Текст книги "Сокровища Аттилы"

Автор книги: Анатолий Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

– Я отправлюсь с тобой! – говорит Диор. – Никто не посмеет тронуть друга сына Чегелая! Но почему бы антам не выйти из лесов? Разве вы слабый народ? Из ваших земель на юг течет большая река. Спуститься по ней на ладьях в Понт Эвксинский. Тамошние города богаты.

– Готы закрыли нам путь. Построили крепости. Самая могучая из них – Белый замок. Анты не привычны штурмовать крепости. Ругила воевать с готами не стал, сказал, что сейчас у него с Витирихом мир. Посмотри–ка, Диор, на эту хрустальную чашу! Римляне многознающий народ, живут красиво и удобно. Вчера мной овладел соблазн оказаться на их месте. Но сегодня я подумал: изнеженность и излишества погубят римлян!

Удивительно, но здравый ум славянина, не обремененного премудростями знаний, не уступал изощренному уму философа по проникновению в суть явлений.

– Они уже погубили, – отвечает Диор. – Ты прав. Только суровая простота жизни укрепляет дух народа.

Диор знает больше. После беседы с Верховным жрецом сарматов ему стало ясно, что нет в этом беспрестанно обновляющемся мире ничего такого, что несет в себе только благо или только зло. Но об этом он предпочитает умолчать.

В комнату вошел взволнованный декурион Тит.

– Радуйтесь! Само Провидение послало тебя к нам, Диор! – с порога объявляет он. – Подлые бургунды действительно намеревались сегодня ночью ограбить наш славный Аквенкум. И как хитро! Часть их спряталась в садах, дожидаясь, когда выйдет из ворот ночная смена караула, чтобы захватить мост. А остальные бургунды ждали на том берегу в роще. Наши отважные легионеры устроили им засаду. Половина тех, кто прятался в садах, перебита! Если желаете, можете посмотреть, как предводитель бургундов выкупает тело своего племянника Герма. Мало того, что потерял родича, еще и выплатит четыре тысячи денариев! Кстати, эти деньги пошли на оплату вашего выкупа! Магистрат велел передать, любезный Диор: если у тебя есть желание, разумеется не слишком обременительное для города, магистрат выполнит его!

Желание Диора оказалось простым. Его ум томился без дела. Что не менее мучительно, чем для атлета невозможность упражнять тело. Он предложил подарить ему книгу.

– Нет ничего легче! – воскликнул Тит. – В городе есть книжная лавка. Отправимся тотчас!

По дороге Тит с гордостью истинного патриота сообщил, что полное название города – Элиев муниципий Аквенк, что вырос он на месте канабы Одиннадцатого Вспомогательного легиона и обладает италийским правом, то есть не платит земельного налога. Жителей в городе шестьдесят тысяч, занимает он площадь в двести югеров [72]. Через него проходит караванная дорога из Галлии на восток.

– Амфитеатр в Аквенкуме на десять тысяч зрителей! – восклицал Тит. – Высота водонапорной башни пятьдесят кубитусов [73]. Воду в башню подают механические насосы!

То, что Тит хвастливо считал достопримечательностью Аквенкума, доказывало лишь то, что Аквенкум обычный провинциальный город. Но эти подробности удивляли Ратмира, который о них ранее не слыхал. Особенно поразило славянина то, что римляне очищают воду, прежде чем пользоваться ею.

В книжной лавке оказались «Законы» Цицерона. Хозяин сообщил, что изданы «Законы» всего в ста экземплярах [74].

Выйдя из лавки, декурион Тит отправился в магистрат. Друзья решили побродить по городу. На улицах Аквенкума, как и в любом другом городе, шлялось много бездельников, занесенных в хлебные списки. Этим людям магистрат обязан был выдавать хлеб бесплатно, за счет средств казны. Марк Аврелий как–то говорил, что только в одном Риме количество граждан, получающих дармовой хлеб, при императоре Траяне достигало трехсот тысяч человек. Столько было тунеядцев, считающих труд уделом рабов. Возле харчевни толпился и бурно обсуждал что–то народ. Оказалось, хозяин харчевни для привлечения посетителей выставил на обозрение гуннскую повозку.

Огромная, неустойчивая, с днищем из кривых, неплотно пригнанных бревен, с бортами, сплетенными из ивовых прутьев, и навесом от непогоды из бересты – вид ее вызывал омерзение. Под навесом лежало несколько ветхих шкур. На кожаных ремнях висела зыбка. От них исходил тошнотворный запах.

Простолюдины вокруг насмешничали, состязаясь в остроумии:

– Эй, грамотей Полибий, сосчитай, сколько в этих отвратительных шкурах блох!

– Для кривоногих обезьян такая повозка – дворец!

Диор молча прошел мимо, прижимая к груди драгоценную книгу. Зачем он спас этих зубоскалов? Ратмир, поняв состояние друга, сказал:

– Эти люди похожи на слабых болтливых женщин.

– Тас—Таракай! – вырвалось у Диора. – Клянусь, когда я попаду к гуннам, я научу их строить каменные жилища и спать на кроватях с ременными сетками!

– И ты сделаешь их самыми несчастными людьми на всем круге земли! Ты же видишь, как развращены, трусливы эти люди, живущие в каменных жилищах. Где твой ум, Диор?

Разговор двух римских граждан, прошедших мимо, подтвердил правоту славянина. Один из них, судя по запыленному плащу приезжий, спрашивал у своего спутника:

– Что нового в Аквенкуме, Ахилл Татий?

Его спутник с явным озлоблением отвечал:

– Нового – ничего! Все так же ростовщики грабят, магистры дают ложные клятвы, горожане сплетничают и сутяжничают. Все неблагодарны и подлы!

– Как! – воскликнул приезжий. – Разве дружба, гостеприимство, алтарь милосердия ныне ничего не значат?

– Ничего! – отрезал горожанин. – Бежать надо, бежать! Хоть к ледяному океану!

Случилось еще одно происшествие. Когда Диор и Ратмир пришли на форум, из переулка появилась изможденная женщина с остриженной головой и мотыгой в руках. Потрясая мотыгой, закричала, блестя безумными запавшими глазами:

– Эй, римляне! Начинайте же пытки! Несите колесо! Вот мои руки, вытягивайте их! Несите и плети – вот спина, бейте! О свободные, невиданное доселе сражение представится вашим глазам: женщина против всех пыток! И она победит! Одно лишь у меня оружие – сила духа!

К безумной кинулись стражи, увели.

Вечером Диор читал Цицерона, одновременно переводя внимательно слушавшему Ратмиру. Вошел Октавий и, увидев, чем занимается юноша, заметил:

– Переводить с выразительного, сладкозвучного латинского на язык варваров речи прославленного своей ученостью Цицерона – это уже слишком! Да уж не шутишь ли ты? Разве в языке варваров найдутся слова и сочетания их, кои бы соответствовали гибкости, многозначности смысла речей величайшего оратора? Не упрощаешь ли ты, не обедняешь ли его мысли?

Ответил декуриону Ратмир, правда произнося слова еще не совсем точно и порой неправильно строя фразы:

– Ты ошибаешься, декурион Тит! Наша речь не менее богата, хоть мы и живем в лесах. Не забывай: славяне два века назад ходили походами в Грецию! Ходили и раньше! Мы знаем и умеем гораздо больше, чем полагаете вы, римляне! Умеем выплавлять железо, изготавливать оружие. У нас есть письменность, хотя пишем мы не на пергаменте, но на бересте! Знай, мы скоро выйдем из лесов! И горе тому, кто отнесется к нам с презрением!

Декурион Тит не стал спорить, ибо даже он понимал, что Рим угасает, а сообщил, что Аквенкум выбран местом для переговоров между гуннами и римлянами. В скором времени сюда приедут полководец Флавий Аэций и Аттила, прозванный за свою жестокость «бичом Божьим».

– В город уже прибыл наместник Паннонии. Ему сообщили о тебе, Диор. Он желает тебя видеть! – сказал Тит.

3

Моложавый, с завитыми волосами претор Гай Светоний Теренций пировал в окружении томных красавиц и изнеженных молодых людей. Они возлежали за мраморным круглым столом, уставленным изысканными яствами. Холеные, надушенные, белолицые, они желали только наслаждений, извлекая их даже из рассказов о героическом прошлом, стремясь забыть о настоящем. Изредка по их пресыщенным лицам пробегала судорога тревоги. Но с тем большим исступлением юноши обнимали красавиц, тем громче звучали кифары, тем чаще пенилось вино в серебряных кубках, наполняемых молчаливыми рабами, То был пир на закате дня, прощальных красок которого не видел никто, ибо Гай Светоний Теренций приказал зажечь все светильники и задернуть занавеси, и свет лампад усиливался сиянием золотых украшений гостей.

В тот же вечер Диор и Ратмир были выкуплены претором за десять тысяч денариев – сумму неслыханную, ибо за ученого раба–виноградаря давали две тысячи. Претор со смехом объявил, что Диор будет его самым необычным секретарем.

Светоний пировал до приезда Флавия Аэция. В первый день он пообещал подарить Диору виллу. На что один из пирующих завистливо заметил, что за столь щедрый подарок можно расплатиться лишь неблагодарностью. На второй день Светоний получил известие, что убит вождь сарматов Абе—Ак. Вождем вместо него стал племянник Абе—Ака Алатей, который прибыл в Аквенкум и просит наместника Паннонии принять его.

Лежа за столом, Светоний указал Диору место возле себя. И даже не изменил позы, когда в зал вошел Алатей. Вместе с новым вождем фарнаков явились Кривозубый, шаман и еще несколько сарматов. Кривозубый держал в руках хорошо знакомый Диору ларец Марка.

Светоний благосклонно принял ларец, даже не взглянув на содержимое. Спросил, чего хочет вождь сарматов? Когда Диор переводил вопрос, Алатей узнал его. В его глазах мелькнуло изумление, потом ярость.

– Ты уговорил Гейзериха напасть на гуннов, – спокойно сказал Диор Алатею. – И считал меня убитым! Но, как видишь, волею Неба я жив и благоденствую. Ты же поплатишься. Чегелай скоро узнает о гибели сотни Узура и о том, что я здесь.

Лицо гиганта покрылось смертельной бледностью. Он хрипло выдавил:

– Ты лжешь, что я уговорил Гейзериха напасть на гуннов!

– Спроси у Кривозубого! – посоветовал Диор. – Он тоже видел, как ты мчался вслед за нами в становище Гейзериха.

Светоний, бережно поправляя белыми пальцами завитой локон, нетерпеливо спросил, чего хочет посол.

– Так скажи, что тебе нужно от римлян? – обратился Диор к гиганту. – И не вздумай лгать!

Самообладание вернулось к племяннику Абе—Ака. Он произнес:

– Гунны нарушили союз с нами и хотят наших земель. Они направляются и сюда. Идут четыре орды. Сам Ругила ведет два народа – витторов и биттогуров. Справа от Ругилы идут акациры, народ, родственный гуннам. Ведет их вождь Куридах. Третью орду возглавляет Васих, это народ кутригуры. Они идут слева. Четвертая орда – угры и булгары – пока в тылу. Предводительствует ими Крум. Говорят, на подходе пятая орда хайлундуров царя Ерана. Сарматы оказались у них на дороге, подобно ручейку перед речным половодьем. Они грозят всех нас вырезать. Не позволят ли римляне перейти нам на правый берег Истра? Мы будем биться вместе с вами против гуннов!

Диор перевел сказанное Алатеем и добавил:

– Этому человеку нельзя доверять. Он нарушитель клятв. Знай, Абе—Ак усыновил меня. Он хотел, чтобы вождем сарматов стал я! Клянусь Небом, Абе—Ак умер насильственной смертью!

Претор, зная о судьбе Диора, спросил Алатея:

– Скажи, как умер Абе—Ак?

– Погиб на охоте, – помедлив, отозвался Алатей. – Огромный вепрь напал на него.

При последних словах предводителя Кривозубый опустил глаза.

– Сколько у тебя воинов? – спросил претор.

– Около десяти тысяч.

– Чтобы воевать с гуннами, этого мало. Если я разрешу тебе переправиться на правый берег Истра, у Ругилы появится предлог сказать: римляне приняли моих врагов, значит, они враги мне! – Светоний изящным жестом поправил прическу, – Подумай, могу ли я, спасая сарматов, жертвовать своим народом?

– Не надейся заключить с гуннами новый договор! – проревел Алатей. – Ругиле нужна Паннония! На равнинах ее он будет пасти свои табуны. Без союзников вы не справитесь с гуннами!

Диор понял, что настало время сообщить претору главное, что послужит началом его жизненного успеха.

– Не принимай его слова на веру. Я отведу беду от вас. Знай, я сын Чегелая!

Изумленный претор вцепился в плечо юноши, привлек к себе, воскликнул:

– Сын прославленного полководца? А ведь ты действительно похож на гунна! Но как докажешь?

Диор кратко рассказал свою историю. Непоколебимая уверенность, прозвучавшая в словах Диора, вселила надежду в претора. Подумав, он подтвердил Алатею свое решение не пускать сарматов на правый берег Истра. Испепеляющий взгляд, которым гигант наградил Диора, был выразительнее слов.

Поздно вечером к Диору явился управитель виллы и сообщил, что воин–сармат добивается встречи с ним, уверяя, что у него есть важные известия. Алатей еще в полдень покинул Аквенкум. Возможно, Тартай сбежал. Диор велел привести воина.

Вскоре перед ним предстал Кривозубый с разорванной полой. Одна из сторожевых собак успела во дворе вцепиться в него. В помещении, кроме них, был Ратмир.

– Меня послал к тебе Верховный жрец! – торопливо заговорил воин, испуганно оглядываясь. – Он велел передать, Абе—Ак умер от «летней» [75] болезни. Алатей ездил к Ругиле, но тот принял его враждебно. Скоро в Аквенкум прибудет племянник Ругилы Аттила. Верховный жрец просил напомнить, что сарматы усыновили тебя, а потому ты должен помочь нам.

– Я помогу вам, если поклянешься именем праведной Табити, что тебя послал действительно Верховный жрец!

Воин замялся, глаза его враждебно блеснули. Он сделал шаг к Диору, выхватил из–за голенища сапога короткий кинжал, прыгнул вперед, занося кинжал для удара. Юноша успел перехватить его руку. Ратмир кинулся ему на помощь. Но она не понадобилась. Крик боли вырвался из груди сармата. Кинжал выпал. Диор отшвырнул воина. Тот упал. Рука его висела, подобно плети. Диор склонился над Кривозубым, насмешливо сказал:

– Алатей и ты забыли, что я маг! Трава цикута ядовита. Кто подсыпал ее в пищу Абе—Аку?

– Это Алатей! Он уговорил меня!

– И народ признал его предводителем?

– Да, признал.

– А что сказал Верховный жрец?

– Сказал: великая беда постигнет фарнаков.

– Где Алатей тебя ждет?

– За мостом.

– Отправляйся к нему и расскажи, что здесь произошло. Я не стану помогать сарматам.

– Но тогда он убьет меня! – завопил воин, подползая на коленях к Диору. – Мне некуда деваться! Возьми меня с себе. Клянусь святостью Табити, я буду верным слугой!

Диор хотел отказать, но пристально вгляделся в Кривозубого. И увидел такое, что заставило его недобро улыбнуться. Ободренный Тартай осторожно коснулся здоровой рукой колена юноши – знак горячей мольбы.

– Хорошо, пусть исполнится веление Рока. Останешься со мной. Славянин вылечит твою руку. Алатей обещал за мое убийство повозку и жену?

– О, ты поистине всеведущ! – Воин опустил глаза.

Святость – удел стариков. Вступающему в зрелость предначертано творить жизнь. То, что Диор назвал велением Рока, было видением того, как он собственными руками подает Кривозубому чашу с отравленным вином.

Глава 8
ВЕЛИКИЙ РИМЛЯНИН И ВЕЛИКИЙ ГУНН

1

Флавий Аэций и Аттила прибыли в Аквенкум в один и тот же День. Первым Диор увидел Аэция.

Знаменитый патриций, коего Марк когда–то называл «последним великим гражданином», ехал на белоногом рыжем жеребце, выделяясь среди сопровождавших могучей высокой фигурой. Капюшон его дорожного плаща был откинут.

Если в одном человеке проявились хотя бы несколько лучших качеств человеческой породы, этого человека смело можно назвать совершенным.

Внешность Аэция поражала своей гармоничностью. Геркулесовское телосложение не подавляло взор чрезмерной мощью, скорее высокий рост подчеркивал стройность тела. Крупная голова на мускулистой шее была соразмерна широким плечам. Каштановые кудри красивыми прядями обрамляли властное, с правильными чертами лицо, выражавшее отвагу и благородство – редкое и счастливое совпадение качеств. В серых глазах, спокойных и проницательных, светился высокий доброжелательный ум. Такой ум в сочетании с первыми двумя качествами делает человека поистине величайшим героем. И Флавию Аэцию было суждено это подтвердить своими деяниями.

Приезд посольства гуннов был омрачен неприятным происшествием, давшим повод усмотреть в нем недоброе предзнаменование.

Обширную усадьбу претора по ночам охраняли собаки–волкодавы. Днем их запирали в клетках. Во время появления гуннов кто–то, явно со злым умыслом, открыл дверцы клеток. Кормили собак только сырым мясом. Ходили зловещие слухи, что на растерзание волкодавам отдают беглых рабов.

Первым во двор въехал приземистый, широкогрудый Аттила. За ним неотступно следовали три здоровенных гунна в кожаных кафтанах и войлочных сапогах. Позади теснились знатные тарханы в шелковых, шитых золотом и драгоценными камнями одеждах. Сам же Аттила был одет как простой воин. Только шапку его из тонкого войлока опоясывала алая лента.

В этот момент три волкодава с рычанием вырвались из клеток и огромными прыжками кинулись на гуннов.

Среди римлян, толпившихся в портике, возникло замешательство. Воздев руки к небу, из атрия вылетел Светоний, что–то горестно крича. Аттила бросил на римлян яростный взгляд. Диор мог поклясться, что у племянника Ругилы в это мгновение блеснули клыки, как у вепря. Его телохранители вдруг превратились в оскалившихся зверей. Все трое молниеносно вырвали из–за голенищ сапог острые кинжалы и метнули их в собак. Никто не успел вымолвить слова, как волкодавы, хрипя, валялись на земле, издыхая.

Один из телохранителей слез с лошади, косолапя, подошел к собакам, собрал кинжалы, вытер их, снова взгромоздился на коня. Оказавшись в седле, лениво развалился, темнолицый, с маленькими глазками, невозмутимо погладывая на римлян. Приближенные Аттилы равнодушно переговаривались, словно ничего не произошло. Если бы Диор не знал свирепости Юргута, не видел битвы сотни Узура с бургундами и этой короткой схватки с чудовищными псами, он бы не усмотрел в гуннах ничего воинственного.

А к нему уже спешил потный, перепуганный Светоний, забывший все свои изящные манеры.

– О, какое несчастье! Кто спустил собак? Скажи ему, дорогой Диор, скажи Аттиле, что волкодавы оказались во дворе по недосмотру! Я тотчас разыщу виновного…

Аттила с непроницаемым лицом выслушал оправдания претора и, видимо потеряв интерес к происшедшему, обратился к Диору:

– Кто ты?

– Я сын Чегелая! – ответил тот.

Гунны за спиной своего предводителя загомонили, передавая друг другу удивительную новость: «Говорит: он сын самого Чегелая!»

Новость изумила и Аттилу. Он откинулся в седле, уставился на Диора тяжелым пронизывающим взглядом. Тем временем претор шептал юноше:

– Спроси у этого варвара, пожелает ли он расположиться в саду? Там уже приготовлены шатры…

Вечером Диор записал свои впечатления о младшем племяннике Ругилы:

«Аттила несомненно рожден для потрясения народов. Он горделив поступью, мечет взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживает высоко вознесенное свое могущество. Говорят, он любитель войн, но сам умерен на руку, очень силен здравомыслием, доступен просящим и милостив с теми, кому однажды доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазками, с редкой бородой, тронутой сединой, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом кожи, он являет все признаки своего происхождения» [76].

2

Великий римлянин и великий гунн шагнули друг к другу. Римляне при встрече обмениваются рукопожатием. Гунны же поднимают раскрытые ладони вверх, обращая их к тому, кого приветствуют. Случилось так, что Аэций, подойдя к гунну, поднял раскрытые ладони, а Аттила протянул ему руку. Оба добродушно рассмеялись, оценив друг друга.

Аэций на правах хозяина начал первым:

– Я привез послание моего императора Ругиле. У правителя римлян нет большего желания, чем видеть гуннов добрыми соседями и надежными союзниками Рима.

Аттила слегка насмешливо возразил:

– Мудрому Аэцию, надеюсь, известно, что нет ничего легче, чем иметь добрые намерения, и нет ничего труднее, чем воплотить их в поступки!

– Да, известно! Как и тебе о том, что последние сто лет Рим не нападал, а лишь защищался!

– Причина этому, Аэций, – слабость!

Они разговаривали, не тая своих мыслей. Величие не опускается до низменной хитрости. Но возвышенная душа видит истину не там, где видит ее здравомыслие. Римлянин горячо возразил:

– Не слабость, дорогой Аттила, отнюдь! А понимание того, что мир стоит значительно дешевле войны, но ценится дороже!

– Не забывай, мудрый Аэций, за победителя расплачиваются побежденные!

– Ты прав. Но нет ни в чем постоянства. Пресыщенность победами расслабляет победителей, а жажда отмщения удесятеряет силы побежденных. Подумай, к чему это приведет. И так было всегда!

Аэций не дождался ответа на свои пророческие слова. Подняв и слегка склонив голову, гунн смотрел куда–то вдаль, как бы слыша отзвуки будущего. Неужели там были лишь несмолкаемые победные кличи его воинов? Наконец Аттила царственно выпрямился, и на его некрасивом лице промелькнула некая торжественная и мрачная мысль. Возможно, именно в это мгновение решилась судьба степняков.

Диор, наблюдая за ними, ясно видел, что они представляют собой две крайности человеческого духа – воплощение высоких помыслов и воплощение земных страстей. Одно не может вызревать без другого, а вызрев, они непременно столкнутся в смертельной схватке, несущей энергию обновления мира. Верховный жрец сарматов был прав.

– Зачитай послание императора! – обратился к нему Аэций.

– «Владыка римских законов, вершитель правосудия и справедливости, непобедимейший принцепс и постоянный август Флавий Плацид Валентиниан отважному и мудрому Ругиле, вождю гуннов и союзных им народов, шлет привет и пожелание благополучия. Стремясь видеть храбрых гуннов не иначе как преданными Риму федератами, мы утверждаем решение сената, а именно: о назначении отмеченного божественными знаками добродетели Ругилы магистром милитум, то есть начальником пограничных войск, кои он сам сформирует из управляемых им племен, с выплатой ежегодного жалованья ему как магистру милитум и его помощникам–тарханам по списку, который Ругила предоставит сенату. Мы полны надежд, что, будучи магистром милитум, доблестный Ругила сокрушит врагов империи и тем обезопасит наши восточные границы».

Цель императора была понятна: превратить гуннов из опасных врагов в надежных союзников, подкупив вождей. Но за явной целью скрывалась тайная: поссорить приближенных Ругилы с остальными, не внесенными в списки. Видимо, император вспомнил так хорошо послуживший когда–то римлянам девиз: «Разделяй и властвуй».

Тотчас понял это и Аттила. Он заявил, что гунны станут федератами Рима, если сенат согласится выплачивать жалованье всему войску Ругилы. Аэций спросил, сколько у Ругилы воинов.

– Императору это нужно знать не из желания выяснить мощь гуннов, но чтобы определить сумму, – объяснил он. – Дело в том, что Рим лишился большей части золота и серебра, выплатив контрибуцию вестготам Алариха [77].

– У Ругилы сорок туменов конницы! – сообщил Аттила.

Гул одобрения пронесся среди тарханов. Ибо делать секрета из цифры, поражающей воображение, не следовало.

Нет во вселенной силы, могущей сокрушить мощь гуннов. Изумление отразилось на лицах советников Аэция. Даже в лучшие времена Рим имел армию в триста тысяч. Потрясенные римляне зашептались. Но кто осмелится проверить истинность названной цифры? Аэций ответил, что решение может принять только сенат.

Официальная часть приема закончилась. По знаку Светония появились музыканты. Вбежали несколько стройных девушек. Одеяниями им служили лишь узенькие матерчатые пояски, прикрывающие бедра и груди. Насколько велико было удивление гостей, можно представить по тому, что их рысьи глаза вдруг сделались круглыми. Где это видано, чтобы перед мужчинами дразняще бегали голые девки? У тарханов разгорелись глаза. Один из них выронил серебряный кубок. Тот со звоном ударился о мрамор пола. Под звуки кифар танцовщицы, грациозно изгибаясь, принялись быстро и ловко перекидывать друг другу шерстяной мяч, посылая окаменевшим гостям воздушные поцелуи. Смуглым гуннам тела девушек казались ослепительно белыми. Покружившись, посмеявшись, они так же быстро исчезли, как и появились.

Только тогда гости зашевелились, похотливо облизываясь, делясь впечатлениями:

– Вуй! Что видели мои глаза!

– Ай, хорошо!

– Тьфу!

– Пусть дадут их нам на ночь!

Аттила прислушивался к восклицаниям тарханов, и какие–то соображения мелькали на его темном лице. Довольный произведенным впечатлением, Светоний спросил его об увиденном.

– Красивое женское тело приятно мужскому взору! – рассудил племянник Ругилы. – Но воина подобное зрелище расслабляет!

Диор перевел ответ и, повернувшись к Аттиле, сказал:

– Ты прав, величайший из вождей!

– Я не вождь! – нахмурился тот, но в его глазах не было недовольства.

– Ты станешь вождем! – объявил Диор. – Но знай, это будет не в лучшее для гуннов время. Вы столкнулись с миром людей, которые живут в роскоши, слаще едят и пьют! Нет на всем круге земли человека, который не стремился бы к наслаждениям. Римские обычаи вас развратят!

Тарханы начали прислушиваться к словам Диора. Заметив это, Аттила прервал его:

– Пока помолчи. Вечером я пришлю за тобой. Тогда поговорим!

В зале раздались крики, гуннская ругань. Оказалось, один из гостей украдкой сунул себе за пазуху красивое серебряное блюдо. Бдительный слуга заметил это и попытался отнять. Гунн не отдал и ударил слугу. Подозванный Светонием распорядитель пира пожаловался, что многие гунны припрятали дорогие вещи, стащив их со стола. Взбешенный Аттила велел телохранителям проверить карманы и походные сумки своих тарханов. Но вмешался Аэций, заявив, что взятое гостями пусть останется у них. Светонию же потерю возместит казна. Скоро порядок за столом восстановился. Тарханы продолжали как ни в чем не бывало жадно насыщаться, громко отрыгивая и вытирая замаслившиеся руки о шелковые скатерти.

После пира Светоний спросил Диора, о чем тот говорил с Аттилой. Диор ничего не утаил. Удивленный претор спросил:

– Почему ты назвал его вождем? Ведь Ругила еще жив! А Бледа старший племянник!

– Ругила болен. Бледа же легкомыслен, любит пиры и охоту.

– Это ты узнал от них самих?

– Да. Пришлось подарить десять денариев.

Претору, видимо, стало неловко, слова юноши прозвучали укором ему. Он сказал:

– Отправляйся к гунну и помни: если ты патриот Рима и поможешь нам, мои слова о вилле не останутся пустой фразой!

3

Аттила предпочел жить в шатре, поставленном в саду. Одноглазый постельничий по имени Овчи провел Диора через три цепи охраны и между двух костров, возле которых шаманы окурили юношу дымом священного дуба, дабы отогнать невидимых злых духов.

В шатре горели светильники, подвешенные к опорному столбу. Из–за шелковой занавеси выглянуло молодое женское лицо и тотчас скрылось. Там послышалось перешептыванье и хихиканье.

Угол просторного шатра был заставлен подарками римлян, в числе их был мраморный столик и две пуховые перины, драгоценная ваза, наполненная золотыми монетами, амфоры с вином. Римляне приучали будущего вождя к роскоши.

Аттила, обнаженный по пояс, лежал на ковре. Мускулистое смуглое тело его блестело от пота. Диор опять подивился тому, до чего же гунны некрасивый народ. Хоть в шатре Аттила держался не столь величественно, но от него исходила необъяснимая давящая сила превосходства. Сверкающий взор гунна свидетельствовал о неукротимой жажде власти. Постельничий Овчи удалился. Аттила вперил в Диора пронизывающий взгляд.

– Как ты, сын Чегелая, оказался у римлян?

Вновь пришлось рассказывать о своих похождениях.

Когда Диор сообщил, что в Маргус его привез десятник Юргут, прозванный Безносым, Аттила спросил, не тот ли это Безносый, что был гонцом у Баламбера. Диор подтвердил. Память у Аттилы была превосходной. С ним следовало держаться настороже.

Узнав о гибели сотни Узура, Аттила недоверчиво попросил повторить. Услышав еще раз рассказ о гибели сотни, он разъярился, глаза метали молнии. Аттила косолапо выбежал из шатра, проревел в темноту:

– Хай, Овчи!

– Слушаю, джавшингир! – отозвался от костров голос постельничего.

– С двумя гонцами ко мне!

Вскоре послышался топот копыт нескольких коней. Тяжело дыша, усердный Овчи крикнул:

– Мы здесь, джавшингир!

– Где сейчас бургунды Гейзериха?

– Переправились через Истр в двух днях пути на север.

– Тас—Таракай! – выругался Аттила. – Первый гонец Алтай! Скачи к Ругиле. Скажи так: «Ругиле от Аттилы привет. Переговоры с Аэцием проходят успешно. Главная новость: бургунды вырубили сотню из тумена Чегелая! Гейзерих переправился через Истр. Все». Второй гонец Ульген! Скачи к Чегелаю, скажи так: «Сотня Узура вырублена бургундами. Не проспи свой тумен. Все». Овчи, никого не пропускай за первую линию охраны!

Захрапели и рванулись пришпоренные седоками кони. Стук копыт быстро удалялся. Аттила вернулся в шатер, сел, скрестив ноги, помолчав, спросил:

– Почему ты назвал меня вождем?

Диор ответил ему иначе, чем Светонию:

– Я гадал на песке, джавшингир. И узнал твою судьбу.

– Ты маг?

– Да, маг. Но я еще молод.

– Какая же судьба ждет меня?

– Я смог узнать только ближайшее будущее. После твоего приезда в ставку Ругила скончается. Ты и Бледа станете соправителями, но ненадолго! Говорить дальше?

– Говори! – Лицо будущего правителя было бесстрастным. Глаза опущены.

Диор спросил, указав на занавеску:

– Нас подслушивают девушки?

– Они все равно что немые. Но если ты их опасаешься, я тотчас велю отрубить им головы.

– Я доверился тебе, джавшингир!

– И правильно сделал! – Аттила поднял глаза. Страшная улыбка тронула его почти черные губы. – Иначе бы я велел отрубить голову тебе! Знай, Аттила ничего не забывает! Если я разрешил тебе говорить при них, значит, так надо. Ты понял? И горе тому, кто хоть однажды попытается обмануть меня! Кто научил тебя волховству?

– Этому научить невозможно. Человек рождается волхвом.

– Абе—Ак усыновил тебя?

– Да.

– Он хотел, чтобы ты, сын Чегелая, стал вождем сарматов?

– Да.

– Значит, поэтому Алатей отравил Абе—Ака?

– Алатею недолго осталось жить!

Аттила задумался, опустив крепкую седеющую голову, потом поднял ее, вымолвил:

– Ты прав. Я его уничтожу. Чегелай говорил мне о тебе. Он до сих пор ждет твоего прибытия от сарматов. Почему мне и Бледе недолго быть соправителями? – Задав опасный вопрос, Аттила сжался, подобно леопарду, приготовившемуся к прыжку.

– Я исполню предначертание судьбы, – просто ответил Диор.

– Ты? – прошипел гунн, вперив в него сверкающий взгляд. – Смерть Ругилы – предначертание судьбы?

– Такова воля Неба!

– Что будет потом?

– Потом ты воссядешь в золотом кресле!

– У меня нет золотого кресла!

– Его подарю тебе я.

Аттила задумался, не спуская с Диора страшных глаз, но лицо его заметно смягчилось. Диор перевел дух. Племянник Ругилы поднялся, молча вышел из шатра, вскоре вернулся вместе с одноглазым тарханом–постельничим, произнес, показывая на юношу:

– Этого человека, Овчи, я назначаю своим личным советником. Если хоть один волос упадет с его головы без моего разрешения, тебя немедленно возьмут на аркан.