Текст книги "Ядерные материалы"

Автор книги: Андрей Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

– Так ремонтируют машины в России? – прищурился один из стражей порядка.

– Да, и результат – налицо, – с вызовом сказал Забелин.

– Вы кончили ремонт? – поинтересовался сержант. – Тогда... уберите молоток в багажник.

– И пиво, – вставил его напарник.

– Вам, кстати, пишут тикет, – сообщил ему Борис. – Вы поставили свой "Форд" возле пожарного гидранта.

У патрульного автомобиля и в самом деле стояла расплывшаяся чернокожая дама в форменном коричневом кителе дорожной службы и старательно выводила какие-то каракули в своих служебных бумагах.

Внимание полицейских мгновенно переключилось на своего коллегу по соблюдению городского правопорядка.

Вспыхнула возмущенная перебранка, изобилующая агрессивной нецензурной лексикой.

Боря, сверкнув золотой фиксой, с довольным видом подмигнул криво усмехающемуся Забелину, уже не впервые наблюдавшему конфликт между "голубыми" так именовались городские полицейские – и "коричневыми" – специалистами исключительно по незаконным парковкам.

Это был антагонизм, чьи корни уходили в прошлое какого-то давнего конфликта служб, едва ли не каждодневно обменивающихся ныне друг с другом взаимными унижениями. Месяц назад Забелин наблюдал, как полицейскую машину едва не уволок штрафной буксир и офицеру, грозившему шоферу буксира оружием, пришлось, дабы отбить служебный транспорт, вызывать на помощь подкрепление, мгновенно заголосившее сиренами по всему Бруклину.

– Сваливаем, – сказал Боря, опуская капот. – Пока волки грызутся, овцам самое время в сарай под запор... Пошли ко мне, пропустим стаканчик-другой под селедочку в сметанке...

Усевшись за стеклянным столиком в гостиной, разлили по рюмкам ледяной "Абсолют".

– Значит, за твое новое назначение! – предложил Борис и, выпив, приложил к синяку на скуле новенький цент, взяв его из вазочки, заполненной мелочью.

– Чего случилось? – спросил, кивнув на синяк, Забелин.

– Да вчера... – неохотно поведал Борис. – Пассажиры...

– Грабануть хотели?

– Ну да... Два латиноса с ножичками...

– И на сколько влетел? – сочувственно поинтересовался Забелин.

– Влетел? Да хрен они угадали! Я же, ты знаешь, чего не люблю, так это платить! У меня, как платить, всегда чего-то с головой происходит, мысли путаются и никогда не получается... Но по фейсу они мне все-таки умудрились, паскуды...

– Ты к шишке доллар приложи, а не цент, – посоветовал Забелин.

– Зачем?

– Исчезнет в сто раз быстрее.

– Мысль, – сказал Борис равнодушно. – О, кстати, возвращаясь к ментам... Не знаю, кому они там помогают, но у меня, помню, когда еще в Одессе жил, квартиру обокрали... Так не то чтобы воров не нашли, а покуда протоколы заполняли и всякими кистями орудовали, чтобы отпечатки пальцев выявить, блок сигарет увели, три кассеты магнитофонные и шарф... И в тот же, представь, день, я в такси тогда работал, подвез одного патрульного, все честь по чести, бесплатно, а вышел он, я глянул – оп-па! – ручки стеклоподъемника нет, свинтил ее мент! Так и тут. Доят козлов отпущения, неуклонно увеличивая их поголовье! Из-за пива цепляются, а вот окажись ты где-нибудь в Гарлеме – попробуй до этих спасителей докричаться! Они туда и носа не сунут... Кстати, в прошлом году еду там – и вдруг колесо спустило. А запаска тоже пробитая. Вылезаю – ночь, ни одного фонаря, только луна светит, пустые дома, и тут целая делегация отмороженных "шахтеров" из-за угла выруливает. Ну, думаю, вот где будет моя могила.

– Так! – сказал Забелин с интересом.

– Вот и так! Я проявляю инициативу – бросаюсь к ним, как к маме родной, трясу руку ихнего вождя обкуренного, всячески выражаю радость и говорю, что прибыл сюда сегодня утром из СССР, попал в беду с колесом, но теперь душа моя поет, ибо эти люди, чье благородство просто высветляет их негритянские лица в кромешной тьме, уж наверняка бедному туристу с двумя долларами в кармане помогут! Они даже от такого напора одурели. Вождь почесал бейсбольной битой свой лоб и кивнул одной из "шестерок". И через три минуты, в течение которых я им дальнейшие комплименты произносил, "шестерка", представь, прикатила хорошенькое колесо. И тут банда безо всякого домкрата дружно мой тарантас приподнимает, меняет мне колесо, я жму лапу вождю, а он мне, значит, советует смущенно: дескать, ты больше в этом районе не появляйся, опасный, дескать, район... Я ему снова – на! – крайнюю признательность и лучшие характеристики, лесть ведь и глухие слышат, а он мне застенчиво так: чего это ты, кстати, насчет двух долларов-то упоминал?.. И знаешь, дал я ему эти два бакса, не стал кроить! От души дал, платил, как сам себе...

Забелин, механически улыбаясь, вздохнул. Подумал: "Вот твоя нынешняя компания – осколки бывшей Страны Советов, нынешняя нью-йоркская лимита, собранная магнитом ложной американской мечты... Сегодня магнит поменял полярность и выталкивает тебя в прошлое. И кто знает, может, вскоре увидишь ты в тусклом сером экранце монитора лежащую на дне лодку с твоим дружком Димой, и вспомнишь ее иной – стоящей, притопив китовьи бока, солнечным деньком у причала, и дружка жизнерадостного вспомнишь, чьи иссохшие останки, зеленые от радиации, разваливаются сейчас на таких же бирюзово фосфоресцирующих во тьме свинцовых сотах пола в реакторном отсеке, задраенном наглухо и навсегда..."

Внезапно ему показалось, что из этого морского похода он уже сюда не вернется, поход будет последним.

То ли от выпитой водки, то ли от нервного прошедшего дня к нему пришло впечатление, словно его настигла и теперь уносит от берега властная, горделивая волна. И вдруг показалось, будто он давно знал, что будет сидеть в этой гостиной в предчувствии, будто видит ее в последний раз, и захочет отказаться от плавания, от предложенной работы, а человек, сидящий напротив, скажет, что это глупость, а он будет упорствовать, что никуда завтра не пойдет, но, покинув этот дом, сдастся и отправится в проклятый офис.

– Завидую, – говорил Борис, вновь наполняя рюмки. – Мне бы кто предложил прошвырнуться по морям-океанам...

– А я вот думаю отказаться, – проронил Забелин.

– И дурак! Здесь хочешь сгнить?! У меня – ладно, гиря семьи на ноге, умею только баранку крутить, поскольку имею две левые руки и башку, в которой одни хохмы, да и те про себя самого... Я даже не еврей, а так... просто устал. А у тебя – профессия!

– Да поздно уже... – покривился Забелин. – Вышел запал.

– Ну, чувствую, ты устал больше меня... – Борис укоризненно покачал головой. – Тебе же серьезную протекцию устроили! Молчание – золото, слово серебро, а замолвленное словечко – брильянт! Отвергни его – обидишь солидных людей. А придешь к ним снова – они тебя пошлют... Иди, скажут, к господу богу, у него своих забот нет...

Забелин посмотрел в потемневшее окно.

– Пойду. – Тяжело приподнялся из кресла. Вновь ударила боль в бедро, спиралью спустилась ниже, кольцом охватив колено.

– Да погоди, жена придет, ужин сготовит... Посидишь между двух лиц противоположного пола с синяками на рожах, желание загадаешь...

– А ей-то как синяк пристроился?

– Да сплю беспокойно, двинул ей локтем... Шипит, говорит, теперь на работе не появиться, пудрится...

– Почему? Бьет – значит, любит. Или – ревнует, тоже неплохо.

– У нее другой аргумент, – вздохнул Боря. – Не ревнует – значит, уважает!

– Давно я уже позабыл такого рода диалоги, – сказал Забелин. – Но впрочем, сегодня с хозяйкой своей объясниться тоже придется...

– Относительно несостоявшегося брака по расчету? – спросил Борис.

– М-да, – буркнул Забелин, надевая пальто. – Жених уходит в солдаты, так что надейтесь и ждите, свадьба откладывается.

– Представляю восторг невесты, – сказал Боря. Поднявшись скрипучей деревянной лестницей, заваленной пакетами с мусором, на свой этаж, Забелин, открыв хлипкую входную дверь, сбитую из фанерных листов, вошел в коридор, куда незамедлительно выглянула невеста Нина.

Она уже собралась ложиться спать, и на ней был ситцевый халат, из-под которого выглядывала ночная рубашка.

– Ужинать будешь?

Забелин отрицательно качнул головой. Сказал, усаживаясь за обеденный стол в гостиной:

– У меня новости. Нашел работу.

– Прекрасно! – воодушевленно произнесла она, присаживаясь напротив него со сложенными на коленях руками.

Забелин размеренно поведал о предстоящем ему морском походе неопределенного по протяженности срока, отмечая, как на лице сожительницы явственно проступает унылое разочарование.

– Значит, – вывела она резюме, – вступив в гражданский брак в начале осени, мы прожили в мире и согласии до самого ее конца, так? Результат, достойный Книги рекордов. – В голосе ее звучал вызов.

– А что делать? – спросил он равнодушно. – Отказаться от работы и сесть тебе на шею?

– Я же сказала, что куплю тебе машину!

– Таксист – не моя специальность, – отрезал Забелин. Она поднялась из-за стола, нервно подошла к плите, включила под чайником газ и тут же его выключила, с силой крутнув обратно ручку регулятора.

– Почему-то только проходимцы мимо меня не проходят – подытожила с чувством. – В общем, все ясно: сделал дело – бабу с воза.

– И получил землетрясение в пять баллов. – Беспечно улыбаясь, Забелин встал, обнял ее за плечи.

От волос ее тянуло горьковатыми дорогими духами. Он почувствовал активную работу желез внутренней секреции – всех сразу, словно невидимый дирижер взмахнул палочкой и такой же невидимый оркестр грянул боевой марш.

– Да пошел ты! – зло оттолкнула она его локтем. – Нашел... дуру на общественных началах!

– Но, Нина...

– Ишь ты, умник! – Лицо ее исказила гримаса ненависти и отвращения. Запахнув халат, она, передернувшись от негодования, отступила от него к стене. – Решил хорошо устроиться! Дуру нашел! Ага! Поцелуй меня в задницу!

– С удовольствием! – оживленно отозвался Забелин. Не найдя подходящей для ответа колкости, она яростно выдохнула воздух через нос – и скрылась за дверью своей комнаты, щелкнув задвижкой запора. Затем дверь открылась вновь, и последовало напутствие:

– Обращайся в Красный Крест, там все бесплатно! – После чего вновь сработала задвижка.

Забелин, посмотрев в настенное зеркало, озорно себе подмигнул, подняв кверху большой палец.

Что же... Вот он, оскал капитализма. Вот те клыки, которые рано или поздно вцепились бы ему в горло. Избежал-таки. Сумел.

И выбор теперь стал очевиден и прост: отныне он живет в своей комнате, спит на бугристом матраце старой кровати, очевидно, притащенной сюда с какой-то негритянской помойки, завтра идет на работу и начинает потихонечку собирать походную сумку.

Все в порядке, капитан! – шепнул он себе под нос, пытаясь удобнее устроиться между выпирающими пружинами своего сиротского ложа и вспоминая удобную, в полкомнаты, постель разобиженной на него хозяйки. – Именно в полном порядке, как при боевом расчете! Туман рассеялся, орудия противника стали видны отчетливо расчехленными... А вот бы влип, а?!

КАМЕНЦЕВ

Сначала было ощущение солнца, покоя и воздуха с щемящим, чуть горьким ароматом каких-то цветов, чей высохший букет стоял в вазе у изголовья.

Он раскрыл глаза.

И тут же, охваченный внезапным страхом, судорогой перехватившим горло, подскочил на постели, замер, одичало глядя на ведущую в комнату дверь.

Внизу явственно звучали голоса – мужские, грубые.

Неужели нашли? Неужели кто-то увидел, как он забирался в этот дом, и сообщил в милицию?

– Ни фига у тебя, капитан, тут нет, ни поленьев, ни пилы... – донеслось приглушенно. – В лес надо было заехать, говорил же! Зацепили бы за трос какое-нибудь бревно поядреней...

– У котла посмотри, сбоку, – откликнулся второй голос.

– И там – хрен ночевал!

– Значит, прошлый раз все пожгли. Ну и хрен с ним! У соседа возьмем, он тут главный специалист по шашлыку... Нальем ему, всего и делов!

Каменцев, надев старые разбитые ботинки, стоявшие в углу комнаты, прибрал за собой постель и, осторожно приоткрыв чердачную дверь, проскользнул в спасительный полумрак, присев на жесткий засып керамзита.

Утер со лба испарину, глубоко дыша, постарался утихомирить трепыхающееся сердце.

– А хлеб-то ты взял? – продолжил голос, принадлежавший, видимо, приехавшему к хозяину дома гостю. – Э-эх, кирпич, а не хлеб! И нож у тебя ни хрена не режет... А-а, другой стороной надо...

Затем послышался третий голос – в дом заглянул сосед.

– Петрович, – сказал хозяин, – вот, знакомься, мой начальник – Антон Евсеевич... Решили, понимаешь, отдохнуть, подсоби с шашлычком...

– Отчего ж... Мангал-то в сарае?

–Ага, вот ключ...

– Сева, ты с техосмотром-то мне поможешь? Осень, срок выходит, а мне бабку с внуками в город отправлять...

– Да привез я тебе талон, не боись!

– А печать? У меня ж техпаспорт старого образца...

– И печать забабахаю, она в бардачке у меня... Ты давай с шашлыком шустри, я только с дежурства, голодный, что твой цепной пес!

– А чего не был-то так давно?

– Служба, Петрович, служба...

Голоса стихли.

Каменцев, подобравшись к чердачному пыльному оконцу, выглянул во двор. Увидел лысоватого сутулого старика в рабочем комбинезоне – видимо, искомого Петровича – и двоих мужчин в черных милицейских куртках из кожзаменителя капитана и подполковника. За штакетником забора стоял бело-голубой гаишный "жигуленок".

Вскоре в мангале заполыхали сухие березовые дрова, горький дымок полетел в чердачные щели, и Каменцев, глотая слюну, думал, что ему вновь повезло, ибо приехавшие развеяться на природу гаишники, застань его врасплох, едва ли пригласили бродягу, позаимствовавшего из гардероба вещички, разделить с ними хлеб-соль и водочку с пивом.

Милиционеры пировали до позднего вечера.

Наконец вдребезги пьяный Петрович, нелепо выбрасывая ноги, зигзагами двинулся к своему дому, оставив настежь распахнутой калитку, а стражи порядка после его ухода еще с час усердно прикладывались к стаканам, и с улицы в дом их загнал лишь начавшийся дождь.

Милиционеры переместились в комнату, включили телевизор, звук которого то пропадал, то внезапно прорывался, но скверный прием передач дачников не волновал, ибо они всецело посвятили себя горячему обсуждению вопросов профессиональной деятельности.

Слушая беседу представителей власти о служебных делах, а вернее, злодеяниях, Каменцев чувствовал, что его коротко остриженные тюремным парикмахером волосы ощетиниваются колким бобриком – кого, по его мнению, и надо было сажать, так это находившихся рядом с ним бандитов с погонами. Пожизненно, на особый режим.

– Да говорил я с братвой об этом "БМВ"! – доносился голос капитана. – Со стоянки его проще стырить, чем с улицы. Пришел ночью, дал сторожу в репу – и спокойно окучивай все эти сигнализации и запоры. Мне главное, Антон Евсеевич, чтоб твои "отвертки" все грамотно с номерами устроили...

– Чего за "отвертки"?

– Ну это... мастера! Квалифицированно чтоб все перебили... Ты – гарантия моей безопасности, учти!

– Я тебе чего, гондон?

– Ты неправильно понял...

– Чего неправильно? Если б не я, стоял бы ты на обочине, СО измерял, проктолог, бляха-муха! А теперь вон – квартиру купил, на острова всякие отдыхать ездишь, о даче этой уже и забыл...

– Но Гошку-то хлопнули!

– Потому как языком трепал... Наливай давай!

– А в свидетельстве о смерти чего написали? Инсульт?

–Ну.

– Пуля в башке – и инсульт?

– А чего пуля? Тоже... нарушение мозгового кровообращения...

– Ну, ты юморист, Антон Евсеевич...

Звякнули стаканы. Затем собутыльники, спотыкаясь и падая, разделись, и через считанные минуты до Каменцева долетел отчаянный храп.

Храпели в унисон, но, когда дуэт распадался и один из собутыльников замолкал, собираясь с новыми силами, другой вел на последнем дыхании высокую партию, что, обрываясь, тотчас подхватывалась вновь зачинаемой низкой.

Выждав с полчаса, Каменцев спустился на первый этаж, неся в руке башмаки и осторожно ступая по деревянной лестнице.

В комнате, где спали уморенные водкой дачники, горел свет. На полу валялась разбросанная форма.

Светил серым экранцем старенький телевизор – величайшее открытие техники, сумевшей перевести атмосферные помехи из категории слышимости в их наглядную видимость.

Преисполнившись отваги и, одновременно, жгучей ненависти к храпящим подонкам, Каменцев, углядев в углу прихожей топор, поставил его у двери комнаты, поближе к себе, скинул гражданскую заимствованную одежду и быстро переоделся в форму подполковника.

Воспользоваться ударной силой обуха – очнись кто-либо из спящих – слава богу, не довелось: менты почивали беспробудно и самозабвенно, как медведи в зимней берлоге.

Он забрал бумажники, набитые крупными рублевыми и долларовыми купюрами, прихватил удостоверения, ключи от машины, а затем, выключив телевизор и свет в доме, вышел во двор.

В темноте тускло отсвечивали лужи. Уплывал в мглистую черноту неба дым из намокшего ржавого мангала.

В прогалине разомкнувшихся туч выступил бок огромной луны, озаривший густо летящую морось.

Полыхнула над огородами молния, осветив на миг фотографическим светом качающиеся под ветром подсолнухи и дрожащую листву яблонь.

Он завел гаишную машину и покатил к трассе.

Проехав с полсотни километров, свернул, ориентируясь на указатель, к областному центру.

Машину бросил на стоянке у вокзала.

Два патрульных сержанта с автоматами, покуривавших у входа в зал ожидания, небрежно козырнули ему.

Через пять минут Каменцев, стоя у вагонной подножки, уже кокетничал с проводницей, отлучившейся из вагона за водкой. А вскоре сидел в ее купе в компании собравшихся, дабы отметить чей-то день рождения, раскрасневшихся от выпитого железнодорожных дам: мужиковатых, с широкими бедрами, толстенными ляжками и гостеприимными грудями.

В купе душно пахло дешевой парфюмерией и горячим женским потом.

Дамы уговаривали его – офицера милиции, следующего в срочную командировку, – непременно с ними выпить и уверяли со смехом, что с пути ему все равно не сбиться, и если, мол, развезет, то его все равно довезут.

Пришлось пригубить рюмку, закусив огурчиком и копченой куриной ногой.

В полночь поезд прибыл в Москву.

Остановив "левака", Каменцев покатил в Сокольники.

Машина проехала мимо злополучного места, где некогда, в иной, как казалось теперь, жизни, произошла у него стычка со злополучными патрульными; далее узрелась знакомая белая башня родного дома, куда уже не было возврата и где его никто не ждал... Кроме засады разве.

Сейчас же он направлялся по тому адресу, который едва ли мог быть известен розыскникам.

Впрочем, теперь Каменцев не особенно их и боялся. Отныне в московских капиталистических дебрях беглый преступник, не проявляй излишней криминальной активности, мог скрываться годами, а вернее – просто жить на съемной квартире, ездить на автомобиле и даже заниматься бизнесом.

Огромный город, заполоненный пришельцами со всей страны, лишенный прежнего полицейского контроля над населением, признавал только одну власть власть доллара, и с ним, зелененьким, можно было спокойно существовать, находясь и во всероссийском, и в международных розысках. Главное – с трезвой головой, а если с нетрезвой – то исключительно за замками дверей собственного дома.

Эту истину Каменцев уяснил лучше некуда.

Не без труда припомнив комбинацию цифр, он нажал кнопки кодированного замка на тяжелой стальной двери и вошел в парадное старого московского дома, досадуя, что не позвонил из метро в спасительную, как он полагал квартиру, где жила его подруга Надежда.

Они познакомились лет пять назад – Надя, профессиональная переводчица, некогда окончившая аспирантуру университета, давала уроки английского, и Каменцев был одним из ее малочисленных учеников.

С уроками дело у Надежды не заладилось: педагогом она была неважным, да и конкуренция знатоков новомодных методов и всякого рода специальных программ отбивала значительную часть клиентуры, а потому попросилась она на работу к Камен-цеву, но и в его фирме продержалась тоже недолго, не имея ни малейшей склонности ни к бизнесу, ни к привычке корпеть день-деньской на службе.

Жила Надя за счет "спонсоров" – в основном иностранцев, нанимавших ее время от времени то в качестве переводчицы, то дамы сопровождения, а то и попросту шлюхи. Правда, шлюхи дорогой и капризной – Надежда была амбициозна, цену себе – эффектной, стройной брюнетке – знала, и уж если ложилась с кем-то в постель, то либо по взаимной симпатии, либо по крупному расчету.

Они были друзьями: Каменцев едва ли не каждый день заезжал к ней на чашку кофе, она же, всецело доверяя его советам, обсуждала с ним нескончаемые несуразности личной жизни, и через год знакомства они стали близкими людьми, причем – без постели, хотя однажды Каменцев все-таки Надежду соблазнил, чему впоследствии и сам был не рад: все получилось быстро, скомканно и в общем-то, можно сказать, никак.

Он был смущен, раздосадован, а она, чмокнув его в лоб, сочувственно обронила: "Знаешь, нам, пожалуй, лучше без этого... Мы же с тобой два закадычных приятеля, а потому это похоже на какой-то гомосексуализм..."

Ему оставалось лишь тяжко вздохнуть, отведя глаза...

Каменцев позвонил в дверь.

– Ты?!. – Она, тряхнув головой, словно после дурного сна, изумленно моргала, глядя на него как воистину на милиционера, пришедшего с обыском.

– Я, я, – торопливо произнес он. – Ты одна?

– Входи. – Она пропустила его в прихожую. Затем, всплеснув руками, сказала обреченно и весело: – Ты сбежал!

– Да, – в тон ей отозвался он.

Она кинулась к нему на шею, обхватив щеки ладонями, крепко поцеловала в губы. Затем, сняв с Каменцева фуражку, провела рукой по коротко остриженным волосам.

– Боже, ты действительно выглядишь как уголовник.

– Мне некуда деться, – озабоченно доложил он.

– Это я уже поняла. – Прошла на кухню, раскрыв холодильник, зазвенела тарелками. Крикнула: – Снимай с себя эту милицейскую шкуру – и марш в ванную. Там синий халат висит – как раз твой размерчик.

Он с наслаждением пропарил тело под горячим душем и, запахнувшись в толстый свежевыстиранный халат, сел за кухонный стол, где увидел – о, чудо дивное! – салат оливье, свежие помидоры, ноздреватый сыр, зелень и масленые ломти семги.

И всплыли в памяти мятые алюминиевые миски с жиденькой крупяной баландой...

– Ну, спешу услышать историю с географией, – сказала она, присаживаясь рядом.

Каменцев поведал о побеге, ночевках в степи, рассказал о даче и угнанной машине...

– Ты знаешь, почему мне всегда нравился? – спросила она. – Потому что авантюрист, и с тобой – не соскучишься! Ты и в бизнесе этом своем продуктово-курином все равно авантюристом был... Но тогда тебя среда давила законопослушная, а теперь – полный простор для деятельности...

– Ну, спасибо, – хмуро кивнул он. – Утешила. – Поднял на нее усталый взгляд: – Что с семейством моим, не в курсе?

– Ну... Все новости тебе известны. Людку твою начали доставать кредиторы с бандитами, потом этот ее отъезд в Штаты по твоему, как она мне по телефону сказала, настоянию...

– Все правильно.

– Ну вот. Если номер ее американского телефона помнишь, позвони...

– Позже, – сказал он.

– И какие творческие планы у вас, гражданин беглый каторжник?

– Побегу дальше.

– Куда же дальше-то?

– В Штаты. – Он усмехнулся. – Широкий я парень, нет?

– Да уж куда там с добром деваться, как моя бабка говаривала!

– Паспорт надо "левый" сделать и визу, – продолжил Каменцев. – Есть концы?

– Вообще-то имеется один типчик, – задумчиво произнесла она. – Делает паспорт моряка. Чтобы машины для льготной растаможки ввозить. Я через него тут паре знакомых ребят устроила документы, даже заработала на этом чуток...

– И сколько такой документик стоит?

– Пять тысяч.

– Звони, найду я пять тысяч.

Она, будто что-то припомнив, сокрушенно всплеснула руками:

– Ох, дура! Как же я забыла...

– Что забыла?

– Типчик этот, Геннадий, – квартирант Володьки Крохина. Ну того, из Эмиратов. А ты же ему четырнадцать тысяч должен... Володька мне звонил и, как узнал о твоей посадке, просто-таки впал в ступор... А денежки эти, конечно, тю-тю, да?

– Вестимо, – меланхолически подтвердил Каменцев.

– Тогда с Геной торопиться не стоит...

– Да я никуда не тороплюсь, – невесело рассмеялся Каменцев. – У меня сейчас дел меньше, чем у пенсионера. Как ты-то? Замуж еще не собралась?

– С кем спать и без того есть, – отмахнулась она, – а вот чтобы было с кем проснуться – это, знаешь ли, задача неразрешимая, по-моему. Слишком испортила меня самостоятельность. Да и сама жизнь... А вообще-то ты прав, я уже женщина непреклонного, так сказать, возраста, пора бы подумать об учреждении совместного предприятия семейного типа...

– А занимаешься чем?

– Честно? – Вытащила из пачки сигарету, закурила, выдохнув дым к потолку. – А... путаню понемногу! Японец сейчас у меня... Вчера в Токио укатил, через неделю вернется. Сумасшедший... – Она рассмеялась снисходительно. – Два часа ползает как гусеница, гладит, шепчет... А основное дело происходит в течение пяти секунд. И – очень он переживает, когда я не стенаю страстно. В самый интересный – его, конечно, имею в виду... так вот, в самый интересный момент он мне приказывает... ну, по-русски он слабо... Приказывает: "Голос! Голос!"

– Значит, ты все по иностранцам...

– Ну а чего русские? Как мне тут одна импортная блядь сообщила, трахают как звери, а платят как дети! А я ж еще и ленивая... Вчера звонит один французик – приезжай, мол, а я лежу на кроватке – пресс подкачать хотела... ну, чувствую, и ноги не поднимаются, и рука болит – поскользнулась тут и на локоть упала... А ведь его же и гладить надо! – Она шмыгнула носом, выдернув салфетку из стаканчика, посетовала, сокрушенно качнув головой: – Если б не сопли красота бы замучила!

Каменцев рассмеялся. Сказал:

– Все же люблю я тебя... Легко с тобой.

– Тебе так кажется. И насчет "люблю", и насчет "легко". – Она встала из-за стола. – Пошли, застелю ложе.

Они прошли в спальню, и тут он решительно обнял ее, притянул к себе, поцеловав в нежную шею.

– Миленький, – она попыталась оттолкнуть его, – мы же давно обо всем договорились... ну зачем? Я, конечно, понимаю: воздержание у тебя просто смертельное, и вообще дружба дружбой, а эрекция эрекцией...

– Ну а тогда к чему разговоры? – Он просунул руку в прорезь ее халата, нащупал застежку бюстгальтера.

– К тому, что мы – друзья...

– Любовь – это тоже дружба, – возразил он. – Причем настоящая, не знающая никаких границ...

– Но ведь у нас же ничего не вышло тогда... – слабо запротестовала она. – Или жена в глазах стояла?

– Вот именно, милая. Все равно как девственность терял, как в первый раз... А в первый раз результат всегда слабенький... – улыбнулся он, целуя ее в грудь. – А вот дальше все идет как по маслу.

Он уложил ее на кровать – уже сдавшуюся, обнаженную.

– У меня нет никаких... ну, этих...

– Да хватит развивать насчет презервативов, – сказал он, отбрасывая в сторону одежду. – Ты девушка чистоплотная, а я человек семейно-тюремный. И знаю, кстати, об этих изделиях немного. То есть в курсе, какой они формы, из чего сделаны и для чего в принципе предназначены. Но вот насчет всего остального, что характеризуется как нюансы практического значения, могу рассуждать весьма отвлеченно, как полный профан...

Закрыв глаза, она закинула назад руки. И – застонала, плотно обхватив его бедра ногами. Он почувствовал блаженную, восхитительную близость, погружаясь в жар ее плоти...

Все действительно получилось, и уснули они лишь под утро.

– Люблю тебя, – совершенно искренне прошептал он, проваливаясь в сон.

– Любовь вечна, – отозвалась она со вздохом. – Но вот партнеры меняются, в чем и беда...

ВЛАДИМИР КРОХИН

Три дня он предавался восхитительному безделью, наслаждаясь комфортабельным номером с климатической установкой, изысканными трапезами в уютном ресторане отеля, где над столиками нависали опахала тропической флоры, и плескался то в теплом океане, то в прохладном бассейне.

Подумывалось и о целесообразности курортного романчика, тем более, лишь мельком обозрев пляж, он пришел к выводу, что работы в данном направлении край непочатый и, возьмись за нее всерьез – будешь трудиться, забыв об отдыхе!

В отеле обитала публика, никакого отношения к мешочникам, бегавшим по Дубаю, не имевшая: множество одиноких респектабельных дам различных возрастных категорий, основной из которых была "слегка за сорок", благополучные бизнесмены из России и из сопредельных республик, а также бандиты, ведущие себя здесь, на отдыхе, подобно джентльменам из английского клуба – сдержанно, с достоинством и предупредительно-отчужденно по отношению к иным отдыхающим.

В отеле то и дело мелькал знакомец Крохина, местный временный резидент Вася, – молодой человек лет двадцати пяти, предлагавший постояльцам свои услуги знатока местных торгово-закупочных точек и злачных мест и настырно набивавшийся на приглашение в номер, дабы отметить знакомство наверняка имеющимся у свежеприбывшего соотечественника крепким спиртным напитком.

Знакомства с Васей и с его липкими предложениями из российского населения отеля избегали лишь бандиты кавказских национальностей – их Вася опасался. А многие из расслабленных бизнесменов "попадали", тратясь на такси и ужин для местного гида-общественника. Правда, слово "гид" по окончании -знакомства произносилось с иной, как был уверен Крохин, гласной буквой...

В течение тюремной отсидки Крохина Вася около недели пребывал с ним в одной камере, куда угодил за преступление довольно серьезное: ехал на машине с девочкой-челночницей, а на светофоре какой-то араб – из зависти, вероятно плюнул ему на капот.

Дабы не терять достоинства перед дамой, Вася покинул машину – и врезал арабу по морде, что означало, по его же словам, – приплыть к каторжному причалу и привариться к нему всеми якорями!

Однако уже через неделю Вася вышел на волю и дело замяли.

Парень был прыткий, циничный, скользкий, как налим, а потому Крохин заподозрил, что сокамерник договорился с властями, предложив определенные интеллектуальные услуги. И теперь, судя по тому, что Васю не трогала служба безопасности отеля, обычно настороженно относящаяся к чужакам, стал он человеком с определенным секретным статусом, старательно отрабатывающим запеченный из плевел – то бишь ядовитой пшеницы – хлеб контрактного меркантильного стукача.

Увидев Крохина, сдающего ключ портье, Вася явно и всерьез озадачился, видимо, размышляя, не появился ли в "Холидей Инн" его дублер, а потому в силу, очевидно, конспирации, здороваться с бывшим сокамерником, должным, по его соображению, мыслить точно в таком же направлении, не стал.

Некоторое время они толклись в холле, преодолевали взаимную неприязнь, различной, правда, природы, но одинаково соображая: "Подойти – не подойти?" – и наконец Крохин решил: "Ладно, чего уж там..."

– О! – воскликнул он, будто только сей момент заметил Василия. – Ты?!