355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анатолий Костишин » Зона вечной мерзлоты » Текст книги (страница 9)
Зона вечной мерзлоты
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 07:09

Текст книги "Зона вечной мерзлоты"


Автор книги: Анатолий Костишин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Учту, – вежливо ответил я, но на душе было приятно от Леликовых слов. Наверное, я вступал в возраст, когда очень сильно хотелось девичьего внимания.

Сумрак Клюшки словно подернулся рябью, сам его воздух дрожал. Во всем чувствовался приход зрелой осени.

После ужина произошло маленькое ЧП. Круглов из группы Гиббона, удобно усевшись на туалетном очке, собрался курнуть. Сигарета уже находилась во рту, и в этот момент его брательник, ради шутки, брызнул на огонь зажигалки струю освежителя воздуха – раздался оглушительный хлопок. Воспитатель Сединина, между нами Трехдюймовочка, в этот момент как раз проходила мимо со своим любимым котом Родионом на руках. Взрывная волна выбила туалетную дверь, которая со свистом ударилась в противоположную стену, туалетное очко вдребезги, перепуганная физиономия Круглова с опалившейся челкой особенно всех позабавила. Всю ночь обитатели душевно смаковали Кругловскую туалетную посиделку, с каждым разом разрисовывая эту историю все сочнее и сочнее. До упада при этом, потешались над Трехдюймовочкой и ее упитанным котом, который от перепуга заныкался так, что бедная Сединина не могла его найти в течении двух часов, когда нашла, бедный Родя, шерсть дыбом, стены царапал, никак не хотел идти на ручки к своей хозяйке.

Утром на следующий день Трехдюймовочка всем подряд жаловалась на свою гипертонию, и таким тоном, словно эта болезнь была свойственна исключительно только ей одной, принадлежала ей как единственная в своем роде вещь, на которую никто больше не имел никакого права. С годами магическое слово «гипертония» и «мигрень» даже обитатели выговаривали с придыханием.

Больше всего Клюшка потешалась, когда вечером дежурила баба Такса. В наших глазах она выглядела смешно, даже уродливо: маленькая, бесформенная, как не долепленный колобок, у нее была маленькая округленная голова, хищный крючковатый нос, а над верхней губой красовалась большая бородавка, из которой торчали несколько длинных, толстых, черных волоса. Особо мы веселились, когда к бабе Таксе на дежурство под вечер приходил ее вечно пьяненький дед Матвей. Невзрачного, худосочного старичка с веселыми жизнерадостными глазами обожала вся Клюшка от мала до велика. Он смотрел на мир глазами человека, посланного за водкой. Когда ему напоминали, что он пришел в детское учреждение нетрезвым, дед Матвей серьезно рассматривал своего собеседника, и клятвенно заверял:

– Вчера был бой с пьянством, – после чего делал вдумчивую философскую паузу, – к сожалению, пьянство победило, – печально изрекал он; или: «Да разве я пью? Это так…усугубляю…», – и все вокруг хохотали от души.

Как только на горизонте появлялась грозная фигура бабы Таксы, дед Матвей с зачарованным огнем в глазах, бросался к жене с пылкими признаниями в любви, осыпал изумленную бабку водопадом комплиментов. Старушка краснела, смущаясь от пристального внимания посторонних к своей персоне.

– Шо ты пристал ко мне, как банный лист, – возмущалась она. – Чтоб ты куда-нибудь щез, щоб мои очи тебя не видели.

– Тасенька, подберут, не дадут пропасть, – озорничал старик, повеселевший от выпитой водки.

– Кому ты старый пенек нужен? – старый беззубый рот бабы Таксы нервно скривился, словно она обсасывала лимонную корку.

– Подберут Тася, подберут!

В коридоре раздался громкий общий смех, присутствующих при разборке обитателей Клюшки. Наконец, бабе Таксе удалось вытолкать пьяненького мужа на улицу, после чего она победоносно закрыла на крючок входную дверь, и с криком разогнала, собравшуюся публику.

Клюшка медленно погружалась в отбой. Валерка накинул на себя старые тянучки и футболку, прихватил мыло с зубной пастой, направился наводить вечерний марафет: чистить зубы и немного попугать лицо водой на сон грядущий. Я поплелся за Комаром. Больше всего меня прикалывала надпись над умывальником: «Умойся!». В углу на плиточном полу сидел и плакал маленький Тоси-Боси из четвертой группы. Их воспитатель был невзрачный на вид, невысокого роста, с двумя залысинами, которые проникали в глубь его жиденькой шевелюры, весь какой-то сладкий и жеманный, за что получил на Клюшке кличку Дуремар.

– Пацан, че надрываешь глотку, – сурово спросил Комар.

Тоси долго не мог выговорить ни слова.

– Ну, – крикнул Комар, и вывел Тоси-Боси из ступора.

– Меня достает Дуремар, – выдавил он себя, шмыгая носом. – Он меня каждую смену лапает, – лицо Тоси исказила легкая судорога.

– Ну, козел, – вскипел Комар, костяшками рук он ударил по плитке. – Где этот педрило?

– В пятой спальне, – заикаясь, ответил Тоси-Боси.

– Я ему счас покажу! – завелся Комар с пол оборота.

– Ничего вы ему не докажете, он же воспитатель.

Мы смотрели на Тоси-Боси и понимали, что, в общем-то, он прав. Что мы можем? Ну, сделаем Дуремару темную, ну и что?! Это не остановит его, он продолжит творить свое гадкое дело по ночам с другими, а может, и дальше будет приставать к бедному Тоси, пока морально не сломает его, и тот ему, заливаясь слезами, не уступит.

– Пойдем к Марго, все ей расскажем, – предложил я. – Марго – власть, она старший воспитатель! – доказывал я.

Валерка с сомнением посмотрел на меня, но я сумел его переубедить. Всей толпой мы пошли к Марго, она еще не ушла сработы, и обо всем ей рассказали.

Воспитатель Варфоломеев, маленький человечек с неприятными черными глазами и большим ртом, сильно растерялся, когда в полутемной спальне после отбоя увидел возникшую Железную Марго и нас за ее плечами.

– Паша Антонов, – металлическим тоном обратилась Марго к съежившемуся возле нас Тоси-Боси. – Тебя обижает воспитатель?!

Тоси-Боси, нахохлившись, угрюмо молчал.

– Ну, что вы такое говорите, – голос Дуремара звучал томно и напоминал шипение спускаемого воздушного шарика. – Павлик у нас славный мальчик, никто его не обижает, напротив, все любят.

– Я не вас спрашивала, – резко осадила, вспыхнувшая от негодования Марго.– Помолчите, – строго предупредила она.

Я не без удовлетворения заметил, как побледнел Дуремар, как ему резко поплохело, стало не по себе. Он весь сразу скукожился, закашлялся и стал невыносимо противным.

– Да, – с трудом, пересиливая себя, прошептал Тоси-Боси. По его лицо побежали слезы. – Он меня щупает каждую смену. Садится на кровать и лезет руками к трусам, если я сопротивляюсь, наказывает, – Тоси-Боси еще больше расплакался, Марго пришлось заботливо его прислонить к себе. – Я его боюсь, – успокоившись, заикаясь, произнес Тоси-Боси.

– Больше тебе нечего бояться, Пашенька, – решительно заявила Марго, смерив Дуремара гневным взглядом, казалось, она готова была вцепиться в него и разорвать на мелкие части.

Дуремар стоял ни живой, ни мертвый. Он что-то тихо лепетал в свое оправдание, чем еще больше вызвал раздражение старшего воспитателя.

– Я даю вам ночь, чтобы вы навсегда испарились из Клюшки?! – брезгливо произнесла Марго. – Если завтра я узнаю, что вы еще в поселке, вас ждет неприятная встреча с прокуратурой.

– Спасибо, – выдавил из себя обалдевший от счастья Дуремар, его моментально смыло из спальни.

Марго устало опустилась на стул, Тоси-Боси, обняв ее за шею, не отпускал от себя. Он уже не плакал.

– Маргарита Николаевна, – обратился Комар. – Разрешите Тоси-Боси забрать под нашу защиту. Мы его не обидим. Будет нам, как младший братишка, слово пацана даем, – произнес клятву Комар за себя и за меня.

Марго смерила нас долгим взглядом.

– Паша пойдешь к парням в комнату и в группу Леолида Михайловича.

Глазенки Тоси-Боси засверкали от радости. Он счастливо мотнул головой в знак согласия.

– Забирайте к себе сына полка, – улыбаясь, произнесла Марго.

Так у нас появился младший братишка Тоси-Боси, почему его так смешно прозвали – мы не уточняли, тем более что кличка Пашке нравилась, в ней было что-то доброе и ласковое.

Ночной покой снизошел на Клюшку. Издерганная, уставшая за день, она безмятежно мирно погрузилась в крепкий здоровый детский сон. Из открытых дверей спален в коридор доносился детское сопение, сонная болтовня, истерический смех или крик…

Сны не всегда бывают спокойными и яркими…

Подъем на Клюшке всегда начинался с голосистого и противного, как сирена, звонка в 7:30. С минуту Клюшка еще машинально спала, но вот кирпичное здание медленно и со скрипом зашевелилось. Послышались одиночные хлопанье дверей, шлепанье тапочек на босую ногу по скрипящему деревянному полу, крик воспитателей, поднимающих детей, шум смывных бачков в туалетах, бурчание труб под напором воды в умывальниках. Клюшка героически просыпалась к жизни. Шум с каждой минутой усиливался, разрастался, пока не стало окончательно ясно: Клюшка проснулась.

Второй звонок призывал всех обитателей на зарядку. Как приговоренные к пожизненной каторге, они полусонные молча плелись по лабиринтам коридоров вниз на первый этаж в главную рекреацию, где их уже поджидал Свисток, физрук в спортивной форме.

Третий звонок зазывал в столовку на завтрак, потом звонок на построение в школу, на обед, на самоподготовку, на ужин, на отбой…

И так каждый день, со временем наваливалась безнадежная тоска, от которой ночью хотелось плакать и выть.

Ночью опять обворовали клюшкинский продовольственный склад. Завстоловой тетя Даша Куприна вышла из кабинета директора зареванная. По дороге ей встретилась Железная Марго.

– Я ему не техничка, – эмоционально возмущалась тетя Даша. – Этот бардак мне порядком надоел, ухожу! – отчаянно воскликнула она.

– Не вздумайте это делать! – решительно возразила Марго.

– Поздно, Николаевна! Зря вы, отказались от директорства, когда умер Иван Семенович, видите, кого мы получили, – с упреком выпалила тетя Даша. – Этот маленький Колобок от большой Педагогики доведет Клюшку до ручки, попомните меня. Все, чем он здесь занимается, называется СИБУРДЕ.

– Чем? – Железная Марго нахмурилась.

– Симуляцией Бурной Деятельности, – с горькой улыбкой прокомментировал тетя Даша.

Железная Марго молчала, ей видно было, нечего сказать.

На следующий день после самоподготовки я пошел на свинарник отрабатывать трудовую повинность – наказание, наложенное Колобком. К своему удивлению обнаружил там Никиту Смирнова, носящегося по всему пространству свинарника с ведрами.

– Ты что здесь делаешь? – спросил я озадаченно.

– Работаю, – деловито ответил он. – Это мой объект.

– Объект, – тормознуто переспросил я, ничего не понимая.

– У каждого на Клюшки есть постоянная работа, за которую он конкретно отвечает, – просветил Никитон. В принципе я это и без него знал, правда, мы с Комаром еще не получили своих объектов. – Я выбрал свинарник.

– Почему?

– Из-за Стюардессы, – с нежностью и теплотой в голосе произнес Никитон, из глубины свинарника выползла старая облезлая колли и неторопливо поплелась к Никитону, тот, завидев ее, засиял как майская роза.

– Хорошо, когда собака друг человека, – сказал я.

– Угу, – согласился Никитон, – плохо, когда наоборот, – он достал из кармана брюк расческу, принялся расчесывать Стюардессу, говоря ей при этом нежные, ласковые слова.

– Что мне делать? – поинтересовался я.

– То же что и я: разносить свиньям корм, потом почистить в каждом хлеву, особое внимание уделить Фросе.

– Это кто такая?

– Наша кормилица, – с гордостью просвещал Никитон, улыбаясь. – Свиноматка. Каждый раз приносит не меньше двенадцати поросят.

– Вот, это мать-героиня! – восторженно присвистнул я.

Часа через два мы управились со всеми делами. Никита остался довольный моей работой. Я увидел в углу сваленные в кучу велосипеды и несколько мопедов.

– Это что за свалка? – спросил я.

– Кузи нет, чтобы починить, без нее никто не сделает.

– Кто такая Кузя?

– Скоро сам увидишь, – Никитон приятно усмехнулся. – Она у нас единственная и неповторимая, даже Щука с ней не связывается.

– Грозная такая, что ли?

Никитон на секунду задумался.

– Она, конечно, без башни, но с сердцем в душе.

Меня удивила такая странная характеристика, тем более данная пацаном, близким другом Щуки.

– Комар мог бы починить велики, он любит в технике ковыряться.

– Без Кузи не дам, но ей скажу.

– Однако, – выдавил я из себя.

– Что, однако, – ухмыльнулся Никитон. – Удивлен, что Клюшка не такая страшная, как кажется на первый взгляд. Будь Чеком и Клюшка тебя примет.

– Быть кем? – не понял я.

– Человеком, – глухо ответил Никита.

Возвращались мы в корпус молча, было уже темно. На следующий день я попросил Железную Марго выделить мне в объект свинарник. Она была крайне удивлена моим выбором, но не отговаривала, утвердила его.

Осенью, когда с остальных деревьев, росших перед фасадом и сбоку от Клюшки, уже облетала вся листва, на обоих дубах еще держались кроваво-красные листья, крепко державшиеся за ветки. Это были мощные деревья, глубоко пустившие корни в плодородную, всегда влажную почву; на одном из них был большой сук, опускавшийся почти до земли. Обитатели могли влезать на него и перебираться по другому суку на соседнее дерево. В пасмурные дни они напоминали засохшую кровь, но когда на небе проглядывало солнце, деревья так и пылали на фоне далеких холмов. Когда дул ветер, листья крепко держались за ветки, шепча и переговариваясь. Казалось, сами деревья ведут между собой разговор.

Шелест сухих, опадающих листьев, которые ветер кружил, гнал и сбивал в кучу, казался мучительным предсмертным вздохом, наполнял Клюшку глубокой и безысходной тоской. В октябре намокшие листья тяжело падали на землю, дождь немилосердно прибивал их к ней. Они, желтые, красные, золотистые медленно исчезали в своем прощальном танце. Им уже было не дано вспыхнуть последним золотым блеском в небе.

В октябре директор решил спилить старые дубы. Он нанял рабочих из ЖКХ, те приехали с бензопилами. День был холодный, но солнечный, и деревья напоминали большие костры на фоне далеких серых полей и холмов. На их защиту высыпала, как горох, вся Клюшка.

– Я не дам вам спилить деревья! – порывисто воскликнула Железная Марго. – Это недопустимо, – кричала она. – Вы их уберете, через мой труп, – как скала, стояла старший воспитатель.

– У меня есть предписание пожарников, – нервно доказывал Папа. В нем была какая-то слепая, даже глупая решимость. – Деревья закрывают окна, воспитанники по ним постоянно лазят, подвергают свою жизнь опасности.

– Нет! – крикнула Марго. – Этим дубам больше сто лет. Не вы их сажали, не вам их спиливать. Я вам это не позволю сделать, – у Марго был странно неподвижный взгляд. – Я отдала Клюшке двадцать лет, вы пришлый человек, хоть и директор, не понимаете, что для нас эти деревья.

Папа понял, Марго не переступишь.

– Хорошо, – недовольно произнес он. – Ваша пока взяла, – и он отступил, дал команду рабочим уйти.

Мы как дураки радостно заголосили. Впервые мы чувствовали себя сопричастными к великому делу, сохранения гордости Клюшки. Мы с Марго отстояли дубы, радости было полные трусы.

Был ясный, словно промытый долгими дождями, октябрьский субботний день. Небо было голубым, как талый лед. Большой Лелик предложил организовать маленький пикник: посидеть, подышать свежим воздухом, развести костер, сварить чаю, испечь картошку. Желающих сходить на природу набралось человек десять, самое странное, что с нами пошел Никита Смирнов со Стюардессой. Большой Лелик отпросил всех нас у Марго до ужина. Решено было идти к озеру Танцующих Хариусов. Мы с Комаром там не были, но по рассказам Зажигалки, место офигенно красивое. Через час мы уже были у цели. Осталось пройти бурлящий Логовиш, небольшую речку, через которую было перекинуто длинное, толстое бревно. Первым прошел Серый, за ним героически пошел Большой Лелик. Он несколько раз останавливался и балансировал руками для равновесия. Все с напряжением наблюдали за воспитателем. Он не подвел, благополучно добрался до другого берега и весело стал нам махать рукой. Комар пошел после Лелика, за ним другие. Не прошедших через реку осталось четверо: я, Зажигалка и Никитон со Стюардессой. Первым пошел Зажигалка, когда он уже прошел половину пути двинулся Смирнов. Стюардессу он взял на руки, прижав к груди.

– Я боюсь, – неожиданно признался Никитон. – Я не умею плавать.

Шаги его были мелкими и неуверенными. Каждое его движение подчеркивало, живущий в нем страх. Никитону осталось сделать каких-то десять-двенадцать шагов, как он неожиданно сорвался и вместе со Стюардессой упал в реку, быстрое течение сразу их подхватило и понесло.

Все на берегу нервно загалдели, как сороки. Первым бросился спасать Смирнова Зажигалка. Я, как был в болоньевой куртке, прыгнул с бревна в воду и провалился в невероятный, немыслимый холод. На бесконечно долгое мгновение у меня перехватило дыхание и, как мне показалось, остановилось сердце. Мои легкие превратились в два стиснутых кулака. Сознание на некоторое время выскользнуло из тела, душа убежала в пятки. В тело впились тысячи иголок, кровь бешено пульсировала. Холод был убийственный. Вода обжигала, как огонь, кажется, даже мозги замерзли напрочь.

Зажигалку течение прибило к меляку, он встал на ноги и, что-то кричал вдогонку Никитону, чья голова периодически скрывалась под водой, но потом он выныривал, бешено колотя вокруг себя руками. Стюардессу также закинуло на меляк, она бегала, как окаянная по пятачку и надрывно гавкала, но в воду боялась прыгать. Комар побежал по берегу, вычислил глазом, в каком месте можно перехватить Никитона, и прыгнул в воду. Течение его также быстро понесло. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы не смекалка Комара, ему действительно удалось перехватить Никитона и схватиться за корягу, которая торчала, как дерево из бурного потока реки. Через мгновение и я к ним доплыл. Дальше уже было дело техники, благо на тренировках в бассейне меня до автоматизма научили спасению утопающих. Артур, тренер, считал, что нам это надо обязательно знать, он оказался прав. Мы вдвоем с Комаром вытащили на берег Никитоса. Я, часто-часто дыша, выпрямился, сердце мое было готово выпрыгнуть из грудной клетке. От холода зуб на зуб не попадал. Рядом стоял на полусогнутых ногах Валерка, с прилипшими к лицу волосами. Никитон лежа на траве, вертел головой, не веря, что не утонул. Зажигалка вместе со Стюардессой выбрались на берег чуть ниже нас.

– Ты цел, все нормально? – нервно спросил меня Валерка. – Ты мог погибнуть, – губы Комара от холода посинели. – Ты понимаешь, что бы со мной тогда было? Я бы умер без тебя, – без стеснения признался он, продолжая дрожать всем телом.

– Я цел, – клацая зубами, успокаивал я друга, – только колет под боком. – Я поднял глаза и посмотрел на Валерку. Вид у него был неважнецкий. – Ты как?

Комар подошел и, не стесняясь никого, при всех, обнял меня. Он постарался вложить в свое объятие все, о чем никогда мне не говорил, и, возможно, я его понял, потому что мне было хорошо как никогда оттого, что у меня такой заботливый и преданный друг.

– Аристарх, я всегда буду рядом с тобой, – шептал взволнованно Комар в ухо, вцепившись пальцами в руку с такой силой, что я поморщился от боли. – Со мной ничего не может произойти, – и столько в Валеркином голосе было уверенности, что я ему поверил.

Подбежали пацаны, окружили нас, хлопали по плечам, говорили слова. Большой Лелик сгреб нас в кучу и, прижав к себе, как заезженная пластинка бесконечно повторял: «Живы, живы, живы…». Зажигалка развел костер, мы стали греться, обсыхать. Только, когда по нашим внутренностям растекся горячий чай, заботливо приготовленный Леликом, тело стало успокаиваться от судорог.

– Ты классно плаваешь, – похвалил я Зажигалку. – Не страшно было?

– Два раза умереть нельзя, – с иронией ответил он.

– Как это? – спросило несколько голосов подряд.

– Просто, – смущенно покраснев от всеобщего внимания, произнес Зажигалка. – Когда я родился, врачи моей матери сказали, что я родился мертвым. Наверное, я был совсем чахлым, вот они и посчитали, что откину копыта, ну и чтобы не расстраивать маманю, сказали ей, что я умер.

– И что потом? – с живостью поинтересовался Комар.

– Ничего особенного. Мать приехала домой, собрала всю родню, устроила мне поминки. Через пару дней ей позвонили из больницы и, накричав, сказали, чтобы она меня забрала, мол, я выжил.

– Это, что, правда? – не поверил Комар.

– Конечно, – спокойным голосом ответил Зажигалка. – Зачем мне обманывать.

– Ну и история у тебя, – озадаченно произнес я.

– Плохая у меня история. У мамки моей после того случая крыша поехала, сначала чуть-чуть, а потом все больше и больше. Батя ушел от нас, сказал, что психи ему не нужны, это мать совсем добило, крыша у нее окончательно съехала. Так я попал на Клюшку, – горестно заключил Зажигалка.

Все потрясенно молчали.

– В прошлом году ко мне приезжал папаня, – с гордостью произнес Зажигалка и его глаза радостно заблестели. – Пообещал скоро забрать домой, вот я его и жду! – рот Зажигалки раскрылся от ушей и до ушей, столько в нем было счастья.

– Ты, его простил после того, когда он вас бросил? – спросил Комар.

– Да! Он понял, что без меня не может жить, – как ни в чем не бывало ответил Зажигалка.

– Ну, ты даешь?! – озадаченно воскликнул Валерка. – Я бы ни за что не простил!

– Комар, мне просто хочется иметь отца, – и все мы, сидящие вокруг Зажигалки, позавидовали ему черной завистью. – Не хочу всю жизнь быть госовским.

Вернулись мы с опозданием, Марго для видимости строго нас отчитала. Перед самым отбоем к нам в спальню зашел Никитон.

– Пацаны, – обратился он. – Я Логовиш никогда не забуду!

– Ты это еще Зажигалке скажи, – посетовал Комар.

– Сказал.

Никитон ушел. Мы с Комаром поняли, что в его лице обрели если не друга, то верного союзника.

В ночной тишине Клюшки было нечто обескураживающее трогательное. Казалось, спят не только дети, но и само здание, уставшее за сутки от энергии своих обитателей, реками выплескивавшееся, заполнявшее собой не только детский дом, но и все пространство вокруг него.

Мы любили с Валеркой вместо утренней зарядки спрятаться в клюшкинском лесу. Тонкие сучья издавали писк под нашими ногами. Слева от тропинки мы увидела пацана, обнявшего дерево. Вокруг было ни души.

– Чудило какой-то, – заключил Комар.

Мы молча подошли поближе к незнакомому пацану.

– Ты, чо делаешь? – развязно спросил Валерка.

– Не кричи, – по голосу мы врубились – перед нами девчонка. – Мешаешь слушать, как дышит дерево, – блаженно ответил она.

– Чокнутая? – присев на корточки, произнес Комар голосом, каким говорят, навещая в больнице смертельно больного человека.

Сам такой, – возмутилась девчонка, открывая глаза. – Я тебя трогала, звала сюда, че приперся, катись пока зубы целы, – Кузя окрысилась не на шутку.

Какая грозная? – опешивши, ответил Комар.

Интуитивно я понял, кто перед нами.

– Ты, Кузя?! – спросил я миролюбиво. Именно такой мне ее описал Никитон.

– Ну и что из этого? – недоброжелательно ответила Кузя.

– Это мой друг Валерка, а меня зовут Аристарх.

– Новенькие, которые заставили Колобка закрыть изолятор и выгнали с помощью Железной Марго Дуремара. Еще вы вдвоем спасли Никитона, – более дружелюбно произнесла она.

– Там был еще Зажигалка, – уточнил я.

– Знаю, – уверенно произнесла Кузя. – Мне Никитон сказал, что твой друг разбирается в технике, – она снисходительно посмотрела на Комара. – Приходи после самоподготовки в гараж, поможешь.

– А если не приду? – встал в позу Комар, Кузя смерила его осуждающим взглядом.

– Потери не будет, – сказала она, чем окончательно озадачила Комара.

Вечером Валерка восторженно произнес:

– Кузя такая девчонка, ну просто класс…

– Правда, – язвительно заметил я. – Втюрился? Ты конченый человек.

– Я это знаю! – с лица Комара не сползала счастливая, довольная улыбка.

– Аристарх, – весело воскликнул счастливый Комар. – Тебе также надо влюбиться и ты почувствуешь, какой это кайф!

– Ну, да, – скучно произнес я. – Где-то я слышал, что любовь – это, как большая заковыристая морковь, – я притворно засмеялся.

– Ну, тебя, – возмутился Комар. – Любовь – это кайф!

– Еще один наркоша, – я насмешливо добродушно посмотрел на Комара. – Не многовато ли для одной Клюшки.

– По больше таких наркош и на Клюшке можно было бы даже жить.

– М-да, – обескуражено ответил.

Таким счастливым Комара я еще не видел.

Было странное чувство, будто над Клюшкой взошло солнце.

Железной Марго пришла в голову умопомрачительная идея устроить на Новый год грандиозный бал – вечер вальса, даже Колобок дал ей зеленый свет. Эту чудесную новость она сообщила всем нам на еженедельной субботней линейке.

– Никаких отлыниваний, – Марго взглянула на приунывших обитателей своим особым железобетонным взглядом. – Щука ехидно хмыкнул, но, увидев направленный на него неодобрительный взор Марго, самодовольную ухмылку, словно слизали. – Девочки сами себе в мастерской шьют платья, ткань мы закупим. Мальчикам будут куплены парадно-выходные костюмы, – продолжала старший воспитатель. – Пары каждый выбирает по своему желанию. Все должно пройти на высоком уровне, будет телевидение, – Марго окинула обитателей выразительным взглядом. – Предупреждаю, участвуют все воспитанники детского дома с седьмого класса и выше. Я понятно выразилась, – произнесла Марго строго, в ответ звучало гробовое молчание. – Репетиции начинаем сразу после осенних каникул. Я буду крайне недовольна, если кто-нибудь из вас попытается испортить этот праздник, мало тому вундеркинду не покажется. Вы меня знаете, – Марго умела быть убедительной.

У меня внутри все екнуло и оборвалось. На мгновение я представил себя всего такого уматного в новом костюме, белой рубашке, даже с бабочкой под горлом, расфуфыренную, к примеру, Сазонову, и ехидные улыбки вокруг, как только я сделаю первый хромой шаг. Такого позора мое самолюбие не смогло бы перенести. Я дождался звонка с линейки, и поперся в кабинет Железной Марго.

– Маргарита Николаевна, – отважно начал я. – Я не буду участвовать в вечере.

– Почему, – сухо и недовольно поинтересовалась Марго. – Ты же занимался танцами, насколько я знаю?! – она подозрительно уставилась на меня.

Большой Лелик сказал бы, что так даже не смотрят на врагов советской власти. Я смутился и сбивчиво принялся объяснять.

– Я не могу танцевать, – жутко покраснев, выдавил я из себя, опустив голову. – Не хочу быть посмешищем на всю Клюшку.

– Маресьев, когда хотел летать, танцевал перед медицинской комиссией на протезах, – едко произнесла Марго. – Так что Сафронов это не причина, чтобы я тебя освободила от вечера, – категорически заявила она, не глядя на меня. – Не надо разводить комплексы, ты меня понял? – не допускающим возражения тоном добавила Марго.

Я понял, что-либо доказывать дальше бесполезно. Комар с сарказмом поинтересовался:

– Отпустила?!

– Разбежалась, – огрызнулся недовольно я.

– Ну, что ж, – сыронизировал Комар. – Значит, будем танцевать!

– Утешил, – распсиховался не на шутку я.

– Не бери близко к сердцу, – продолжал в том же тоне Комар. – Если вдруг не найдешь себе партнершу, всегда готов выручить друга, – и он чуть не подавился от смеха.

– Не дождешься, – закричал я, прекрасно понимая, что Комар просто прикалывается надо мной. – Мне хватает по уши нашего танца в Пентагоне.

– Разве мы плохо тогда станцевали?!

– Замечательно, – фыркнул я, – только повторяться больше не катит никак.

– Тогда у тебя только один выход – танцевать с Ивановой.

Я пытался изобразить улыбку, но было больше похоже на зубную боль. Легко сказать – танцуй с Ивановой. Я очень даже не против, но как ей об этом сказать? Это не с Марго побазарить. Ленка Иванова – это совсем другое…

– Аристарх, – чуть помедлив, произнес Комар. – Поговори с Кузей, чтобы она согласилась со мной танцевать.

Я чуть не поперхнулся от такой просьбы.

– Я серьезно! – не отставал Валерка.

– Комар у тебя мозги совсем съехали набекрень, – я красноречиво показал Комару известный жест. – Во-первых, Кузя ни за что не напялит на себя платье, кроме своих джинсов она ничего не признает. Во-вторых, она ни за что согласится танцевать.

– Но Марго сказала, что все должны…, – не уступал Комар.

– Да плюнет Кузя на Марго с высокой башни и смоется куда-нибудь на время, Кузю, что ли не знаешь.

Комар понуро топтался на месте.

– Может быть, ты все-таки попробуешь? – Валерка с надеждой посмотрел на меня.

Я посмотрел на друга, как на безнадежного больного.

– Поговори с ней, ты умеешь, она тебя послушает, – упрашивал Комар. – Ты друг мне или сосиска?! – распсиховался Валерка.

– Валерка – ты дурак!

– Спасибо, знаю, это мое нормальное состояние.

– Ну, тебя с твоими приколами, – распсиховался я. – Сам уговаривай. Кузя твоя подруга, не моя.

Комар некоторое время молчал, потом выдал ответ, потрясший меня до самых пяток.

– Я стесняюсь! – он умоляюще посмотрел на меня.

– Попробую! – я мрачно посмотрел на влюбленного Ромео, сокрушенно вздохнув.

На следующий день после обеда я зашел в детдомовский гараж, где Кузя, вся чумазая, вместе с дядей Колей, перебирала мотор старого КАВЗика. Мне пришлось полтора часа помогать им. Быть «возьми-подай», потому что по-другому вытянуть Кузю из гаража было невозможно. Только после того, как дядя Коля сказал святое слово «по домам», я облегченно вздохнул. Вся моя одежда пропиталась солярой и маслом. Когда я сказал Кузе, зачем пришел, она смотрела на меня, как на пришибленного.

– Аристарх, совсем с головой не дружишь?

– Я с ней очень дружу, вы сами между собой разберитесь, а меня нечего втягивать в ваши разборки, – психанул я.

– Передай Комару, что я не собираюсь с ним танцевать какие-то вальсы, – ощетинившись, ответила Калугина. – Надо ему, пусть с тобой танцует, – язвительно бросила она.

Моя миссия провалилась. Я обо всем честно доложил Валерке, меня удивила его героическая стойкость. Он словно был готов к такому ответу.

– Время еще есть, – сказал он тихо. – Она будет со мной танцевать, – Комар говорил так, словно речь шла о взятии неприступной крепости.

– Да, – я старался поддержать друга. – Кузя такая непредсказуемая, – у Валерки был при этом такой огорченный вид, будто его лишили последней радости в жизни.

Началась напряженная подготовка к празднику. Каждая пара должна была разучить три танца: вальс, мазурку и полонез. Девчонки на трудах сами себе шили бальные платья. Парни во главе с Железной Марго несколько раз ездили в город, подбирали себе костюмы, рубашки, ботинки. Хореографом была Айседора, моей радости не было границ. Марго легко ее уговорила и та взяла отпуск, и переехала на время жить из города к нам на Клюшку вместе с Николаем Ивановичем. Репетиции проводились раздельно: пацаны еще не выбрали себе девчонок и поэтому репетировали друг с другом, вот тут по полной веселился Валерка. Он постоянно подтрунивал над напарником, себе он выбрал безропотного Чапу: «Нежнее… Крепче… Осторожней, не с бревном танцуешь…ну и чего ты стоишь передо мной такой красивый». Хохот в спортзале не утихал. Детдом погрузился в бесконечные репетиции, подготовка к празднику шла полным ходом. Железная Марго оказалась, как всегда права: дурдома тогда нет, когда все заняты одним общим делом, которое всех объединяет. На репетиции ходил даже Щука.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю