Текст книги "Ядерные материалы"

Автор книги: Андрей Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Бред... – И подумал: "А что, если рассказать о Сенчуке? Но ведь по всему выходит, что старпом действовал наперекор всей этой кодле, а значит... Вот бы Сенчуку рассказать, что я знаю о нем, тогда бы появился шанс..."

Дрожали на потолке тени. Черные глаза недвижных людей сверлили его, парализуя волю. Слабели ноги, путались мысли...

– Вы задумались, а это уже неплохо, – подытожил араб, поднимаясь с табурета. – Что же... Я дам вам на раздумье некоторое время. Если не используете его продуктивно...

– Тогда в твоей жопе будет работать гестапо, – вставил Еременко. – Эй! крикнул в сторону коридора. – Вы, трое, – сюда! – И, мельком осмотрев прибывших морячков, кивнул им на Каменцева, приказал: – Отведите доктора в его каюту. Двое останутся с ним. Глаз с него не спускать! В каюте пусть ни к чему не прикасается. А сами все там детально осмотрите. Кстати, господин судовой врач, позвольте вас обыскать...

– Пожалуйста... – Каменцев поднял руки, разведя их в стороны, и один из матросов тут же принялся выворачивать его карманы, из которых извлек лишь железное колечко с ключами от каюты и санчасти.

– В каюту его! – повторил второй помощник. Один из матросов грубо потянул Каменцева за рукав. Выходя из санчасти, он машинально бросил взгляд на стоявшую на столике плитку. Вот тебе и невроз...

Ощущая на спине свирепое дыхание молчаливых стражей, он двинулся знакомой дорогой к каюте. По пути встретился выглянувший в коридор Забелин, разбуженный, видимо, сигналом аварийной тревоги.

– В чем дело? – настороженно осведомился он, перегораживая дорогу конвою, сопровождающему товарища.

– Они думают, что я поджигатель, отравитель и диве... – торопливо поведал Каменцев, однако окончить фразу не сумел: один из матросов грубо толкнул его, прикрикнув:

– Р-разговоры! – И, обернувшись в сторону Забелина, рявкнул: – В каюту! Ну!

Через минуту Каменцев сидел на табурете, наблюдая, как морячки перетряхивают его личные вещички и казенную мебель в поисках, видимо, предметов подозрительного свойства.

В виске билось тупо и нудно: "Проиграл. Подчистую. Все проиграл! Что же... Значит, не судьба".

Он поймал себя на мысли, что подступившие отчаяние и страх живут как бы вне его. Сам он был пуст. Пуст подобно кокону.

Побег, начавшийся в осенней степной дали, отделенной от него ныне сотнями миль и, как казалось, прошедшей вечностью, все же окончился тем, что он попался в ловушку поигравшей с ним в жестокие пятнашки судьбы. Производящие шмон матросики, конечно, не менты, однако – знать бы, кто лучше? И сейчас он не против, если бы его надежно и бдительно доставили к тому причалу, куда подъедет тюремный автозак...

Лучше бы он оставался в зоне!

Ах, эта дивная уютная зона! Четкие законы казенного бытия, родные российские зэки с интересными и не очень судьбами, туповатые контролеры, румяный конвой, да убоящийся отклонений от устава несения боевой службы и вообще законности своих действий...

Он тряхнул головой, словно прогоняя одуряющую истому безысходных мыслей.

Нет, раскисать не стоит! Не все так просто на этом суденышке, сообщение в министерство о диверсанте-враче едва ли целесообразно, а вот суд на месте ему, вероятно, грозит... И открутиться удастся едва ли...

Нет, ты обязан открутиться! Любой ценой!

И он уже снисходительно посмотрел на пыхтящих в усердном исполнении полицейского мероприятия матросиков, не нюхавших ни зоны, ни пронзительного воздуха той свободы побега, что подобна прыжку в пропасть. А отвага, что способность к прыжку определяет, уже неистребима, как тот самый выработанный жизнью и стремлением к ней рефлекс...

Он был уверен, что совершит побег. И вновь на него начнется охота. Последняя. Без шансов избегнуть ее смертельного финала.

Однако умрет он свободным. Что тоже является большой жизненной ценностью.

ПРОЗОРОВ

Вечером в каюту Прозорова наведался Крохин. На посиделки, с бутылкой спиртного.

– Володя, извини, вызывают к капитану, – прямо с порога отвадил его Прозоров. – В другой раз. – И – захлопнул перед его носом дверь.

Попытки Крохина навязать Ивану Васильевичу свое общение стали уже вызывающими. Кроме того, настораживала Прозорова не столько очевидная должностная неопределенность бывшего журналиста, сколько то, что сразу же по прибытии подполковника на судно Крохин напористо-инициативно поспешил установить с ним контакт, задавая массу вопросов об МЧС, системе связи с ведомством, биографии нового знакомого, хотя, с другой стороны, откровенно говорил и о себе, допуская известную критичность в отношении своего непрофессионализма как на море, так и на суше. Попутно сетовал на вероятную необходимость возвращения к прежнему журналистскому ремеслу, обосновывая свое участие в плавании прежде всего тем, что готовится написать грандиозную книгу о собственных иноземных скитаниях.

Вертлявость и говорливость этого путешественника за деньгами сеяла сомнения, он действовал как явный, пусть и неумелый разработчик, однако отказаться от общения с ним было бы глупо: Крохин являл собой источник довольно-таки безыскусной информации, чью искренность во многом определял алкоголь, которым человек свободной профессии явно злоупотреблял. Кто только направлял его действия? Скорее всего, Ассафар.

Сейчас же Прозорову действительно было не до общения с этим назойливым типом. Ивану Васильевичу срочно следовало связаться с генералом Ладыгиным.

За иллюминатором чернела тропическая ночь. "Скрябин" целенаправленно утюжил теплые атлантические воды, замершие в сонном штиле.

Прозоров открыл стальной спецпортфельчик, где хранился спутниковый телефон, и включил питание.

Снял трубку. И – чертыхнулся растерянно, не обнаружив в ней никакого сигнала.

Через пятнадцать минут, прошедших в безуспешных манипуляциях с кнопками сложнейшего устройства связи, он понял, что благодарности от его дилетантских усилий ему от аппарата не видать.

Естественным образом припомнился сбежавший со "Скрябина" американец. Мотив его побега, судя по полученной информации, в частности диктовался именно что внезапной неисправностью личного спутникового телефона.

Прозоров осмотрел замки кейса, отличающиеся сложной конструкцией, не обнаружив ни малейших следов взлома. Подбор к ним отмычки, как уверяли его специалисты, требовал известного профессионализма, а кроме того, кейс был снабжен сигнализацией, отключаемой номерным кодом.

Впрочем, попробовав сигнализацию активизировать, подполковник обескураженно убедился и в ее недееспособности.

Портфельчик, похоже, чей корпус являлся прекрасным проводником, подвергся воздействию определенной силы электромагнитного поля, благодаря чему микросхемы сигнализации и телефона или безнадежно утратили свои характеристики, или попросту перегорели.

Данная версия укрепилась в сознании Прозорова мгновенно и прочно, и теперь ее предстояло легко, как он полагал, подтвердить.

Он закрыл кейс, надел спортивную куртку, сунул за ремень пистолет и отправился на капитанский мбстик.

Капитан стоял возле вахтенного, вглядываясь в зеленый радиус визира, чертившего по выпуклой лупе разграфленного сеткой экрана локатора.

– У вас, чувствуется, происходит какая-то мистическая неразбериха со средствами связи: у меня тоже вышел из строя телефон, – произнес Прозоров, ступая на мостик,

– Какой еще телефон? – скучно спросил капитан.

– Мой личный служебный телефон, – монотонно объяснил Прозоров. – По нему мне полагается постоянно, согласно расписанию и предписанию, связываться с дежурным МЧС.

– И что? – Капитан повернул к нему голову, однако не более чем на микрон заинтересованности. – Вы пришли за соболезнованиями? У меня нет запасного телефона.

– Как? У вас же радиорубка...

– Да, у нас есть радиорубка, – подтвердил капитан. – Там находится рация. И не одна.

– Но... у господина Ассафара, насколько мне известно...

– Так и идите к господину Ассафару, – донесся ответ. – Я не имею права вмешиваться в его личные дела, а тем более – в его собственность.

Прозоров понял, что ему необходимо запастись терпением.

– Простите капитан, – сказал он любезным тоном, – подобного рода рекомендации лежат на поверхности, хотя они и бесспорны. Однако хочу вам напомнить, что я курирую экспедицию и вы обязаны – я подчеркиваю – обязаны! оказывать мне всяческое содействие. Поэтому я настоятельно прошу вас предоставить мне необходимую связь.

– Я и не собираюсь вам в этом отказывать, – с легкой усмешкой ответил командир судна.

– Ну и как мы это сделаем технически, так сказать? – спросил Прозоров.

– Я вернусь через полчаса, – словно не слушая его, обратился капитан к вахтенному. Затем, наконец, удосужился впервые за весь разговор обратиться к собеседнику лицом, обронил: -Извините... должен отлучиться... – И, кивнув рассеянно, вышел на крыло мостика, направляясь в сторону трапа.

– Так все-таки... – настаивал, преисполняясь раздражения Прозоров, двигаясь вслед за высокомерным распорядителем. – Мне необходима связь в течение часа, и если ее не будет...

– Она будет, – по-прежнему не оборачиваясь, произнес капитан, спускаясь на нижнюю палубу.

– Так мне... идти в рубку радистов? – уточнил Прозоров.

– Вас туда не пустят, – донесся невозмутимый ответ. – Лучше идите к себе в каюту. И напишите все, что вы хотите сообщить.

– Не понял...

Капитан уже шел по коридору, где располагались технические службы, отрывисто роняя на ходу слова:

– Непонятного тут ничего нет. Вы составите текст радиограммы, мы немедленно отправим ее и, как только получим ответ, столь же незамедлительно вам его предоставим.

– Что за чушь! – не удержался Прозоров. – Это какое-то издевательство!

Капитан резко остановился. Смерил подполковника безмятежно-равнодушным взором. Участливо произнес:

– Я не вижу здесь никакого издевательства. И не понимаю, чем, собственно, вы возмущены. Связь вам будет предоставлена. Что же еще? Вы хотите лично отправить радиограмму? Пожалуйста, если вам позволяет квалификация... Я дам сейчас указания по вахте третьему помощнику, он должен заступить на мостик, а после готов исполнить все ваши пожелания...

Прозорову ничего не оставалось делать, как только усмешливо крутнуть головой. Впрочем, не удержавшись, он позволил себе заметить:

– Американскому бизнесмену вы делали аналогичное предложение?

– Нет, – двинувшись по коридору, с достоинством ответил капитан. Во-первых, он не знал, как и подойти к рации, во-вторых, я не собирался потакать его требованиям, задействуя в чьих-то сугубо личных и праздных целях служебную связь... – Он запнулся: раздался вой сирены.

– Что-то случилось? – спросил Прозоров.

Капитан с неудовольствием и замешательством обернулся к своему назойливому куратору. И, ничего не ответив, кинулся обратно на мостик.

Вскоре, встретив нетрезвого Крохина, Прозоров услышал от него, что на судне умышленно выведена из строя турбина, в данном деянии подозревается судовой врач и вообще – кошмар!

Иван Васильевич вновь отправился на мостик, заметив по пути нескольких вооруженных автоматами матросов. Факт нахождения на "Скрябине" армейского стрелкового оружия в немалой степени его огорошил и расстроил. Подойдя к капитану, кратко спросил его:

– Вы арестовали Каменцева?

– У вас точная информация, – настороженно ответил тот.

– И где он? Мне необходимо задать ему пару вопросов.

– Вопросы буду задавать я! – отрезал капитан. – А вы займитесь составлением радиограммы. А то у вас одно желание спешит сменить иное...

– По-моему, вы упорно пытаетесь проигнорировать мой статус! – жестко проговорил Прозоров. – И ваше упорство может закончиться тем, что я поверну судно в порт приписки!

Капитан посмотрел на куратора, не скрывая откровенной насмешки. Процедил:

– Не смешите меня. И вообще сейчас не до вас. Объяснить вам это более доступным языком?

Спускаясь по трапу, Прозоров абсолютно отчетливо осознал, что никакой реальной связи с берегом ему не предоставят и отныне в стволе его пистолета обязан безотлучно находиться патрон, готовый без заминки освободить место в порядке очередности своим боевым собратьям.

СЕНЧУК

Судовые механики, что явилось неожиданностью, оказались специалистами дотошными и сразу же определили факт умышленного вывода из строя агрегата, после чего на судне ощутимо сгустилась атмосфера напряженности и недоверия.

С перчатками Сенчук угадал: доморощенные сыщики в лице капитана и ученых мусульман нашли какой-то порошок и тщательно принялись сыпать его в пространстве технологического отсека, где выявились какие-то жиро-пальцевые отпечатки, пригодные для сопоставления.

Неврастеник Крохин, к которому мало-помалу Сенчук стал привыкать, находя компанию бывшего поэта отнюдь не тягостной, а его услужливость и слепую веру в командира даже приятными, сослужил хорошую службу: имея реноме личности безвредной, мягкохаракгерной и откровенно нейтральной, обеспечил алиби, заявив, что сначала наведался к Прозорову, а после провел время со старпомом, играя в шахматы весь вечер и часть ночи – как раз до той трагической минуты, покуда не началась тревога.

Дальше грянул цирк с обысками и чернением пальцев, в котором Сенчук принял вдумчивое и активное участие.

Злоумышленника, впрочем, обнаружили – им оказался судовой врач, схваченный поблизости от отсека, однако в причастность медика к данному деянию не верил Ассафар, хотя на поверхность всплыл факт иной партизанщины, учиненной судовым врачом, а именно: поджог им каюты Кальянрамана. Мотивы такого поступка Сенчуку не объяснили, но они определенно имелись.

Злодей сидел под арестом, к нему никого не допускали, видимо, готовя допрос с пристрастием.

Когда, стоя на мостике, Сенчук получил приказ срочно явиться в каюту араба, он досадливо скрипнул зубами, полагая, что вздорный спонсор в очередной раз отыскал причину для своих придирок, но, открыв дверь, к немалому своему удивлению, наткнулся на доброжелательную, с тенью извинения улыбку.

Удивление моментально уступило место предчувствию подвоха, означавшего неминуемое развитие каких-то внезапных и наверняка малоприятных событий.

– Хотите что-нибудь выпить? – участливо вопросил его араб, кивнув на столик, где стоял пластиковый электрический чайник, стеклянная бутыль с ананасовым соком, ваза с фруктами и тарелочка со сластями.

– Премного благодарен, только что отлил, – Пробормотал, насторожившись, Сенчук. За гостеприимством восточного человека им усматривалось утонченное вероломство.

– Я хотел бы извиниться перед вами за свою грубость, – начал застенчивым тоном араб. – Но и вы должны меня понять: я прибыл на судно, откуда исчез совершенно непонятным образом опытный моряк, что едва не поставило на грань провала всю экспедицию. А она мне стоила не только огромных финансовых затрат, но и чудовищного, поверьте, нервного напряжения...

– Напряжение и у меня не в дефиците, если хотя бы припомнить те ящички, что сейчас находятся, по вашей, как понимаю, милости, в трюме, – сказал Сенчук, искоса поглядывая на начальство.

– Это – в прошлом! – с улыбкой отмахнулся араб. – К сожалению, я не могу посвятить вас в будущую принадлежность этого груза, поскольку речь идет не о моей персональной тайне... Однако уверяю: никакого дальнейшего беспокойства вам по этому поводу не испытать. Вообще – забудьте! Так о чем я? – Он потер лоб. Вы... в курсе, конечно, о том, что произошло с силовым агрегатом?

– Нет слов! – Старпом сердито выдохнул воздух через широкие ноздри.

– Кто, как полагаете, мог это совершить?

– Я простой моряк, – сказал Сенчук с чувством. – И всегда верил людям, так уж устроено мое бесхитростное сердце... Но вам признаюсь, как родному брату: мне очень не нравится этот... как его... – Пощелкал пальцами. – Ну... мистер из МЧС, вот что! Вы его знаете?

– Ага... – произнес араб растерянно. – Вы думаете...

– Он не морской человек! – предостерегающе покачал головой Сенчук. – А зачем на судне нужна сухопутная крыса? Вас, конечно, в виду не имею, вы тут как отец всем нам...

– Я приму во внимание ваше соображение, – задумчиво проговорил араб. Оно не лишено оснований. Правда, в данном случае у него алиби, он был с капитаном, когда это все... Но я рад доверительности нашего разговора... Сознаюсь: сильно в вас ошибался. Вы авторитетный и опытный специалист. Это -признают все без исключения. Я говорю от сердца, поверьте...

"Я верю всякому зверю. А тебе, ежу, погожу... – подумал Сенчук, преданно глядя в жгучие арабские очи. – А вот с чего ты задним ходом пошел на полном газу – неведомо, но не к добру, точно..." Отставной контрразведчик давно убедился, что порой за добрыми поступками кроются дурные намерения.

– Теперь, – продолжил араб. – Вы, конечно, слышали о выходке доктора, этого мерзавца? Кто бы мог предположить...

– Бог щедро обделил умом этого человека, – скорбно подтвердил Сенчук.

– То есть на судне происходит... – Араб развел руки и судорожно вздохнул, подыскивая слова.

– Конкурс диверсантов, – сформулировал Сенчук.

– Вот именно! И сейчас особенно дороги надежные, дисциплинированные люди. Без сомнения причисляю к таковым вас. И выражаю надежду, что с этой секунды мы забудем все разногласия. Будем же хорошими, верными друзьями!

– Не в этой жизни! – буркнул Сенчук себе под нос.

–Что?

– Весьма признателен.

– Абсолютно не за что! Тем более вы добровольно исполняете обязанности штурмана, а я не потрудился выразить вам ни малейшей благодарности... Вас устроит, если к вашему месячному жалованью я добавлю еще восемь тысяч долларов за дополнительные труды?

– Слова дурного не услышите, – сказал Сенчук, вновь переходя на родной язык.

Араб, ориентируясь на интонацию собеседника, удовлетворенно кивнул и, вытащив чековую книжку из узорчатой кожаной папки, выписал чек.

Торжественно вручил его старпому.

Озадаченный Сенчук механически произнес приличествующую моменту фразу: сенькью, мол, вери-вери мач!

На том и расстались.

Шагая обратно на мостик, Сенчук, охваченный нешуточной тревогой, размышлял, что вся слащавая арабская щедрость имеет под собой наверняка конкретную почву и вызвана, вероятно, задачей ослабления его внимания и вообще попыткой капитальной дезориентации.

Об яхте, должной вскоре подплыть к "Скрябину", Ассафар не обмолвился. Как незаменимый штурман, без которого не дойти до американского порта, он, Сенчук, уже не нужен. Маршрут прост, недолог, и с ним вполне справится помощник. А в порту – толпы наемных морячков, претендующих на куда скромную зарплату. Так зачем же араб расстилался перед ним, как ковер-самолет и скатерть-самобранка? С ним явно пытались играть, заигрывая в доверие. Играть в кошки-мышки...

– А любят в них играть только кошки, – следуя своим мыслям, пробурчал он, удрученно сознавая, что не зря, вероятно, стращал океанской могилой нервного простака Крохина.

Он вытащил из кармана чек, прочитал надпись на фоне, выполненном в виде цветочных кущ и разгуливающих среди них павлинов.

"Цена надписи на этой бумажке, полировщик мозгов, дешевле цены чернил, которыми она накарябана, – подумал с презрением. – Чек для дьявола морского ты выписал, а он взяток не берет, он сам мастак их всучивать недотепам!"

Итак, спасение было в одном: вновь стать незаменимым. И обязательно предотвратить приближение к "Скрябину" яхты.

Как это сделать, Сенчук знал.

И с реализацией данного знания следовало поспешить.

Сначала он отправился в свою каюту, изъяв из тайника необходимые средства, после навестил ходовую рубку, прихватив лежащий в ящике штурманского стола компас, затем пошел к капитану, но, замерев с поднятой на очередную ступень трапа ногой, изменил такое свое намерение, решив посетить трюм, где надлежало приготовить дополнительный страховочный вариант...

Сняв ботинки, он легко и бесшумно двинулся знакомым путем в качающемся полумраке затхлого воздуха, настоянного на железе переборок, балок и остова судна, тускленько высвеченных лампами в зарешеченных грязных колпаках из матового стекла.

Проникнув в контейнер, остолбенел: куда-то исчезла очередная треть взрывчатки.

В течение нескольких минут он управился с проводкой, ведущей к детонаторам, запрятанным в крайних, стоящих у торцовой стенки ящиках, и двинулся обратно.

– Дай мне сойти с этого борта на крепких ногах и без посторонней помощи, – шептал он. – Услышь мою просьбу, покровитель нашего брата моряка, Николай-угодник... – Затем позволил себе кривую улыбку, подумав, что SOS такого рода всесильный святой слышал немало. Другое дело – не всегда торопился ввести положительные санкции...

В одном из отсеков трюма слышались чьи-то голоса. Обратившись в слух, Сенчук приник к переборке.

– И на хрена мы набиваем этот пузырь ящиками? – произнес кто-то по-русски, однако с явным кавказским акцентом.

– Ты выполняй приказ! – раздался в ответ голос Еременко. – Раз так приказал господин Ассафар, значит, так и надо!

– А когда будем мочить всю лишнюю шушеру?

– Сначала докторишку тряхнем, – сказал Еременко, пыхтя от натуги. Вставим ему провод в задницу... А после за остальных примемся.

– Старпома бы, суку вредную, я бы своими руками...

– Он пока нужен. Кто грамотный дрейф над лодкой обеспечит?

Послушав еще несколько минут беседу заговорщиков, Сенчук, двигаясь буквально по воздуху, покинул трюм, пораженный открывшейся перед ним истиной. Правда, покуда туманной. Состояла же истина в том, что перегрузка контрабанды на яхту не состоится.

ЗАБЕЛИН

После встречи в коридоре с товарищем по несчастью пребывания на неблагополучном судне уснуть Забелин не мог.

Из фраз, оброненных врачом, выходило, что афера с пожаром и инсулином раскрыта и теперь неминуемо начнется скандальное расследование с определенного рода выводами.

Он не ошибся: под утро в каюту к нему пожаловал капитан с двумя матросами и в приказном порядке приказал предъявить к досмотру личные вещи, а также потребовал прохождения дактилоскопической экспертизы, объяснив, что неизвестный искушенный злоумышленник совершил прошедшей ночью диверсию, выведя из строя турбозубчатый агрегат.

Забелин невольно присвистнул...

На судне, похоже, начиналась партизанская война. И нешуточная: вывод из строя передаточного звена между винтом и турбиной означал серьезную травму, чье "лечение" могло проходить исключительно в условиях стационара, то есть ремонтного дока.

– Вы, кажется, удивлены? – спросил его капитан, ставя на стол склянку с какой-то ваксой и вытаскивая из пластиковой папки лист плотной бумаги.

– А вы? – в свою очередь спросил Забелин.

– Я был готов к проискам... – расплывчато ответил капитан.

Как бы ни были омерзительны обыск и доморощенная процедура со снятием отпечатков пальцев, противиться им Забелин не стал, сознавая обоснованность подобных действий командования.

Когда матросы и высший начальник покинули каюту, он смыл краску с пальцев, что удалось не без труда, ибо ядовитая вакса неясной консистенции въелась в кожу намертво и пришлось оттирать ее пемзой; затем убрал на место разбросанные после шмона вещи и – поднялся на верхнюю палубу.

"Скрябин" шел на тихом тяжелом ходу, приближаясь к месту упокоения "К-219".

Дул легкий нежный зюйд, щекотно забиравшийся под футболку. Синь тропического неба отдавала химическим ультрамарином.

Забелин, облокотившись на фальшборт, вглядывался в лохматые гребни малахитовых волн. Думалось ему путано и горько: о странном плавании с неясным финалом, о вывертах незадавшейся жизни... Вот же – из одного болота в другое... Невольно вспомнился лимузинщик Боря, которому в настоящий момент он вдруг остро позавидовал – катается сейчас небось всвоем мощном "Кэдди" по лабиринту Манхэттена...

Обернулся на шум шагов: к нему направлялся уполномоченный от МЧС.

– Кажется, нам стоит переговорить... – произнес Прозоров, пожимая ему руку. – На судне происходят знаменательные, мать их, события...

– И уже давно, – согласился Забелин.

– Имеете в виду смытого за борт штурмана?

– Мне кажется, штурман покинул борт через иллюминатор, – сказал Забелин.

– Это шутка? – равнодушным тоном спросил Прозоров.

– Предположение.

– С вас тоже сняли отпечатки? – спросил Прозоров, узрев черноту на кончиках пальцев собеседника.

– Да, подчинился демократии, тем более Кальянраман первым подал пример... А вы прошли процедуру?

– А у меня алиби, – сказал Прозоров. – Ну-с, – он вскинул вызывающе голову, – давайте вернемся к оставленной вами теме. Она меня, сознаюсь, заинтриговала.

– Прежде чем интриговать вас дальше, хотелось бы узнать, с какой именно целью вы здесь очутились, – сказал Забелин, уже окончательно утвердившись в мысли, что с этим человеком в сложившихся обстоятельствах так или иначе придется поговорить начистоту.

Прозоров, усмехнувшись, посмотрел на океан. А затем отчетливо и твердо произнес:

– Винты от батискафа скинул за борт я. Повинуясь не логике, а инстинкту. Кто я? Представитель спецслужбы. Почему здесь? Судно перевозит опасную контрабанду. Данный факт выяснился, увы, с большим запозданием, но все-таки догнать судно мы чудом сумели.

– Кто это "мы"? – насмешливо спросил Забелин. – Министерство по чрезвычайным ситуациям?

– А что? – пожал плечами Прозоров. – Вполне приемлемая формулировка. Адекватная сути происходящего.

– Ну и что вы можете сделать тут в одиночку? – с насмешкой спросил Забелин.

– Почему в одиночку? – оптимистически заявил Прозоров. – Есть вы, например... Честный, надеюсь, человек, офицер...

– А если без стеба? – неприязненно спросил Забелин. – И без комплиментов, рассчитанных на придурков?

– Хорошо, – спешно поправился Прозоров. – я проник сюда один, потому что факт нахождения груза на борту контрабя подлежит проверке оперативными методами. Лобовых действий наши чиновные инстанции испугались: дескать, если отрабатывается ложный след, то в очередной раз поднимется шум по поводу учиняемых российскими милитаристами препятствий благородным целям Гринписа. В общем, политические реверанс дрожащих за свои кресла функционеров. Понятно? А теперь – получите новость: у меня вчера вышел из строя спутниковый телефон. Знакомая история?

– В чем состоит предмет контрабанды? – отрывисто спросил Забелин.

– Вам обязательно знать?

– Да, поскольку это может многое прояснить.

– И этим многим вы со мной, надеюсь, поделитесь?

– Не торгуйтесь. Тем более у вас, как и у меня, кстати, похоже, просто нет выхода.

– Предмет контрабанды, – монотонно пояснил Прозоров, – представляет собой суровую партию взрывчатки, чей эквивалент превышает, по моим сведениям, тонну тротила. Теперь вопрос: как такой факт соотносится с вашими тайными знаниями?

– Сразу не соображу...

– Тогда, может, попробуем сообразить объединив усилия? Или как?

– Или как... – вздохнул Забелин. – Ладно... Дело, значит, такое...

Он рассказал обо всем, что знал: о команде, о визите Сенчука в каюту штурмана, об ограблении нью-йоркской квартиры Уолтера, об афере, задуманной и воплощенной врачом, о документах в каюте Кальянрамана...

– Так что доктора вполне могут вздернуть на pee, – подытожил без тени юмора.

– Здесь нет рей, – сказал Прозоров, оглядев высившиеся над их головами надстройки.

– Ничего, найдутся поперечины, расположенные на подходящей высоте, урезонил его Забелин.

– Слушай, – произнес Прозоров, переходя на "ты". – А если тут собрались какие-то фанатики, а? Сейчас же куда ни плюнь – секта... Я, кстати, лично сталкивался... Вроде приличные люди, с образованием, стандартными реакциями... У многих – великолепный коэффициент адаптации, есть такой термин – человек не ставит себя над средой, а сразу же пытается в нее внедриться... Знаешь, есть понятие: хитрый сумасшедший. Он нее в себе цель. Прекрасно сознавая, что цель эта с точки зрения окружающих – смешна, уродлива и даже омерзительна по сути. То есть логику нормального человека он уясняет . Но и глубоко ее презирает. К цели же он должен дойти, данной логикой манипулируя.

– Цель цели рознь, – сказал Забелин. – Есть сугубо индивидульные, а есть – не столько цели, сколько идеи...

– Теперь нам остается вспомнить Парижскую коммуну, Третий рейх и Октябрьскую революцию, – буркнул Прозоров.

– Ну революцию трогать не надо, – строгим голосом сказал. Забелин. Были для нее очень даже объективные причины, не на ровном месте она случилась... Впрочем, во мне говорит правоверный коммунист, как обнаружилось в итоге. – Он горько усмехнулся.

– Так вот... – Прозоров помедлил. – Может, они этой взрывчаткой... ну... глупость, конечно... Лодки хотят рвануть?

Забелин с неожиданным интересом посмотрел на него.

– Почему глупость? – спросил неожиданно упавшим голосом. – Это... совсем даже не глупость!

– Но там же электронная защита, там же... – Прозоров запнулся: специалист по атомным подводным крейсерам смотрел на него, снисходительно и грустно улыбаясь.

– Ну, защита, да, – сказал Забелин. – Только вы путаете крейсер на боевом походе и свалку с оружейным плутонием под прессом воды в сотни атмосфер... Активизация ядерных боеприпасов, спешу вас утешить, не особенно и трудна. Цепная реакция расщепляющихся материалов может начаться со взрыва обычного, грамотно размещенного у боеголовок тротила. Да что там тротил! Достаточно небольшого скачка давления при подводном землетрясении. И это не мои домыслы, а мнение спецов из Арзамаса-16. Кстати, они же официально утверждают: топливо ракет, вступив в реакцию с морской водой, образует гремучую смесь, и, возмутись такая смесь, пошло-поехало по цепи... Вот тебе тот Всадник Апокалипсиса, вышедший из моря... Я, конечно, весьма туманно осведомлен о мистических подробностях горестного будущего человечества, но, как технарь, уверен: рано или поздно мы доиграемся! И бог – есть! Знаете, почему? Хотя бы потому, что он спас Европу, когда полтора года отлежав в трубе парата, взорвалась на "Комсомольце" эта самая ракетоторпеда, чей ядерный боеприпас чудом не сдетонировал, а лишь оторвался от нее. А тут, – кивнул на колышущуюся за бортом воду, – усопший "К-219" с пятьюдесятью ядерными боеголовками. То есть с сотнями чернобылей. И если он рванет да еще роза ветров подгадается, Штаты превратятся в одну из третьеразрядных Нигерии.

– А сколько времени он лежит? – спросил Прозоров.

– С октября восемьдесят шестого.

– Допустим диверсию, – сказал Прозоров задумчиво. – Но если следовать примеру с "Комсомольцем" – выходит, ядерный взрыв необязателен?

– А какая, в принципе, разница? Дело не столько во взрыве, сколько в последствиях. Разрушишь боеголовки – получишь такое заражение океана, что... Забелин помедлил. – Как сейчас ответственные дяди мыслят? В том смысле, чтобы бюджеты выстраданные кувырком не полетели? Мыслят так: лежат себе лодочки, потихонечку отраву выпускают, а мудрая природа, к дерьму цивилизации притерпевшаяся, постепенно ее нейтрализует. Ну и дай ей бог!