Текст книги "Новый Мир - Золото небесных королей (СИ)"

Автор книги: Андрей Демидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Кто от вас будет утверждать правду? – Элуа поглядел на Рагдая, сидящего рядом с королём. Кудесник оглянулся на Стовова. Тот пожал плечами, переглянулся с Вольгой. Тут Ацур ударил пятками в бока своего коня и двинулся в сторону Татона.

Франки зажгли смоляные факелы, высвободили место для поединка.

– Перешиби его, варяг! – крикнул из ветвей Полоз и запустил в небо стрелу с расщеплённым оперением. Искрошив листву, стрела с жутким воем и свистом ушла в небо и не вернулась.

– Убей его, Ацур! – свирепо заорал Оря, потрясая булавой.

– Тишина! Тишина! – закричал Миробад.

Франки стали усаживаться, передавать факелы вперёд, в руках появились тыквенные бутыли, некоторые тут же справляли нужду, ругались вполголоса из за места.

– Да, пусть будет Ацур, – наконец согласился Стовов, снял и отдал Гуде железную шапку, промокнув рукавом капли со лба. – Кудесник правду говорил, у короля Дагобера много воинов. Что там руги.

– На мечах! – крикнул Миробад.

Ацур кивнул.

– Начинайте, – махнул рукой Дагобер и зевнул.

Поединщики стали медленно съезжаться. Татон двигал коня левым боком, установив щит на холку, чувствовалось, что конь его хорошо слушается удил. Ацур, отказавшись от щита, протянутого ему каким то пешим франком, был спокоен и недвижим в поясе, только рука отошла в сторону, держа меч остриём вверх. Стало тихо. Бряцала сбруя, глухо стучали о землю копыта, в лесу перед мёртвым полем гукал филин. Татон зарычал и, ударив пятками бока коня, ринулся вперёд, занося меч для первого удара.

Когда поединщики сошлись, случилось странное. Ацур сделал неуловимое движение телом влево, как бы собираясь уклониться от предполагаемого удара. Франк, решив, что может не достать врага, отказался или, скорее всего, на мгновение промедлил при этом с ударом, а голова его чёрного коня в это время уже поравнялась с отставленной рукой варяга.

Меч Ацура провернулся в кисти и остановился в прежнем положении. Был ли это удар, если не было звука и искр, и куда он мог быть нанесён при таком положении противников, осталось загадкой, только Татон отчего то выронил меч, повалился на шею коня и, цепляясь за гриву, упал головой вниз. Несколько франков, сидевших впереди, вскочили под раздавшийся ропот, кинулись поддерживать безвольное тело Татона и утихомиривать занервничавшего коня.

– Он мёртв! – крикнул один из них, стянув с головы поединщика шлем.

Франки повскакивали со своих мест.

– Быть не может, они даже не начали! Колдовство! Заменить! Ещё! Смерть императору Ираклию! Пусть здравствует Дагобер! Убейте его! Ещё!

Дагобер вздохнул. Рагдаю показалось, что король дремлет с открытыми глазами. Звук близкого рога заставил его вздрогнуть. Король огляделся, встал во весь свой гигантский рост, ночной ветер тронул его волосы.

– Всё, хватит, я голоден и хочу спать. Железный Оборотень победил. Они оправданы святым Мартином. Они свободны. Миробад, коня мне!

Подвели коня, Дагобер, как бы извиняясь, похлопал животное по скуле и взгромоздился в седло: не ожидая такого веса, конь присел на задних ногах, но выправился и застыл, широко расставив копыта.

– Арбогаст, Арбогаст прибыл! – разнеслось среди франков.

Король, собравшись дёрнуть повод, задумался на мгновение, устремив взгляд в неподвижно стоящих под дубом полтесков, затем подозвал Рагдая жестом:

– Вот что, лукавец, твой князь хотел найти службу, он её нашёл. Идите назад к своему войску, ведите его сюда. Миробад укажет место, где нужно встать лагерем на ночь. Князь и Железный Оборотень останутся заложниками, пока вы не вернётесь. Остальное завтра. Храни нас Господь. Миробад, ты всё слышал? И распорядись, чтоб тех троих, что захватил вчера на Истрице Гундобад, привели утром к моему шатру.

Миробад кивнул. Рагдай слегка поклонился, пр

– Арбогаст, Арбогаст прибыл! – разнеслось среди франков.

Король, собравшись дёрнуть повод, задумался на мгновение, устремив взгляд в неподвижно стоящих под дубом полтесков, затем подозвал Рагдая жестом:

– Вот что, лукавец, твой князь хотел найти службу, он её нашёл. Идите назад к своему войску, ведите его сюда. Миробад укажет место, где нужно встать лагерем на ночь. Князь и Железный Оборотень останутся заложниками, пока вы не вернётесь. Остальное завтра. Храни нас Господь. Миробад, ты всё слышал? И распорядись, чтоб тех троих, что захватил вчера на Истрице Гундобад, привели утром к моему шатру.

Миробад кивнул. Рагдай слегка поклонился, приложив руку к груди:

– Повинуюсь, мой король.

– Что там! – нетерпеливо крикнул ему Стовов. – Мы уходим?

– Мы теперь служим королю Дагоберу, – сказал Рагдай, поворачиваясь и подмигивая Стовову обоими глазами.

– Хвала Одину, валькирии уже сплели нам сети из кишок, но Хейд повременила бить в нас костяными копьями, – нарушил своё молчание Ацур, проезжая мимо.

– Оставайся с этим рыжим франком тут. Я растолкую всё князю.

– Эй, Резняк, – послышался из ветвей злобный от недоумения голос Кряка. – Так он убил его или нет?

Глава девятнадцатая

НЕ УЙТИ

Девушка, коренастая, широколицая, желтоволосая, прошла сквозь дымный, душный полумрак шатра, почти без усилия пронеся большой, пузатый медный таз с дымящейся водой. Белый огонь, свирепо, с хрустом и шипением пожирающий внутренности железных факелов, отражаясь от ряби воды, проплясал бликами по шёлковым панно потолка и шитым гобеленам, прячущим за собой грубые холсты наружной обшивки шатра, отчего, казалось, зашевелились вытканные птицы и грифоны, драконы, кони, олени, цветы, нубийская вязь, ромейское единообразие картуши. Чудом не споткнувшись о сундуки и факельные стойки, рабыня поставила таз перед Дагобером прямо на утоптанную землю пола. Затем осторожно подняла и поставила в воду обе босые ступни короля. Некоторое время, сидя на корточках, она выжидала. Когда молчание подтвердило, что вода в меру горяча и студить её не надо, она стала бережно омывать мощные голени и икры короля. Дагобер, видимо, проснулся совсем недавно: на нём была просторная рубаха белого шёлка безо всяких украшений, волосы спутаны колтуном, веки опухшие. Он исподлобья, словно с трудом удерживая громадную голову, водил глазами, оглядываясь вокруг. В шатре, помимо рабыни, омывающей ноги, и рабыни, стоящей наготове с кувшином холодной воды, находились четверо воинов у входа, среди которых были Стовов и Рагдай, там же стоял потнолицый Миробад. Полусонный Элуа, отблёскивающий золотом и самоцветами, сидел слева от короля на низкой скамье. За Элуа, в тени факелов, стояли седовласые Хлодранн и Туа, справа виднелась женская фигура святой Женевьевы, резанная из дерева, в складках раскрашенного балахона, со сложенными в молитве ладонями и металлическим обручем вместо нимба. За ней сидел на полу юноша, почти мальчик, в накидке из шкуры гепарда, обеими руками удерживающий не то жареную утку, не то небольшого гуся, от которого он зубами отрывал куски и жевал их. Все молчали. Трещали факелы, хрустели на зубах юноши птичьи хрящи, плескалась вода, сопел Миробад, за занавесом шкварчали масло и жир, падающий с жаркого на угли, у кого то из воинов урчало в животе, иногда поскрипывали верёвки, скрепляющие крашеные столбы шатра, звякала цепь на шее Элуа, снаружи топтались кони, хлопали крыльями пологов бесчисленные шатры, гудела многоголосица, звякали наковальни, визжала свинья, кто то истошно орал, призывая свидетелей воровства, где то далеко, нестройно, но дружно выводили песню, состоящую из плохо рифмованных строк Алеманнской правды. Пахло смоляным дымом, горячим мясом, корицей, гвоздикой, женским телом, медью, пыльным деревом скамей, помоями, пропотевшим шёлком.

Глаза Рагдая окончательно привыкли к полумраку, показавшемуся после ослепительного утреннего солнца почти непроницаемым, и увидели тоже, что и король, сам Дагобер, уже умылся из небольшого таза, принесённого третьей рабыней, вытерся мятым ручником, нетерпеливо морщась, дождался, пока его стопы будут обтёрты, обёрнуты льняными полосами и обуты в лёгкие ромейские сандалии, перевитые шнурами.

– Кто умер? – спросил он неожиданно.

Франки за спиной Элуа начали демонстративно, но шёпотом переговариваться, Элуа шумно выдохнул, а Миробад стал ожесточённо чесать шею.

– Мы тут что, до полудня стоять будем, перебей рука? – злобно сказал себе в бороду Стовов, поводя затёкшими плечами.

Миробад прекратил чесаться, а мальчик в шкуре гепарда поднял голову, стараясь понять, откуда доносятся эти непонятные, глухие слова.

– Никто не умер, мой король, – ответил наконец Элуа. – Прибыли лазутчики из лагеря Само, гонец от Отта и второй гонец от вашей супруги, достославной Нантильды. Доставили письмо от епископа Турского. Он в нём сообщает, что из лесов вышли кельты, понуждаемые голодом и гибелью дичи, и напали на монастыри в долине Мааса. Свободные крестьяне бегут к Луаре. Письмо от управителя Тиберия – в Клиши был пожар, но любимые ваши покои уцелели. Бритты и кельты Юдикаеля снова набежали на Ронн и Нант, но были отражены союзными норманнами. Эрих доносит, что веление ваше по починке моста через Рону и дороги на Арль выполнено вполовину, из за того что кончилось дозволенное число денег, рабы утомлены, а свободные принялись за посевы. В Сен Жюсте начали купол и нефовые галереи северной стороны. Скифы привели своих. Миробад устроил их между семейством Теодада и баккардийцами Гуно. Арбогаст уехал разместить своих у горы Дольсе, вернётся после полудня.

Рагдай понял, что скифами Элуа обозначил войско Стовова, и выступил вперёд, приложив руку к груди:

– Мы пришли по твоему зову, достославный король.

Ослепительный бело жёлтый свет затопил шатер, после того как поднялся полог входа и утро, ветреное, хвойное, солнечное, проникло внутрь. Кто то невидимый, пронизанный солнцем, хрипло объявил:

– От Цидеруса пришёл сотный. Говорит, Само овёс больше брать не даёт...

– Уйди, король ест. – Элуа рыком отбросил солнечный свет и жестом восстановил полог на прежнем месте. – Мо, иди скажи снаружи, чтоб никого не допускали, и пусть скорее ведут того чёрного скифа, что Гундобад захватил на Истрице.

Один из железных воинов вышел, звякнув кольчугой и пряжками, словно конь упряжью. За занавесом два женских голоса заспорили, кому мыть котел, ещё один голос причитал по пропавшему серебряному блюду. Таз унесли. Дагобер, не вставая, дал одеть себя в шёлковую рубаху, шитую золотой нитью, и вчерашнюю кожаную безрукавку с тиснёным рисунком.

Света стало больше. Наконец стало различимо, что король сидит на троне с высокой спинкой и подлокотниками. На уровне его головы из спинки торчали оскаленные собачьи морды, такие же морды оканчивали подлокотники. Ног у трона не было, сиденье стояло на коробе, прорезанном насквозь равномерным узором в виде четырёхлистника.

– А, хитрецы, – король вгляделся в Рагдая и Стовова, который стал виден после того, как Миробад отошёл в сторону. – Эй, уважаемый Хлодранн, Туа, идите к Цидерусу, что там с овсом...

Седовласые, за спиной Элуа, переглянулись и с видимым недовольством вышли, стараясь не напускать внутрь солнца.

Элуа, понимающе косясь на короля, подошёл к занавеси, нырнул туда головой:

– Эбона, Гета, все! Уходите, позову.

– Так еду надо подать, волосы ещё королю не чёсаны, – отозвался из за занавеси мягкий женский голос, по саксонски глотая твёрдые звуки, потом там кто то звонко хихикнул, что то с бряканьем упало, полилась жидкость, наполняя невидимый сосуд.

– Я сам подам королю, – сказал Элуа и добавил: – Хильд, иди встань снаружи на втором входе – никого не пускать.

– Он что, нас тайно крестить будет, этот король? – сказал Стовов, не разбирая слов, но видя приготовления.

– Его воевода велел воину привести пленного, что захватили два дня назад, – тихо ответил Рагдай, не поворачивая головы. – Он называл его тем словом, что и нас. Ты, князь, думай, как говорить, потому как король понимает по склавянски, хоть и не показывает виду. Храни нас боги. Больше молчи.

– Угу, – кивнул Стовов. – А ты не говори ему про сечу по ту сторону гор, не надо.

– Так я сказал уже. – Рагдай едва заметно улыбнулся. – Нам это хорошо.

– Разломись спина. Пусть так, говори как знаешь.

Тем временем женщины были с шумом выдворены. Миробад по знаку Элуа не без труда выискал среди завала на полу совсем маленький стол с круглым верхом из полированного красного дерева и ножками в виде чешуйчатых змей, при этом головы змей были внизу, а хвосты их петлями переплетались под крышкой. Затем Миробад, постоянно спотыкаясь о королевский скарб, вынес и поставил перед Дагобером серебряный кувшин, пузатый, с насечённым византийским или, быть может, иранским рисунком, кубок с золотыми накладками, утыканный самоцветами. Некоторые самоцветы, видимо, выпали, и в пустые ячейки были вставлены золотые монеты, обточенные под размер. В кубке могли уместиться два кулака взрослого мужчины. Рядом было установлено блюдо, большое, медное, начищенное до зеркального блеска. На нём дымился кусок жареного мяса. Олень или корова. Из мяса торчал обломок мозговой кости. Рядом лежал кусок пшеничного хлеба, головка чеснока, горка матово блистающей соли, пучок каких то зелёных кореньев, горсть орехов. Король не без интереса следил за корявыми движениями краснолицего великана, подающего на стол. Это его забавляло. Наконец Миробад отошёл, пот лился ему за ворот синей шёлковой рубахи, длинные волосы прилипли к щекам, словно он губился полдня.

– Ничего не уронил, – сообщил он Элуа.

– Вижу, – отозвался тот, наблюдая, как Дагобер пьёт ароматное вино прямо из кувшина, как, подобрав из под ног кинжал, отрезает кусок жаркого и подносит его ко рту.

– Так что там Леон Турский сообщает о кельтах? – не донеся кусок, спросил король. – Много монастырей разорили?

– Пишет, что врасплох, во время торга застали, ворвались и разграбили бенедиктинцев в Сан Андре, потом взяли на копьё Морматье, а братьев засыпали живых во рву.

– Помню Морматье как крепость, на скале. – Дагобер наконец принялся жевать мясо, чавкая и звучно глотая. – Там хранился хлыст и палец святого Мартина и голова преподобного Лупьера.

– Их удалось спрятать, – равнодушно ответил Элуа, подбрасывая на ладони бляхи своей золотой цепи, и несколько насмешливо добавил: – Сам епископ засел в Туре, предварительно выгнав всех евреев, помня, как они открыли ворота Теодеберу в Меце, после чего река была красна от христианской крови, а евреи получили право торговать в воскресенье на причалах без заборов. Правда, с Божьей помощью заборы вашего отца, достославного короля Клотара, и его брата были восстановлены.

– Хватит про Теодебера. – Дагобер, не меняя выражения глаз, рубанул по краю стола кинжалом: отлетела щепка, кубок опрокинулся и брякнулся в темноту. – Леон Турский лучше б остался при мне деньги чеканить, это получалось у него, клянусь шпилем Сен Пре. Говорил ему тогда, когда Эга, получив майордомство в Нейстрии, собрав войско, громил корневища подлых агилолфингов: 'Бери у Эга кавалерию, вычисти этих кельтов из лесов северней Луары'. Звери они, говорю. А он: 'Они готовы принять веру Христову, туда послан брат такой то и брат такой то'. Вот теперь пусть сам с ними Писание разучивает через стену. Говорю ему, назначай сам графов, вон при мне выбрал сколько достойных, из патрицианских семей. А он: 'Дудо – недоумок, Орторикс – вор, Тудеус – кровосмеситель'. Отпиши к Эга, пусть ни монеты не даёт, ни одного воина. Пусть, как тот кельт, хлеб из виноградных косточек ест. Пусть смирит гордыню то. – Дагобер отрезал ещё один кусок, несколько больше предыдущего, и, заглотив его целиком, принялся ожесточённо жевать, мыча что то злобное через заполненный рот. Наконец он продолжил, но уже спокойно: – А в Торси отпиши, чтоб Медар взял золото из моей доли по сборам от норманнов, плыл к Юдикаелю и объявил, что если англ с ним или без него приткнёт киль в Наннте или Ронне, то я напущу на него норманнов и фризов. Нет, пусть скажет, что брат его не получит в жены Ингонду и её земли. – Дагобер, не выпуская нож, распотрошил несколько чесночных долек, бросил в рот, поморщился, запил из кувшина – Ну, хитрецы, говорите, службу и славу искали тут?

– Так, мой король, – ответил Рагдай, поняв, что Дагобер обращается к ним: затрещав, запищав, погас факел справа от Стовова, мальчик в гепардовой шкуре закончил есть цыплёнка, на четвереньках переполз через скатанные ковры, грязной рукой с обломанными ногтями дотянулся, захватил с королевского блюда пучок зелени, тут же сжевал, подобрал кубок, поставил на стол, сел, разглядывая Рагдая. Элуа поморщился.

Дагобер отхлебнул ещё вина:

– Мне нужны люди, которых никто не знает, которые никого не знают и не могут считать святой обычную собаку, только оттого, что она ходила кругами вокруг базилики и выла на луну в День святого Августина. Те, кто не будут умертвлять праведника, чтоб обзавестись его мощами, чтоб увеличить приход дароносцев в церкви, и не превозносят тупоумного голодранца, просто отрешённого от бытия и оттого проникнутого святостью... – Дагобер вгляделся в Рагдая. – Ты понимаешь, скиф?

– Мы не скифы, мы склавяне и идущие с ними, – мягко возразил кудесник. – Хотя, клянусь всеми богами, спорить о том нет нужды. Пусть так.

– Больно покладист ты, хитрец. – Король покосился на Миробада, набивающего в железное горло факела промасленные лучины, обмотанные паклей с капающим жиром. – Нужны люди, для которых дёрн, переданный из рук в руки, не означает передачу земли, и те, кто не приносит своего вождя в жертву в тяжкие времена.

– Что он говорит? – Стовов оттопырил нижнюю губу, чувствовалось, что он начал уставать от сумрачной духоты и неподвижности.

– Говорит, что ему нужны люди, не ведающие той веры, что живёт в его земле под крестами, и не признающие швабский и саксонский закон, – ответил Рагдай.

– Вы не знаете и не должны знать, что такое инвеститура, термы, Сан Жермен де Пре и Баварская правда. – Дагобер отрыгнул и отодвинув ногой от себя стол, продолжал: – Кто такой Теодебер и почему умерла ведьма Брунгильда? Я дам вам золото, вы дадите мне свои мечи и молчание.

– Скажи ему, что мы берём только золото, – оживился князь, увидев, что король складывает большой и указательный пальцы в кружок, обозначая плату.

– Мне кажется, он ведёт к тому, чтоб мы кого то убили, – хмуро ответил Рагдай. – И чего он так долго говорит. Отчего удалил рабов и других, кого он ждёт, и почему вообще хочет нам довериться. Будь я королём, не верил бы нам ни в чём. Что у него, мало диких швабов для ножа в спину?

Миробад тем временем установил набитый факел в проушину железной стойки и поднёс к нему другой факел. Зажёг. Вспыхнул ослепительный огонь, почти сразу сожрав всю начинку.

– Проклятье! – Миробад отдёрнул подпалённую ладонь. – Жиру слишком много.

– Лучше всего готовила факелы одноглазая Ракель, – неожиданно мягко сказал Дагобер, покосившись на Элуа.

– Если б она не слала письма в Нант, говоря, что не ведает грамоте, называясь слабоумной свинаркой, и не носила под платьем яд, я б её не вешал, – почти резко отозвался Элуа и добавил с хорошо различимым облегчением: – Вот он.

Полог входа, матово блеснув драконьими головами шитого шёлка, поднялся на копьё стража стоящего снаружи. Из солнечного света появился франк, называемый Мо. За ним возникло видение каменного изваяния: безбородое лицо, напоминающее маску шлема с прямым наносником, гладкие скулы, круглые, глубокие глазницы, плечи одинаковой ширины с животом и бёдрами.

– Хитрок? – сощурился на свет кудесник.

Полог упал за спинами вошедших.

– Хитрок, проломись голова! – пророкотал Стовов, делая два шага в обход Мо и хватая полтеска за плечи.

– Когда солнце бьёт в воду через прозрачный лёд, она делается горячее воздуха, – ответил Хитрок, клацнув зубами, оттого что князь принялся его трясти.

– Узнали друг друга, – ухмыльнулся Дагобер, поднялся, отведя ладонью в сторону голову мальчика, перешагнул корзину и приблизился к Стовову. – Я понял, что он ваш, когда увидел вчера под дубом этих, в чёрном, что прыгали, как шуты, вокруг медведей Миробада. Как шуты, если б не разили смертоносно моих людей.

– Его и ещё двоих взяли, когда они плыли под перевёрнутой лодкой и застряли в бобровых корягах у устья Истрицы, – сказал Элуа, обращаясь скорее к Рагдаю, чем к Дагоберу.

– Так скажи мне, хитрец, отчего так? Вы только семь дней как перешли через Моравские Ворота, а навстречу вам совсем с другой стороны шли ваши, бывшие в пути сорок дней? – Дагобер в упор посмотрел на Рагдая.

Кудесник молчал. Глядел, как колышется шёлк от горячего воздуха, идущего от пламени факелов.

– Крозек сказал им, – прервал молчание Хитрок. – Не стерпел плеть.

– Ну? – Дагобер продолжал пристально смотреть на Рагдая. – Придумал ответ?

Рагдай, ощущая жар в затылке и лёд в груди, почти уже услышал, как Стовов неосторожно переспрашивает Хитрока:

– И про золото сказал Крозек?

Однако Стовов сказал другое:

– За битьё наших лазутчиков должно получить нам виру.

Элуа покосился на короля, юноша в шкуре прекратил жевать зелень и вытянул шею, ожидая перевода на франконский.

– Не буду скрывать, мой король, ходили они к болгарскому кагану искать службы, – придавая голосу некоторую досаду, ответил наконец Рагдай, поднимая на короля прояснённый взгляд.

– Чего? – переспросил Стовов, расслышав упоминание кагана.

– Чего скрывать, болгарский каган щедр, – развёл Рагдай ладони, переходя на склавенский.

– Хитрецы. – Дагобер отвернулся. – То, говорят, послали лазутчиков в долину – вернулся один, то, говорят, к кагану – вернулись двое и полоумный фриз с ними.

Элуа пожал плечами:

– Это всё равно, клянусь палицей Геркулеса, мой король. Пустить их в Пражу, чтоб Само отхлынул защищать своё гнездо, подставив нам вытянутую шею, или перебить этих скифов. Всё одно. Говорят, говорят...

– Великая корысть и познание небесного полнит их, – неожиданно сказал на латыни юноша в леопардовой шкуре, и прозрачный, ледяной отзвук серебряных колокольцев его голоса некоторое время летал вдоль гобеленов.

Дагобер, хмыкнув, пошёл обратно к трону, мотая косицами по шёлковой гороподобной спине. Сел, взяв в кулаки собачьи головы подлокотников.

– Пойдёте с Миробадом. Нападёте на Пражу. Пожжёте мосты вокруг. Рабов не брать. Женщин бесчестить, детей выгнать на гати. Больше огня. Пойдёте как торговые обозы. Миробад распорядится о повозках, быках, корзинах с землёй. После каждый воин получит безан. Вергельд за плеть дам. Убегать не думайте. Не уйти. Отыщетесь. Скажи своему князю – хитрец.

– Мы сделаем это, мой король. – Рагдай приложил ладонь к гулко стучащей груди. И сквозь звон в ушах расслышал следующие слова Дагобера:

– Ступайте. А ты, Элуа, распорядись, чтоб Буртассон тотчас ехал в Аквитанию, в Тулон, захватил Садиона, будто за кражу чужих рабов или ещё за что, пусть придумает, и Радегонду змею пусть захватит, перевезёт к майордому Эго, в клетке, до моего возвращения...

Миробоад кивком отодвинул в стороны от полога безмолвных железных воинов, развёрнутой ладонью указав дорогу, и, подняв тяжёлую, пыльную ткань, сказал:

– Идите за мной.

Глава двадцатая

САРАНЧА

Утренний воздух, показавшийся морозным, был переполнен слепящим солнцем, небесной синью, ветреными шорохами и запахом сохнущей травы. Вдали, над мерцающим телом Моравы, гнулась отчётливая радуга, и красного в ней было больше, чем синего. Обыденно сновали ласточки и стрижи, хороводили и перекликались. В безумной высоте над ними, между рваными белыми облаками, неподвижно висел чёрный надрез острых крыльев. Видно было, как от мёртвого поля, через холмы, в сторону Ольмоутца, плывёт многочисленная воронья стая, а через неё к земле раз за разом падает орёл, бессильный перед хладнокровным множеством воронов. Оглушительно звенела саранча. Спины окружающих холмов трепетали яркой зеленью и жёлтыми пятнами сухого вереска.

Поскользнувшись в зловонной куче, Рагдай наконец заметил вокруг себя чадящие дымы костров, пыльные скаты шатровых крыш и ниже железные шапки, копны рыжих, чёрных, ржаных волос, вязанных в косицы или стянутых поперёк лба, прилипающих к потным лицам, иссушённым солнцем, коричневым, как сосновая кора, и бледным, тонкокожим, со змейками синих жил. Одни лица были молодые, свежие, другие зрелые, с кельтскими чертами, а может, норманнскими или ромейскими. Лица блестели, темнели, мерцали взглядом. Потом Рагдай разглядел гривны на грязных шеях, испещрённые рунами и латинскими буквами, гладкие и с прорезными фигурками и с ложной зернью. Подкожные рисунки были на голых плечах и грудинах; синие кельтские кресты с петлёй вверху, символы светил, головы животных, простые волнистые линии, обозначающие выходцев с побережья и сложные орнаменты, говорящие о принадлежности к древним салическим родам. Почти все кутались в плащи. Застёжки плащей отличались многочисленными проушинами для самоцветных или эмалевых вставок, тонко, дотошно изображающих столбы поднебесья – гриф, лось, змея или коронованный солнцем бородач. Под ногами людей валялись обглоданные куриные кости, окаменевшие сгустки пшённой каши, яблочные огрызки, шелуха лесного ореха, засохшие капустные листы.

Миробад предостерегающе оскалился, и железные воины сразу преградили всему живому вход в шатёр Дагобера. Толпа, роящаяся на утоптанной земле перед шатром, громыхнув, подалась назад, образуя проход.

– Где король, дай посмотреть!

– Это те моравские друиды, что подменили вчера короля!

– Вон тот и есть Железный Оборотень!

– Да нет, это Миробад, майордом короля, оборотень тот, в чёрном!

– Смерть Ирбису!

– Он принял этих венедов раньше, чем посланца Отта!

Среди франков стояли, надменно задрав чёрные кучерявые бороды, торговцы сирийского обличья, в островерхих шитых бисером шапках и увешанные нефритовыми чётками, чехлами трубками, содержащими папирусы, писчие палочки и штили. По другую сторону в толпе выделялись несколько старцев в белых льняных одеждах и шкурах тура, с замысловатыми бронзовыми оберегами, резными посохами и длинными бородами. Видимо, это были волхи, прибывшие о чём то просить франконского короля. Тут же двое краснолицых, свирепого вида франков держали под руки обмякшее тело пленника: голова его висела, на теле никакой одежды, кожа в бурых подтёках запёкшейся крови. Рядом с пленником стоял молодой узколицый безбородый франк, высокого роста, в ромейском шлеме с гребнем коротких красных перьев и в чешуйчатом панцире с затёртой позолотой.

– Разорвись спина! – буркнул Стовов, касаясь плечом плеча Рагдая и щурясь от яркого солнца. – Они что, нас все ждут?

– Они к королю, – отозвался Рагдай. – И теперь ты, князь, служишь Дагоберу.

– Кто сказал? – Стовов остановился на полпути, развернулся, концом ножен задев колено одного из гологрудых франков, отчего тот, охнув, согнулся.

– Король. – Рагдай тоже остановился, зевнул, наморщив лоб. – Мы идём на Пражу, город Само. Нас тут никто не знает. Дагобер с Само открытой ссоры не хочет, а смуту затеять желает. За это нас оставят в живых. Тех, кто вернётся с пражских болот... – Кудесник умолк, увидев, как Миробад останавливается и поворачивает голову так, словно хочет их подслушать.

– Пусть гриву коня моего сожрёт этот король, – пророкотал Стовов, но от странного взгляда Рагдая осёкся.

– Устал говорить с тобой, князь. Потом, – почти не разжимая губ сказал кудесник, ощущая, что гомон толпы становится громче и плотнее. – А ты, Хитрок, не говори ничего тут. Думаю, Миробад, франк этот, понимает склавенский, как и король.

– Не стойте, идите за мной, – с некоторой угрозой сказал Миробад, косясь на огромного франка, отделившегося от толпы и надвинувшегося на Стовова.

– Буду молчать, – кивнул Хитрок.

Теперь было видно, что он худ, бледен, безоружен, чёрная накидка его изодрана. Спину держал Хитрок с трудом, постоянно перекашивался, словно правая рука его была намного тяжелее левой.

– Скала падает тихо, пока не коснётся реки.

– Ты кто такой? – Огромный франк, тряся чёрными космами, густо заросшими грудь, слегка подтолкнул Стовова в спину. Он был на голову выше князя.

Стовов повернулся, глаза его широко открылись, усы вместе с ноздрями стали одной линией.

– Ты дотронулся до меня, кособрюхий? – сказал князь хрипло.

Прежде чем Миробад вернулся, стоящие живот к животу Стовов и франк успели обменяться несколькими злобными, непонятными друг другу словами.

– Батсерос, клянусь печатью Дагобера, начнёшь ссору, второй раз выкуп тебе не поможет. Клянусь Геркулесом и Святой Девой Марией, сам затяну верёвку на шее! – Миробад с усилием просунул золотоперстную ладонь между животами стоящих.

– Они убили вчера четверых твоих людей, Миробад, – торжественно сообщил Батсерос, брызнув слюной и исторгнув гнилой запах мяса, застрявшего в зубах. – Это теперь всегда так будет?

Франк с видимым удовольствием обвёл белёсыми глазами любопытную толпу.

– Это были не мои люди. У меня нет людей, – заметно багровея, зашипел Миробад. – Я всё и всех пожертвовал собору Сен Дени. Ты это знаешь. Как и брат твой знал. У меня нет людей, это люди короля. Дагобер решил, что они умерли правильно. Как и твой брат.

Миробад медленно поднёс кулак ко лбу великана, разогнул указательный палец и коротко, но сильно ткнул ногтем в лоб:

– Понимаешь, пещерник?

– Ты... – Батсерос отшатнулся, глаза его раскрылись до предела, обнажая красную паутину под веками. – Ты...

Несколько франков, выбросив руки, схватили великана и утянули обратно в толпу, где тот, захлёбываясь слюной, завыл.

– Артриман где? Король готов говорить! – Из под поднятого полога шатра заблестела золотая грива Элуа. – Миробад, отчего ещё тут? Кто шумел?

– Никто. – Миробад, плюнув, отвернулся.

– Спас он себе брюхо, – зло сказал Стовов, отбрасывая от своего живота всё ещё поднятую левую руку Миробада.

– Стовов! – взбесился Рагдай. – Иди, во имя всех богов!

Тем временем один из сирийских торговцев с невероятной ловкостью прошёл сквозь колыхающуюся толпу и, оказавшись перед пологом, протянул перед собой кожаный мешочек, отяжелённый изнутри металлом.

– Как договаривались, почтеннейший, – тихо сказал он на греческом.

– Сто? – Золотоперстная рука Элуа утащила мешочек в темноту, за ней скрылся и торговец.

За последними расступившимися франками утоптанная земля шла вниз под уклон. Перешагнув через канаву со зловонной жижей, медленно текущей через город шатров, Миробад стал заглядывать в шатры, звучащие изнутри храпом и бряканьем деревянных ложек о глину. Потом он остановился у перевёрнутого стола, вокруг которого лежали глиняные миски с остатками еды.

– Тут разойдёмся. Моя палатка с той стороны. – Он ткнул пальцем вправо. – Как будет вечереть, приходите с несколькими старшими. Угощаю перед походом на Пражу. Идём завтра. Вместе. Да хранит нас молния Юпитера. – Не дожидаясь ответа, франк, раздавив в траве миску и почесывая шею, пошёл в сторону солнца, синий шёлк его рубахи сделался чёрным в складках и бирюзовым на сгибах.