Текст книги "Панцирь (СИ)"

Автор книги: Андрей Гардеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Глава 3

Движение

Со временем ожог, оставленный хранителем, прекратил являться яркой болезненной точкой на фоне. Он окончательно перешел в пульсирующий зуд, но доступный уже напрямую, на переднем плане восприятия. Стало полегче.

Уббо долго вёл меня по запутанному лабиринту втор-линий.

Свечение настенных грибниц и плесневых ран напоминало о былой рутине бесчисленных переходов. Ум скользил по осколкам воспоминаний, но касался лишь психической корки застарелого дежавю.

Всюду опустошенность. Старые настенные украшения разбиты. Резные арки, будто скукожились, под тяжестью прожитого: где потемнели, а где покрылись пятнами ржавчины. Брусчатка маршрут-линий серебристых и красных цветов стала редкой, почернела и хорошенько смешалась с комьями земли и дикой синевой пузырь-грибов.

Глядеть на последствия неприятно: эхо жалости кололо основу рассудка.

Изредка по освещенному участку проскальзывало одуревшее насекомое или червеобразное, потревоженное нами, вот, собственно, и все живое, что здесь было.

Через час блужданий туннели остановили пустую игру с воображением. Путь нам перегородила массивная дверь из примитив-металла. Чувствую, если бы не Уббо, искать мне этот ход несколько дней.

В стенной нише, по правую сторону, виднелась ржавая система противовесов, напоминающая кости выпотрошенного зверя.

Должно быть ворочить эту дверь маленькими ручками опоссумоподобных тяжело, поэтому прибегали к “костылям”.

Сомнительно, что они сами авторы устройства. Может создатели – былые поколения крыс, у которых мозгов в черепных чашах имелось больше, чем у примитив-потомков.

Белошкурый потянул за рычаг, дверь открылась.

За проемом – тьма. Тянуло тухлятиной, холодом и землей. Мрачность запредельная, словно не к выходу привел, а в туннель до Бездны.

– Не вздумай впереться сразу, – прохрипела Желчь. – Запрёт в темноте и что будем делать? Оттуда могилой прёт. Знак плохой. Подумай лишний раз, хотя и понимаю, тебе такое тяжко дается.

Наконец-то эпоха полезных советов.

Она, конечно, права, но не обратно же направляться. Во-первых, мало ли к какому последствию это приведет: логику зверей постичь был не способен, потенциальную агрессию просчитать не мог. Во-вторых, идти сейчас назад, значит в выполнении поставленных задач упасть обратно. А я бы не сказал, что и так сильно в каких-либо решениях продвинулся.

Щелкнув пальцами, привлек внимание Уббо. Изобразил пламя ладонью. Получилось плохо, но после приступа задумчивости он кивнул, значит с высокой вероятностью всё понял.

Уббо вытащил из-за спины факел и запалил, чиркнув о боковину сумки. Затем с безразличным видом передал мне.

Свет показал за дверным проемом мрачное округлое помещение.

Стены иссекли муравейники сложного барельефа. Издали плохо видно: деталей много и из-за них изображение при недостаточном освещении искажалось, плясало.

Фигуры. Вроде бы строй.

В центре зала стояла вертикальная лестница, уводящая в небольшой потолочный лаз.

Вот тебе и выход.

Желчь заботливо поинтересовалась:

– Ты настроен оптимистично или одноручка должен умереть?

Хотелось бы заполучить игольник, но лишать Уббо жизни только из-за вещи, пусть и столь нужной – низко. Точно не в моем характере.

Есть ли в убийстве необходимость по иным причинам? Сделав это, как буду далек от Справедливости?

Я совершил достаточно, чтобы их стая оправлялась от моего пробуждения годами.

Убил нескольких бойцов, ослабил хранителя-оракула, не хватало еще и потенциального вождя лишить, и к чему это приведет?

Какие-то болезненные сомнения с моей стороны. Находил это странным, мыслительные маршруты теряли логические опоры.

Какое мне вообще дело до мутантов?

Мерзкие, отвратительные, мусорные, но они жили здесь. Не повезло что выбрали это место, и в этом заключалась вся их вина. Проявить понимание и попытаться минимизировать ущерб, если нет нужды в ином, естественно благородно, но иррациональность этого благородства может и отозваться в последствии. В конце концов возможно опоссум просто привел меня в ловушку.

Сосредоточился на морде Уббо. Никаких явных эмоций однорукий зверек не показывал, невероятно спокоен. Нутро молчало. Когда Уббо стрелял из игольника, то распалял себя гневом. Из-за этого, не видя лишнего теперь, я скорей всего и был так благожелательно настроен.

Уббо принял поражение и относительно хороший расклад по итогу событий или ему в принципе все равно?

Вряд ли он из тех, кто готовит подлость с пустым лицом. Слишком они примитивны.

Проявлять милость, когда она тебе ничего не стоит – легко.

Решился.

– Понадеемся на лучшее, Желчь. Оставим ему жизнь.

Я прошел внутрь, Уббо запер за мной дверь.

***

Материал барельефа – кровавая яшма.

Несколько рядов фигур.

Рассматривая изображенное, вспоминал. Знание каст взрывалось в шаблоне постулатами. Базовая память о культуре, в которой я произведен, возвращалась по капле.

Это обнадеживало.

Если воспринимать обнуление как болезнь, то на выздоровление еще можно было рассчитывать. Долго и мучительно? Возможно. Но лучше так, чем оставаться с пустой черепной чашей.

Сверху барельефа поставили редкие фигуры чатуров. Управленцев-философов решили изобразить в классических стянутых балахонах и бритоголовыми.

По центру плотный ряд воителей – дхалы.

Мы.

Следом изображенные на шутливый манер хади – творцы: разномастные одежды, музыкальные инструменты, измерительные приборы и схемы. Их условный “ряд” был неровным, неаккуратно выбитым. Частично он задевал и тех, кто стоял выше, и тех, кто, движением Справедливости, оказался ниже.

Дальше шли смиренные и холодные кханники, слуги и оруженосцы.

А у основания, единственные кто “упирался” ногами в землю – хат, рабочие. Те, на ком держалось Улье.

Создавалось ощущение незаконченности в представленном. Необходим еще один важный элемент, без него ничего не работало.

– Должно быть что-то еще.

– Король и Королева. Королевская кость. Они выше всего, – объяснила Желчь.

Да, точно.

Созданные лучшими.

Барельеф вился, повторяясь по всему залу. Поколения мародёров хоть и не уничтожили украшение, сбив картину под корень, но изломали у фигур глаза и рты. Очередное ритуальное действо защиты пробудило эхо возмущения. Настоящая дикость. Мне потребовалась двенадцать секунд, чтобы успокоиться.

Естественно больше всего интересовал ряд с дхалами, и я уделил время мелким деталям.

Некоторые носили панцири, полностью идентичные моему. У большинства броня была чуть сложнее. У нескольких десятков сложность модулей, дополнительных элементов защиты увеличивалась до невероятного уровня, превращая воителей в ходячее, сверхтехнологичное произведение искусств. Некоторые носили полностью закрытые шлемы.

Единицы были закованы в бронированные экзоскелеты, в них и без того здоровенные сородичи походили на великанов.

В целом чем сложнее броня казалась, тем выше был числовой узор на правом наплечнике.

Вооружены дхалы преимущественно стрелковым многозарядным оружием, мигающим сутью хтон – либо самим боеприпасом, либо зарядом ресурса.

Трудно сказать точно.

Здесь были и простейшие однозарядники-плеватели, и махины специализированных ружей, и пистолет-титаны. Тяжелое оружие представляли многозарядные трубчатые чудовища. В толпе виднелись хвосты огнеметов и стаб-баллист. В общем, целое море всякого прекрасного, о чем оставалось только мечтать, и из чего помню я прекрасно умел стрелять.

Мысль проскочила по маршрутам: изображение древности. Чудеса Эпохи Богоборцев. Эпоха Богоборцев… А, по отношению ко мне, – это когда?

У каждого из воителей под изломанными глазницами украшения. Небольшие по размеру, в целом напоминали искусственные перья. Такие же были в видении у гигантской женщины, такие же проявляла в экране Жёлчь, когда соизволила утяжелить себя частичной персонификацией.

А может?

Дотронулся до щеки.

Один, второй, третий…

Жесткие наросты. Три под левым. Четыре под правым. Один потерял. Наверное, в бою.

Всё это время не касался лица?

Прошло уже много часов. Нет, точно помню, глаза тер. Похоже ощущение казалось столь привычным, что разум отправлял его в фон. С другой стороны, а почему бы ему и не отправлять? Они же часть тела, выполняли какую-то функцию. По-другому и быть не могло. Дхалу, воителю, декоративные элементы никто к черепушке прибивать бы не стал. Рациональность – все.

– Для чего они, Желчь?

– Кто они?

Резануло раздражением:

– Перья эти треклятые.

– Это моды, бестолочь, – в хрипотце пробивался смех.

Она издевалась.

Спокойно боец, выдохнул.

– Так и?

– Модификации шаблона. Личностные микромодули. Благость. Охладители. Синтез.

– И в чем их функция?

– Тебе оно надо?

– Да.

– Может работают как-то сами и пусть?

– Нет.

– Ладно, – тяжелый вздох из браслета. – Носители субличностей.

– У тебя талант усложнять.

– Дай закончить, боец. Буфер восприятия. Вторичные носители сознания, существующие между ядром твоей Самости и реальностью.

– Давай чтоб понятнее, я не хади-книголожец.

– Замечал, что некоторые ощущения и эмоции, боль идут эхом, будто издалека?

– Да.

– Это оно и есть.

– Зачем такие сложности рядовым бойцам?

– Ментальная защита. Зараженную субличность в чипе условно отсечет, если на твой череп надавят. Эхо восприятия останется эхом, а не травмирующим опытом. Также и с болью, мод даст возможность продолжать бой, там, где не дхал свалился бы от шока. Помимо этого, моды держат голову в холоде, помогают решать этические дилеммы. Боец становится устойчивее, надежнее.

***

Лез долго, еще и с факелом это дело не особо удобное.

А куда деваться?

Сдавленный желтушной тесниной лаза думал, что путь и вовсе никуда не вел, а все это большая шутка хранителя. Чувствовал, дхалу не с руки проявлять подобную слабость, но ничего поделать не мог. Мысли обращались в злобных ос, а я обзывал себя глупцом, и Желчь это сразу же горячо поддерживала:

“Ладно тебе, от жажды в Бездну падёшь просто, не так чтоб и страшно”.

Подъем затягивался. Прутья-ступени исчислялись тысячами. Прошел час, за ним еще один. Лаз издевался – специально забыл, что должен куда-то выводить.

Я то и дело задевал связки пожелтевших костей, развешенные по бокам, и те стукались друг о друга, издавая странный звук. Он производил четкую и острую ассоциацию с погребальными ритуалами. Спокойствия это не добавляло.

Стены периодически сужались и плечи панциря недовольно скрежетали по скальной породе. Я ловил эхом ослабленные уколы тревоги. Вот и работа модов – эмоциональный охладитель справлялся отлично, не давал волнам паники и шанса. Нечего сказать, крайне полезная штука. Спасибо Матери и шаблон-мастеру.

Желчь в итоге, уловив, упаднические настроения, одарила базовой информацией. Не прошло и восьми часов неуклюжих задач-танцев в пустоте сведений.

А, погоди, нет, как раз восемь часов и прошло.

По ее словам, каждый дхал носил узор власти. Он обозначал ранг, являлся отображением силы воли и удачи воина на пути, указывал положение в иерархии на кастовой ленте, количество дарованных наград и званий.

Существовал единственный способ повысить ранг: усилить себя звездным мёдом.

Желчь не стала вдаваться в подробности того, чем считали мёд современники и какой дискурс велся в Кругах Чатуров, сказала так:

“Для упрощения прими как аксиому, звездный мёд – мистическое проявление реальности. Кровь миров. Дар Всетворца, и, бестолочь, хватит об этом”.

Я и не спорил. Все сопел и перебирал ступени.

Для поставленных задач не имело значение чем на самом деле являлся этот мёд.

Справедливый Дар Всетворца?

Вполне годится.

Все что мог вывести из ее слов – это необходимость мёда для себя. Я слаб как жук-палочник. Не мог понять этого в сравнении, но ощущал пропасть между тем что получалось сейчас и тенями того, что было за чертой обнуления. Воспринимал такое состояние дел болезненно. Скорей всего раньше носил много узоров.

Обнулилась личность, пропали и дары. Странно. Механизм непонятен. Крио-тьма трона выбила из меня «божественное» или оно сохранялось в крови только пока ты активен к этой реальности? Или это целенаправленный акт вандализма творцов плана: «сцедить» с меня это мистическое улучшение по каким-то особенным причинам. Возможно тем же причинам, по которым и произошла контролируемая амнезия. А может все проще, и есть прямая связь между узором, мёдом и памятью? И от этого повреждение всего и разом.

Желчь продолжала рассказывать:

В Империи звездный мёд производили в малых количествах, через очень сложную закрытую процедуру, информации о которой у нее не было. Продукт выдавался отличившимся на службе: в битвах, небольших заданиях, за выслугу лет – в качестве наград, вместе с медалями, оружием и лентами чести.

Были и другие способы достать мёд, но, само собой, искать проявления в случайных местах, при случайных событиях или деяниях – дело сложное, сильно зависящее от удачи. К тому же при свершении деяния мёд забирал инициатор, вложивший больший вклад, старший узор или просто последний выживший. Бывало по-разному.

Использовался и перекуп как вариант, но редко.

На поверхности человеческие торговцы, фуркаты, забывчивый ум отчего-то хотел назвать их побратимами, устроили бесконечный праздник аукционных танцев, и кхунам-подземникам с ними было тягаться невозможно, а отбирать силой честный товар у союзного торговца – это последнее дело; Справедливость такой пощечины не вынесет.

Дошла Желчь и до того, что конкретно делал мёд, когда его принимал дхал.

Панцирь дхала, по сути, костяк и пластины особо крепкого материала с вживленной внутрь нейронной сетью. Это и называлось умным сплавом.

Порцию Мёда можно потратить на уплотнение нейронов Панциря, увеличивая тем самым число модульных носителей, которые сеть будет способна держать активными; то есть изменить количество модулей, подключенных разом. Или же Дар Всетворца можно употребить, развив и уплотнив собственные нейронные связи. Если дхал имел во время усвоения мёда ИИ Координатор, Интерфейс или Администратора, то он мог проконтролировать какое конкретное развитие он хочет форсировать.

Может поэтому я и взял с собой в Саркофаг Желчь?

В этом был смысл. Звучало не так уж и глупо.

Если модулей-управленцев нет, то оставалось надеяться на волю случая. Чаще всего тогда развитие падало на последнюю сложную операцию: либо повторенную много раз, либо чрезмерно стрессовую.

Панцирь связан с дхалом эрзацем нервной системы, поэтому узор отображал сумму улучшений обоих типов.

***

Перегородка квадратного люка появилась неожиданно.

Радость освежающей плёткой хлестнула по шаблону. Открыл одну задвижку, вторую, третью.

С мурашками прошла и волна нетерпения, тогда я выкинул факел. Наконец добрался до последней. Шестая сдалась, и я распахнул люк.

Первые секунды даже глазам поверить не мог.

Какая мерзкая подлость.

Квадрат тьмы.

Ощупал – и опять долбанные лестничные прутья, неровные стенки лаза.

Я, конечно, с факелом поспешил.

Опять подъем, быстрый и решительный, теперь ожесточенный гуляющей по мышцам злобой.

Люки обманывали меня еще трижды, забрав один час времени. В четвертый раз, когда уже ничего кроме лестницы не ожидал, мир ярко-белесым взрывом резанул по глазам, и я чуть не улетел вниз.

Солнце.

И вонь.

Снаружи било безумной смесью жженой резины, тусклой гари и удушающих химикатов.

Еще по лицу – штормовые пощечины. Кололи плоть раздражающие льдинки. Кожу резал холод.

Пришлось немного спуститься и, зависнув, прикрыть глаза рукой. Из хорошего: тут же перестали беспокоить ожоги на правой руке.

Так я и провел минуту пока не привык к сияющему квадрату.

Шел снег – белая круговерть.

Выбрался…

Глаза слезились. Выбросился на поверхность, ощущая себя мясной куклой. И только тут понял, что устал. С пробуждения прошло одиннадцать активных часов.

Небо казалось больным. Слои разных оттенков серого.

Лучше бы и не глядел.

Сплюнул.

Небосвод – сумрачный левиафан. Угрюмый ублюдок-титан, облепленный, точно в медицинские повязки, в спирали кислотного, синюшного и черного дыма. И побоку выглядывало солнце. Заинтересованный глаз сжигающей Жизни. В воспоминаниях “небесная стена” была другой. Совсем. Правда какой именно, сколько бы не напрягался, я так и не смог вспомнить; остался лишь зуд с внутренней стороны черепа.

Это природа поменялась, виноваты последствия былых войн или избыточная промышленность?

Понятия не имел.

Я вытянул ладонь и поймал жирные хлопья снега. Небольшой мыслительный скол, возможно из-за диалога с Рутуром, массивные снежинки напомнили шершней.

Улыбнулся, сжал их, уничтожив.

Хтон на боку скрежетал как раненный зверь. Должно быть панцирь изо всех сил старался защитить от холода.

– Вот я и на поверхности, – голос прозвучал глухо и разочаровано.

И сам себе удивился.

Что со мной?

Я выжил. Не оказался заперт в туннеле, не подох там зверем. Кучка прямоходящих опоссумов не затоптала меня на смех мертвым сородичам, Оракул не посёк голову.

Цель достигнута.

А достигнута ли?

А что дальше?

Как дальше?

По первым соображениям, дела стали значительно хуже. Выжить без снаряжения будет тяжело. Набедренные и наплечные пластины, даже через плотную кожаную прослойку, уже холодили тело – нужно срочно их снять.

С другой стороны, хуже или нет, но, когда при прошлой жизни дело касалось поверхности, всегда была важна удача. Это я точно помнил. Мы подземники всегда относились к поверхности насторожено, с опаской. И ничего не изменилось, лишь степень важности стала выше. Если абсолютный закон Всетворца позволит, путь будет пройден.

И тогда что еще нужно, дхал?

– А ты, братец, считаешь, что осторожность – удел дураков?

Глава 4

Память

Я дернулся в сторону голоса, словно пощечину отвесили. Схватился за топор, но, разглядев говорившегося, успокоился.

Улегся обратно.

– Сразу тебя заприметил, – соврал я. – Как только из люка вылез. Это напускная беспечность, ты же все понимаешь.

– Ну-ну, братец, – он ухмылялся.

Расслабился зря.

Между нами восемь шагов по каменной насыпи, льдистым дорожкам и снежному ковру. Там, у скудного костерка, он и сидел.

Дхал.

Я не последний воин Кхунской Империи и это замечательная новость. Радость резанула шаблон и щеки.

Что еще нужно дхалу кроме собрата, способного прикрыть спину? А сейчас и собрата, который поможет понести бремя сгинувшей культуры, поможет исполнить наследство ее задач. Тяжеленых задач. Задач, ломающих хребет.

И перед ним я показался столь беспечным.

Поморщился.

Неприятно, но ничего критичного.

– А дергался тогда почему? – его голос искрился от иронии.

Для него встреча тоже радость, он не скрывал.

На наплечнике три узора власти.

Сложная мысль заблудилась в лабиринтах разума и разбилась. Все что я смог достать из осколков – по узорам сейчас он опаснее, но это очевидно и детёнышу курсуна.

– Не ожидал что у тебя такой голос, – сказал ему. – Думал ты кряхтишь как пес. Ан нет, вполне приличный кхунский говорок.

Он хмыкнул:

– И поэтому, братец, сразу за топор?

– А как иначе? Нервы взвинчены. Любое несоответствие раздражает дхала первого узора сверх всякой меры.

– Тоже, верно, – он со знанием дела кивнул. – Вам каждого чиха шугаться надо, иначе вас недомерков и ветром перешибет.

Мы откровенно дурачились. Видимо после всего – необходимость.

Возле дхала два мертвых опоссума. Наверняка дозорные. Оружия нет: либо не было, либо он уже забрал.

Рубящие и проникающие раны на мордах. Скорей всего нанес их мечом, хотя оружия при нем видно и не было. Скрывал.

Сам боец тощий, чуть выше меня, но я шире в плечах. На нем висел тяжелый плащ из завитушек серого меха. Сжимал палку, с нанизанной пережаренной ящерицей. Уже частично обгрыз.

И где он ее в таком холоде откопал то?

Ответ: там, где проснулся. Под землей. А где еще? В другом месте он бы не пережил крио-тьму, растащили бы на сувениры.

У него не хватало пальцев и глаза. Указательный и средний на левой потерял недавно. Пустая глазница – старая рана. С учетом обстоятельств страшно представить насколько.

Кожа лица и рук серая, как небо, и очевидно это как-то связано. Возможно скулящий хтон у меня в боку защищал и от яда в воздухе, так как сток-пазы аккумуляторов высокого дхала оскорбляли взгляд пустышками.

Сейчас он возможно также оценивающе разглядывал меня. Хотя, с другой стороны, времени у него было на это предостаточно и раньше, пока я беспечно валялся в снегу.

– Тебя изрядно потрепали. Такие же мышки, – он пнул труп дозорного в голову. – Постарались?

– Да.

– Ничего. Старший здесь, рядом. Я заступлюсь если еще из какой норы на тебя мелочёвка напрыгнет.

– Чего умничаешь? Ты вообще серый.

– Наблюдательный какой, – проворковал он.

– И пальцы где-то оставил.

– Сверх-наблюдательный. Крысы объели пока спал.

– И еще ты одноглазый.

– Ладно, божество-наблюдательности, развед-единица, спец. Не будь дитём. Как тебя зовут?

– Танцор.

Он кивнул:

– Я Звездочёт.

– Почему не Одноглазый?

Мне правда интересно.

– Очень смешно. А почему ты, братец, не танцами меня приветствуешь, а хади знает чем? Грубостью и небоеспособным видом.

Пожал плечами:

– Ненавижу танцы.

– Вот видишь. Боевые клички выбираешь не сам.

– А кто?

Он грустно вздохнул:

– Задница моя, братец.

Я вопросительно поднял бровь.

– Да, одни Заключенные Боги знают, – он махнул трёхпалой рукой. – Я, братец, хоть по голове меня пинай, помню крайне мало.

Звездочет указал пальцем на пустую глазницу и поморщился:

– Раньше здесь, братец, стоял зрительный модуль, но прежний я, большой весельчак по части сборов, оближи его лик чумной хади, естественно глаз с собой в Саркофаг решил не брать. Зачем воину два глаза, да? С двумя глазами же не интересно совсем. Умник хренов. Вот можно было бы себе по морде двинуть – двинул бы. Если б толк был.

– А что взял?

Звездочет пожал плечами, нацепив загадочную улыбку, она, к слову, ему шла.

– А тебе все скажи. Кто знает. Но тоже неплохую штуку.

– К чему таинственность?

Он засмеялся:

– Что ж мне, шут растрясись, все секреты сразу перед младшим узором раскрывать? Какой же я тогда Старший?

Выпалил вопрос прежде, чем обдумал слова:

– Легитимируешь старший узор?

Какой-то ритуал?

Память движений и речи пробивается быстрее объяснений.

Интересно.

– Да, естественно, – удивившись, он даже голос повысил. – Ты, братец, против?

Угроза.

Я думал ровно две секунды:

– Нет, Старший.

Безразлично. Командовать или подчиняться. Похоже в этом вопросе гордость хорошенько вымуштрована.

Явно обрадовавшись, он кивнул. Схватка за лидерство в таких условиях с высокой вероятностью закончилась бы гибелью обоих. Разница между третьим и первым узором минимальна; к тому же по случайности его нутро могло весь мёд в панцирь вогнать, тогда без наличия дополнительных модулей все бы упиралось в разницу умений, остаточного опыта и физических состояний. И видит Мать физическое состояние у нас двоих было полным дерьмом.

Звездочет отвлекся на еду. Он с жадностью обгрызал брюхо зажаренной пятнистой ящерки, мы молчали несколько минут. Как закончил он сразу же спросил:

– Гляжу и хтон не разрядил?

– Получается не разрядил.

Все и так очевидно.

Звездочет оттер жир с лица ладонью.

– Я свой уже как три дня уделал. Вот и приходится есть этот ползучие химикаты с хвостиком.

– И как?

– Пойдет. Горчит, но специи, принесенные из прошлой жизни, все что угодно сделают лучше, а уж голодуха, как известно, вообще лучшая приправа всех времен, – он поднес калечную ладонь к костерку. – Гляжу на твое лицо и улыбаюсь. Ничего поделать с собой не могу. Неспроста. Вот точно. Либо ты, жопа такая, знаменитость, либо знакомы мы.

Пожал плечами.

– Наверняка обычная реакция на сородичей. Я тоже порадовался что не последний.

– Нет, братец. Я уже видел других. Они меня только бесили, суки такие, а ты похоже все-таки знакомый.

А вот это новости. Он видел и других.

Пустоши перенаселены.

Нужно тянуть информацию, а то Звездочет находится на своей волне и продолжит бубнить, вгрызаясь в субъективность искаженных впечатлений.

– Что скажешь о других?

Он задумался, минуту молчал.

– Ты уснул что ли?

– Формулировал, – Звездочет назидательно поднял палец, затем поморщился. – Мы реликвия. Древность. Старики, Шершни древности. Местные, что очнулись раньше уже здесь условно-свои. Они увешены оружием и предметами культуры, которые мне не знакомы. Все выглядит неплохо, относительно технологично. Единственное что узнал – панцирь и модули.

На ровном месте драматизировал.

– Узор?

– Восьмой у младшего, старший нес девятый. Но мне бы пушку, и я бы их выстегнул. Хлюпики, – бросил сквозь зубы. – Девицы Поладские. Должно быть из последнего поколения. Оно совсем мягкотелое. Противно. Блевать с этих шанкарских гулей тянет. Короче мир не одичал, как могло показаться. Мы теперь как “старые дети”. Мне ничем не помогли, выжал из них только каплю данных. Недоверчивые, испорченные новым миром, хоть не убили, повезло. Справедливость для них – другое. Адаптированное искажение. Нелепо… Теперь нам надо пытаться угнаться за молодняком, проснувшимся раньше, а то затопчут, признают угрозу или конкурентность, либо придется смириться и сдохнуть в пустошах, что кстати, братец, хочешь не хочешь, но тоже вполне себе актуальный вариант.

Информация обескураживала. Остатки армии распадались на единицы и малые группы. Справедливость для них не аргумент. Это плохо. Могло помешать. А если Справедливость не аргумент, то и перво-цели могли быть для них не так уж и важны. Кто-то делать дело сочтет глупостью, кто-то и вовсе препятствовать будет. Мало ли какая дрянь за эти годы им в черепные чаши натекла.

– Вообще дурно это все, – пробурчал Звездочет.

– Что все?

– Ну все. Все. Идея обнуления. Перезапуск, сокрытие, – дернул плечом. – Ставлю указательный палец левой – все плохо кончится.

– Ты азартен? Игрок?

– Да. Нет. Не уверен. Может быть. Вообще с каждым узором я все больше вспоминаю. У тебя же тоже проблемы с памятью?

– Да. Можно так сказать.

– Большая женщина? – он понимающе улыбнулся.

– Она самая, – и я не смог скрыть мечтательную улыбку.

– Убить Идола?

– Рискну предположить так у всех. Спрашивал у других, тех, что видел?

– Предположение верное. Такие же директивы. Одинаковые для всех.

– Давно ты проснулся?

– Четвертый день.

– Где Саркофаг?

– К югу. Саркофаг вплетен в теперь уже разрушенную башню, в ее основание.

– Странно.

– Видимо что-то со мной не так было при отступлении. Ран получил много или Идол почти сломал. Дойти до Аванпоста я не смог, поэтому там оставили. Так думаю.

– Звучит логично. А как взял новые узоры?

– Возле башни нашел проявление мёда. Все, так сказать, употребил ртом. Знаю не лучший способ, но пробуждение у меня выдалось достаточно бурное, инъектор я поломал в бою.

– Инъектор у каждого есть?

– Конечно.

– Где он?

– Слушай, у тебя же ИИ. От чего ты у него не спросил? – сказал он, указав на мой браслет.

– Чтобы спрашивать надо знать, что спрашивать, а рассказывать все подряд она отказывается.

– Она? – гадливая улыбка. – Дерзкая.

– Какая есть.

Он показал где на панцире инъектор. В полости возле пазов под хтоны. Темная игла из псевдо-сплава и изящный прямоугольник серебристого корпуса.

Звездочет отошел к крючкообразному выступу-возвышению, очевидно собираясь осмотреть окрестности.

Желчь мигнула мне из браслета.

– Чего еще?

– Слушай, бестолочь, я не просто так молчу и выдаю информационный минимум, не по прихоти своей.

– О чем ты?

– Ты сам запретил мне рассказывать многое. Поставил запрет.

– Почему?

– Так уж ты посчитал. Необходимость мол: “я пройду дорогу чистым или умру” – сказал. Не могу знать, что ты там о себе думал, но, судя по нашему положению, вряд ли что-то шибко умное.

Насколько же ты, Танцор, должен был быть уверен в себе?

Дерьмоголовый придурок.

– Плохо, – только и сказал я.

– Хтон садится. Мой треп тратит остатки энергии слишком быстро. На ближайшее время я в полусонном режиме, давай, бестолочь, не теряй меня и ради Справедливости постарайся и не дай нам сдохнуть. Еще я отключу половину функций панциря, чтоб тебе подольше ядом не дышать. Открытые раны теперь будут “обрабатываться” дольше.

– Спи уже. Ворчанием гор не свернешь и делу не поможешь.

Звездочёт окликнул меня:

– Отдыхай. До движения – час.

– Куда идем?

– Начнем охоту на Идола.

***

До того, как мы отправились, я убрал дополнительную защиту: набедренные и наплечные пластины. Теперь те болтались на поясе и периодически от резкого движения ударяли по ноге.

Мы двинулись на север, спустились с горы, а затем шли до самой ночи.

Ничего опасного не встретили. Вонь то усиливалась, то уменьшалась, разок ушла совсем, оставив только запахи подтаявшего снега, свежести и наших немытых тел.

Пустошь и пустошь.

Ржавые хоботы водяных колонок отмечали пройденные пятикилометровые отрезки и обеспечивали нас водой. Я по началу отнесся к ним с опаской, но глядел как жадно пил бегущие капли Звездочёт и уже на третьей колонке сдался. Пусть система фильтрации панциря сама разбирается. По крайней мере, вода из колонок сразу и через несколько часов не убивает – проверено на Звездочете, а что будет дальше удача покажет.

Вначале вышли к степной дороге: рельеф, то поднимался, то опускался. Каменная насыпь всюду вперемешку со снегом. Полдня ушло чтобы уйти от предгорья.

Лишний раз мы не говорили, перекидываясь в редких случаях единичными словами, чаще всего – ругательствами; да и, скорее, не между собой, а так выпускали раздражение в мир.

Спали на камнях, несли дежурство по очереди. Позволили себе потратить на восстановление четыре часа. Даже учитывая возможности дхала маловато. Но я не жаловался, Звездочет так решил исходя из каких-то внутренних размышлений и спрашивать о чем-то дело пустое. Захочет потребует совета.

Конечности по пробуждению ломило. Голова раскалывалась, а холод, казалось, въелся в плоть и кости. Ощущал себя больным и жалким.

Пальцы, уши и лицо я практически не чувствовал. И представлять не хотел, как там воспринимал мир Звездочет, ведь тот давно истратил последний хтон. С другой стороны, у него был плащ, а все что делал панцирь это похоже не давал мне пострадать от обморожений.

По уму то и дело ходил мыслительный скол, и все хотелось счесать с себя неприятную коросту холода. Глупость, конечно. Меня так просто в заблуждение не ввести и себе повреждений я наносить не собирался.

Вторым днем путь вывел нас к заброшенному поселению.

Больше сотни дворов.

И ничего.

Настолько давно поселок мертв, что здания обреченно вросли, стали частью местности, унылыми ногтями рельефа.

Снег закрыл, забил каменную кладку и глиняные части, оставив лишь многообещающую пухлость силуэтов и торчащие оголенные костяки вторых этажей.

Надеялись найти одежду, тряпки, чтобы решить проблему холода. На инструменты, оружие или хтоны, понятное дело, даже не рассчитывали.