Текст книги "Полукровка. Эхо проклятия"
Автор книги: Андрей Константинов
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Но вот она поднялась на балкон, и внезапно очарование исчезло. Самсут вздрогнула и огляделась. Ах, это луна, наконец, обрела полную свою силу и бросила на все свой холодный и призрачно отрезвляющий свет. Самсут словно очнулась, спустилась по широкой лестнице в сад и присела на еще теплый мрамор скамьи. Что она, тридцатидвухлетняя взрослая женщина, делает здесь? Одна, с мужчиной, которого видела до сих пор один раз в жизни? Как она здесь оказалась? Самсут тряхнула головой, словно пытаясь сбросить с себя наваждение, и русые волосы ее рассыпались, став под луной совсем светлыми. С того момента, когда ей позвонил таинственный Хоровац, и до этой волшебной ночи прошло немногим больше недели, а жизнь ее изменилась самым непостижимым образом. И, как ни странно, теперь эта сказочная жизнь кажется ей более реальной, чем все минувшие годы усердного трудолюбия. Чем она заслужила это? Неужели подобные превращения произошли лишь потому, что она впервые всерьез задумалась о своих исторических корнях? Только задумалась! А если она все-таки докопается до них – что будет тогда? Нет, глупости, все это какая-то дешевая мистика, должно существовать куда более реалистичное объяснение всему происходящему.
Однако едва только Самсут попыталась применить к происходящему этот самый реалистичный подход, как все здание ее рассуждений сразу же обрушилось, словно хлипкий карточный домик. Оставалось одно: сейчас же пойти к Эллеону и откровенно поговорить с ним обо всем. Сколько можно еще находиться в этой томительной неопределенности?
Самсут решительно поднялась и, не закалывая волос, пошла прямо по лунной дорожке туда, где на втором этаже призывно мерцали розоватые огоньки.
* * *
Она шла с твердым намерением не обольщаться больше никакими красотами, но, едва оказавшись в просторном зале, все равно остановилась и ахнула. Низкие восточные диваны окаймляли пять его резных стен, незаметно переходя в густой аквамариновый ковер на полу. Посередине шатрового потолка на витой цепи спускался вниз алебастровый светильник, дающий розовый, ровный, рассеянный свет без теней, а под ним стоял низкий деревянный стол, уставленный чем-то непонятным и ярким. На одном из диванов вальяжно полулежал Лев в шелковых шальварах и белой куртке. В руках у него извивалась трубка кальяна. Повсюду разливался сладостный аромат благовоний.
– Так не бывает! – из последних сил едва ли не прошептала Самсут, но Лев тут же поднялся и широким жестом обвел зал, словно утверждая его реальность.
– Иногда можно позволить себе немного поиграть, не правда ли? – рассмеялся он. – Мы много работаем и потому имеем право иногда по-настоящему отдохнуть.
– Но мой костюм совсем не годится для этих…
– Женщину делает прекрасной не костюм, а чувства! Садитесь же и смело представляйте себя кем угодно, хоть персидской княжной – хоть шахской пленницей. – Самсут села на ковер, в который буквально провалилась, и погрузилась в созерцание стола. – Это тавас, это халлуми, – как заправский официант пояснял Лев, – а вот баклагас, халвас, кадайф… – Руки его порхали над столом, и названия звенели в ушах Самсут, будто маленькие колокольчики. – Есть персики, мандарины, абрикосы, хурма, гранаты…
– Спасибо, – прошептала Самсут, – но всего этого слишком много, зачем? Разве мы с вами съедим столько? И вообще, разве для того, чтобы поговорить о деле, нужны Кипр, вилла и этот безумно дорогой стол?
– Так разве вы согласились бы просто так, без всяких онеров? – Порхающие над столом руки Льва на мгновение застыли.
– Конечно. Я человек не избалованный жизнью, как вы могли заметить.
– И… – Лев опустился на ковер рядом. – Вы это серьезно?
– Совершенно серьезно.
– И сколько бы вы хотели за это?
– Не знаю, – честно ответила Самсут. – Я как раз об этом и собиралась поговорить с вами.
– Дьявольщина! – вдруг выругался Лев, припомнивший все свои расходы на то, чтобы уломать эту фифу и затащить ее на виллу. А она, оказывается, такая прожженная стерва! Кто бы мог подумать! И здесь урвала, и Мамедов ей еще отвалит… Вот лопухнулся-то! Нет уж, раз так, то пусть и ему что-нибудь достанется, должна же быть какая-то справедливость в этом мире!
– Но согласитесь, Самсут, что деловые разговоры не для такого времени и не для такой обстановки, не правда ли? Завтра мы с вами сядем в кабинете и обо всех ваших делах спокойно переговорим, а пока – зачем нам портить скучными расчетами такой дивный вечер? – осторожно пробовал почву Лев. И затем, увидев, что попадает в точку, решительно закончил: – Давайте хотя бы на несколько часов будем считать, что нас с вами свели не какие-то деловые предложения, а сама судьба, и получим от нее все, что заслужили по праву.
Самсут задумчиво провела рукой по рассыпавшимся волосам. Наверное, он прав, этот Эллеон. Завтра все выяснится и, скорее всего, всё и закончится. В лучшем случае ничем. А может случиться и так, что с нее вообще потребуют возместить все расходы на эту поездку. И, как знать, может быть, завтра утром она окажется в таких долгах, что ей будет не расплатиться ввек, несмотря ни на свои уроки, ни на мамину пенсию.
И Самсут едва удержала подступавшие к глазам слезы.
– Вы, наверное, правы, Лев. День действительно был прекрасный, как и все предыдущие. Спасибо вам за все, и давайте в самом деле сегодня попробуем веселиться. Но только надо встать пораньше. Ведь всё очень скоро закончится, а хочется посмотреть еще так много. И сегодня у меня… у нас осталось всего несколько часов, – тихо подвела итог она и с каким-то немым вопросом посмотрела на своего спутника.
– Но мы должны превратить их в вечность, – довольно двусмысленно, но бодро ответил Лев. Самсут сама налила себе бокал какого-то прозрачного, но сладкого вина и почти залпом выпила его. – Давайте лучше зажжем свечи, тогда и ваш костюм можно будет счесть за одеяние одалиски, – предложил он.
– Зажигайте, – согласилась Самсут, уже все поняв и ничему более не сопротивляясь.
Через несколько мгновений вокруг мотыльками затрепетали крошечные огоньки ароматических свечей. Их восточный запах неожиданно напомнил ей, как когда-то давно, когда только стали привозить из московского «Ганга» ароматические палочки, они с одногруппницами решили устроить себе «восток». Тщательно проконопатив ватой все двери и окна, они набросали на пол подушек, зажгли повсюду десять палочек и конусиков и разлеглись в ожидании кайфа… Хорошо еще, что тогда кто-то из них все-таки испугался и выбежал, нескольких девчонок просто пришлось откачивать. Кажется, тогда они собирались пригласить на этот кайф и кого-то из мальчишек. А ведь Самсут в то время так нравился Сашка Михайловский! И если бы не появление Виталия Алексеевича, отца Вана, то неизвестно еще, как бы повернулась ее жизнь.
Лицо, по которому она так сходила с ума столько лет, вдруг возникло перед ее мысленным взором. Как оно похоже сейчас на лицо Эллеона!
– Насколько магически живой огонь меняет женщину! Вы теперь – настоящая восточная красавица… Перед вами невозможно устоять… – Мужская рука ласково легла на голое колено Самсут. – Только на Востоке женщины понимают толк в любви… – Другая рука взяла со стола один из гранатов, и его тяжелая прохлада легла на ее лоно.
«Как это пелось в бабушкиной песне про гранаты?» – прикрывая глаза, подумала Самсут, и в голове у нее словно сама собой зазвучала песенка:
Вышла она из сада,
Прижимая к своей груди
Два крупных алых граната,
Два спелых сочных граната…
Но что там дальше? Что там случилось дальше?.. Она не могла вспомнить, а твердые губы уже касались ее шеи, и уверенная рука все плотнее прижимала спелый гранат…
Вдруг по потолку, словно прожекторы, метнулись зеленоватые полосы света, а спустя несколько секунд тишину нарушили нетерпеливые автомобильные гудки, особенно резкие в этой тихой уединенной ночи. Лев тут же отпрянул и встал.
– Что случилось? – выныривая из полубеспамятства, удивилась Самсут.
– Ничего… Ничего страшного, я хотел сказать. Это кто-то еще из наших сотрудников, вилла же общая, здесь все отдыхают. Но… поскольку уж так получилось, что мы оказались здесь первыми, нам придется играть роль, так сказать, хозяев. Ведь вы, я надеюсь, не против сыграть роль хозяйки в таком романтическом местечке?
– Да, но я ничего не умею…
«Вот сучка! – окончательно взъярился про себя Лева. – Не умеет она, надо же! Как с меня подарков навытягивать за красивые глаза – это она умеет, как комедию тут ломать вместо того, чтобы просто трахнуться, – тоже, а как до дела дошло – так не умеет! И этого тоже – вечно приносит, когда не нужно, приехал бы уж лучше сразу, с вечера, или как обычно под утро…»
– А вам и не надо ничего уметь, – улыбнулся, тем не менее, он, снова вкладывая в улыбку все свое обаяние, – надо только быть самой собой и уважать желания гостей.
– Я попробую.
– Тогда оставайтесь здесь, – Лева зорко оглянул зал: кажется, все в порядке, – а я пойду встречу коллег…
Самсут поднялась с пола, положила на место ставший теплым гранат и застыла, не зная, как правильней в таких случаях: непринужденно сидеть на диване или стоять у входа. Но пока она раздумывала, послышались шаги, и в зал шумно ввалились двое – уже виденный ею «этнический бандит» и лысый толстый коротышка в коротких шортах, открывавших его кривые волосатые ноги. Самсут сделала неуверенный шаг им навстречу, но ее опередил вбежавший Лев.
– Вот видите, Гусейн Самедович, все в порядке, – быстро заговорил он. – Все как обещано. Коньяк ваш любимый, халлуми и даже морковочка корейская. Что же вы, Самсут, стоите? Принимайте гостей.
Самсут постаралась как можно любезней проводить парочку до стола и усадить их. Однако вместо того, чтобы сесть, коротышка подошел к ней едва не вплотную и принялся долго пристально разглядывать ее, словно она была вещью. Затем издал какой-то неопределенный звук и прямо пальцами ухватил щепоть моркови. Жирные брызги попали на футболку Самсут.
– Морковка – вах, для глаз полезна, чтобы таких красавиц легче было рассматривать, – благодушно прочавкал он.
– И то правда, дорогой. Морковка – она всем полезна. Никто ведь не видел кролика в очках? – хихикнул «бандит».
Все трое расхохотались, но Гусейн снисходительно, а «бандит» и Лев – подобострастно.
Самсут натянуто улыбнулась, но ей стало как-то не по себе. Подобных людей она видела только по телевизору в сериалах, да и то ей всегда казалось, что они – выдумка, и ничего подобного в жизни не существует.
– А ты чего не смеешься? – глянул на нее Гусейн. – Смеяться надо. Шутка. – И вдруг прямо грязной в масле рукой хлопнул ее пониже спины.
– Вы что… – начала было Самсут, но Лев, заминая случившееся, первый подал пример и сел за низкий стол, за ним упали и остальные двое. Самсут присела чуть в стороне и с ужасом смотрела, как они начали есть руками, чавкая, вытирая пальцы о ковер и одежду… Правда, Лев лишь задумчиво кусал персик.
– Что не ешь? – между двумя кусками мяса потребовал у него Гусейн. – Пузо боишься нажрать, а, Абрамыч? Не бойся! Вон меня вчера старый Михалис упрекнул, что шея у меня толстая, – Гусейн ласково погладил себя по загривку, отчего на воротнике его гавайки повис какой-то кусок. – А я ему говорю, знаешь присказку: спросили как-то у волка, почему у тебя шея толстая? А он отвечает – да потому, что я сам о себе забочусь! – Коротышка опять затрясся от смеха и, схватив тонкогорлый старинный кувшин, сделал несколько глотков прямо из него. Вино так и булькало у него под волосатым кадыком.
Самсут почувствовала, что ей сейчас станет дурно и, не дай бог, вытошнит.
– Вы извините, – едва сдерживаясь, сказала она, и почему-то вдруг соврала, – но у меня самолет завтра рано утром, поэтому мне пора уходить.
«Бандит» бросил на Льва удивленный взгляд, а Гусейн расхохотался.
– Да и правда, отведи девку поспать, Абрамыч, нам не к спеху!
Каменея спиной, Самсут поспешно вышла в темный коридор. Следом выскочил Лев.
– Отвезите меня в отель, немедленно, прошу вас.
– Но наш деловой разговор?
– Я передумала… мне ничего не надо… – бормотала Самсут, стремясь только к одному – как можно быстрее уехать отсюда, не видеть этих отвратительных сальных морд.
– Но я выпил, я не могу сесть за руль, здесь с этим очень строго, даже ночью. Вы только успокойтесь, мы все успеем. Сейчас я провожу вас в вашу комнату, и спите спокойно до рассвета, а там мы быстро договоримся, и я отвезу вас… в аэропорт.
– Хорошо, – сдалась Самсут, решившая вовсе не ложиться и, как только чуть рассветет, попытаться пешком добраться до «Афродиты».
* * *
Ни желания, ни сил осматривать комнату, куда привел ее Лев, у Самсут уже не было. Она даже не стала включать свет, а прямо в чем была и прилегла на широкую кровать. От белья как-то удушающе пахнуло миртом, и ее снова затошнило. Она пересела в кресло у открытого окна, стараясь только ни о чем не думать и не заснуть. В окне угадывались очертания гор, и, тяжело вздыхая, дышало море. «Вот, вот как наказывается глупая самонадеянность или… инфантильная романтичность, что практически одно и то же, – вертелось у нее в мозгу. – Вся эта анонимка была устроена для того, чтобы привезти меня в этот бордель, – а что же это, если не бордель? Уж не собирались ли они меня?.. – с ужасом подумала Самсут, не смея даже в мыслях закончить этого своего предположения. – Но я никогда не думала, что для этого надо пускаться в такие сложности и такие траты. И… еще и играть на моем армянском происхождении? Нет, тут все-таки что-то не так. Этот Лев, конечно, не главный, а так, инструмент, главный у них – эта жирная тварь. Но зачем я ему? Просто переспать? Он может купить женщин гораздо лучше и моложе меня и дешевле, чем стоит один только тур на Кипр. Что за чушь… – Самсут чувствовала, что голова у нее раскалывается от благовоний и нерешаемых вопросов, – „Вышла она из сада, прижимая к своей груди…“ – снова застучали так некстати привязавшиеся строки. – Но что же дальше?»
И словно отвечая на ее вопрос, в двери заскрипел выдираемый замок, после чего в комнату ввалился Гусейн, распространяя запах пота, жира, табака и похоти. Даже в темноте Самсут казалось, что она видит пузырящуюся на толстых губах слюну.
– Ну, где ты, птичка? – рыгнув, позвал он. – Наконец-то я до тебя добрался.
Самсут стояла в простенке, стараясь не дышать. Он пьяный, и, как только он отойдет от дверей, можно попробовать проскользнуть и выскочить… Но… там «бандит» и… Эллеон.
Тяжелая туша приближалась, вытянув руки, как при игре в жмурки. Самсут набрала воздуха и нырнула под приближавшуюся руку, но тут же оказалась схвачена – увы! – она не рассчитала низкого роста коротышки.
– Вах, персик! – Вторая рука уже лезла за пазуху. – Гусейн не обидит, Гусейн хорошо платит, – бормотал его темный чесночный рот. – Разве Левка не сказал тебе? Сколько он тебе обещал?
Если бы Гусейн не упомянул имени человека, которому она всего лишь каких-то пару часов назад готова была отдаться, Самсут, может быть, еще попыталась бы бороться, звать на помощь и, вообще, делать то, что делать в таких случаях почти всегда практически бесполезно, – но упоминание о Левке вдруг окончательно прояснило для Самсут всю ситуацию.
Она бессильно опустила руки, дала повалить себя на кровать. «Сама виновата… Дура… дура… дура…» – стучало у нее в висках. Толстая рука судорожно шарила у нее под платьем, задирала подол до ушей.
Самсут закрыла глаза.
«Сейчас меня вырвет прямо на этого вонючего козла…» Эта мысль почему-то вызвала у нее приступ истерического, икающего смеха.
– Давай-давай, красавица… – пыхтел Мамедов, вдавливая ее в матрас своим толстым потным животом. – Сделай хорошо, давай, да…
Все кончилось не успев толком начаться. Мамедов отвалился от нее, дыша часто и хрипло. Его необъятное пузо ходило ходуном.
Самсут приподнялась, поддерживая подол и с омерзением ощущая отвратительную слизь на бедрах, на тонкой полоске трусиков. «Даже „танго“ стащить не успел, половой гигант! – с облегчением подумала она. – Ладно, мы свое отработали, пора и честь знать…» Неслышно ступая по ковру, она двинулась по комнате в поисках душа.
– Ты куда, драгоценная? – послышалось с кровати. – Еще не повеселились, да? Гусейн отдохнет немного – и повторим, да?
Он протянул волосатые руки и вновь повалил Самсут на кровать. На сей раз сверху оказалась она.
– Ребят позовем, вместе веселей, да? – пыхтел Гусейн, покрывая ее лицо слюнявыми поцелуями. – Втроем любишь? Вчетвером любишь, да?.. Один сверху, один снизу, один по-французски…
Это было уже слишком. В голове Самсут что-то щелкнуло: стиснув зубы, она одной рукой стала отдирать от себя лицо Гусейна, а другой, выгнувшись назад, потянула со столика, стоявшего около окна, подсвечник…
В удар она вложила всю свою обиду, все унижение от обмана, всю боль за испорченный праздник острова любви. Послышался непереносимый для слуха нормального человека хруст, Гусейн прохрипел и стал оползать, цепляясь за ее одежду.
«Теперь – только в окно!» Самсут наклонилась, пытаясь рассмотреть место под окнами – там чернели какие-то стриженые кусты, и она, не позволяя себе рассуждать и рассчитывать, прыгнула вниз.
К ее удивлению, она лишь слегка рассадила себе руки и ноги. Надо к морю, к морю, а там по берегу, на суше она запутается в дорогах, а с моря должно быть видно зарево Пафоса. И она побежала, побежала прямо на отдаленный шум волн, а в голове ее вдруг всплыло окончание печальной песенки:
Не взял я этих плодов,
И тогда она кулаком,
Себя кулаком ударила в грудь —
Три раза, и шесть, и двенадцать раз,
И услышал я кости хруст.
«Кости хруст… кости хруст… Господи, неужели я убила его?!»
Но до моря она добежать не успела, ибо дорогу ей внезапно перекрыла высокая ограда, видимо, уже другой виллы. Она метнулась вдоль нее и с ужасом услышала, как за спиной шумят голоса погони, а все вокруг уже заливает робкое предвестие зари. Это конец, сейчас они схватят ее, как затравленную мышь, и страшно даже представить, что будет дальше…
– Господи, помоги! – вдруг вырвалось у нее, и на секунду мелькнуло укоризненное лицо Карины, такое, каким оно было, когда расстроенная подруга уходила на открытие Армянской церкви без нее. В этот момент Самсут добежала до края ограды и едва не ударилась о капот стоявшей машины.
– О, это вы, вот так встреча! – Этот дикий акцент она узнала бы из тысячи. Тот самый молодой таксист, который в первый день ее пребывания на Кипре рассказывал про Каллипигу и советовал не заказывать мезе. – Вижу, у вас проблемы? Быстрее же, в машину!
Самсут буквально влетела на заднее сиденье, после чего с громким стуком и едва не отдавив ей пальцы, дверца захлопнулась снаружи. Желтый «Крайслер» взревел и сорвался с места, позволив Самсут услышать лишь дикий крик Эллеона:
– Уехала, вашу мать! Охрана хренова!..
* * *
– …Мой вам искренний совет, – прервав молчание, сказал таксист, когда они уже подъезжали к Пафосу, – не связывайтесь здесь с русскими, от них одни неприятности. Вокруг этой чертовой виллы постоянно происходит что-то нехорошее. Ходят слухи, что здесь даже убили нескольких женщин и ночью тайно сбросили со скалы в море. Это своими глазами видел один пастух. Хорошо, я возвращался с барбекю из Колони. А если бы нет?
«А если бы нет?» – эхом отдалось в голове Самсут…
Шофер совершенно невозмутимо гнал машину до самого отеля по голубоватым и пустынным пафосским улицам и, наконец, с шиком развернулся возле «Афродиты».
– Я не ошибся? – ухмыльнулся он, оглядывая растрепанную, в крови и жирных пятнах пассажирку.
– Спасибо. Но… у меня нет денег. Моя сумочка осталась… там.
– Опять? Ну ладно, что с вами делать… А вам бы лучше поскорей подняться к себе, а то в таком виде… Ну, удачи.
Самсут взглянула на расстроенное лицо парня и мгновенно приняла решение:
– Вот что – ждите меня здесь. Я только соберусь, и мы поедем в аэропорт. У меня в номере есть немного денег. Я… я обязательно расплачусь.
Поднявшись в номер, Самсут с омерзением стянула с себя одежду, бросила ее прямо на пол и встала под душ, пресной водой смывая с себя последние остатки очарования острова Афродиты.
Глава четырнадцатая
Двое по разные стороны меридианов
(очень длинная)
Санкт-Петербург, 14 июня, вечер
Полутора суток томительного ожидания дались Габузову нелегко, прибавив энное количество седых волос его еще почти пышной шевелюре и, соответственно, убив «эн в квадрате» нервных клеток. Впрочем, согласно новейшим научным данным, последние, оказывается, все-таки восстанавливаются. Правда, очень медленно и неохотно.
Сегодня он почти десять часов просидел в конторе (даже не пошел на обед, ограничившись принесенными из дома бутербродами), вздрагивая и внутренне напрягаясь всякий раз, когда его «шпионское оборудование» с легчим щелчком включалось, сигнализируя тем самым о том, что Шверберг снял телефонную трубку.
Илья Моисеевич, как и положено востребованному адвокату, общался по телефону долго и часто. Вот только беседы эти были для Габузова, что называется, малоинформативны, поскольку совершенно не касались истории госпожи Головиной. Правда, среди вороха телефонных переговоров попадались откровения весьма любопытного, можно даже сказать, компроматного характера. Их Сергей старательно переписывал на особую дискету, намереваясь по окончании затянувшейся «Саги о наследстве» грамотно слить всю эту шверберговскую вербалку с судьями и бандитами Толяну. «То-то у мужиков радости будет», – ехидно мечталось Габузову.
И лишь под вечер его разведывательная миссия наконец-то начала себя оправдывать. В 17:45 беспристрастная аппаратура зафиксировала любопытнейший разговор следующего содержания:
– По здорову живете, Илья Моисеевич?!
– Живём, гудрон жуём. Ну, что там у вас?
– Короче, нашли мы ее. Остановилась в Пафосе, отель «Афродита». Кстати, по местным меркам, не из дешевых.
– Когда?
– Хотели сегодня, ближе к вечеру. Но вокруг нее постоянно крутится какой-то тип.
– Что за тип?
– Не знаю, вроде бы русский.
– Курортное знакомство?
– Не думаю. Похоже, они были знакомы раньше.
– Что-то мне это не нравится.
– Нам тоже. Тем более что два часа назад он посадил ее в машину, и они куда-то уехали.
– Куда уехали? Почему не проследили?
– На чем? На такси? Как вы себе это представляете?
– Неужели трудно было догадаться арендовать машину?
– Догадаться не проблема. Проблема с баблом. Здесь все безумно дорого. А нам, между прочим, здесь не только жить, но и жрать что-то нужно.
– Но французы должны были еще вчера перевести вам деньги.
– Должны… Ни хера они не перевели!
– Безобразие! Я сейчас же отправлю им факс.
– Лучше бы вы сейчас же отправили бабки нам.
– Учить меня вздумал?
– Да куды нам, с нашими пятью исправительно-трудовыми классами.
– Благодари Бога, что не все десять! Или ты уже начал забывать?
– Как можно, Илья Моисеевич?! По гроб жизни…
– Вот то-то же. Что твой напарник?
– Мудила редкостный. Интересно, у них там, во Франции, все урки такие?
– А в чем там проблема?
– Парень явно страдает воинствующей неадекватностью.
– Что ж теперь делать, терпи.
– А я и терплю.
– Вот и умничка. Всё, держи меня в курсе. Когда сделаете, позвони мне на мобилу. В любое время, хоть ночью. Сюда, в контору, лучше пока вообще не звони… А с лягушатниками я разберусь, обещаю.
– Премного благодарен.
– И поаккуратнее там. Мне международные конфликты не нужны.
– Нам тоже…
Габузову стоило немалых душевных усилий, дабы после этого разговора не ворваться в кабинет Шверберга и не расколошматить его набриолиненную башку, к примеру, факсовым аппаратом. Сделанная Сергеем запись фактически служила прямым доказательством причастности Ильи Моисеевича и его французских подельников к заказу на убийство гражданки России Самсут Матосовны Головиной. Сомнений не оставалось – под термином «международный конфликт» в данном случае подразумевалось именно убийство. То самое, которое неведомым киллерам, по независящим от них причинам, не удалось совершить несколько дней назад в водах Балтики, на пароме «Силья Лайн». Другое дело, что Габузов, будучи юристом, прекрасно понимал, что данная аудиозапись получена им способом, мягко говоря, непроцессуальным. А следовательно, впоследствии не сможет служить доказательством в суде.
«Но откуда? – в отчаянии ломал голову Сергей. – Откуда они узнали? Как сумели вычислить Кипр? Вариантов не так уж и много… Неужели кто-то из сотрудников Толяна постукивает Швербергу? А ведь я, идиот несчастный, сам же и попросил его поручить своим проверить моральный облик Ильи Моисеевича!.. А может, всё проще? Разыскали в Швеции отца Головиной, вот он и проболтался. Проболтался… Ч-черт! А что, если это Карина? Уж если у кого язык без костей, так это у нее».
Последнее предположение оказалось верным. Габузов позвонил Карине, и та, немало удивившись таким его интересом («Сереженька, да ты никак ревнуешь? Что, запала в душу армянская красавица?»), поведала о том, что позавчера ей позвонил какой-то мужчина, представился директором школы и поинтересовался: не знает ли она, каким образом он может связаться с Самсут Матосовной? («Прикинь, Сережка, какой ценный кадр наша Сумка?! Всего лишь неделю назад уволилась из своей гимназии, а за ней уже вовсю гоняются школьные директора!.. Дядька так расстроился, что Сумка сейчас на Кипре, но пообещал, что постарается придержать ей место. Телефончик оставил».)
Записывать «оставленный телефончик» Габузов не стал, дабы не вызывать у Карины лишних подозрений. И без того было ясно, что никакой школой на том конце провода и не пахло. Сейчас его больше занимал другой вопрос: каким таким способом эти черти вообще вышли на Карину? «Неплохо работают ребята, мать их растак, ой неплохо!» Вспомнив об упомянутых в разговоре с Толяном контактах его оперов с кипрской полицией, он с последней надеждой набрал номер приятеля. Однако разговора не получилось, Толян не дал Габузову даже словечка вставить.
– Я всё помню. Встречаемся завтра, в девять утра, в «Пулково-2» в пикете транспортной милиции. Извини, разговаривать сейчас не могу, – полушепотом выпалил Толян и отключился.
В половине седьмого вечера Илья Моисеевич покинул расположение конторы. Прождав для верности еще часика полтора («а вдруг вернется?»), Габузов поплелся домой. Всю обратную дорогу из головы не выходила госпожа Головина. Сергей понимал, что в данной ситуации он бессилен что-либо сделать, но это самое бессилие бесило и заводило его еще сильнее!
А ситуация и впрямь складывалась ужасающая. Как сказал бы покойный дед Тигран: «Либо плетнём придавит, либо корова обосрёт». В данный момент на далеком Кипре несчастную Самсут Матосовну окружали с одной стороны – киллеры, с другой – насильники. И, как бы это цинично ни звучало, при таких раскладах второй вариант смотрелся более предпочтительно…
Ларнака, Кипр, 14 июня, ночь
«…Только быстрее, только быстрее…» – как заклинание, твердила Самсут, глядя, как мелькают в окне машины все те же волшебные пейзажи, до которых ей теперь уже не было никакого дела. Хотя Самсут специально надела длинные брюки и рубашку с длинными рукавами, ссадины на ее руках были очень заметны. «Да бог с ними», – подумала она, пытаясь убрать видение гостиницы «Афродита», запечатленное ее последним брошенным на этот райский уголок взглядом. Увы, теперь даже пятизвездочная гостиница с ее синими балконами на белом фоне представлялась ей гулящей девкой с синими подглазинами, стоявшей у порочно белой стены.
Но вот машина сбросила скорость, и за окном, уже медленнее, замелькали бело-красные столбики ограждения парковки аэропорта. Самсут рассчиталась с водителем заныканными в чемодане «сувенирными деньгами» (слава богу, там же хранился и ее загранпаспорт, который она опасалась таскать в сумочке, напуганная рассказами о местных карманниках!). Парень учтиво поблагодарил ее, ловко развернулся, и через минуту Самсут оказалась предоставленной самой себе.
Стараясь держаться среди толпы и мысленно продолжая торопить события, Самсут шла туда, где ее ждала спасительная возможность как можно скорее ступить на родную землю в виде трапа российского самолета. Вопреки своему принципу никого не расталкивать, не лезть без очереди и не торопиться, сейчас она все же норовила везде проскочить первой. Однако у окошечка кассы ее обошла какая-то толстушка, которая, как ни странно, тоже летела в Россию. Через пару секунд к ней неожиданно присоединились две ее подружки, отчего Самсут сразу же оказалась четвертой, но больше, как настоящая советская тетка, решила никого не пропускать. К счастью, больше никто и не претендовал на то, чтобы как можно скорей покинуть солнечный Кипр, если не считать пары молодых людей, явно пере– или недогулявших и рвущихся в «дьюти-фри».
Ей удалось обменять билет – ближайший самолет на Санкт-Петербург должен был улететь через три с половиной часа. «Хорошо еще, что он вообще летит так скоро, а не, к примеру, вечером», – удовлетворенно подумала Самсут. И вдруг с холодеющим сердцем увидела, что по залу твердой и неслышной походкой хищников, заприметивших свою жертву, прямо в ее сторону направляются двое полицейских.
Странное дело, но за дни, проведенные в Пафосе, Самсут даже успела полюбить это синее племя, так разительно отличавшееся от его представителей у нее на родине. Кипрские полисмены были приветливы, вежливы, доброжелательны и – что, пожалуй, больше всего поразило Самсут – даже вполне сексапильны. В жизни своей она не видела в Петербурге ни одного сексуально привлекательного представителя милиции. А вот на Кипре они были как на подбор, все хороши.
И вот сейчас к стойке багажного отделения приближались два длинноногих, спортивных, красивых парня, весело переговаривавшихся друг с другом и поблескивавших черными глазами. Самсут судорожно сжала паспорт в руке и на какую-то сотую долю мгновения почувствовала то, что было спрятано глубоко в ее крови, то, что она никогда не могла до сих пор понять физически, читая о преследованиях армян, – ощущение обреченности. Правда, это длилось всего мгновение, столь короткое, что она даже не успела испугаться, и подошедшие полицейские застали ее еще с улыбкой на губах.
Один из них сунулся в бумагу, профессионально оглядел очередь и безошибочно приложил два пальца к фуражке именно перед Самсут.
– Гхоловина, – по-гречески оглушая букву «г», прочел он, – Самсут Матосовна?
– Я, – пролепетала Самсут по-русски.
– Sind Sie Deutsche? [13]13
Вы – немка? (Нем.).
[Закрыть]– удивился, переходя на немецкий, полицейский.
– Нет-нет, я русская, – уже перешла на английский Самсут. – Я русская… то есть армянка, – неизвестно зачем испуганно добавила она.
