Ацур, разводя руки. – Обида на Стовова всё одно, что обида на ветер Геннглан. Сначала молвит, а потом поймёт, что верное молвил. Потому Стовов – князь Каменной Ладоги. – И прибавил уже почти на ухо мальчику: – У него и жена, Бела, такая. Как скажет, так по колено в землю вгонит. А Часлав...
– Присуши язык, Ацур, не посмотрю на заслугу! – рявкнул Стовов, потом, поколебавшись некоторое время, добавил примирительно: – Рагдаю верю.
Рагдай усмехнулся, повернулся к Семику:
– Сколько у нас еды, воевода? Если два дня тут стоять придётся, хватит?
– На два хватит, если впроголодь. Если не заохотится чего, – почесал низкий лоб Семик, покосившись на появившегося как из под земли Мечека с двумя бурундеями. Мечек был бос от жары, без панциря, клыкастого шлема, в одной только небелёной льняной рубахе, с неизменным серебряным солнцем Водополка на груди.
– Все мои перешли, – сказал он, жмуря морщинистое лицо от светового блика. – И вот что хотел сказать тебе, князь.
– Ну? Решил один назад идти?
– Нет, храни тебя Ярило. Так скажу. От Стовграда до Буйце шли в своей земле, потом до Илеменя в земле Чагоды Мокрого, союзного нам, потом до Янтарного моря по ничейной, дикой земле, потом по ничьей воде, потом через запустелый от паводка Шванганг до Вука. В Вуке нас охранили боги и тамошний маркграф Гатеус. Потом шли через земли запустелые от ожидания аварского нашествия. И всё по воде шли. А ныне посуху двинемся.
– Кони устали? Мечек? – спросил князь утомлённо.
– Не то. – Мечек укоризненно покачал взмокшими седыми кудрями. – К тому я, что отныне идти нам конными по землям враждебным. Где все против всех и друг с другом противники. Как будем, князь?
– Хорошо сказал, Мечек. Прям как полтеск. – Князь то ли улыбнулся, то ли оскалился злобно. – Ничего не понять!
– Мечек хочет сказать, что тут война и не ведомое никому малое войско посекут те или другие, – согласился Рагдай, неожиданно мрачнея. – Чтоб не путались среди них. Тем более каждый может подумать, что ты приглашён врагом для тайных, коварных дел. Или в поле под стрелы подставят, или ночью в ножи возьмут. Прав Мечек.
– Трогать никого не будем и пройдём, клянусь Перуном, – встрял Семик.
– Нет. – Кудесник махнул на него рукой. – Если б в твоих землях, князь, у стен Каменной Ладоги, ходила рать неведомая, но малая числом и на слово твоё отвечала, что, мол, без злых мыслей?
– Спрошу кто и пущу с миром. А владыку, в чьи земли двинутся, с гонцом упрежу, – неуверенно ответил Стовов.
– Да, так было с забредшей к Ладоге ратью Готы Валынского. Он шёл в обход Ятвяги на Ладов. Что ты с ним сделал? Сколько мечей с кольчугами поимел? А за иной меч десять коров дадут. И тут тоже... – вздохнул Рагдай, не меньше князя огорчаясь.
– Они тогда первые напали! – ответил князь, косясь на то, как варяги бережно перемещают по склону носилки с конунгом Вишеной, а тот, приподнявшись на локте, глазеет по сторонам, словно младенец, словно впервой всё: деревья, небо, птичий щебет.
– Ничего, отобьёмся, – сказал Семик, упирая в бока кулаки.
– Ночью пролезем. Лесами, – поддакнул подошедший Оря.
– Виру за проход плати и иди, – опять сказал Семик.
Стовов, покосившись на Рагдая, сказал зловеще, тихо, так чтоб не было другим слышно:
– Чего ж ты мне это ещё в Шванганге не сказал, ведун ты наш ясноглазый. Это ж погибель нам верная, клянусь твоим теменем!
Князь тяжело поднялся среди своих соратников, громадный, свиреполицый, взялся за ворот своей кольчуги, словно она душила, пальцы сделались белыми под перстнями. Никто не удивился, если бы князь сейчас разодрал до пупа кованую вязь. Но Стовов только стянул её через голову, отбросил на грудь Семика, едва не сбив его с ног.
– А если б я сказал это? – так же тихо спросил Рагдай, на всякий случай распахивая плащ, чтоб рукоять меча оказалась открыта. – Неужто ты не пошёл бы за таким золотом? Неужто теперь повернёшь? На посмешище Чагоды, Водополка и Ятвяги?
Стовов, скрипнув зубами, прошёл сквозь обступивших его. Рыкнул на подвернувшегося Полукорма с Рупертом, притянул за ворот трясущегося проводника:
– Отчего хотел бежать в рассвет от меня, коль слово давал?
Затем отбросил его назад, отчего тот, споткнувшись о ногу Руперта, повалился в овраг вниз головой. После шума осыпи и сдавленного крика из оврага донёсся удивлённый возглас Эйнара:
– Всё! Спину сломал, клянусь Хеймдаллем!
– Да смилостивится над нами Господь, все мы Его дети, – крестясь, заключил Руперт.
– Нет, жив, – сказал снизу кто то из варягов.
Тем временем Стовов подошёл к ближайшей берёзе, ткнулся лбом в шершавую, прохладную кору, провёл ладонями сверху вниз, насколько хватало рук, посмотрел вверх, в крону, в которой путался солнечный свет. Через зелень и золото было видно белёсое, чужое небо, сквозь него на юго восток потянулась необычная для начала месяца изока стая воронов. Крики чёрных птиц падали как капли, скакали вокруг градом, словно орехами по столу.
– Ладно, пусть так. Это ничего не меняет. – Он вдавил свой лоб в берёзу, будто пытаясь её так свалить. От натуги покраснела шея и стало нестерпимо больно. Будто в ответ по пыльной коре стекла слеза древесного сока. – Как с ладьями быть, Стрибог? Намёк дай! – Князь постоял у берёзы ещё некоторое время, затем с силой оттолкнулся, распрямил спину, сказал, почуяв сзади чесночное дыхание Семика: – Куру одну принеси. Гадать надо. Вольге скажи, чтоб в обе стороны оврага послал по пять своих. Глядеть, как чего. Лошадей поить. Костров не жечь, песен не петь. Ждём до темноты и идём назад к перевалу. К ладьям.
– Сложить бы костерок, нажарить мяса. У варягов и полтесков много хворых. У Мечека двое в жар впали, – отозвался Семик надтреснутым, застуженным голосом. – У нас Мышец и Поруха на ногах не стоят. Падают. Жар.
– Нет. Пару свиней прирежьте. Хворым кровь. Остальным сырое, коль до ночи не вытерпят. Впервой, что ль! – Стовов резко повернулся, брякнув ножнами меча о берёзу: на его лбу, под липкими от пота кудрями, над переносицей, ярко багровело ровное пятно. – Ну!
– Аб аб... – Семик вытаращил белёсые глаза, попятился и припустился обратно, распоряжаться. Махнув рукой, чтоб к нему никто не подходил, Стовов сел в траву, скрестил по степному ноги и положил меч рядом. Смотрел поначалу в пустоту, затем стал вяло наблюдать, как Ломонос с Полукормом деловито выбирают, щупают свиней и Ломонос одновременно гоняет двух стреблян, незваных помощников в этом деликатном деле. Стень, запустив руку в шевелящийся мешок, одну за другой извлекал полузадохшихся кур и смотрел их на свету, выбирая для гадания.
Взгляд Стовова медленно прояснялся, он повернул голову и увидел Семика, который, стоя около лошадей, говорил что то бесстрастному Вольге. Вольга же, зябко, несмотря на жару, кутаясь в складках чёрного, в глине и соре плаща, стоял похожий на обветренного идола и глядел на Мечника, будто в степной простор.
Глава пятнадцатая
ВОРОЖБА
Стребляне и бурундеи с утра занялись лошадьми. Одни поили их из кожаных вёдер, другие попеременно несли из за бобровой хатки, где берега не были взбаламучены переправой, меха с чистой водой и лили её на кожу животных. Так все боялись лошадиной хвори. Потом мыть и поить своих лошадей стали полтески и дедичи. Они выковыривали из копыт мелкие камни, грязь, соскребали с разномастных шей и крупов катушки пыли вперемешку с потом и сукровицей ссадин. Заодно всадники скребли себя, чесали блох в боках, жевали лепёшки, правили узду, менялись седлами. Дальше, за лошадьми, за бобровыми хатками, лежали вповалку, отдыхая, варяги. Их лошади беспризорно бродили вокруг. Только один Ладри ходил к ручью и носил для них в шлеме воду.
Стень всё никак не мог выбрать курицу, пока подошедшие Семик и Рагдай не сделали за него выбор:
– Да вот эта, с чёрным пером в хвосте. Хороша для волхования.
Семик выдрал из рук мечника вялую курицу, торжественно поднял её над головой и понёс князю.
– Ворожить будет? – полюбопытствовали сидящие неподалёку Оря и Резняк.
– Гадать, – кивнул Рагдай, ощупал свою повязку на глазу, через припухшее веко глянул вслед Семику.
– Чего гадать? Дело плохое. Как ручей переходили, видел я, вода бурая была. Кровь. – Оря покосился на Резняка.
– Да? – Кудесник вытер ладонью влажную щёку, опустил повязку. – Да, сидеть нужно что мышам под котовой лавкой. Видать, тут секут вокруг мясо, словно по весне деревья. И пахнет как то странно, будто протухло что то.
Оря кивнул и указал пальцем через Стовова на белую стену берёз:
– Это оттуда, куда ушли Алтан, Хилок и Скважа. Оттуда дует, будто рыбу старую коптят или чеснок или смолу с чем то варят. Клянусь Рысью. А крики только воронья. А дыма нет. И земля дрожит от копыт. Скорей бы тьма. Ночью пролезем. Клянусь чешуёй Валдутты.
– Ничего. Если припрёт, я за авара сойду. – Рагдай похлопал себя по шёлковому, цветастому халату. – Шапку только железную ещё. Полтесков во тьме за франконов выдадим. Да, я и по франконски покричу. – Невесело усмехнувшись, он хотел было шагнуть в сторону варягов, но Оря удержал его за подол:
– А скажи, кудесник, что тогда ты говорил на дороге про Торопу? Что он делал в грозу на перевале, когда все коней ловили в молниях?
– Кусок ел предпоследний, который ему Стовов для меня дал.
– И ты смолчал? Не побил плетью?
– При том голоде позор великий для воина. Правда, – пожал плечами Рагдай, отыскивая глазом статную фигуру Торопа. Тот злобно спорил о чем то с Мечеком около коровы. – Но Тороп закрыл меня от стрелы в сшибке с аланами на Днепре у порогов, когда с малой дружиной провожал нас с Чаславом до Царьграда. Так что я про кусок тот не говорил. А ты, Оря, онемей. Иначе я язык высушу. – Он поднял бровь и двинулся к варягам.
Кудесник, пока шёл, поглядывал на то, как Стовов под берёзой вязал курице лапы, одним взмахом ножа отсекал головку, другим вскрывал от шеи до хвоста. Птица ещё неистово билась, ещё летели вокруг кровавые брызги, а князь уже держал в ладонях крошечные внутренности, разминал пальцами, вглядывался.
Рагдай едва не упал, споткнувшись о лежащее в траве седло. Уже глядя под ноги, протиснулся между лошадьми и, щуря глаз от взмахов хвостов, чуть не наступил на руку Ацура, протянутую за какой то травинкой. Ацур был бледен, вокруг глаз синие круги, на скулах пятна нездорового румянца. Соломенные волосы перепутались с паутиной, в чёрной бороде листья и сор. Он выдернул из под ног кудесника травинку, обкусил белую суставчатую оконечность, верхушку дал Ладри, сидевшему тут же.
След от аварской верёвки на шее мальчика сделался из багрового синим, молодая плоть быстро перемалывала кровоподтёк. Опухоль на лице сделалась меньше, только правая щека по прежнему мокла сукровицей. Мальчик взял травинку, сунул в рот, стал неуверенно жевать, морщась от горечи.
– Это трава, вроде берес. От ран. Умей искать её среди других трав, – назидательно сказал Ацур. – И талисман тебе надо подобрать хороший. Был бы при тебе на Отаве оберег, он теплом своим указал бы на опасность. Не убегал бы далеко. Видишь, что из этого вышло. – Варяг поднял глаза на Рагдая: – Может, замотать ему щёку?
– Нет, пусть сохнет без всего. Под тряпкой загнить может. Слушай, Ацур, князь то гневается на тебя.
– За побоище на реке? – скривил гримасу презрения варяг.
– Нет. Говорит, четыре лета служил верой, долю имел всегда, славу, а после того, как сходил с кудесником, со мной, на Руген, за Вишеной, отдалился, будто не княжий дружинник. Теперь всё больше с варягами да с варяжским мальчишкой.
Ацур разозлился, к лицу прилила кровь.
– Запамятовал Стовов, как уговор был. Служу ему за долю малую, но до поры, какую сам определю. Как захочу, так уйду. Только так, чтоб не к врагам. Дружина Вишены не враги. Ладри тоже. Да и разница только та, что рядом не иду да сплю поодаль. Что ему ещё? Глаза мои? Руку? Может, он ещё хочет Дорогобуж у меня забрать, что сам пожаловал, жену и наложниц забрать моих?
– Нет, угомонись, просто утомился он, видно. Вольгу одного только и не кусает. Любы ему полтескские камни.
Рагдай приподнялся на носках, глядя через спины лошадей. Увидел, как князь стоит растерянно над тушкой курицы, непонимающе таращится на свою ладонь. В пяти шагах от него собралось десятка три стреблян, бурундеев, дедичей, в напряжённом ожидании исхода гадания.
– Сейчас, Вишена. – Рагдай махнул рукой конунгу, который, приподнявшись на локте, улыбался и звал:
– Рагдай, поди, что скажу!
– Эйнар, не дай Вишене встать, – уже на ходу крикнул Рагдай, спешно пробиваясь в сторону князя. Быстрым шагом, обогнув столпившихся, кудесник встал рядом с князем, увидел на его ладонях рассечённое пополам куриное сердечко, печень и желудок. Замешательство Стовова было понятным.
Печень была не просто коричневой, а бурой, в ней вились крохотные белоснежные черви, сердце было обычного цвета, но с несколькими чёрными крапинами, в желудке, кроме мелких камешков, зеленоватой массы и нескольких ячменных зерен, было стальное кольцо, размером с ноготь большого пальца, видимо от кольчужной рубахи. Рагдай, быстро оправившись от такого количества дурных предзнаменований, шепнул:
– Сделай торжественное лицо, князь, коль не хочешь убить дух в своих воинах. Смотри, Руперт окрестит их. Вон улыбается змеино.
Стовов поднял на Рагдая глаза, полные ужаса, бездонной тревоги:
– Если они узнают про кольцо и червей... Как Велес, пожирающий своих детей... Они знают про смысл...
– Не показывай. Скажи им что нибудь. Не стой туманом...
– Стребляне возвращаются! Стребляне! – крикнул тут один из бурундеев, поивших лошадь, тыча пальцем в белую берёзовую стену перед оврагом.
– Брось потроха и наступи, пока все крутят головой, ну! – Рагдай ударил князя по ладони, кровавые кусочки упали в траву. Стовов наступил на них обеими стопами, поднял голову. Рагдаю почудилась влага в глазах вождя.
Стовов распластал вдруг руки крестом, отчего белая шёлковая рубаха развернулась от наборного пояса к локтям, как парус:
– Стрибог благоволит нам. Подранки оправятся. В колодцах не будет яда. Шаг коней будет бегом, добыча будет обильна, враг ослабеет болезнями, ржа возьмёт их сталь. Хвала Стрибогу. Всё будет хорошо. Так говорит через птицу Велес!
Ему ответило молчание.
Все видели, как кудесник сбросил потроха на землю. Они растоптаны, и теперь никто не сможет убедиться, как водится, в правильности толкования. Оря приблизился, присел на корточки, шаря в траве глазами, стребляне зашептались. Дедичи, исподволь передвинувшись, оказались ближе прочих к князю и Рагдаю. Кто то из бурундеев быстро побежал, огибая лошадей, к тому месту, где слышался голос Мечека, понуждающего торопиться с водопоем.
– Всё будет хорошо! – рявкнул Стовов так, что лошади поджали уши и дёрнулись. – Велес сказал!
Он опустил руки, нагнувшись, подобрал меч, но не повесил на пояс, а оставил в руках, немного выдвинув белый клинок, как бы осматривая его. Вдруг громче сделался шум ручья, ему ответили кроны деревьев, обнаружил себя звонкий дятел, одинокая саранча стала скрежетать по другую сторону оврага, проявился зуд земляных оводов. Перед лицом Рагдая промчалась пара стрекоз. Травы начали источать густой, медвяный запах, тень отозвалась прохладой. Далёкий вороний гомон сделался отчётливей. Стребляне начали медленно, молча расходиться.
Оря поднялся, испытующе глядя то на Стовова, то на Рагдая.
– Всё так, я видел! – Рагдай с усилием улыбнулся.
– Раз такие ведуны говорят – видно, так. Но отчего обряд порушили?
– Тут монах чуждой веры рядом. Мог подсмотреть. Словом и помыслом исказить послание, – нашёлся кудесник.
Оря просветлел, с силой хлопнул Рагдая по плечу, выбив пыль, скинул шапку на затылок и скорым шагом пошёл к своим, растолковывать смысл происшедшего.
– Стребляне!
Рагдай и Стовов обернулись, из за стволов показались трое стреблян. Они бежали. Оглядываясь. Спотыкаясь. Рты раскрыты, глаза вытаращены. Один упал, но тут же вскочил, как ужаленный гадюкой.
– Там! – тыча за спину пальцем, крикнул тот, в котором Рагдай узнал Хилка. – Валдутта пришёл. Близок разрыв Алатырь камня!
– Предсказанное? – шепнул Стовову.
– Сюда! – Стовов ухватил за шкуру ближнего из пробегавших, тот от рывка повалился, тяжело дыша. Другие промчались, перепрыгивая через сидящих, и съехали в овраг. Хилок, впрочем, тут же выбрался наверх. – Ну! – Князь тряхнул пойманного. Рядом уже оказался Семик, Оря, Полукорм и Тороп. – Иди свинью заваливай, – бросил Полукорму князь и рявкнул в лицо схваченному им стреблянину: – Ну! Говори!
