Текст книги "Разведчик"

Автор книги: Андрей Уланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 45 страниц)

– Больше ничего не хочешь добавить?

Я подумал с полминуты.

– Никак нет, – отвечаю.

– Награды все уже в разведке заработал?

– Одну медаль в госпитале получил, – говорю. – После ранения, первого. А остальные – там.

– А первая за что?

Вот ведь… въедливый. Товарищ комбриг Клименко. Я аж взмокать потихоньку начал.

– «…За личное мужество и отвагу, проявленные в боях за Советскую родину» – цитирую. – Как и положено согласно статусу. Мы высотку держали. От взвода двое осталось – я и рядовой один. Пять атак отбили. Между атаками нас минометами обрабатывали, тогда-то я осколок и поймал. Вечером подкрепление подошло…

Большое такое подкрепление… шестеро солдат, одно «ПТР», да лейтенант, младший. А что – наш взвод тоже ведь… остатки роты, что осталась от полка.

– …меня в тыл. Ну и представление вслед.

Не знаю, кто это тогда умудрился время найти – наградной лист заполнить.

Тогда тяжело было. Днем и ночью пыль да дым. Вымотались так, что, когда сели на эту высотку, я прямо обрадовался – позиция важная, хорошая – значит, будет приказ держать. Думал, хоть ноги отойдут немного…

Немцы еще какие-то скаженные попались. Вроде бы не эсэс, а перли так… ладно еще, что у них брони не было, а то бы они живо нас на гусеницы намотали. У нас-то всей ПТО – две гранаты, три бутылки.

Патронов они зато не жалели. И мин.

Нам еще повезло – прямо за высоткой полуторка разбитая стояла. Я после второй атаки фляги пособирал, сходил и наполнил из радиатора. Иначе бы «максим» уже на следующей атаке накрылся, а так они его только перед последней, пятой, умудрились прямым попаданием на дне окопа достать.

Сколько же их на нас тогда лезло? Рота, не меньше. Считай, половина под той высоткой и осталась.

А второй раз я даже испугаться толком не успел. Поднялись в атаку, и тут дзот ожил. Понятно, после первой же очереди все попадали – вот только я ту самую очередь и поймал.

Клименко тем временем в стол полез, достал оттуда пачку «Казбека» – хорошо, думаю, что я некурящий, а то бы точно сейчас глаза на лоб полезли – достал папиросу и мне протягивает.

Я только головой мотнул. Тогда он плечами пожал, пачку обратно в стол спрятал, закурил, клуб дыма в потолок выпустил и мечтательно так на него уставился.

Эге, думаю, а ведь он этот цирк специально для меня устроил. Было б у него бесперебойное снабжение табаком – фиг бы он так на это облако пялился.

Самое смешное, что у меня свой табак был. Только слегка того… не пригодный к обычному употреблению. «Кайенская смесь» – махорка пополам с перцем.

Первое дело против собак. Опять же, часового снять – сыпанул в мешок и на голову. Да и просто в рукопашке в глаза противнику швырнуть – никому мало не покажется. У меня в кармане полный мешочек лежал. Я его еще в брезент завернул для надежности, а то мало ли что – болото или там особо заснеженные миры.

– А как, – интересуется комбриг, – в разведку попал?

Как-как… как все.

– Дивизионная разведрота потери понесла, – слова какие-то чужие, казенные, едва-едва на языке ворочаются, – в ходе разведки боем. Приказали восполнить некомплект.

Это был серый ноябрьский день. Солнца не было, а был снег, совсем мелкий, крохотные белые пылинки медленно кружились в воздухе и тихо хрустели под ногами. Капитан шел вдоль застывшего серого строя, останавливался, вглядывался в лица… и шел дальше. На нем был новенький офицерский полушубок, расстегнутый, и из-под него тускло поблескивала Звезда Героя. И когда он стал напротив меня… я еще подумал, что такие глаза называют выжженными… сказал «ты» и пошел дальше. Дошел до конца строя, повернулся и негромко скомандовал: «Разведчики, два шага вперед». И я сделал эти два шага, и сразу вся прошлая жизнь осталась там, позади.

Черт, думаю, как давно это было. А ведь меньше года прошло. Только… вместилось в эти месяцы столько, что другому и за триста лет не испытать. И не рассказать… слов таких нет, не придумали еще. Может, потом, после войны придумают… те, кто останется…

Из тех двенадцати, что капитан в тот день отобрал, двое осталось. Севка Тележкин, ну и я, грешный. Остальные… кто по госпиталям, кто в земле, а кто и вовсе… без вести.

Мы целого майора приволокли, нас корреспондент из фронтовой газеты щелкнул, всю нашу роту и капитана перед строем. В газету, правда, снимок не взяли, только статью напечатали, но корреспондент тот фото капитану с оказией передал. Аппарат у него хороший был, трофейный, и снимок получился удачный.

Тут я вдруг сообразил, что уже с минуту стою и стеклянными глазами в никуда пялюсь. А комбриг молчит, будто так и надо… или и в самом деле так надо?

– Вот что, Малахов, – говорит он наконец, – будем считать, что личное дело твое, – усмехается, – я изучил. И есть у меня должность, для которой ты, как мне сдается, подходишь… более чем. Да и еще…

Достал из стола какой-то свиток и небрежно так ко мне подвинул.

– На, – говорит, – держи. Да не шарахайся так, не кусается.

Ну, я взял, осторожно так. Бумага хорошая, толстая – или это даже не бумага, а… как бишь его… пергамент? Перевит этот свиток двумя лентами, синей и красной, и печатей на них штук пять болтается.

– Это теперь твое, – спокойно так сообщает мне комбриг. – «За спасение жизни Ее Высочества…», ну и прочие твои подвиги там перечислены. Так что теперь ты не простой дворянин, а целый граф.

Вот тут он меня достал. Хорошо так, конкретно, не хуже, чем стапядитесяти-… Я и граф?! Приехали, называется. Хватай мешки – вокзал отходит!

– Т-товарищ комбриг, – бормочу. – Это как же. Что значит «из дворян в графы»?

– А, ты же не знаешь, – морщится комбриг. – Всем нашим дворянство сразу по прибытии присваивается. Автоматически. Раньше местные благородные сильно нос задирали – как это, мол, человек неблагородного происхождения будет их лордства по грязи гонять? Довозмущались… здешний канцлер, хвала богам, мужик понимающий. Взял да шлепнул указ. Визгу, конечно, было. Ничего, попривыкли.

– И что, все наши теперь – благородные господа?

– Точно, – кивает комбриг. – Рязанцев твой, например, простой рыцарь… не удостоился. А меня сразу герцогским титулом припечатали.

Черт, думаю, чтоб я еще в этой феодальной системе разбирался. Сам, конечно, виноват – нет чтобы у рыжей расспросить! А так всех знаний – из тех же «Трех мушкетеров». Кем там они были? Сам д'Артаньян вроде простым шевалье – тот же рыцарь, только по-французски, Портос, помнится, все мечтал бароном заделаться. Арамис – этот по церковной линии продвигался, а Атос – граф… как и я теперь. Не, точно съехать можно от таких сюрпризов.

– Оклемался… граф? – с легкой такой ехидцей спрашивает комбриг. – Или ты теперь только на ваше сиятельство откликаться будешь?

– Товарищ комбриг! – Это у меня прямо стон души вырвался. – А без этого… никак нельзя? Ну какой из меня, в самом деле, граф? Это же… форменное издевательство над человеком.

– Форменное издевательство, – говорит комбриг, – было бы, если б я им разрешил посвящение по всем правилам устроить, с принесением вассальной присяги и прочими… прелестями. Они же еще и орден на тебя собирались навесить, в дополнение к твоим. Орден Святого Риса, один из высших, между прочим… тарелка в полпуда плюс цепь золотая к нему.

– Да я, – у меня аж дыханье перехватило, – я на этой цепи повешусь!

А комбриг только знай себе в усы усмехается.

– Сел бы ты, – говорит, – что ли, граф старший сержант. А то маячишь тут.

Я от всех этих… новостей прямо расстроился вконец. Откозырял коротко:

– Слушаюсь, – выволок из угла стул – здоровый, зараза, под стать столу, и плюхнулся.

– Ты только учти, разведка, – добавляет комбриг, – что ты не простой граф, а из свиты Ее Высочества. Это, с одной стороны, почетнее, а с другой – поместья тебе соответствующего титулу не полагается.

Ну хоть на том спасибо. Только поместья на шею мне сейчас для полноты ощущений не хватало. Оно, конечно, правильно, ведь если всем свалившимся ино-мирянам уделы раздавать, никакого королевства не напасешься.

Интересно, думаю, а Трофим, приятель мой бородатый, тоже титулом щеголяет? Как-то не похоже. Впрочем, ему хоть принца присвой – как старым пнем был, так и останется. Пережиток прошлого ходячий или… как же капитан говорил… а, вспомнил, реликт.

Клименко «Казбек» свой докурил, на бычок тоскливо полюбовался, затушил его о бронзовую чернильницу – красивая такая чернильница, в виде черепа, только не человеческого, а кого-то… с вытянутой мордой и зубами, – вздохнул и снова в стол полез.

У меня прямо сердце екнуло. Ну как он мне еще какую гадость добудет? Орден Святого Овса… с поднос размером.

Обошлось. Вытащил он рулон холста потрепанный, расстелил на столе.

– Вот, – говорит, – любуйся, разведчик.

Я сперва было подумал, что это он мне картину показывает. В самом деле – по краям виньеточки узорные, а в середине чего только нет – и замки крохотные с флажками, рыцари конные, в правом верхнем углу дракон – очень похоже! – летит, крылья растопырив. А еще – чудища какие-то горбатые с дубинами, зеленые фигурки с луками, башня вроде маяка и рядом – фигурка в синей рясе. Ни дать ни взять – произведение средневековой живописи.

Потом только увидел розу ветров – и дошло.

– Карта?

– Она, родимая, – говорит комбриг. – Вот и прикинь, ваше сиятельство разведчик, как по такой вот карте воевать. Они ж ее составляют… ладно еще, расстояния в днях пути, это еще хоть как-то пересчитать можно… так ведь достоверных данных, особенно по Загранице, – раз и обчелся! Даже без «два»! Здесь, по слухам, драконы водятся, тут болотная нечисть город основала… источник информации – астрологи! Представляешь?!

– Странно, – говорю. – В замке Лико меня очень даже неплохо по той стороне ориентировали. Да и поп тамошний, отец Иллирии… не знаю, по звездам он гадал или на кофейной гуще, но наводку на черного колдуна дал – любо-дорого, хоть штурмовую авиадивизию наводи.

– Это тебе, – морщится Клименко, – повезло. С попом. Вообще гадания эти через раз полным бредом оборачиваются, а каждый третий – еще и вражеской дезой на поверку оказывается. В таких условиях войну планировать, – комбриг руку поднял и себя по горлу ребром ладони чикнул, – хуже некуда.

Я уж начал понимать, к чему он клонит.

– А посему, – заявляет комбриг, – назначаю я тебя, граф старший сержант Малахов, командиром отдельной разведывательной Ее Высочества роты.

Ну что тут скажешь?!

Вообще-то я собирался заявление на курсы комсоставские подавать. Мне и старший лейтенант Светлов советовал, и старшина Раткевич подсобить обещал. Да так и не собрался. Все тянул – еще раз, еще на этот выход схожу, а после точно подам… если живыми вернемся.

Неправильно это, конечно, было. Не по-комсомольски. У меня и образование, и опыт… командирский в том числе. Пусть всего две недели, но ведь вывел я тогда, в 41-м, взвод из окружения! Вывел! А двое лейтенантов из нашего батальона людей положили, и сами легли… даром что кадровые были. Встал, руку к виску кинул:

– Слушаюсь.

– Да сядь ты… – сморщился комбриг, – вот ведь… неугомонный.

Сел. Молчим. Клименко было к пачке потянулся. Опомнился, руку отдернул.

– С людьми здесь, сам понимаешь, напряженка, – говорит он наконец. – Война-то идет черт-те сколько, да еще дворяне эти со своим вассалитетом замучили. Чтобы нужного человека из чьей-нибудь дружины выдернуть, целое представление устраивать приходится. К канцлеру идти, а то и к Самой на поклон. В Приграничье с этим попроще, тут дворянство, в основном, служивое, вроде твоего Лико, гербы себе потом и кровью заработали, эти с пониманием, так ведь у них тоже каждый на счету. А из центральных провинций прут, родовитые да знатные… крысы тыловые, за каждым обоз с прислугой на полверсты.

Видно, что человеку давно уже выговориться было не перед кем. Ладно, думаю, мне-то что, меня меньше не станет, пусть плачется. Главное, чтобы дело было. Он же понимает, что в разведку абы кого не сунешь.

– Это я говорю, чтобы ты особо рот не разевал.

– Да я, товарищ комбриг, понимаю, – говорю.

– На егерей Виртис лапу наложил. – Комбриг принялся будто бы сам с собой вслух рассуждать. – Кардинал Кладо, преосвященство чертово, опять же… шустрит, сволочь. Так под себя гребет – палец дай, руку по локоть заглотает. Да и другие господа не дремлют. Прошлое пополнение за день растащили так, что любо-дорого.

– Мне бы, товарищ комбриг, – говорю, – желательно старшину толкового. Чтобы всякие хозяйственные вопросы с местными мог на себя взять.

Я бы, конечно, с превеликим удовольствием Арчета на эту должность затребовал, но после того, как комбриг речугу свою задвинул, неудобно как-то было. Тем более что и в самом деле – грех такого бойца на тыловой должности держать.

– Эльфы хороши, – продолжает рассуждать комбриг. – Видел я их в деле, довелось. Впечатляет. Но столковаться с ними – мозоль на языке натрешь, да и потом… понятие о дисциплине у них не то чтобы напрочь отсутствует, но… очень уж оно у них своеобразное.

– А с оружием, товарищ комбриг, – тихонько так спрашиваю, – как будет?

Вот тут товарищ Клименко крепко задумался. Оно и понятно – с одной стороны, как бы надо, а с другой – нам же с ним на ту сторону идти. Ну как сгинем – а ведь тут каждый ствол даже не на вес золота – дороже. Опять же, я в этом аспекте выгляжу форменным куркулем – «ППД», «шмайсер», «ТТ» с «парабеллумом», у рыжей – «вальтер» и винтовка из полуторки – вот, думаю, кстати – в полуторке-то кисет с махоркой был. Сделаю товарищу комбригу презент – глядишь, еще чего полезного в хозяйстве подкинет. А если еще «Аризону» с его крупнокалиберным присчитать, так по местным меркам я и вовсе выхожу сам себе отдельный танковый батальон. Да что там батальон – корпус!

Ага. Только бы башню этому… отдельному танковому да гусеницы.

– Оружием… поможем, – говорит комбриг. Только вот уверенности у него при этом в голосе не ощущается. – У нас тут тоже, сам понимаешь, не завалы, а с боеприпасами так вообще… в ближайшие, – усмехается, – два-три века устойчивого подвоза не предвидится. Выкручиваемся помаленьку… ты еще на эти художества наглядишься.

Полез он снова в стол, вытащил очередной свиток, поплоше – ленточка всего одна, и печать тоже не очень, обычная коричневая. У меня, правда, все равно опять шерсть на загривке дыбом встала.

– Вот, – говорит, – приказ о выделении тебе десятка из последнего пополнения. Самому читать не советую – ты пока к местным выражениям не привычен, а наша канцелярия такие перлы выдает, что и меня порой дядька Кондратий хватает. Отдашь его графу Леммиту… заодно и про старшину спросишь. С ходу он тебе, конечно, толкового полусотника из-под земли не родит, так что лучше проси десятника. Сам его и повысишь. Власти у тебя теперь на это хватит, зато человек тебе по гроб обязан будет. Опять же… если десятник хорош, так и люди у него не последние.

Как говорил в таких случаях старшина Раткевич: «ню-ню». Десяток – это, конечно, больше, чем один я, а вот на роту, пусть даже очень отдельную, не тянет при всем желании. С учетом неизбежного отсева – ну не верю я, что мне сразу готовых нибелунгов пришлют – считай, если пять-шесть годных… ограниченно… наберется, и то счастье.

– В этот раз к нам городское ополчение подошло, – продолжает Клименко. – Оно, наверное, и к лучшему. Крестьяне здешние, народ, мягко говоря, темный, верят исключительно в магию и ее же боятся, как черти ладана. Пока отучишь их при каждом выстреле оземь хлопаться, семь потов сойдет. А горожане в этом отношении малость покультурнее, но и к природе тоже привычные. Города-то эти… с наш райцентр, а то и колхоз хороший.

– Ясно, – говорю.

– Ну а раз тебе ясно, – ласково так говорит товарищ комбриг, – тогда вперед. Действуй… разведка.

Хоть бы, думаю, пожелал чего напоследок… ни пуха ни пера, например. Я бы тогда его к черту послал. Мелочь, а приятно.

Встал, свитки со стола сгреб.

– Разрешите идти, товарищ комбриг.

Комбриг тоже из-за стола встал, плечи расправил и вдруг руку мне протянул. Здоровая такая лапища, вся рыжей шерстью заросла, хоть стриги да сдавай.

– Надеюсь я на тебя, разведка. Ты уж… не подведи. И так мою ладонь стиснул, что я аж чуть не присел.

* * *

Опомнился я только внизу лестницы. К стенке прислонился, затылком холодный камень нащупал и попытался спокойно обстановку прокачать. Пока время позволяет.

Что, думаю, Малахов, понравилось героя-одиночку изображать? Никому ничего не должен, ответственность ни за кого не несешь – ну, понятно, кроме рыжей, слуги моей ненаглядной, но это случай особый. Захотел – в разведку сходил, захотел – черного мага завалил. Курорт! Прям тебе Минводы с Пятигорском или… как там у фрицев… Баден-Баден.

А вот кончился твой отпуск, старший сержант. Теперь на тебе десять душ… или одиннадцать, смотря как они этого десятника считают. Плюс рыжая. Итого – двенадцать. Прям как апостолов. Ну и я, соответственно… весь в белом. Нет бога, кроме капитана, и старший сержант – пророк его – так, что ли?

Ладно.

Пошел я искать этого… графа Леммита. То еще занятие, доложу. Первый же встречный меня чуть не доконал. А ведь я этого слугу минуты две выбирал, чтобы с виду был посмышленее. Наконец выбрал парнишку лет шестнадцати, нарядного, что твоя кукла, весь в шелках и бархате, нос еле-еле из-за кружев виднеется – короче, должность пажа большими буквами на лбу написана. Ну я его и спросил. У него сразу глаза на пол-лица сделались. С минуту он ими хлопал, а потом осторожно так спрашивает: «Простите, благородный господин, а какой у него герб?»

Тут-то я в голубой туман и выпал.

Хорошо, думаю, не хотите по-хорошему, значит, будем по-нашему. Вопрос – где располагается пополнение? Ответ – в палатках, в поле перед замком, потому как в самом замке места не хватит, даже если всю эту рыцарскую братию из конюшен выселить и трехъярусные нары установить. Ну а уж если и они не смогут помочь свое непосредственное начальство отыскать, тогда уж остается только идти на поклон к Елике и выпрашивать у нее путеводный клубочек. По-другому никак.

Обошлось. Побродил я по этому лагерю – тот еще цирк. Почти что в прямом смысле. Шатры такие, в разные цвета размалеванные, ну и народец, что вокруг мельтешит, – не знаю, кто как, а я шутов гороховых примерно так и представлял. Запахи, кстати, тоже соответствующие. Слоновник лучше пах.

Скорее всего, конечно, по местным меркам это самая что ни на есть обыденность. Но вот только глядел на это поле и очень живо представлял, что с этим балаганом один-разъединственный «мессер» мог бы сотворить. Кровавая каша – это ведь не просто слова, их кто-то понимающий сказал, кто видел.

Всего там народу было с батальон – немецкий, понятно, не наш. Наши-то по штатам последний раз были году так в 41-м укомплектованы. Меня эти веселые ребята три раза чуть лошадьми не затоптали, а один раз и вовсе едва голову не снесли. Олух один мастерство свое показать вознамерился. А игрушка у этого дитяти – палица здоровенная и к ней на цепи шипастый шар прикован. Видел я как-то такую штуковину на картинках. Как свистнуло над макушкой… волосы еще секунд пять шевелились. Оглядываюсь – стоят, ржут… кони.

Я на них посмотрел… нехорошо, они враз затихли, подобрались. Сопляки сопляками – счастье, если хоть одному из пяти восемнадцать стукнуло. Можно было, конечно, их уму-разуму поучить, мордой об землю, благо землю они здесь копытами так перепахали – хоть завтра засеивай, да времени жалко.

Ладно. Наметил я себе самую большую в лагере палатку – она же, по совместительству, самая высокая, самая желтая, самая охраняемая, и суетятся вокруг нее не в портках на босу ногу, а все больше в шелках да конные. Сунулся было к входу, а тамошний караул – здоровые такие парни, в полном доспехе, каски, то есть шлемы в стиле «буратино», надраено все так, что смотреть больно – ка-ак лязгнут своими топорами. Хорошо, отскочить успел, а то ведь так и без носа остаться можно.

– Куда?

Я свиток показываю. Караульный, что справа, концом шлема на печать навелся, взгляд сквозь забрало сфокусировал, с минуту изучал, затем к палатке развернулся и звучно так: «Ы-ы-г-o-o» прогудел. Эффекта никакого не последовало. По крайней мере, внешнего. Товарищ в доспехе подумал-подумал, да как взревет: «Ы-ы-ы-г-г-о-о!», да так, что полог колыхнулся.

Подействовало. И минуты не прошло – выходит из шатра длинный худосочный субъект, весь в коричневом, даже перо в шапочке, на ходу булку активно дожевывает – так, что крошки изо рта и чавк на пять метров.

– Чаво?

Караульный на меня, точнее, на свиток, указал.

Субъект остатки булки в пасть запихал, руки об камзол вытер, на меня посмотрел – сверху вниз, будто помоями окатил, сцапал свиток и только собрался обратно в шатер нырять – я его за полу ухватил.

– Эй, – спрашиваю, – куда это вы, сударь?

– Мы-у-чить ышо ымо.

– Во-первых, – говорю, – дожуй сначала, прежде чем с человеком разговаривать. Во-вторых, не имей привычки хватать чужие вещи без разрешения. Вредно это бывает. Хватанешь как-нибудь «лимонку» без кольца… А в-третьих, раз уж схватил, читай прямо тут. Здесь, знаешь ли, светлее, воздух чище…

А главное – мне спокойней.

Коричневый аж задохнулся от такой наглости. Не до конца, правда.

– ТЫ! – выплюнул. Вместе с остатком булки. И почти попал, главное. – С кем говоришь!?

– Понятия не имею, – сознаюсь. – Вы мне не представлялись. Но это ничего, – а сам второй свиток достаю, тот, который с пятью печатями, – вы же тоже не знаете, с кем говорите.

Субъект тем временем уже начал было пасть для нового вопля открывать – увидел печати, осекся и так затрясся, что чуть первый мой свиток в грязь не уронил.

– П-прошу п-ростить, – бормочет, – в-ваше…

– Наше, наше, – подбадриваю его, – ты давай, читай.

– Н-не осмелюсь, в-ваше… послание адресовано благородному графу Леммиту.

– Ну так чего мы стоим? – интересуюсь. – Давай найдем товарища графа и вручим ему письмо. Вас же, наверное, за это кормят.

В этот момент левый караульный не выдержал – гудеть начал. Звук низкий, будто по здоровенному церковному колоколу ломом от души врезали.

Коричневый на него так зыркнул – Елика б таким взглядом не то что от часового, от шатра бы пепла не оставила.

– Прошу вас.

Внутри шатер оказался весь перегорожен. Коммунальный, так сказать. И мой коричневый друг явно в первом отделении ютился – тут и стол с двумя бумажными горами, сундуки какие-то окованные, впереди проем занавешенный и справа тоже, причем из того, что справа, скрип какой-то доносится и шорох… ну да, на столе кувшин, и молоком пахнет. Тоже мне, Ленин в камере нашелся.

– Их сиятельство – там, – кивает субъект вперед. – Но господин граф очень не любит, когда к нему врываются… без доклада.

– Кайне проблем, – говорю. – В смысле, разделяю и сочувствую. Поэтому сделаем так – заходим вместе, и ты тут же обо мне подробно докладываешь. Понял?

Не стоило, наверное, с ним так вот, с ходу, да быка за рога. А с другой стороны, меня эти крысы тыловые – писаря и прочая шушера… нервируют хуже артобстрела. Потому как те подарочки осколочные – от врага, а вот за что ты от своих должен подарочки получать, лично мне на данном историческом отрезке совершенно непонятно.

Да ну, думаю, его… в голубой туман. Будет под ногами вертеться и мешать – прибью. Или нет, стоп, я ж теперь граф. Во – вызову на дуэль и пристрелю! Как собаку!

Похоже, кое-какие магические способности у коричневого были. По части чтения мыслей. Или во взгляде моем уловил чего-то. По крайней мере, занавеску передо мной он раздернул очень резво. И когда говорить начал, голосок от возмущения прямо-таки звенел.

– Ваше сиятельство. К вам весьма настойчиво рвется некий молодой человек…

– Поправочка, – говорю, – уже прорвался.

Вот господин граф мне с первого взгляда понравился. Лежит себе тушей на кушеточке продавленной, жрет что-то, внешне на виноград похожее, а цветом и размером – на клубнику. Причем аромат от этой виноградной клубники – у меня аж слюнки потекли.

На вид господин граф – кабан кабаном, точь-в-точь как капитан Николаев, третий мой комбат. Тоже стрижка короткая, щетиной топорщится, шея в воротник не помещается, а из рожи уже кто-то пытался котлет рубить. Только товарищ граф Леммит еще более габаритный. Как на нем кольчуга на звенья не разлетается – не понятно. Магией, наверное, поддерживает.

– Вижу, что прорвался, – рычит. – Два десятка отборной стражи, дюжина писцов и секретарь – а всякий, кто захочет, заходит, выходит… тебе, Яго, как я погляжу, надоело сладко есть да в теплой постели спать? Так в Гризмрских болотах у нас всегда десятников нехватка.

– Ваша светлость! – Яго этот прямо-таки взвился от возмущения. – Я пытался…

– …Если бы ты, – перебивает его Леммит, – хоть раз в день пытался чего-нибудь тяжелее пера гусиного поднимать, глядишь, и сумел бы остановить кого… цыпленка али лягушку. – Полюбовался на оторопевшего Яго, да как рявкнет: – А ну живо, тащи вина и жратвы, не видишь, чернильная душа, что мы тут от жажды и голода пропадаем!

Ну точно, думаю, Николаев. Тот тоже насчет выпить и пожрать был совсем не дурак. Да и вообще мужик был что надо. Сейчас небось майор, а то и бери выше… если жив.

Коричневого как сдуло – только полог колыхнулся. Я ему вслед покосился, оборачиваюсь – а рядом с Леммитом незнамо откуда девчушка в потертой кольчужке объявилась. С виду чуть постарше Кары моей, гибкая, словно тростинка, волосы пепельные, а над плечами две рукояти торчат.

– А почему, – спрашивает и нежно так Леммита за шею обвивает, – ты не сказал, что он прошел и мимо меня?

– Дык потому, – хохотнул Леммит, – что он мимо тебя и не прошел, раз у него голова на плечах, а не под мышкой. Пока он еще свою громыхалку вытащит – верно я говорю, а, русский?

– Может, верно, – улыбаюсь, – а может, и нет.

Я всяческие громыхалки выхватывать… поднатаскался. Да так, что всяким там ковбоям с Дикого Запада… ну, форы, положим, не дам, но кто из нас на ихней длинной пыльной улице лежать останется – вопрос спорный. А уж против сабель… как говорил наш капитан, «фехтование по-американски – это выстрел в упор». Пока этой железякой размахнешься… вот финка – дело другое. Ей тоже быстро сработать можно, если умеючи.

– Экий ты… – довольно так кряхтит Леммит. – Скользкий, русский. Ты ведь русский, точно?

– Русский, – соглашаюсь. – Мало того – советский. И еще красноармеец. А все остальное, что в во-он той цидуле записано.

Леммит на свиток поглядел, сжал его своей лапищей и небрежно так на столик уронил.

– Я эти бумажки, – пренебрежительно так говорит, – очень уважаю. Вон какой штат дармоедов ради них развел. Но вот на живого человека смотреть предпочитаю лично. Потому как не попадалась мне еще такая бумага, чтобы сволочь сволочью называла, а подлеца подлецом.

И то верно. У нас с этим хоть и получше, но не намного – между строк надо уметь читать.

– Хотя нет, вру, – продолжает господин граф. – Было один раз дело. Только подонком как раз тот оказался, кто бумагу ту писал. Соображаешь, русский?

А чего тут соображать?

– Лучше всего, – замечаю, – о человеке судить по делам. Надежнее.

Тут как раз Яго вернулся с подносом. Ну а там, само собой, плетенка литра на два, и плошки, а в плошках тех… водили нас как-то до войны в музей этой… как ее… ихтиологии, и был среди экспонатов морской еж. Так вот если того ежа хорошенько в болотной тине извалять и на половинки разделать…

Что самое странное – никаких ложек-вилок поблизости не наблюдается. А голыми руками в это лезть как-то боязно – вдруг оживет да цапнет?

Ладно, думаю, в крайнем случае буду на питье налегать, потому как той конфеты давешней мне, судя по ощущениям, дней на пять вперед хватит. Вне зависимости от количества и градусности потребляемого. Ну и с виноградом этим клубничным тоже можно попытаться поближе познакомиться.

Леммит при виде пищи враз оживился, даже приподнялся до полусидячего.

– О, – рычит, – наконец-то. Пришло… наше спасенье от жуткой смерти. А ведь задержись ты, Яго, еще немного, и тебя бы встретили лязгающие зубами скелеты.

Коричневого от этих слов как-то уж очень резко передернуло – чуть поднос из рук не выронил. Словно встречался он уже с этими самыми скелетами и воспоминания об этой встрече сохранил отнюдь не самые приятные. Поставил поднос, пробормотал чего-то сквозь зубы и был таков.

– И позови, – это Леммит уже ему вслед рявкнул, – десятника Шаркуна из сотни Бречика! Живо!

– А ты, – поворачивается ко мне, – давай, садись, русский. Как вы там говорите – «в ногах правды нет»? Хорошие у вас эти… поговорки. Да и пьете вы здорово.

Интересно, думаю, это Коля тут успел отметиться или другой кто из славян?

– Я бы, – отвечаю, – и сам раньше сел, было бы куда.

– А земля на что? – ржет господин граф. – Хорошая, утоптанная… заплевана малость, так мы люди привычные.

Ну, знаете…

– Привычные, не отрицаю, – говорю, – но одно дело – в бою носом грязь пахать, а в тылу хотелось бы комфорта и уюта. Знакомы вам такие слова?

– Знакомы-знакомы, – ухмыляется граф. – Видишь в углу сундук? На него садись… если утащишь.

Не понравилась мне эта ухмылочка его… снова точь-в-точь как у Николаева. Тот, бывало, тоже пошутить любил. И шуточки у него были простые, действенные и по большей части дурацкие.

Ладно. Подошел я к этому сундучку, прикинул… взялся, потянул – ежкин кот!

– Он у вас, – выдыхаю, – свинцом залит?

– Не-а, – спокойно так Леммит отзывается. – Золотом. Казна наша там.

– А-а. Тады понятно.

Золото мне пока таскать не приходилось. Я мозги напряг, школу вспомнил, внутренний объем сундука на глаз прикинул – получилось три патронных ящика. Поднять нельзя, пупок надорвать – запросто.

– Да уж, – говорю, – воистину в ногах правды нет.

– Я тебе, русский, – ухмыляется Леммит, – больше скажу. Ее вовсе нет. Нигде.

А вот это уже, думаю, интересно. Как он воевать-то с таким настроением собирается?

Кое-как оттащил сейф этот доморощенный на середину шатра, сел, пот вытираю, и тут девчушка эта графская изящно так нагибается и из-за графской кушетки вытаскивает – не знаю, как эта штука правильно называется, а выглядит как пенек с мягким сиденьем – и столь же изящно на нем располагается. Зрелище, доложу, на раз. Под кольчугой у нее еще что-то вроде безрукавки виднеется, да вот только заканчивается эта кольчужка самую малость пониже бедер, а дальше, до самых сапог – ножки. И ножки эти… у меня чуть снова слюнки не потекли.

– Ле-ера, – укоризненно так говорит Леммит, только в глазах у него при этом довольные такие черти скачут. – А пить нам из чего прикажешь?

А девица ногу на ногу закинула, потянулась – ну прямо как моя рыжая.

– Третьего дня, – отвечает, – когда ты с другим своим новым русским другом гулял, вы прекрасно без всяких кубков обходились. Что он орал на пол-лагеря? Даешь из горла? Дежурный десятник едва тревогу не затрубил – решил, что на командира вампиры напали.