Текст книги "Полукровка. Эхо проклятия"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Я не знаю таких… – растерялась Самсут.

– Конечно, вы же не можете знать в Петербурге всех, но маме очень приятно будет увидеть вдвойне соотечественницу. – Машина ловко вертелась на поворотах оживленной дороги. – Мы живем недалеко, в Епископии. Папы сейчас нет дома, он на симпозиуме в Дамаске, но зато есть брат Евагор…

И от этих простых речей, а может быть, и просто от непринужденной русской речи Самсут вдруг почувствовала себя спокойной и счастливой, словно была не за тысячи километров от дома, а рядом с близким, давно знаемым человеком.

– А вы знаете армянский? – некоторое время спустя поинтересовалась Овсанна. Сейчас они стояли в небольшой пробке, за которой начиналась сложная, очень запутанная дорожная развязка.

– Нет, – покраснела Самсут. – Даже отец не знал.

– Я тоже плохо, – призналась Овсанна. – У меня вот имя армянское, а вся кровь почему-то перешла к Евагору, хотя он на вид совсем грек и имя старинное, кипрское. Однако он бегло говорит на ашхарике и с удовольствием учит даже грабар. Я, честно признаюсь, не в состоянии. Так странно, что все перемешалось в мире, но мне нравится. Все живут где кому хочется.

– Мне тоже, – честно призналась Самсут…

Приткнувшийся за ними таксист нетерпеливо просигналил, видимо предлагая поактивнее «крутить педали».

– И куда люди торопятся? Не иначе как на тот свет, – прокомментировала сей его призыв Овсанна. – Ладно бы в аэропорт спешили. Так ведь нет, наоборот, оттуда едут.

Самсут невольно обернулась и… так и застыла потрясенная, с широко раскрытым ртом. То было самое натуральное дежавю, несомненно вызванное потрясениями и событиями минувшей ночи. В таксомоторе, на заднем сиденье она углядела двоих пассажиров, на лице одного из которых уродливо красовался след от ожога. Темные очки «меченого» на этот раз не позволяли рассмотреть лицо, но след ожога был на том же месте, на правой скуле.

Мистика? Пожалуй! Из разряда тех самых снов разума. Которые, при определенных жизненных обстоятельствах, вполне способны порождать даже таких вот обожженных чудовищ…

Санкт-Петербург, 15 июня, утро

…Толян, с бог весть откуда раздобытым букетиком чахлых гвоздик, неторопливо прохаживался неподалеку от зоны таможенного контроля, работая легенду «встречающий». Соответственно, Габузов и сержант Витька перекрывали главный, он же единственный выход из здания аэропорта. Сердце у Сергея бешено колотилось, словно у гончей, чувствующей близкое присутствие добычи. «Только бы с ней ничего не случилось! Только бы она оказалась жива!» – бесконечно повторял он свою незамысловатую мантру, покрываясь липким холодным потом. Последнее немудрено, ибо за немалый срок прежней прокурорской службы, тем не менее, сейчас то было первое в его жизни задержание «онлайн».

Наконец, находившийся в поле их зрения Толян неинтеллигентным жестом почесал себе спину букетом, подав тем самым условный сигнал: «Клиента вижу». Сержант мгновенно посерьезнел и неторопливо, маскируясь за спинами встречающих-провожающих, вразвалочку побрел на сближение, оставляя, таким образом, в зоне ответственности Габузова последний заградительный кордон, до которого, в идеале, дело дойти и не могло, и не должно. Тем не менее Сергей внутреннее напрягся, готовясь в любую секунду прийти на помощь своим собратьям по оружию.

Тем временем Толян со спины шагнул к молодому высокому мужчине в синей футболке, с небрежно перекинутым через руку пиджаком цвета кофе с молоком. Негромко окликнул. И когда мужчина удивленно притормозил, слегка придерживая его за локоть своей боксерской левой клешней, правой такой же оперативник сунул ему под нос раскрытую ксиву. Мужчина близоруко всмотрелся.

В этот момент сержант Витька ускорил шаг до полурыси и тем самым невольно рассекретил былую маскировку на местности, блеснув прямо в лицо господину Оболенскому золотом своих сержантских «соплей».

Лев Михайлович понимающе закивал головой и вдруг неожиданно выкинул фортель, который от него, человека по виду вполне себе интеллигентного, мало кто ожидал: стремительно выбросив вперед левую руку (ту самую, на которой висел пиджак), он нанес змеиный удар снизу вверх и виртуозно ткнул пальцами Толяна. Аккурат в оба глаза.

Оперативник смешно всхрюкнул и, выронив ксиву (а всё потому, что, как завещал генерал Пониделко, на цепочке носить нужно!), обеими ладонями схватился за лицо. Оценив, что ситуация принимает дурной оборот, сержант издал звероподобный клич и с полурыси, не меняя ноги, перешел на тройной прыжок.

Его полет был прекрасен. На какой-нибудь спартакиаде народов ГУВД Витька несомненно отхватил бы главный приз, если бы не… Если бы не позорное приземление точнехонько на метнувшегося от животного страха перед «рашен мафия» не в противоположную сторону, а прямо в створ сержантского приземления интуриста. Оба предсказуемо опали как озимые, и теперь уже Оболенский кинулся демонстрировать окружающим свою легкоатлетическую подготовку.

Но тут на высоте оказался Сергей Эдуардович! Выхватив из рук впавшей в ступор почтенной матроны увесистый чемодан на колесиках, он богатырски размахнулся и со всей дури швырнул двадцатикилограммовую поклажу, метясь в ноги злодея.

По причине жары кондиционеры в аэропорту работали на полную мощность. Так что, с поправкой на скорость ветра, столкновение бегущего человек и летящего тяжелого предмета произошло на долю секунды раньше, посему импортный чемодан угодил Оболенскому точно в пах. От удивления согнулись пополам оба, и оба же одинако небрежно рухнули на бетонный пол аэровокзала: чемодан упал «на попа», а человек приземлился на попу.

Однако уже в следующую секунду тяжеленный удар кованого сержантского ботинка перевел Льва Михайловича в безоговорочный партер. Причём перевёл надолго – в свой удар Витька вложил всю свою злость и обиду: давненько его не выставляли на посмешище перед столькими «петербуржцами и гостями нашего города» одновременно. А через центральный вход, бесцеремонно разбрасывая по сторонам прибывающих-отлетающих, мчались наконец-то прорвавшиеся сквозь пробки подчиненные Толяна.

Но вот уже и сам Толян, с трудом ковыляя, дотащился до Габузова, походя несильно пнув ногой тело подбитого Льва. Ударить сильнее, с полной отмашечкой да с носка, помешало врожденное толяновское благородство. Да и демонстрация своего пристрастия к ницшеанству при таком количестве свидетелей могла оказаться чревата мелкими неприятностями.

* * *

– …Серый, у тебя сигареты с собой есть? – прокряхтел Толян, красные глаза которого сейчас были полны слез: уникальное во всех отношениях зрелище. – Пыхнем, а?

Приятели вышли на улицу.

– Слушай, амиго, ты часом метанием молота в детстве не увлекался? – поинтересовался оперативник, дрожащими пальцами выуживая из помятой пачки сигарету.

– Не-а, – мотнул головой Габузов. – Я на секцию фехтования ходил.

– В таком случае – мой тебе респект. Срезал как из табельного.

– Дайте и мне папироску, что ли? – подрулил к ним сержант Витька.

– Э-э, брателло, а тело кто караулить будет?

– Да куда оно теперь денется? – невозмутимо ответствовал сержант, прикуривая. – По ходу, минут десять нирваны ему гарантированы. Тем более, там ваши подъехали.

– С-суки, – сквозь зубы процедил Толян. Впрочем, вполне себе беззлобно. – Я им сегодня вечером устрою «встань, хряк».

– А классно он тебя уработал, правда? – хохотнул Витька. – С одного удара.

– Видишь ли, о мой необразованный друг, – мрачно зыркнул на него Толян. – У любого человека, даже у античного дважды героя Троянской войны, имеется своя ахиллесова пята.

– Да ладно, какая там еще пята? Он же не по яйцам тебе заехал.

– Да лучше бы по яйцам, – вполне серьезно заметил опер, глаза у которого слезились до сих пор. – Это как раз дело наживное. В смысле, заживное. А вот то, что эта скотина расхерачила мне линзы, никогда не прощу. Цейс, между прочим. Каждое стеклышко сто пятьдесят бачков. Это не считая уходу!

– Странно, я даже и не заметил, что ты линзы носишь, – удивился Сергей.

– Увы мне, старушка к старости слаба глазами стала… Ладно, пошли, что ли, знакомиться с нашим прытким Лёвой… Только вот что, Серый: ты меня где-нибудь здесь, в кафешке, посиди-подожди, – приказал Толян, высосав сигарету буквально в три-четыре затяжки. – Не нужно пока, чтобы Оболенский тебя видел. А я, как только что-нибудь по твоей теме узнаю, сразу спущусь… Ну, чего ты набычился?.. Амиго, слов нет, сегодня ты у нас, безусловно, герой дня! Вот только пойми: у тебя за одну гражданку Головину сердце кровью обливается. А у меня, только по этому эпизоду, десять потенциальных Самсут Матосовн намечается. Вкуриваешь-нет? Вот и ладушки, пошли, Витька…

Епископия, Кипр, 15 июня, день

…Самсут и Овсанна подъехали к небольшому двухэтажному дому с синими ставнями, украшенному по стенам какими-то глиняными кругами и квадратами. Было трудно определить, старинный это дом или современный, тем более что у деревянной колонны у входа лежали, как сфинксы, две черных кошки.

– Мама, мама, я привезла ее! – совсем как девчонка закричала Овсанна, и на ее крик в прихожей сразу с двух сторон появились невысокая смуглая женщина и мальчишка лет двенадцати, по ужимкам неотличимый от Вана.

– Очень приятно, Майрик. – Женщина крепко пожала Самсут руку. – Овсанна рассказала мне о ваших неприятностях, но теперь, как я вижу, все позади?

– Только благодаря Овсанне, – улыбнулась Самсут, сразу почувствовавшая себя с этой женщиной, если и не дочерью, то уж точно младшей сестрой.

– Это неважно. А сейчас за стол, ибо, как говорится, да будет проклят дом, не приветивший гостя…

– …и проклят гость, не ушедший до полуночи! – закончил мальчик.

– Евагор!!!

– Но это же такая пословица! Пословицы всегда странные.

– Да вы не обращайте на него внимания! – возмутилась Овсанна. – Он всегда лезет не в свои дела!

– Возраст. У меня сын точно такой же.

«Как там мой Ван?» – с укоризной и никогда не ощущаемой раньше тоской вздохнула Самсут о сыне.

– За стол, за стол, – торопила Майрик. – Мужа нет, поэтому настоящего армянского стола тоже нет, ведь он, несмотря на то что грек, уже привык к армянской кухне. А и хаш, и кюфту, и харису должны готовить только мужчины. Да что я вам говорю, вы и так, наверное, знаете.

– Нет, не знаю, – краснея, прошептала Самсут.

– Зато есть коньяк! – снова влез Евагор. – Настоящий «Тонакан» из Еревана – папе подарили!

– Много ты понимаешь в коньяках! – оборвала его Овсанна.

– Уж больше, чем ты! Когда пьешь «Тонакан», сразу чувствуешь себя теплым, легким, готовым к подвигу…

– Что?! – обомлела Майрик.

– А что? Так папа всегда говорит…

Только сейчас Самсут осознала, что все они говорят по-русски.

– Может быть, вам легче будет, если мы перейдем на английский? – осторожно спросила она.

– О, нет! – почти хором ответили ей.

– Для Овсанны с Евагором это хорошая практика, – добавила Майрик, – а мне просто приятно послушать, ведь я уехала из Ленинграда четверть века назад.

И не зная, чем бы порадовать своих неожиданных спасителей, Самсут неожиданно вспомнила о замечательной новости двенадцатилетней давности.

– А у нас снова открыли Армянскую церковь!

На глазах Майрик вдруг блеснули слезы.

– И вы там были? – выдохнула она.

– Нет… – Теперь Самсут была готова провалиться сквозь землю.

– Если б вы знали, как мы мечтали об этом! Столько лет мечтали…

– А разве здесь… нет?

– Здесь есть православные церкви и мечети, но собственно армянских нет. А вы же понимаете, что католикос для нас не только церковный иерарх, но гораздо больше.

«Где-то я уже это слышала, – подумала Самсут, но вдруг заметила нахмурившееся лицо Овсанны. – Неужели она обиделась за мое пренебрежение к церкви? Но ведь она молодая современная девушка…» – Самсут совсем потерялась.

– Не обращайте внимания, – улыбнулась Майрик. – Овсанна весьма болезненно реагирует на тему религий, особенно когда речь заходит о мечетях.

«О, господи! – вздохнула Самсут, стараясь все-таки держать лицо. – По своей серости влипла еще и в религиозные споры – хуже не бывает!»

– Но… – робко попыталась возразить она, как тут же Овсанна повернула к ней свое вспыхнувшее лицо. Как непохожа была она сейчас на корректного, выдержанного следователя аэропорта!

– Да, я не люблю турок! – с вызовом бросила она. – И у меня имеется к тому много причин…

– Перестань, Овсанна, у нас же гости.

– Ну и что с того? Самсут же русская… то есть армянка. И потом, это не с меня началось. Все это давняя история. Вы ведь знаете историю про армянского царя Левона Пятого?

– Нет, ничего даже не слышала о таком, – удивилась Самсут, действительно впервые услышав это имя.

– Она ничего не знает о Левоне Пятом! – чуть не подпрыгнул Евагор, уже предвкушая рассказ, вероятно, знаемой им наизусть истории. – Можно я расскажу?

– Это дело взрослых, – строго посмотрела на него мать.

– Тогда пусть Овсанна рассказывает, у нее получается так, что это было прямо вчера, и она сама во всем этом участвовала!

– Да, джан, расскажи, – согласилась Майрик и с любопытством посмотрела на столь необыкновенную гостью, которая, нося армянское имя и отчество, ничего не знает о Левоне Пятом.

Овсанна улыбнулась и подперла щеку рукой:

– Было это давно…

– начала она каким-то другим, сказочным голосом, и Самсут, словно загипнотизированная и этим голосом, и этими людьми, сразу погрузилась в волшебный мир древних преданий и сказаний.

– Велика и славна была в те годы наша благословенная Армения. Великий Бог и Сын Его Христос оберегали ее от невзгод и недругов. Но вот пришла пора, когда прогневили люди Господа Бога своего, и Он отвернулся от них. Несметные полчища сынов другого бога – Аллаха – словно лавина, прошли по благословенным землям солнечной страны, разорив ее тучные поля, убив ее славных воинов и взяв в рабство жителей. Правил тогда несчастный царь, последний царь Армении Левон Пятый.

– Это было в конце четырнадцатого века, – не выдержал и вставил все-таки свое слово Евагор.

– Тише, не перебивай, – одернула его мать.

А Овсанна, как ни в чем не бывало, продолжала дальше рассказывать о том, как турки взяли в плен самого царя, и о том, как христианнейший монарх Испании Хуан Первый выкупил его из плена и даже подарил ему в знак уважения весь город Мадрид! Это было невероятным событием не только для тех времен, но и для любого другого.

Особенно прониклась Самсут сочувствием к неведомому ей доселе Левону Пятому, когда услышала о том, как он пытался быть великодушным и щедрым с гордыми испанскими грандами, но все было напрасно – гранды сразу же невзлюбили его.

…Укрывшись в своем дворце, окруженный враждебно настроенными придворными, презиравшими его, последний армянский царь и первый армянский беженец переживал тяжелые, горчайшие дни. Чужой дом, чужой хлеб!.. Тяжела участь царя без государства, – рассказывала девушка, глядя куда-то в глубь веков своими бездонными черными глазами. – Но особенно ужасной оказалась участь самого испанского короля. Как-то осенью 1390 года Хуан Первый с архиепископом Толедо доном Педро Тенорио в сопровождении группы кастильской знати ехали верхом из Алкалы в порт Бургос. Под ними шли арабские скакуны. Это были горячие, быстроногие и беспокойные животные, гранды рассказывали о них увлекательные истории. Они-де способны мчаться как стрелы, и иногда всадникам кажется, что у них выросли за плечами крылья. «Но это на песке, в пустыне, быть может, но не здесь, не на этой каменистой земле», – заметил Хуан Первый. «Смотря кто наездник, ваше величество», – воскликнул один из рыцарей и, натянув поводья, мгновенно сорвался с места и полетел вперед. За ним скрылись в облаках пыли еще два гранда.

«Чудесно! – сказал Хуан, обращаясь к архиепископу Толедо. – Но почему эти господа думают, что хорошим наездником можно стать только прогулявшись по Африке? Смотрите!» – И, стегнув своего коня, он отпустил поводья… «Боже всемогущий, – прошептал архиепископ. – Боже всемогущий!..» Король лежал на земле бездыханный, с разбитой о камни головой. В Мадриде воцарился траур…

– Да они просто убили его! – пристукнул кулаком по столу мрачный Евагор. В который уже раз слушал он эту историю и в который раз был не на шутку сердит и расстроен.

– Да, скорее всего так и было – его убили, чтобы избавиться от Левона, – со вздохом подтвердила Овсанна. – И избавились.

…Нетрудно представить себе положение Левона после смерти Хуана. Радости Мадрида не было предела. Совет города, не теряя ни минуты, созвал духовенство, знатных и богатых людей и объявил единственным законным наследником престола дона Энрике, сына погибшего короля. На площадях будущей столицы вывесили флаги с именем нового правителя, желая тем самым показать, что единственным владыкой города является он, а не кто бы то ни было иной.

Состоялись пышные торжества. Горожане, кабальеро и идальго с огромным воодушевлением участвовали в многолюдных уличных процессиях. Проходя мимо дворца, участники процессии враждебными выкриками понуждали армянского царя покинуть город. Больше Левон Пятый в Мадриде оставаться не мог. Хуже того – он не мог оставаться даже в Испании. Это стало опасно для жизни…

На этом Овсанна замолчала, и некоторое время все тихо сидели за столом, слушая, как уютно потрескивают огоньки незаметно зажженных Майрик свечей.

История последнего армянского царя оказалась воистину печальной. Самсут слушала, а в голове у нее все чаще всплывали обрывки ее странных снов, которые каким-то чудесным, непостижимым образом словно иллюстрировали рассказ Овсанны. Эти горы, родники, камни, огонь и лед – теперь они оживали перед ней не во сне, а в преданиях, но оставались точно такими же – мудрыми, гордыми, одинокими…

Самсут совсем выпала из реальности, и ее вернул назад только голос Майрик:

– Да, история эта правдива и печальна. К сожалению, дальше было, как известно, только хуже. Но не в правилах гостеприимства так расстраивать гостя. Поэтому сейчас мы лучше помянем этого многострадального монарха настоящим армянским коньяком. Хорошо? И больше уже не будем печалиться… Кстати, Овсанна, ты, помнится, собиралась куда-то отъехать?

– Да-да, уже бегу, – спохватилась Овсанна, порывисто поднимаясь.

– А как же обед? – спросила Самсут, которой было немножко страшновато снова остаться одной.

– Не переживай, джан, – улыбнулась девушка. – Я за ужином свое наверстаю…

Санкт-Петербург, 15 июня, ближе к полудню

…В ожидании первой порции оперативных новостей Габузов вынужден был просидеть за клистирной чашкой окончательно осточертевшего за сегодняшнее утро кофе в общей сложности минут сорок. Погруженный в свои невеселые мысли, он и сам не заметил, как перед ним внезапно, невесть откуда материализовалась фигура Толяна. В уголках по-прежнему красных глаз оперативника плясали знакомые Габузову чертики. Так что ему не составило особого труда догадаться – результат есть, поплыл Лев Михайлович Оболенский, раскололся.

– Не возражаешь? – присаживаясь, поинтересовался Толян, намекая на кофе.

– Сделай милость. Более получаса сижу, давлюсь.

– А разве уже полчаса прошло? – удивился опер, отхлебывая из габузовской чашки. – Странно, а мне показалось минут пятнадцать, не больше.

– Ты долго будешь надо мной глумиться?! Что там Оболенский, дает показания?

– Ты меня удивляешь, амиго! Когда-то было иначе?! – весело усмехнулся Толян. – Как говорил товарищ Сталин: «Если враг не сдается, его… крепко пиздят». Короче, читайте научно-популярный журнал «Знания – силой!».

Только после этой фразы Сергей догадался, по какой именно причине приятель попросил его не возвращаться в закуток линейного отдела милиции. Похоже, «раскалывали» Оболенского теми самыми методами, которые человеку с корочками адвоката лучше не демонстрировать. Ибо дружба дружбой, а служба службой.

– Что с Самсут Матосовной?!

– Амиго, тебе необыкновенно повезло с клиенткой. Эта твоя гражданка Головина, похоже, удивительно фартовая баба. Интересно было бы на нее взглянуть: не удивлюсь, если у нее и формы такие же. Округлые.

– А округлость форм-то здесь при чем? – поморщился благочестивый Габузов.

– Да потому что эта Самсут как колобок: и от тебя ушла, и от киллеров ушла, и от насильников ушла…

– Ко мне она, между прочим, еще ни разу и не приходила, – нетерпеливо напомнил Сергей. – И вообще, можно обойтись без этих твоих аллегорий?

– Можно, – покладисто согласился Толян. – Короче, прёт ей как… Блин, ну и как тут обойтись без аллегорий?

– Про везение я уже понял. Дальше?!

– На данный момент расклад у нас примерно следующий: в первые три дня пребывания на островном государстве Кипр бригада международных сутенеров, предводительствуемая гражданином Оболенским, обработала почти всех своих беззаботных туристок, общим числом в восемь штук. Причем с двумя особо несговорчивыми проводил разъяснительную работу Анвар лично.

– А кто такой Анвар?

– Редкостная мразь и полнейший отморозок. Если Оболенский в этой команде исполнял роль эдакого интеллектуала-соблазнителя, то вот Анвар, будучи в реале настоящим животным, курировал, если можно так выразиться, направление извращенного «садомазо»… Так вот: у девятой девахи на нервной почве начались месячные, поэтому ею банально побрезговали и просто-напросто запугали возможными проблемами с бандитами по возвращении на историческую родину. Намекнув, что таковое возвращение может вообще не состояться. Неудивительно, что та скоренько отзвонилась родителям, и ей на счет перевели сумму, превышающую стоимость недельного тура на Кипр минимум в три раза. Я уже дал команду своим ребятам, и сейчас они метнулись к ее предкам снимать показания… Слушай, дай сигаретку… Что значит «здесь не курят»? Мы представители власти или пиписьки собачьи?.. Мерси!..

Далее начинается самое интересное: твою Самсут Матосовну гражданин Оболенский приготовил на сладкое. Чем-то она персонально ему приглянулась, а посему он решил сначала подложить ее под любителя восточной экзотики, торговца рыбой некоего Гусейна Самедовича, а уже потом трахнуть… пардон… её самолично. Вернее, самочленно.

– Сволочь! – отчаянно сжал кулаки Сергей.

– Сомнений не вызывает. Хотя, как я теперь понимаю, вожделение гражданина Оболенского удивительным образом сделалось для гражданки Головиной везением за номером два, если за «номер один» считать ее неявку на паром «Силья Лайн»… Помнишь, киллер по телефону говорил Швербергу, что вокруг этой Самсут постоянно крутится какой-то тип, который мешает им работать? Так вот это и был Оболенский. Именно он вчера днем увез Головину: сначала просто на прогулку, а потом на виллу к Гусейну Самедовичу. И тем самым фактически спас ей жизнь… Во закрутка-то, а? Нарочно не придумаешь.

– Дальше! – потребовал Габузов, продолжая сжимать кулаки так, что костяшки пальцев практически побелели.

– Дальше они приехали на эту самую виллу. На которую вскоре прибыл хозяин в сопровождении вышеупомянутого Анвара. Через какое-то время гражданку Головину отвели в комнату для любовных утех, расположенную на втором этаже. Еще через какое-то время туда поднялся торговец рыбой. А потом начались очередные «чудеса на виражах»… Не смотришь такой мультсериал? У меня пацан его просто обожает.

– Толян! Я сейчас тебя просто придушу! Дальше?! Он её… того?..

– Ты хочешь спросить, трахнул ли этот рыболов твою клиентку?

– Да, черт тебя раздери!

– Вопрос пока остается открытым, – беспечно ответил Толян, покуривая.

– Это как понимать?

– Да так, что сам Гусейн Самедович ни хрена не помнит. Там ведь всё как получилось: Оболенский и Анвар сидели внизу, как вдруг услышали громкий поросячий визг. Они кинулись наверх, ворвались в комнату и увидели, что торговец рыбой лежит на полу, в луже крови, с проломленной, как им по первости показалось, башкой… И вот тут начинаем загибать пальцы: гражданка Головина умудрилась засветить тяжелым медным подсвечником почтенному киприоту прямо в башню и при этом почему-то не убила – это у нас везение «номер три». Затем она сиганула из окна и, судя по дальнейшим событиям, не переломала себе никаких конечностей. Это – везение «номер четыре». Далее, она умудряется добежать до шоссе, абсолютно пустынное в сей час. Тем не менее она ловит-таки случайное такси и благополучно сваливает в отель. Соответственно, получаем везение «номер пять».

– Они что, даже не пытались организовать погоню? – потрясенно спросил Габузов.

– Естественно, поначалу они намеревались ломануться следом. Но потом Оболенский обнаружил, что впопыхах гражданка Головина оставила на вилле свою сумочку, где, среди прочего барахла, обнаружилась кредитная карточка.

– У Головиной была собственная кредитка? Откуда? У простой учительницы?

– Ну, тебе лучше знать откуда, – хмыкнул Толян. – Может, пока ты тут облизываешься на проценты от ее наследства, она уже давно всё получила? Безо всяких там посредников в лице бывших сотрудников прокуратуры?.. Короче, я не в курсе. Оболенский же решил, что из отеля, без денег, та никуда не денется. Поскольку за гостиничный номер Головиной они внесли только задаток, окончательный расчет должен был состояться лишь к моменту отъезда. Да и то лишь при условии хорошего поведения клиентки.

– А если бы она поехала не к себе в отель, а прямиком в полицейский участок?

– А если бы они в ответ предъявили разбитую голову местного жителя и парочку своих свидетелей?.. В общем, в отель «Афродита» Оболенский с Анваром приехали лишь два часа спустя. И с немалым удивлением обнаружили, что гражданка Головина, тем не менее, из отеля куда-то свалила. И этим своим подлым поступком она разбила не только голову киприота, но и сердца двух почтенных джентльменов удачи из России. Ведь ничто так не ранит сердца, как осознание того, что ты реально попал на бабки.

– Но ведь у них на руках оставалась кредитка?

– О мой слабо подкованный в вопросах высоких технологий юный друг! Наличие чужой банковской кредитки вряд ли могло примирить этих деятелей с окружающей действительностью, поскольку карточку в любой момент можно заблокировать. А ведь одному только Гусейну Самедовичу им пришлось компенсировать медицинский и моральный ущерб на общую сумму в три тысячи долларов.

– Они ее так и не нашли? – с надеждой в голосе спросил Сергей.

– Оболенскому уже самому надо было срочно ехать в аэропорт, дабы успеть на посадку. Поэтому заботы, связанные с поисками гражданки Головиной, он перепоручил Анвару, который, вместе с еще одним зайцем из этой шайки, возвращается сегодня вечером. Но в свете полученного мною буквально десять минут назад звонка теперь я могу с уверенностью утверждать, что Анвар ее не нашел. И это… какое там у нас по счету?.. Ах да, везение «номер шесть».

– А что за звонок?

– Откликнулись наши бравые кипрские друзья… Славные ребята, уверен, наши в схожей ситуации даже не почесались бы. Ибо «чужие палки не слагаются, так как в сумме дают чужую же сумму».

– И что же киприоты? – нетерпеливо напомнил Габузов.

– Они просматривали сводки-почасовки и случайно наткнулись на русскую фамилию из того списка, который мы им пересылали. Короче, в настоящее время твоя Самсут Матосовна содержится в камере полицейского участка в аэропорту Ларнака.

– Как в камере? – ужаснулся Сергей. – Ах да, торговец рыбой? Все-таки накатал заявление?

– Нет. В камере она чалится всего лишь по обвинению в неуплате проживания в отеле «Афродита».

– Слава богу! – облегченно выдохнул Габузов.

– Это точно. Оказывается, гражданку Головину в буквальном смысле сняли с того самого рейса, которым час назад возвратился на родину гражданин Оболенский. Представляешь, в какой теплой и дружеской атмосфере могла пройти их случайная встреча в аэропорту?.. Нет, ну каков сюжетец, а? Если бы в кино показали, ни за что бы не поверил, что нечто подобное на самом деле возможно.

– Да уж. Слушай, а они случайно не сказали: какую именно сумму Головина осталась должна отелю?

– Четыреста пятьдесят баксов.

– Ни хрена себе!

– А ты как хотел? Четыре звезды… Э-э, амиго, ты куда это засобирался?

– За деньгами.

– Ты это что, серьезно?

– Абсолютно, – невозмутимым тоном ответил Габузов, вставая. – В связи с этим у меня к тебе огромная просьба: пусть твои свяжутся с киприотами и выяснят, каким образом можно будет оперативно перевести деньги.

– Ну, узнать-то, конечно, не проблема, – поскучнел Толян. – Серый, а может, не стоит, а? И для тебя это деньги немалые, и вообще… Пусть посидит себе недельку-другую, пока мы тут всё разрулим. Тем паче что в камере ее никакие киллеры точно не достанут.

– Ты что, офонарел?! «Недельку-другую». Это в тюрьме-то?

– Подумаешь, – фыркнул опер. – Это ж не «Кресты» какие-нибудь, не турецкие зинданы. Там Европа! В их тюрьме я и сам бы с удовольствием посидел. Отожрался бы, отоспался…

– Вот пусть тебе твои знакомые киприоты по знакомству и организовывают. А Самсут Матосовна в тюрьме сидеть не будет!

– Фу-ты ну-ты. После этой фразы, амиго, ты еще обязательно должен рубануть рукой воздух и рявкнуть: «Я сказал!»

– Очень смешно!.. Всё, Толян, я помчался. Как только достану деньги, сразу тебе отзвонюсь. И обязательно выясни номер счета отеля!

– Будет сделано, господин адвокат! – гаркнул Толян уже в спину убегающему приятелю и молодецки щелкнул каблуками. Настроение у него, невзирая на загубленные линзы, сейчас было самым распрекрасным…

Епископия, Кипр, 15 июня, день

Обед или, вернее, ужин оказался просто замечательным, и Самсут, толком не евшая больше суток, с наслаждением уписывала и мясо, и овощи, и уж совсем какие-то непонятные и незнакомые ей блюда. Майрик смотрела на гостью, как на дочь, и незаметно подкладывала ей на тарелку новые порции.

Наконец, она решила, что пришло время и для того разговора, ради которого она попросила дочь привезти «преступницу» к ним домой.

– Овсанна немного рассказала мне о вас и вашей беде, – мягко начала она. – Правда, беда уже миновала, зато история ваша меня заинтересовала, ведь фамилия Тер-Петросян весьма известная. Я имею в виду не только знаменитого Камо, о котором нам всем рассказывали в школе. Но я бы хотела теперь перейти ко мне в комнату и поговорить с вами там.

Самсут, немного осоловевшая от еды, неожиданного радушия и, главное, от какой-то загадочной, но как будто совсем реальной связи происходящего с ее снами, поблагодарила и послушно пошла за Майрик. Вскоре они вошли в большую комнату – и Самсут буквально остолбенела: ей показалось, что она попала на два века назад, в детство кого-то из своих предков.

Наверное, это было типичное жилище небогатого купца или богатого ремесленника. Стены комнаты были уставлены странными, никогда не виданными ею креслами, накрытыми белоснежными покрывалами. Такие же чистые занавеси из простой ткани закрывали окна. Слева у стены стояло бюро с большими, старинными, но вполне исправными часами. Они опирались на две маленькие остроконечные подпорки и напоминали собой немигающий глаз великана. По обе стороны от них под стеклянными колпаками лежали яркие бумажные цветы, а перед ними возвышалась бутыль с водой и два стакана на ажурных блюдечках. Посередине комнаты стоял стол тоже под белоснежной скатертью с вышивкой, а на нем несколько старых фотографий в темных рамках, с которых смотрели печальные люди в непривычных одеждах. На стене же висело единственное украшение – большая, тоже старинная фотография двуглавой горы, белеющей на фоне яркого неба своими шапками. В простенке таинственно мерцало зеркало, в котором Самсут на мгновение увидела себя и Майрик, похожих, как две сестры.