Текст книги "В объятьях олигарха"

Автор книги: Анатолий Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Невесты в прекрасных подвенечных платьях, от которых (не от платьев, а от невест) за версту несло клинским пивом, молодые люди в черных костюмах и при галстуках, смущенные и как бы немного растерянные, вероятно, оттого, что пришлось ненадолго оторваться от привычной рыночной среды. Затем, покончив с регистрацией, брачую– щиеся пары со своими свитами в иномарках следовали к могиле Неизвестного солдата и к Вечному огню, где толпились у мраморных плит с таким выражением на лицах, описать которое не хватит сил у самого тонкого стилиста. Потом (или до того?) они еще обязательно венчались в церкви, не смущаясь тем, что непорочная невеста нередко была на сносях. Какое–то бессмысленное, кощунственное ретро.

– Все будет, как ты хочешь, – пообещал я Лизе. – Хотя не могу до сих пор понять, почему из всех мужчин на свете ты выбрала именно меня? Уверена, что не ошиблась?

– Ты лучше всех. – Она покровительственно взъерошила мои волосы. – Даже когда пьяный.

Это был наш последний счастливый день, хотя мы об этом, естественно, еще не подозревали. Но провели его с толком. После того, как я, объевшись супа, проспался, схо– дили–таки в лес за грибами. За час набрали корзинку белых и подосиновиков. Лиза радовалась каждой находке (особенно нарядным мухоморам) так, как если бы подымала с земли золотое колечко.

– Витя! В–и–тя! – вопила на весь лес. – Скорее сюда. Посмотри, что это? Съедобный фиб? Не ври! Как это может быть опять мухомор? Издеваешься, да?

Грибы отнесли родичам, и баба Луша приготовила жа– ренку с картошкой, а к ней подала желтую деревенскую сметану в глиняной плошке, в которой ложка стояла торчком.

После ужина вернулись к себе, пили чай при свечах. Потом вышли посидеть перед сном на лавочке. Деревня давно спала, ни огонька, ни звука. Небо высокое, чистое, весь Млечный путь в пределах одного взгляда. Тишина такая, хоть руби топором. Лиза прижималась к моему боку, что–то по детской привычке долго обдумывала. Наконец, спросила:

– Витенька, ты мог бы прожить так всю жизнь?

– Хоть две, – ответил не задумываясь. Я и впрямь был благодарен судьбе за этот кусочек земного покоя, как ни за что другое прежде.

Утром, стараясь не разбудить Лизу, вышел на двор облегчиться. Напротив дома, зарывшись носом в крапиву, стоял джип «мицубиси». Надо же, а я и не слышал, как он подъехал, вот к чему приводит злоупотребление счастьем. Возле машины, картинно опираясь на капот, с сигаретой в зубах стоял Абдулла и улыбался проникновенной улыбкой. В глубине салона еще кто–то маячил. Я довел свое дело до конца, подошел к забору.

– Привет, Абдулла! Как поживаешь?

– Хорошо поживаю, спасибо.

– За мной приехал?

– За обоими. Собирайся поскорее. Хозяин очень сердитый.

– Как нас нашел, Абдулла?

– Россия маленькая страна, – охотно объяснил абрек. – В ней вся дичь на виду.

ГЛАВА 28
ГОД 2024. ИЗОЩРЕННОЕ УБИЙСТВО

Анупряк–оглы, достославный покоритель северных территорий, возлежал на кумачовом ложе в отведенных ему кремлевских покоях и поедал чернослив. Послеобеденная сиеста. Две белокурые рабыни чесали ему пятки, огромный, будто выточенный из черного дерева эфиоп черным с белыми перьями опахалом отгонял от головы несуществующих мух. У военачальника было превосходное настроение. Наконец–то командование миротворческих сил оценило его заслуги и назначило день триумфа. Празднование должно было начаться с торжественного въезда в Москву через Триумфальную арку, под вопли несметных ликующих толп благодарного электората. Там же произойдет символическое вручение ключей от города. С наступления эры глобализации он был всего лишь четвертым героем, удостаивающимся такой чести. Завершится праздник всенародным гуляньем и веселыми показательными казнями террористов на центральных площадях. Радость воина слегка омрачало неприятное известие, полученное накануне от лазутчиков из Евросовета. У могущественного человека всегда мн*ого врагов, а Анупряк–оглы был из тех, кого уже несколько лет прочили на самые высокие посты в мировом правительстве, более того, он был удостоен аудиенции у всемирного президента Фреда Неустрашимого. О-о, незабываемая церемония! Фред Неустрашимый (Джексон–младший) принял его в Овальном кабинете в присутствии всех пятерых почетных меченосцев – Харрисона, Гибсона, Рокки–старшего, Узельмана и сэра Симановича, владеющих 99 процентами акций корпорации «Всепланетный благотворительный капитал» и,

таким образом, контролирующих все финансовые потоки земного шара. Прославленные меченосцы расположились в разных точках кабинета, образуя тайный знак власти, а сам Фред Неустрашимый пошел к нему навстречу, поднял с колен, по–братски обнял и облобызал и лишь затем произнес положенную по протоколу священную фразу: «Веруешь ли ты в общечеловеческие ценности, сын мой?» Анупряк–оглы, борясь с неожиданным и странным желанием укусить президента за нос, взволнованно ответил: «О да, господин мой, верую и повинуюсь». – «Готов ли предоставить великому братству свою жизнь и кошелек?» – «Всегда и везде, отныне, и присно, и вовеки веков», – отчеканил Анупряк–оглы заученную формулу.

Фред Неустрашимый собственноручно вручил наградной знак – золотого паука, запутавшегося в паутине, вытканной из изумрудных нитей, – и на том аудиенция закончилась. Но с этой минуты, об этом написали все газеты, Анупряк–оглы официально вошел в круг претендентов, каждый из которых при благоприятных обстоятельствах мог рассчитывать…

Понятно, как после этого события активизировались его многочисленные враги. Последняя их кознь, как доносил лазутчик, заключалась в том, что они ухитрились запустить в Интернет якобы копию заключения о результатах медицинского освидетельствования будущего – ха–ха–ха! – всемирного президента, где черным по белому было написано, что при ежемесячной проверке высших чиновников на лояльность у него был случайно обнаружен обезьяний хвост. Прилагалась и фотография хвоста – короткого, с затейливой завитушкой, – по которой, естественно, невозможно было определить, кому он принадлежит. Тем убедительнее, по замыслу негодяев, должна была подействовать информация.

Ничего особенного, конечно, гримасы черного пиара, но все–таки неприятно.

На ковре возле рабынь примостился старый приятель генерала, мэр Раздольска Зашибалов. Пожилой сатир развлекался тем, что пощипывал пухлых блондинок за разные укромные места, отвлекая их от работы, а у одной, расшалившись, сорвал с лобка пучок кудрявых волосков, отчего рабыня завизжала дурным голосом. Генерала раздражало легкомыслие Зашибалова, но он терпел, зная, что игрун не угомонится, пока не распалит себя до предела. Отчасти ему сочувствовал. Увы, детские забавы – это все, на что способен бедолага. Генерал наслаждался любимым лакомством, сосал черносливину, потом разгрызал вместе с косточкой ядреными зубами – и проглатывал. Его личный медик, итальянец синьор Паколо уверял, что ничего нет лучше для нормального стула, чем перетолченный таким образом чернослив.

Одна из рабынь неосторожно прихватила кожу на лодыжке и, почувствовав боль, Анупряк–оглы резко пнул ее ступней в грудь. Женщина опрокинулась на ковер и потянула за собой Зашибалова, захрюкавшего от удовольствия.

– Оставь их, наконец, в покое, Зиновий, – не выдержал генерал, выпрямился и спустил ноги с ложа. Запахнул парчовый халат.

– Пошли прочь, мандовошки! – рыкнул он на рабынь, и те с такой быстротой исчезли, что показалось, ушли сквозь стену. Генерал перебрался за низкий ореховый столик, накрытый для угощения. Туда же переполз Зиновий Германович, все еще перевозбужденный, посиневший, как мертвяк.

– Напрасно ты так, Ануприй–джан, – с укором сказал он. – Сбил с волны. В кои–то веки… Я ведь чувствовал, чувствовал, вот–вот и получится. Уже был почти наготове.

– Будет тебе, Зина, – скривился генерал. – Сколько раз тебе так казалось, а толку?.. Пиколу надо слушать, виагру с водкой пить, а ты не слушаешься. Ты никого не слушаешься, Зиновий. У тебя скверный характер. Вешать пора.

– От виагры у меня изжога, – пожаловался мэр. – Если пить. А от инъекций – судороги. Тупик. Но я надежды не теряю. Есть и другие средства.

Анупряк–оглы догадывался, о чем речь, но ему надоело без конца обсуждать личные проблемы Зиновия, на которых тот особенно зациклился после того, как остался не у дел. На месте города Раздольска, где Зашибалов был мэром, торчали одни головешки. Плацдарм подготовлен для гуманитарной акции затопления, операцию они провели блестяще, без потерь и кровопролития (несколько тысяч упертых руссиян, отказавшихся переселяться в соседние резервации, усыпили «Циклоном‑802», потом безболезненно сожгли вместе с домами, при этом уложились в начальную благотворительную смету), теперь Зашибалов ожидал нового назначения и, разумеется, рассчитывал на протекцию влиятельного друга–триумфатора, но вел себя совершенно по–дурацки.

Генерал налил обоим по стакану малинового пунша, заправленного вытяжкой из пятимесячных человеческих эмбрионов. Драгоценное снадобье, доступное лишь миротворческой элите, по мнению ученых продлевающее жизнь до бесконечности. Возможно, преувеличение, но думать об этом приятно.

– Сегодня улетаешь, Зина, – напомнил Анупряк– оглы. – Может быть, поговорим немного о делах, а не только о твоей эрекции, хотя, поверь, это тоже очень важная для меня тема. Ведь мы компаньоны.

Зиновий посмотрел удивленно. Улыбнулся наивной улыбкой, делающей его похожим на легендарного реформатора Гайдара, чем он чрезвычайно гордился.

– О чем говорить, Ануприй? Я ведь только в Париж и обратно. К триумфу вернусь. Что может случиться за такое короткое время? Или ты что–то знаешь, чего я не знаю?

– Ничего серьезного, – успокоил генерал. – Датчики отмечают повышенную биологическую активность руссиян, скорее всего, это связано, как обычно, с сезонными мутациями… Но все же кое–что меня беспокоит. Зина, мы не должны расслабляться, если хотим осуществить наш план.

Зашибалов, отхлебнув пунша, важно кивнул. Их план, многократно обсужденный во всех деталях, действительно требовал неусыпного внимания, ибо его реализация зависела от множества нюансов, иногда трудноуловимых. В Париже он должен был получить от некоего высокопоставленного чиновника гарантии, что его утвердят членом большого совета корпорации «Всепланетного капитала». Это наконец– то открыло бы перед ним путь в кресло московского мэра, которое пятый срок подряд занимал поддельный раввин

Марк Губельман, изрядно всем надоевший. Губельман кичился своей родовитостью, голубой кровью, но в действительности был бездельником и краснобаем, каких свет не видывал, неспособным принимать судьбоносные решения. Сейчас обстоятельства складывались благоприятно для того, чтобы дать ему пинка. Никто не умалял его былых заслуг перед цивилизованным сообществом, но Губельман сам себе был наихудший враг. Недавняя поздравительная телеграмма Фреду Неустрашимому по случаю его дня ангела, где он ничтоже сумняшеся приравнивал себя к меченосцам, неприятно поразила даже его единомышленников, ибо свидетельствовала о необратимом умственном расстройстве. Дни Губельмана сочтены, и вопрос только в том, кто сумеет занять его место на ближайших всенародных выборах.

– Как я понимаю, Ануприй–джан, у тебя какое–то поручение ко мне?

– Хочу, чтобы ты кое–что выяснил. Подключил своих европейских осведомителей.

Зашибалов знал генерала давно, вместе они нагородили немало чудес, но не переставал удивляться его умению принимать разные обличья: то это был дикий волосатый наемник, остервенелый в бою, с нечленораздельной речью, состоящей из междометий и мата, а то, напротив, воспитанный господин европейского закваса, цитирующий Ницше и Чубайса, умеющий при случае галантно облобызать ручку даме, – и между этими двумя были еще несколько промежуточных, столь же убедительных ликов. Сейчас он общался с тем Анупряком–оглы, которому больше всего доверял: с изворотливым бизнесменом, знающим цену каждой копейке, просчитывающим наперед самые каверзные ходы конкурентов. Даже его устрашающая первобытная внешность смягчилась, облагородилась, в маленьких свинячьих глазках мерцал тусклый свет познания.

– Что значит «кое–что выяснил»? Выражайся яснее, Ануприй–джан.

Анупряк–оглы смущенно почесал волосатую грудь под халатом.

– Не притворяйся, Зина. Ты же знаешь о последнем наезде этих лощеных демокряков из Интернет–клуба?

Зашибалов напрягся, вспомнил.

– Ах, вот ты о чем? Неужто воспринял всерьез? Да кто их слушает, этих помойщиков? И какая кому разница, есть у тебя хвост, нет хвоста? Кого это волнует по большому счету?

– Ошибаешься, Зинуля. – Генерал слегка поморщился от бесцеремонности компаньона. – Не такая уж мелочь. Разве забыл, наш душка–президент уже не раз предлагал провести биологическую чистку в высших структурах? Го– веныш позорный! В Америке любой алкаш знает, что у непогрешимого Фреда козлиные копытца… Но если ему подадут информацию под нужным соусом, результаты могут быть непредсказуемыми.

– Как кавалер золотого паука, ты личность неприкосновенная.

– Не будь придурком, Зинуля, речь не о моей башке, о вещах более важных… Нет, я должен знать, кто стоит за подлым вбросом. Поименно. И быстро. До триумфа, а не после. После поздно. Справишься с этим?

Озадаченный Зашибалов допил свой пунш будто в забытьи.

– Наверное, это возможно, хотя рискованно.

– В чем риск, Зинуля?

– Если активно наводить справки, подумают, ты чего– то боишься. Нам это надо? Кто поверит в героя, опасающегося собственного хвоста, прости за невольный каламбур, Ануприй… Разумнее дать встречную опровергающую информацию.

– Какую? Фотку голой жопы без хвоста? А рядом мою рожу?

– Ты остроумный человек, Ануприй, чернь тебя любит за это, но сейчас мне не до смеха… Когда ты последний раз сдавал анализы?

– Первого числа, как и ты, Зинуля.

– Почему бы не опубликовать результаты на нашем сайте? И сопроводить комментарием. Дескать, задумайтесь уважаемые сограждане. Может ли человек с таким духовным потенциалом иметь обезьяний хвост? Начнется бурная полемика, тем лучше. Мерзавцы поневоле высунутся из нор. Тут им и крышка.

Анупряк–оглы смотрел на друга с уважением. Налил еще по стакану пунша.

– Звучит идиотски, но именно поэтому может выгореть. Коварный ты, Зинуля, как змея. Тем более не понимаю, почему так тянешься к креслу московского мэра? Почему не хочешь занять пост в совете «Всепланетного капитала»? Совсем другие перспективы.

Зашибалов опустил глаза, чтобы генерал не заметил мелькнувшую в них усмешку.

– Ты великий воин, мой генерал, – заметил он вкрадчиво и почтительно. – Но, как все великие, рожденные повелевать, не придаешь значения таким пустякам, как история.

– И что говорит твоя история?

– Один из ее уроков в том, Ануприй–джан, что ни одно крупное мировое событие, ни один глобальный передел мировых богатств не происходил без прямого или косвенного участия этой дикой и подлой страны. Не вижу оснований, почему бы этой тенденции не сохраниться в будущем. Поэтому, полагаю, когда придет срок валить американского ковбоя, мне лучше оказаться здесь, чем в любом другом месте. Чтобы было, на кого опереться.

Генерал немного подумал, собрав лоб в узкую, как спичка, коричневую складку.

– Только не ошибись, Зинуля. Сам знаешь, что стоит на кону.

– Прозит! – поднял стакан Зашибалов.

* * *

В то же утро Митя Климов собирался на встречу с Деверем, но никак не мог избавиться от банкира Невады. Третий день пьяный в дупель банкир не покидал его номер, можно сказать загостился. Питье и закуски им доставлял половой из нижнего ресторана, а девок, когда приходил каприз, по–европейски вызванивали по телефону. Номер превратился в притон, заполненный одуревшими от паленой водки людьми, среди которых, надо отметить, больше всех шума и грохота производил «тимуровец» Ваня Крюк, произведенный Митей в пажи. Климова нездоровая обстановка не угнетала, на улицу он предпочитал не соваться, а в веселой неразберихе время летело незаметно. Джек Невада пил круто, но скучно. Его интересы замкнулись на трех вещах: водка, бабцы и желание втолковать Климову, каким необыкновенным существом является руссиянский банкир. Стоило ему продрать зенки, опрокинуть стакан, как он начинал внушать Мите, что преуспевающий банкир может быть только евреем или немцем. Самые надежные банкиры – в Самаре. Банкир – не профессия, а медицинский диагноз. Банкир двигает прогресс, как мотор тачку… И прочее в том же духе, повторяемое и расписываемое на все лады. Налив бельма, Джек Невада обыкновенно затевал покер с Ваней Крюком. Играли «на запись», понарошку, но за несколько дней Невада спустил пацаненку все, что мог: одежду, пластиковую карточку, документы, Самарское и все остальные отделения банка «Континенталь», после чего начал подбивать Митю утопить «тимуровца» в ванне. У него случился настоящий приступ буйства. Растопырив пальцы, орал, что не потерпит, чтобы малолетний катала засирал ему мозгу. Мальчик от ужаса забился в свое вечное пристанище под кроватью. Митя успокоил разбушевавшегося банкира, напомнив, что в элитных отелях для руссиян нет ванн, есть только рукомойник и сортирное очко. Но если утопить пацаненка в сортире, им самим негде будет оправляться. С этим банкир вынужден был согласиться.

В первый раз, когда банкир отрубился, они с Ваней тщательно обследовали его от пяток до макушки, ища подслушку. Банкир оказался чистым. «Ничего не значит, – заметил Ваня. – Надо брюхо вскрыть. Им в брюхо часто засовывают». – «Тебе–то, шпингалет, откуда знать?» – удивился Митя. «Тимуровец» не ответил, потому что начал задыхаться. Его часто теперь корежило и ломало. Митя оставил его при себе с условием, что тот откажется от наркоты. Ваня с радостью согласился и тем самым обрек себя на адские муки. Климов жалел страдальца, готов был взять условие назад, но «тимуровец» проявлял какое–то патологическое упрямство, словно в нем ожили гены предков. Когда пришлые девки кололись при нем, дразнили, лишь гордо отворачивался. Климов испытывал к нему неподдельное уважение, если не сказать больше. Увы, скоро им предстояло расстаться навсегда.

…По телефону ему передали кодовую фразу – место и время встречи. В половине двенадцатого на пересечении проспекта Троцкого (бывший Комсомольский) и улицы Алика Коха. Оставалось полтора часа, но ускользнуть незаметно не удалось. Джек Невада вцепился в него, как клещ. К несчастью, выпал редкий пересменок, когда он был почти трезвый.

– Куда, Митек?! – вопил банкир, как оглашенный, разбудив двух дремавших на полу красоток. – А я?

Мите не в первый раз пришло в голову, что, возможно, служба Деверя ошиблась в этом человеке и, наверное, зря он не последовал мудрому совету «тимуровца».

– Отдохни, развлекись, Джек… Я ненадолго и сразу вернусь.

– Не–не–не! – Банкир подпрыгивал на одной ноге, пытаясь второй попасть в штанину престижных холщовых джинсов. – Я с тобой, я с тобой.

– Куда со мной? Джек, послушай. Мне надо с одним человечком побазарить без свидетелей. Бизнес, Джек.

– Врешь, врешь, врешь, – капризно ныл банкир, напялив наконец штаны. – Думаешь, у Невады монета кончилась? На–ка, гляди! – Он вывернул из потайного кармана пучок баксов, перехваченный резинкой. – Сволочь ты, Митек! Без меня к цыганам, да? А Невада подыхай от скуки. Не по понятиям, Митек.

«Тимуровец» высунулся из–под кровати, гримасничал. Девицы на полу опять мирно посапывали. Кто–то еще копошился за перегородкой на толчке. Митя прикинул: выхода нет. Банкир, кем бы он ни был, сам по себе не угомонится. Митя ткнул его пальцами в солнечное сплетение. Когда тот согнулся, оглушил несильными ударами по тыкве и по позвонкам. Банкир, тяжко вздохнув, распростерся рядом с дамами.

– Пригляди за ним, Ванюша, – велел Митя. – Как проснется, сразу наладишь покерок.

– А если спросит?

– Скажешь, слезал с кровати и хряснулся.

– Про тебя если спросит, Митрий?

– Скажи, блевать побежал, скоро вернется.

– Дядя Митрий, вы правда вернетесь?

В словах маленького человечка было столько муки. Митя почувствовал себя киллером.

– Куда я денусь… Хочешь, пока на кровати полежи.

– Не надо меня обманывать, дядя Митрий.

– А ты не будь сопляком. Вон конфеты, марафет, водочка. Пируй, пока пируется. Все когда–нибудь расстаются.

Ваня пыхтел, сопел. Ручки, ножки тряслись, выдавил с лютой тоской:

– Хоть бы поскорее в больницу забрали.

Митя ничего не ответил, ушел.

К месту встречи приехал за десять минут до срока, расположился на скамейке в тени под липой. Закурил, любуясь городским пейзажем. Асфальт парил и прохожие передвигались, как сонные мухи. Будто в мареве, покачивались на проспекте потоки машин, одолевая по метру в час. Но те, кто сидел в дорогих тачках, предпочитали хоть целый день добираться с одной улицы на другую, лишь бы не смешиваться с быдлом на тротуарах. В Москве давно было два города: тот, где наслаждался покоем Митя Климов, и другой, скользивший на иномарках мимо; они нигде не смыкались. Был, конечно, и третий, в подбрюшье столицы, за фасадами Садового кольца, через который провел Митю недавно «тимуровец», где обитали существа, горделиво отрекшиеся от людского звания… Митя не хотел думать о том, что все равно неподвластно уму, прикрыл глаза и окликнул Дашу, но как ни напрягал чувства, любимая «матрешка» против обыкновения не явилась на зов. Зато рядом на скамейку, словно выткавшись из городского смога, опустился Деверь. На сей раз он выглядел не преуспевающим барином, а, скорее, рядовым обывателем после посещения пункта прививки. Помятый костюм с латками на локтях, стоптанные ботинки, в руке авоська с пятком пустых пивных бутылок. На лице блаженная гримаса руссиянина, удачно наведавшегося на помойку. Лишь стойкий офисный загар и чересчур вольная осанка могли натолкнуть внимательного наблюдателя на мысль, что это перевертыш.

Митя бросил взгляд по сторонам и не увидел ничего подозрительного.

– Поздно спохватился, – недовольно пробурчал Деверь. – Выходит, не научили, что нельзя спать в городе на скамейке?

– Я не спал, – возразил Митя. – Я думал.

– О чем?

– Не знаю. – Это был честный ответ, Деверь так его и воспринял. Но посочувствовал.

– Не огорчайся, не ты один. Большинство из нас вряд ли смогут объяснить, о чем думают. Последствия глобального психотропного штурма. Больше того, мало кто понимает, зачем живет. Крутимся, как рыбы в аквариуме. Ждем, когда сверху подсыпят корма. Писатели пишут книги, крестьяне пашут землю, кто–то рассчитывает траектории бомбовых ударов, нищий просит подаяние, бандиты убивают, политики вещают о светлом будущем… Спроси любого, зачем он это делает, не ответит… Но это ничего, Митя, скоро все изменится… Догадываешься, зачем позвал?

– Конечно. Когда?

Деверь потер одну из пуговиц на пиджаке, включил на всякий случай портативный скрадыватель шумов.

– Четырнадцатого. На день триумфа. Слышал про такой праздник?

– Я смотрю телевизор… Вы сказали, скоро изменится. Как это может быть? Разве реки поворачивают вспять? Разве убитые воскресают?

– Бывает и так, представь себе. Еще как бывает. Но у нас никто не умирал. Это морок, страшный сон наяву… Митя, у тебя сомнения, колебания? Говори сейчас, другого раза не будет.

– Сомнений нет. – Митя усмехнулся. – Откуда им быть. Но есть вопрос. Разве не надежнее послать робота? Я в хорошей форме, но всего лишь человек.

– Господи, помилуй нас грешных. – Деверь провел рукой по глазам, словно ослеп от весеннего солнца.

– Это весь ответ? – спросил Митя.

– Мальчик мой, но в этом вся суть. – Деверь выглядел изумленным и встревоженным. – При чем тут робот? Ну скажи, при чем тут робот?

– Действительно, при чем тут робот…

– Тебя послали и ничего толком не объяснили. Жертвоприношение. Древний ритуальный обряд. Пролитие живой, безвинной крови. Апелляция к высшим инстанциям. Робот способен подать сигнал к кормежке, но не к бунту. Нация крепко спит и не способна к сопротивлению. Ее может разбудить лишь укол в сердце. Скажу больше, я не верю в быстрый успех, процессы стагнации зашли слишком далеко. Но нельзя сидеть сложа руки. Надежда меркнет день ото дня. Если мы ничего не предпримем, это сделают следующие поколения, но начнут они с того, что проклянут нас, своих предков. О Господи, как сказать, чтобы ты понял…

– Успокойтесь, зачем так нервничать? – Мите вдруг стало жалко этого растерянного человека, почти как недавно «тимуровца». – Вы хорошо растолковали. Дело житейское. Я должен умереть, чтобы спящий проснулся.

Деверь смотрел оторопело.

– Климов, кто ты такой? Кем себя ощущаешь?

Климов ответил уклончиво:

– Вам повезло, господин Деверь, вы не зомби. А я им был почти всю сознательную жизнь. Это большое паскудство. Обратно в то состояние я не вернусь.

Деверь отвернулся от Мити, глядел себе под ноги. Митя его не торопил, хотя пора было перейти к делу. Хватит пустого трепа. На этой скамейке он окончательно распрощался со своим прошлым. А будущего у него не было никогда. Его не было уже в момент зачатия. Не то место выбрали родители, чтобы затевать любовные игры.

Деверь придвинулся ближе, положил ему руку на колено.

– Не горюй, Климов… Человеком быть нелегко, но это единственный путь к спасению.

– Я все понял, – повторил Митя, избегая сочувственного, обволакивающего взгляда Деверя, наполненного энергетической глубиной, – эманацией духовной поддержки. Он в ней не нуждался. Он ни в чьей поддержке больше не нуждался. Отныне слишком тесный контакт с себе подобным существом мог его только расслабить.

– У меня есть просьба.

– Говори.

– «Тимуровец» ко мне прилепился, Ваня Крюк…

– Видел, знаю.

– Хорошо бы изъять его из регистрационных списков и вывезти из Москвы.

– Не важно куда?

Митя на секунду представил, как любимая «матрешка» получает запоздалый подарок – озорного пацаненка с тихим, нежным сердечком. Нет уж, лучше не надо. Слишком много хлопот и слишком романтично. Попахивает дурью.

– Куда не важно, но в хорошие руки. Можно к Истопнику.

– От Раздольска остались лишь головешки.

– Видел по телику. Но часть электората вроде законсервировали?

– В смежной резервации… Ладно, «тимуровца» спрячем. Теперь о деле…

Проговорили еще минуты три. Деверь сообщил, где, когда и от кого Митя получит инструкции. Накануне акции. Еще сказал, что, если есть желание, можно организовать короткий сеанс связи в любом пункте северных территорий. Конечно, влетит в копеечку, учитывая стоимость космической блокировки, но… Митя вежливо отказался. После этого Деверь исчез так же таинственно, как появился. Почти неуловимо. Митю это позабавило. Все–таки дешевые фокусы из арсенала невидимок не соответствовали уровню подпольного вождя.

До рокового дня оставалось совсем немного, трое суток. Но их тоже надо было как–то прожить.

* * *

К полудню праздник достиг апогея. К Поклонной горе согнали толпы благодарных москвичей, с раннего утра их вытаскивали из квартир, вылавливали в подземных трущо–бах, собирали в просторных накопителях. Десятки тысяч людей разместили за ограждением из колючей проволоки причудливыми цветовыми фрагментами. Декораторы массовых зрелищ потрудились на славу. Взволнованное, как при легком бризе, человеческое море, разукрашенное флажками, гирляндами разноцветных шаров, поздравительными транспарантами, напоминало гигантскую живую цветочную клумбу. При появлении кавалькады триумфатора, по сигналу главного распорядителя, поданному через динамики, вся эта многоликая масса в едином порыве преданности и счастья осела на колени и послушно окаменела. Лишь кое–где торжественную тишину нарушили вопли раздавленных малолетних дегенератов, но полиция быстро навела надлежащий порядок.

К этому часу триумфатору Анупряку–оглы уже вручили символические ключи от Москвы (вручала почетная комиссия во главе с Марком Губельманом), и сейчас он восседал в бархатном кресле на импровизированной трибуне и принимал поздравления от многочисленных депутаций. Все тот же суровый, могучий эфиоп шелковым опахалом с акульими пластинами отгонял от его головы назойливых, черных весенних мошек–мутантов, скопившихся над трибуной в неимоверном количестве. Для непривитого человека, а все аборигены были непривитые, укус такой мошки обычно заканчивался судорогами и необратимым параличом мозга.

Перед креслом триумфатора проходили полномочные посланцы стран, входящих во всепланетное содружество, лидеры независимых партий, представители крупнейших промышленных и финансовых корпораций, а также правительственные чиновники, возглавлявшие страховые и благотворительные компании, и каждый из них, ритуально преклонив колено, с выражением почтения и восторга преподносил ему какой–нибудь памятный сувенир. Гора подарков на помосте росла и росла. В зависимости от ценности сувенира, которую Анупряк–оглы определял на глазок, он церемонно кивал, протягивал руку, иногда ронял небрежное: «Мерси, приятель!», а какого–то невзрачного японца, представлявшего фирму «Якутские алмазы» и презентовав– ззз

шего чудный ларец, усыпанный бриллиантами, сойдя с кресла, обнял и расцеловал в морщинистые щеки, сдавив лапами так, что японец утробно запищал.

Церемония затягивалась, но Анупряк–оглы не выказывал признаков усталости, был так же багроволик, весел и подвижен, как вначале. Он хорошо представлял, сколько сейчас устремлено на него завистливых, ненавидящих взглядов, и это его бодрило. Единственный, кто слегка подпортил ему праздничное настроение, был как раз мэр Москвы, фальшивый раввин Губельман. Вручая ключи от города (нанизанная на золотое кольцо связка каменных ис– туканчиков, изящные копии всех американских президентов, включая Фреда Неустрашимого, кстати, дорогая вещь: один из прежних триумфаторов, сенегалец Махмуд, продал свои ключи на аукционе Сотби за два миллиона долларов, правда туземных, буро–малиновых, имеющих хождение лишь на территории России), льстиво улыбаясь, мерзавец проткнул ему ладонь острым носиком одного из болванчиков, и сделал это нарочно, Анупряк–оглы это понял по темному пламени, блеснувшему в очах старого прохиндея. Губельман поспешно принес извинения, участливо спросил: «Надеюсь, не больно, господин триумфатор?» – «Ничего, терпимо. – Анупряк слизнул капельку черной крови с ладони. – Бывает намного больнее. Скоро сам убедишься, Губа». Фарисей захихикал, показывая, что оценил слова Анупряка как добрую солдатскую шутку.

Анупряк–оглы поклялся себе, что, когда придет час расплаты, припомнит ему наглую выходку.

До конца церемонии было недалеко. Остались на подходе лишь две депутации: от лиги сексуальных меньшинств и от партии «Молодая Россия», созданной недавно по прямому распоряжению Центра координации в Стокгольме. Косвенно Анупряк–оглы принимал в этом участие, отбирая и рекрутируя в новую партию молодых недоумков из богатых туземных семей с подведомственных ему резерваций. Политическая программа партии определялась простым доходчивым лозунгом: «Все старье на свалку – и сжечь!» Каждый из членов партии носил в ладанке на груди портреты вож– дей–теоретиков: Новомирской и Немцовича. Кто такой