Текст книги "Экзамен-2 (СИ)"

Автор книги: Анатолий Оркас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Хаал был занят. Об этом мне сказал младший прислужник. Сейчас хаал занимался с другими учениками. Мы посмотрели друг на друга, и он не выдержал первым.

– А у людей тоже есть храмы?

– Да. Причём, разные.

– А что вы в них делаете?

– Молимся богам. Я не молюсь. Я в это всё не верю.

И вот тут выяснилась невероятная разница в терминологии. То, что здесь назвалось «си лахар» – храм, совсем не соответствовало тому, что называлось «зе темпл» у нас. Действительно, у нас в храм идут молиться. То есть, возносить молитвы с целью изменить окружающее под себя, любимого. Ну, иногда, нечасто, и не в качестве основного занятия – пожаловаться. На жизнь, на общую неустроенность. Получить утешение, в самых редких случаях – совет. Которому следует дай бог один процент приходящих.

В общем, удивительно не то, что посещаемость храмов невелика, а то, что она вообще отлична от нуля.

Здесь же храм – это не просто «святое место». Это именно место силы. Как я понял – именно поэтому хаал проводил все манипуляции со мной в одном и том же зале. Общительный служка пояснил: под присмотром высших сил. Так что же это, получается, мне Смаарру и предъявить нечего? Он легко отмажется, мол – это не я, это боги так решили? Вот никогда не хотел с религией связываться – а пришлось. Да не с нашей, в которой хоть разобраться можно, а с инопланетной.

– А как вы здесь отдыхаете? – спросил я у служки, и на этот раз задумался он.

– Ну… По-разному.

– А игры ты какие любишь?

– Норилку.

– Это что за игра?

– Это надо в темноте найти и поймать. А потом тебя ловят, ты убегаешь.

– А в футбол играете?

– В футбол? Это ваша, человеческая игра? Ой, а научи!

Он громко и протяжно завыл.

– Ууууоооууу! Тут человек покажет, как в футбол играть!

Из дверей показались заинтересованные морды. А я в очередной раз вздохнул: у нас система оповещения организована совсем иначе. Но не факт, что лучше.

Я валялся на матрасике расслабленный и довольный. Мы очень здорово погоняли мяч. То, что в храме нашёлся мяч – меня несколько удивило. Но оказалось, что межмировой турнир по футболу делается не с бухты-барахты, игра эта становится популярна и на Хаарши. Зато для самих монахов оказалось очень необычным то, что можно играть на нестандартном поле меньшим количеством игроков, да ещё и не соблюдать половину правил. Однако, когда они уяснили возможность подобного – мы прекрасно нашли общий язык. И я понял, что людям придётся сильно напрячься, если команда хаарши выйдет на поле. До этого я большим спортом не интересовался, а тут дал зарок: обязательно надо будет посмотреть! Хотя бы из интересу, как смотрятся хаарши в спортивной форме? Удивительно, но хаал, обнаружив источник шума и гама, никак не отреагировал на безобразие. И никто на проходящее начальство внимания не обратил – так и играли. Играли азартно, шумно, в общем – как люди.

После матча я обтерся мокрой тряпкой за неимением полноценного душа, отужинал и сейчас отдыхал, читая книжку на коммуникаторе.

В дверь раздался стук. Даже не стук, а мягкое такое пошаркивание когтями. Недоумевая, я поднялся и открыл.

За дверью стояла Сисишеп. В стандартной набедренной повязке и с плёткой в руках. Спина согнута, уши прижаты, усы торчат, хвост палкой вниз – образцовая рабыня, ожидающая приказа господина. Но… я тут причём?

– Что случилось, Сисишеп?

– Позволь мне войти, господин.

Я отступил на шаг, впуская хаарши в комнату. Она вошла, прянула ушами и коротко огляделась. Снова опустила глаза и замерла статуей раскаянию.

– Что случилось?

– Господин, мне запрещено приходить сюда.

– Так чего же ты пришла сюда?

– Господин, рабыня очень виновата. Она нарушила приказ. Её надо наказать.

И подала мне плеть.

Я обалдел до полной потери ориентации.

– Сисишеп… Ты что, шутишь?

Она вскинула мордочку, изобразила самое возмущённое негодование и хлестнула хвостом по бедру.

– Господин! Разве я стала бы шутить… так?

– Тогда я не понимаю. За что мне тебя наказывать?

Хаарши прижала уши, сглотнула, повернула голову, глянув на меня снизу вверх.

– Но, господин… Я же нарушила… Неужели этого недостаточно?

– Сисишеп, если бы я хотел на самом деле наказать тебя…

– Я бы не пришла! Но господин не хотел наказывать рабыню. Он хотел её... выпороть.

И она снова уткнула нос в пол, а плеть – мне.

Я взял плётку. Тяжёлая, однако! Плетёная толстая рукоять, ремешки свиваются вниз, в тоненький хвостик. На конце – заклёпка, удерживающая от расплетания. Пусть и не слишком тяжёлая, но если такой хорошенько ударить правильно…

– Ты хочешь, чтобы я тебя выпорол?

Она слегка прянула ушами, выражая согласие со сказанным. А я оглядел согнутую фигурку хаарши. Не знаю, для меня подобное выражение покорности не является ни возбуждающим, ни приглашающим. Я вообще не нахожу это забавным – хлестать тяжёлой плетью живое существо. Даже… Даже если оно само об этом просит.

– Нет, Сисишеп. Я не буду тебя бить.

– Господин! – она вскинулась, упала на колени и обняла меня за ноги. – Я… Не прогоняйте! Я… Хотите, я вас укушу? Сильно!

И она на самом деле тяпнула меня за бедро! Дура!

– Сисишеп! Ты что?

– Пожалуйста, господин! Что ещё сделать, чтобы ты меня исхлестал?

– Ты что, настолько хочешь?

– Да! – хвост вытянулся горизонтально. – Я второй день с ума схожу, мечтаю об этом! Кусаю себя до крови, но это всё не то. Пожалуйста!

– Но… Почему?

– Гррр… Просто сделай же это!

Я неожиданно для себя расправил плечо и с размаху опустил плеть на спину хаарши. Та вздрогнула, выгнулась и покрепче обхватила меня за коленки. Я снова хлестнул по спине, но и сам понял, что слишком слабо. Шерсть здорово гасит удары. Так вот для чего здесь этот утяжелитель.

– Как же тебя наказать? – я сам не понял собственные интонации.

Она подняла морду и я поразился – каким ярким восторгом светились её глаза! Она на самом деле была счастлива получить от меня эти удары!

– Сильно! Мощно! От всей души! Без жалости! Я – дрянь, забравшаяся в твою тарелку и домогающаяся тебя тайком от твоей жены.

Поскольку это было правдой, следующий мой удар был уже от души. Она тихонько завыла и вдруг накинулась на меня с зубами, пытаясь укусить за лодыжку. Я отбивался изо всех сил, пока это тявкающее и скулящее существо не упало на пол. Куда и как я бил – я не помнил. Но она протянула нос чуть дальше и лизнула меня в ногу. Ощущение было невероятно мощным: девушка, которую я только что избил тяжёлым кнутом – лижет мне ноги.

– Ещё?

– Да… – слабо-слабо, почти не слышно.

Она чуть изогнулась, и набедренная повязка свалилась на пол. Теперь Сисишеп лежала передо мной абсолютно голая, только в собственной шерсти.

– И куда тебя бить? – я концом плети подвинул хвост и она тут же отогнула его в сторону, позволяя заглянуть под него.

– Куда хотите, господин. И не жалейте меня…

Бедные мои мозги! Да что же с ними вытворяют эти хаарши! Что хотят, то и делают! В одну я влюбился (совершенно неожиданно для себя). Второй меня изводит своими хитромудрыми задачками. Третья заставляет лупить себя… И кто заставляет!? Рабыня!

А я им всем поддаюсь и даже испытываю удовольствие. И вдруг понимаю, что у меня очень даже стоит. Мне даже начинает нравиться этот скулёж, которым сопровождается хлёсткий звук удара кнута о шерсть. Появляется даже крамольная мысль – а не хлестнуть ли её между ног… Это вполне осуществимо! Вот она, передо мной, полностью доступная, позволяющая делать что угодно… И ей же от этого приятно!

А для меня ничего не меняется. Это тоже экзамен. Пусть устроенный рабыней, а не высокомудрым жрецом, но от этого ничуть не менее трудный. Насколько я могу порвать собственные путы и причинить боль другому? То, что я скован социальными нормами – это чувствуется чуть ли не физически. Стоит начать поднимать руку – и она упирается в эти верёвки, они мешают, не дают размахнуться, не дают направить удар…

Смогу или нет? Так же нельзя! Но она хочет. Смогу или нет?

– Ложись на спину. Руки вытяни. Ноги разведи в стороны. Хвост опусти.

Она выполнила всё в точности. И лежала передо мной в форме неправильной звезды, доступная до невозможности. Cветлая шерсть на пузе, оскаленная пасть, выпученные глаза...

Смогу или нет?

– Господин…

– Что?

– Дозволь мне закрыть глаза…

– Закрой глаза и не смотри.

Да, так значительно легче. Когда она не смотрит… оценивающе!

Я хлестнул.

Ой, что получилось! Взорвался комок визга и плоти. Хвост метался во все стороны, сама же Сисишеп кувыркалась на месте, тоненько и коротко подвывая. Я разрывался от жалости к ней, осуждения самого себя и непонимания, что делать дальше? Врачи здесь есть или нет? И если есть – то как к ним попасть? Можно ли туда тащить рабыню?

Короткие повизгивания становились всё тише и тише, наконец, они прекратились вовсе. И… И снова Сисишеп принялась усердно вылизывать мне ноги! Вот это да! После такого удара в такое место – и она ещё способна на что-то? Я недооценил прочность хаарши.

– Ещё? – осведомился я больше с издёвкой.

Самочка тяжело дышала, прикрыв своё самое сокровенное руками, а сверху – хвостом. Посмотрела на меня, блеснув коричневым глазом. Напряглась и с видимым усилием развела руки. Легла, раскинувшись в стороны. Хвост несколько раз пытался прикрыть набухшую и порозовевшую щёлку, но был укрощён и уложен на пол.

– Если хозяин… желает… То я… вся его.

Хвост ещё раз стукнул об пол, и фигура застыла. Только часто вздымающаяся грудь указывает, что эта неподвижность даётся очень серьёзным усилием воли.

А я не смог повторить этот удар. Уж слишком очевидными будут последствия. Поэтому я легонько тюкнул ей между ног рукояткой.

Этого оказалось достаточно. Её подбросило, как пружиной, тело свернулось, она уткнулась носом в колени и тут обнаружила обман.

– Господин слишком добр…

Сисишеп прижала уши, морда получилась особенно лисьей… Встала на колени, вытянув хвост вдоль пола, и лизнула меня в ногу. Потом – выше. Задрала носом подол моего одеяния, к которому я успел привыкнуть, и лизнула в коленку. По телу пробежала сладкая дрожь. Учитывая, что душ я принимал очень давно, и только слегка протёрся влажными тряпками, то запах там был, наверное… Ткань собралась складками, хаарши двинула ухом и скрылась под ней. А влажный и горячий язык лизнул меня там… Я опустил руки, не в силах ничего сделать. Только обнаружил, что с меня расстегнули пояс. Поскольку из одежды на мне остались только эти два свисающих лоскута, то я их просто снял, чтобы не мешали.

Сисишеп смотрела на мою грудь округлив и без того немаленькие глаза.

– Ой… Хозяин… А что это?

– Это соски.

– А зачем?

– У женщин отсюда течёт молоко, которым мы вскармливаем ихе. А у меня – просто вот так. Для красоты.

Молоко я назвал по-русски. В их языке такого слова нет. Пусть будет.

– Ой… Так здорово… А можно… потрогать?

– И потрогать, и лизнуть.

Хашеп к моим соскам отнеслась куда спокойнее, хотя поначалу очень внимательно рассматривала. Но лизать их тоже очень любила. К нашему обоюдном удовольствию

Тупые когти прошлись по груди, прочертили несколько белых полос.

– Ой, как интересно!

Она вытянула морду и осторожно лизнула. Раз, другой. Попробовала на вкус ощущения с языка и снова лизнула. Медленно спустилась ниже, проведя носом до пупка… А вот самому интересному она уделила до обидного мало внимания, мельком глянув и даже не обнюхав.

Не знаю, то ли хаарши изначально так устроены природой, то ли форма пасти у них такая, то ли они учатся специально… Но такого удовольствия ни одна женщина не доставит! Хотя, может, я просто не с теми общался?

Сисишеп обхватила меня руками, вцепившись когтями в бёдра, и пробурчала:

– Хозяин, я плохая. Я плохо делаю. Меня можно наказать.

Поддела носом и снова сомкнула пасть, прижавшись носом к животу.

Хлестать девушку, которая в этот момент делает тебе обалденный минет – это запредельные ощущения. Я понял, что сейчас с меня слетают последние цепочки цивилизованности. Я превращаюсь в дикого зверя, необузданного и полностью потерявшегося между «хорошо» и «плохо». Я от души награждал Сисишеп ударами по спине, плечам, по ушам, а она исправно и нежно дарила мне удовольствие. А если и прикусывала – то от этого наслаждение было только острее.

И вдруг от очередного удара она упала! Но у меня к тому моменту уже все тарелочки перемешались, и я ни на миг не подумал, что ей плохо или я переусердствовал. Просто пришло время для очередной игры. Сисишеп завалилась на бок, уставилась на дверь и томно заурчала. Хвост беспорядочно хлестал по полу и по ней самой, когти скребли пол… потом она вольготно раскинулась на спине, открыв белое брюхо с вкраплениями розоватых пятен. Перевернулась на живот, вытянулась в струнку, а хвост откинула высоко вверх и в сторону. И чуть-чуть поползла. Я откинул плеть и навалился на неё сверху. Попал со второго раза, обхватил пушистое тело, зарылся носом в шерсть… И от всей души, не стесняясь и не останавливаясь, не заботясь об её удовольствии.

И только когда горячие спазмы слились с утробным стоном, я понял, что наделал.

Я сел на пол, с отвращением глядя на развалившуюся на полу хаарши. Вот же самец похотливый! И главное – ей же и предъявить нечего! Ну, пришла удовольствие получить… Получила. Я схватил плеть и швырнул в рабыню.

– Убирайся!

Она тут же без слов подхватила свою тряпку, забрала плеть и выскользнула за дверь. А я накинул на себя одежду, вяло подпоясавшись.

– Извините, я уже ухожу, – раздалось снаружи. Я кинулся к двери, ожидая увидеть там Хашеп, которая всё слышала. И готов был к самому неприятному разговору в жизни.

За дверью стояли двое. Незнакомый мне хаарши и… И вот тот нахал, который плюнул мне в тарелку!

Деловито кивнув им, я закрыл дверь, прошёл мимо и отправился вслед за Сисишеп.

Я сидел перед отцом Хашеп и чувствовал себя, как на сковородке.

– Сегодня я наказал ту рабыню.

– За что? – в голосе жреца опять не было ни намёка на чувства. Сплошная обязанность и скука.

– Ни за что. Она сама пришла и попросила её отхлестать.

– Ты надеешься загладить свою вину?

– Я ни в чём не виноват! Точнее, не в этом. Я… Я после этого… Я использовал её, как самку.

– То есть, ты её трахнул.

Жрец использовал слово fuck her, но прозвучало оно на редкость естественно и просто.

– Да.

– Скажешь об этом Хашеп сам. Я не буду вмешиваться в ваши отношения.

– Спасибо, я это очень ценю. И, разумеется, скажу. Но я пытаюсь понять, что я нарушил…

– Ты сам чувствуешь свою вину.

– Да, но я должен быть хотя бы готов к тому, что мне скажет Хашеп!

– Что бы она тебе ни сказала – ты выслушаешь её и примешь как должное.

Это был почти приказ.

– Но ты можешь мне хотя бы сказать, что я сделал не так?

– Это не твоя рабыня. У неё есть хозяин и ты должен спрашивать у него разрешения. На всё. На «помыть полы», наказать или трахнуть.

– Я могу трахать эту рабыню?

– Нет.

Я встал. Ну, что ж. А чего ты ожидал? Что тебе сейчас прямо расстелят ковровую дорожку? Повернулся и вышел без лишних слов. Если хаал надумает меня наказать – он знает, где я живу. Напрашиваться на наказание самостоятельно – верх глупости. А вот что скажет Хашеп… Посоветоваться, что ли, с кем-нибудь? А с кем?

Я не успел. Моя хаарши примчалась весёлая, радостная! И тут же заметила моё состояние.

– Коля? Что случилось?

– Пойдём… Рассказывать буду.

И я рассказал. Всё честно, без утайки. И как научился наслаждаться чужими мучениями, и как меня возбуждала покорность… И как потом насиловал чужое тело, изнывая от страсти. Я рассказывал это, боясь поднять взгляд и увидеть в нём…

– Уррррр, – раздалось тихое урчание. Удивлённое, без возражений. – Так довести одними шлепками… Ты необычный. Может, возьмём в дом рабыню?

Я поднял глаза. Жена смотрела… С восторгом! С радостью. Без малейших признаков гнева или неудовольствия.

– Что ты так смотришь? – И интонация весёлая, с подковыркой. – Неужели ты думал, что я буду сейчас тебя ругать? Видел бы ты себя со стороны! Только ушей не хватает, чтобы прижать. Коля, мне, конечно, приятно, что ты меня так ценишь, но я всё-таки не ваша женщина. Я хаарши.

– То есть, ты не сердишься?

– Коля, на что мне сердиться? Тебе было приятно, ты был с самкой, но после этого по-прежнему любишь меня и ценишь моё мнение. Я вижу, как ты готов сам под плети лечь, лишь бы я не сердилась!

Я накинулся на Хаш, ухватил её за шерсть и прижал к себе. Какое облегчение! Как всё-таки здорово, что она не человек!

– Я даже подумала, может, взять её нам? Это, конечно, дорого, и сразу мы не потянем. Но там, в твоём мире, может и получиться. Я знаю, есть такие рабыни, они специально готовятся вот так работать. Только там их готовят на сразу несколько самцов, а тут…

– Хаш! – я схватил её за морду и повернул к себе, строго поглядев в глаза. – Зачем нам рабыня?

– Для тебя! – испуганно пискнула хаарши.

– Скажи честно, тебе со мной неприятно?

– Нет, Коля! Мне очень приятно, что ты делаешь! – она смотрела прямо и открыто. И если врала – то с высочайшим искусством. – Но я же скоро буду недоступна!

– Когда?

– Ну, месяца через три-четыре…

– Но это же ненадолго?

– Как сказать. Не могу ручаться. Но так, как она, я всё равно не смогу. Я же не рабыня. Я не смогу подчиняться с удовольствием. Так, чтобы аж потечь от этого. А ты будешь ею пользоваться по необходимости! А потом нашим детям потребуется присмотр и внимание.

– Знаешь, давай вопрос о рабыне мы отложим на как-нибудь потом. Сейчас-то ты доступна?

– А ты хочешь?

– Спрашиваешь! Да за то, что ты такая… Такая…

– Какая?

– Такая… Хорошая! Я готов тебя…

– Ну, попробуй!

И Хашеп игриво задрала хвост.

Ну, наконец-то!!!

Утром ко мне подошёл Урриш.

– Хаал недоволен.

– Чем я провинился? – я сделал ладошками характерный для хаарши жест «Весь во внимание». За отсутствием ушей приходилось пользоваться вот такой имитацией. На Урриша это произвело неизгладимое впечатление. Он полминуты переводил взгляд с меня на мои руки и обратно. Потом сглотнул.

– Ты вчера говорил с ним о глупостях. А главного не сказал.

– А что было главное?

– Почему Сисишеп видела у твоих дверей Рамарупара?

– Я тоже его видел.

– Что он там делал?

– Не знаю.

– И ты благородно никому ничего не сказал?!

– Почему «благородно»? Я не знаю, что он там делал! Может, в сортир шёл.

– Мимо твоих дверей?

– Ну, не знаю я!

Урриш покачал головой.

– Если тебе твой хвост… То есть, жизнь не дорога – подумай хотя бы о ней.

– А что, была какая-то опасность?

– А что бы ты сделал, если бы они на тебя напали вдвоём?

Я стиснул зубы. Вчера я был беззащитен, как котёнок. И, если правда вчера приходили бить мне морду, то приходится признать – меня спасла рабыня. Которая, во-первых, не дала мне уснуть. А во-вторых, так вовремя предупредила. Если бы она ушла, а я остался бы один на один с двоими…

– Поскольку так измазаться, как вчера, хаал больше не желает – вам предоставляется возможность разобраться друг с другом официально.

Если на счёт «измазаться» я ещё понял, это такой эвфемизм «опозориться», то на тему «разобраться официально» – это что-то новенькое.

– Не понял...

– У него к тебе претензии. У тебя к нему претензии.

– У меня к нему нет претензий.

– То есть, ты отдаёшь Хашеп ему и ешь в своё удовольствие?

– С чего это? Об этом разговору не было!

– Значит, и у тебя к нему претензии. Вы делите одну самку. Вот и на здоровье. Через четверть часа подходи на тот двор, где мы занимались охотой. Там вы сможете вдосталь помутузить друг друга.

– Но я не хочу!

– Можешь не приходить. Тогда отныне ты не допущен к столу, и дальше разбирайся, как хочешь.

– Но я не могу! Меня не учили драться с хаарши!

– А вот это, кохаро, твои проблемы.

– Почему ты называешь меня «кохаро»?

– Потому, что я старше тебя.

– Это понятно. Но кохаро – это же подросший ихе, щенок. Но разве я – ихе? Я же другого вида.

– И тебя сейчас интересует именно это?

– А что меня должно интересовать? Я же не умею драться. Так что как всё получится, так и получится.

– Поэтому ты должен заранее решить, как получится, – бросил через плечо Урриш и удалился.

А я кинулся «домой», в нашу комнату.

– Хашеп! Я не знаю, что делать!

– А что случилось?

– Твой… Ну, этот, как его…. Рамапутра… Бросил мне вызов на бой!

– Он не мог бросить тебе вызов. Вы из разных общин, и, кроме того, вы оба на территории храма. Вот если бы ты вышел отсюда…

– Ну, тогда твой папа разрешил битву!

– Да? Тогда иди, любимый. И помни, я жду обратно одного из вас.

– И это всё, что ты мне скажешь?

– Коля, извини, но вот именно сейчас я не буду тебя жалеть. Извинишь?

– А при чём тут это?

– При том, любимый мой человек, что ты ищешь причину, чтобы не ходить. Ты надеешься на чудо, на меня, хоть на что-нибудь, лишь бы не делать то, что тебе неприятно.

– Трус, да?

– Это не важно, Коля. Ты можешь быть трус, слабак, кто угодно. Это не важно. Я люблю тебя не потому, что ты смелый или отчаянный. Просто вот именно сейчас ты не можешь позволить себе быть трусом. Это просто невозможно. И как бы тебе ни хотелось изменить окружающее – ты можешь сделать это только одним способом. Пойти и встретиться с ним нос к носу. Поэтому я говорю тебе то, что тебе сейчас очень нужно. Я буду ждать одного из вас. А кто им окажется – это в твоих руках. Ну, иди!

И она лизнула меня в нос.

Я вышел и опёрся о стенку. Ноги дрожали. Я, житель двадцать первого века, должен буду сейчас голыми руками сражаться со зверем! У них, кстати, когти есть! Зубы! А у меня? Я даже в школе драться боялся! Но… Но что делать, если Хашеп будет «ждать одного из нас»? Ничего не поделаешь. Это как к стоматологу. Очень больно и страшно… Но нужно!

Мой противник уже стоял на арене, если можно так выразиться. Я взглянул на него и обернулся к Урришу, расстёгивая пояс.

– Правильно, – кивнул он и протянул мне рабское одеяние: тугую набедренную повязку. Заодно показал, как её правильно завязывать. У хаарши и людей есть болтающиеся вещи, у них – сзади, у нас – спереди. Это… отвлекает. Так что здесь я с их традициями был согласен полностью. А вот сандали я снимать не стал. Не хватало ещё проиграть только потому, что ногу уколешь!

Урриш вручил мне гладкую палку. Не слишком длинную, не слишком короткую. Это, конечно, оружие, но я на палках никогда не дрался… За исключением вот той тренировки перед несостоявшейся охотой.

– Вы спорите за самку, – внушительно сказал мне Урриш по-английски. – Но ценой может оказаться собственная жизнь.

После чего отправился к моему оппоненту и тоже вручил ему палку. И что-то сказал. Жестом профессионального рефери призвал нас к центру, развернулся и удалился.

Удивительно, но голова моя работала отдельно от тела. Первое, что она подумала – это что хаал (как всегда!) был прав. Времени у меня не было. И что осваивать искусство боя на палках приходится вот в таких экстренных условиях. Причём, каждая ошибка очень болезненно даётся!

Но, с другой стороны, как только я первый (а так же второй и третий) раз получил по рёбрам – то организм словно проснулся. Моя палка не только попыталась защититься от градом сыпавшихся ударов, но и атаковать. И даже один раз удалось!

А вот тут мой противник совершил серьёзную ошибку. Он бросил:

– Куцехвостый!

Первый (и, наверное, последний) раз в жизни оскорбление привело к обратному эффекту. Я как будто опять попал в «комнату пыток», и опять хаал с дочерью доводили меня до белого каления.

Я крепче сжал палку. И даже ушибы как будто стали меньше болеть. И вот так, собранно и сосредоточенно, я ответил на следующих три удара.

И вдруг заметил разницу! Она была настолько неочевидна, что я не видел её, пока не сделал этот рефлекторный жест. Я заметил, что мои руки предназначены для удерживания палок. А руки хаарши с их короткими когтистыми пальцами палку держат – плохо! Эта мысль вспыхнула как молния, ярко, ясно и очень быстро. Я вдруг понял, что мне не обязательно бить самого нахала! Я могу бить куда угодно! Вообще куда угодно – удары будут попадать по палке, которую он держит, а значит – и по нему!

И вот тут страх исчез полностью. Между двумя ударами я вдруг понял с абсолютной ясностью, что несмотря на силу, ловкость и ярость, мой противник не имеет против меня ни единого шанса. Даже стало любопытно, а знал ли об этом Урриш, когда выбирал для нас оружие?

И я с благодарностью вспомнил фильмы конца двадцатого века, когда ловкие бойцы крутили палки и наносили хлёсткие удары. Я так и сделал. С громким «кьяааа!» я кинулся в бой, аки петух, пожертвовав точностью ради скорости. И уже этому гаду пришлось уходить в глухую оборону… Вот только я бил по его палке. А чуть освоившись, начал совершать косые удары, наподобие меча. Моим пальцам тоже доставалось, но сразу стало видно, что противник вообще не понимает происходящего. А я рубил, рубил… И, кажется, пару раз пропустил удобный момент… Но в третий раз не пропустил, когда палка ударилась о палку и пошла вниз, я перехватил верхний кончик и резко толкнул от себя, ударив хаарши в живот.

От следующего удара снизу его палка красиво вылетела и упала далеко, у немногих зрителей. А я упёр конец своего оружия ему в брюхо и спросил:

– Ты что, не понимаешь, что она не могла быть твоей?

– Если бы не ты… – он тяжело дышал.

– Если бы не я, тебя бы вообще не допустили до неё! Ты это понимаешь?

Хаал Смаарр повернулся к Урришу и с высочайшим пренебрежением бросил:

– Он так и не убьёт его.

– Кохаро и так многого добился.

– Но он с ним РАЗГОВАРИВАЕТ! Зачем? Пойди, забери его, быстрее!

Я почувствовал на плече когти, и только тут меня отпустило. Я распрямился, оказывается, всё тело было скручено в тугой жгут.

– Поединок закончен. Вы не имеете права более оскорблять дом хаала. А сейчас последуй на казнь.

– Казнь? Кого? За что?

– Сейчас сам всё увидишь.

– Но я не хочу на казнь!

– О, казнить будут не тебя.

– Я догадался! Но не хочу даже смотреть на чужую казнь!

– Опять твоё «хочу» против всего остального мира? Когда же ты поймёшь, что всем полить на твоё «хочу»? Ты идёшь смотреть результаты того, в чём сам участвуешь.

И, повернувшись к встающему отцу моих детей, веско добавил:

– А ты посмотришь, что бывает с теми, кто оскорбляет гостеприимство храма.

Я не узнал этого хаарши. Но догадался, кто это был. Их же тогда было двое... Его вывели на площадку, стащили с него одежду.. А он растерянно оглядывался и, кажется, уже даже не сопротивлялся. Двое жрецов в традиционных костюмах с капюшонами поставили свою жертву к бронзовому столбу в углу, третий поднёс переносную жаровню, установил её, вытащил из дымящихся углей какой-то короткий клинок, взял в одну руку хвост наказанного и коротко взмахнул.

Переливчатый вопль и частый короткий лай, только недавно вечером слышанный мной от Сисишеп. Палач прижал к обрубку раскалённый металл, и осуждённого тут же отпустили, а тот закрутился на месте, пытаясь то ли остудить зад, то ли поймать несуществующий уже хвост…

Который с поклоном поднесли хаалу. Тот принял его, что-то сказал…

Один из жрецов поднёс мне одежду, снятую с обесхвощенного. Я взял молча, не зная, что делать или сказать в этом случае.

Все собравшиеся развернулись и начали расходиться. Я подумал и направился за хаалом.

– Хаал, я прошу дозволения задать вопросы.

– Оставь человеческий этикет людям. Ты не представляешь, как смешно это звучит!

– Хорошо, тогда просто. Почему его казнили?

– Он шёл убить тебя.

– Но ведь он не сделал этого?

Уши развернулись в жесте «ты это серьёзно?»

– А если бы убил? В храме? Тайно, ночью? При этом, возможно, мою дочь?

– Так её же там не было!

– А если бы она была? А даже если не было – там был ты! И утром в храме хаала Смаарра оказывается труп чужеземца, принятого за стол и претендующего на его дочь. Ты правда думаешь, что ничего не случилось?

– Нет, я не понимаю другого. Ведь он же не сам принял решение, это его этот позвал… Как его?

– Рамарупар не имеет значения. Он может драться с тобой за самку, и он дрался. Он проиграл, но мог проиграть и ты. Но ты прав, человек Коля, он не сам принял решение. А хаарши, который следует чужому решению… кто?

– Раб? – я, кажется, понял.

– Да, он раб. Он не хозяин даже самому себе. Его нельзя выпускать в общество, ведь кто-то может приказать ему, а он пойдёт и сделает. Не сам, не своей волей, но чужой. Так что ему придётся выполнять мою волю. Так будет правильно.

– Но если он исправится?

– И что?

– Хвост же обратно не пришить?

– Мясо из котлет не восстановишь. Он сделал то, что сделал, и теперь это необратимо. Но, может быть, он действительно исправится и в следующий раз подумает, прежде чем принимать чужое решение.

В дверь поскреблись и вошёл знакомый мне младший прислужник, отдав хаалу какую-то коробочку. Тот открыл её, коротко глянул внутрь, закрыл и посмотрел на меня. Парень развернулся и ушёл.

– А теперь немножко о твоих глупостях. Заметь, кохаро, я не обвиняю тебя и не осуждаю. Я повторял и буду тебе повторять – не важно, глуп ты или умён. Не важно, высок ты или низок, покрыт шерстью и есть ли у тебя хвост.

– А что важно?

– Важно только то, что ты делаешь. Только это. И больше – ничего остального. Ты не жрец. К сожалению.

– Почему?

– Таким родился.

– Я имею ввиду – почему ты решил, что я не жрец?

– Потому, что ты нелюбопытен. Ты уже неделю живёшь в храме, но до сих пор не был ни на одной службе. Не знаешь имена богов, не спросил ни разу о назначении комнаты и о тайнах ритуала. Ты не узнавал значения имён, и даже после того, как тебе не удалось попасть на охоту – ты ни разу не поинтересовался ни у кого тонкостями или особенностями охоты, не спросил о результатах её, о значении охоты в жизни хаарши и влиянии её на статус. Любой жрец, даже самый слабенький, истреплет хвост от любопытства. Вокруг столько неизведанного, уйма свободного времени, и – не узнать? Так не бывает. Так что ты – не жрец.

– Я – вершитель, правильно?

– Нет, неправильно. Из тебя можно было бы воспитать вершителя… Но задатки у тебя есть. Поэтому, когда сегодня ты выстроил поединок, он так и завершился. А теперь объясни мне, умирающему от любопытства. Ну, почему ты его не убил? А?

Рот открылся сам собой. И только хотел произнести «Так ты этого хотел?» как только что услышанные нравоучения дёрнули меня за язык.

А, действительно, почему я его не убил?

– А зачем? Я и не собирался убивать его.

– Неужели только потому, что не умеешь?

– Нет, не только. Но зачем убивать его? Ведь если бы я убил его – то тебе пришлось бы и меня… казнить.

Хаал внимательнейше оглядел меня. Особенно уши. Потом вдруг крикнул:

– Вирра!

В комнату вошёл всё тот же служка.

– Какое наказание ждёт укравшего раба?

Юноша вздрогнул и торопливо прижал хвост к ноге.

– Для вора полагаются исправительные работы на срок, определяемый тяжестью поступка.

– А если он без права воспользовался чужой плотью для собственного удовольствия?