Текст книги "Ностальгия"
Автор книги: Андрей Тарковский
Соавторы: Паола Волкова
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
Тогда-то для меня и возникла одна загадка, для решения которой потребовалось много лет.
Я знал, что отец Андрея – «поэт-переводчик» (существовала такая творческая специальность в советское время – как бы поэт, но не совсем, в чем-то недотянувший до этого высокого звания), также знал, что он живет отдельно от Андрея и его семьи, с другой женщиной. В какой-то момент, кажется вскоре после окончания школы, я познакомился с Арсением Александровичем на дне рождения Марины, сестры Андрея. Он был со своей женой, Татьяной Алексеевной. Я отметил сдержанность и немногословие Арсения Александровича и общую атмосферу доброжелательства, исходившую от Марии Ивановны, матери Андрея. Но сейчас речь идет о другом (дни рождения Марины «на Щипке» – это особый сюжет, и мне не хотелось бы упоминать о нем скороговоркой). Мария Ивановна как-то с горечью заметила при мне, что Арсений Александрович очень хороший поэт, но что его стихи не печатают. Уже тогда мне было вполне понятно, что это значит, я хорошо знал многие стихи Пастернака по довоенным изданиям, которого тоже не публиковали – его стихи не укладывались в тайную рамку, которую хорошо знали цензоры (возможно, она обозначалась отсутствием либо наличием каких-то ключевых слов?). Но вот в одну из наших встреч Андрей показал мне большую («амбарную») тетрадь, в которой круглым отчетливым почерком были записаны стихи отца. Помнится, эти записи принадлежали самому Арсению Александровичу и остались в семье после его ухода. Это значит, что там были ранние, довоенные стихи (впрочем, не такие уж ранние – Арсению Александровичу до войны было за тридцать). Меця поразила какая-то трепетность и одновременно скованность в поведении Андрея. Казалось, он одновременно ждет моего отклика и всеми силами старается не показать этого. Многие из стихотворений этого сборника я читал в позднейших изданиях. Но память хранит некоторые, услышанные мной впервые именно из этой «амбарной» книги. Одно из них:
Он у реки сидел на камыше,
Накошенном крестьянами на крыши…
Признаюсь, мне показался искусственным этот оборот. Но дальше что-то задело, про воду:
«Чуден был язык воды…
На свет звезды, на беглый блеск слюды,
На предсказание беды похожий…»
Уже много позднее, перечитывая это стихотворение, я понял, что здесь таится самый исток, самый главный нерв всего творчества Андрея – образ воды, ее неразгаданного, как сама жизнь, языка. Так же как Андрей был сыном Арсения Тарковского, его творчество было порождено тайнописью его отца.
В десятом классе Андрей много играл в школьном драмкружке, о котором я упоминал выше. Деятельность этого коллектива заслужила признание школьной и отчасти студенческой среды Замоскворечья. Слава о нем расходилась концентрическими кругами по ближайшей городской территории, тем более что он менял импровизированные сценические площадки. Поделюсь воспоминаниями о том впечатлении, какое производила на меня и, наверно, на других игра Андрея. В пьесе Евгения Петрова «Чужой остров» он выступал в роли этакого плейбоя, представителя «буржуазной» золотой молодежи, попадающего, по ходу пьесы, в нелепое положение (он оказывался на сцене полуодетым, притом в смешных трусах, резинках, на которых держались носки, что само по себе веселило юную аудиторию). Его engagee, которую, естественно, играла Галя Романова, тоже выглядела шокированной (интрига состояла в том, что ее сердце принадлежало другому, положительному, герою пьесы). Роль Андрея была, конечно, характерной, но особенность его игры состояла в том, что он не «играл» характерности. Он был вне сценического действия, как статист, которого срочно выпустили на замену и он не знает, как себя вести.
Впоследствии оказалось, что эта установка на «не игру» неслучайна. В тех редких случаях, когда Андрей выступал как актер – фильмы «Июльский дождь», «Сергей Лазо», – его игра производила впечатление слишком жесткой естественности, он был как бы слишком самим собой. Уже значительно более позднее воспоминание относится к тому, как он подбирал актера на роль Рублева, первого фильма, сделанного от начала и до конца в соответствии с внутренним замыслом. Он остановился на Анатолии Солоницыне, который в главной роли Андрея Рублева ничего не играл, в отличие от остальных действующих лиц.
Вообще его сопротивление игре во всех ее проявлениях органично перешло из жизненной позиции в искусство, став, может быть, его определяющей чертой. (Вспомним, как в фильме «Сталкер» девочка по складам читает любимое Андреем стихотворение Тютчева: «Люблю глаза твои, мой друг…».) Настоящее не требует выразительности, а ненастоящему никакая выразительность не поможет.
Последняя мысль Кочеврина относительно выразительности, по-видимому, верна как жизненное наблюдение. Как «выразить»? Как «выразить» смерть Тони от рака в 1951 году? Состояние Андрея Арсеньевича и Марии Ивановны, которая дружила с Тоней и поддерживала ее в очень трудные последние годы жизни?
С шестьдесят первого года жизнь помаленьку воздает поэту за талант, терпение и труд. К тому же и жизнь к середине шестидесятых годов меняется во всем мире, меняется и у нас. Мы будем подробнее говорить об этом времени, когда на сцену выйдет наш последний герой – Андрей Тарковский, но все же именно в 1962 году происходят экстраординарные события в жизни семьи и истории рода Тарковских.
Арсений Александрович наконец выпускает в издательстве «Советский писатель» свою первую книгу «Перед снегом».
Андрей Арсеньевич, кинорежиссер Тарковский, получает главный приз Венецианского Международного кинофестиваля за фильм «Иваново детство», и мы увидали вершину айсберга долго трудившегося Рода.
При всей сложности противоречий сына и отца, сложности характеров обоих Тарковских – отношения их удивительны, талантливы и плодотворны.
Андрей любил отца и гордился им, хотя травма от разрушенной семьи никогда не зарубцовывалась и в дальнейшем стала сквозным действием буквально всех его фильмов.
Семя отца прорастало родовой гордостью; поэзия отца – творческим оплодотворением. Бездна этих отношений сама по себе – предмет литературы для писателя Достоевского или исследователя-психоаналитика посовременнее, Карла ЮнГа.
Арсений написал поэтическое завещание Андрею. Он лучше всех понимал неординарность Андрея, был прикован к его творчеству, трепетал от гордости и страха и не пережил его смерти.
С 1962 года творчество отца и сына переплетается в кинолентах Андрея. При этом каждый продолжает свой путь.
У Арсения Тарковского в 1969 году выходит еще одна книга стихов. В 1971 году – премия Туркменской ССР имени Махтумкули; выход «Стихотворений» и орден Дружбы народов в связи с 70-летием. Почти ежегодно выходят сборники его стихов. Ландшафт русской поэзии изменился с их появлением. Его называют последним поэтом Серебряного века, хотя по возрасту он ближе к Льву Ошанину и Степану Щипачеву. Один из героев современного романа, эмигрант сэр Александр, всех живущих в Советской России поэтов называл «новыми русскими». Однако и среди них находил исключения: «Фандорину не казались метафорой слова новорусского поэта, некоторые стихи которого признавал даже непримиримый сэр Александр:
«Бессмертны все. Бессмертно все. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете,
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком».
Во ВГИКе дипломной работой Андрея Тарковского был фильм «Каток и скрипка». В фильме запечатлены моменты наступления Катка на старую Москву, на Замоскворечье. Москва разрушалась и строилась. Оттепель. Казалось, что чудо обновления вот где-то за углом. Прожив 30 лет «на Щипке», именно в это время ушел из своего старого дома, «отпочковался» Тарковский-младший. А вскоре выселили жильцов старой коммуналки. Мария Ивановна с Мариной, ее мужем режиссером Александром Гордоном, сыном Мишей, т. е. всей молодой семьей, переехали в новый жилой юго-западный район Москвы. «Щипка» не стало, остался остов дома. В замысле фильма «Ностальгия» Андрей в поисках натуры будущего фильма думал о «Щипке», но уже как декорации сна, жизни зазеркалья. «Щипок» стал точкой нашей культуры, где может быть создан Музей Тарковских или Музей Поколения, частью которого также являются Тарковские. Но все равно даже тщательное воспроизведение не более чем декорация сна. Это верно.
«Влажной землей из окна потянуло,
Уксусной прелью хмельнее вина;
Мать подошла и в окно заглянула,
И потянуло землей из окна».
Арсений Тарковский.«Благословенный свет», 1993, с. 334
Арсений Александрович тоже жил другим домом. У него была дача в поселке Голицыно. Замечательные воспоминания о встречах с Арсением Александровичем Тарковским оставила переводчик Суламифь Оскаровна Митина. Как никто другой она сумела передать живой образ поэта, его артистичность, красоту, обаяние, «детскость». «Детскость Арсения Александровича проявлялась в его реакциях, в склонности к словесным играм, шуткам, шутливым песенкам, розыгрышам, очаровательному озорству и беспредельной доверчивости». Однажды Суламифь Оскаровна подарила сборник английского поэта-философа и художника Блейка с надписью «От подружки детства – вечного».
В его небольшом саду было много цветов. Он любовался цветами, исследовал свои впечатления тоже по-детски.
«Видите – внизу трава, выше – кусты, еще выше – яблони и надо всем – старые березы. Смотрим в синее небо. Справа от столика растет трава с белой полоской посредине. Нравится Вам? Это молочная трава, трава моего детства. Точно такая росла у нас в саду в Елисаветграде».
Он любил говорить о детстве, о таинственности мира. Однажды он увидал маленького козленочка, который поставил золотые копытца на край его детской кровати. А потом он точь-в-точь такого козленка увидал в коллекции из раскопок Тутанхамона. Эти рассказы можно продолжать до бесконечности. О страсти к книгам, казусах, любви к ремеслу.
Но главным его увлечением были телескопы. Там, на даче в Голицыно, в беседке установили телескоп [29]29
Сегодня он передан на хранение в Музей кино, но мы мечтаем о передаче этого экспоната Культурному центру А. Тарковского в г. Юрьевце
[Закрыть].
Астрономия с детства была увлечением и страстью Арсения (или Асика, как его звали в семье), брата Вали, дяди Саши, – словом, всей елисаветградской семьи Тарковских. Мы уже рассказывали о том, как Валя делал в гимназии доклад на тему «Есть ли жизнь на Марсе». Телескоп, бинокли разного калибра, всякая оптика были настоящей коллекционной страстью Арсения Александровича.
Сохранилось замечательное письмо молодого друга Арсения Александровича, писателя, поэта, художника, рано ушедшего из жизни Юрия Коваля.
Письмо к Фазилю Искандеру нам любезно предоставила вдова Юрия Коваля, замечательная Наташа Коваль. Вот текст этого письма:
«Фазиль! Я хочу тебе рассказать, мне кажется, что тебе будет и занятна и понятна мысль, которую я понял не сразу.
Как-то раз с Аре. Ал. и Татьяной Алек-ной мы поехали из Переделкино в Солнцево. Это – недалеко, погода прекрасная, все это происходит до обеда в Доме творчества и вполне вписывается в наши житейские рамки. Солнцево интересует Тат. Ал-ну своими магазинами. Она выпорхнула из машины в «Универмаг», а мы с Аре. Ал. тихо пошли следом. Мы вошли в магазин, где Т. А. летала, и я увидел вдруг, что А. А явственно побледнел. Я слегка напугался. Он опирался на мою руку и в этот момент сделался особенно тяжел. Понимаешь? Я думал, что-нибудь с Т. А. – нет. Он смотрел на прилавок, на котором стоял великолепный (советский) бинокль. Я понял, что он его тут же немедленно купит (800 рублей), и бинокль – восьмикратный! Ого! Бледный, говорю, в холодном поту, он пересчитал свои деньги и говорил мне:
– Надо скорей купить.
У него не хватило, я добавил, потом он, конечно, повесил (это был футляр) бинокль на грудь, и мы пошли гулять далее по магазину.
Т. А., облетевшая то, что хотела облететь, наконец увидела и нас.
– Ну надо ехать. Как раз к обеду.
– Поехали, – говорит она. – А это что у тебя на груди болтается?
– Да это, – он говорит, – чепуха, не обращай внимания.
Я как шофер и, конечно, друг бинокля, как ты понимаешь, в дело не влезаю.
– Нет, позволь, Арсений, – говорит Т. А. – Но это же, кажется, бинокль?
– Да. Тут мы с Юрочкой думали-думали и решили купить.
– И сколько же он стоит?
– Это был последний экземпляр, и мы его купили по смехотворно низкой цене.
– Аре! Но у тебя есть по крайней мере шесть биноклей и еще подзорная труба!
– Таня, ты не понимаешь! У меня есть бинокли – шестикратные (труба не в счет), двенадцатикратные, но – восьмикратного у меня не было.
– Ну, смотрел бы в шестикратный!
– А где он? – резонно спросил Арсений Александрович.
– В Голицыне.
– Но мы-то в Солнцеве. А я хочу сейчас посмотреть!
– Т. А., – сказал я, – он, кажется имеет право.
Теперь, Фазиль, почему я этот фрагмент своих воспоминаний о великом поэте посвящаю тебе: слушай, бинокль интересовал его потому, что приближал далекое! Понимаешь, то, до чего рукой нашей не дотянуться».
Рукой не дотянуться, не увидеть глазом. Приблизить невидимое, осмыслить приближенное – подлинная стихия поэта.
«Любовь к Арсению Александровичу Тарковскому совершенно неистребима во мне», – писал Юрий Коваль. Их дружба была нежной. В книге Коваля «АУ» напечатаны прелестные маленькие эссе о Тарковском в духе письма к Искандеру. Арсений Александрович рисовал Коваля, а Коваль – Тарковского. Сохранился их двойной фотопортрет с одинаковыми а-ля Шерлок Холмс трубками – иронический документ общности. И все же дело не в том, что «оптические» пристрастия Тарковского объяснимы лишь стремлением к тому, до чего не может дотянуться рука. Вся мировая философия и поэзия втянута в сознание, осознание себя частью Космоса: от мифологической одушевленной, уютной Вселенной Гомера до страшной, холодной Маяковского («Пустота. Летите, в звезды врезываясь»).
Вся поэтика суть «часы и календарь». Закономерно или нет, но приходит на память Владимир Набоков, не с телескопом, но с микроскопом. «Гораздо позже я вновь открыл ту же отчетливую и молчаливую красоту на круглом сияющем дне волшебной шахты – лабораторного микроскопа. Арарат на стеклянной пластинке уменьшением своим разжигал фантазию, орган насекомого под микроскопом был увеличен ради холодного изучения. Мне думается, что в гамме мировых мер есть такая точка, которая достигается уменьшением крупных вещей и увеличением малых: точка искусства» [30]30
В. Набоков. «Другие берега». М., 2000, с. 464
[Закрыть].
Набоков был современником Тарковского. У них (при несомненности различий) было много общего. Например, вечная ностальгия о «потерянном рае» детства. «Выра» Набокова была Елисаветградом Тарковского. Они одновременно в 1919 году утратили свой лучезарный рай, и оба всю оставшуюся жизнь его вспоминали. И оба (и снова по-разному) не имели дома. «Хвала тебе, мой быт, лишенный быта», – пишет Тарковский. Набоков отдавал предпочтение жизни в гостиницах, т. е. не стремился к оседлости.
Одну из глав своих мемуаров «Писательский клуб» поэт Константин Ваншенкин посвятил Тарковским. Как и все современники, он был под обаянием таланта и личности Арсения. Но особенно меня поразила одна его мысль, неожиданно вдруг совпавшая с моим наблюдением. Он пишет: «У них (Тарковских) была «Волга», Таня ее водила. Была своя дача, просторная квартира в Москве. Но они часто и подолгу обитали в подмосковных писательских домах. Предпочитали такой образ жизни». И далее неожиданно…
«Известно, что Набоков с женой в последний швейцарский период постоянно жили в гостинице. Но одно дело – их комфортабельный, фешенебельный отель под «пятью звездочками», и другое – Малеевка или Переделкино». Думается, дело не в «звездочках», но в общих для глубоких и философских душ, космически интуитивных, чувствах «временного постоя» здесь, на Земле.
Оба совсем особенно относились к бабочкам. («Бабочки хохочут, как безумные,/ Вьются хороводы милых дур/ По лазурному нагромождению/ Стереометрических фигур».) Для Набокова изучение стереометрических фигур было профессией, в которой он много преуспел. Не знаю, уместно ли здесь упоминание о еще одной общей с Набоковым страсти – все к тем же стереометрическим фигурам, к шахматам.
«Гляди: вон там, на той скале, – Пегас!
Да, это он, сияющий и бурный!
Приветствуй эти горы.
День погас, А ночи нет… Приветствуй час пурпурный.
Н ад крутизной огромный белый конь,
Как лебедь, плещет белыми крылами, —
И вот взвился и в тучи, над скалами,
Плеснул копыт серебряный огонь».
Вл. Набоков
Они прошли по разным траекториям судьбы, ничего друг о друге не зная, не касаясь, а, может быть, коснувшись, не приняли бы друг друга. Но общность была очень глубокой в точке, никем не разгаданной, туманной точке рождения двух сыновей старинных фамилий в созвездии Рака.
Тарковский родился 25 июня – в раннем Раке, а Набоков хотя и родился в апреле, но в момент его рождения восходящем знаке Рака. Как говорят компетентные специалисты «на асценденте». Рак – их общая привязанность к месту рождения, детскому клановому укладу. Умер В. Набоков 2, а кремирован 7.07.77 года, т. е. также в июле. Он похоронен в Швейцарии, в Мон-Тре.
И трудно найти более точное определение поэтической форме Тарковского, нежели то, которое дал Набоков: «сотворить органическое чудо – стихотворную строчку – совокупление звука и образа» [31]31
В. Набоков «Бледное пламя». Свердловск, 1991, с. 23
[Закрыть].
В 1974–1975 годах, уже имея мировое признание, его сын Андрейработает над фильмом «Зеркало», первоначальное название которого «Белый, белый день» было строкрй из стихотворения его отца, связанного, в свою очередь, с тенью Александра Карловича Тарковского.
«Отец стоит у дороги
Белый-белый день».
Их отношения, по сути, изменились давно. Они не только отец и сын. Они не только род Тарковских. Они равнозначные творцы, их дыхание сливается в рожденной, новой художественной форме киноленты «Зеркало». Арсений Александрович читает сам в фильме свои стихи. «Жизнь, жизнь» 1965 года.
«Судьбу свою к седлу я приторочил;
Я и сейчас, в грядущих временах,
Как мальчик привстаю на стременах».
Тайна общей жизни-бытия, Мать как центр, намагничивающий все: и прошлое отца, и будущее сына. «Судьбы скрещенье» уже не в проходящем времени жизни, но в вечном искусстве. Исключительный финальный, прекрасный и светлый реквием роду Тарковских. В киноленте «Зеркало» (более подробный рассказ о которой впереди, в главе, посвященной кинорежиссеру Тарковскому) Андрей снимает и Марию Ивановну.
В 1979 году Мария Ивановна скончалась от рака и похоронена на Востряковском кладбище. Она дожила до поэтической славы Арсения, режиссерского восхождения Андрея, до внука Арсения и Михаила, сына Марины, которого успела понянчить. Ее жизнь никогда не знала бытового богатства, но всегда была внутренне полна.
В 1969 году Арсений пишет стихи «Хвала измерившим высоты…». Стихи без прямого посвящения, но хотелось бы верить, что они обращены к Марусе.
«Не белый голубь – только имя,
Живому слуху чуждый лад,
Звучащий крыльями твоими,
как сорок лет тому назад…»
т. е. в 1929 году.
Ровно через десять лет после смерти Марии Ивановны, в 1989 году, умирает Арсений Александрович.
Тема смерти – оборотная сторона темы Вечности. Масштаб и соотнесенности себя со Временем. Жизни при жизни, в истории и жизнь после смерти. Слова: «Поэзия не пустая забава, а дело, следствием которого порой служит ранняя физическая смерть и духовное бессмертие» – в статье о Байроне относятся сразу и к антитезе физической смерти – бессмертию поэта, и довременной смерти Андрея Тарковского, художника, философа, поэта.
Арсению Александровичу пришлось пережить и смерть сына. Андрей умер в Париже в ночь с 28 на 29 декабря 1986 года. Удивительно то, что Арсений Александрович, любя и понимая уникальность Андрея, ни на минуту не был за него спокоен, как бы предчувствуя его жизнь. Друг семьи Тарковских Марина Аграновская написала:
«Вскоре он (Андрей) пригласил нас посмотреть свою курсовую работу – «Убийцы» по рассказу Хемингуэя. (Замечу – это был 1965 год.) Такого кино мы еще не видели. Были потрясены мастерской этой работой. Впечатление, что фильм сделал зрелый режиссер, человек, проживший долгую жизнь. Домой нас везли Тарковские, и Арсений сказал на наши восторженные комплименты: «Бедный Андрюша, трудно ему будет, очень трудно… Ведь он не отступится от своего видения мира, а ОНИ будут его ломать…» Так и было – не отступился, и ломали, но не сломали…
В нем жил страх за то, что будет дальше, после премьеры («Андрей Рублев»), страх отца и гражданина своей страны. Он знал, что будет дальше! И не ошибся ни разу…» [33]33
«Я жил и пел когда-то». Томск, 1999, с. 48
[Закрыть]
Это был страх отца за судьбу гениального сына, т. е. страх, помноженный на страх.
После премьеры «Сталкера» Арсений Александрович в разговоре с Михаилом Козаковым, которого очень любил, сказал о фильме: «По-моему, это гениально», – как само собой разумеющееся, и помню, что это меня не раздражило, а даже умилило. «Имеет право!» – подумал я (М.К.). Последние годы жизни Арсения Александровича внешне вполне благополучные, по существу – абсолютно трагические. Он ездит за границу, его стихи начинает переводить переводчик Питер Норман на английский язык, выходят его сборники, он получает государственные награды. К восьмидесятилетию награжден орденом Трудового Красного Знамени («Боевое Красное Знамя» было его наградой в годы войны). Но и причин для страданий было много, и главная называлась – «Андрей».
В 1984 году на международной пресс-конференции Андрей Тарковский заявил официально о своем нежелании возвращаться в Советский Союз. Подробнее мы будем говорить об этом в четвертой главе, посвященной Андрею Тарковскому. Сейчас же несколько слов о той спирали, которую чертит история этого рода. Вы помните то письмо, которое Александр Карлович писал сыну Валерию, умоляя его вернуться домой, хотя сам же и воспитывал его в духе свободы.
Не слово в слово, но похожее письмо пишет Арсений Александрович своему сыну, взывая к нему всеми доводами логики и болью сердца.
«Возвращайся поскорее, сынок. Как ты будешь жить без родного языка, без родной природы, без маленького Андрюши, без Сеньки?…Я очень скучаю по тебе, я грущу и жду твоего возвращения…»
Кони судьбы мчались к своему роковому концу. Не вернулся Валерий, не вернулся Андрей. Да и могли ли они вернуться, до конца верные себе, своему призванию – эти последние потомки шамхалов?
Отпевали Арсения Александровича в Храме Преображения Господня 1 июня 1989 года и похоронили там же вблизи церкви в Переделкино.
«Богу – Богово, кесарю – кесарево». В том же году, уже посмертно, за сборник стихов «От юности до старости» Арсений Александрович был удостоен Государственной премии.
«…Есть только явь и свет.
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком».
