Текст книги "Власть во власти Власти"

Автор книги: Андрей Тюняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Андрей Тюняев
ВЛАСТЬ ВО ВЛАСТИ ВЛАСТИ

0Т АВТОРА

Каждый сегодня понимает, насколько забавно будет выглядеть эксперимент, если хотя бы нынешнего студента переместить в какой-нибудь XVII век в зал какой-либо Академии наук. Пусть он расскажет тамошним учёным некоторые стороны нашего бытия и продемонстрирует что-либо на коммуникаторе. Вот смеха-то будет! Для нас. А каково придётся средневековым учёным? Им будет не до смеха. Выдержал бы мозг, не лишились бы ума.

Мы привыкли считать себя последней стадией развития интеллектуального процесса. И это происходит только потому, что до общения с нами пока не снисходят те, кто гораздо умнее нас: вы же не рассказываете стихи курам на птицефабрике.

Тем не менее, те, кто стоят выше нас по всем показателям и доминируют в «нашем» мире, имеют те же проблемы с субординацией. Для того, кто ещё выше, они тоже являются курами на птицефабрике.

Но кто-то всю эту цепочку выстроил, и кто-то идёт по ней, поигрывая надменной улыбкой. Даже если это бог, то и у него возникает вопрос – с заглавной ли буквы писать своё определение или обойтись строчной, оставив заглавную для настоящего Бога?

* * *

В этой книге представлена реальная история «планеты» Земля. Её начало вовсе не насчитывает тысячи и

даже сотни лет. Аналитические отделы ведущих спецслужб мира давно пришли к выводу, что заселение Земли состоялось не так давно. А всё, что было до этого, не более чем ретроспективная инсталляция, призванная успокоить человеческое эго.

На нашей «планете» проживает несколько параллельных цивилизаций, между которыми существуют весьма сложные взаимоотношения. Даже самые мощные и доминирующие народы способны пропустить революцию, подготовленную исподтишка.

Работа над книгой продлилась ровно пять лет – с 20 марта 2012-го года по 20 марта 2017-го года. В процессе подготовки материала для этой книги приняло участие множество аналитиков самых разных направлений. Автор благодарит за помощь в исследовании информации для книги: экстрасенсов – И. Т.; ясновидящих – Е., В. М., Т. К.; руководителя отдела КГБ – Р.Р.; масона, иллюмината – А. Р.; операторов – И. Ф., Н. Т., А. Р.; инкарнацию Мары – Е.; сотрудника ГРУ – С. Ж. Отдельная благодарность богине Маре.

В произведении все события реальны. Совпадения с несуществующим случайны.

Посвящается жене Елене.

ПРОЛОГ

Я родился подозрительным скептиком. И всякий раз почти до конвульсий клялся себе и настойчиво вбивал окружающим, что не поверю в существование инопланетян ни при каких условиях. Даже если одно из этих существ ненавязчиво похлопает меня по плечу или предельно настойчиво предложит мне чашечку кофе. Но...

Всегда остаётся это самое «но». Оно, как распаренный лист, навязчиво прилипает даже к самому ясному убеждению и уже не позволяет полностью довериться «очевидному» недоверию, столь прелестно дурманящему своей устоявшейся привычностью.

Заодно с этим недоверием выступала и моя же собственная память. Она густо наматывала суконную нить вельветовых воспоминаний на точёное древко веретена жизни, и эта нить уже не прерывалась больше ни на мгновение. Возможно, поэтому с самого первого дня существования на этой Земле я помню его – своё странное рождение.

Словно кто-то очень властный включает невидимой рукой сильно подстывший тумблер. И вот, окисленные вечностью контакты бесцеремонно пинают друг друга, и очнувшиеся от этого пинка искры посылают небесам ожесточённые электрические проклятия. Ещё миг, и память начинает растекаться по ячейкам возбуждённых нейронных сетей, заполняя их замёрзшими битами вчерашних событий.

Сознание, вспыхнувшее, словно трут от падения одного из раскалённых осколков потревоженного кремня, включается в тот момент, когда меня только что извлекли из живота матери. Я инстинктивно глотнул ещё неведомого мне воздуха. Первый раз обжёг им распра

вившиеся от напора лёгкие. И какие-то цепкие руки аккуратно положили меня на жёсткую медицинскую кровать.

И вот уже я, едва рождённый и чуть появившийся, взираю на эту непонятную мне ситуацию своими собственными глазами. Но не с неудобной кушетки. А с какого-то места, находящегося где-то под потолком: метрах в трёх от растопыренного стола и на метр выше, чем все врачи, собравшиеся в этой просторной и не совсем просматриваемой комнате.

Это может показаться невероятным, но я вижу. Вижу себя. На той самой кушетке. Я - маленький и молчащий. Вокруг – те самые врачи. И я понимаю всё, о чём они говорят.

– Будем усыплять? – спрашивает один из них, перед этим долго разминая лицо гримасами вселенского нежелания.

Коллеги дёргаются от неожиданно прозвучавшего голоса, через мгновение приходят в себя и испуганно начинают кивать. Крайне неохотно, демонстрируя друг другу одинаковую мимику нависающего горя, они всё– таки соглашаются с приговором поставленного вопроса.

Не знаю, каким по счёту чувством, но вместе с ними и я понимаю, что моей едва начавшейся и столь короткой жизни пришёл неожиданный конец. Я принимаюсь отчаянно кричать. Прошу: «Опомнитесь! Меня нельзя вот так сразу, только что родившегося, убивать!»

Но в плотной тишине неуклюже театрального помещения мой вопиющий голос почему-то предательски не звучит, и никто из невольных палачей вовсе не слышит неудержимого детского отчаяния.

Густой и тягучей карамелью мгновения зависают над ножницами Судьбы. В полной тишине их затупив

шаяся тысячелетиями сталь медленно возвращает утраченную остроту. С каждым атомом железа, вернувшимся на режущую кромку, моя настойчивость угасает. И под почти уже состоявшийся лязг восстановленного металла я почти принимаю неотвратимое.

Но тут у главного врача останавливаются руки. Словно чья-то могучая воля лишает их возможности привести приговор в исполнение. Импульсы необходимого управления уже не проходят привычными путями, и врач даже ценой неимоверных усилий не может заставить себя убить беспомощного ребёнка.

На фоне этой неразрешённости спокойным потоком неотвратимой мощи в дальней части операционной материализуется медсестра. Пожилая женщина с тщательно убранными белыми волосами, проработавшая в этой самой больнице много своих бесконечных лет, она безапелляционно заявляет свои неоспоримые права на ещё не растерзанного младенца.

– Не надо! Я выхожу его, - тихо произносит она, и врачи, только этого и ожидавшие, с облегчением и шумом выдыхают застоявшийся от долго томления воздух.

Обернувшись на прозвучавшее требование, старший из них не без напряжения отвечает:

– Ну, если вы, Марь¹ Дмитриевна², обещаете, то забирайте, конечно, – выхаживайте.

И в это же мгновение ножницы Судьбы покрылись толстым слоем спасительной ржи. Сколько они ни чавкали, перекусить соскальзывающую нить жизни у них уже не получилось. Последний судорожный лязг щер-

оатого металла, навсегда оказался скованным кровавыми окислами, и я получил бесценный и неожиданный приз – своё собственное детство.

Вот так и мне удалось приобщиться к этой странноватой симфонии, выписываемой в монументальном концертном зале незыблемой Вселенной тонкими голосами непрочных человеческих жизней. По мере лет эти нити закалялись и прочнели, а детские голоса постепенно снижали свой тон.

Затем обобществлённая юность закономерно превратилась в увлекательную борьбу за уникальное существование. И когда мне исполнилось двадцать лет, я уже знал, как надо задавать вопросы, которые могут заставить людей засомневаться в устойчивости твоей психики.

Долго подбирая слова и многократно репетируя, я всё равно сделал всё предельно неожиданно. На мой вопрос, было ли такое со мной, мать тихонько изумилась и присела на краешек стула. Совершенно не веря в происходящее, она на полном автоматизме ответила: «Да. Но ты этого помнить не можешь».

Конечно же, я этого помнить не мог.

Но я помнил...

* * *

Они легко раскручивали маятник, раскладывая прошлое и будущее по полочкам доступной логики. Причудливый прибор послушно вращался в чуткой руке и на любой вопрос выдавал молниеносный ответ. Он всегда попадал, что называется, в точку.

И всё равно Глате³ не покидало томное ощущение какой-то пластиковой натужности этого процесса препарирования фактов, этого не очень понятного подсматривания за горизонт неизвестных событий.

Возможно, вовсе и не маятники позволяли ничего не понимающим операторам отыскивать в хламе вероятностей нужный ответ. Пульсирующая жилка досужего скептицизма неугомонно подсказывала: могли же быть и какие-то правильные технические средства, незримо и по-настоящему помогающие «магам» творить необъяснимые «чудеса».

Понятно же, на волне нахлынувшего удивления никто бы и не заметил миниатюрный приёмник или такой же крохотный передатчик, встроенный в какой-нибудь завиток ушной раковины или замурованный пломбой в специально просверленном зубе. А если такой незатейливый прибор существовал, то заинтересованные в обмане силы вполне могли передавать пророкам всякую нужную для них информацию, чтобы конкретно манипулировать эмоциональностью жертвы. Но в этом случае такие скользкие действия пророчеством называть было уже нельзя...

Мощно переживая по этому поводу, Глате медленно ёрзал на предложенном ему стуле. Он сильно пыхтел, распалённый нетерпением, собираясь придумать пророкам такое испытание, задать им такой вопрос, на который они просто не могли знать никакого ответа. «Они» – и послушные операторы с маятниками, и их невидимые настойчивые суфлёры. Если таковые, конечно, имелись.

Но о чём таком неожиданном можно спросить тех, кто всегда настороже и знает ответы на все вопросы? В наше прозрачное время ничего заведомо тайного ни у кого просто не может существовать. Вся жизнь индивидуального человека как на аппаратном стекле распростёрта перед микроскопоподобным взором специальных служб. И только очень глупый человек всерьёз может рассчитывать на то, что почему-то именно на него никакой пухлой папки с надписью «Дело №...» вообще не собрано.

Надо быть честным и отдавать себе внятный отчёт: папка собрана и не одна. Почти с самого рождения на каждого живого человека начинает накапливаться досье. И на неживого тоже. Более того, копятся досье и на тех людей, которые никогда на этом свете не существовали. Эти «мёртвые души» в нужный момент появляются в «горячих точках» истории и берут на себя решение наиболее судьбоносных событий ⁴...

«Вот! Придумал! – внутренне обрадовался Глате. – С самого рождения! Точно! А само рождение? Его-то не контролируют! Наверное... Да, чего там контролировать? Человек только родился! Ему ещё всего несколько секунд, минут, часов...».

– Хорошо всё это, конечно. Но вот вам ещё один интересненький вопрос. Что называется, на засыпку, – Глате изо всех сил пытался придать своему лицу спокойное выражение и произнёс эти слова принудительно ровным тоном. – Как вы думаете: в чём моя загадка? Что со мной не так?

Дифоор5 пустил маятник. Тот послушно снялся с места и принялся целеустремлённо крутиться. Оборот за оборотом, нарезал он круги, соглашаясь с теми вопросами, которые ему мысленно задавал оператор.

– Тебя нет, – наконец, просто ответил он, а пока крутил маятник, его брови медленно ползли выше и выше.

Ожидавший всего, чего только можно и нельзя, Дифоор⁵ просто не мог сейчас поверить в эти немыслимые и бессмысленные показания своего не ошибающегося прибора.

– Да. Тебя нет, – подтвердил Викомп⁶, сделав несколько проверочных оборотов своим маятником.

И у Викомпа брови тоже медленно поползли наверх. И он не мог поверить в то, что показывает ему маятник. Не мог понять: что такое неладное происходит с прибором. И Дифоор, и Викомп смотрели на юношу и видели, что Глате – здесь. Он с ними рядом – перед ними. Сидит на стуле и загадочно улыбается. А им приходится реагировать на подсказки маятников и говорить, что его нет. И это притом, что они озвучивают ответ на заданный Глате вопрос – этого Глате, которого «нет»!

– В каком смысле меня нет? – нервно хихикнув, поинтересовался Глате и тут же с ужасом начал понимать суть их ответа.

– Тебя здесь нет, – пояснил Дифоор, не веря тому, что сам же и говорит. – Ты – как бы голограмма. Воплощение Виднета7⁷. Сконструированный образ, созданный инженерами из отдела Исторической реконструкции. Более точно пока сам понять не могу. Но тебя определённо здесь нет.

Дифоор протянул руку в направлении Глате и пощупал его: юноша на ощупь оказался обычным. Пророк медленно отнял руку, а Глате впился в него глазами, молчаливо задавая тот самый вопрос. Дифоор угадал и несколько раз слабо кивнул головой.

– Ты находишься... как бы в параллельном пространстве, – в свою очередь, попытался объяснить странную ситуацию Викомп.

Тщательно подбирая отсутствующие слова, чтобы хоть как-то выразить свои не вполне понятные ощущения, он так и не смог выдать ничего хоть немного более конкретного.

– Интересно, – протянул ошарашенный Глате; он набрал воздуха, чуть притормозил, несколько секунд подумал над тем, говорить пророкам или нет, а потом решился и объявил: – А ведь вы правы: меня здесь нет. Я сначала не мог понять – почему вы так сказали. Но сейчас, кажется, понял. Я не рождался. Я не родился. Поэтому меня здесь и нет.

Глате торжественно замолчал и застыл в полной уверенности, что этих его объяснений догадливым про

рокам хватит с лихвой. Но Викомп начал беспокойно раскачиваться на стуле и никак не реагировал на объяснения Глате. Он, не вникая в сказанное, мягко произнёс несколько каких-то отстранённых фраз, выводя разговор на туповатый психологический уровень. Пророк очень неумело скрывал свои эмоции, проблема торчала отчётливо – у Викомпа срывалось сознание.

– А мы видим: тебя здесь нет. Да. Ты не рождался.

Все замолчали. Это длилось долго – пока секундная стрелка третий раз не ударилась о цифру «12». Только после этого прозвучал вопрос и требования к Глате разъяснить сказанное, и ему пришлось рассказать историю своего странного «рождения». Некоторые подробности он, конечно же, предусмотрительно опустил, но рассказ, обрисованный даже в общих чертах, до клеточного уровня потряс теперь уже не столь устойчивые рассудки пророков.

– А мы видим... Маятник показывает, что тебя нет... Совершенно неясно, как это ты... Хотя, если ты не рождался, становится понятно...

– Но как такое вообще может быть реализовано? И вообще, может ли быть такое реализовано или нет? – удивился Глате, внутренне начиная паниковать от предчувствия неудобного для себя ответа.

– Может, – ответил Дифоор, неосознанно «тыча пальцем» в самое дырявое «небо».

– Твоя человеческая жизнь видна в промежутке от двух до семи лет. До этого времени ты как бы существовал, то есть присутствовал в жизни. Твоя жизнь нам видна. Она отчётливо прощупывается. А затем – пропадает. И вместо неё появляется... другая.

Глате не верил своим ушам. Он судорожно вспоминал своё детство названного периода.

– Я тогда чуть не утонул. – промямлил он. – На льду играли в футбол. Я провалился и висел на льдине, пока друзья не позвали отца. Не знаю, как мне удалось выжить. Это было долго. Пока сбегали за ним. Пока он прибежал. Пока до меня добрался. Спас. А я даже не заболел... Может, тогда...

Викомп, выслушав сказанное, не отреагировал, а только продолжил:

– Эта новая жизнь более мощная, чем прежняя. И у твоей новой жизни есть какие-то огромные возможности. Маятник показывает, что теперь ты существуешь сразу в двух мирах. То есть можешь находиться как в одном, так и в другом мире. В нашем, в Этом мире, находится твоё тело – назовём это так. То, что мы видим. Оболочка. А в параллельном измерении, в ненашем, в Том мире, находится твоя, скажем так, душа.

...Ну, что? В конце разговора все неуверенно пожали плечами. Сказанное, вроде бы, было озвучено правильно. Но верилось во всё это с неимоверным трудом. Посидели-поболтали, собрались и двинулись к транспортёрам⁸. По дороге Викомп остановился, прищурено посмотрел на Глате и снова вспомнил беседу:

– Вот сейчас мы идём, а я вижу, что тебя двое – один идёт вслед за другим...

* * *

...Моя память, взбудораженная пророками и подстёгнутая столь откровенными видениями, возвращала мне нестирающийся всю мою жизнь образ. Я – беспомощный крохотный младенец – смотрю откуда-то

из-под потолка, как меня хотят лишить жизни. И вдруг из темноты непонятности проявляется моя спасительница – Марь Дмитриевна. И я продолжаю жить.

Страхи пережитого давно испарились. Никаких соответствующих фобий не возникло. Но меня всегда мучил один и тот же вопрос: кто она такая – эта Марь Дмитриевна? Почему она вышла – словно материализовалась – из не просматриваемого тёмного угла? Почему ей, появившейся в простом белом халате какой-то медсестры или даже технички, весь коллектив заслуженных врачей быстро и безропотно подчинился?

Стоило ей только появиться и предъявить свои права на приговорённого младенца, то есть меня, врачи тут же беспрекословно выполнили требование и отдали меня – не смея спорить, не смея протестовать.

И это было более странным, чем само выживание...

Уже потом, через много-много лет, почти в день своего рождения, я наконец-то понял, кем была эта Марь Дмитриевна – бабушка, которую я всегда считал медсестрой и воспринимал в качестве ангела-хранителя, оказалась всесильной Марой – могущественной богиней Смерти.

Это она в первые секунды моей жизни по долгу своей божественной службы пришла за мной, но по известной ей уже тогда причине оставила меня в живых. Только через полвека я понял, зачем она меня спасла – для того, чтобы через пятьдесят лет, производя смену двадцати двух властелинов, я спас её...

...И теперь, когда Дифоор и Викомп накручивали своими маятниками и заявляли мне, что меня здесь нет, я их полностью понимал: ведь меня здесь действительно не было...

* * *

Зато возникшее нерождение давало массу преимуществ. Всё, что говорил, я всегда знал точно. И многое из того, что я говорил, превращалось в быль. Даже в прошлом. Да и само нерождение – это была всего лишь почти метафора. На самом деле, конечно же, рождение состоялось...

– Да. Конечно. Ты родился. Можно и так сказать, – односложно ответил Викомп, в очередной раз раскручивая маятник. – Просто сам процесс был несколько модифицирован.

– Кем? – удивился Глате. – И как изменён? Как это «модифицирован»?

Глате вообще не понимал, как в реальности можно изменить природный процесс рождения самого обычного ребёнка. Даже придумать не мог: назад что ли его вложили? «Ерунда какая-то», – сам же отреагировал Глате на это предположение.

– Когда ты родился, к тебе подселилась какая-то более сильная сущность. Она не из нашего мира, – несколько растерянно ответил Викомп, не особенно понимая свои слова и не особо в них веря.

– Дух что ли какой-то? – рассмеялся Глате, от нахлынувшего отчаяния пытаясь гипертрофированно живо представить этот процесс; так, как это зачастую рисуют в каком-нибудь развлекательном мультике.

– Нет, – серьёзно ответил Викомп. – Это действительно какое-то существо, которое очень мощное по своей природе. Оно не из нашего мира. Оно из более... Из гораздо более высокого мира.

– Зачем..? – хрипло кашлянул Глате, так и не осилив произнести вторую часть вопроса.

– У него есть какая-то задача. Миссия. Он что-то должен сделать. А ты – его носитель. Проводник.

– Ты можешь его увидеть? Как он выглядит? Moжет, это чёрт? – испугался Глате, напрасно пытаясь выглядеть безмятежным.

– Нет. Это не чёрт. Я же сказал, что это существо не из нашего мира.

– А что, черти из нашего? – удивился Глате и, прекратив попытки отделаться от испуга, затрясся, как перфоратор.

– Черти – из нашего. А этот – нет, – Викомп всё сильней раскручивал маятник, его голос монотонно терял эмоциональную человечность и всё сильней становился машинным: – Это дракон. У него мощное тело. Он очень могуществен. Обладает какими-то другими способностями, которые мы даже понять не можем. Он – командир...

В этот момент маятник резко сорвался с круга и безжизненно повис, как достаточно натрудившийся флаг в неожиданно нахлынувшее безветрие. Викомп непонимаючи посмотрел на него, пожал плечами и сказал, что больше ничего он не видит.

– Как штору опустили.

– Для меня это опасно?

– Нет. Не опасно. Он даёт тебе новые возможности. Своим присутствием даёт. И оберегает. Очень мощно оберегает.

Глате подошёл к зеркалу и стал внимательно всматриваться в своё отражение. Но ничего такого он не увидел. Обычный. Таких много. Конечно, каждый выпендривается и считает себя особенным. Но если серьёзно, все одинаковые. Кто-то чуть больше преуспел в одном, кто-то в другом...

– Я вспомнил! – неожиданно для себя выпалил Глате. – Мне всегда давали прозвище Змей! Змей Горыныч, Дракоша, Дракон, Трёхголовый. Так было всегда! В разных местах, не сговариваясь, люди приходили к таким прозвищам.

– Ну вот, – улыбнулся Викомп. – Его-то я и видел. И люди, скорее всего, тоже видели. Каким-то другим зрением. Может, не понимали, но подсознание срабатывало за них.

* * *

События древней истории прорезались медленно и постепенно – как постоянные зубы взамен молочных. Я углубился в анализ древних артефактов настолько, что иногда из них выходила впитанная ими и сохранённая реальность. Попав в интересующиеся руки, древняя вещица, словно прижимистая устрица, раскрывала свои тайные створки и показывала всё, что ей получилось запомнить. Из этих воспоминаний, будто замкнутый пузырь новорождённой вселенной, возникал достоверный образ запечатлённых событий.

Соревнуясь друг с другом, ревнуя к получившимся успехам, древние предметы почти наперегонки спешили поделиться со мной своей многовековой памятью. Материализуясь, словно медсестра по имени Марь Дмитриевна, из тонкой материи едва не истлевших нефритовых колец, лазуритовых бус и янтарных пуговиц сочились достоверные изображения далёких эпох.

Поблёскивая бесконечно тлеющими гамма-квантами бдящего за временем полураспада, из сплетающихся резонансов складывались таинственные картины уже состоявшейся жизни. Она улетела в вечность на крыльях стремительного времени. Далеко за световым

горизонтом растворились последние вдохи стражников прежних эпох. Даже звон железных мечей, обернувшись тоннелем приглушённого эха, стал похож на нелепые удары тренировочных палок.

Но картины всё равно оставались настолько реалистичными, как будто у меня в руках находился драгоценный магический кристалл. И я с трепетом всматривался в интригующую древность, как и тогда, в роддоме: откуда-то сверху – из-под какого-то небесного «потолка».

По мере привыкания к этому странному состоянию, и уже вполне свободно путешествуя по просторам времени, я видел людей, идущих по северным торговым путям. Они деловито шествовали в далёкие и манящие своей непохожестью страны за несказанно чудесными «заморскими» товарами. Они уставали от тысяч шагов и протяжённых путей, укрывались на сон бархатным пологом миллиардно-звёздной ночи и непременно радовались каждому воскресающему утру, ибо оно как всесильный маг приближало их к заветной цели.

Они упорно продвигались по замшелым лесам и осторожно перемещались по непослушным рекам. Они встречались, расставались, влюблялись, спорили, ругались, достигали согласия. И всегда подавали друг другу суровую и твёрдую руку настоящей помощи. А когда доходили до враждебных пределов страны желтолицых мутантов, забывали все свои недомолвки и становились по-братски слитыми – воедино.

Я своими глазами видел войну между людьми и мутантами – синарами⁹. Я видел, как мутанты изобрели страшное оружие – религию. С её помощью синары

вводили людей в изменённое состояние, и, когда жертва уже не могла адекватно воспринимать окружающую действительность, мутанты делали из неё очередного раба.

Первыми в той беспощадной войне пали южные рубежи империи по имени Русь¹⁰ – те, которые располагались за Великой Стеной и не были ею защищены. Сначала пал сумеречный Шумер, затем эгоистичный Египет. После этого мутанты, разорив всю доступную округу, двинулись на почти неприступный север. И их не могла сдержать даже Великая Стена, или, как ещё её называли в Империи, – Сварогов Вал¹¹.

С каждым своим погружением в прошлое я проникал всё в более глубокие пласты и оставался в них надолго.

Однажды мне даже удалось заглянуть в ядро Земли – в тот самый момент, когда только что возникшая Белая дыра начинала рождать первые атомы земного вещества. Я с изумлением наблюдал за тем, как «лопаются» кванты вакуума, высвобождая «холодный» водород. Затем «горячие» нейтроны бомбардировали атомы наилегчайшего газа до тех пор, пока из него не получался гелий и все остальные элементы планета Земля.

Я просиживал многие вечера рядом с пещерными людьми, взирал на их немощный быт, пытался понять

их примитивный язык, перенимал их неопределённые жесты...

...Но однажды, в очередной раз привычно путешествуя по прошлому, я наткнулся на огромный космический корабль и змееподобных людей, выходящих из него.

– Приветствуем тебя, Волос! – сказал один из них, явно обращаясь ко мне. – Как там, в будущем? В этот раз тебя что-то не было особенно долго...

ГЛАВА 1. ВЛАСТЬ НАД ВЛАСТЬЮ

Посев

Всего несколько мгновений назад она встретила свой двадцать пятый день рождения. Но он прошёл для неё неосознанно – во сне.

Корабль совершал обычный межгалактический скачок. Экипаж находился в диабиотическом¹² состоянии, и время для него ничего не означало. В координатах абсолютных дат¹³ её двадцать пятый день рождения случился уже почти в миллионный раз.

Она лежала спокойно. Черты её лица изумляли своим совершенством – тем, которое, казалось, было под силу воспроизвести только некой высокоточной машине.

Но это совершенство «вылепил», точнее, осуществил1¹⁴ Он, Единственное Существо во всей Вселенной – Кома Посоорву.

Его внутреннее око в очередной раз задумчиво скользило по изящным изгибам линий её носа, губ, глаз, ушей и мысленно утопало не существующей рукой в волшебном шёлке её русых волос.

Кома Посоорву наслаждался своим творением.

Это наслаждение было внутренним: удовлетворение в очередной раз растекалось по всему пространству Комы, вспыхивая призрачными искорками среди мириадов звёзд где-то в тринадцати миллиардах световых лет от точки наслаждения.

Убирая своё внимание, он успел ещё удивиться: «Странное имя дали мне эти неугомонные властелины – "Коллективная матрица полной совокупности организмов всех уровней"». Кома мысленно ещё какое-то время поулыбался.

И вдруг бунтарская искра мелькнула в ближайших кластерах этого трансцендентного¹⁵ Существа. Она вспыхнула всего лишь на какое-то мгновение: «А что если я высею это семя именно здесь?»...

* * *

Лена¹⁶ проснулась. Мягкий свет не сильно тревожил отвыкшие от фотонов глаза. Несколько минут потребовалось, чтобы полностью придти в себя. Пошевелила пальцами, потом потянулась всем телом, пошевелила головой, приподнялась на одном локте и осмотрелась. В зале на соседних столах пробуждались остальные члены команды межгалактического транспорта «Алатырь»¹⁷.

«Прекрасно! Уже прибыли», – подумала Елена и стала рассматривать суетящихся в зале властелинов. Ей ещё не хотелось покидать свою «кровать».

Перед самым своим пробуждением её снился какой– то странный сон. Как будто она медленно плыла в огромном океане на щуплой деревенской лодчонке. Плыть предстояло далеко, океан был велик, и она, естественно, боится, но тянет вверх руку. Вдруг огромная и мягкая волна появляется из ниоткуда. Она ласково берёт Лену вместе с её лодкой и в мгновение ока бережно переносит... Нет, не на тот, не на нужный девушке берег. А куда-то в совершенно другое, в незапланированное ею место. Но там, где вдруг очутилась Елена, всё оказалось по-настоящему прекрасным!..

־1־ * *

– На этом воззрении основан принцип сохранения жизненной функции при длительном межгалактическом перелёте. Это не примитивный анабиоз, как рисовали себе такой процесс фантасты в прежние времена. Это сложная программа поддержания функциональности матриц организма в том состоянии, когда у них сохраняется способность к последующей записи. Такое, своеобразное, хранение стопки листов чистой бумаги.

– Их нужно сохранить, чтобы на них потом можно было записать свой рассказ, – произнёс с уверенностью знатока сосед слева от кровати Лены.

– То есть во время перелёта властелин не спит? – удивилась она.

– Нет. Это состояние называется иначе – состояние управляемого хаоса, или сокращённо «ПРАВЬ» – «Поддержание Раз-Активации Ввода». В таком состоянии тело человека поддерживается на уровне сохранения

структуры. Исключаются все процессы, которые могут привести к использованию тела и, как следствие, к его старению.

– И как это делается?

– Исключаются болезнетворные воздействия, и иммунная система засыпает. Её раздражители не появляются, поэтому и антитела нет необходимости вырабатывать. Если они не вырабатываются, то и ресурсы человеческого организма в этой части не затрачиваются. Далее отключаются внешние сигналы. В этом состоянии мозг властелина не получает внешней информации, и не возникает необходимости её обрабатывать. Экономятся нейроны мозга, а также вырабатываемое электричество. И вот так, отключая систему за системой, властелин вводится в состояние управляемого хаоса.

– А как же тогда он остаётся живым? Воскресает что ли? – хихикнула Лена.

– Остаются необходимые авторитмы. А внешнее оборудование производит то управление, которое достаточно для поддержания тонуса критически важных систем. Организму сообщается необходимый электрический потенциал, необходимая температура, необходимые химические компоненты и т.д. Это такой своеобразный вариант хранения организма властелина, когда этот организм получает минимум повреждений. Как материалы на специальных складах оборудованных для этого хранилищ.

_ ?

– Когда-то мне объясняли это через следующий образ. Понятно: если из двух одинаковых кучек денег одну положить в банк и обеспечить её надёжное хранение, а другую положить в центре города на площадь, то результат хранения будет разным. Точно так же как

разным будет хранение кучки золота в банке и на дне моря. В первом случае банк может пустить ваше золото в оборот или использовать его любым другим образом, во втором – клад может остаться на дне моря до тех пор, пока золото не растворится в солёной воде.

* * *

Главная панель¹⁸ сообщала, что миссия транспорта «Алатырь» неожиданно прервана. Бортовая система сканирования Босиска¹⁹ не может установить основания аборта. Требуется проверка всех систем управления. Но уже сейчас ясно: какая-то сила заставила корабль вынырнуть из «кротовой норы» в каком-то неизвестном месте пространства, расположенном примерно в двадцати пяти процентах от координаты точки назначения.