Текст книги "Ядерные материалы"

Автор книги: Андрей Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Дверь раскрылась, он увидел араба, ответил на его испытующий взгляд рассеянной улыбкой, и тот, решив, вероятно, что звукоизоляция помещения вполне достаточна, снова прикрыл дверь.

Придя в свою каюту и основательно хлебнув виски, к которому, как он понимал, уже органически пристрастился, Крохин задумался над своей дальнейшей судьбой.

Итак. Он действительно был никем. Его попросту использовали и теперь хранили как кисть после побелки – вдруг пригодится чего подмазать?

После организационной суеты в Москве, переговоров в министерстве, хлопотах в порту и, главное, проведенной совместно с Егоровым аферы с контрабандой его вполне могли уволить без выходного пособия, однако взяли в плавание, где он был бесполезен, как валенки в тропической Африке.

Зачем же его взяли? Чтобы утопить, как свидетеля переправки контрабанды? Или в расчете на рабство?

Далее. Что явилось причиной пропажи штурмана? Стихия? Едва ли. Осмотрительный и опытный моряк, ступив на палубу, едва ли мог повести себя как неумеха и растяпа.

Сомнениям не было конца.

Отчего араб захотел оставить Уолтера без связи? И отобрал – кстати, сразу же по своем прибытии – и его, Крохина, телефон?

Чем, наконец, вызвано срочное прибытие спонсора на борт?

Безответные вопросы возникали один за другим, вселяя безнадежность и страх.

Он ощущал себя одиноким, преданным, отработанным, как печная зола.

Хотелось поделиться своими мыслями и переживаниями с Каменцевым, но прошлый партнер по бизнесу, затаивший обиду, в своем озлобленном неприятии Владимира был категорически и вызывающе неприступен.

Оставалось положиться только на Сенчука, открывшего ему глаза на вероятную опасность пребывания на борту "Скрябина" в качестве посвященного в преступление изгоя.

Симпатии в Крохине старпом не вызывал. Высокие порывы души, как полагал Владимир, были ниже достоинства морского жестокого волка, чья грубая внутренняя сила унизительно подавляла волю и требовала безусловного подчинения, противиться которому не было ни возможности, да и ни желания, впрочем.

Одновременно в старпоме, ставшем невольным партнером – мудрым, хладнокровным и изворотливым, Крохин чувствовал и свою защиту.

Он признался себе, что действительно слаб, представляет собой жертву и теперь необходимо найти поддержку и даже, если угодно, надежного хозяина, коли холуйство, как и алкоголизм, вошло в устоявшуюся привычку.

Попутно в нем с каждым днем укреплялась мысль о том, чтобы покинуть судно в Америке, где и остаться, продолжив пытать судьбу скитальца-авантюриста.

Но до Америки еще предстояло добраться, каждодневно рискуя шкурой, способной бесследно кануть в глубинах Атлантики по прихоти проклятого араба. А с нынешней жизнью, какой бы жалкой она ему ни казалась, как бы он ни презирал и ни оплакивал ее, расставаться Крохин категорически не желал.

Между тем "Скрябин" миля за милей двигался к юго-западу.

Уже потеплели морские ветра и повеселела вода, сменив свою ледяную оловянную оторопь на живые бирюзовые краски, а мутное северное солнце, словно увлекаемое вслед, становилось ярче, и небо – голубее и выше.

Крохин по-прежнему бестолково маялся на своем адъютантском стульчике, изредка бегал по судну с мелкими поручениями араба и старался экономно расходовать внушительный запас спиртного, предусмотрительно и хитроумно протащенный на судно в контейнере с контрабандой.

Вскоре ему удалось подслушать очередной разговор между арабом и капитаном, и разговор этот поверг Владимира в беспросветную тоску.

– У Бермудских островов, – сообщил араб капитану, – к нам подойдет яхта с нашими людьми. Они доставят новые винты и все необходимое.

– То есть в Америку мы не заходим? – спросил капитан.

– А что там делать? У нас все есть: продукты, вода, горючее... И абсолютно нет времени... Наш товарищ в руках врага, и враг будет с ним беспощаден. К тому же я говорил со старшими... Они очень недовольны нами. Очень! Они считают нас... вы поняли кем?..

– Да-да, – грустно поддакнул капитан. – Мне ставить в известность о наших планах помощников?

– Не надо, – сказал араб властным голосом. – С информацией вообще не стоит торопиться. К тому же у меня появились дополнительные соображения... Но о них – позже. Я просто боюсь сглазить... На судне происходит невесть что! До сих пор не могу взять в толк, куда делся штурман!

– На судне есть диверсант. Или диверсанты... – хриплым и мертвым голосом, от которого захолонуло нутро Крохина, произнес капитан.

Возникла какая-то двусмысленная, зловещая пауза. Затем, не сподобясь на комментарии, араб устало произнес:

– Один из них, я полагаю, уже выявлен. Но не насторожите его, поскольку крайне важно выявить всех...

"Что за "диверсант"? – мелькнула в голове у Крохина испуганная мысль. И что за товарищ, попавший в руки врага? Какие еще "старшие"?"

– А может, убрать всех чужаков? – предложил капитан. – Радикально! И конец всем сомнениям?

– Повторяю: я не люблю спешить, – размеренно ответил Ассафар. – Тем более лазутчики могут быть в составе самых проверенных и надежных. Ведь как ни грустно, но продают в большинстве свои... А что эти чужаки? Сенчук? Да, он не нравится мне, но у него была масса возможностей донести на нас еще до начала плавания. То же и этот... Крохин. К тому же Сенчук – необходим. Как и Забелин. Забелин, кстати, инвалид, он крепится, но едва ходит... Вероятно, у него серьезные проблемы с позвоночником. И ни на какие подвиги он не способен. Во всяком случае, если бы он попытался поднять гребной винт батискафа, то уже бы не разогнулся... Филиппов послушен, его сын у наших друзей. Когда он пойдет на поправку, надо организовать связь с Чечней, это будет хорошим стимулом для любящего отца.

– Я получил сообщение... – сказал капитан. – Парень сумел сбежать, когда подошли русские войска...

– Н-да? Жаль. Но это, в конце концов, уже непринципиально. Филиппов прекрасно довольствуется прежними гарантиями. Усильте контроль за нашим гостем из МЧС, это шпион. Его надо лишить связи с берегом, пришла пора. И посмотреть, какие он предпримет действия.

– Это несложно.

– Ну а насчет доктора...

Звякнул телефон внутренней связи.

– Вас зовут на мостик, – сообщил Ассафар капитану. – Идите.

Владимир вновь поспешил зарыться в бумаги, напустив на лицо безмятежное равнодушие, дабы не вызвать никаких подозрений босса, способных, в чем он теперь ни на секунду не сомневался, стоить ему головы.

С отчаянием понимая, что до Америки уже не добраться и предстоит, изнывая от страха, невесть сколько качаться на волнах, в лучшем случае прибыв в итоге в порт приписки, он двинулся в каюту старпома, уверенный, что подслушанный тайный разговор руководства Сенчука наверняка заинтересует.

Сенчук, открывший ему дверь, предавался, судя по лежавшим в изголовье дивана подушке и фразеологическому словарю американизмов, изучению тонкостей заокеанского британского языка.

– Мне надо с вами срочно поговорить! – нервно произнес Владимир прямо с порога, и голос его предательски дрогнул.

Сенчук, заговорщически сузив глаза, поднес палец к губам.

Затем, заперев дверь, достал из объемистого кожаного портфеля какой-то прибор, похожий на бытовой стабилизатор напряжения, и включил его в сеть.

Зажглась зеленым глазком контрольная лампочка.

– Полезная штука! – произнес старпом, одобрительно глядя на прибор. Называется – генератор белого шума. Как мне объяснил один ученый хмырь, выделяет весь спектр частот – от самых низких до самых высоких, и наша болтология в них – как вопли упавшего за борт при хорошем шторме. Не знаю, просунуты ли в мой закуток чьи-то длинные уши, но предосторожность, как говорила моя матушка после очередного моего злостного хулиганства, позволяет избегнуть последствий... Ну, слу-щаю вас, мой верный друг! Можете говорить, как на исповеди у римского папы, даже надежнее.

– Вероятно, – сказал Крохин, – мне действительно придется вести себя именно так.

Сенчук выслушал его рассказ не перебивая, с посерьезневшим, даже угрюмым лицом.

– Значит, безвременно покинувший нас коммерсант чего-то раскопал, подытожил рассудительно. – Так я и думал! – Он озабоченно походил по каюте. – У Бермуд, говоришь, подойдет к нам яхта? Та-ак! Вот где, оказывается, будет распаузка!

– То есть?

– То есть частичная разгрузка судна. И наш "контрабас" перекочует на другой борт.

– А мы куда? В воду? – спросил Владимир. – С камнем на шее?

– Зачем тратиться на всякие громоздкие излишества? – сказал Сенчук. – Не в тихой же заводи под грустной ракитой утопят! Дадут пинка в зад – и, считай, ты уже в морском раю!

– Так что же делать?! – нервно воскликнул Крохин.

– Ты не переживай, – сказал Сенчук, доставая рюмки и бутылку коньяку. Я бесплатно не умираю. И если будешь держаться возле Георгия Романовича, дорогого твое утопление будет стоить злодеям! Но держаться за меня, Вова, надо как за фал, скинутый тебе за борт! Отпустишь его, станешь вечным водолазом. Теперь – так. В отличие от басурманина твоего шербета с рахат-лукумом на обед и завтрак я тебе обещать не стану и виды Палестины в волшебном фонаре в качестве жизненных перспектив перед взором не раскину. Однако выбраться из волчьей ямы помогу. Условие одно: твоя верность, моя честь. Если, – уточнил, – перелопатить таким образом один афоризм, травленный на хорошей немецкой стали... К нему добавлю собственный: двойная жизнь – она короткая... Усекаешь? То есть – за двумя зайцами погонишься, от обоих по морде схлопочешь...

– Я готов с вами... – Крохин набрал воздух для проникновенного уверения в своей безусловной надежности и тут же, теряясь в словах, бессильно выдохнул его через нос.

Пристально глядя ему в лицо, Сенчук не без сарказма спросил:

– Бандитик-то этот, дружок твой, Игорь, наверное, шлепнул тебе, кем я работал, когда был социально приличным человеком?

– Ну... в КГБ, да...

– А араб вроде не в курсе?

–Нет.

– Значит, и тут у него срывы. Неважная проработка кадров. Впрочем, что в этом мире есть идеального? Только газ, да и то в учебнике по физике. Ну вот. Хочу тебя просветить. Со всей присущей мне откровенностью. Кто ты и кто я? Отвечу: ты – мой агент, а я – офицер. Агент, вопреки твоим интеллигентским представлениям, вовсе не обязательно, что стукач. Это помощник. Подносчик патронов стрелку. Патронами этими, вовремя поднесенными, в первую очередь уничтожаются враги умного агента. Запомни, а если нечем, то запиши. Теперь. Глупый агент томится той мыслью, что он – не стрелок. Но не ведает, что на стрелка надо учиться. Всю жизнь, каждый день сжигая патроны.

– Ваша главная роль в нашем тандеме моего самолюбия не затронет, сказал Крохин. – Более того – мне даже так много удобнее.

Сенчук вальяжно откинулся на спинку дивана. Спросил:

– И как же, друг Вова, поведай, ты, журналист вроде, дошел до жизни такой?.. Сидел бы себе на теплом стульчике в какой-нибудь газетенке, вокруг верстки, ножницы, карандашики... "Жигули" под окном. А если бы взятки брал, то, глядишь, и "Мерседес"...

– Я никогда не брал взяток! – запальчиво поведал Крохин.

– Ну и дурак, – ответил Сенчук спокойно. – Брал бы – не качался сейчас по волнам, надлежащую, как в песне поется, для себя выбирая.

Крохин одним нервным глотком осушил рюмку. Сказал:

– Я, Георгий Романович, может, и взаправду дурак! Но и карандашики, и стульчик, и машинку под окном – все это я давно прошел! Кстати, насчет взяток... Ну это и не взятки, в общем... Подачки скорее. И неинтересно мне это! Вы спросите, а интересно ли рисковать жизнью, тяготиться неизвестностью и болтаться в пространстве? А я отвечу: да, коли так суждено! Пойду ко дну значит, проиграл! А выберусь – ни о чем не пожалею, не зря все было! Что мне этот кабинетик и "Жигули"! Я тут попробовал годы, в них проведенные, вспомнить. И что? Пусто-а... Какие-то отрывочки... Пресмыкание перед главным, обязаловка, идиотские планерки, одна на другую похожие, беготня за грошами... И так – день ото дня. Существование. Работа на информационный унитаз. Какое в этих днях отдохновение было? Бабы и водка. Из-за баб, скрывать не стану, жена ушла к другому, благонравному и высоко и правильно ее оценивающему. А я поотдыхал от супружеской жизни, от соплей ребенка и тещиных взвизгов, да и понравилось, представьте, мне так вот постоянно отдыхать...

– Тем более исполнен завещанный долг, – вставил Сенчук. – Потомка отстрогал.

– А если хотите, то и так! – Крохин помедлил. – А что у вас... в семейном, так сказать, плане?

– Что у меня? – задумчиво выпятил нижнюю губу Сенчук. – Да тоже ничего сенсационного... Программа воспроизводства потомства выполнена, ныне приблизился к возрасту, когда надо менять женщину с прошлым на девушку с будущим. Банальная дурь. Неизбежная, как аденома простаты. Посему лучше вернемся к твоей персоне, мой мальчик. Как понимаю, шло время, и вот втянулся ты в кривую перестройки...

– Что-то в этом роде, – кивнул Крохин. – Были, кстати, и удачи, и деньги... Мелкие вдохновляющие победы. А теперь-теперь я на большой мели, чего отрицать? Могу, в чем нисколько не сомневаюсь, вернуться в газетный кабинетик, связи остались, профессия в руках есть... Единственное – полечиться от алкоголизма...

– Такая самокритика мне по душе! – с ноткой удивления сказал Сенчук. Это вселяет надежду. А то окажешься в категории малопьющих или выносливых вообще труба!

– Не понял...

– То есть тех, кто пьет, а им все мало, или тех, кого выносят...

– Упаси господь! – перекрестился Владимир. – И упаси господь вернуться в прошлое. Потому что у него нет будущего. И слово "кабинетик" означает для меня то же, что слово "смерть". Хотя в настоящем я – дерьмо, прав араб!

– Когда ты не уверен в себе, тебе кажется правдой все, что о тебе говорят, – сказал Сенчук. – А вот уверенность я в тебе и попробую воспитать, хотя материал ты, Вова, капризный и рыхлый. Стержня в тебе нет, откуда и вся беда. Переел ты манной каши, решил перчиком ее закусить, а от перчика несварение и изжога случились. Решил наверстать упущенное, а вот как и ради чего – не придумал. Мечты в тебе нет. А она стержень и составляет. Но коли устроится сегодняшняя канитель в нашу пользу, то, может, я тебя к своей мечте пристегну. А теперь ты мне вот чего расскажи: кто в наш контейнер наведывался?

– Араб, – без запинки ответил Крохин.

– Откуда знаешь?

– Потому что сегодня точно такой же вопрос он задал мне!

– Чудесны дела твои, господи... – пробормотал Сенчук.

– Во-первых, – продолжил Крохин, – он спросил, проконтролировал ли я в Питере комплектность... ну понимаете...

– Адмиралтейского комплекса, – кивнул Сенчук. – И вообще – не ускакал ли куда Медный всадник.

Крохин нервно усмехнулся:

– Так вот. Я сказал: да, ящики пересчитал, на каждом обозначен вес, все совпало... Но он заявил, что не хватает двух автоматов и боеприпасов.

– Точное замечание, дотошный наш – эфиоп его мать – парень! прокомментировал Сенчук.

– Ну, я ответил, что у меня не было возможности копаться в грузе, и так сплошная нервотрепка и беготня...

– Удовлетворился?

– Так, скривил рожу...

– Треть взрывчатки из контейнера куда-то девалась, – поведал Сенчук озабоченно. – Все передние ящики вынесли. Куда?

Крохин пожал плечами.

Внезапно и неудержимо ему захотелось поведать Сенчуку правду о биографии беглого каторжника, скрывающегося под личиной судового врача, но все-таки он сумел сдержать этот порыв, признавшись себе, что полностью старпому доверяться не следует.

К тому же, несмотря на их сегодняшнюю одностороннюю враждебность, Каменцев являл для него некий последний партнерский оплот. И его тайну Владимир решил уберечь.

– Да еще этот прибыл... нюхач, – продолжил Сенчук, задумчиво покусывая губу. – Не к добру...

– Кто?

– Да Прозоров этот...

– Вы все-таки полагаете...

– А хрена ли тут полагать! – небрежно проронил Сенчук. – Ты, кстати, вот чего, Вова: войди с ним в контакт. По-простецки так, ненавязчиво, искренне... Распей с ним бутылочку, он ее тебе с восторгом, обещаю, выставит... Про жизнь свою ему расколись, как и мне... А он тебя разрабатывать станет, уцепится, ему ты – как бревно утопающему, вокруг – никого... Это нам с тобой расклад сил примерно ясен. В общем, такая задача: стать его доверенным человеком. Понял?

– Сказать, что я думаю? – заговорщически оглянувшись, спросил Владимир.

– Скажи, Вова, некоторое количество тишины нам не повредит, – степенно откликнулся Сенчук.

– Ну ладно вам... – с застенчивой укоризной произнес Крохин..

– Да говори, шучу я...

– Этот Уолтер... Если он что-то узнал и испугался – вдруг и его как свидетеля?.. Уже на суше, имею в виду...

– Э-эх! – почесал затылок Сенчук; – Простота! Думаешь, стукнет властям? Да с ним уже все разъяснительные работы провелись! И кто он такой, Уолтер этот? Человек на виду. Ему на дно залечь, как подводной лодке, – на век не затаишься – батареи сядут, и не захочешь – всплывешь! Прямиком под торпеду! А потому героический его прыжок с борта арабом уже оплачен. И никакому пловцу-олимпийцу такой гонорар за поставленный рекорд не снился. Ты с ним себя не равняй. У каждого свои проблемы: у кого – жемчуг мелкий, а у кого – щи жидкие. Или думаешь, нам наперерез эскадренный миноносец со спецназом пошлют? Да если и пошлют! Пока семафорить нам будут и буквенный флаг с желто-черной шашкой поднимать – стоять, мол, смирно, бандиты! – контейнер уже ко дну уйдет! И Уолтер – парень не дурак, эту технологию разумеет, как живописец палитру! Со всеми оттенками, не говоря об основных цветах! А потому бортами с арабом уже разошелся. Со скрежетом, да. Но за помятую обшивку компенсацию получил.

– Так что же остается? Захват судна? – усиленно моргая, предположил Крохин.

– Ага. И Кремля, – усмехнулся Сенчук. – И Белого дома. Ума у тебя много! Смелость города берет. Но что с ними делать – не знает.

– Так все-таки?!. – настаивал Владимир.

– Ты насчет Прозорова все уяснил? – произнес Сенчук устало. – Вот и займись его разработочкой. Общайся с ним, пусть думает, что он самый умный... Да и вообще с народом дружи... Вдруг подыщешь среди этой кодлы кандидатуру толкового соратничка?.. Хотя – навряд ли... Откуда в жопе алмазы? Но так или иначе, чем больше данных разведаешь, тем для нас лучше. А вечерком мы с тобой чайку заварим, включим приборчик и будем пасьянсы раскладывать... Может, интересную мозаику сложим... А дополнительное тебе домашнее задание такое: найди и заховай в укромный уголок какую-нибудь трубу поувесистей. Поройся в трюме, там хлама много.

– И рыться не надо, – сказал Владимир. – Рядом с контейнерами и трубы валяются, и багор пожарный кривой, и лом...

– Большой лом?

– У-у! – сказал Крохин.

– Вот и заныкай его ненадежнее. Этим ломом, Вова, мы себе дорогу в новую жизнь проложим. Из чистого золота этот лом!

За сутки до достижения "Скрябиным" назначенной точки в таинственном Бермудском треугольнике, поздней тропической ночью, Сенчук и Крохин, согбенными тенями двигаясь вдоль палубы под мятным мерцанием ночного светила, проникли в технологический отсек судна, откуда открывался доступ к тур-бозубчатому агрегату, обеспечивающему оптимальное число оборотов гребного винта.

В руках Крохина, одетых в плотные резиновые перчатки, которыми снабдил его Сенчук, находился толстый, тяжеленный лом.

На вопрос Владимира, зачем нужны такие предосторожности, старпом ответил так:

– Это только в художественных фильмах мудрый шпион свои пальчики и на телефонах правительственной связи оставляет, и на рации подчиненных ему нелегалов! Для дальнейшего развития нервного сюжета. А мы с тобой, Вова, и в занюханном трюме не наследим, нам – чем меньше подвигов, тем интереснее жизнь!

Пройдя в отсек, злоумышленники замерли, оглушенные гулом гигантских вращающихся шестерен, в чьем движении сквозила всесокрушающая мощь.

Сенчук принял лом от помощника. Охолодев сосредоточенным лицом, примерился – и сунул его, как копье, в крутящуюся в бешеном вихре сталь, тут же отпрянув в сторону.

Визг и скрежет возмущенного металла буквально просверлили барабанные перепонки обомлевшего Крохина.

Затем раздался глухой удар, и лом, испытавший ужасающее воздействие круговерти многопудовых шестерен, свалился у переборки. Впрочем, теперь он более походил на изжеванную уродливую кочергу.

Технические звуки заметно ослабли, гул перешел в иную октаву, где звучала какая-то визгливая нотка, сопровождаемая нерегулярным, но явственно-тревожным стуком.

– Против лома нет приема! Пословица права! – прислушавшись к стуку, произнес с ноткой озабоченного уважения Сенчук. – Привет подшипнику!

– Пламенный привет!.. – пробормотал Крохин.

– Да, эту лебединую песню черта с два исполнишь на бис! – сказал старпом. – Гребем отсюда! Сейчас грянет аврал! Ты видел, как бегают тараканы от мора? Нет? Значит, впечатлишься зрелищем... О! – Поднял к подволоку голову, различив ослабленный переборками истерический вопль сирены.

Выйдя на палубу, они услышали доносящийся со всех сторон торопливый топот матросских башмаков.

– И что теперь? – спросил Владимир, вглядываясь в антрацитовую ночную пучину, поглотившую инструмент диверсии. Все мысли и чувства тонули в гуле и звоне, еще стоявших у него в голове.

– Теперь нам срочно надо ковылять на малом ходу в гостеприимный ближайший порт, – сказал Сенчук, и в глазах его мелькнули шальные огоньки. Доложу тебе с прямотой хирурга-вредителя: судну предстоит охрененный ремонт... А ближайший порт находится – тебе это и дитя без запинки доложит, на глобус не глядя, – на территории США, Вова. Такие дела.

– А... доковыляем? – озабоченно спросил Крохин.

– Не на фелюге плывем и не на пачке "Беломора", до Америки дотянем! уверил его Сенчук.

КАМЕНЦЕВ

Каменцев проснулся от нахлынувшего, как ветер в распахнувшееся окно, беспокойства, толчком разрушившего непрочный, путаный сон. Приподнявшись на локте, всмотрелся в темень ночной каюты, ощущая колющую сердце тревогу, ставшую как бы неотъемлемой частью его существа.

Потикивал, фосфоресцируя стрелками, будильник, стоявший в изголовье, изредка потрескивали переборки, наполненные ровной монотонной дрожью от работавших дизелей, звякал еле слышно от перепадов в вибрации стоявший на откидном столике пустой стакан.

Некоторое время он оторопело размышлял о причинах своего внезапного пробуждения, а потом облегченно и нервно хохотнул, мотнув головой: невроз... Подсознательное беспокойство о невыключенной, кажется, электроплитке в санчасти, на которой он кипятил чай.

Так выключил он плитку или же нет? Может, и забыл. В любом случае волноваться нечего, пожара не будет. Плитка стоит на широкой мраморной подставке, проводка надежная... С друтой стороны, если судно тряхнет или еще что-нибудь... А там – беспомощный Филиппов, накануне пришедший в сознание, но все еще недееспособный, а присмотра за ним уже нет.

Определенно невроз!

Горестно вздохнув, он присел на постели, провел ладонью по лицу, словно стирая остатки сна. Затем торопливо оделся и вышел из каюты.

В коридорах, застланных однотонным серым линолеумом, в пугливой ночной тишине мутно и ровно тлели матовые толстостенные плафоны.

Он открыл дверь санчасти. Филиппов мирно спал, выключенная плитка стояла на месте, и Каменцев, укоризненно качнув головой, отправился восвояси обратно. Однако у трапа, ведущего на палубу, решил переменить маршрут, вдохнуть на сон грядущий свежего воздуха и поднялся наверх,

Океан был спокоен и темен. Огромная прозрачная луна висела в чутком черном небе – отчего-то совершенно беззвездном. В рубках уютно горели лампы. Палубы были пусты. В следующий миг Каменцев заметил две согбенные тени, крадущиеся вдоль нижней палубы. Машинально он последовал за ними.

Таинственные фигуры скрылись в каком-то неизвестном тех ническом отсеке, закрыв за собой стальную дверь. Таясь в тем ноте, Каменцев замер, ожидая невесть каких событий.

Внезапно по корпусу судна пробежала дрожь, за дверью отсека различился невнятный звяк, а вскоре на верхней палубе вспыхнули прожектора и оглушительно завыла сирена.

Из отсека вышли двое. Полоса неверного света скользнула по их лицам, и Каменцев неожиданно признал в незнакомцах Сенчука и Крохина.

Сбросив за борт нечто, похожее на огромный искореженный лом, парочка опрометью скользнула прочь от входа в отсек.

С полминуты Каменцев ошарашенно соображал, что делали в отсеке старпом и его бывший приятель Вова, а после также двинулся прочь, однако, едва ступил несколько шагов, в глаза ему ударил свет мощного фонаря и чей-то язвительный голос констатировал с издевкой:

– Тебе же, Ахмед, говорили, что за этим лекаришкой надо следить круглосуточно, а ты его проморгал...

В следующее мгновение в одежду Каменцева вцепились сильные руки, и, не успел он сообразить, куда его тащат, очутился уже на верхней палубе, где перед ним предстала свирепая физиономия второго помощника Еременко.

– Тащите его в санчасть, – распорядился тот в сторону матросов.

– Я ничего не понимаю... – промямлил Каменцев.

– Поймешь, сука! – многообещающе рявкнул второй помощник.

Дверь санчасти была раскрыта. На койке лежал Филиппов, болезненно жмуря глаза на суетящихся в помещении людей.

Люди, как без труда понял Каменцев, производили в подведомственном ему хозяйстве подробный обыск. Бородатый парень, со свисающими до плеч сальными лохмами, с узкой и сутулой спиной, затянутой в тельняшку, заправленную в протертые до явственных проплешин на заднице грязные джинсы, энергично шуровал в шкафу, где хранились медикаменты.

– Вот, нашел! – повернувшись, объявил он присутствующим, демонстрируя две ампулы. Блеснули свирепо и радостно безумные, с покрасневшим белком, глаза.

В следующую секунду взгляд парня приобрел бескомпромиссную озлобленность устремленного к жертве хорька. Он даже оскалил выжидающе зубы, глядя на Каменцева.

– И что? – спокойно произнес тот. – Это всего лишь инсулин. В санчасть вошел Еременко. Следом за ним – Ассафар.

– Ты – сволочь! – ударив Каменцева по лицу ладонью, прошипел второй помощник, и на губах его выступили пятна белой плотной слюны. – И с тобою пора разобраться!

– Успокойся... – Каменцев примирительно выставил перед собой ладони. – В чем я, в конце концов, виноват?

– Тебе рассказать?! – взвизгнул Еременко, дрожа всем телом.

– Да, мне интересно послушать.

– Он еще издевается! – Еременко внезапно полез в карман джинсов и вытащил оттуда выкидной нож.

Щелкнула пружина, и блеснуло узкое граненое лезвие.

– Я все понял! – медленно приближаясь к Каменцеву, проговорил он. – Это все ты! Ты убил штурмана! Я все понял!

– Да тихо ты! – Прикрикнул на него Каменцев.

– Кто твои подельнички, говори?! – повысил голос Еременко. – Иначе, клянусь, твои гнилые потроха увидят солнечный свет!

– Убери нож, – внезапно раздался сухой и ровный голос Ассафара.

– Сволочь, – уже спокойно повторил второй помощник, подчиняясь приказу.

В дверь заглянул боцман. Сообщил:

– У нас проблема с турбиной. Кажется, серьезная...

– Не сомневаюсь, – произнес в его сторону Ассафар безучастным голосом. Разберитесь и побыстрее предоставьте мне выводы. – Затем, устало присев на крутящийся табурет, внимательно посмотрел на Каменцева. Сказал: – Итак. Зачем вы вывели из строя турбину?

– Я не выводил из строя никаких турбин, – отозвался тот. – Я попросту не умею этого делать. Я вышел подышать воздухом и вдруг увидел на нижней палубе крадущегося по ней человека. Пошел за ним. Почему – сам не знаю. Человек на некоторое время канул в технический отсек. После завыла сирена, он вышел оттуда, бросил за борт какую-то железяку типа лома и скрылся.

– И вы, конечно, не опознали его? – спросил араб.

– Нет! – решительно выдохнул Каменцев.

– Предположим, – наклонил голову араб. – Вы ни в чем не виновны. В том числе – не вы устроили пожар в каюте Кальянрамана?

– Конечно, не я.

– Вы считаете себя большим умником, мистер, – произнес Ассафар. – Но это не так. В своей деятельности вы допустили массу проколов. Во-первых, вы попали на судно благодаря исключительной настойчивости чиновников Морфлота. Но я примерно представляю, какую вы за это заплатили взятку. Она куда больше того, что вы сумели бы заработать в качестве судового врача. А может, вы не платили взятку, может, вы были направлены сюда весьма компетентными людьми. Какая версия правильна?

– Та, что у моих родственников есть личные отношения с министром.

– Складно, – сказал араб. – Но вернемся к пожару. Инсулин частью своей действительно был поврежден. Но – не столько огнем. Ампулы попросту разбили. И господин Еременко, у которого, кстати, недюжинные способности к сыску, уяснив данный факт, пересчитал осколки. И понял, что не хватает двух десятков ампул. Объясню, почему вы взяли эти ампулы себе. Вас подвел гуманизм врача. Вы действительно неплохой врач. Вы решили, что больной может погибнуть. Вы не знали, каков тип диабета у Кальянрамана, а он, кстати, тоже имеет медицинское образование. Так вот. Ампулы вы взяли на всякий случай... Поскольку, и это мы проверили по компьютеру, инсулина в вашем арсенале нет, есть средства, весьма неэффективно его замещающие. Тем не менее инсулин в санчасти обнаружен.

– Я брал с собой много личных медикаментов, – сказал Каменцев.

– Нет, – поджал губы араб. – Данный инсулин в России достанешь едва ли. Однако не в этой частности дело. Дело в маркировке партии. Такие совпадения исключаются. Кроме того, есть еще одна пустяковая частность: наблюдательный господин Еременко заметил пластырь на ваших пальцах и выдвинул дополнительную версию... Мы ее также проверили. И обнаружили в кармане вашей куртки остатки стекол от ампул. Маленькие, оставшиеся в шве, однако подтвердившие данное предположение... Судя по всему, устроив пожар, вы занервничали и опрометью бросились прочь. Боком задели за какой-нибудь выступ, затем, поняв, что часть ампул повреждена, машинально и опрометчиво сунули руку в карман...

– Пальцы я порезал собирая разбившееся предметное стекло, – сказал Каменцев, – а что касается моего кармана, то...

– Позвольте я продолжу, – перебил араб. – Ваша главная ошибка состояла в том, что вы клюнули на провокацию Кальянрамана. Который, кстати, мог бы действительно перебиться и безо всякого инсулина. На таблетках. Но он ловко провел вас за нос, господин гуманист, и теперь мы твердо знаем одно: вы готовы любыми путями попасть в Америку, пусть для этого будет необходимо изувечить всю исследовательскую аппаратуру и механизмы судна. Но – вот проблема! Господин Еременко уверен, что исчезновение штурмана – ваших рук дело. А я думаю, что это сделал ваш сообщник. Из каких только соображений? Но, полагаю, данный вопрос мы проясним. Потому что имя сообщника вы, безусловно, нам назовете.

Каменцев равнодушно хмыкнул. Произнес: