Текст книги "Знак темной лошади"

Автор книги: Анатолий Ромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Анатолий Ромов
Знак темной лошади

Осознав сквозь сон, что уже утро, Жильбер открыл глаза. Он знал, что он в своей квартире в Клиши, и все же не удержался, чтобы не сунуть руку под подушку. О местоположении квартир, которые он время от времени менял, чтобы замести следы, не мог знать никто, кроме своих, так что движение руки было совершенно лишним – и все же, нащупав под подушкой рукоятку пистолета, он вздохнул с облегчением. Ничто так не успокаивает, как собственный, проверенный и знакомый до последнего винтика люгер.

Убрав руку, он легко, в одно мгновение встал и без всякой передышки около получаса провел в отработке ударов и блоков. Затем, почувствовав, что его темная кожа взмокла и по лицу струится пот, остановился. Дыхание было ровным, что могло означать одно: в свои тридцать два года на потерю выносливости жаловаться он пока не может.

Приняв душ и позавтракав, Жильбер некоторое время рассматривал висящий на стене кухни яркий календарь на этот месяц: две красотки, африканка и белая, улыбаются, стоя на фоне желто-голубой прибрежной полосы. Впереди был пустой день, свободный от дежурства, и он понял: в нем опять возникает искушение предпринять попытку увидеть ее. Мука неразделенной любви и мука ревности его не оставляют. Последний раз попытку поговорить с Нгалой он сделал около недели назад, подкараулив ее у входа в редакцию. Ясно, эта попытка, как и все остальные, закончилась полной неудачей. На его предложение подвезти ее Нгала лишь холодно улыбнулась, села в свой «ситроен», и, даже не сказав ему на прощание обычных слов, которые говорят друг другу знакомые, уехала. Проклятье… Впрочем, все равно, никто ведь не любит назойливых. Если бы только он мог забыть ее… Если бы… Если бы…

Посидев немного, Жильбер стал сам себе приводить аргументы, которые были против этой его несчастной любви. Во-первых, она замужем, во-вторых, ее муж известный жокей, в-третьих, у нее взрослый сын, в-четвертых, она на семь лег старше его. Наконец, последний, самый главный аргумент: она сейчас влюблена и влюблена не в него. Невероятно, немыслимо, но он почти уверен: у нее начался роман с человеком, которому он служит, которому верит, которого боготворит и будет боготворить. С человеком, который для него, да и не только для него, для всех его соотечественников олицетворяет веру и надежду…

Подумав об этом, Ткела встал. Будь все проклято, подумал он, для чего он перечисляет все это самому себе? Он отлично знает: эти аргументы ничего не стоят. Муж? Но она с ним давно не живет. Никакого отношения к его чувству не имеет и ее сын. То же, что она на семь лет его старше – ну и что? Сколько бы аргументов против своей любви он ни приводил, всегда, во все времена он будет воспринимать Нгалу Дюбуа одинаково: вечно прекрасной, вечно желанной, вечно недоступной.

* * *

Наверху, в листве, воробьи, остановленные было шумом подъехавшей машины, снова возобновили свое оголтелое чириканье. Мартовский утренний воздух холодил лицо. Ощутив его прикосновение, Анри подумал: весну уже ничто не остановит. К началу утренней работы с лошадьми он опоздал, и сейчас ему не терпелось скорей переодеться и сесть на лошадь, чтобы успеть за сегодня сделать хоть что-то.

Выйдя из своего «вольво», он оставил дверцу открытой. Порылся в кармане, нащупывая ключ, но вставить его в скважину не успел, ему помешал огромный волкодав, со злобным рычанием прыгнувший на прутья решетки. Прыжок был неожиданным, и Анри поневоле отступил. Почти тут же к воротам подошел блондин лет тридцати с квадратной челюстью, держащий руку на кобуре, из которой торчала рукоятка пистолета.

– Месье, что вам нужно?

Их депо занимало отличный участок в Булонском лесу, недалеко от Лоншани; здесь было все, что нужно для тренинга лошадей: пригорки, выпасные луга, большой пруд, прекрасно оборудованная тренировочная скаковая дорожка. К своему депо, или, по-простому, к своей конюшне Анри всегда испытывал особое чувство; может быть, это происходило потому, что отец не раз говорил ему, что приобрел этот участок по случаю как раз тогда, когда Анри только появился на свет.

Изучив человека, Анри сказал спокойно:

– Месье, я не понимаю, в чем дело. Кто вы?

– Дежурный по охране депо месье Эрнеста Дюбуа. А вы кто?

– Я его сын.

– Понятно. Человек взял пса за ошейник. Фу, Спотти! Свои!

Оттащив рычащего пса к росшему у ворот старому дубу, человек, вытащив из кармана телефон, набрал номер: – Хозяин, это Раймон. Нет, ничего особенного. Подъехал человек, похожий по описанию на вашего сына. Машина синий «вольво». Понятно. – Сунув трубку в гнездо, кивнул: Можете проезжать, месье.

Усевшись в «вольво», Анри въехал в распахнутые ворота.

Комплекс зданий в их депо был размещен в одном месте, примерно в полукилометре от ворот; он состоял из конюшни на тридцать денников, душевых для лошадей, ветлечебницы, хозяйственного сарая и гаража. К гаражу примыкал небольшой жилой флигель. В штат депо, не считая отца и Анри, входили семь человек.

Выйдя из машины у конюшни, Анри увидел развернутую к гаражу фуру для перевозки лошадей, около которой, держа за уздцы лошадь, стоял старший конюх Себастэн. Рядом топтался человек лет шестидесяти с автоматом через плечо; вглядевшись, Анри уловил в чертах его лица некоторое сходство с охранником у ворот. По скаковой дорожке, заканчивая разминку, на недавно поступившей в конюшню двухлетке скакал отец. Закончив круг, отец постепенно перевел лошадь на шаг; у конюшни, спрыгнув, передал поводья Себастэну. Маленький, сухой, с коротким, цвета спелой соломы бобриком волос и голубыми глазами, каждое изменение в которых Анри понимал тут же, без слов, отец сейчас изучающе всматривался в Анри. Было видно, что старший Дюбуа сейчас в отличной форме; в обтягивающих ноги панталонах, сапогах и тренировочной фуфайке отец выглядел гораздо моложе своих сорока трех лет.

– Привет, па, – сказал Анри. Что здесь происходит? Автоматы, пулеметы, пистолеты, еще пушки не хватает… Что это еще?

– Пока ничего, – отец отвел Анри в сторону. – Пока. Раймон, которого ты видел у ворот, и вот этот человек, Жан-Пьер, его отец, – наши родственники. Они из Бретани. Оба не так давно воевали, так что не подведут.

Достав из кармана жестяную коробочку с леденцами, отец открыл ее. Облюбовав один из леденцов, осторожно положил его в рот. Неделю назад отец бросил курить и теперь не расставался с помогавшими отвлечься от мыслей о куреве мятными кругляшками, изготовленными из патоки.

– Да? – Анри хмыкнул. – А почему они должны не подвести?

Знаком показав следовать за собой, отец прошел в дежурку. Не дожидаясь реакции Анри, сказал:

– Видишь ли, сынок, лет двадцать с небольшим назад я был начинающим жокеем. Скакал я неплохо, и все же был не больше чем обычным наемным рабочим. А тут судьба столкнула меня с Сен-Клу. Я его обошел в Большом Парижском. У Сен-Клу есть глаз, и он понял: если он меня не купит, я могу сильно помешать его карьере.

Отец молчал, и Анри в конце концов спросил:

– Значит, он тебя купил?

– Да. Его люди сразу после выигрыша Большого Парижского предложили мне крупную сумму за то, чтобы я пропустил Сен-Клу в двух ближайших скачках. Я отказался и выиграл оба эти приза. После этого Сен-Клу предложил мне это депо – за то, что я буду изредка его пропускать.

– Понятно.

– Ничего тебе не понятно. Неделю назад я решил восстать и порвать все отношения с Сен-Клу.

Постояв немного, Анри подумал: несмотря ни на что, он с полным правом может гордиться отцом.

– Ответа от Сен-Клу ты не получил?

– Нет. Собственно, я и не рассчитывал получить ответ. Ведь во всей этой истории может быть только два исхода: Сен-Клу проглотит пилюлю и отвяжется от меня, но это вряд ли, поскольку слишком многое поставлено на карту. Так что более вероятно, что он и его шайка попробуют как-то на меня воздействовать. И потом… Видишь ли, Анри, я решил взять в этом году Парижское Дерби.

Сообщение было слишком важным, чтобы ответить на него сразу.

– Значит, мое выступление на Роу-Робине…

– Твое выступление на Роу-Робине отменяется, но другого выхода у нас нет. Если я в этом году возьму Дерби, справиться со мной банде Сен-Клу будет уже не так просто. Пойдем-ка со мной.

Пройдя вслед за отцом в конюшню, Анри остановился у резервного денника; за перегородкой стояла неизвестная ему вороная кобыла, черная, как смоль, с единственным крохотным белым треугольником на лбу.

– Как? – спросил отец. – Нравится лошадка?

– Хороша. Но откуда она?

– Долгая история. Она была затемнена еще при рождении. Мне дорого стоило скрывать ее от всех до трех лег. Ну а теперь – теперь я решил затемнить ее до конца.

– Интересно. Как ее зовут?

– Гугенотка. Запомни: для всех, и особенно для шайки Сен-Клу, Гугенотка до Дерби должна выглядеть самой что ни на есть заурядной лошадью.

Отец положил руку на круп Гугенотки, и почти тут же где-то рядом возникли резкие хлопающие звуки. То, что это выстрелы, Анри сообразил не сразу, отец же, судя по тому, как он стремглав бросился к дежурке, к такому повороту событий был давно готов.

Выбежав из дежурки с двумя пистолетами в руках, отец швырнул один Анри:

– Давай на тот конец! У них канистра с бензином, сейчас они нас подожгут! Стреляй во все, что движется! Они нас не пощадят!

Анри едва успел подобрать пистолет, как сзади, за спиной, раздался звон выбитого стекла. Резко обернувшись, он поднял пистолет. Остальное происходило как в страшном сне: Анри увидел, что в разбитое окно лезет человек с направленным на него пистолетом; тут же грохнул выстрел, щеку Анри обожгла пуля, и он инстинктивно отшатнулся. На секунду человека скрыла стойка денника, за которой спрятался Анри; затем, осторожно выглянув, Анри увидел: свесившись, человек поливает бензином из канистры солому внизу. «Все», – подумал Анри, поднял пистолет и бессознательно, почти не целясь несколько раз нажал На курок. Лошадь в деннике тревожно захрапела, оттесняя Анри, за стеной конюшни слышались выстрелы, крики, затем взревел мощный автомобильный мотор но ничего этого Анри не замечал. Он следил за канистрой, которая выпала из рук нападавшего и теперь лежала на боку, истекая бензином. Сам нападавший, перевесившийся вниз головой, вытянул руки, будто пытаясь опереться о тюк оказавшегося прямо под ним прессованного сена; затем Анри увидел на затылке мертвеца небольшую ранку, из которой медленно сочилась кровь. Лишь в этот момент Анри понял: его рвет. Он испытал облегчение, когда тело, мягко свалившись головой вниз, застыло на полу денника.

Рвало и выворачивало его, наверное, минут пять; потом он понял, что отец, подойдя, мягко обнял его за плечи, повел по проходу. Но это, как и все остальное, какое-то время происходило будто в тумане. Огец что-то говорил ему на ходу, но Анри слышал лишь звук его голоса, совершенно не улавливая смысла слов. Надо во что бы то ни стало удержаться, подумал он, чтобы его снова не вырвало. Он прекрасно понимал, что находится в шоке, но ничего не мог с собой поделать.

– Ты должен встретиться с матерью как можно скорее, сказал отец.

– С матерью?

– Да. И попросить ее слетать с тобой в Африку.

– В Африку? – Анри пока ничего не понимал.

– Да, в Африку. Ненадолго, дней на десять.

Мать Анри была африканкой, впрочем, ее с таким же успехом можно было назвать и парижанкой, поскольку, попав в Париж в шестнадцать лет, она затем всю жизнь прожила здесь.

– Никто не должен знать, что ты убил человека.

– Но папа…

– Это не твое дело… – Отец посмотрел на старшего конюха: – Себастэн, Анри сейчас залезет в фуру. Отвезешь его в город, вернешься сюда и… И кто бы тебя потом ни спросил, скажешь, что сегодня Анри в конюшне не было.

Анри залез в пустую фуру, сел на пол и закрыл лицо руками.

* * *

Услышав звук тормозов, а затем стук в переднюю стенку фуры, раздавшийся из кабины, Анри открыл дверь в задней стенке и спрыгнул на тротуар. Едва он закрыл дверцу, как фура, дав газ, влилась в поток машин.

Оглядевшись, Анри подошел к телефону-автомату. Набрал номер отдела иллюстраций газеты, в которой мать вела колонку искусств; услышав голос матери, сказал:

– Ма, это я. Мне нужно срочно тебя увидеть. Ты могла бы сейчас подъехать ко мне? – Он старался говорить спокойней. Я недалеко, на бульваре Распай.

– Подъезжай сам, у меня много работы.

– Ма, не могу. У меня действительно очень важное дело.

– Ладно, сейчас подъеду. Где ты там, на бульваре Распай?

– В самом конце, возле кафе и аптеки.

После того как подъехала мать, Анри сел в ее белый «ситроен» и долго и, как ему показалось, слишком путано начал пересказывать то, что только что произошло в конюшне. Выслушав все до конца, мать с минуту сидела, постукивая пальцами по баранке, наконец сказала:

– Выходит, ты убил человека?

– Убил. Но, мама, так получилось… – Он замолчал.

– Понимаю, что так получилось. – Закрыв лицо ладонями, мать тут же отняла их. – Ладно, теперь уже ничего не поправишь, что случилось, то случилось. Отец прав, тебе нужно на время исчезнуть. Иначе вся эта банда тебя просто-напросто сожрет.

Выйдя из «ситроена», мать подошла к телефону-автомату. Позвонив и коротко с кем-то переговорив, снова села в машину. Затем, посидев несколько секунд с взглядом, устремленным, как показалось Анри, в пустоту, без всяких объяснений дала газ.

Через двадцать минут, выйдя из машины, Анри двинулся вместе с матерью к ничем не примечательному многоквартирному дому; когда они подошли к одному из подъездов, прислонившийся к стене молодой африканец, оставив в покое зубочистку, посмотрел на них.

– Нам назначено, – сказала мать.

Изучив их, африканец снова занялся зубочисткой. Они вошли в подъезд, поднялись на лифте. Выйдя из лифта, мать подошла к одной из дверей; позвонив, постояла, разглядывая потолок. Мужской голос спросил из-за двери:

– Кто это?

– Нгала Дюбуа с сыном, нам назначено.

Распахнувший дверь высокий африканец, с кобурой поверх тенниски, сказал сурово:

– Проходите, патрон вас ждет.

Проведя их по коридору к закрытой двери, постучал:

– Патрон, мадам Нгала Дюбуа. Открыв дверь, пропустил их и снова закрыл створку.

До этого Анри знал Омегву Бангу, лидера оппозиции правительства Булинды, только по фотографиям в прессе и кадрам телехроники. Сейчас, когда Омегву Бангу сидел перед ним, он смог разглядеть его уже без газетной ретуши: большие, окруженные сетью морщин глаза навыкат, коротко стриженный курчавый бобрик с сильной проседью, тонкие губы. Подойдя к столу, мать сказала негромко:

– Привет.

Омегву Бангу улыбнулся и так же, как мать, сказал: «Привет». Здороваться таким образом могли только любовники, причем любовники, соскучившиеся друг по другу, поэтому Анри пришлось сделать вид, что он смотрит в окно. Раньше по отдельным обмолвкам матери он догадывался, что у нее и Омегву особые отношения, теперь же все стало ясно без слов.

Встав, Омегву подошел к Анри:

– Анри, рад с вами познакомиться, чувствуйте себя как дома. Запомните, это в самом деле ваш дом. Вы можете приходить сюда в любое время.

– Спасибо, месье.

Мать и Анри уселись в стоящие перед столом кресла.

– Нгала, Анри, у меня действительно мало времени, – сказал Омегву. – Я даже не предлагаю вам кофе.

– Омегву, Анри влип. У него неприятности.

– Мальчику нужно помочь?

– Да, он должен исчезнуть вместе со мной. Так, чтобы никто не знал, что в эти дни он был в Париже. Ну и… лучше всего будет слетать с ним в Бангу. Дней на десять.

– Дней на десять… Кого же вам дать? Может, Жильбера?

Анри показалось, что мать слишком долго разглядывает стену. Наконец она сказала:

– Хорошо, Жильбера так Жильбера.

– Отлично. Нажав на кнопку, Омегву сказал заглянувшему в дверь охраннику: Шарль, разыщи Жильбера, он сейчас должен быть дома.

– Что сказать?

– Скажи, сегодня ему нужно вылететь на десять дней в Африку вместе с мадам Нгалой Дюбуа и ее сыном. Пусть подьезжает сюда, они будут его ждать.

* * *

Осознав, что находиться в квартире один он больше не сможет, Жильбер встал из-за стола. Поставив телефон на автоответчик, подошел к двери, но выйти из квартиры не успел – раздался телефонный звонок. Сняв трубку, он узнал голос сменившего его на дежурстве в квартире Омегву Шарля:

– Жиль, привет. Ты выспался?

Помолчав, Жильбер сказал:

– Шарль, давай выкладывай, в чем дело. У меня сегодня свободный день, учти.

– Шеф предлагает тебе слетать дней на десять в Африку, в Бангу. Ты должен будешь сопровождать туда двух людей, а именно мадам Нгалу Дюбуа с сыном.

Прислушавшись к шуршанию в трубке, Жильбер постарался пережить потрясение, которым было для него сообщение Шарля. Конечно, Шарль мог пошутить, и все же о чувствах, которые он испытывает к мадам Нгале Дюбуа, не знает никто на свете. Шарль же продолжил как ни в чем не бывало:

– Насколько я понял, мадам Нгале Дюбуа и ее сыну в эти десять дней противопоказан Париж. Подожди, сейчас уточню у шефа. – Некоторое время Жильбер слышал шорох в трубке, наконец Шарль сказал: – Ты должен вылететь с ними как можно скорей, под ними горит. И так, чтобы потом никто не мог определить, когда именно вы вылетели, понял?

– Понял. Где они сейчас, мадам Нгала и ее сын?

– Они ждут тебя возле дома шефа, в машине. Ты знаешь машину мадам Нгалы?

– Белый «ситроен»?

– Точно, белый «ситроен». Значит, я докладываю шефу: все в порядке?

– Докладывай. Счастливого тебе дежурства. – Положив трубку, Жильбер несколько секунд смотрел в стену. Если бы Шарль мог хотя бы догадаться, какая невероятная удача выпала сейчас на его долю. Причем выпала практически из ничего, из пустоты.

Наконец взял себя в руки. Снял трубку, набрал номер. Услышав знакомый голос, сказал:

– Лео, это Жиль. Нужны три билета в Африку, в столицу, срочно, на ближайший самолет. И еще одно: эти билеты нужно взягь на липовые фамилии.

– Все т ри?

– Все три. Одна женщина лет тридцати пяти, африканка, парень лет двадцати с небольшим, мулат, и я.

– Понятно. Подожди, сейчас посмотрю, что у меня есть… – После некоторой паузы Лео сказал: Есть три паспорта, правда, они мне нужны.

– Мне они нужнее. Учти, это будет вознаграждено особо.

– Д-да? – Лео вздохнул. – Запомни, женский паспорт на фамилию Дюпон, мужские – на фамилии Круазье и Сабатини. Ты можешь подождать? Я посмотрю расписание.

– Жду. – Подождав, Жильбер услышал: – Через три часа из Бурже вылетает аэробус «Панафрикен» в Преторию, могу взять транзитные, устроит?

– Конечно. Ямогу взять билеты прямо в кассе?

– Как всегда. Только не забудь напомнить: заказ от меня.

– Хорошо. Спасибо, Лео.

Один пистолет, «беретту», Жильбер держал в специально оборудованном тайнике под днищем своей машины. Второй, «байярд», он обычно вкладывал в потайной внутренний карман в передней части джинсов, под поясом. Иногда, когда ему приходилось облачаться в одежду, лишенную этого приспособления, он, терпя определенные неудобства, просто-напросто приклеивал «байярд» скотчем к левой нижней части живота. Наконец, третий пистолет, «ЧЗ», Жильбер постоянно носил в стандартной кобуре под мышкой. Сейчас, сунув в кармашек «байярд» и напустив сверху майку, Жильбер взял кобуру с «ЧЗ», чтобы повесить через плечо, однако тут же отложил ее. В полете ему предстоят два таможенных досмотра, при посадке и при выходе; к тому же в самолете, а затем и в автобусе оружие будет практически не нужно. Хорошо, подумал он, накинув куртку, «байярд» он оставит с собой, мало ли что может случиться по дороге в аэропорт, а вот «ЧЗ» будет лишним. Спрятав кобуру с «ЧЗ» в шкаф под белье, Жильбер решил, что «байярд» затем спрячет в машине, которую, в свою очередь, поставит в Бурже на платную стоянку. То, что за эти десять дней на его видавший виды «фольксваген» никто не покусится, он знал точно.

Разобравшись с оружием, Жильбер подошел к окну. С момента, когда он целиком посвятил себя борьбе с балиндовцами, он взял за правило менять жилье не реже, чем раз в полгода; в квартире, которую он сейчас занимал, он жил третий месяц. Отсюда, с шестого этажа, открывался вид на аккуратную парижскую улочку; внимательно осмотрев ее и не найдя ничего подозрительного, Жильбер снял трубку и набрал номер расположенного внизу кафе. Окна этого кафе выходили точно на его подъезд и на въезд в гараж; именно поэтому Жильбер, только въехав в квартиру, сразу же установил приятельские отношения с хозяином кафе, корсиканцем Луи Арженоном. Услышав знакомый голос, Жильбер сказал:

– Луи, привет, это Жиль, я не отрываю тебя?

– Да нет… Телефон у Арженона стоял прямо под стойкой, так что сейчас до Жильбера, помимо голоса хозяина, доносились неясные звуки музыки, шум голосов и шипение работающей кофеварки. – Рад тебя слышать, ты из дома? Если тебя интересует горизонт, на нем все чисто. Как у тебя со временем? Заскочишь выпить кофе?

– Спасибо, в другой раз, чао. – Положив трубку, Жильбер спустился в гараж. Здесь, сев в «фольксваген» и выведя его на улицу, он на полной скорости направил машину в сторону южной части города.

Приблизившийся к «ситроену» на большой скорости красный «фольксваген» резко затормозил, из машины пружинно выскочил африканец лет тридцати, в джинсах и обтягивающей мускулистый торс черной тенниске, с большими скулами, твердо очерченными губами и улыбкой, в которой было что-то мальчишеское. Анри с интересом наблюдал за ним. Пригнувшись к машине, в которой сидели Анри и мать, человек сказал:

– Доброе утро, мадам Нгала, доброе утро, месье. Я уже обо всем договорился, ближайший самолет вылетает туда через два часа, из Бурже. Билеты я заказал.

– Очень хорошо, Жильбер, спасибо, – сказала мать.

– Патрон объяснил: желательно, чтобы никто не знал, когда вы вылетели из Парижа, поэтому запомните: мы все трое летим под чужими фамилиями. Вы. Нгала, будете мадам Кристин Дюпон, вы, месье, Габриелем Сабатини, я Антуаном Круазье. Запомнили?

– Запомнили, сказала мать. Спасибо, Жильбер.

– Напомню: охранка в столице сейчас поутихла, так что, если мы сумеем незаметно сесть на местный автобус, доедем без происшествий. Правда, нас немного потрясет, но не беда, да, месье?

– Да. Меня зовут Анри Дюбуа.

– А меня Жильбер, Жильбер Ткела. – Жильбер улыбнулся.

Как только самолет набрал высоту, мать задремала, Жильбер, усевшись в своем кресле, застыл неподвижно, полузакрыв глаза и сцепив руки, Анри же некоторое время смотрел в иллюминатор. Кажется, происшествие в конюшне тревожило его уже меньше; обнаружив в кармане кресла журналы, он углубился в чтение. Один раз, в середине полета, он ненароком посмотрел на Жильбера и заметил: тот, чуть повернув голову, смотрит на мать. Ясно, подумал Анри, Жильбер клеится к матери, впрочем, ничего удивительного в этом нет, мать всегда нравилась мужчинам, и в этом их можно понять. С шестнадцати, с времен, когда мать приехала в Париж, став известной фотомоделью, ее фигура, ничуть не изменившись, осталась такой же стройной. Мать обаятельна, умна, да и вообще все при ней, так что то, что Жильбер на нее сейчас пялится, вполне естественно.

* * *

После посадки в стране, бывшей родиной одной половины предков Анри, в самом центре Африки, они почти тут же сели в автобус; первые полчаса, пока «мерседес» шел по городу и расположенным вдоль океана пригородам, машина шла более менее ровно, но затем, углубившись в джунгли, автобус временами начинал раскачиваться, как катер в море.

Примерно через полтора часа «мерседес» остановился, как показалось Анри, прямо среди окружавших его зарослей. Он, мать и Жильбер сошли, автобус тут же отошел, шум его мотора вскоре затих, сменившись шумом веток и криками птиц. Жильбер, сделав матери какой-то знак, исчез. Объясняя его исчезновение, мать сказала:

– Бангу находится на самой границе освобожденного района.

– Да? – Анри попытался собрать воедино обрывки сведений, почерпнутых из теленовостей. – Здесь идет война, да?

– Шла. Сейчас объявлено перемирие. Но все равно здесь неспокойно.

– Понятно. Выходит, сейчас я увижу твою родину?

– Выходит. – Мать улыбнулась.

Минут через двадцать Жильбер вышел из зарослей вместе с коренастым парнем в майке, шортах, с автоматом через плечо. Такой черной кожи, такого приплюснутого носа и таких толстых губ, как у этого парня, Анри, как ему казалось, еще ни разу не видел. Подойдя ближе, парень улыбнулся:

– Нгала, я рад, что вы приехали.

Привет, Мишель, – мать тронула его за плечо. – Познакомься, это твой двоюродный брат.

– Мишель, – сказал парень.

– Анри.

Они пожали друг другу руки. Несколько секунд после этого Мишель стоял, прислушиваясь; затем, после того как он дал всем троим знак, они вошли в заросли. С минуту они продирались сквозь густой кустарник, затем долго шли среди затененных лианами деревьев. Наконец, выйдя из зарослей, Анри увидел озеро, точнее, цепь озер, соединенных друг с другом протоками. Над водой летали и изредка то но одной, то стаями плавно садились на воду птицы, на том берегу виднелись редко расставленные в камышах и кустарнике домики с конусообразными крышами; посмотрев на воду, Анри вдруг почувствовал, как у него захватывает дух. Может быть, это было самовнушением, но тем не менее он готов был поклясться, что никогда еще не испытывал такого внутреннего подъема. Они спустились к ведущим на тот берег озера подвесным бамбуковым мосткам. Идти но этим мосткам можно было только гуськом; пока они шли друг за другом, лианы, удерживающие бамбук, громко скрипели.

* * *

Вечером Анри лежал на сплетенном из сухих ветвей гамаке и разглядывал звезды. Рядом темнел деревенский дом, хозяйка которого, Ндуба, тоже, как объяснила Анри мать, приходилась ему какой-то дальней родственницей. В этом доме, круглом двухэтажном строении на сваях, ему предстояло прожить ближайшие десять дней, после которых они должны будут вернуться в Париж.

Утром его разбудило осторожное покашливание. Открыв глаза, он увидел стоящего над ним Мишеля. За Мишелем, пробиваясь сквозь сплетенную из прутьев стену, прямо ему в глаза светило солнце. То, что он в Африке, в Бангу, и то, что он ночевал в настоящей африканской хижине, Анри сообразил, лишь полежав несколько секунд.

– Лодка уже здесь, – сказал Мишель. – Хочешь, я тебя повезу на остров?

– На остров? – Анри еще не все понимал сквозь сон. – Какой еще остров?

– У нас тут есть остров на краю озера. Там можно купаться, загорать. И никто не будет мешать.

– А который час?

– Пять утра.

Натянув джинсы и майку, Анри вместе с Мишелем спустился вниз. Усадив Анри в лодку, Мишель легко оттолкнулся от берега, вывел ладью на середину озера и заработал веслом. Лодка шла быстро; миновав одну за другой несколько проток, они минут через двадцать спрыгнули на берег крохотного, заросшего кустарником островка.

Первым делом они выкупались, потом разожгли костер, заварили в котелке чай, затем, после роскошного завтрака, устроенного прямо на песке, вдоволь позагорали.

* * *

Вечером следующего дня, когда солнце вплотную подошло к краю озера, Анри по пустой улице двинулся к центру деревни. Он знал, что деревенский праздник, длившийся два дня, сегодня вечером заканчивается. Место на центральной площади деревни, с которого сейчас доносился бешеный стук тамтамов, было закрыто толпой. Подойдя ближе, Анри встал возле длинной плетеной хижины, напоминающей ангар. У дальнего конца этой хижины, сейчас тесно окруженного толпой, как он понял, и происходило собственно празднество. Но тут, у другого конца хижины, никого не было.

Наконец дверь, ведущая внутрь, открылась. Из двери выглянула старуха в живописных тряпках; выплеснув что-то наружу, она посмотрела на него довольно дружелюбно. Улыбнулась:

– Добрый вечер, месье.

– Добрый вечер.

– Наверное, вам интересно, что там делается?

– В общем, да. – Он сказал это скорее из вежливости. Особого желания увидеть деревенские танцы у него пока не появилось.

– Ясное дело, сейчас вам туда никак не пройти, да?

– Верно, не пройти.

– Месье, вы можете войти в дом. Прямо в дом.

– Прямо в дом? – Он опять сказал это только из вежливости.

– Да. Постойте немного в комнате, я потом покажу, как пройти на площадку.

Войдя вслед за мгновенно куда-то исчезнувшей старухой в хижину, Анри услышал за плетеной перегородкой возбужденные женские голоса. Всю обстановку комнаты составляли лишь плетеное кресло и стол, на котором стояло большое зеркало и был разложен набор для грима.

Старуха, появившаяся вскоре, сказала кому-то, кто стоял за дверью:

– Ксата, сюда пока нельзя, здесь мужчина.

– Зуфата, ради бога… Какой еще мужчина…

Первое, что почувствовал Анри, увидев вошедшую в комнату девушку, было удивление, что в мире – в любом, в черном, в белом, в красном, в каком угодно – может быть такая красота. Такая ослепительная, спокойная, ясная, простая.

Мельком взглянув на него и как будто задумавшись о чем-то, девушка сказала:

– Зуфата, ты не забыла о моем выходе?

– Сейчас, Ксата, сейчас. – Старуха исчезла.

Прикрыв за ней дверь, Ксата бросила, взглянув на Анри:

– Месье, простите, я вошла неожиданно.

– Что вы, я сам виноват, я сейчас уйду.

Он еще не понимал, что произошло, – так он был потрясен красотой девушки. Придвинув кресло и усевшись перед зеркалом, Ксата сказала с улыбкой:

– А я вас знаю, вы приезжий. Вы сын Нгалы Сиссоло, да?

– Да. – Спохватившись, Анри чуть поклонился. – Меня зовут Анри Дюбуа.

– Меня Ксата Бангу. – Застыв на секунду, Ксата принялась изучать себя в зеркале. – Вы знаете, кто я такая?

– Нет. – Только сейчас он заметил, что на ней широкая цветная накидка, расшитая пестрыми узорами.

– Я ритуальная танцовщица. Вам эго что-нибудь говорит?

– Нет.

Закусив губу и взяв кисточку, Ксата сделала несколько мазков. Вздохнула:

– Ритуальная танцовщица – это девушка, которая дает обет безбрачия. Понимаете?

Ему показалось, что она говорит с ним как с маленьким. Помедлив, он ответил смиренно:

– Понимаю.

– И на которую мужчина может смотреть лишь в момент, когда она танцует.

– Вы хотите сказать, я должен сейчас уйти?

– Вообще-то да… – Ксата продолжала гримироваться. – Но теперь уже поздно. Так что если есть охота – стойте.

– Спасибо.

– Да и сейчас все эти обычаи давно уже не соблюдаются. А мне с вами будет не так скучно.

– Хорошо, я буду стоять.

Довольно долго Ксата, склонившись к зеркалу, раскрашивала лицо так, будто его здесь не было. Вглядываясь в ее лицо, Анри подумал, что ей около пятнадцатишестнадцати, у нее были пухлые, нежные, доверчивобеззащитные и вместе с тем упрямые губы, маленький, с легкой горбинкой нос, матово-коричневые скуластые щеки и огромные глаза, в которых странным образом уживались одновременно испуг и уверенность. Короткими отточенными движениями Ксата подносила к щекам то кисть с ярко-желтой охрой, то белила, то древесный кармин. Движения ее рук были почти незаметны, тем не менее на ее лбу, шее, щеках, подбородке скоро возникли яркие круги и извилистые полосы.