Текст книги "Ядерные материалы"

Автор книги: Андрей Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Вскоре, впрочем, укрепляющийся капитализм разрушил приоритеты криминального мира: презрительное отношение к коммерсантам-донорам претерпело принципиальное изменение, ибо потрошить бизнесменов становилось все сложнее, составленные капиталы преображались в реальную власть, и, для того чтобы властвовать наравне с набравшими самостоятельную силу нуворишами, надо было переходить в категорию тех же самых. презренных торгашей и ростовщиков, научившихся создавать собственные силовые структуры и опираться на государство.

Государственная идеология также претерпела изрядные метаморфозы и уже не отрицала целесообразность участия капитализированного криминалитета в большой экономике и, соответственно, в принятии совместных политических решений.

Уголовник, возглавивший банк, трансформировался в новых условиях в личность как бы исправленную и реабилитированную в прошлых грехах, а сотрудничество с правоохранителями становилось делом все более выгодным и жизненно необходимым.

И он, Егоров, был твердо уверен, что давно бы покоился на кладбище, откажись от доверительных отношений с умнейшим и всеведующим ментом полковником Кратовым.

Полковник работал в центральном аппарате МВД, обладал колоссальными связями и доступом к глобальной внутриполитической информации.

Их первый контакт произошел в тяжкое и смутное время очередной войны между группировками, и, отринь тогда Егоров услуги и советы полковника, непременно бы угодил, как понял уже впоследствии, в лакированный гроб;,но тогда, преодолев неприятие всякого рода полицейщины, повинуясь интуиции, согласился на взаимовыгодное сотрудничество и вышел в итоге победителем в кровопролитной и затяжной схватке с могучими конкурентами.

– Я не рассматриваю тебя как бандита, – сказал ему полковник. – Ты парень с тяжелой судьбой, прошел огонь жаркий и водицу ледяную, в нынешних наших передрягах достойно выдюживаешь и, уверен, станешь со временем респектабельным воротилой. Да, с преступным прошлым, будем называть вещи своими именами. Но кто об этом прошлом вспомнит лет через пять? Подумаешь, одна судимость по упраздненным статьям... Тем более сейчас ты – помощник депутата, лидера крупнейшей партии, а завтра из помощников перейдешь в официальные заместители... С нашей, конечно, помощью, чудес не бывает. Поэтому предлагаю тебе дружбу. И это – не вербовочное предложение! Благородное паритетное сотрудничество... Хочешь отказаться? Пожалуйста. Но ты же недавно вроде окрестился? По собственному глубокому убеждению, как понимаю... Тогда тебе надо проникнуться пониманием того, что самоубийство – смертный грех! Проникаешься? Ты ведь умница, Игорек, и поздним зажиганием в мыслительном процессе не страдаешь...

– Умный человек не считает себя таковым до той поры, покуда не становится глупым, – ответил на это он.

– Правильно. Но моих слов таким замечанием ты ни в коей мере не опровергаешь, наоборот...

Ему ничего не оставалось, как только рассеянно, но и согласно кивнуть.

С тех пор номера мобильного и домашнего телефонов Кратова значились у него в памяти, как у тяжелобольного – номера телефонов "Скорой помощи" и поликлиники.

И когда полковник попросил его о немедленной встрече, он, отбросив все дела, поспешил по предписанному адресу – в один из номеров гостиницы "Москва".

В двухкомнатном люксе помимо Кратова находился еще один мужчина – лет сорока пяти, с плотной фигурой бывшего спортсмена, курносый, с плоским, незапоминающимся лицом, одетый в скромный костюм; с "Командирскими" часами на широком запястье.

– Мой... товарищ, – представил его Кратов. – Можешь с ним, Игорек, общаться столь же искренне и непринужденно, как и со мной... Все, покидаю вас! – И, подхватив со спинки стула плащ, он вышел из номера.

– Иван Васильевич, – представился незнакомец, протягивая Игорю сильную, грубую кисть, выдававшую его крестьянские корни.

Принадлежность этого Ивана Васильевича к милицейскому профсоюзу не сочеталась со многими чертами его внешности, скорее он выглядел как кадровый военный, хотя мог относиться и к всемогущей ГБ.

– Значит, Игорь, давайте начнем разговор безо всяких там дипломатических выкрутасов и хождений вокруг да около, – сухо начал тот. – Ситуация такова: в Сибири, как вам известно безотносительно теле– и радиоинформации, недавно рванули военные склады. Пострадали, слава богу, лишь боеприпасы и замшелые кирпичные стены. Буду честен: при расследовании возникло три версии причин случившегося: диверсия, несчастный случай и – сокрытие следов расхищения вооружений. Управление военной контрразведки, которое, доложу вам, и по нынешним временам располагает сотрудниками весьма дотошными и ответственными, данные версии тщательно проработало. И знаете, что оказалось? Оказалось, что третья версия содержит элемент истины. А потому сейчас вы здесь.

– Продолжайте, очень интересно, – сказал Егоров. "Так, – подумалось ему, – вот и началось... Значит, и впрямь фээсбэшник... Неужели капнул тот генерал, дружок Каменцева... Нет, вряд ли".

– Я не собираюсь предъявлять вам никаких обвинений, – глубокомысленно кивнул Иван Васильевич. – Тем более вы даже в общем не представляете себе, где находятся данные склады, кто их охраняет и к какой воинской части они приписаны. Да и зачем вам это знать? Вы – как бизнесмен, кто, торгуя либо говядиной, либо танками, вообще их не видит. Он видит лишь цифры перемещений денег на дисплее компьютера. Он ничего не разгружает, не погружает, не перевозит по асфальту, воздуху и рельсам, не контролирует труды работяг... Он платит и требует, покуда на его банковском счете не возникнет желаемая цифра.

– Это называется – разделение труда, – заметил Егоров.

– Не спорю. Но у меня, к сожалению, более приземленная профессия. Как и у тех офицеров, что едут во глубину сибирских руд и разрабатывают там определенного рода криминальные месторождения. И щупают, выйдя, как говорится у нас, "в поле", собственными пальчиками землю, камни, а то и дерьмо...

– У нас такое тоже не редкость, – перебил Егоров, – Имею в видубизнес

– Так вот, – продолжил Иван Васильевич. – Я лично провел расследование и безо всяких сомнений убежден, что авторство катаклизма-за вами.

– Неправда.

– Хорошо. Не авторство. Назовем это последствие вашего заказа. Хотя вы, как понимаю, заказчик номер два.

– Понимать и доказать – вещи разные, – зевнул Егоров.

– Эт-то в самую "десятку"! – скучно согласился собеседник. – Дело вы сделали чисто, надо отдать должное. В исполнители выбрали железных ребят, настращали коррумпированную армейскую сволочь так, что у всех языки отсохли, глухая несознанка...

– Что-то я не припоминаю за собой каких-либо стращаний кого-нибудь... со смешком отозвался Егоров.

– Да? Тогда – поздравляю! У вас, как говорится, началась самая приятная болезнь.

– То есть?

– Склероз. Нигде не колет, и каждый день – новости.

– Ладно, к чему вы клоните? – холодно спросил Егоров.

– Я клоню к тому, чтобы вы ответили на простой вопрос: где находится определенная масса вещества, способного разнести на неопределенные фрагменты небольшой городок? – И, отмахнувшись от протестующего жеста собеседника, продолжил: – Мы здесь не на допросе! И моя цель – не конфронтация и угрозы. Защитники ваши мне превосходны известны, скандалы с ними и всякого рода звонки, эмоции и вопли никому не нужны. А нужно всего лишь спокойно договориться с вами. Свои обязательства перед заказчиком вы выполнили в полном объеме, и потому я могу задать вопрос: где? И все. Не будет ответа – не надо. Но тогда я гарантированно обещаю вам, что-у вас появляется новый и очень опасный враг. Этого врага раньше называли КГБ. Представьте себе, он до сих пор себя так и именует, несмотря на формальную смену вывески. А, вот еще какая деталь: враг дремать не будет. Напротив, он, не щадя сил и времени, начнет заниматься вашей персоной, раскладывая ее по принципу таблицы Менделеева.

– У вас существует такая технология?

– Результат часто заключается не столько в технологии, сколько в ее соблюдении, – загадочно откликнулся чекист.

– Вот ведь как интересно! – сказал Егоров. – Сидит передо мной представитель власти и угрожает откровенно незаконными действиями... Ведь так?

– Так.

– И как же это воспринимать в условиях нашей трудно выстраданной российской демократии, проклянувшей жестокое наследие тяжкой диктатуры и ее беспредела?

– Когда хорошее старое вытесняет плохое новое – это прогресс! парировал не лишенный чувства черного юмора контрразведчик.

Изощряться в дальнейших колкостях и препирательствах, как уяснил Егоров, было бессмысленно. И – опасно.

– Я люблю определенность в договоренностях, – стесненно кашлянув, сказал он. – И потому хочу уточнить: ваш вопрос "Где?" будет единственным? Или моя дурацкая покладистость вдохновит вас на уточнение неприятных для меня деталей?

– Вдохновит, но я попробую сдержаться.

– Вся эта музыка находится в дальнем зарубежье, – сквозь зубы поведал Егоров. – Причем могу вас уверить: если бы я хотя бы на миг сомневался, что она заиграет где-нибудь внутри родимых окраин...

– Патриотично, – усмехнулся Иван Васильевич.

– Такого ответа недостаточно?

– Конечно, нет.

Егоров выдернул из стоявшего на столе стаканчика бумажную салфетку. Написал на ней: "Академик "Скрябин". Убыл неделю назад из порта Санкт-Петербурга. Адресат груза и его назначение неизвестны. Честно".

Мельком проскочила мстительная пакостная мыслишка:

"А что, если вложить этого Каменцева? Вдруг именно он – корень зла? Вложить, и все! Без разбору, как говорится... Стоп! А представь себя на его месте, представь, сука жестокая... А? Понравилось? То-то!"

Дав ознакомиться сзапиской офицеру, он поджег ее, бросив в стеклянную пепельницу. Спросил:

– Могу идти?

– Да... Вы все сделали правильно, – рассеянно кивнул тот и приподнялся со стула. – Если что – будем на связи.

– На какой еще связи?! – возмущенным голосом произнес Егоров. – Мы же договорились...

– А речь о другом, – прервал его Иван Васильевич. – Брата вашей жены сегодня остановила патрульная машина милиции, в салоне обнаружено нелицензированное огнестрельное оружие... Да и какая лицензия может быть выписана на пистолет "люгер"?

– Ага, – усмехнулся Егоров.

– Трассологическую экспертизу еще не провели, – безучастным тоном продолжил чекист, – но если пистолетик числится в разряде "замазанных" – вам, чувствую, придется выручать родственника... Впрочем, – отмахнулся легкомысленно, – я уверен, что он нашел его и вез сдать... Парень хулиганистый, конечно, однако я сомневаюсь в его причастности к заказным убийствам... А вы?

Пройдя длиннющим коридором гостиницыК лифту, Егоров замер на площадке, вглядываясь в свое отражение в стеклянной двери.

С внезапным ожесточением открылось, что даже в нечетком, размытом стекле все равно отчетливо заметна седина в висках, малиновые разорванные сосуды на скулах...

Ему уже непоправимо перевалило за сорок. Он, собственно, прожил жизнь. Прожил, не сумев оценить ее радостей, проносившихся мимолетно и суетно. Рискуя за блага, которых в общем-то и не видел. Не пора ли прижаться к обочине и встать на "ручник"?

Вечером он вылетел на Канарские острова.

Интуитивно он чувствовал, что несколько месяцев стоит пробыть там – у теплого океана, в уютном доме, рядом с женой и детьми.

Руководство группировкой он осуществит через налаженные каналы связи.

Конечно, эти месяцы отсутствия неминуемо принесут потери. Телефон никогда не заменит живого общения, тем более в политике и во власти. А допускать к делам толкового, всезнающего управленца, владеющего всеми вопросами, – то же самое, что пригреть гадюку за пазухой.

Да, эта поездочка на Канары по своей стоимости перекроет общий доход десятка турфирм, но что сделаешь – интуиция, никогда не подводившая его, талдычит о необходимости покинуть арену действий, да и вообще жизнь дороже любых миллионов... Их владельцы приходят и уходят, а они, миллионы, остаются.

Он пожалел, что пошел на поводу у этого безответственного раздолбая Крохина.

Хотя – кто знал?..

Нельзя приобретать не мирясь с утратами. А рискуя, всегда рассчитываешь на оправдание риска. Не рисковать же – значит не жить, а так... прозябать на теплых Канарах.

УОЛТЕР

Уже несколько дней его не покидало чувство, будто он очутился в западне.

Обходительный и льстивый араб – заказчик оборудования, с кем ему довелось общаться исключительно по телефону – сумел все-таки настоять на его, Уолтера, присутствии на судне, пообещав изрядный гонорар за участие в экспедиции, и он клюнул на предложение, соблазненный деньгами и романтикой путешествия.

Кроме того, араб оплачивал контракты, не допуская никаких задержек и торга, благодаря чему Уолтер позволил себе бессовестно завысить цены, ибо почувствовал – деньги на проект идут из бездонного кармана.

В один из контрактов закралась ошибка: молотки стоимостью в восемь долларов обозначили, благодаря опечатке, в восемьсот, и араб заплатил, ничуть не усомнившись в справедливости указанной суммы!

Уолтер решил, что если из пушки стреляют по воронам, то снаряды определенно казенные... И в приумножении личной прибыли стеснения не испытывал.

То есть, обретя клиента с увесистой мошной, пообещавшего ему участие в обеспечении следующего проекта, следовало пойти .на издержки, уступив настояниям об участии в экспедиции.

Прихватив с собой аксессуары для подводного плавания в тропических широтах, Уолтер вылетел в колыбель Октябрьской революции, ставшую ныне одной из ее могил.

Ничего радостного в своем визите в страну, из которой он некогда бежал, он не увидел: серый город, серое море, неуютное чрево стального судна, надменные ученые арабы, никого не допускающие в свою среду, и – всецело озабоченные службой молчаливые морячки.

Единственным объектом общения, таким образом, был Забелин, но все, о чем можно было переговорить, они переговорили в Нью-Йорке за несколько лет знакомства и совместной работы.

За неприветливой осенней Балтикой последовало стылое Норвежское море безотрадное, как сама тоска.

Каждый день лил плотный ледяной дождь, сумеречный быстротечный день быстро переходил в непроницаемую промозглую ночь.

Скучнейший и однообразный корабельный быт скрашивал лишь телефон спутниковой связи, и, лежа в каюте на диване с закрытыми глазами, Уолтер, слыша голос жены и звук телевизора, стоящего в гостиной, представлял себе, что он дома, и если пожелает, то пойдет сейчас в ресторанчик на Брайтон-Бич или, спустившись в подземный гараж, покатит на машинке к огням Манхэттена, побродит в неугомонной суете Гринвич-Виллиджа и Китайского квартала...

Дудки!

От американских берегов его еще отделяли сотни миль глубокой воды, взрезаемой мощным килем и неустанным вращением многопудовых винтов.

Последнее сообщение, полученное от жены, Уолтера расстроило и озадачило: во время кратковременного отсутствия супруги квартиру, располагавшуюся в одном из самых безопасных и тщательно охраняемых домов Бруклина, навестили воры.

Ущерб был незначителен: исчезли какие-то цацки, две кредитные карточки, мгновенно аннулированные, но Уолтера озаботила странность иных пропаж: копий чеков, дискет с деловой информацией и компьютера. Похоже, кража являлась ширмой для акции извлечения информации, касающейся его бизнеса.

Он не успел доподлинно выяснить детали происшедшегокак вдруг прервалась связь.

Попытался набрать номер вновь, но тут его постигло тягостное открытие: предоставленный арабом личный телефон, дарующий единственную радость общения с далеким, как иная планета, миром людей и полноценной жизни, сдох.

"Нет! Худо – оно без добра!" – думал Уолтер, отправляясь к капитану, чтобы потребовать предоставления ему запасного канала связи.

Бесстрастно выслушав его, хозяин судна счел допуск постороннего лица то есть его, Уолтера, – в помещение службы связи недопустимым, и, хотя невнятно пообещал содействия в решении проблемы с телефоном, чувствовалось, никакой поддержки, конечно же, не окажет, обойдясь отговорками.

Помощник руководителя экспедиции Крохин, у кого Уолтер решил попросить телефон, скорбно развел руками, сообщив, что, видимо, произошла какая-то неполадка на спутнике, ибо его аппарат тоже приказал долго жить. Впрочем, как он с оптимизмом добавил, напасть стоит претерпеть, поскольку авось да все скоро и наладится.

В словах его Уолтер почувствовал некоторую наигранность, за которой, если следовать логике, крылась заведомая вероломная ложь.

Взбешенный, он вернулся к себе в каюту, где, матерясь и бессильно сжимая кулаки, внимал вибрации переборок и начавшейся качке: у побережья Швеции судно попало в затяжной свирепый шторм.

Вода стала тугой и твердой, как булат, лезвия волн полосовали борта, упорно и методично нащупывая слабину в обшивке.

Корпус дрожал от натуги машин и яростных ударов литых валов. Высокие всплески, срывавшиеся с гребней, шлепали в якорные клюзы, как комья шпаклевки. Стихия отрывала небо от неба, воду от воды, дробила и смешивала их в пространстве единого слепого хаоса.

"Скрябин" отвернул с курса, держась ближе к береговой линии.

Утром непогода мало-помалу улеглась, утихомирилась непреклонная злоба студеных волн, и душевное равновесие Уолтера, несмотря на мертвый телефон с деревянной пустотой в мембране, несколько стабилизировалось.

Впрочем, ненадолго.

Прошедшую ночь ознаменовало чрезвычайное происшествие: с судна исчез штурман. Пропажа была внезапной, бесследной, а потому носила характер загадочный и зловещий.

Тщательный обыск судна никаких результатов, способных приоткрыть завесу тайны, не принес. Старпом Сенчук полагал, что бедолагу, вышедшего на ночную палубу, мог смести за борт шторм, и такую версию поддерживал научный руководитель экспедиции Кальянраман, сообщивший, что штурман навестил его каюту вечером, сказав, будто намеревается от него пойти в свою рубку.

"Скрябин" застопорил ход: надлежало связаться с заказчиками экспедиции, ответственными за принятие решения о продолжении плавания или же о его приостановке.

К вечеру, выйдя на палубу, Уолтер столкнулся с судовым врачом – Сергеем.

Кивнули друг другу, затем вяло пожали руки – оба пребывали в состоянии угнетенном, целиком погруженные в невеселые мысли, которым немало способствовала и унылая северная погодка.

– Как ваш телефон? – спросил врач. – Выздоровел?

– Никаких признаков жизнедеятельности, – устало отмахнулся Уолтер.

– А у этого, у Крохина?

– Представьте себе, тоже тихо скончался.

– Вы уверены?

Уолтер поднял глаза на врача, наткнувшись на его встрево-женно-испытующий взгляд.

– Н-не уверен, – произнес с заминкой.

– А в чем вы не уверены еще?

– Как вам сказать? Если я начну перечислять, то закончу к концу плавания, вероятно...

– Хорошо, поставим вопрос иначе, – сказал Сергей, почему-то переходя на шепот. – Вы полагаете, что капитан не допускает вас до рубки связистов исключительно из-за упрямства служаки, следующего тупым предписаниям? Или из-за личного к вам нерасположения? Я слышал ваши с ним словесные баталии, отсюда и...

– Да, именно эти вопросы меня и смущают, – согласился Уолтер. – Но капитану их не задашь. А в каких-либо спорах с ним истина вырождается, а если вдруг и родится – то опять-таки спорная... Твердолобый кретин! Объяснять ему, что без связи нет бизнеса, – все равно что объяснять бомжу о котировках на лондонской бирже! Его это принципиально не интересует. Для него существуют две наиважнейшие категории: зарплата и инструкции. И вообще у меня такое впечатление, что если с ним говоришь на равных, то он сразу же подозревает у тебя манию величия. И это, доктор, не лечится.

– Почему? – усмехнулся Сергей. – Есть хорошее средство... ! Именно что от мании величия. Называется пурген.

Невесело хохотнули.

– Положим, у капитана определенные начальственные амбиции, – продолжил врач. – Но почему темнит Крохин? Наверняка он платит за связь не из собственного кармана. Тогда отчего ему жалко дать вам позвонить?.. Тем более сегодня он с кем-то беседовал по своему неисправному телефону. На английском языке.

– Точно?

– Абсолютно.

– Забавно, – хмыкнул Уолтер. – Хотя у этого парня просто на роже написано, что он мастер делать два делаодновременно: думать одно, а говорить другое.

–Да, этот глазом не моргнет, объясняя, что земля имеет форму чемодана, неопределенно высказался Каменцев.

– А теперь вопрос: откуда у вас склонность к этакой болезненной наблюдательности? И вообще к скептицизму? – спросил Уолтер.

– Эти склонности, – ответил Сергей, вновь понизив голос, – появились с той недавней поры, когда я уяснил, что не только наш соотечественник Крохин умело разделяет мысль и слово. – Помедлил. – Скептик, кстати, живет за счет общего оптимизма. А его, оптимизма, на данной посудине нет. Вы присмотритесь, и наверняка признаете мою правоту. Здесь собрались очень странные иочень сосредоточенные люди.

– И происходят странные события, – буркнул Уолтер, ежась от вечерней сырости. – Заставляющие меня не верить никому и ничему, даже сигналам точного времени.

– Какие же события? – вновь испытующе взглянул на него доктор.

– Ну... телефон – ладно. А вот куда делся штурман?

– Убит и выброшен за борт, полагаю, – произнес Сергей напряженным голосом.

–Да вы сума...

– Стоп! – оборвал его врач. – Давайте я вам все изложу по порядку. Итак, с чего началась у меня утрата этого самого оптимизма...

Чем дальше выслушивал Уолтер то, что говорил ему собеседник, тем больше охватывала его тревога и безысходность.

– И... выводы? – спросил он сипло, глядя в сгущающуюся темень.

– У экспедиции существует вторая, неизвестная нам задача, – ответил Сергей. – Далекая от обследования радиоактивного хлама.

– Может, мы имеем дело с какими-нибудь террористами? – вымученно улыбнулся Уолтер. – Достанут из глубины парочку-другую стратегических боеголовок... А потом – как в том анекдоте: дорого ли-стоит атомная, бомба? Дорого. Тогда гляди,какое богатство летит к нам на балкон!

– Думал, – отрицательно качнул головой врач. – У них не имеется оборудования для подъема...

– Почему? Батискаф с манипуляторами...

– С его помощью ни люков, ни обшивки лодки не вскрыть. И если бы это было столь легко, давно бы уже нашлось кому это сделать.

– Тогда какой же вывод?

Послышались шаги – с трапа спускался капитан.

– Какие новости? – обернулся к нему Каменцев.

– Ждем распоряжений, – отчужденно буркнул тот.

– О! А что это? – Врач указал на сверкнувший в темени огонек.

– Морская нефтебаза, – ответил капитан, скрываясь за дверью, ведущей на нижнюю палубу. – Норвежская.

Уолтер проводил его настороженным взглядом. Теперь все казалось фальшью и коварством, все несло второй смысл и опасность.

Около получаса они еще постояли, перебирая шепотом разнообразные версии, касавшиеся странностей экспедиции.

"Скрябин" дрейфовал, приближаясь к огням нефтяного промысла.

– Слушай, – произнес Уолтер, обращаясь к врачу. – Истина может выясниться тогда, когда она уже не будет стоить ни шиша! И сейчас не время руководствоваться высоколобой аналитикой, куда лучше – условными рефлексами. Надо срочно отсюда сдергивать.

– Куда?

– Да вот же он – шанс! – Уолтер указал на тускло мерцающие в океане светлячки.

– Мы не спустим спасательную шлюпку – заметят.

– У меня есть два гидрокостюма.

– Не-ет. – Сергей мотнул головой. – Мой паспорт... Он у капитана.

– Подумаешь – паспорт!

– Нет, – уже решительно повторил врач. – Мне, увы, придется каким-то образом выживать здесь. Ничего объяснять не стану, поскольку попросту не могу, но... Единственно жаль, если вместе с вами уйдет и Забелин, я не знал, что он ваш приятель...

– Тогда – пока! – хлопнул его по плечу Уолтер. – Все, что в состоянии предпринять, – поставить в курс дела всякие-разные инстанции... Хотя что я им сообщу?

– М-да, – неопределенно откликнулся Сергей.

Чувствуя, как пылает лицо от внезапного нервного напряжения, Уолтер постучался в каюту Забелина.

Никто ему не ответил.

С полчаса он ходил по судну, разыскивая товарища, пока не выяснил, что тот находится на каком-то совещании научного состава экспедиции.

Уолтер подошел к кают-компании, где заседала ученая братия, но смуглолицый матрос, стоявший у двери, категорически отказал ему в доступе к занятому Забелину – дескать, получен приказ никого постороннего на научно-производственное собрание не пускать и участников его ни под каким предлогом не беспокоить.

Уговоры, обращенные к привратнику, не помогли. Чем больше аргументов для вторжения в кают-компанию Уолтер изыскивал, тем отчетливее проступало на лице морячка упрямство и даже готовность к физическому отпору назойливого визитера.

Между тем в препирательствах истекал подходящий и единственно возможный для побега момент.

В коридоре Уолтер вновь столкнулся с Каменцевым. Сказал, с безнадежностью сознавая, что непонятное свое решение врач принял и от него не откажется:

– Ну, пошли к водичке?

–То есть?

– Так называется океан...

– Нет... Я же сказал... А... что твой друг?

– Друг засел у арабов на совещании. У двери – цербер с оскаленной пастью из стальных зубов... Господа заняты! Ни в какую!

– Понял. Удачи тебе, – проронил врач. – Доплыви... Уолтер, поджав губы, легонько толкнул его в плечо:

– И тебе не потонуть.

Войдя в свою каюту, он надел кальсоны, теплый спортивный костюм, уместил в одежде бумажник и паспорт и втиснулся наконец в резиновую хламиду подводного пловца.

Натянул ласты, раздраил иллюминатор, высунул в него голову.

Накрапывал редкий дождик – предвестник нового скорого шторма. Огни базы приблизились, но ярче не стали. Обложной дождь размывал их в черной ненастной ночи.

По обшивке прошла дрожь – пустили машину, корректирующую дрейф, – и он ясно ощутил, как судно отворачивает от спасительной базы нефтепромысла.

На миг его пробрала жуть, но он справился с ней: прижал к лицу маску, уместил во рту загубник, хранивший хинную горечь высохшей морской соли, и выпростался в неизвестность.

"Как покойник, ногами вперед", – подумал механически.

Резина плотных перчаток соскользнула с края проема, и он полетел, в последний момент с силой оттолкнувшись от клепаного железа борта, в далекую темень.

Он падал с большой высоты, обмерев от страха, что будет затянут под винты, и провалился в тугую холодную ямы бездны, в мгновение преодолев добрых пять метров глубины, но все-таки отчетливо ощутил ту часть этого мгновения, когда плоскость моря прошлась по сердцу, оборвав дыхание.

А потом всплыл, выдул из трубки воду, неторопливо промыл маску, вновь натянув ее – спасительный кусок штампованной резины с овалом стекла.

Эта маска ценой в пять долларов ныне бесценна, она сэкономит силы, ибо в основном уходят они на то, чтобы поддерживать голову над водой, а это ему теперь не столь и необходимо.

С огромным облегчением он осознал и то, что теплая одежда и сухой костюм надежно защищают от несущего смерть холода.

Разгребая рыхлые белесые комья шути – смерзшегося ледяного "сала", поплыл вперед, лишь один раз оглянувшись на отдаляющийся "Скрябин" с конусами скупых высветлин от палубных ламп.

Надстроечные прожектора судна вытягивали в ночи полосы Мёртвого белого света, озарявшего ряды низких тягучих волн.

Через полтора часа он подплыл к одному из трапов базы. Взбираясь на клепаную металлическую платформу, подумал:

"Мой ангел-хранитель уже, наверное, взопрел от забот..."

Затем, обнаружив темный закуток между катушками с толстенными промасленными тросами, устроился в нем поудобнее и погрузился в ожидание.

Он действовал подобным образом опять-таки повинуясь не столько логике и умозаключениям, сколько наитию затравленного животного.

Когда огни "Скрябина" растаяли вдалеке, он разделся, выкинув в воду гидрокостюм и маску с трубкой, так и не изведавших епленьких атлантических вод.

Дождь утих, и наступила давящая тишина.

Он снял с себя спортивный костюм, намочил его и снова надел на себя. Затем вылил две пригоршни воды на волосы и размазал ледяную влагу по лицу.

А дальше было тепло человеческого жилья, ужин, коньячок, история о том, как он по оплошности сверзился с палубы в воду, я – восхищенные междометия нефтяников – дескать, какое же необходимо здоровье, чтобы выжить в смертоносной купели студеного моря?

Уолтер, благодарно воспринимая комплименты, невозмутимо врал о давнем опыте "моржа", закалённого регулярными зимними купаниями.

На "Скрябин", с которым связалось руководство промысла, он возвращаться не пожелал, сказав, что на первом же дежурном удне отбудет в Норвегию, а оттуда вылёпдт в Штаты. Утром его разбудили, подозвав к телефону.

– Вы отчаянный человек, -услышал он голос араба; – И я очень огорчен, что вам не суждено убедиться в работоспособности поставленного вами оборудования... Впрочем, ваша жена уверена в его высоком качестве... Хотите с ней поговорить? Нет проблем! Но прежде совет: думаю, надо преодолеть искус тщеславия и обойтись без освещения в прессе вашего подвига выживания в северных водах... Или вас гложет желание прославиться?

– Я все понял, – ответил он. – Вернее, пока еще ничего не понял, но считайте – мы договорились.

ПРИНЯТИЕ РЕШЕНИЯ

Разговор Прозорова и его шефа – генерала Ладыгина – затянулся на два часа – столько времени заместитель начальника управления выделял для рандеву сотрудникам среднего звена не часто.

Впрочем, Прозоров, любимец генерала, под чьим началом тот отслужил уже двадцать лет, пользовался известными привилегиями во внеочередных визитах в начальственный кабинет и в нелимитированном пребывании наедине с шефом.

– С армейскими нашими жуликами мы разберемся, – говорил генерал. – И каждому воздается – это, Ваня, вопрос времени и добросовестного следствия, благо, его нам вернули демократические, х-ха, власти! А вот что делать с Егоровым этим?.. Серьезный перчик! Он только судно назвал, и все?..

– Если бы я мог его додавить, то...

– Понимаю... – Генерал скривился досадливо. – Вот... времена! С какой-то шпаной, как с папой римским, канителишься в реверансах... А может, попробовать пожестче, а?

Прозоров, невесело улыбнувшись, посмотрел на часы.

– Во-первых, не наша компетенция... Во-вторых, пять минут-назад, если верить расписанию, взлетел самолет, уносящий его на Канарские острова. К законному иностранному дому и законной жене.

– В нашем мире расстояния не спасают, – проронил генерал.

– Но все-таки затрудняют общение, – заметил полковник.

– Это... да. – Генерал подавил вздох. – Итак. Заказчик взрывчатки неизвестен, адресат – тоже, назначение – и подавно. Где сейчас судно, выяснил?

– Болтается у норвежских берегов.

– Почему болтается?

– Сильный шторм. Утихомирится стихия, двинутся исследовать "Комсомолец".

– Не нравится мне этот интерес к нашим подводным лодочкам, – произнес Ладыгин задумчиво. – Как бы чего не вышло...