Текст книги "Жизнь в полумраке (СИ)"

Автор книги: Анатолий Старов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Через три недели после этого памятного вечера, Маша с ужасом узнала о том, что она забеременела. А пришедшее вскоре жесткое письмо от Юры, окончательно выбило ее из колеи. Она замкнулась в себе, перестала встречаться с подругами, стала пропускать занятия. Долгими часами она лежала на кровати в одиночестве, поливая подушку потоками слез.

Подруги, видя переживания Маши, не знали, что и посоветовать. Уже не раз корили они себя за свой глупый поступок. Да сделанного не вернешь. После долгих, очень трудных разговоров, было решено поставить в известность о беременности Маши Николая. Он все-таки мужчина. Да и его участие в случившемся становилось уже заметным. Как-никак уже пять месяцев беременности.

Николай был сражен известием. Его ярости не было конца. Все его планы карьерного роста летели в тартарары. Да еще сообщили слишком поздно, чтобы сделать аборт.

– Вот идиотка деревенская, – лютовал Николай. – Нет, чтобы пораньше сообщить. Я через дядю своего все устроил бы в лучшем виде. А теперь что делать? Не жениться же, в самом деле. Я еще не нагулялся. Вокруг еще столько красивых девчонок, жаждущих моих ласк.

Неожиданно для всех, никому не сказав ни слова, Маша взяла краткосрочный академический отпуск и уехала к родителям.

К всеобщему удивлению друзей и знакомых к приехавшей из отпуска Маше вскоре с огромным букетом роз и бутылкой советского шампанского явился Николай. Разговор между ними проходил без свидетелей. Только по их окончанию из комнаты Маши вышел улыбающийся Николай с сообщением о предстоящей свадьбе.

Свадьбу сыграли широко, хорошую, веселую. Всем курсом отдавали Машу замуж за Николая. Переехала Маша жить к Николаю. Тому дядя отдельную, хоть и однокомнатную квартиру, но устроил. Что бы ни жить? Но вышло совсем по-другому. Не хотелось молодожену расставаться с вольной холостой жизнью, поэтому и загулял он с девушками.

Частенько приходил домой поздно, далеко за полночь, веселый и выпивший. А как выпьет, так и начинает гонять Машу. И иной раз доставалось ей от мужа. Очень активно использовала она косметику, чтобы скрыть от любопытных глаз следы побоев.

А однажды, перед родами уж произошел и вообще трагический случай. Как-то Маша собралась перед родами съездить к родителям в село, да что-то не смогла уехать, билетов было не достать, вернулась домой и застала в супружеской постели женщину с пьяным мужем за любовными играми. Был страшный скандал.

После этого скандала Николай так избил Машу, что начались у нее преждевременные роды. Роды проходили тяжело. В больницу отправили Машу соседи, поскольку разъяренный и неудовлетворенный Николай, громко хлопнув дверью, ушел куда-то продолжать веселье. Мальчик родился с множественными переломами и гематомами. Несмотря на все усилия врачей, прожил малыш около суток и умер.

Придя в себя после очередной затяжной пьянки, осознав сотворенное, Николай прибежал в роддом, плакал, валялся у нее в ногах, чтобы Маша пожалела его, не подавала иск в суд. Пожалела она тогда мужа. Официально дознавателям Маша заявила, что накануне родов возвращалась от подружки и в темноте, оступившись, упала с лестницы. Тут еще и дядя Николая подсуетился. В общем, дело в суде замяли. Маша надеялась, что случившееся станет Николаю хорошим уроком, что наладится ее семейная жизнь. Однако, после того, как она посетила в первый раз после неудачных родов, женскую консультацию и ей сообщили, что детей у нее больше никогда не будет, сломалось что-то в душе Маши. Не смогла она больше жить с человеком, походя сломавшим ее судьбу. Маша подала на развод.

С трудом, несмотря на уговоры Николая, на обещания его никогда больше не прикасаться к рюмке, развели их. Жить после развода она переехала в общежитие. А скоро и выпускные экзамены подошли. С горем пополам защитив диплом, уехала Маша в свое родное село, устроившись юристом в правление совхоза.

Глава двенадцатая Уходя – уходи

Провожали в армию Юру по-деревенски, широко и хлебосольно. В день проводов с утра пораньше домой к Юре неожиданно пришла Маша. Маша прошла, молча, около изумленного Юры, улыбнувшись ему ласково и загадочно, словно Джоконда с картины Леонардо Да Винчи, и зашла в дом.

– Тетя Таня, давайте я помогу вам дом подготовить к проводам Юркиным, – сказала она маме Юры, когда та выглянула из кухни, привлеченная стуком калитки.

– Да что ты, Машенька, спасибо. У меня уже практически все готово. Хотя постой. Я тебе сейчас выделю помощника, и ты сходи, пожалуйста, в магазин и купи водки. Вот деньги, – проговорила мама, протягивая Маше кошелек с деньгами. – Юрка, а ну-ка иди сюда. Вот выделяешься в подчинение Машеньке. Выполнять все ее приказания. Тебе ясно?

– Ясно, – буркнул Юра, беря в руки большую прочную сумку.

Когда с сумками полными водки они пришли домой, многочисленные гости уже собирались. Мама посадила Машу рядом с Юрой, в тайне радуясь, что у сына такая домовитая и отзывчивая невеста. Главное, чтобы было у них счастье.

После грандиозного праздника с танцами и песнями, когда отзвучали пожелания и наставления новоиспеченному солдату, Юра незаметно толкнул Машу под столом ногой и слегка кивнул головой. Она покраснела, прикрыв ладонями лицо, чтобы гости не увидели ее смущения, выдержала большую паузу, встала и вышла из комнаты. Через несколько мгновений от стола незаметно исчез Юра.

Маша ждала его во дворе под сенью раскидистой груши, плодами которой так любил лакомиться Юра. Они бросились друг другу в объятья, осыпая столь горячими поцелуями, какие могут быть только в пору бесшабашной молодости. Они целовались, как в первый раз, и не могли насладиться ласками друг друга. Наконец, едва не задыхаясь от счастья, дрожа от вожделения, они в обнимку вошли в сарай, где давно уже оборудовали себе любовное гнездышко, которое состояло из старого топчана, застеленного старым, пропахшим солнцем и пылью одеялом. Они сели на топчан напротив друг друга и начали говорить. Они говорили о любви, о верности, о планах на будущее. Их голоса звучали все тише и тише, пока совсем не затихли, заглушенные волнами юношеских желаний.

Юра обнял Машу за плечи и начал ласково и непреклонно опрокидывать ее на спину. Девушка, застигнутая врасплох неизвестным для себя сексуальным желанием, неожиданно для себя и Юры застонала, и впилась партнеру в плечо. Юра, стойко перенося неожиданную боль, продолжал настойчиво укладывать девушку, пока ее спина не коснулась топчана.

Ее напряженное до этого тело вдруг стало мягким, податливым. Юноша, потеряв от нахлынувшего потока тестостерона контроль над собой, лег на Машу, впиваясь губами в приоткрытые в готовности губы любимой, ощущая своей грудью упругие груди любимой, с дерзко торчащими сосками. Его руки скользнули по телу девушки, на мгновение задержались на талии, скользнули за спину, но, не задержавшись, вернулись назад, прошлись снова по талии. Замерев на мгновение, медленно двинулись к ее ягодицам, ощущая их приятную упругость. Маша снова застонала, стиснув зубы. Закинула руки Юре на плечи, притянула его к себе.

– Ты хочешь меня? – пробормотала она на ухо Юры, дрожа всем телом мелкой дрожью от нахлынувшей неизведанной еще страсти.

– Угу, я тебя очень хочу, – Юра, взявшись руками за ягодицы, притянул ее к себе, стараясь втиснуться в ее тело, войти в него. Его напряженное естество уперлось в тело. Маша, почувствовав приятную упругость, инстинктивно подала тело навстречу. Юра застонал от захлестнувшего его экстаза, впился зубами в плечо любимой, чтобы не закричать во все молодое горло. Справившись с чувствами, он после некоторого молчания продолжил: – Я тебя очень хочу. Но мы сейчас не можем этим заниматься.

– Почему?

– Я хочу, чтобы ты была мне верна. Я только так смогу на сто процентов быть уверенным в твоей верности. Ты вон какая красивая.

Маша сдавленно захихикала.

– Глупенький, я люблю только тебя и буду верна тебе всегда.

– А вот это мы и проверим.

У стоящего в тупике состава на площадке, были организованы проводы призывников в ряды Советской Армии. В середине площади неорганизованной толпой стояли призывники и их провожающие. Где звучала музыка, и слышался смех, где слышались приглушенные рыдания и громкие сморкания. Юра стоял среди друзей Гены и Сергея. Рядом стояли родители. Обнимая Машу за плечи, нашептывал ей на ушко ласковые слова. Девушка прижималась к Юре всем телом, открыто, впервые не стесняясь друзей и родителей. Мама мужественно пыталась сдержать слезы.

– Ты будешь меня ждать?

– Конечно, ты что сомневаешься во мне? – шепнула на ухо Маша. – Ты сам сегодня ночью оставил меня нераспечатанной. Теперь ты поставил меня в жесткие рамки монашеской жизни.

Юра рассмеялся, польщенный словами Маши.

Почти два года переписывались Юра и Маша регулярно. Часто писали друг другу письма длинные да ласковые. Писала она что, мол, любит, и ждет его, рассказывала о своей жизни в городе, об учебе, о новых подругах и друзьях. А он подробнейшим образом описывал, как несет он нелегкое бремя службы, какая сейчас стоит погода, и чем его кормили сегодня на обед. Ну, естественно, приходилось немного приукрашивать свои успехи. Не станешь же своей любимой девушке писать, что тебя на десять суток посадили на гауптвахту за распитие спиртных напитков.

А он и не пил вовсе. Но начальникам не докажешь, что участия в пьянке он не принимал, и роль его ограничивалась доставкой для «стариков» в расположение роты спиртных напитков, купленных кстати на свои, кровно сбереженные солдатские деньги. Да о многом не напишешь девушке, которую любишь, и которая любит тебя, и обещает ждать твоего возвращения. Писал, о том, как тоскует без нее, как жаждет увидеть и обнять ее, свою любимую, свою колдунью зеленоглазую.

Однажды в свободное время сидел на спортивной площадке, на скамейке и писал Маше письмо, положив перед собой ее фотографию. Он так увлекся, что совершенно не слышал, как к нему за спиной подошел его друг Володя.

– Красивая! Это кто такая? Как фамилия артистки? – услышал Юра из-за спины голос товарища.

– Да это не артистка вовсе, это моя девушка, – вздрогнув от неожиданности, произнес он.

– Ну чего ты врешь, я же вижу, что это артистка.

Эти слова пролились елеем на израненную душу Юры, но и вселили в нее страх потерять такую красавицу.

А за полгода до окончания службы перестали вдруг Юре от нее письма приходить. Юра места себе не находил. Все из рук валилось. Свет белый стал не мил. И, наконец, пришло ему письмо, тоненькое такое. Схватил Юра письмо, держит в руках и не хватает ему смелости его вскрыть. Даже руки дрожат. Подсказало сердце – вещун, что-то не так в этом письме.

Сидит Юра в ленинской комнате, задумчивый, расстроенный, вертит в руках конверт этот тоненький. Заходит в комнату его сослуживец, Володя. Увидев расстроенного Юру, подошел.

– Ты чего такой расстроенный?

А Юра помахивает письмом перед собой и говорит:

– Да вот, получил сегодня письмо от Маши. Чувствую я, что последнее это письмо.

– Ой, да перестань ты себя накручивать. Ты же его даже не открыл, я смотрю. Открывай, давай, не томи ни себя, ни меня.

Вздохнул Юра глубоко, вскрыл письмо, с тяжелым сердцем. А там, опуская всякие мелочи, «Прости, любимый, не убереглась я. Напоили меня подружки на Новый год и отдали парню. Изнасиловал он меня и жду я теперь от него ребенка. Я не люблю его. Я тебя любила и люблю, и всегда буду любить.

Если ты простишь меня, и возьмешь меня замуж, я буду тебе верной женой. Я на руках тебя носить буду, пылинки с тебя сдувать. Помоги мне пережить этот страшный период в моей жизни. Мне больше не к кому обратиться за поддержкой и помощью. Но если ты меня замуж не возьмешь, придется выходить замуж за нелюбимого. Кто меня еще возьмет с ребеночком?» и так далее. Прочитав письмо, долго сидел ошарашенный Юра, глядя невидящим взором на раскрытый лист.

– Что же теперь делать? С одной стороны я давно знаю Машу и хорошо бы иметь такую девушку в женах. А с другой стороны, она не уберегла себя и где гарантия, что поставив печать в паспорте, не пойдет она по мужикам, в поисках новых ощущений. Да и не смогу я ей простить, что первое общение с мужчиной она познала с чужим, незнакомым мужиком, – так думал Юра, тяжело ворочаясь в койке после отбоя.

Измученный, терзаемый тяжелыми мыслями, поделился он своими сомнениями с Владимиром.

– Да ты чего? Разве можно брать в жены девушку, что предала тебя? Где гарантия того, что она снова тебя не предаст? – категорично заявил друг.

Долго потом Владимир успокаивал друга, говорил, что не сошелся на Маше мир, что на свете полно девчонок совсем не хуже. Вроде, как и успокоился Юра, только вот где-то в сердце осталась она, как заноса какая. Не было дня, чтобы не вспомнил о ней. Нет-нет, да и начинала душевная рана саднить.

Прошло немало дней, пока решился Юрий ответить на это необычное письмо. Написал, что разрушила она и свое, и его счастье своими руками. И, несмотря на то, что любит ее с детских лет любовью безграничною, не может он переступить через самолюбие свое. И не перенесет он мук от осознания того, что первым, кто доставил ей счастье осознать себя женщиной, был отнюдь не он.

Через три года после выпуска вернулась домой Маша в село одна, без погибшего безвременно малыша, с дипломом об окончании техникума, с критическим взглядом на жизнь, и в частности на любовь и мужчин, и непреодолимым желанием мстить всем за свое утерянное счастье. Юра же после армии, не заезжая домой, поехал в город, поступил в институт, решил геологом стать.

Учиться Юре было интересно, особенно он любил полевые практики. Физический труд на свежем воздухе, как бальзам действовали на его израненную душу. Но даже после тяжелого рабочего дня, стоило закрыть глаза, как вставал перед глазами нежный образ любимой, что так коварно предала его. С годами этот образ хоть и появлялся все так же часто, но стал блекнуть. Черты лица стали стираться в памяти. Наверно не зря в народе говорят, что время есть самый лучший лекарь в подобных болезнях.

На одной из полевых практик сблизился он со своей однокурсницей. Своим обликом и своим поведением напоминала она Машу. Жить стало немного легче. Новая любовь начала понемногу вытеснять из сердца старую. К окончанию института Юра почти совсем забыл о своей старой любви.

Приложив немало усилий, добился Юра, что его и невесту направили в одну экспедицию. До начала экспедиции было еще более двух месяцев, и Юра решил съездить к матери, которую не видел уже больше пяти лет, заодно обсудить с нею и вопросы, связанные с проведением свадьбы.

Глава тринадцатая Смена поколений

Прибежал домой к Ольге Гена и еще из полуоткрытой калитки закричал:

– Ольга Степановна, Ольга Степановна, где вы?

– Да здесь я, здесь. Что случилось? Ты чего такой возбужденный?

– Пошлите скорее.

– Да куда идти-то, оглашенный?

– Бабушка Машина умирает.

– Ну и что? Чего ты кричишь-то? Все мы смертны. Бабушка у нее уже старенькая, пожила. И почему я должна идти туда?

– Да, мы все смертны, но на то, что происходит у Машки, вам обязательно надо посмотреть. Там такое творится, такое! У их дома, почитай, полпоселка собралось.

Ольга выскочила из дома, смотрит, ветер усиливается, тучи по небу гонит черные. Даже страшно ей стало. Никогда подобного не наблюдала. Над поселком задержалась одна огромная туча, и пошел ливень, с молниями, ветром жутким. Хорошо Гена на машине был, они быстро до дома Машиного доехали. А там, у калитки распахнутой, и правда толпа стоит, несмотря на проливной дождь.

Собравшиеся с ужасом слушали доносившиеся из дома звуки, напоминающие завывание то ли собак, то ли волков. Эти завывания временами прерывались звуками, напоминающими визг свиней. Из окон дома периодически были видны вспышки света, и из-под дверей веером появлялся негустой черный дым.

Рядом с домом в глубоком унынии ходила Маша, нервно теребя руками свой поясок на платье. Вдруг открылась дверь и вышла мама Маши. Она была явно чем-то расстроена. Даже не взглянув на собравшихся односельчан, подошла к Маше, что-то долго говорила ей негромко на ухо, иногда эмоционально жестикулируя. Маша несколько раз отрицательно качала головой.

Наконец, обреченно махнула рукой и согласно кивнула. Мать осталась на улице под проливным дождем, а Маша, вздохнув глубоко, как-то несмело, с неохотой открыла дверь и скрылась в полумраке. Когда в дом вошла Маша, звуки из дома и вспышки света прекратились, даже дождь превратился в нудный, мелкий. Только ветер продолжал бесноваться в кронах деревьев. Народ у дома замер в напряжении, ожидая дальнейшего развития событий.

Маша несмело приоткрыла дверь в комнату, где лежала бабушка. В нос ударил запах каких-то трав и легкий, едва уловимый, запах серы. Она прошла в комнату, подошла, встала, молча, рядом с кроватью, на которой умирала ее бабушка. Та неподвижно лежала, вытянувшись во весь рост, сложив руки на груди. Маша смотрела на ее тонкий заострившийся с горбинкой нос, на непонятно откуда появившуюся большую бородавку на носу с торчащими из нее черными длинными волосинками. Ее упрямо сжатые тонкие губы, уже приобретали нежно голубоватый, лишенный жизненной энергии цвет.

Она стояла в растерянности и не знала, как ей относиться к происходящему на ее глазах событию. Бабушка вдруг открыла глаза, увидела стоящую рядом Машу. Ее тело напряглось, потянулось к внучке, а ее губы дрогнули в попытке что-то сказать. После некоторых усилий ей, наконец, удалось открыть рот, и она, беззвучно пошевелив губами, произнесла едва слышно:

– Машенька, подай водички, попить что-то захотелось.

Маша подала кружку воды, помогла приподнять голову, поднесла кружку ко рту. Бабушка схватилась жадно за кружку двумя руками, начала пить большими глотками. Большая часть воды пролилась на халат. Но ни она, ни Маша не обратили на это никакого внимания. Напившись, бабушка откинулась на подушки и затихла, собираясь с силами. После долгого молчания, наконец, произнесла:

– Внученька, я должна тебе, находясь на смертном одре, кое-что сообщить очень важное. Ты, вероятно, догадываешься, что я ведьма, – она внимательно с ожиданием смотрела на внучку. – Я умираю. Но я не могу уйти из жизни, не передав свои ведьминские силы, свое колдовское могущество кому-нибудь. Дочь моя, твоя мать, не в состоянии быть ведьмой. Для этого необходимо иметь особое состояние. После долгих и тяжелых раздумий я выбрала тебя. Ты сможешь. Обещай, что ты будешь достойно продолжать мое дело.

– Да, обещаю, – Маша, еще не осознав слов бабушки, согласно мотнула головой, и слезы ручьем потекли по её щекам.

Ведьма, немного успокоенная словами внучки, удовлетворенно откинулась на подушку:

– И моя бабушка была ведьмой, и все женщины в нашем роду были ведьмами, теперь уже кроме твоей матери, – продолжила ведьма после некоторого молчания.

Старуха захрипела. Воздух со свистом с трудом входил в ее старые, изношенные легкие. Она долго надрывно с хрипом кашляла, потом долго лежала неподвижно, пытаясь хоть немного восстановить ритм дыхания. Наконец, ее скрюченные пальцы заскребли по одеялу, она открыла глаза и едва слышно продолжила:

– Я много в своей жизни сделала хорошего людям, но и пакостей натворила им немало, и сейчас мне очень страшно умирать, ибо я знаю, что за порогом этого мира мне предстоит нелегкий путь. Но мой час пробил, и мне нужно передать свои ведьминские знания. Передать их тебе, своей внучке.

Бабушка опять надолго замолчала, хрипло тяжело дыша и собираясь с силами. А потом заговорила, но так тихо, что Маша вынуждена была наклониться ухом к самому лицу бабушки.

– Скажи мне, внученька, ты согласна? – еще раз с надеждой спросила она у Маши. – Иначе мне не будет покоя даже на том свете.

Пронзительные, светло-синие, выцветшие, вероятно, от прожитых долгих лет, глаза старой ведьмы, внимательно и неотрывно смотрели на Машу из-под кустистых бровей, совершенно седых.

Маша задумалась, глядя на изборожденное глубокими морщинами лицо бабушки. Она, конечно, давно, с незапамятных детских лет, догадывалась, что ее бабушка ведьма. И когда она осознала, что ее бабушка является ведьмой, ничего в ее жизни не изменилось.

Бабушка вела себя с Машей, как и все другие бабушки на свете. Она ее ругала, когда Маша переходила границы дозволенных шалостей, ласкала и баловала. Да в последние годы Маша замечала, что после общения с бабушкой ей становилось немного не по себе, но с юношеским максимализмом списывала все эти изменения на свой переходный возраст. Но до этой секунды она никогда не задумывалась, что за жизнь у ведьм, не видела себя в роли ведьмы.

Но с другой стороны быть ведьмой, наверно, хорошо. Тем более, что личная жизнь, к сожалению, не удалась. Годы идут. И пора начинать серьезно мстить людям за свою исковерканную судьбу. Первым делом, поплатится, конечно, ее бывший муж. Из-за него вся жизнь пошла наперекосяк. Ради этого ничтожества Маша отказалась от своей первой любви Юры. Вернуть бы те времена назад. Но это невозможно, вероятно, даже ведьмам. А жаль.

– А заодно я отомщу и всем, более счастливым, соперницам и тем, кто сотворил со мной непотребное. Пожалуй, лучшего варианта для исполнения своих планов и не придумать.

Ей пришлось прервать свои размышления, услышав со стороны кровати хрипы умирающей бабушки.

– Да, бабушка, я согласна.

Губы старой ведьмы дрогнули в попытке улыбнуться. Но полученную гримасу можно было с трудом назвать улыбкой. Она протянула руку.

– Дай руку, Машенька, смелее, не бойся. Ты не переживай особенно. Все у тебя будет хорошо. Ну, давай быстрее руку. Мое время уходит.

Когда она поднесла руку к руке ведьмы, между их руками заискрились десятки маленьких молний. От неожиданности Маша испуганно отдернула руку.

– Не бойся, деточка, дай руку, – промолвила из последних сил бабушка.

Маша протянула руку и дотронулась до пальцев бабушки. От них, намертво схвативших ее руку, вмиг распространилось нечто, не имеющее названия на человеческом языке. Все тело затряслось от напора поступающей в нее энергии.

Так продолжалось несколько мгновений, показавшихся Маше целой вечностью. Напор энергии был такой силы, что девушку даже слегка покачивало. Но, не смотря на это не очень приятное ощущение, никаких усилий, чтобы освободиться от бабушки она даже не намеревалась предпринимать.

Неожиданно сильным порывом входная дверь распахнулась, ветер со свистом ворвался в дом, заметался в поисках нужного помещения и, найдя комнату, где умирала ведьма, бросился к топке печи, взвыл там разъяренным зверем и пронесся, обдав Марию холодом, как дыхание смерти, и пронизывающий, как уколы миллионов игл.

Она вздрогнула от неожиданности. Ее охватило желание отдернуть руку, но она переборола свое желание и осталась стоять неподвижно.

Наконец хватка бабушки ослабла, напор поступающей энергии сначала ослаб, а потом и совсем прекратился. Маша легко шевельнула свою руку. Ослабленная рука бабушки безвольно упала на кровать, и ведьма надолго затихла, собираясь с силами. Наконец она собралась с силами и заговорила, так тихо, что Маша вынуждена была наклониться, почти касаясь ухом губ умирающей:

– Запомни на всю оставшуюся жизнь, что наши тела из-за большой траты энергии на колдовские манипуляции постоянно подвержены распаду… Старение нашего организма происходит значительно быстрее, чем у простых людей. Чтобы выжить, не состариться раньше времени мы должны постоянно подпитываться чужой энергией. Не забывай об этом никогда.

Я хочу тебе признаться, что я изредка использовала твою молодую энергию. Как только ты подросла, я понемногу отбирала ее у тебя. Мне она была необходима. Брала я совсем немного, чтобы не навредить тебе, своей любимой внученьке. Я уже старая где-то на стороне искать ее источник, – собравшись с силами, закончила ведьма.

– Да, Машенька, возьми у меня под подушкой амулет. Повесь его на шею, всегда носи его на себе, и никогда, ни при каких условиях не снимай его. И еще, в комоде лежит моя Книга теней. После моей смерти уничтожь ее. И заведи свою…

Маша приподняла край подушки, по которой безвольно качнулась голова бабушки, и достала из-под нее амулет в виде древнего кельтского креста, символизирующего единство стихий Земли, Воды, Огня и Воздуха. Он был искусно сделан много веков назад из рога гигантского белового носорога одной из первых в ее роду ведьм. За долгие годы своего существования амулет зарядился энергией своих хозяек, стал воистину волшебным, превратился в орудие, послушное ведьминской воле своей хозяйки.

Маша долго, молча, смотрела на амулет, на его благородный слегка потускневший от времени, но от этого еще более прекрасный, когда-то белый цвет. С усилием она отбросила от себя неожиданное оцепенение, и словно проснувшись от сна, благоговейно поцеловала его и повесила на шею.

Она почувствовала, как неведомая ей сила, исходящая от амулета, начинает наполнять ее тело, заполняя все ее органы. Маша повернулась к бабушке, чтобы рассказать о своих новых непривычных и необыкновенных ощущениях, но, обернувшись, услышала лишь хрип, и увидела корчующееся в агонии тело старой ведьмы.

С ее губ срывались вопли боли, глаза вылезали из орбит, изо рта густым темным потоком шла, пузырясь, кровь. Кривые тонкие пальцы, оканчивающиеся моментально выросшими длинными острыми ногтями, царапали по постели, в тщетной надежде облегчить себе муки.

После нескольких минут мучений, в течение которых Маша стояла и широко открытыми от ужаса глазами смотрела на мучения бабушки, тело старой ведьмы выгнулось дугой, застыв навсегда в этой нелепой позе. Широко открытые ее глаза, неподвижно смотрели в потолок. Искаженное гримасой боли лицо навечно застыло посмертной маской.

В момент последней конвульсии старой ведьмы во дворе сверкнула молния, и раздался сильный гром, сотрясая старый дом. Пошел проливной дождь, и люди на улице с ужасом начали разбегаться. Небо озарилось огнем, началась череда молний. Неизвестно откуда в комнате появился огромный черный пес, который стал крутиться возле кровати. Он иногда подбегал к Маше, поднимал свою огромную черную морду, и преданно смотрел в ее глаза, наполненные до краев слезами. Слезы непроизвольно текли из глаз Маши. Ей было до боли жалко этого человека, пусть даже ведьму. Все ее детские годы были омрачены, тем, что ее бабушка была ведьмой.

От подружек, друзей она часто слышала укоры в том, что её бабушка не такая как у всех, что она ведьма. Соседские девчонки и одноклассницы боялись с ней дружить. Она была в чем-то ущемлена тем, что ее семья отличалась от обычной. Но она искренне любила человека, который вырастил ее, воспитал, вложил часть своей души. Закрыв лицо руками, она, резко развернувшись на каблуках, вышла из дома, слегка покачиваясь от необычных ощущений, нетвердо ставя ноги.

А во дворе было настоящее светопреставление. Продолжал идти сильный дождь. Покрытое черными тучами небо то и дело перечеркивали вспышки молний. У двора продолжали стоять несколько сельчан, с ужасом наблюдая за происходящим, и слушая душераздирающие вопли, доносившиеся из дома.

Раскаты грома рассыпались по всей округе, вызывая у всего живого непроизвольный ужас. Оставшиеся сельчане с удивлением увидели, что из дома выскочила огромная, черная собака.

Она села посреди двора, не обращая никакого внимания на устремленные на нее недоумевающие взгляды людей, задрала голову, и вой, страшный, первобытный, полетел над округой, разносимый порывами ветра. Повыв так несколько мгновений, собака вскочила и, стремглав выскочив со двора, не останавливаясь, скрылась в неизвестном направлении.

А после этого с огромного дерева, растущего во дворе с еще дореволюционных времен и закрывающий своей кроной добрую половину двора, неожиданно слетел на землю огромный черный ворон с удивительной белой головой. По его черному телу потоками стекали струи дождя.

Он сел на землю недалеко от Маши и долго внимательно ее рассматривал, покачивая голову то в одну, то в другую сторону. А она, как завороженная, несмотря на заливающий глаза ливень, стояла и смотрела на необычную птицу, изредка пытаясь рукой убрать со лба стекающие потоки дождя. Наконец его клюв открылся, и ворон проговорил:

– О шабаше в твою честь тебе сообщат.