сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 59 страниц)
– Со мной несколько кооператоров было. Пришли знакомиться с новой властью.
– Вроде, Кошелева еще не выбрали? - возразил Рубашкин.
– Обязательно выберут! Знаешь, пожалуй, наш Котов оказался на своем месте, разбирается в людях. Кошелев мне еще тогда, осенью понравился. Ведь, это он нас из той истории с разглашением гостайны вытянул. Помнишь, я после его прихода приехал к тебе, а ты сомневался, что все кончится хорошо. Сказать честно, и я долго опасался, что он притворялся, а на самом деле, какую-нибудь пакость готовил. Кто-нибудь другой запросто заставил бы стукачом стать или еще что-нибудь в этом роде. А Кошелев во всем разобрался, все понял и помог, просто так помог!
– Постой, ты уверен, что Кошелев из КГБ?
– Конечно! Откуда же еще? Он, когда ко мне пришел, даже удостоверение показал, я тебе рассказывал, неужели не помнишь? - удивился Горлов.
– Здравствуйте! Извините за опоздание. Петр Андреевич, извините, что опоздал, автобуса долго не было, - остановился возле них запыхавшийся Мигайлин и, не смущаясь, протянул Горлову руку: - Где-то я вас видел, но не помню, где.
– Это мой бывший начальник, и всегда - близкий друг, Борис Петрович Горлов, - сказал Рубашкин.
– Очень много о вас слышал, Борис Петрович, - заулыбался Мигайлин. - Марина Евгеньевна Салье очень хочет с вами встретиться, ведь вас можно назвать человеком новой формации, настоящим бизнесменом, не говоря уже о вашей бесценной помощи во время выборов. Если позволите, я вам на днях позвоню.
– Звоните, - протянув Мигайлину визитную карточку, согласился Горлов.
– Извините, Борис Петрович, нам надо идти. Павел Константинович не любит ждать, - сказал Мигайлин.
– Пожалуй, мне тоже пора. Кстати, я только что был у Кошелева, он мне очень понравился, дельный и порядочный человек, - сказал Горлов и, кивнув на прощание, пошел к стоявшей невдалеке машине.
– Пойдемте, Петр Андреевич! - настойчиво повторил Мигайлин.
– Так вот, чем пес был начинен! - воскликнул Рубашкин и, заметив недоуменный взгляд Мигайлина, добавил: - Это Фауст сказал, когда увидел Мефистофеля в его подлинном обличье. Помните, милейший Андрей Ильич?
Не дожидаясь ответа, Рубашкин повернулся и побежал догонять Горлова.
– Боря, подожди, - закричал он, - мне с тобой по дороге!
– Ты же к Кошелеву собирался? - обернувшись с переднего сиденья, спросил Горлов.
– А вот с ним мне абсолютно не по пути! - воскликнул Рубашкин.
– Я, Петя, думаю, что порядочным людям всегда по пути, - заметил Горлов.
– Ты кого считаешь порядочным: меня или гэбэшника Кошелева?
– И тебя, и его - обоих!
– Этого не может быть! Этого не может быть потому, что огонь не горит в воде, как два разных предмета не могут одновременно сосуществовать в одной точке материального мира.
– Красиво говоришь, но ты забыл, что именно Кошелев уберег нас от большой беды? Еще неизвестно, чем бы закончилось наше дело, если б оно попало к другому. Разве не помнишь, что случилось с твоим приятелем - как его? - с Чернициным?
– Брусницыным! - хмуро поправил Рубашкин.
– Сидит твой Брусницын! Сидит! И мы могли загреметь, за милую душу, если б не Кошелев. Ведь положа руку на сердце, - а зачем нам врать друг другу? - ведь напортачили мы с тобой?
– Ты попросил меня помочь с документами, зная, что я лишен допуска! И уговорил Марину подписываться, как исполнителя. Значит, ты и напортачил!
– Хорошо, пусть я, - согласился Горлов, - но под суд мы бы пошли оба. Или все дело в том, что Кошелев - сотрудник КГБ и честно выполнял свои обязанности? Или ты, как некоторые придурки, считаешь, что среди коммунистов и сотрудников КГБ нет порядочных людей?
– Не бывает! - тут же воскликнул Рубашкин. - А придурками ты считаешь тех, кого выгоняли с работы, выселяли на 101-й километр, тех, кто сидел в тюрьме за то, чтобы ты наживался на своих кооперативных шахер-махерах?
– Не упрямься, Петя! Ты ведь сам понимаешь, что не прав.
– Останови, я выйду, мне в другую сторону, - заметив сбоку вход в метро, попросил Рубашкин.
* * *
В Ленсовете было по-прежнему многолюдно и бестолково. Поначалу Рубашкин хотел встретиться с Салье, но, увидев возле ее двери толпу, пошел искать Вдовина. После получасовых поисков тот отыскался сидящим на подоконнике в коридоре первого этажа.
– Здорово, Петр, - не отрываясь от чтения каких-то бумаг, сказал Вдовин. - Гадское, понимаешь, дело! Ленсовет решил предоставить Коле Иванову [102] прямой эфир, а Обком запретил, и эфира, ясное дело, не дали. Теперь надо разбираться с Петровым [103] . Вот, почитай!
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГОРОДСКОЙ СОВЕТ НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ
РЕШЕНИЕ
1- й сессии 21 созыва Ленинград 12.04.90
"О невыполнении Председателем Ленинградского комитета по телевидению и радиовещанию Леноблгорисполкомов т. Петровым Б.М. решения 1-й сессии Ленинградского городского Совета народных депутатов
от 05.04.90"
В связи с невыполнением Председателем Ленинградского комитета по телевидению и радиовещанию Леноблгорисполкомов решений Ленинградских городского и областного Советов народных депутатов о предоставлении прямого эфира народному депутату СССР тов. Иванову Н.В. Ленинградский городской Совет народных депутатов РЕШИЛ:
1. Выразить недоверие т. Петрову Б.М. и освободить его от занимаемой должности
2. Поручить Ленинградскому телерадиокомитету и лично заместителю председателя Комитета депутату Сенину В.Т. обеспечить прямой эфир народному депутату СССР Иванову Н.В.
3 Поручить созданной Ленгорсоветом постоянной комиссии по средствам массовой информации провести консультации с Леноблсоветом и Гостелерадио СССР по кадровым вопросам.
Сопредседатели сессии П.С. Филиппов
В.Н. Щербаков
– Недоверие выразили, а им плевать, - дочитав, сказал Рубашкин. - Поспорим, что никто Петрова не снимет.
– И спорить нечего, - буркнул Вдовин. - Но эфир-то дать надо!
Рубашкин видел, что Вдовин озабочен, ему некогда, и постарался, как можно короче, рассказать о своих подозрениях.
– Ко мне уже два депутата подходили, агитировали за Кошелева, но никто не говорил, что Кошелев служил в ка-гэ-бэ. Во всех документах записано, что он - военный пенсионер. Давай, сделаем так: я свяжусь с "Мемориалом", у них достаточно полная картотека, а вечером позвоню тебе, и решим, что делать, - дослушав, рассеянно сказал Вдовин. - Кстати, не мог бы ты пробить публикацию решения по Иванову в "Вечерке"?
– Вряд ли меня послушают, я ведь внештатник, - сказал Рубашкин, но решение взял, решив показать его Кокосову.
– Нам еще надо обнародовать решение о демонстрации. Никто не хочет печатать.
– Какой демонстрации? - спросил Рубашкин.
– В защиту Гдляна с Ивановым [104] . На сессии сегодня утвердили, и никакой Обком теперь не помешает.
– Попробую, - не надеясь, что получится, обещал Рубашкин.
Он ждал звонка Вдовина весь вечер, но тот так и не позвонил.
4.18 Негласная установка
[105]
Через два дня Рубашкин столкнулся с Вдовиным в коридоре редакции.
– У меня встреча с директором Лениздата, после зайду к тебе, - на ходу сказал Вдовин.
Через час он разыскал Рубашкина и с ходу огорошил новостью:
– "Вечерку" берем под себя! Полностью. На днях договорились с Обкомом, что им остается "Ленправда", "Ленинградский рабочий" и еще пара изданий. А "Вечерний Ленинград" станет официальным органом Ленсовета. Здорово, правда?
– Для начала неплохо, - согласился Рубашкин.
– Я говорил о тебе с Майоровым [106] . Он в принципе не возражает взять тебя в штат, чтобы ты освещал работу Ленсовета.
– Скорей бы, а то все обещают, но никто ничего не делает, - вздохнул Рубашкин. Дома стало совсем невмоготу. Каждый день начинался разговорами о деньгах, ими же и заканчивался.
– Недели через две-три утвердим на сессии положение о комиссии, тогда я смогу оформить тебя экспертом. А там, глядишь, и в "Вечерке" образуется, - обнадежил Вдовин и, уже собравшись уходить, вдруг вспомнил: - О твоем Кошелеве в "Мемориале" ничего не знают. На букву "КО" у них есть сведения только на некоего Коршунова. Тот еще фрукт - живота не жалел в борьбе с идеологическими диверсиями, работал с диссидентами, с творческой интеллигенцией, многих пересажал, многих наладил за границу. А Кошелева в картотеке нет. Если он и работал в КГБ, то не по диссидентам. Может, был в контрразведке или занимался какой-нибудь техникой. Это же государство в государстве - мало ли там у них всяких служб: радисты, связисты, автомобилисты?
– Один мой приятель узнал Кошелева. Уверяет, что тот проводил с ним всякие хитрые беседы, ну, ты понимаешь, - сказал Рубашкин.
– Приятеля хорошо знаешь? Доверяешь? - спросил Вдовин.
– Вместе работали, с десяток ведер водки вместе выпито. Да и ты о нем наверняка слышал. Это - Горлов, который трюк с телеграммами организовал. Кстати, и в твоем округе тоже! Помнишь?
– Конечно! Если б не знал, то сильно б удивился, когда почтальон мне телеграмму принесла. Читаю, а там прямым текстом: голосуйте-де за кандидата Вдовина от народного фронта. Коротко и ясно!
– Этот Горлов мне и рассказал! - Рубашкин решил промолчать, что Горлов хорошо отзывался о Кошелеве.
– Твоему Горлову верить можно, - подумав согласился Вдовин. - Но, признаться, не знаю, что и предпринять. Допустим, мы заявим на сессии райсовета, что кандидат в председатели - бывший ка-гэ-бэшник. Ну и что? Вряд ли это произведет впечатление, тем более, большинство в Совете под пятой райкома. Крутой у нас секретарь оказался: демократия, гласность, 6-ю статью отменили, а ему все нипочем! В районе он по-прежнему всем верховодит.
– Раньше Котов был моим начальником. Когда он от нас в райком ушел, весь отдел неделю не просыхал, так праздновали, - усмехнулся Рубашкин.
– Говорят, Ленинград - большой город. А чуть что, так оказывается, все друг друга через одного знают.
– В этом деле есть еще один человек - Мигайлин! Он мне форменную сделку предложил: я уговариваю тебя снять кандидатуру на выборах председателя райсовета и агитирую за Кошелева, а он продвигает меня в начальники нового управления по средствам массовой информации. Якобы, Салье с Филипповым хотят создать такое в горисполкоме.
– Врет! - возмутился Вдовин. - Об этом и речи не было! Уж, я бы знал. Между прочим, он и ко мне с тем же подкатывал. Обещал воздействовать на наших депутатов, когда будут выбирать председателя комиссии по работе со СМИ.
– Помнишь Солженицын в "Архипелаге" [107] писал, что он всегда чувствовал, кому можно доверять, а кто к оперу [108] бегает? Мне кажется, что такая интуиция у многих есть. Чтобы узнать стукача, не нужно быть великим писателем, - сказал Рубашкин.
– Ты прав, выглядит подозрительно. Но, что можно сделать? Хотя… - Вдовин на секунду задумался. - Недавно из Германии вернулся Жора Михайлов, который лет пятнадцать отсидел. Ему гэбэшники расстрельную статью вешали, он их через одного в лицо знает. Давай ему Кошелева издали покажем, вдруг узнает.
– Заодно сфотографируем этого Кошелева, как говорится, в фас и в профиль, - предложил Рубашкин. - Если Михайлов не узнает, отнесем фото в "Мемориал" и покажем всем, кому сможем.
Вдовин не стал откладывать и сразу засел за телефон. Обзвонив с десяток знакомых, он наконец добрался до Михайлова. Выслушав в чем дело, тот сразу согласился. Уговорились встретиться утром неподалеку от исполкома.
Чтобы не прождать напрасно, Вдовин позвонил Кошелеву. Узнав, что тот с утра будет в исполкоме, он договорился, что зайдет поговорить по депутатским делам.
На следующий день никто не опоздал. Михайлов оказался бородатым и очень толстым, почти двухметрового роста. Едва встретились, он начал рассказывать о том, как его преследовало КГБ. Говорил громко, то и дело хватая Рубашкина за ремень висевшего на плече фотоаппарата. Без десяти девять решили разделиться. Вдовин и Михайлов встали у входа, а Рубашкин спрятался за деревом, держа фотоаппарат наготове.
Он ждал долго, минут двадцать, но Вдовин с Михайловым стояли на прежнем месте и о чем-то разговаривали. Руки державшие фотокамеру затекли, закуривая сигарету, Рубашкин отвлекся буквально на несколько секунд и вдруг услышал крик.
– Я его убью! Я убью этого гада, - орал Михайлова бестолково размахивая руками, худощавый Вдовин обхватил его за пояс и едва удерживал. Потом они вместе упали на асфальт. Рубашкин запутался в ремнях, укладывая в футляр дорогую камеру и когда подбежал, около них уже стоял милиционер.
– Я депутат горсовета, у меня депутатская неприкосновенность, - поднимаясь с земли, Вдовин протягивал милиционеру свое удостоверение.
– А эти граждане? Они тоже депутаты? - ошалев от неожиданности, спросил тот.
– Я все объясню, сержант. У моего товарища случился обморок. Он заслуженный человек, пройдемте в исполком, я вам все объясню, - вставая между копошившимся на земле Михайловым и милиционером, говорил Вдовин. У него была рассечена бровь, из глубокой царапины сочилась кровь.
– Уведи Жору! - шепнул он, увидев Рубашкина. - Скорей!
Схватив Михайлова за рукав, Рубашкин помог ему подняться и потянул за собой. Вдовин продолжал что-то объяснять милиционеру и отдал ему еще одно удостоверение - депутата райсовета.
Затащив Михайлова за угол, Рубашкин облегченно вздохнул.
– Что у вас случилось? - спросил он, когда вышли на Кировский проспект.
– Это Коршунов! - лязгнув зубами, ответил Михайлов. - Он вел мое дело. Он меня в "Кресты" посадил и каждый день допрашивал. Его убить мало! Чтобы пыли на земле не осталось! Я тебе расскажу, ты все поймешь!
– Коршунов и Кошелев - один и тот же человек? - догадался Рубашкин.
– Да, это он, - ответил Михайлов. - Пойдем куда-нибудь, выпьем.
Они зашли в подвальную закусочную. Внутри было пусто и темно. Еще не было одиннадцати, и буфетчица не хотела обслуживать, но Михайлов дал трешку, и она налила два стакана водки, откупорила пиво и бросила на картонную тарелку несколько бутербродов.
Выпив полстакана водки Михайлов как будто успокоился, но говорил быстро и невнятно, пропуская слова, - Рубашкин едва успевал записывать.
Они просидели часа два, потом Михайлов вспомнил, что ему нужно куда-то идти. Рубашкин решил писать статью дома, чтобы не отвлекаться.
Записи оказались на удивление связными.
Георгий Михайлов - один из тех, кто, по сути, определял культурную атмосферу в "великом городе с областной судьбой". Физик и педагог, он стал еще и собирателем уникальных произведений современной живописи, бесстрашным устроителем знаменитых "квартирных" выставок в то время, когда все не одобренное парткомом считалось антисоветским и жестоко каралось. Судьба Михайлова при коммунистическом режиме была изломана КГБ. И одним из тех, кто участвовал в преследованиях Михайлова и других представителей русской интеллигенции был гэбист Павел Кошелев, ставший теперь депутатом и домогающийся должности председателя Петроградского райсовета.
В судьбе Георгия Михайлова знаменитый Павел Кошелев, кадровый офицер КГБ, вне стен которого называвший себя Коршуновым, сыграл очень заметную роль. Этот чекист давно хотел познакомиться с известным диссидентом, а тот отсутствовал. Валил на Колыме лес! В один прекрасный день Кошелев-Коршунов заявил, что отныне "органы" меняют свое отношение к молодым художникам и берут их под свою отеческую опеку.
И действительно, после процесса над Михайловым художники-неформалы получили возможность устраивать свои выставки. Тайная полиция искусно трансформировалась в конструкторское бюро "человеческих душ". А сам Кошелев, будучи неплохим психологом, фактически стал руководить творчеством "андерграунда". Многие поверили ему, а некоторые даже стали прислуживать. Он тоже не сидел, сложа руки - выискивал и лелеял сторонников. У сравнительно молодого, честолюбивого чекиста были свои, далеко идущие цели, и он делал все, чтобы искоренить и пресечь любое вольнодумство. За это им разрешалось рисовать, играть и писать все, что вздумается. Хотел этого Кошелев или нет, но джин был выпущен из бутылки. Почувствовав дуновение свежего воздуха, молодые люди пошли дальше того, что было задумано в кабинетах Большого Дома.
Одним из тех, кто сорвал планы идеологических надсмотрщиков стал уже отсидевший Георгий Михайлов. И вскоре он вновь попал за решетку. Начался новый уголовный процесс, как будто списанный со страниц Кафки. И возглавил его все тот же гэбэшник Кошелев, он же Коршунов. Михайлову вменили статью 93 Уголовного кодекса. Больше года Михайлов просидел в "Крестах", подвергаясь изощренному психологическому давлению.
В сентябре 1996 года президент Франции Миттеран уговорил Горбачева освободить узника совести Михайлова, и его выпустили на свободу. Уголовное преследование было прекращено через десять лет после первого ареста Михайлова…
В редакцию Рубашкин приехал после трех. Номер уже сдали, и Кокосов ушел. Подумав, Петр решил отнести рукопись Грачеву, благо тот еще был на месте.
Прочитав статью, он вернул ее Рубашкину:
– Печатать не будем!
– Плохо написано? - спросил Рубашкин.
