Текст книги "Охотничий пес (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

   – Прости, – виновато улыбнулся Иен.

   – Я совсем запамятовал, следовало отключить голографиты.

   Теперь это был не вполне просторный полукруглый кабинет, наглухо заставленный антикварной мебелью и шкафами со стеклянными дверцами цвета морской волны. Перед Иеном стоял ссутулившийся старик под грузом накидки архимага с меховой окантовкой в очках с непроницаемыми синими стеклами, скрывающих его пустые глазные имплантаты, в пружинистой бороде ползали желтые моли. На широкой груди его не было привычного атрибута мага: амулета со встроенным опалом, да в этом и не было ничего особенного для мага-Исхода.

   В стародавние времена маг Молотовержец Морус заметил, что некоторые минералы способны повышать магический фон, в особенности этот эффект лучше всего достигался с использованием кровавого опала. Он сделал опаловые доспехи, которые давали огромную мощь, усиливая его магию стократ. Но его магия была столь неуправляема, что он просто-напросто выжег себя в опаловой ракушке, как сваренный в панцире краб. С тех пор опал использовался как универсальный усилитель магии, но Исходу, и даже после вживления серебряно-железными вставками в его кости, никакие усилители не нужны были вовсе, их магия и без того оставалась околобожественной.

   – Давно не виделись, Иен, – улыбнулся Ласло. – Ты практически не изменился.

   – Вот ты изменился, старый друг... – грустно заметил он.

   Ласло был тридцатилетним стариком, усталым от жизни.

   – Такова жизнь, – невесело заметил он. – Я бы хотел предложить тебе стул.

   Иен благодарно кивнул и сел на стул, поставленный напротив стола. Ласло сел тоже, приподнимая пальцами рук края золотистой мантии. Иена всегда раздражали эти мантии, в которые обряжают магов, и которые являют собой уничижительный символ покорности магов установленному Гвидо порядку.

   – Итак, – он сложил руки домиком пред собой. – Теперь объясни мне, почему ты не обратился ко мне с официальным письмом?

   – Я обращаюсь к тебе за помощью как друг, а не как секретарец, – ответил Иен.

   – Весьма непредусмотрительно. Я прочел твое письмо только сегодня, нужно было поставить секретарскую печать на конверт, тогда я прочитал бы его раньше...

   – Все же, я здесь, Ласло.

   – Это верно, – согласился он. – Лучше поздно, чем никогда.

   Ласло был Иену давним другом.

   Прежде, чем занять пост архимага и возглавить сообщество магов всего Каннескара, он пробовал себя в разных отраслях.

   Исход есть Исход.

   Такие, как он, были талантливейшими колдунами, способными осваивать все четыре школы магии из классификации Тивариса одновременно. Тиберий Тиварис – знаменитый маг-Исход, появившийся на заре эпохи лицензирования магов, именно он заложил основы академической магии и определил четыре каноничные школы, тетракласса современной магической науки: медицинской магии, спиритологии, боевой магии и инженерной. Ласло пробовался в качестве войскового мага, оружейника, врача, инженера и мага-охотника на магов. Около полугода он практиковался в выслеживании магов вместе с Лидией Кэйрнс в Наристске.

   – Ты хочешь моей протекции на разбирательстве от имени магического сообщества города, – констатировал, растягивая слова, он. – Конечно же, я отвечу – да.

   – Спасибо тебе огромное.

   – Пока не за что, – грустно улыбнулся он. – Я слышал, приезжает мисс Гиллерт. Есть предположение, что ее будет трудновато убедить, она ведь тебя ненавидит всем сердцем.

   Внутри Иена что-то упало, его затянуло в воспоминания: звук выстрела, ужасающий вопль, атласное кипенное платье и маковые головки, освещенные кровавым закатом... Он встряхнул голову, отгоняя поганые мысли вон.

   – Ненавидит... – он попробовал это слово на вкус. – Ты знаешь, – вдруг произнес он. – Некоторое время назад, в тот день, когда я получил телеграмму от дисциплинарного комитета, я повстречал девушку-отступницу, и она сказала, что Магос Теус вернулись. Не знаю, может она это сказала, чтобы напугать меня и сбить с толку, но...

   Нависла тишина, которая разлилась по помещению как патока.

   Черный пес, устроившийся в ногах Иена, обеспокоенно забухтел. Разнообразнейшие приспособления на столе враждебно бренчали, вертелись волчком, звучно позвякивали и поскрипывали, объединяясь в сумбурную кашу звуков, тщась сломать пугающую тишину. За выложенным мозаикой окном загремела разразившаяся летняя гроза. Высокомерный смех небес потрясал землю, аккомпанируя ослепительным вспышкам ветвящихся молний. Сильнейший ливень вперемешку с градом разъяренно забарабанил в разноцветное стекло агрессивным аллегро. Желтые моли, завязшие в бороде мага-Исхода стали быстро-быстро перебирать лапками и раздраженно бить крылышками.

   Крохотные духи-покровители были взволнованны, как и их хозяин.

   – Да, я слышал, – вздохнул маг. – Сегодня я осматривал труп мага, что выловили в реке этим утром. На нем было клеймо, и ты сам знаешь какое. Я собирался сообщить тебе сразу, но решил дождаться приватной беседы.

   – Сначала маг-реаниматор наворотил дел на Бульваре розы, и, к слову, мы так и не узнали, в чем состоял его мотив. Расшифрованные шифрограммы содержали лишь только дату и время, когда следует атаковать Бульвар, – Иен принялся загибать пальцы. – Затем проклятая игрушка Олдеринга спровоцировала появление мага-Исхода, в этом я убежден. Затем появляется беглая маг, называющая себя малефиком Магос Теус... Я чую, что нас ждет что-то очень плохое.

   – Вероятно, ты прав, как всегда, – кисло сказал маг и добавил после внушительной паузы: – Да решит все случай.

   За окном снова разразилась вспышка, затем последовал смешливый гром.

* * *

   Ливень с мелкими градинками продолжал лить как из ведра оставшийся день.

   Иен смиренно стоял под растянутой парусиной и докуривал последнюю сигарету из пачки, наблюдая прибытие черного дирижабля без маркировок и обозначений. Он грузно спускался с лилово-черных небес к недостроенному аэродрому на месте руин старого.

   У арочного входа в новый аэродром стояла выскобленная дождем мраморная плита.

   Иен выбросил недокуренную сигарету в лужу под своими ногами, когда дирижабль опустился на землю. Скоро из-под китового пуза облачного корабля показалась процессия прикрывающихся черными зонтами людей. Они отправились в здание городского реестра и управления.

   Стены аудитории для переговоров были выложены из малинового камня, просторное помещение с эхом освещали фигурные лампы из латуни в виде средневековых факелов с абажуром из матово-голубоватого стекла. Посередине аудитории по форме пчелиной соты была поставлена кафедра, укоризненно глядящая на скошенную трибуну с деревянными скамейками. Позади этой кафедры стоял длинный накрытый пурпурно-золотой скатертью стол, за который расселись седовласые присяжные и сам судья. Иен был вынужден стоять перед кафедрой, чувствуя себя отвечающим на экзамене школьником, который ничего не выучил. Немного погодя в аудиторию вошла она...

   Златокудрая, с осиной талией, она, обмундированная в исключительно черный наряд с вышитой на груди литерой "C". Рядом с ней встала невысокая типичная серая мышка, ее секретарь. Анна Гиллерт смерила Иена пронзительным взглядом, ее живой глаз светился злой синевой, а снежный шар безжизненного импланта из криолитового стекла вынуждал вставать дыбом на затылке волосы каждого, на кого он посмотрит. Безупречно белый, как здоровенная жемчужина, глаз смотрел прямо на Иена с такой ненавистью, что у него под пищеводом кольнуло булавками. Он вспомнил, что не ел сегодня, но если бы поел, сейчас бы его вырвало. Черный пес тихонечко заскулил, да и Иену самому захотелось заскулить и завыть по-собачьи.

   – Уважаемый суд, – объявила секретарь. – Дисциплинарное разбирательство по делу Иена Маршака, действующего с разрешением Верховного сана магоборческого ведомства Секретария в Каннескаре провинции Ригэсс ауто-да-фера энсина, объявляется открытым. Рассматривается вопрос грубого нарушения указа о своевременной нейтрализации угрозы гражданскому населению, исходящих от лиц с магическим даром.

   Сморщенный судья с неудовольствием выпрямился и встал.

   Он был приземистым, острые плечи мантии делали его похожим на черный квадрат.

   Иен был уверен, что Анна похлопотала над тем, чтобы его дело рассматривал самый бесхребетный и флегматичный судья в провинции – Джозеф Спиноза. Анна обошла своим властвующим взглядом аудиторию, присяжных и присутствующих на трибуне зрителей, среди которых были все представители Тетраконклава с Ласло во главе, Маркус, Ханна и сопровождающая секретарскую делегацию имперские гарды в кричащих мундирах.

   – Секретарский обвинитель, зам прокурора судебного ложа – Анна Кэйтли Гиллерт, – представил Анну морщинистый судья безынтересным тоном.

   – Сторона протекции обвиняемого – архимаг Каннескарского Тетраконклава, Ласло Фог, – представился маг, поднявшийся с трибуны.

   Судья хотел было что-то сказать, но его перебила Анна:

   – Если достопочтенные присяжные не против кандидата официального протектора обвиняемого, мы продолжим, – сообщила она. – Маккормаш, зачтите акт обвинения.

   Нафталиновый старик-судья растерянно заморгал, но смиренно промолчал, глядя на адресованную только ему одному обезоруживающую улыбку и кроткий взгляд прилежной гимназистки. Невысокий мужчина с рыжевато-платиновой залысиной и в нелепом пенсне поднялся с места с краю стола, помощник обвинителя.

   – Обвиняемому вменяется в вину то, что он, пренебрегая жизнями гражданских лиц и административной собственности, сознательно решил не уничтожать новорожденного мага-Исхода мисс Аннабель Баркер, находившейся в состоянии магической одержимости. Согласно указу семнадцать ауто-да-ферского догматория, цитирую: "сертифицированный ауто-да-фер должен незамедлительно уничтожить Исхода, если состояние последнего не нормализуется в кротчайшие сроки". Конец цитаты, спасибо.

   Маккормаш смиренно сел.

   – Маршак, – обратилась обвинитель. – Вы признаете, что нарушили указ семнадцать ауто-да-ферского догматория?

   – Абсолютно точно нет, – произнес он.

   – Поясните причину вашего проступка.

   Ее стеклянный глаз прожигал в нем дыру. Он чувствовал, что проваливается прямо в Тартар от всей той ненависти, с которой она на него взирала со своего возвышения.

   – На место происшествия, – спокойным тоном начал он. – Мы прибыли уже намного позже того, как магом-Исходом были свершены нападения на людей. Следовательно, я не имел возможность обезвредить ее раньше и предотвратить жертвы.

   – У обвинения есть свидетели, говорящие, что вы так и не приступили к устранению мага по прибытии, это верно? – язвительно улыбнулась она.

   – Я полагал, что еще есть шанс вернуть ей рассудок. Если бы ситуация вышла из-под контроля, я бы ее застрелил, разумеется. Однако я сумел выждать время, и она обессилила раньше коллапса...

   – По каким это признакам вы определили, что ситуация находится под контролем и что... – издевательские паузы, это ее конек. – Выжидание времени не повлечет все новые жертвы? – она саркастично улыбалась, присяжные начали откровенно посмеиваться.

   Иен решил не углубляться в поиск наиболее точных формулировок:

   – Я основывался на своем личном опыте и специфических проявлениях магического истощения у Исходов. Есть научные исследования и неоднократные наблюдения, которые подтверждают, что силы мага-Исхода высвобождаются выплесками. И по моим подсчетам очередное истощение должно было наступить вскоре после нашего появления, и чем мне пытаться лезть в пасть ко льву, я решил немного подождать, пока лев закроет пасть и даст себя погладить, так сказать.

   Анна приподняла уголки губ в коралловой помаде. Ни один человек, кроме Иена, не смог бы заметить этот едва различимый хищный жест. Под ее верхней губой промелькнул бугорок: она облизнула клыки перед тем, как вонзить его в стратегию защиты противника. Иен чувствовал себя полузадушенной ланью в когтях у пумы.

   – То есть вы признаете, что руководствовались скорее субъективными критериями, чем положениями соответствующего устава?

   – Да, – коротко отчеканил он, глядя прямо в ее глаза, не поморщившись.

   – Вопросов нет, Ваша честь, – четко, как будто ставя точку, произнесла Анна.

   За пределами аудитории без окон слышался приглушенный звук грозы. Лицо Ласло не выражало ровным счетом ничего, однако его поза выдавала готовность ответить на все реплики другой стороны. Охотник видел, как напряжены его ноги и спина, даже плотная золотистая мантия и изумрудная накидка с волчьим мехом не могли скрыть его состояния взведенной пружины.

   – Суд предлагает слово официальному протектору, – судья, похоже, даже не следил за ходом допроса, а ориентировался на ключевые фразы, на которые нужно среагировать как собака, отвечающая на звонок колокольчика и мигание лампочки.

   – Уважаемые участники процесса, уважаемые присяжные, – маг широко улыбнулся, обнажив зубы, – Мисс Гиллерт. Для начала, я хочу отметить, что магическое сообщество скорбит о произошедшем побоище из-за перерождения Исхода. Это невосполнимая утрата сотен невинных жизней... – Иен кротко взглянул на бумажки, раскиданные перед ним, где был заранее заготовленный текст речи протектора.

   "Немыслимое расточительство сотен жизней" было перечеркнуто и дописан более сентиментальный вариант.

   – ...Утрата невосполнимая, – он продолжил. – Однако господин Маршак следовал в интересах исключительно всеобщего блага. Маги всего города благодарны ему за то, что он действовал непредубежденно по отношению к нашей братии...

   – Ваша честь, сторона протекции намеренно затягивает процесс, – не выдержала она.

   И, хотя ее тон голоса оставался холодным как ведро стылой воды, Иен смог уловить раздражение.

   Она ненавидела, когда ее время тратят на пустую болтовню.

   На секунду судья растерялся, явно не зная, какую формулировку применить к Ласло. Анна выжидающе смотрела на него, изогнув дужку брови. Таким же взглядом терпеливые родители смотрят на чадо, не могущее установить вершину игрушечной пирамидки.

   Тем временем, Ласло продолжал заговаривать зубы слушающим:

   – Кроме всего прочего, приобретение Исхода поможет технологическому прогрессу и обеспечит благополучие жителям империи. Вы же знаете, какая это редкость – Исходы. Они являются катализатором прогресса в магической науке, и их недостаток ощутим в особенности в последние десятилетия. Убить растерянное дитя, которое хочет созидать по своей природе, но не может в силу своей неопытности и слабости – самый легкий путь, – Иену показалось, что Анна театрально закатила глаза. – Господин Маршак рисковал своей жизнью, чтобы принести в науку еще одно благо. Вы должны знать, за долгую историю лицензирования магов Исходы толкали мир на путь благоденствия. Обыкновенные маги чувствуют Исходов, и тянутся к ним, как бабочки к свету горящей свечи. Кроме того, если бы господин Маршак убил девочку, магическое сообщество было бы в ярости. Они очень щепетильны в вопросах, которые касаются таких одаренных детей и считают, что имеют на них определенные права. Вспомните все восстания, происходившие в истории, когда ауто-да-феры не желали подождать и дать шанс новорожденному магу-Исходу взять верх над своей неудержимой силой. Вспомните Джошуа Макензи...

   Лицо Анны перекосило как из-за инсульта.

   – В доказательство вышесказанного, прошу суд разрешить допрос Аннабель Баркер. Если, разумеется, мисс Гиллерт не возражает, – его уважительно-издевательские полутона в голосе восхитили присяжных дам.

   – Обвинение не возражает, – холодно махнула рукой Анна.

   Спиноза вообще ничего не ответил, только покивал, изображая вовлеченность.

   Створчатые железные двери распахнулись, и несколько магов ввели внутрь девушку с ослепительно-белоснежной кожей. Она сжимала в порозовевших от притока крови руках куклу аристократки. Ее лихорадило, и она боялась, что обвинение предъявят ей, и архимаг был вынужден придерживать юное дарование за плечо, чтобы дать ей ощущение защиты. Аннабель отдернула его руку, не желала, чтобы к ней прикасался мужчина. Она выглядела такой ничтожной и опасливой, что трудно было поверить, что внутри этого лихорадящего тельца теплится чудовищная околобожественная сила.

   – Как ты себя чувствуешь, дитя? – обвинитель обратилась к ней вежливо, почти по-матерински нежно, что Иен не поверил своим ушам.

   Она попросила рассказать ей, что Аннабель помнит о том злосчастном дне. Горький пот шел с нее ливнем, она говорила, запыхавшись, будто после стометровой пробежки.

   – Я... чувствовала себя странно... как никогда себя не чувствовала в жизни, – начала она. – Отчим попытался утянуть меня с собой, я сопротивлялась... я не могла больше так жить!.. Постоянные унижения, жестокость... омерзительные прикосновения к моей коже и... его ублюдские друзья игрались со мной, как с неживой куклой... Он был чудовищем, он убил мою маму, а потом пользовался мной, будто я какая-то вещь...

   Она яростно сжала в белоснежных пальцах куколку фарфоровой аристократки.

   – В тот момент навалилось все это разом... – Аннабель сделала паузу, обдумывая. – А потом... потом все стало как во сне... Люди кричали и боялись меня, они убегали прочь, а моя голова раскалывалась от шума... Нечто, таящееся доселе внутри, напало на них... Клянусь, я ничего не смогла с этим поделать... Нечто использовало меня... как куклу, как использовал мой отчим... – она заплакала. – Затем все потемнело... – она указала на Иена. – Он схватил меня за руку, и пение прекратилось... Это сложно объяснить, – замялась она, выбирая слова точнее. – Сила, которая захлестнула меня... она то и дело пела... это пение заставляло меня делать, то, чего я не хотела, но он, освободил меня...

   Всепоглощающая ненависть к миру, которая сначала породила Исхода внутри нее, обыкновенной девчонки, а затем пережевала и брезгливо выплюнула, вытянув все соки, сделала ее машиной для убийств. Она не понимала, что делает, став инструментов в руках сил непостижимой природы Исходов.

   – Ваша честь, позвольте закончить, – вмешался Ласло.

   Анна выглядела смущенно.

   Она ненавидела Иена, но все-таки она не ненавидела девчонку, на чью долю выпали испытания, кои по плечу не каждому. Анна не была какой-нибудь магоненавистницей, в отличие от других охотников на магическую заразу, так они называли магов. Женщины из присяжных промокали уголки глаз платками, мужчины отрешенно смотрели в малиновую стену, проглатывая вырывающуюся сентиментальность.

   Судья раскис и выглядел даже более жалко, чем свидетельница.

   – Пожалуй, можете увести ее, – она неуверенно махнула рукой.

   Аннабель вывели из аудитории. Напоследок она взглянула на Иена глазами ягненка и одними губами прошептала "спасибо". Он растерянно ответил ей сдержанным кивком, на что она улыбнулась. Это подметили присяжные, шумно вздохнувшие от сантиментов. Иен уловил взгляд Ласло и его одобрительное подмигивание из-под синих непрозрачных линз очков.

   – Обвинение просит свидетелей для дачи показаний, – кашлянула Анна.

   Поочередно с трибун поднялись Маркус, Ханна и некто Тобис Карловец, случайный свидетель происшествия на вокзале. Дар рассказчика у него определенно присутствовал: он настолько красочно описал части расчлененных и подожженных тел, летавшие над его головой, что судье стало плохо и ему пришлось удалиться из аудитории. Анна брезгливо приподняла уголок верхней губы: она представила, как трудно было бы отстирать кровь от ее отглаженных костюмов.

   Ханна же давала показания максимально нейтрально, как на экзамене, и не велась на провокации Анны.

   К моменту, когда к трибуне вызвали Маркуса, стало ясно, что он хорошо набрался.

   Толковый судья выгнал бы такого свидетеля: перегар распространился повсеместно, от постамента судьи до скамьи присяжных, где тетушки стыдливо прикрывали платками свои наморщенные носы. Маркус даже в таком состоянии обходил вербальные ловушки, расставленные Анной. Она здорово с ним просчиталась: в общих чертах, Маркус говорил то, что от него требовало обвинение, ведь лжесвидетельствовать он никак не мог. Но он одним видом внушал столько отвращения кисейным барышням на скамье присяжных, что они его не слушали вовсе.

   – Как вы охарактеризуете бездействие Маршака? – отрывисто спросила Анна.

   – Он песий сын! – выкрикнул он, смутив публику на скамье и пытаясь обличительно ткнуть пальцем в Иена. Его рука металась из стороны в сторону, как мачта подхваченного штормом корабля, а палец пересчитал все предметы вокруг Иена. – Однако у него были свои причины. Вот убил бы он девчонку – и был бы крайний. Его бы судили за то, что он недостаточно хорошо пытался сохранить Исходу жизнь, или вообще маги бы устроили бы восстание! А здесь девчонка помятая, однако же живая, и его все еще судят! Видите ли, он недостаточно хорошо пытался спасти гражданское население. Кто крайний, а? Кто, я вас спрашиваю?! Иен, мать его, Маршак!

   Это очень тронуло Иена за живое, он даже расчувствовался к старому алкашу.

   – Суду присяжных предлагается удалиться для принятия решения, – прорычал судья, как постаревший лев, и вышел из зала.

   Присяжные гуськом выползли в дверь рядом со скамейкой.

   Иен ждал приговора с замиранием сердца, паника захлестнула его с головой, но вида он не давал, сохраняя напускное хладнокровие и спокойствие. Тем не менее, каждый шум, напоминавший ему шаги, заставлял его нахохлиться бойцовским петухом. Его колотило, голод, что скребся на дне пустующего желудка, таял, как снежинка на теплой ладони. Он переглянулся, Маркус разговаривал с Ханной, склонившись к ней, Ласло переговаривал с тиа Кар и другими тетраконклавцами. Желтые светящиеся моли в его бороде и волосах обеспокоенно ползали и трепетали крылышками. Анна ни разу не пересекалась с Иеном взглядом с того момента, как вернулась в залу раньше судьи и присяжных, и делала вид, что черкает заметки в блокноте из дубленой кожи. Она наклонилась к своему помощнику, и тот, сорвавшись с места, побежал в коридор.

   Наконец-то, присяжные и судья вошли в аудиторию. Анна подскочила к судье и что-то сказала ему, склонившись, он понимающе покивал.

   – Доказано ли, – провыл Спиноза. – Что ауто-да-фер энсин, известный как Маршак Иен, и действующий в интересах Его величества Великого экзархия Милоской империи с разрешения магоборческого ведомства Секретария в провинции Ригэсс города Каннескар, нарушил указ номер семнадцать ауто-да-ферского догматория?

   – Да, доказано, – ответила женщина в шляпке грудным контральто как председатель присяжных.

   Иен застонал сквозь зубы, но так, что услышал его только Ласло.

   – Доказано ли, что действия Маршака Иена повлекли значительные разрушительные последствия и человеческие жертвы?

   – Да, доказано.

   – Виновен ли он в преступном нарушении обязанностей ауто-да-фера?

   Пауза, длящаяся вечность, выдержанная женщиной присяжной, чересчур театрально.

   – Нет, не виновен.

   Судья взглянул на Анну. Та покровительственно улыбнулась остренькими клыками, ни одним мускулом не выразив беспокойства.

   Почему она так невозмутима?

   Разве поражение не должно вывести ее из себя?

   Эти и другие вопросы задавал себе Иен, пристально въевшись в нее подозрительным взглядом.

   Она была раздражительна во время процесса, сейчас создавалось такое впечатление, будто бы она полностью контролирует ситуацию. Иен не мог разобрать ее эмоциональное состояние, и сейчас это вызывало у него новую волну липкой паники.

   – Заслуживает ли Иен Маршак какого-либо наказания?

   – Нет, не заслуживает.

   Иен, с плохо скрываемым облегчением, выдохнул собравшийся в легких воздух.

   Судья бросил еще взгляд в сторону Анны, и она ему еле заметно кивнула.

   – Вам выносится предупреждение, – неубедительно жестко отчеканил судья тоном, будто не он все слушанье витал где-то в облаках. – Обвинитель, вам последнее слово...

   – В дополнение к оправдательному приговору, – произнесла Анна. – Я отстраняю... – Иена, будто облили холодной водой. – Временно от должности зам прокурора судебного ложа Секретария Анну Кэйтли Гиллерт...

   – Что это значит?! – закричал Иен, все уставились на него, но Анна не отвлеклась от только что сымпровизированной речи.

   – ...И назначаю ее, то есть, меня, от имени действующего прокурора судебного ложа Антониш Вагко официальным надсмотрщиком ауто-да-фера Иена Маршака до принятия решения прекратить надсмотр, – она закончила фразу торжественным тоном.

   – Приговор обжалованию не подлежит, – окончил Спиноза и хлопнул молотком.

   Иену внизу живота будто бы упала наковальня, пугающий хлад разнесся по сосудам, и мелкая дрожь коснулась кончиков пальцев, заставляя их приплясывать чечетку.

   Анна подошла к нему вплотную, хлестнув обжигающим взглядом его лицо. Он в два шага пересек разделявшее их расстояние и приблизился вплотную.

   – Немедленно объясни, что это значит.

   – О, это значит, что я не верю тебе, Охотничий пес, – ядовито плюнула она. – На сей раз, ты выкрутился, я поздравляю. Однако еще один промах... Лишь один, и я устрою тебе веселую жизнь, я тебе это обещаю. Отныне я лично буду следить за тобой.

   – Это не в твоей юрисдикции, – прошипел сквозь зубы он.

   – После выслушивания протектора и свидетелей я поняла, что не могу в полной мере рассчитывать на закон, и поэтому отправила Маккормаша выслать телеграмму в судебное ложе прокурору, в нем я ходатайствую о временном освобождении меня от обязанностей его зама и назначении на эту должность. Он обязательно прислушается ко мне, и поэтому я нисколько не сомневаюсь, что получу подписанный приказ в ближайшее время, – она кокетливо отправила ему воздушный поцелуй.

   Она ушла, ну а он до последнего наблюдал за ее ускользающим силуэтом.

   Внутри него все съежилось от сосущего чувства под ложечкой.

   В присутствии этой женщины он терял свою самоуверенность и становился уязвим.

Глава седьмая

   – Мошенник! – орала, смешно подпрыгивая, полноватая фрау в безразмерном платье цвета хрюшки и соломенной шляпке с высохшими гвоздиками. – Рыбешка твоя пару дней как протухла совсем, ноздри свои разуй!

   Толстяк Ульф раздраженно смахнул мозольными пальцами капельки пота с огненно-рыжих, будто проржавевшие пружины, усищ, скрывающих его зловонный рот. Крохотные поросячьи глазки, запрятанные под брегами морщин, были кроваво-алые от полопавшихся капилляров из-за невыносимого рыбного душка. Пурпурно-рубиновый сплюснутый нос и уши цвета вареной свеклы, обрюзглая румянящаяся рожа, окаймленная лоснящейся салом копной багровой бороды не слишком-то располагали покупателей.

   Жара стояла несусветная, солнце щедро обдавало раскаленную набережную ливнем светло-желтых лучей оплавленного золота, разбрызгивая капли ослепительных зайчиков. Половина первого месяца сезона жатвы прошла, казалось бы, лето уже четырнадцать дней как закончилось, но Каннескар никогда не знавал жары подобной этой. От прожигающих дрожащий воздух лучей, тротуар плавился как масло, рыба, раки и пресноводные устрицы гнили и прели прямо на прилавках рыбного рынка.

   Смрад распространялся повсюду, накрывая бесцветной вуалью все кварталы Речного порта. Беспокойное, возбужденное жужжание разжиревших мясных мух, гомон базарной брани, и чаячьи вскрики аккомпанировали застоявшемуся рыбному зловонию. Жужжание мух, раздражающее дребезжание перепончатых крыльев на нескладных тельцах пепельно-гранитного цвета стояло неутихающим гамом над переполненной жизнью набережной.

   Суетливое столпотворение сотни сотен людей с высоты птичьего полета напоминало конвульсивное копошение личинок или глистов в разорванном трамвайном колесом пузе дворового пса. Сотни разномастных голов, безволосых, седовласых, чернокудрых, рыжих, напудренных и накрытых нелепыми шапочками с цветочками и ленточками, цилиндрами, котелками и канотье суматошились на бетонном пляже отравленной реки, точно микробы на головке булавки. Говорливая чайка сбросила пометную струю Ульфу на покрасневшее, влажное от проступившего жемчуга пота лицо. От внезапности жирный рыболов вышел из медитативного оцепенения, белесая с желтовато-темными пятнами жижа затекала ему в нос и полураскрытые губы.

   – Гнусная хабалка с крыльями! – закричал он, грозя сжатыми кулаками в небо.

   Оплевываясь, он вытирался пропитавшейся рыбой тряпкой, не обращая внимания на говорливую покупательницу.

   – Говорю, рыба твоя протухлая, чурбан, – она повысила голос.

   – Меньше чем за тридцать медных не продам, я уже сказал, – проревел Ульф.

   В грязноватой бороде толстяка застряли белесые капельки и поблескивающая чешуя над обветренной губой.

   Покупательница начала ему досаждать, но торговаться ему вовсе не хотелось.

   – Послушай, – прорычал он. – Это наисвежайшая рыба, я ее утром из сетей вытащил, она еще четверть часа назад болтыхалась, как свинья прирезанная.

   – Чего она воняет тогда, а? – она схватилась за бока, как кудахчущая курица.

   – Жара гребаная, не чувствуешь что ль? – он зычно харкнул на резиновые галоши. – Тут у всех рыбешка спеклась на солнце, вот и воняет. Не меньше чем за тридцать и все.

   – За двадцать возьму, – безапелляционно заявила она.

   – За тридцать, или катись колбаской отсюда.

   – Ишь, выискался, – пригрозила она пальцем. – За двадцать и ни медяка больше не получишь. Никто твою тухлятину дороже не возьмет.

   Ульф что-то пробурчал, подумал и решил уступить, чтобы поскорее избавить себя от надоедливой покупательницы. Забросил рыбеху на разделочную доску и выпотрошил ей заточенным ножом брюхо, сваливая пахучую требуху в подставленный алюминиевый таз. Вытирая почерневшую кровь о свой фартук и без того перепачканный он упаковал рыбью тушку в развернутый газетный лист "Правдоруба".

   – За двадцать медяков, – он протянул веревочную сумку с содержимым тетке, и она, звякнув монетками, заплатила рыболову названную сумму. Когда она отвернулась, уходя, он одними губами прошептал ей вслед. – Чтоб ты подавилась ей и сдохла, потаскуха.

   Внезапно что-то грохотнуло в толпе, это заставило Ульфа поднять свинячьи глаза от сложенных в ладони монеток. Чихающий грузовой броневик на полной скорости въехал в толпу, расшвыряв людей как тряпичных кукол. Толстая женщина в светло-розовом платье и соломенной шляпке была в гуще событий, раздавленная шинами, кровавый след тянулся от тела к броневику алым шлейфом. Веревочную сумку она продолжала крепко держать в обескровленных пальцах, газетный сверток рыбой лежал в нескольких футах от нее, рыбу тотчас растаскали дворовые коты, облюбовавшие рынок.