Текст книги "Охотничий пес (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

   – Похоже, что после закрытия конторки "Правдоруба", они обустроили типографию у себя в подземельях, – шепотом объяснила Анн и гладила голову Збынека, улегшегося у нее на коленях головой.

   Маркус с сомнением смотрел на черного пса, внутренне проклиная себя за то, что не узнал ключ-слово, активирующее грима. Грим, пусть это незаконный метод магоборства, очень был бы полезен сегодня.

   Волчонок стоял вдалеке, внюхиваясь в душный воздух. Вдруг один громкий хлопок, вся вековая пыль и камешки колонн и потолка посыпали на их головы. Последовал второй хлопок, и стены хрипло задребезжали. Дверь с заклепками вогнулась внутрь, как будто на железном полуметровом листе возник большущий фурункул.

   Звякнула шпага Ханны, покинувшая лоно костяной трости, Волчонок встал на дыбы, и даже Збынек выступил вперед, рыча, готовый встретить непрошеных гостей. Скоро в двери с жутковатым лязгом открылся рваными лепестками цветок дыры, через которую прошли три мага, среди них тот самый повелитель мух. Он распахнул свой грязный серо-коричневый плащ, его живой труп, сухопарый и белый, покрывали рябящие в свете свечей мухи, они шебаршились на рубиновом опале амулета. Он встал в боевую стойку, напустил на ауто-да-феров скоп мушиного роя и кричал команды своим товарищам.

   Один из магов был полностью лишен тела, а его бритая голова была присобачена к трубчатой шее на железный остов скелета с ворохом кабелей и шлангов в области пупа. Трепыхающееся сердце в застекленной сфере в рамке колец из темного металла гоняло по прозрачным трубкам что-то желто-зеленое, пустые глазницы мага вспыхивали алым огнем из-за темных окуляров, лысину его крыл стеклянный купол. Жердевые ноги кончались с-образными стопами по форме изогнутой лыжи, а его руки были точно клешни богомола с бритвенными зазубринами.

   Ханне удавалось отбивать выпады клешнями врага ловко, но трудно, пот скользил по ее щекам от напряженной сосредоточенности. Искусственное тело мага зычно лязгало и свистело в воздухе от нечеловечески быстрых движений выкидных рук. Эти руки резали воздух, выбрасываясь как маленькие катапульты, норовя отрезать магоборке голову. Она сделала выпад точно в сердце мага, но шпага лишь соскользнула с армированного стекла с жалостливым визгом.

   От очередного выпада руки-катапульты она отпрыгнула назад, перекувыркнувшись, и заприметила, что в полете он срезал несколько пружин ее волос. Маг осклабился, стянув паутину морщин на своем желтоватом пергаменте лица. Ханна судорожно думала, где же он спрятал свой амулет, который должен был служить источником силы для работы всего дьявольского механизма. Она глянула на покрытые наплечники, напоминающие здоровых мокриц. Сделала удар по левому наплечнику, сорвав, под ним ничего не оказалось.

   Ей стало предельно ясно, что амулет должен был находиться тогда под правым, но маг сразу понял, что она хочет сделать. Он повернулся к ней своей левой половиной тела и начал читать литании колдовства, направив в ее сторону пальцы-щупы с крохотными дулами. Вокруг его правого наплечника задрожал едва-едва заметной рябью прозрачный воздух, из дул щупов выскользнул свет ослепительно-белым конусом, он ударил пузатую колонну и свалил ее прямо на Ханну. Он повторял это снова и снова, но Ханна ускользала от него как песок сквозь пальцы.

   – Волчонок! – закричала Анн, в попытке как-то помочь, тот с неистовством кинулся на мага, схватил за руку и не без усилий вырвал ее.

   Из оборванных трубок потекла желтая смесь с резким запахом.

   Ханна тотчас обежала мага со спины и напала на него, стиснув руками.

   Как и следовало ожидать, нуллифицирующая аура остановила механизм, и маг упал на палки-ноги под ее весом, тогда Волчонок взялся за его голову и отодрал от тела вместе с хвостом позвоночника, рвя тоненькие проволочки связующих нейронов.

   Второй маг телекинезом кидался в Маркуса всякими вещами, тот закрывался рукой. Мушиное облако сгущалось, портя видимость, Ханна метнула в мага несколько новеньких меток, но он легко от них отпрыгивал. Она выругалась про себя и решила, что нарисовала их неправильно. Тогда она вспомнила про то, как она недавно обожглась, и стала искать перьевую ручку, дабы нарисовать неправильную метку. Быстро-быстро вырисовав литеру с лишней завитушкой, она скомкала бумагу и запустила смятый шар в мага, когда метка, наконец, вспыхнула огнем, как маленькая падающая звезда или фейерверк, и ударила мага в грудь. Он попытался смахнуть с себя огонь, тот быстро захватил кусочек балахона, этой заминки было достаточно, чтобы Маркус налетел на мага коршуном и вонзил выкидное лезвие в горло.

   Маг так и обмер с выражением досады на морщинистом лице.

   Повелитель мух заклинал, скопище мух собралось в облако по форме кулака над его головой, но не успел он нанести удар, как кинокефал наскочил на него, и вогнал со всей силищей в его грудную клетку, прошибив ребра насквозь, один из золоченых пистолетов Анны.

   Струйка крови скользнула через рот мага, разрезав напополам подбородок.

   – Этот последним был, – выдохнул Маркус и вытер ладонью пот с лица. – Анна?

   Но она молчала, он обернулся к ней.

* * *

   Иен очнулся нескоро, где-то под вечер, когда небо обагрял пунцовый закат солнца, а по розовым курчавым облакам-овечкам ленно позли светлячки армейских дирижаблей.

   – Иен? – произнес приторный голос. – Ты живой?

   Когда его глаза сфокусировались, он увидел, что лежит в кирпичном коробе дома, оставшегося без крыши.

   Мигель помог ему подняться.

   – Живой, вроде бы... – он помотал головой и уперся рукой об обои в горошек, глядя через мутно-охровый оконный проем на разгромленную улицу Ристалища. – Не тяни пса за яйца, рассказывай все что знаешь.

   – Когда тот дирижабль навернулся и разнес дюжину домов, я встал первым, увидел, что ты в обмороке и оттащил в безопасное место. С тобой все должно быть в порядке, цел и невредим, вроде как, я все же не врач. Очень скоро пришел экзорцист, а там и флотилия вся городская подтянулась, стали высаживать наземную пехоту для расчистки улиц. Я с тобой тут оставался все время, перевязал тебе голову, ничего такого, ссадина обычная, и ждал новостей. Когда пришли военные с армейскими магами, я вышел спросить у них что да как. Теперь более-менее безопасно выходить... клуб мой теперь воспоминание лишь...

   – Мне жаль.

   – Уму непостижимо, сколько народу полегло, – сказал он. – Гетто, говорят, устояло, хоть с них все и началось, но твари половину Приюта всего съели, как саранча пшеницу, и почти добрались до западной половины Каннескара. Просто кровавая феерия.

   Улицы Каннескара не уступали по пунцовости заходящему солнцу, откидывающему по ало-бурым слякотным дорогам длинные аспидно-черные тени домов. Куда ни глянь – всюду горы пережеванных людей и груды пепельно-угольных мумий рогатых бесов. Шел снег, но тотчас таял, коснувшись изрытой бульдозерами и сапогами пехоты красно-бурой грязи. Иен крепко держал свой нос платком, не желая чуять отовсюду сладковатый смрад разложения, бензина, выхлопов дирижаблей, помета лошадей экзорцистов, пороха, пота солдат, ягод и лакрицы.

   Он чуть не поскользнулся, раздавив носком туфли дюймового крохобора, ругнулся, да и побежал дальше. Когда он вошел в дверной проем "Проходного двора" с сорванной с петель дверью, то не увидел никого, кроме Арни. Тот одиноко сидел на любимом кресле с торчащей из него пружины и ваты, и пускал кольца дыма, куря дешевый табак.

   – Ты в порядке, – улыбнулся он, его лицо разрезал некрасивый шрам от когтей. – Очень жаль, что ты всю выпивку унес.

   – Как у вас тут дела?

   – Ты оказался чертовски прав, мел очень помог, – он выпустил облако сизого дыма. – Эти твои... как их там? Прокоптусы, вот... они как мухи о стекло разбивались, но в круг из мела попасть не смогли, спасибо за совет.

   Иен вдохнул стылый воздух и почуял, что его коллеги уже здесь, поэтому поспешил на второй этаж. Они собрались в их с Марком номере, он был сравнительно цел: разбитое окно заслонено шкафом, пол застилали всякие разбросанные вещи, включая и сиреневый платок. Иен нагнулся за ним и взглянул на Анну, лежащую на кровати, а возле нее сидела Ханна, Маркус в другом углу комнаты отпивал из своей фляги, черный пес лежал на своей лежанке и кинокефал сидел на корточках возле него и трепал примитивного собрата.

   – Анна? – спросил Иен, и все кроме Анны оглянулись на него.

   – Она нам наврала, – сказал Маркус и помахал пред лицом Иена кожаным футляром с опорожненными одноразовыми шприцами.

   – Это еще что такое, Марк?

   – Инсулин, Иен. У нее сахарная болезнь, и она скрывала это от меня полгода, ты это представляешь?

   – Что ты говоришь такое?

   – Мы были внизу, она заграбастала себе перелом бедренной кости, и сам понимаешь, это и без того невеселое дело, а тут у нее инсулин кончился. Шприцы продырявились от удара, а она, дура самонадеянная, умолчала об этом. Она угодила в бессознанку из-за того, что у нее катастрофически повысился сахар, а в купе с таким серьезным переломом и той болью, что она испытывала, не удивительно, что ее, в конце концов, вырубило.

   – Она... вообще будет жить? Откуда у нее, черт возьми, сахарная болезнь?

   – Полагаю, из-за депрессивного состояния и долгого курса множественных лекарств, на которые она подписалась, когда по нескольку раз переделывала пластику. Много раз ей потребовалось ложиться под нож, чтобы возвратить хотя бы прежнюю форму носа, после того, как ты... ну... выстрелил в нее. Но она скрыла это от меня, апотекаря, поставив под угрозу и свою жизнь, и наши жизни, и успешность всей нашей миссии.

   – Что с ней будет, Марк?

   – Сахарная кома, быть может. Она может длиться десятилетиями, если она не придет в сознание сейчас или в ближайшее время.

   Иен ошарашено подошел к ней, смотря в красивое лицо, обрамленное золотистыми локонами встрепанных волос и, недолго думая, надел ей сиреневый платок. У него екнуло сердце, болезненно заклокотало под ложечкой. Его обуревало много чувств разом: обида, злость, раздражение, ненависть, печаль...

   ...любовь?

   Нет, любви к ней он никогда не чувствовал, они были лишь друзьями, если не брать в расчет те вещи, что они вытворяли в профессорской оранжерее. Их он в расчет не брал, ведь это было подростковое наваждение, и не более того. Но, то, что сейчас из него будто вырвали целый кусок из того места, где у нормальных людей находилось оно, сердце, это было так. Его пальцы сильно дрожали, язык прилипал к небу, в глаза чесались, и он хотел дать себе поплакать, но слез все не было. В темно-фиолетовом небе, над очерченной алым отсветом линией горизонта, ползли армейские дирижабли.

   – О, Боже... – простонала Анна, разлепив глаза. – Даже на том свете ты преследуешь меня, Охотничий...

   – Ты пришла в себя! – радостно вскрикнул Иен.

   – Ради, Бога, затки свой рот, твой голос очень раздражает, – хрипнула в полуулыбке она.

Глава десятая

   – Быстро, быстро, быстро! – кричал Эрнст Лоренсен, выбравшись из полицейского самохода.

   Фешенебельный генерал-губернаторский дворец окружили остервенелые репортеры. Закрыв лицо воротником куртки от всполохов магниевых вспышек, детектив-инспектор несся по засыпанной нефритовой крошкой аллейке к дворцовым воротам вместе со своей сворой юношей полицейских.

   – Каннескарский "Буревестник", – объявил молодой парень в широкополой шляпе. – Верны ли слухи о том, что сегодня ночью на генерал-губернатора совершено нападение?

   Полицейские грубо оттолкнули парня в сторону, на его место выскочил еще один:

   – Ригэсский "Пересмешник", – заявил мужчина с раздвоенной бородой, – Так ли это, что кто-то проник в губернаторский дворец сегодня ночью, однако губернаторши и след простыл еще до прихода похитителей?

   – Прочь, стервятники, – Эрнст ударил репортера в лицо и сломал ему нос: с тех пор, как на его правой руке были протезированы утраченные пальцы железными имплантами, он и забыл, что бьет слишком сильно.

   Он шел, тря руку в перчатке о подол куртки, так быстро, как только мог.

   – Имперская полиция, – объявил он двум сторожам, они, было, хотели возразить, но не успели, Лоренсен пулей вскочил с бравыми полисменами в вестибюль губернаторского дворца, игнорируя летящие ему вслед голосистые возражения.

   Он с эхом раскрыл дубовые двери в большой зал, где уже работали криминалисты в кричащих мундирах от имперской гардианы, особой охраны высокопоставленных лиц. Он оглядел зал, высокий и вытянутый, похожий на залы кафедрального сбора. Алые стены, обделанные красным деревом, проваливались в тенях вытянутых нефов с черно-золотыми статуями в гипсовых венках. Окна от зеркального пола в кроваво-бурых ручьях ковров до сводчатого потолка в позолоте были открыты, и прохладный весенний ветер подхватывал и яростно вздымал белые занавески подобно корабельным парусам. На противоположной от дверей стороне над мелкими людьми поднимался грандиозный кафедральный орган с кишками духовых труб, обращенными к потолку с тортом бриллиантовой люстры. Внизу у подножья органа с короной труб лежали белесо-желтые тела четырнадцати наемников в черных комбинезонах и две разорванные напополам служанки. Но страннее всего было то, что луж крови под грудой сваленных тел не было видно.

   – Кто вас сюда впустил? – послышался гортанный гул откуда-то справа от Эрнста.

   Это был хорошо сложенный мужчина с русыми завитыми вверх усами в кричащем красном мундире и в меховом плаще с зелено-крыжовниковым кантом.

   – Старший детектив-инспектор Каннескарской полиции Лоренсен Эрнст, – показал свое удостоверение он, но гарда такой ответ не вполне удовлетворил:

   – Спрашиваю еще раз, кто вас сюда впустил? Этим делом уже занимается гардиана Его величества. Вам здесь делать нечего.

   – Вы так и не нашли ее? – казалось, инспектор не слушает.

   – Вас это не касается, – безапелляционно повторил он и обратился к подчиненным. – Выведите этих отсюда, живо.

   В этот момент в залу ворвался Леопольд Хонканен. Он был похож на златогривого льва, его красивые волнистые волосы подпрыгивали с каждым шагом высоких кожаных сапог с золотыми пряжками. Сапфировые глаза сияли и алчно блестели в плотных копьях солнечного света, и, как и светло-розоватая кожа, выдавали его арисское происхождение, но не ригэсское, и лишь орлиный нос говорил о его родстве с Хонканенами. Он был одет как кронпринц: в сиреневый камзол из бархата с нефритовыми пуговицами, отделанный позументом и орнаментированный узорами геральдических фамильных роз серебряными нитями, шелковую рубашку цвета фисташки с кружевными рукавами, а на его широкой груди подскакивал амулет с розой из слоновой кости. Он влетел в залу, плюясь огнем как мифический дракон.

   – Ваше превосходительство, – поклонился русый гарт, а вслед за ним и полицейские и детектив-инспектор.

   – Где моя матушка?! – завопил он, сорвав голос.

   – Мы ищем ее, Ваше превосходительство.

   Вслед за ним в дверной проем вошла придворная альвейга в мешковатых вишнево-бардовых шароварах и в шапочке с бубенчиками на лысую голову. Она, было, пыталась что-то сказать то сыну губернаторши, то гардианскому командующему, но на нее никто не обращал никакого внимания, и она будто сливалась с мебелью.

   – Моя матушка мертва, ясно?! – продолжал вопить Леопольд. – Ее похитили и убили ее, это ясно как день. Я требую, чтобы похитителей отловили и четвертовали!

   На лице гарда отражалось непонимание происходящего. Полыхающая сфера солнца скрылась за копной гранитно-серых облаков, напустив на город шаль угрюмой тени.

   – Ничто не указывает на то, что она мертва, Ваше превосходительство...

   С громозвучным свистом с одной из верхних ниш упала меж гардом и Леопольдом одна из бронзовых статуй, а именно – орлиноносая статуя Мареки Хонканен, оставляя на зеркальном полу белесую паутину трещинок-капилляров, колокольный звон ударил всем присутствующим в уши. Вся взметнули взгляды на нишу, из которой свалилась статуя, и вздохнули: там кто-то был.

   Оттуда прямо на люстру спрыгнула огромная зеленоватая раздутая от болезни туша, похожая на жабу. Люстра под ее весом оторвалась от потолка, и они вместе упали на пол. Красные от крови глаза твари торчали из глазниц и смотрели в разные стороны, широкая жабья пасть открывалась с противным чмоканьем и сочилась розовато-белесой слизью с характерным запахом мертвечины. Отвисшие, будто на мешки с мукой, груди покапывали с темно-зеленых сосков белесым творогом. На вздутой шее в волосатых бородавках висел амулет со всем знакомой розой Дома Хонканен.

   Издав булькающий рев, Марека Хонканен набросилась на своего сына, лягушачьими руками оторвала ему голову и присосалась ртом к оборванному пеньку горла, сглатывая кровь, еще больше раздув свою тушу. Затем она швырнула побелевшее тело Леопольда в командира гардов и рванула на альвейгу. Та, озарившись нимбом света, выпустила из себя туман по форме громадного рыцаря в латах из сизого марева с шестью руками, в каждой по рубиновому полупрозрачному мечу. Призрачный рыцарь встал в защитной позе между губернаторшей и свалившейся на колени Иной. Марека-гуль прыгнула на неожиданного противника, тот с легкостью разрубил ее пополам, рассыпав мутно-серые внутренности, здоровый кровяной мешок и лягушачью икру. Когда выпученные глаза Мареки покрылись мутной пленкой, рыцарь из света и сизого тумана вновь вернулся в хозяйку.

   Оторванная голова Леопольда лежала в сторонке и смотрела на все происходящее с гримасой горечи и обиды.

* * *

   С событий, названных Каннескарским инцидентом, прошел ровно один месяц.

   Грозди военных дирижаблей висели над рокочущим мегаполисом.

   В первый же день половодного сезона Иена Маршака разбудил гудок шифровальной машинки, подключенной к линии телеграфа. Весь последний месяц он, а с ним апотекарь Маркус и Ханна, работали день и нощно, вовсе позабыв, что такое сон. Анна отправилась в столицу империи к самым лучшим секретарским докторам, сняв с Иена свой надзор.

   Иен поднялся, открыл окно, впуская в номер респектабельной гостиницы с видом на Имперский канал, немного студеного воздуха. "Проходной двор" Арни был разгромлен, и оставаться в нем было неудобно, и они переселились в благополучный район Каннескара, где не беспокоили банды Иных. К тому же, после нескольких актов насилия и грабежа со стороны нелюдской нищеты в черте восточных кварталов, власти разделили человеческую половину города от Иной стеной с колючей проволокой под напряжением, и ждали, пока бедняки не поутихнут. Соответственно полицейским снова выдали огнестрельное оружие, военные патрулировали улицы, а экзорцисты продолжали чистку от духов. Уничтожить всех прокоптусов им с трудом удалось, они быстро расплодились.

   После быстрого и довольно-таки скудного, особенно для гостиницы такого высокого уровня (все из-за продуктового кризиса) завтрака с кофе, они отправились вверх по каналу в квартал благородных, что находился через Имперский мост. Полицейская самоходка еле тащилась, чихая и кашляя, термические печати на водяном баке стерлись и плохо грели в нем воду, ржавчина начала захватывать трубы, инженеры давно не осматривали машину. Никакой чуждый запах не тронул блаженный покой богатеев и дворян разного порядка, от мелких сошек до ближайших родственников самого экзархия. Эта часть города как будто не знала обо всех ужасающих событиях последнего месяца.

   Скоро коляска самоходки на очень больших задних и маленьких передних колесах с двумя глазищами-фарами, делающие ее похожую на очкастого книжного червя, встала у ворот губернаторской резиденции. Они спешно покинули пахнущий кожей салон и вышли по нефритовой дорожке, пробираясь через дебри папарацци и магниевых вспышек. Когда они оказались за автоматическими воротами, и те с жалобным лязгом закрылись, впереди раскинулась широченная эспланада с вечнозелеными лужайками, и темные стволы нагих деревьев, и сам дворец – жемчужина Каннескара.

   Центральный фасад с ребрами высоких оконных рам от земли до самой крыши был живописно украшен характерными рельефами-гирляндами на молочном камне по форме плетей колючей розы. Серо-гранитные колоннады по обе стороны от центрального здания расходились полукругом и соединяли два побочных корпуса поменьше главного корпуса с пристройкой конюшни справа и маленькой обсерваторией слева. Шапкой дворца служила огромная оранжерея зимнего сада прямо над третьим этажом точно стекольчатый улей. В свете солнца, полыхающего в море лазурно-сапфирового неба, окаймленного штришками куцых облаков, шатры оранжереи отсвечивали и переливались подобно перламутру.

   У мраморной лестницы, ведущей к входу во дворец, они наткнулись на Лоренсена и, сопровождающую его, полицейскую свиту.

   – Детектив-инспектор, – Иен дал руку для рукопожатия и почувствовал его хватку железных пальцев. – Вас неплохо подлатали.

   – Верно, хотя никак не привыкну к этой штуке, – он постучал по импланту глаза. – Хоть видит как раньше, но в зеркало страшно смотреть на этот бильярдный шар. Только сейчас, когда вы меня тронули, в глазу потемнело, но, я так понимаю, это все ваша аура?

   В отличие от Иена и любого другого ауто-да-фера обычные люди восприимчивые к магии, могут заменять свои части тел, если деньги или льготы позволяют, глаза, руки-ноги и так далее, и пользоваться ими так, как будто это были их родные части.

   – Так и есть, – улыбнулся Иен и спросил: – Что вы тут делаете на входе?

   – Гнусные гарды не пускают, говорят, не юрисдикция полиции! – зашевелил усами он в гневе. – Не наше дело это, говорят, как же! Генерал-губернатор мертва, и прокуратор мертв, нашли его сегодня утром в его постели с остановленным сердцем вместе с женой и детьми, и в городе твориться полный бардак, и это, видите ли, не наше дело!

   – Роккет Волох мертв? Этого не знал, – Иен нахмурился. – Я попаду в яблочко, если предположу, что криминалисты уже определились, что здесь замешана магия?

   Он кивнул, вытирая платком свой наморщенный лоб.

   – Я сам узнал вот только что, я с раннего утра пытаюсь попасть внутрь дворца, а о смерти прокуратора стало известно после моего отъезда. Эти гарды помешались там, не дают мне делать свою работу, вечно у них своя игра.

   Так оно и было, имперская гардиана не подпускала ни полицию, ни сыщиков, никого к делам, хоть как-нибудь связанным с аристократами и уполномоченными лицами тайной полиции. Но Иена-то с его людьми они не подпустить не могли, тайные агенты на порядок выше их самих по полномочиям и статусу в глазах Его величества экзархия.

   – Прежде чем мы пойдем туда, можете что-то рассказать мне?

   – Есть, что рассказать, только дайте закурить... – пробурчал он.

   И он рассказал, что увидел, пока его и двух полисменов не вышвырнули из зала.

   -...И тут приходит, значит, ее сынок, Леопольд, и заявляет, мол, Мареку кто-то убил, и требует найти и четвертовать убийцу, – он рассеянно пожал плечами, и бросил под ногу бычок сигареты. – С чего он это взял, уму не приложу. А после на нас спрыгнула сама она, Марека Хонканен, вся раздутая как пузырь, зеленая, и на себя не похожая... и она выпила из сына всю кровь. Просто ужас.

   – Как же вам удалось ее остановить?

   – Ее убила альвейга, – сказал он медленно, пробуя на вкус то, что сказал, будто не то чтобы верил в свои же слова. – Я такого еще не видел, вспышка света и будто бы ее душа отделилась от тела вся в каких-то доспехах, и с шестью руками. Очень все это странно.

   – Ничего странного, – сообщил Иен не только детективу, но и Ханне и Марку. – Это их защитный механизм, они создают себе астрального защитника, когда им что-то грозит. Они обладают удивительной и мощной магией, ничем не уступающей магией магов. И эта магия ни на что не похожа, ей не страшен даже мой противомагический иммунитет. Что ж... – многозначительно выдержал паузу он, как это делала Анна. – Я так думаю, нам пора войти и самим во всем разобраться. Если хотите, детектив, можете с нами пойти, они вас пропустят со мной.

   Збынек скакал впереди всех, они все гусиным клином вышли в вестибюль, отпугнув стражу секретарским жетоном, и направились в большую залу, где и произошла кровавая баня. Тут Иена достал мерзостный гнилостный запах альвейгской магии, перебивающий все прочие ароматы лакрицы, гниющих тел, икры и крови, растекшейся озером под двумя обрубленными половинками Мареки-гуля. Охотник едва-едва сумел перебороть рвотные позывы, уже ощущая горький привкус желчи во рту.

   Благо, что просторную залу обдувал ветер сквозь окна, и запах не концентрировался в замкнутом пространстве. Иен был вынужден войти через дубовые двери только после минутной заминки, крепко зажав свой сверхчувствительный нос платком, промоченным эфирным маслом.

   – Я сказал, – закричал командир гардов, его лицо было свекольного оттенка. – Вон с места преступление, полиция тут не имеет никакой юрисдикции!

   – Они со мной, – сказал Иен, его голос звучал гнусаво, как при насморке. – Ну а вы, мистер...

   – Бенгт Эрвик, командир Экзархасской гардианы. А вы-то кто, позвольте узнать?

   Он показал ему секретарский жетон с выгравированной литерой "С":

   – Ауто-да-фер энсин Иен Маршак, и ведь это вы меня вызвали.

   Он осмотрел величественный зал, груды разорванных тел и гуля, прикрытого двумя простынями в разных концах помещения. Сходства меж гулем и генерал-губернаторшей не было практически никакого, за исключением орлиного носа и лежащего на ее раздутой шее-пузыре розы из слоновой кости на тоненькой цепочке, фамильного знака Хонканенов. Рядом с ее телом лежала лицом вверх бронзовая статуя прежней Мареки, худой женщины с кудрями волос на изящных плечах и овальным ригэсским блюдом лица. Иен чувствовал, как у него кружится от запахов альвейгской магии голова и снова подступает тошнота.

   – Ну и что вы можете сообщить? – нетерпеливо спросил командир Эрвик.

   – Акт гулификации, очевидно же, – желчно отозвался он и обратился к Ханне. – Ну, что ты можешь сказать по этому поводу?

   Ей было приятно, что Иен обратился к ней, это читалось на ее просиявшем лице. Иен стал к ней лояльнее после событий месячной давности, она это очень ценила, и он видел, как она старается изо всех сил не ударить лицом в грязь и показать на что способна.

   – Ее кормили кровью мага, затем пропустили кормежку через месяц, – ответила она сразу. – Значит, если с ней это случилось сегодня ночью, месяц назад она попробовала маговской крови, как раз в то же время, когда в городе начались беспорядки. Возможно, ей отравили еду или питье, для этого достаточно всего капли крови.

   – Точно так, – подбодрил ее Иен. – Мы можем побеседовать с альвейгой?

   Иену не хотелось еще и лицом к лицу видится с причиной его позывов тошноты, но дело – есть дело.

   – Мы поместили ее под стражу в одной из комнат, пройдемте за мной, – выговорил Эрвик и, поглядев исподлобья на Лоренсена и его полисменов, повел их по коридорам и лестничным пролетам.

   Они оказались у двери в гостевую спальню, ее охраняли двое молодцов с суровыми и серьезными лицами в киверах с имперским грифоном, плюющим языками пламени, он держал в когтях стрелу по форме зигзага и розу. Они были вооружены винтовками, алые мундиры рябили глаза. При их появлении, они даже не шелохнулись и смотрели в одну точку впереди себя. Эрвик распорядился, чтобы они открыли дверь в спальню, и тогда в многострадальный нос Иена ударил тошнотворный запах альвейгской магии, вследствие этого его чуть было не вырвало прямо на начищенные сапоги сторожей.

   – Да что с вами такое? – потребовал объяснений командир, недоумевая, отчего вдруг Иен согнулся в три погибели, и не пожелал войти в комнату.

   Он лишь отрицательно закивал головой и отошел в сторону, открывая неподатливое окно, чтобы глотнуть воздуха. Занавески заплясали, подхваченные весенним зефиром, его чувствительный нос настойчиво требовал передышку, и он понимал, что войти к альвейге не сможет. Он стал судорожно думать, как же поступить, и подозвал к себе Ханну:

   – Слушай, – проговорил в полголоса. – Тебе придется самой к ней зайти и обо всем расспросить.

   – Но... почему? – ее глаза азартно заблестели, но в голосе он слышал беспокойство.

   Он без слов ударил пальцем себе по носу, и она понятливо кивнула.

   Он остался со всеми в коридоре и, прикрывая платком нос, смотрел на комнату через открытый дверной проем, когда Ханна вошла туда. Это была богато обставленная спальня мебелью из красного дерева с позолотой на орнаментах и пестрящей сценами мифологии вышивкой на обивке диванных подушечек, атласно-белые стены были завешаны коврами-гобеленами, двухместную кровать упрятывал полупрозрачный полог из воздушной ткани. Альвейга в мешковатых вишнево-бардовых шароварах и в шапочке с бубенчиками сидела на полу в позе лотоса и медитировала, что-то бубня себе под крючковатый нос на своем языке. Когда Ханна подошла к ней, она сама замолчала и открыла глаза, воззрев на своего гостя с большим интересом. Иная была худа с белоснежно-молочной кожей, стягивающей скелет как одежда плечики вешалки. Волосяной покров полностью отсутствовал, немного вытянутый череп как яйцо, был гол, у нее были выраженные скулы, маленькие округлые уши, согнутые в самых кончиках, а черные как агат глаза стягивало дымчатое второе веко. Ее длиннющие и, на вид, ломкие паучьи пальцы украшали перстни с крохотными пауками в окаменевшей смоле и проволочные браслеты.

   – Здравствуйте... – неуклюже начала Ханна. Альвейга моргнула как ящерица и даже подняла уголки тоненьких губ в улыбке. – Я хочу с вами поговорить.

   – ...Паха ля ша кету раса туи, дитя человеческое, – прозвенела она. – Пауки шепчут, что сегодня разрешится давний спор... спор с самим собой одного несчастного существа и второго... Этот второй... он уже окуклился и ждет превращения, Тиаваль уже сплел вокруг него золотую нить.

   – Кто же это? – недоуменно спросила Ханна, поглядывая в сторону учителя.

   – Тот, кто все чует, – улыбнулась она. – Тиаваль, Великий хранитель Паутины душ, никогда не ошибается в своих пророчествах, милая.

   У Иена желудок сделал четверное сальто, облив дно пищевода желудочным соком.

   – Откуда вы знаете?

   – Говорю же, пауки нашептали, – хохотнула она и подняла ладонь вверх, по пальцам ее вниз спустился крохотный паучок на струнке паутины.

   На материке альвейги получили права еще до принятия закона о выдачи нелюдских грамот, их на содержание брали аристократы из-за их необычайных талантов в ювелирном деле. За их дары человечество не только никогда не пыталось истребить чужемирян, но и позволило жить альвейгам в роскоши на обеспечении своих богатых хозяев, передавая их по наследству из поколения в поколение, как реликвию и драгоценность. Они фактически бессмертны, обладают собственной магией и ясновиденьем.