Текст книги "Власть во власти Власти"

Автор книги: Андрей Тюняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Это значит, что запаса движения у нас не хватит ни на обратный путь, ни на продолжение скачка, – с сожалением объявил проснувшимся властелинам командир по имени Волос²⁰. – А это, в свою очередь, значит, что нам придётся остаться здесь.

– Где «здесь»? – в полной тишине последовал важный для всех вопрос.

– «Здесь» – это в том месте, где мы сейчас и находимся, – развёл руками Волос. – Поэтому будем принимать решение. Есть два варианта, как нам проложить себе маршрут в будущее. Первый – оставаться на месте и спокойно доживать свой век. Ну, и, конечно же, ожидать помощи.

– А второй? – поинтересовался бортинженер Пе-

рун²¹, разминая свое тело.

– А второй – попробовать найти невдалеке планету, подходящую для нашей жизни, и если нам удастся найти такую, то и поселимся на ней, – пожал плечами Волос.

– Зачем? Ведь нас и здесь ничего не стесняет, – пропыхтел Перун, не очень желая утруждать себя ничем не спрогнозированными поисками какой-то «иголки» в необъятном межгалактическом «стоге сена». – Питания у нас достаточно, тем более что оно возобновляемое. Запасов движения нам хватит надолго. Так, что, если мы случайно с чем-нибудь не столкнёмся, то можем себе и здесь прекрасно жить-поживать.

– Боюсь, что помощи нам ждать не придётся, – вме– [далась в разговор Лена. – Я не чувствую ни самой Власти²², ни какой-либо из её периферийных баз связи.

– Как ты думаешь, далеко до них? Сможешь ли дотянуться? – с нескрываемой надеждой поинтересовался Волос.

– Нет, – неуверенно помотала головой девушка. – Что-то мешает мне. Или, точнее сказать... Я бы сказала... Что-то... Или кто-то не даёт... Не даёт мне связаться с Властью... Видимо, мы вынырнули из «кротовой норы» так неожиданно, что в каких-то узлах произошла расстыковка причинно-следственной связи.

* * *

Сканирование окружающей небесной сферы показало, что совсем рядом находится территория,

условия жизни на которой вполне подходят экипажу «Алатыря».

– Я обнаружил планету²³, пригодную для нашего переселения, – сообщил навигатор Барма²⁴. – Поскольку уже нет необходимости измерять окружающую действительность в нашей сетке величин, я всё пересчитал исходя из собственных параметров этой территории. Её возраст составляет тринадцать миллиардов лет – от начала вскипания белой дыры и розжига звезды до формирования твёрдой железно-никелевой оболочки. И около пяти с половиной миллиардов лет – это возраст в образе твёрдотельной планеты.

– Какова величина инерции? – спросил Волос.

– Инерция средняя, – ответил Брама. – Это значит, что нам там без специальных средств не выжить.

– У нас много корфандров25, – напомнил Перун. – Будем жить в «Алатыре», а за его пределы выходить в корфандрах.²⁵

– Не шибко интересно так существовать, – прошипел Ладон²⁶. – Какой смысл переселяться на эту плане

ту, если всё равно мы не сможем ею воспользоваться и даже не сможем насладиться её прелестями?

– Придумай что-нибудь. Ты же – гений, – в ответ улыбнулся Волос.

– Есть один путь, – моментально отреагировал Ладон, как будто долго раздумывал над этим, а сейчас просто напросился на такое предложение. – Изменение структуры нашего организма. Причём, мне придётся изменить наш геном таким образом, чтобы при необходимости он смог самостоятельно формировать недостающие части нашего организма, а уже имеющиеся модифицировать так, чтобы они могли нормально функционировать в новых условиях этой планеты.

– Не сложновато ли? – задумчиво отозвался Волос.

– Главное, – добавил Ладон, – нам придётся восстанавливать иммунную систему, которой многие из нас пожертвовали ради дополнительных процентов интеллекта.

За стеной отчуждения

В 55-м год²⁷ новой эры²⁸ на территориях, расположенных за Стеной Отчуждения²⁹, колониальное правительство решилось на последний шаг окончательного порабощения. Под пологом всенародной благости был

принят беспрецедентный закон, согласно которому отныне каждый житель Нижнего города³⁰ должен был платить в казну специфический налог – налог на жизнь. Он взимался с каждого удара сердца...

Историю своей территории назубок знал каждый житель Рамы³¹. Её усиленно проходили в школе, её настойчиво и углублённо исследовали учёные. Но главное, за пределами гражданской видимости её математически формировала Сва³² – как параллельную задачу, решаемую в альтернативной Земле реальности.

– Дивердеги снова свирепствуют, – устало произнёс Pop³³. В его голосе не прозвучало ни вопроса, ни утверждения. Просто ровная констатация обозначенного факта отвалилась от края его рта и брякнулась в воздушное пространство.

– А что им остаётся? – также безэмоционально отреагировала на произнесённые слова предельно субтильная Интена³⁴. Она немного помедлила, поджидая, когда новая порция сил достигнет мышц речевого аппарата, и, получив её, уже с нескрываемым отвращением тихо добавила: – Бессердечным...

В этот момент снова появились назойливые информеры. Они грамотно расположились так, чтобы охва-

тить своим вещанием всех людей вокруг, и завели привычную заунывную историческую волынку.

– Слушайте, жители Рамы! Слушайте и запоминайте! Помните и соблюдайте традицию! В этом году исполняется тридцать лет той знаменательной дате, которая привела нашу жизнь к окончательной гармонии, – День введения налога на жизнь, – низким поставленным и даже каким-то по-животному рычащим голосом произнёс никогда не устающий механический диктор. – А тогда, в самом начале сложного переходного этапа, в тисках системного кризиса, который с успехом преодолело общество Нижнего города, события развивались предельно драматично. Давайте же вместе с вами снова вспомним, как всё это случилось.

Информеры инициировали трансляцию Виднета и принялись генерировать трёхмерную объёмную графику, а жителям Нижнего города в который уже раз пришлось наблюдать этот тривиальный пропагандистский спектакль.

В пирамиде

– Удивительно... Маятник показывает, что мы живём в какой-то очень большой и сделанной из непонятного материала пирамиде, – произнёс озадаченный Свейн³⁵, тщательно всматриваясь в движения незамысловатого механизма.

– Но такого просто не может быть! – резко отреагировал академик Адамов³⁶; он даже сделал отталкиваю-

щее движение рукой – столь сильно пробило его отторжение того, что только что он услышал.

– Почему же? – не заметив этого, всё так же спокойно произнёс Свейн, полностью поглощённый процессом наблюдения за вращающимся маятником.

– Потому что всё, что нас окружает, имеет круглую форму. Посмотрите, орбиты планет, сама форма планеты, орбиты спутников – всё движется по кругу, – всё также раздражённо быстрым речитативом прокомментировал академик.

– Ну, да, ну, да... Но маятник-то показывает... Он показывает, что мы живём в пирамиде, – Свейн задумчиво выдавил резиновые слова, по-прежнему не отрываясь от вращающейся вещицы.

Наконец, академик заметил, что говорит в пустоту. Он тоже заинтересованно взглянул на маятник, попытался даже настроиться на приём, но в очередной раз никакой информации из его движения так и не уловил. Экспериментаторы какое-то время вместе смотрели, как вращается прибор, и с каждым его оборотом становилось понятней: маятник в своих показаниях уверен.

– Да, я бы и согласился, – устало отреагировал на такую самоуверенность Адамов, показывая всем видом, что такой спор ему якобы не интересен, – но как можно получить острые углы? Если двигаться по кругу, то понятно, получим фигуру монотонную и без острых углов. Без углов вообще. А как получить угол? Вы представляете себе, какая энергия нужна для создания острого угла? Например, дерево вырастает круглое, а если вы хотите сделать из него брус, то нужно затратить энергию, чтобы обкорнать этот ствол с четырёх сторон. Вот, как в вашей пирамидальной Земле получаются углы? Кто так обрезал Землю?

– Не знаю я, – упрямо отмахнулся Свейн, – но маятник показывает! Сами видите.

В своём споре собеседники организованно зашли в тупик: ясно же, что квадрата или куба в природе быть не может...

– Вспомните опыт в школе! – вдруг буквально выкрикнул Свейн. – Соль растворили в воде. Вспомнили? А что потом? А потом стали выпаривать. Получился кристалл соли. И он – квадратный! Кубический! Вот вам и требуемая форма! И никаких дополнительных энергий не требуется.

– Но кристалл, – не собирался так просто сдаваться поражённый таким «железобетонным» доводом академик, – это твёрдое вещество, а мы...

Он сделал неожиданную паузу. Казалось, какая-то яркая искра вспыхнула у него в мозгу и осенила академика своим первозданным светом.

– Я понял! – вскрикнул он, распалённый нахлынувшим эвристическим решением. – Я ведь даже не задумывался над этим...

– Над чем?

– Помните мою работу «Вакуум: структура, свойства»?

– И что?

– В ней я описал структуру вакуума...

– И что?! – начал терять терпение Свейн. – Какое отношение имеет вакуум к нашей системе?

– Прямое! Вакуум – это кристаллическое вещество! Вакуум – это кристалл! Вот он ваш кристалл! Внутри которого мы живём.

Академик воинственно вперился взглядом в собеседника, ожидая от того явной контратаки на сказанное им только что. Но Свейн молчал и непроницаемо смот-

рел на академика. По его полностью потерянному лицу было видно, что собеседник усиленно обдумывает услышанное. Скрежет шестерней сознания становился всё громче. Они цеплялись друг за друга, но в ламинарное движение перейти не соглашались.

– Как это? Ведь вот же мы сидим здесь, и никакого кристалла нет! – наконец, произнёс он, и сказал это больше для того, чтобы выиграть время, а не для того, чтобы получить какой-то ответ на свой ничего не значащий, автоматический вопрос.

– Сейчас объясню, – со всё сильнее разгорающимся азартом первооткрывателя принялся объяснять академик. – В девятнадцатом веке все выдающиеся физики в своих исследованиях неминуемо приходили к идее эфира...

– А при чём здесь девятнадцатый век? – взял себя в руки Свейн.

– Сейчас... Слушайте дальше... Так вот. Все физики приходили к идее эфира и рассчитали, что он должен представлять собой твёрдое вещество и быть кристаллическим.

– Вакуум! Твёрдый? Кристалл? – ухмыляясь, сыпанул надменными вопросами Свейн.

– Да! И это получалось у всех физиков. Собственно, поэтому от идеи эфира и отказались. Потому что никто так и не смог объяснить, как может твёрдое тело проходить через кристалл. Очевидно, были убеждены все, этого просто не может быть.

– Ну, да.... – вздохнул Свейн.

– И вот, для того чтобы закрыть тему с эфиром, выпустили Эйнштейна, и он все эти выкрутасы прихлопнул чугунной крышкой теории относительности, – блеснул красноречием Адамов.

– К чему это всё?

– А вот к чему. Эйнштейн прихлопнул эфир в двадцатые годы двадцатого века. И все успокоились и стали забывать этот самый кристаллический эфир. А в тридцатые годы, то есть уже через десять лет после этой инквизиции, появились первые открытия в сфере сверхпроводимости...

–И?

– И дело-то в том, что сверхпроводимость существует совместно со сверхтекучестью. И эта самая сверхтекучесть – именно она обеспечивает прохождение одного тела сквозь другое. Дело в том, что всё это я уже описал в своей книге и много раз доложил на конференциях в Сарове, Обнинске, Черноголовке. Вы понимаете их статус?...

– Да...

– Если исходить из этого, то вакуум – это кристаллическое вещество, и оно обладает сверхпроводимостью и сверхтекучестью. А все остальные вещества – горячие – всегда будут проходить через вакуум сверхтекуче, то есть без трения и без сопротивления.

– То есть..?

– То есть мы с вами действительно находимся в кристалле! В кристалле вакуума.

Повисла неожиданная тишина. Спорщики снова машинально оглянулись – и опять никакого кристалла не увидели.

– Естественно, его увидеть нельзя. Ведь наши органы чувств основаны на учёте воздействия – реакции. А сверхтекучесть – это отсутствие всякой реакции. Мы действительно в кристалле! – вконец распалился Адамов.

– Почему? – по-прежнему не понимал его выводов и не разделял уверенности Свейн.

– Вакуум имеет температуру ноль кельвинов. Это предел существования материи. Точнее, любое вещество при достижении нуля кельвинов превращается в вакуум и кристаллизуется. Даже самый лёгкий водород всё равно при достижении нуля превращается в кристаллический металл. Он, кстати, уже получен, – принялся подробно излагать физику академик. – А у водорода кристаллическое строение выполнено в наиболее элементарной форме – в виде куба. То есть элементарная форма вакуума – куб. Я именно об этом и писал в своей книге. И как же это я позабыл?! Хотя никто и не думал, что задача поиска строения Земли сведётся к кристаллу!

– А как же вещество? – ничего не понимая, протянул Свейн.

– Вещество получается так, – деловито пояснил Адамов. – Когда квант вакуума разрывается гамма-квантом, то из одного кванта вакуума получается один нейтрон, у которого есть две части. Одна сформирована электроном, а другая – позитроном.

– А они-то откуда взялись?

– Электрон и позитрон – единственные элементарные частицы, из которых состоит квант вакуума.

– А как же другие элементарные частицы?

– А другие – миф, – рассмеялся Адамов. – Я уже и об этом писал?! Поясню. Возьмите любую реакцию распада в ядерной физике. В результате любой реакции остаётся всегда некоторое количество фотонов, нейтрино и некоторое количество электронов или позитронов. Никогда не остаётся никаких других частиц. Это известно. Просто физики не хотят сами себе признаться в такой интерпретации известного факта.

– А где же ваша белая дыра³⁷? – вспомнил Свейн недавний спор с академиков, в котором они дошли до белой дыры и вконец на ней рассорились.

– Вот здесь и получается белая дыра, – даже глазом не моргнул Адамов. – Изначально существует область вакуума, у которой температура равна нулю. Затем в эту область влетает гамма-квант. Фотон. Он разрывает квант вакуума, и тот превращается в первый в этой области нейтрон. При образовании нейтрона освобождается энергия связи, которая разрывает соседний квант вакуума, и начинается лавинный процесс. Как в ядерной бомбе. Только в ней взрывается вещество, а в вакууме – сам вакуум. Энергии выделяется столько, что вскоре вся область загорается новой звездой. Так формируется первоначальная звезда.

– А нейтроны где? – односложно подливал «масло» вопросов в «огонь» спора Свейн.

– После того, как звезда развивается до нейтронной звезды, в ней формируется железно-никелевая оболочка, внутри которой находится нейтронная жидкость. После взрыва нейтронной звезды внешние слои разлетаются, а остаётся только железно-никелевое ядро, начинённое нейтронами. А затем за счёт нейтринного испарения³⁸ нейтронная звезда начинает выделять через полюса вещество. Это вещество оседает на внешней поверхности звезды, на её железно-никелевой

поверхности. Так постепенно формируется каменная планета.

– То есть мы всё-таки в кристалле? Вы же сказали – «каменная планета»! – встрепенулся Свейн.

– Если по этой версии, то – да! – охотно признался академик, ведь это была его концепция, которая всё обосновывала. – И сейчас мне с каждой минутой больше и больше кажется, что всё так и есть.

– Ну, а мы кто тогда?

– Мы? – академик задумался. – А мы, как мысли в голове!

– Мысли?

– Да! Представьте, что являетесь по отношению к своему мозгу и содержащимся в нём мыслям вышестоящим организмом. И вы можете наблюдать за жизнью мыслей. Вы смотрите, как мысль родилась и через нейронные связи соединилась с другой. Они образовали некий мыслительный процесс. Пока вы следите за ними, за своими мыслями, этот процесс идёт. Но как только вы теряете интерес к этой мысли, она исчезает – умирает. Вот так и мы.

– Мы мысли в голове вакуума? – откинулся на спинку стула Свейн. Он подложил обе руки под затылок и закатил глаза в размышлении, пытаясь представить себе конструкцию сказанного.

– Да. В голове вакуума! – не дал ему помечтать Адамов. – В Организмике он назван Богом.

– Значит, мы рыбки в аквариуме?

– Ну, почему сразу рыбки? – поперхнулся от неожиданности академик. – Мы – мысли! Мы – мысли Бога!

Они уставились друг на друга с выпученными глазами и долго всматривались.

– Так, всё-таки мы живём в пирамиде? – первым вышел из оцепенения Свейн.

– Да. Приходится это признать, – всё ещё не моргая, ответил Адамов.

– Как это можно представить?

Академик задумался. Он потёр руки и погладил волосы. Коснулся лба и кончика носа, а затем снова придумал вполне логичный и внятный пример: – Представьте себе трёхмерную структуру – сеть. Все ячейки которой одинаковы и имеют форму куба. А мы – это совокупность нарушений таких ячеек. Получается, мы внутри такой структуры. И в этом смысле мы и как мысли в голове, то есть внутри сети нейронов, и как рыбки в аквариуме, то есть рыбки в структуре воды.

Свейн молча взял маятник и снова начал его раскручивать. Он проверял слова академика.

– Маятник показывает, что мы внутри одной такой пирамиды, а есть рядом и другие. И эти пирамиды входят одна в другую. Под каким-то углом. И из одной можно перескочить в другую. Совсем для себя незаметно. Вот так оказывались в другом мире и путешественники, попавшие в Бермудский треугольник или на Землю Санникова.

– Это возможно. Ведь мы же видим, как растут кристаллы, – пожал плечами академик. – Один кристалл сформировал первый куб, а второй внедрился в него и «прирос» с какой-то стороны. За счёт чего они так «размножаются» – не важно. Но важно то, что визуально они входят один в другой. А ты, как электрический сигнал в этом сложном кристалле, после преодоления границы одного переходишь в другой кристалл. Похоже, что в некоторых точках Земли и мира есть такие переходы.

Идущий в пяти мирах

Всякий раз, когда Волос отправлялся в свои временные экспедиции, Лена сжималась. Её крылья смыкались и теряли свою способность к полёту. Она оставляла своё тело в авторежиме и незримо сопровождала Волоса, питая его силой гармонии и красоты. Эта помощь оставалась незримой. И в силу специфики транспространственных переходов по возвращении Лена ничего не помнила...

– Волос, как ты умудряешься не потерять рассудок, расхаживая между мирами? – удивлённо произнесла Лена. – Ведь если задуматься о чём-либо в одном мире, то почти невозможно измениться и настроиться на другой. Слишком разные эти миры.

– Привычка. – сухо ответил Волос, потом немного помолчал, подумал, что не нужно расстраивать девушку таким резаным ответом, и уже теплее объяснил: – Должна сформироваться привычка. Когда переходишь из одного мира в другой, это нужно осознавать, то есть переход нужно делать осознанно, а момент перехода даётся для того, чтобы успеть перестроить свою психику.

– Но ведь это не одежду снять и надеть и не ипостаси поменять!

– Есть набор стандартных поведенческих алгоритмов, которые я вызываю из своей памяти почти в каждый момент перехода. Это происходит почти машинально, уже автоматически. Я настолько привык, что даже не задумываюсь над тем, как это случается и получается.

– Машинально? То есть ты даже не думаешь над сменой своего менталитета?

– Не думаю. Если задумаешься, то будет только хуже. А без обдумывания, на автомате, организм справляется сам. И справляется лучше. А если всё-таки немного не попал, то есть не вписался, в другую реальность, то за то время, когда уже начинает действовать стандартный алгоритм, можно успеть окончательно отредактировать своё поведение.

Вместо ответа Лена только пожала плечами, демонстрируя, что не особо поняла объяснения Волоса. Хотя, конечно, ей стало ясно, что со слов такой сложный процесс и не понять – надо самой пройти. Хотя бы разок.

– А расскажи, Волос, как там – в пяти мирах? – теперь уже совсем другим тоном – задумчиво и кокетничая, – протянула Лена. – Чем они отличаются? Кто в них живёт? Какие у аборигенов ценности? Какая у них любовь? И вообще, есть ли она? Расскажи! Мне очень интересно. А я постараюсь понять. Ведь я смогу понять со слов?

– Сможешь, конечно, – улыбнулся командир корабля и странно посмотрел на Лену; он всегда удивлялся совершенству её красоты и никак не мог найти ответа на вопрос: кому именно потребовалось создавать такую красоту? – Главное, ты должна понять, что все пять миров абсолютно разные. Их нельзя сравнивать между собой, потому что они...

Волос задумался, подыскивая подходящий термин.

– В параллельных измерениях? – попыталась подсказать Лена.

– Нет, – улыбнулся командир. – Не в измерениях.

– А в чём тогда между ними разница?

– Всё намного сложнее. Все пять миров существуют одновременно в одном и том же месте. Но между

ними нет никаких соприкосновений в том смысле, как обычно все это себе представляют. Они, как сито и вода, проходят друг сквозь друга, не задевая друг друга.

– Ты хочешь сказать, что миры всегда здесь, но мы их не видим? – удивилась Лена и даже немного испугалась. Она подозрительно оглянулась, но никаких иных миров видно не было.

– Ладно, к чему эти примеры? Давай я тебе просто опишу эти миры такими, как я их видел, а ты постарайся понять.

– Хорошо, – ответила Лена. Она уселась поудобнее и настроилась на понимание.

– Самый простой мир – мир людей.

– Кого?

– Людей³⁹, – повторил Волос. – Это такие существа, которых мы скоро создадим, то есть сделаем⁴⁰. Это интересные существа, нужные нам для выполнения разных работ. Они..., – Волос задумался. – Как бы это выразиться? Они самые простые биологические объекты. Но на них построены все остальные миры.

– И наш?

– Пока нет, но скоро будет построен и наш. Люди – это наше будущее. Другого выхода нет. Так, вот, они создают жизнь не только своими телами, но и своим интеллектом, своим разумом и своим поведением...

– Когда «создают»? – переспросила Лена. – Их же ещё нет.

– В ближайшем будущем. Для тебя будущего ещё нет. Но для меня оно уже было. Ты же знаешь, я там уже побывал. Поэтому тебе и рассказываю. Как очевидец. Ну, же, перестраивайся! Следи за мыслью!

– Ладно, ладно. Я поняла. А второй мир?

– Второй мир – он альтернативный. Это наш запасный вариант. Контрольная группа. Если в нашем основном мире что-то пойдёт не так, то мы всегда сможем обнулить ситуацию и вернуться к началу с помощью второго мира. Это тоже проект нашего ближайшего будущего. В нём, в этом мире, всё то же, что и в первом. Такие же биологические существа. Но с иной, альтернативной «судьбой», то есть программой жизни.

– Ладно. И это более-менее понятно. А третий?

– Третий мир – это мир того, что складывается из больших кусков первого мира. Это мир, где царят гигантские сущности – общества, коллективы, социумы.

– Но это же не... не... Как ты их назвал? Не люди! В нашем с тобой понимании, – удивилась Лена.

– Вот ты снова попалась, – улыбнулся Волос. – Мы опять совершили переход, а ты не успела сменить ментальность. Представь, что ты попадаешь в мир больших обществ. Теперь и ты – точно такое же большое общество. Теперь ты – не один из людей. Теперь ты – общество, построенное из них, и которое должно выстраивать отношения с другими такими же обществами. Какой вид ты примешь, то есть облик, очень важно. Если будешь агрессивной, то тебя будут воспринимать как агрессора. Если будешь доброй, как доброе существо или как жертву.

– У меня голова пошла кругом! Я попыталась себя представить коллективом, – призналась Лена.

– Это в первый раз. Так всегда бывает. От размера. Потом привыкаешь. Чтобы существовать в третьем мире, ты должна быть социумом. Тебя должно быть много. Ты должна состоять из разных членов – людей, каждый из которых для самого себя самостоятелен, но в тебе он является всего лишь твоей управляемой клеточкой. Клеточкой твоего тела. Нейроном твоего мозга. Битом твоего интеллекта.

– Значит, если я задумала в третьем мире что-нибудь сделать, то я должна действовать не как физическая индивидуальность в людском обличии, а как... Как я должна действовать?

– В третьем мире ты должна действовать как структура и через свои структуры. Но ты должна сначала стать такой структурой. Трансформироваться из одной красавицы в целый коллектив таких красавиц. Ну, или в чудовищ, – Волос подмигнул и хитро улыбнулся.

– Этого я сделать не смогу. У меня нет таких возможностей, как у тебя, – в ответ вздохнула Лена. – А четвёртый мир?

– Четвёртый мир – это наш мир. Здесь мы – высшие существа!

– Но если я правильно тебя поняла, мы же ничем не отличаемся от людей? – предположила Лена.

– Как же не отличаемся? Некоторые из нас могут существовать во всех низших мирах. Это и есть показатель того, что мы сами стоим уровнем выше.

– Ладно, убедил. Пятый уровень?

– Вот тут проблемы с интерпретацией, – задумался Волос и несколько беспомощным тоном продолжил: – Я знаю только, что он есть, этот пятый уровень...

Пятый мир... Но каков он – даже представить не могу. Но это само по себе и означает, что он выше нашего.

– А откуда ты тогда знаешь, если даже не можешь представить?

– Есть некоторые соображения, – уклончиво ответил Волос.

– Не темни! – настояла Лена.

– Ну, во-первых, странным является наша подозрительно «случайная» остановка в этом никому не известном кластере какого-то пространства...

* * *

Смогу ли я рассказать вам о любви? А кто ещё, если не я, сможет это сделать! Конечно, смогу...

Любовь – это... программа, описывающая взаимное притяжение двух тел, имеющих разноимённые заряды. Вы скажете, это механистический подход?! Да. Конечно. Но он даёт прекрасное понимание как в действительности работает притяжение любви и как срабатывает отталкивание ненависти.

Если следовать концепции заряда, то каждому человеку – представителю двуполых существ – в обязательном порядке должна соответствовать своя уникальная половина. По всем своим параметрам она – такая же, как ты. Только половые признаки у вас различны. Чем больше вы похожи друг на друга, тем плотнее контакт и сильнее любовь. Вопрос только в том, как отыскать свою половину? А желание искать и желание удержать, когда уже нашёл, – это и есть любовь.

Разве цифровой способ описания любви хуже, чем химический, который полагает, что любовь – это всего лишь совокупность химических процессов? Нет, не хуже. И в том, и в другом случае – это всего лишь при-

ближённое описание. И оба варианта приближения – лишь проекции на замысловатом чертеже Великого Архитектора или в мыслях Великого Разума.

* * *

Волос засобирался. Операции с будущим – это обязательная часть его работы. «Алатырь» не может следовать туда, чего ещё нет. Каждый последующий шаг в вечность нужно было создавать. Если этот процесс остановится, то «Алатырь» разобьётся о границу настоящего и не наступившего будущего.

– Ты забудешь меня и бросишь, – грустно произнесла Лена, обнимая Волоса. – Найдёшь себе ещё кого-нибудь. Красивее меня. И бросишь.

– Не брошу, успокойся, – уверенно ответил Волос, прижимая её к себе. – Я просто не смогу этого сделать, ведь ты у меня самая красивая. Если бы это было не так, то та другая давно бы уже появилась. Ты же это знаешь.

Красота – это специальное физическое пространство. Оно учитывает такое состояние антивещества, которое позволяет приводить форму к идеальному пределу. В антиматериальном мире только красота имеет возможность рожать. Этот процесс знаменателен тем, что только в нём из множества уникальных исходных форм получается новая идеальная форма. И чем выше уровень её уникальной идеальности, тем больше вероятность её выживаемости.

Помнится, когда родилась форма круга, то Кома Посоорву был настолько ей ошеломлён, что увековечил навсегда. Теперь, где бы кто ни находился, форма круга всегда сопровождала его, и такой путешественник всегда имел возможность мгновенного доступа к ней.

Идеальных форм в мире не так уж и много. Все они слагают ту самую уникальную красоту, имя которой Лена. Она – совокупность идеальностей и в силу этого обладает возможностью путешествовать своими формами в любом пространстве на любые расстояния.

Без сердца

– У меня получилось! – профессор Вихаи⁴¹ запрыгал, словно малый ребёнок. Он вздымал свои руки к небу около какой-то склянки с какими-то потрохами, со стороны можно было подумать, что он молится богу.

– Профессор! – брезгливо одёрнул его мистер Глорвой⁴². Он подождал, пока Вихаи немного уймётся, а затем уже приказным тоном повторил: – Профессор! Успокойтесь! Религия запрещена законом. Мне придётся вас оштрафовать.

Но и после этого чудик в белом халате с выпученными глазами и курчавыми паклями волос на немытой и порядком засаленной голове не прекратил своих вычурных танцев.

– Профессор..., – настойчиво повторил Глорвой, но зачем, догадавшись о причинах такого сумасшествия, запнулся и сам выпучил глаза: – Неужели?!

– Да, мистер Глорвой! Да! Я сделал это! – радостно выкрикнул профессор, не переставая причудливо двигаться.

Начальник с недоверием приблизился к банке с потрохами. От того, что в ней плавало, тянулись

какие-то провода и трубки. По ним толчками двигалась красная жидкость, похожая на кровь. Но не это интересовало мистера Глорвоя. Он буквально впился глазами в совсем небольшой предмет, у которого торчала крохотная металлическая антенна, а на таком же крохотном мониторе какие-то цифры показывали обратный отсчёт.

– Итак, Вихаи, вы утверждаете, что эта коробка в состоянии управлять сердцем так, как того требует новый закон? – с неугасающим недоверием, но уже спокойным холодным произнёс мистер Глорвой.

– Да! Это именно так! – полным энтузиазма голосом отозвался профессор.

– Хм, – промычал Глорвой. – Эта штука достаточно точна? А то ведь знаете... Закон требует высочайшей точности... Нельзя допустить ошибки даже в один удар сердца. Затаскают по судам...

– Всё точно! Датчики, детекторы, сумматоры и ин– фарктеры⁴³ синхронизированы до самого последнего импульса. Ошибка полностью исключена!

На этом трансляция прекратилась и информеры исчезли так же внезапно, как и появились. Внимательные слушатели и принуждённые зрители безэмоционально отреагировали на резкое прекращение «интересного» фильма. Они плавно перешли к своим событиям, в то же мгновение забыв только что так навязчиво рассказанную историю. И лишь автоматически инициированные чипы принялись у каждого в голове формировать одни и те же необходимые воспоминания...

Конструируя интеллект

По мере окончания общего учебного заведения для маленьких властелинов наступала пора выбора – кем быть? После того, как властелин определялся, он отправлялся вспять по линии времени – к моменту своего рождения. Там модификаторы меняли его генетическую матрицу и вносили в неё изменения, необходимые для того, чтобы организм властелина соответствовал сделанному им выбору.

После этого властелин рождался заново.

Он рос и развивался уже по своей – уникальной, специальной и модифицированной – программе. В результате такого процесса – сложного двухступенчатого рождения – получался узкоспециализированный индивид. Он был модифицирован не только в плане интеллекта, но и, как правило, имел частично или полностью перестроенный организм.