Текст книги "Зона вечной мерзлоты"

Автор книги: Анатолий Костишин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

ЧАСТЬ II. КЛЮШКА

Мы выехали на знаменитую Клюшку в понедельник. Взглянув через зарешеченное окно обезьянника на свободу, увидели покрытое тучами небо, не предвещающее ничего замечательного, кроме того, что через часок-другой мы с Комаром покинем гостеприимный обезьянник в кавычках, чтобы к вечеру оказаться в другом не менее примечательном казенном доме. На сборы нам дали полчаса, мы были готовы через десять минут. Нам собраться, что нищему подпоясаться. Провожал нас лично Гуффи. Настроение у него было отличное. С самого утра, как только он принял дежурство, не особо разбираясь, отправил троих пацанов на наряды вне очереди. Одинцову влепил приличную затрещину по шее, за то, что тот плохо якобы убрался в воспитательской, под конец утренней разборки Гуффи самым тщательным образом перерыл наши тумбочки и вещи. Не обнаружив ничего запретного, кроме мыла, зубной щетки и пасты, Гуффи озадаченно уставился на нас с Комаром. Радостное настроение мгновенно улетучилось – как не бывало. В душе зародились дурные предчувствия. Я бросил украдкой взгляд на Валерку.

– Выверни карманы, – неожиданно приказал мне Гуффи, обнажив желтые неровные зубы. Меня точно оглушило ударом в ухо, в придачу, екнуло сердце, и беспокойно заныло внизу живота – не к добру, сигнализировал организм. Я не шевельнулся. – Сафронов, – повысил голос Гуффи, его маленькие свинячие глазки буравили карманы моих брюк. – Выворачивай карманы! – Налитые злобой глаза превратились в щелки.

У меня возникло ощущение, что мой желудок проткнули, чем-то каленным, так дико он заболел.

– Сафронов, не вводи меня во искушение, – Гуффи предостерегающе взглянул на меня.

– Ты же не хочешь, чтобы я лично тебя обыскал? – и лицо мента гадко улыбнулось.

Вот этого я меньше всего хотел, как говорится, упаси боже меня от этого. Я повиновался. Достал из правого кармана заныканную пачку «Космоса».

– Ну, что ты теперь скажешь, товарищ Сафронов на это? – физиономия Гуффи довольно расплылась, как блин по сковородке, самодовольно крутя в руках конфискованную пачку сигарет.

От инквизиции спас дежурный по обезьяннику, позвавший Гуффи к начальнику, после чего, того, как ветром сдуло. Помчался на третий этаж на всех парах, как на пожар, но успел отдать приказание напоследок:

– Полы отдрай, чтобы блестели как у кота яйца, понял.

Я молча кивнул головой.

– Мне порой, кажется, что ты бесхарактерный, какой-то? – хмуро произнес Комар.

Слова друга задели меня за живое.

– Ошибаешься! – обиженно воскликнул я. – В отличие от многих он у меня просто есть.

– Тогда зачем прогибаешься перед Гуффи?

– Таких как Гуффи пруд пруди, мне приключений уже достаточно, – раздраженно ответил я. – Мне хочется покоя, понимаешь, – и я посмотрел на Валерку в поисках понимания.

– Ты надеешься найти на Клюшке покой?! – с насмешкой спросил он. – Разлепи глаза, – возбужденно выкрикнул Комар. – Все только начинается. Обезьянник покажется нам теплицей, вот увидишь. – Валерка нервно откинул голову назад.

– Чо кричишь, как потерпевший, – утихомиривал я друга. – Я и без тебя знаю, что Клюшка не сахаром обсыпана.

Мы некоторое время молчали. Нам было страшно, но никто из нас не хотел в этом открыто сознаться. Мы как малые дети хорохорились друг перед дружкой всячески скрывая наши внутренние страхи.

– Тебе не страшно? – поинтересовался я у Валерки.

Он внимательно посмотрел на меня – было видно, что Комар напряженно размышляет: он покусывал губу, на лбу залегла морщина.

– Все что не убьет, сделает меня сильнее, – иронично ответил он, при этом всячески силился улыбнуться, но у него это получалось плохо.

– Комар, – взмолился я, – давай без тоски и без того на душе кошки скребут.

Мы тупо смотрели в зарешеченное окно, ожидая машины, на улице тем временем пошел мелкий и колючий дождь. Наконец, пришла долгожданная машина. Мы попрощались с пацанами, уселись в УАЗике на заднем сидении, впереди нас гордо восседал Гиббон. Летеха-мент сел за руль, и мы двинулись в сторону неведомой нам Клюшки. Добирались мы по ухабистым дорогам больше пяти часов, а может даже больше, и приехали к конечному пункту назначения только глубоко после обеда.

Целый день была мерзопакостная погода, но как только мы въехали на территорию Клюшки, ветер притих, и даже несмело выглянуло солнце.

Как только мы въехали во двор Клюшки, все обитатели и воспитатели пристально уставились на милицейский УАЗик. Летеха-мент приказал нам никуда не двигаться без его команды, сам же с Гиббоном направился к парадному крыльцу трехэтажного здания. Мы не спеша, выползли из УАЗика и принялись рассматривать, открывшиеся нам ландшафты.

Во дворе Клюшки царила беспорядочная суета: старшаки скучковано дымили возле гаража, малышня безудержно бегала по двору с визгом, воспитатели мирно стояли друг возле друга, неторопливо разговаривая между собой.

Еще в обезьяннике Пинцет нам с Комаром популярно объяснил ху из ху на Клюшке и, почему детдом так странно назвали. Одно дело услышать, другое увидеть все своими глазами. Детдом располагался в длинном вытянутом трехэтажном здании, с высоты птичьего полета напоминавший растянутую букву «Г». Какой-то остряк из бывших обитателей и назвал тогда еще новый спальный корпус Клюшкой. Надо сказать, попал он точно в яблочко, лучшего названия для детдома и придумать было невозможно. Назвал же кто-то школу, в которой прошли наши с Комаром «лучшие» годы Пентагоном. Я долго не мог сообразить, почему школу так странно назвали, да и слово было мне не знакомо. Просветил Кузнечик: так в Америке называлось здание министерства обороны. Я так и не догнал, при чем тут наш Пентагон. С годами до меня дошло: в школе постоянно, что-то достраивали, в ней было столько всяких переходов, коридоров, что легко было заблудиться, одним словом сплошной лабиринт – Пентагон. Но это я немного отклонился в подробности.

Воротами на Клюшку служили два старых кряжистых дуба, вплотную стоявших друг возле друга, как обнявшиеся братья. Они были гордостью Клюшки.

Недалеко от нашей машины находилась мусорка: два контейнера были переполнены и вокруг них валялись пустые консервные банки, бутылки, пустые коробки и росло одинокое голое дерево.

Мимо нас быстрыми шагами прошла узкобедрая девица с грубоватыми чертами лица. Короткие волосы, грязные и сеченые, были растрепаны. Мужская замшевая куртка с чужого плеча болталась на ней как на вешалке. Глядя на эту лахудру, Комар выдавил из себя только неопределенное: «Однако!»

Стоявшие у крыльца парни вежливо поздоровались с ментом и Гиббоном, он даже им что-то невразумительно рявкнул, и его басистый голос, эхом раскатился по всей территории Клюшки.

– Настоящий Гиббон, – прокомментировал Комар.

Клюшкинские пацаны с любопытством смотрели в нашу сторону. Мой лоб прорезала тревожная морщинка. Валерка чувствовал мою напряженность.

– Ощущаешь доброжелательную, приветливую обстановку, – сыронизировал он, разглядывая копошившееся во дворе многочисленное население Клюшки.

– Отчаянно, – мрачно поддакнул я в унисон Комару. – Для полного счастья не хватает транспарантов и духового оркестра.

– Да, это было бы хорошее начало для нашего приезда в эту дыру.

Я озабоченно и неодобрительно посмотрел на Валерку.

– Комар нас зашибут, и не заметим, как это произошло. Смотри уже идет толпа, – я взглядом показал на идущую к нам кучку старшаков, которая до этого стояла возле гаража и мирно курила.

– Ладно тебе, – Валерка сдержанно улыбнулся. – Двум смертям не бывать, одной не миновать. Покажем им класс!

Я промолчал, слова друга не придали мне оптимизма. Кучка старшаков, человек шесть-семь, медленной и небрежной походкой подошли к УАЗику. Я инстинктивно приготовился к встрече, но тут Комар отчебучил такое, хоть стой, хоть падай. Он радостно обратился к пацанам, подняв правую руку, как великий вождь апачи.

– Хай, братья по разуму!

Толпа оторопело замерла от неожиданности. Первым пришел в себя рослого вида пацан, это и был Щука, Командор Клюшки.

– Это еще, что за баклан? – все, кто стоял вокруг, глумливо загоготали.

– Баклан – это птица, – не меняя интонации, парировал Комар. – Меня зовут Валерий, это мой друг…

– Мне по-барабану, как тебя зовут, – ответил Щука, скривив губы, совсем как у Буйка.

– Но мне-то не по барабану, – легким и непринужденным тоном ответил Валерка.

Все с интересом уставились на нас.

– Никитон, что там прочирикал этот бритый череп, – спросил Щука у тощего невыразительного пацана в очочках, который находился по правую руку от него.

– Мой друг не чирикал, он разговаривал, – вставил свои пять копеек я, вместо Валерки.

– Однако, новенькие пижонистые, – с восторгом воскликнул пацан по имени Никита.

Тогда я еще не знал, что Никитон являлся близким и доверенным другом Щуки. Он пристально посмотрел на нас и ухмыльнулся.

– Посмотрим, что они зачирикают у нас ночью! – челюстные мышцы Щуки заходили вверх-вниз, как будто он что-то жевал.

Всем своим видом он демонстрировал нам, какая он не подъемная крутизна клюшкинского масштаба, что ему ничего не стоит опустить нас ниже плинтуса. Все вокруг снова громко заржали, кроме Никиты. У него единственного было сосредоточенное, задумчивое лицо, оно мне даже показалось раздраженным от дурацкого смеха толпы. Я заметил, как он холодным оценивающим взглядом посмотрел на Комара.

– Это еще бабушка надвое сказала, – и хотя голос у меня от волнения был хриплый и неуверенный, но он остановил глумливый гогот щукинской толпы.

– Этот кривой не только на ноги, но и на голову, нам угрожает, – заводился, как машина, Щука. Ехидная улыбка с его коноплиной физиономии испарилась, глаза не по-хорошему сузились, и он угрожающе взглянул на нас. – Глаз на жопу натяну, – заревел Щука, и его лицо пошло багровыми пятнами, – и заставлю дышать!

Никита слегка ухмыльнулся. Непонятно было: поддерживает он Щуку или нет. Он вообще держался как-то обособленно от всей толпы, но при этом был ее частью.

– Не смеши мои конечности, – громогласно расхохотался Комар, чем ввел в полный аут Щуку и его компанию. – Заставит он меня дышать, – не унимался Валерка. – Сам не задохнись от выхлопных газов. Без тебя пуганные, – резко и гневно произнес Комар.

Наша светская беседа была прервана появлением мента. Рядом с ним, как полная противоположность, нарисовалась угрюмая квадратная фигура Гиббона.

– Ну, что орлы, – мент счастливо посмотрел на нас с Комаром. – Уверен, вам здесь понравится.

Щука на шаг отошел, давая дорогу менту, посмотрев на нас, не громко прошипел:

– Встретимся, придурки!

Я сделал вид, что его слова не меня касаются.

Как обычно, сначала нас с Комаром в сопровождении дежурного воспитателя привели в медкабинет. Я успел прочитать на стенке нацарапанное чьей-то торопливой рукой погоняло немолодой медички – Спирохета. Кличка меня удивила. Я не знал, что обозначает Спирохета, позже пацаны просветили. Назвали так медичку потому, что она любила всякий раз, осматривая воспитанника, грустно вздыхать и сочувствующим тоном восклицать:

– Господи, типичная бледная спирохета!

У обитателей глаза округлялись по пять копеек.

– Что такое спирохета? – с испугом спрашивали они.

– Это неизлечимо и на всю жизнь, – обреченным голосом отвечала медичка.

Старшаки срочно навели справки у Медузы, учительницы биологии, та с ужасом взглянула на них, но честно ответила:

– Спирохета Паллада – возбудитель сифилиса.

С тех пор медичку на Клюшке стали называть Спирохетой. Она проверила нас с Комаром на вшивость.

– Головы чистые, – с умным видом сообщила Спирохета, и приказала нам раздеться. Мы нехотя выполнили ее команду. Увидев, меня в трусняках она восторженно воскликнула:

– Какой восхитительный скелет, вас в детприемнике, не кормили?

– Кормили, – с готовностью ответил учтиво Валерка, – но с диетическим уклоном.

Лицо Спирохеты выразило полное недоумение, но после вдруг просветлело.

– Случай клинический, – прокомментировала она, и принялась осматривать Комара.

Она долго его слушала, щупала, измеряла давление, смотрела в горло, и в конечном итоге выдавила окончательный диагноз:

– Мальчик полностью здоров, – и счастливо улыбнувшись, добавила: – Правда, ножки совершенно кривые.

Мы посмотрели на Спирохету, как на женщину с приветом.

– Интересно здесь все такие или она одна такая? – тихо поинтересовался у меня Валерка.

Я пожал плечами:

– Боюсь она здесь не одна такая.

– Я тоже так думаю, – глубокомысленно согласился Комар. – Она со странностями, но не опасна.

По большому счету Валерка оказался прав – Спирохета была по своему характеру безобидной и неопасной.

После знакомства со Спирохетой дежурный воспитатель повел нас по бесконечным коридорам и в конечном итоге мы остановились перед белой дверью с табличкой: «Старший воспитатель – Белоусова Маргарита Николаевна».

– Железная Марго, – не громко хмыкнул со знающим видом Комар.

Нам сказали ждать, за дверьми шло какое-то совещание. Мимо проходили мелкие обитатели и с интересом рассматривая нас, это особенно злило Валерку.

– Чо, вылупился, – сорвался он на пацане, который слишком долго нас изучал.

Пацан убежал, но пришел через некоторое время с другим, постарше, по их внешнему сходству я сообразил, что пацан притащил старшего брата. Тот сразу полез в бутылку.

– Бурый?! – крикнул он, и все же из чувства осторожности держался он от нас на расстоянии вытянутой руки.

– Конституцией не запрещено, – такого нахального лица я у Комара с роду никогда не видел. – Плыви отсюда, пока не на костылял, – невозмутимо продолжал Валерка.

– Посмотрим, что ты закукарекаешь ночью у Щуки, – произнес старший брат, и его лицо разлилось в ехидной ухмылке.

– В гробу в белых тапочках видал я твою Щуку!

– Посмотрим, какие ты сам сегодня тапочки наденешь, – и пацан ушел, уводя с собой младшего брата.

Тут отворилась дверь, педагогический народ счастливо повалил из кабинета, и к нам в коридор вышла невысокого роста, приятной внешности женщина лет сорока-сорока пяти, Она посмотрела на нас и все сразу поняла.

– Пополнение, – произнесла она задумчиво. – Заходите, – она показала на дверь кабинета, – и сразу знакомьтесь с воспитателем.

Мы с Комаром соскочили с подоконника и собрались вместе войти, как она остановила нас рукой.

– Нет, нет, по одному, – она пристально посмотрела на меня, и сама сделала выбор. – Заходи первым ты, – и указала на меня. – Твой друг подождет с дежурным воспитателем.

Я несмело зашел в кабинет. Он как бы был продолжением коридора, такой же узкий и продолговатый. Из мебели – письменный стол, два книжных шкафа забитых плотно папками, шкаф для одежды, большой железный сейф и стулья в ряд, штук десять. Вот и весь кабинет.

И здесь первый раз я увидел Большого Лелика и натурально очумел. Внешняя фактура воспитателя поражала своими формами. Он был невысокого роста, и, казалось, состоял из одного шарообразного живота, над которым возвышалась маленькая голова, обрамленная седеющими волосами. Громадный живот, напоминавший глобус, затянутый в черную футболку и застегнутый на пуговицы пиджака занимал половину пространства узкого кабинета. В Лелике минимум было 150-170 кг. Он важно, как олимпийский Зевс восседал на двух стульях. Повидавший жизнь потертый пиджак настолько плотно был натянут на большое тело Лелика, как шкура на барабан, что проглядывались белые швы по бокам, а пуговицы казалось, готовы были оторваться с мясом.

Лелик с интересом повернулся ко мне и с минуту пристально, как под микроскопом изучал меня. Его голова, похожая на маленький кочан капусты, была словно насажена на зобную шею, тройной подбородок складывался в подобие жабо, а дальше шло грушевидное туловище.

Зазвонил телефон, Железная Марго взяла его и с минуту внимательно слушала трубку.

– Леолид Михайлович, я на минуту вас оставлю, – Марго выходила из-за стола. – У вас как раз будет время познакомиться с воспитанником, – она глазами указала на меня. – Он ваш, – и Марго оставила нас одних в кабинете.

Я нерешительно стоял, не зная, что мне делать, Лелик шевельнулся, под ним тяжело заскрипели стулья.

– Ну-те и как величают отрока, – с какой-то веселостью спросил он меня.

– Аристарх!

Некоторое время стояла тишина, мы словно принюхивались друг к другу. Первым тишину нарушил Большой Лелик.

– И так Аристарх, как доехал мой мальчик?!

– Какой я вам мальчик, – возмутился не на шутку я.

– Это у меня такая паразитная привычка обращаться к ученикам, – оправдывался Большой Лелик.

– Не надо ко мне так обращаться, – огрызнулся я.

– Хорошо, – Большой Лелик слегка улыбнулся. – Можно я буду вас называть отроком?!

– Мы с вами не в восемнадцатом веке, – отрезал я.

– Отрок соображает в истории, – лицо Большого Лелика изобразило искреннее удивление. – Весьма похвально, – его трехэтажное жабо всколыхнулось. – С умными обитателями на Клюшке жуткий напряг, ну тогда май либен…

– Это еще что такое?

– В переводе – мой дорогой.

– Я вам не дорогой, – взорвался не на шутку я.

– Да, – сокрушенно покачал головой Большой Лелик. – У Аристарха с чувством юмора определенные трудности. Я не обижаюсь, что меня все на Клюшке называют Большим Леликом, напротив, мне даже лестно, что именно так называют: не толстяком или еще каким непотребным словом, а именно Большим Леликом.

– А почему Леликом? – поинтересовался я.

– Мои родители, как и твои, наверное, решили меня как-то выделить среди других детей и дали мне поистине уникально-редкостное имя – Леолид, – большой живот Лелика все время весело подпрыгивал, когда он смеялся.

– Я никогда такого не слышал.

– Признаюсь тебе мой юный друг, что и я больше не встречал в своей жизни Леолидов, – Большой Лелик добродушно улыбнулся и тем самым окончательно снял мое напряжение. – Ну, так вот подсократив его до ласково-уменьшительного, получилось Лелик, и меня так уже зовут все мои тридцать два года. И так мой юный друг, – со значением произнес Большой Лелик. – Можно сказать, что мы познакомились. Я твой воспитатель, зовут меня Леолид Михайлович. За глаза разрешаю называть, как все – Большим Леликом, но перед глазами я Леолид Михайлович, я понятно объясняюсь, – спросил он.

– Вполне доступно, – кивнул я в знак согласия.

– Вот и славненько, – вздохнул он. – Кстати заранее предупреждаю, кроме всего я буду вести еще историю и общество в придачу.

– Это все или еще что-то?

– Вроде бы ничего больше не пропустил.

– А мой друг?

– К сожалению, он будет у Тимофея Гавриловича, – Большой Лелик развел руками.

– У Гиббона, – вырвалось у меня.

– Ты уже знаком местным диалектом? – добродушно усмехнулся в усы Большой Лелик.

Я понуро опустил голову – Можно нас вместе в одну группу. Мы братья, – врал я без зазрения совести, – нас нельзя разлучать.

– Братья, – хмыкнул Большой Лелик. – Здесь все чьи-то братья, – философски произнес он.

– Мы должны быть вместе, – настаивал я.

– К сожалению, Аристарх распределением юных отроков занимается Папа. – Большой Лелик призадумался. – Если вас уже предварительно распределили по разным группам, вряд ли директор изменит свое решение, но попытайся. Только веди себя с Папой крайне аккуратно и вежливо, он не любит строптивых.

Наша занятная была прервана приходом Марго, за ней вошел Комар.

– Интересные молодые люди к нам прибыли, – обратилась она к Большому Лелику. – О них уже говорит вся Клюшка, – она присмотрелась к нам. – Не к добру это, – заключила Марго.

– Это они так социализируются, адаптируются к нашим условиям, – вступился за нас Большой Лелик.

– Вы так думаете? – с сомнением посмотрела на нас Марго.

– Мне пацаны нравятся, – Большой Лелик почесал переносицу. – Чувствуется у них характер, скучно нам с ними не будет, – подытожил он.

– Да, – неопределенно протяжно ответила Марго, взяв в руки наши личные дела. – Богатое досье, – произнесла она задумчиво. – Сам напросился в детский дом, – она уставилась на меня. – Это что-то новенькое в моей практике. Что ж тебе-то дома не жилось?

– У меня дома нет.

– Здесь написано совсем другое: бродяжничество, побеги, беспричинные пропуски уроков, драки и как результат официальный отказ усыновителей, – Железная Марго с любопытством разглядывала меня. – Имя-то зачем сменил?

– Мне чужого не надо!

– Аристарх, – задумчиво произнесла Марго. – М-да, Аристархов у нас еще не было.

– Вам мое имя не нравится? – поинтересовался я.

– Будешь много знать, до старости не доживешь, – серьезно ответила Марго.

– Вскрытие покажет, – живо парировал я, чем вызвал у Марго приступ гомерического смеха. «Вскрытие покажет» была одной из любимых фраз Комара, и я перенял ее у друга и стал часто использовать в своем лексиконе. Марго с интересом уставилась на меня, лицо ее оживилось и стало каким-то родным и близким.

– Мы с тобой не морге, – ответила она мне.

– Это вопрос времени, – без тени смущения ответил я.

– Посмотрим, – неопределенно ответила Марго. – Вставайте, пойдем к директору. Он ждет вас.

Кабинет Папы находился на втором этаже. На дверях висела красивая желтая табличка с гравировкой: «Директор детского дома Колобов Сергей Владимирович». Пинцет проинструктировал нас перед отъездом по полной программе, и мы уже знали, что у директора на Клюшке две клички: официальная – Папа и неофициальная – Колобок. Мы зашли в кабинет, там сидела женщина, по описанию Пинцета это была Маркиза, заместитель Папы. На ее плоском лице застыло выражение вечной и неописуемой скуки. Лысина директора поблескивала, вся в капельках пота, – он сидел, важно откинувшись в кожаном кресле, за большим полированным столом. На нас смотрело одутловатое с красными пятнами лицо с гладко выбритыми щеками. Папа был в явно кусачем настроении, об этом красноречиво говорили его грозные кустистые брови.

– Сергей Владимирович, новенькие, – представила Марго.

Папа кисло посмотрел на нас, показывая всем своим видом, насколько он занятая персона, и что мы своим присутствием воруем его драгоценное время. Как будто мы с Комаром напрашивались к нему на прием. Маркиза также повернулась в нашу сторону и долго пялилась на меня. Ей видно было непривычно видеть пацана с палкой.

– Личные дела проверили, – деловито обратился Папа к Марго.

– Да, они в порядке, – коротко ответила она.

– Надеюсь, они, – Колобок взглядом указал на нас, – обо всем проинструктированы?!

Марго промолчала, это не понравилось директору. Не знаю, но я сразу почуял, что между Папой и Марго прохладно-натянутые отношения, это было заметно даже мне, четырнадцатилетнему отроку.

– Ну, распределяйте тогда их по группам, – и директор повернул голову к Маркизе, показывая Марго, что время их разговора истекло. – У вас все, – демонстративно спросил Колобок.

Марго повернулась к двери, и я понял, что если сейчас мы с Валеркой не отстоим свое право находится в одной группе, то другого случая у нас больше не будет. Я взглянул на Комара, тот состроил гримасу, говорившую: давай. Не громко кашлянув, я сиплым голосом обратился к погружающему в бумаги директору.

– Извините, – я старался быть крайне вежливым и дипломатичным. – Мы бы хотели с другом быть в одной группе.

– Мало ли чего бы вы хотели, – не отрывая головы от бумажки, высокомерным голосом процедил невоспитанный Папа. – Жить будете в разных группах, – рявкнул он, поворачивая свою плешивую голову к Маркизе.

– Но почему? – возмутился Комар. – Вам что жалко нас поместить в одну группу.

Папа повернул к нам свою лысину, озадаченно уставился на нас, не веря в то, что происходит у него в кабинете.

– Не успели приехать, – угрожающе произнес он, и лицо его побагровело, – как уже права качают.

– Что особенного такого я сказал, – Комар держался молодцом.

– Сергей Владимирович, – вмешалась Железная Марго, – может действительно парней не разлучать, если они так просят, – внешне она казалась невозмутимой, но я заметил, как ее пальцы мертво сжимали блокнот.

– Это называется, попросил, – Папа был похож на петарду, которая должна была вот– вот выстрелить. Его дыхание было учащенным, губы крепко сжатыми.

И тут непонятная муха укусила Комара, он буром попер на Папу, нас уже ничего спасти не могло.

– Чо вы разбухтелись на меня, – вспылил Валерка. – Я не ваш сын.

– Что, – взорвался Папа, его глаза выкатились из орбит. – В изолятор захотел? – гремел он на весь кабинет.

– Я не больной, – развязно парировал Комар.

– Ты хуже, – Папа уже не сдерживал свои эмоции, он был зол, как собака. – Я научу тебя уважать старших, – гневу Колобка, казалось, не будет конца. Он извергался, как вулкан, феерическая картина.

Я представил, какая жизнь нас ждет впереди, и мне, мягко говоря, стало не по себе от такой радужной перспективы.

– Не кричите на меня, – не унимался Валерка. – Я буду жаловаться в Организацию Объединенных Наций.

– Что?

У Папы челюсть окончательно отвисла, лицо Маркизы покрылось красноватой чешуей, она, выпучив глаза, снялась с ручника, неистово закричала на Комара, но для Валерки ее стенания были, как мертвому припарка. Лишь одна Марго смотрела на нас по-матерински печально. Ее взгляд журил нас за юношескую горячность.

– Как ты посмел сопляк, – ревел Папа могучим голосом, продолжая набирать децибальные голосовые обороты, – в моем детском доме, – от возмущения он даже привстал.

– Это не ваш детдом, он государственный, – выкрикнул в ответ Валерка.

Что тут началось. Простая фраза подействовала на директора, как красная тряпка на быка. Он весь напыжился, как клоп, на висках у него вздулись синие жилки, свекольного цвета желваки пошли ходуном. Казалось, его сейчас вот-вот прорвет бурным, неуправляемым словесным потоком, и так оно случилось. Папа вскочил как ужаленный со своего стула, брызгая слюной и стуча кулаком по столу, он открыл рот с тараканьими усами. Маркиза, вскинула выщипанными тонкими бровями, негодующе уставилась на нас, словно мы у нее сперли кошелек с деньгами.

– Он еще скалится в моем кабинете, – взревел Папа, чуть ли не топая от негодования ногами. – Я научу тебя уважать старших, – директорский грозный рык разрезал воздух кабинета, как хлыст. Я пытался что-то вставить, но словоизвержение Папы было неудержимо. – Екатерина Васильевна, – обратился он к Маркизе, переводя дыхание. – Срочно ко мне Николая Тимофеевича.

– Сейчас, – и Маркиза в два счета испарилась из кабинета, оставив после себя приторно-сладкий запах духов.

– Зачем вы вызываете Гаврилова, – поинтересовалась Марго, подходя к директорскому столу. – Если для того, чтобы засадить парней в изолятор, то я категорически против, – ее голос звучал уверенно и непоколебимо. – Изолятор – это антипедагогично.

Лицо Папы снова пошло бурыми пятнами.

– Маргарита Николаевна, – он мрачно недовольно посмотрел на Марго. – Прошу вас без наставлений. Вы разве не видите, что себе позволяет этот наглец, – и он ткнул пальцем на Комара.

– Что я такого себе позволил, – возмутился Валерка. – Попросил только не разлучать меня с другом.

Папа молча открывал и закрывал рот, как будто не мог найти слов, чтобы выразить свое негодование. У меня в животе похолодело от страха. Наконец, директор вышел из состояния ступора, оклемавшись, прыжком подскочил к Комару и стукнул его рукой со всей силы по загривку.

– Размахался руками, – Валерка вытирал кровь с разбитой губы. – Думаешь, придурок, если директор, то все можно.

– Что, – рявкнул Колобов и его тучеобразное тело заколыхалось, сотрясаемое вспышкой ярости, разбрызгивая слюни налево и направо. – Я тебя пришибу, как таракана, – его глаза гневно сверкали.

– И лет на десять сядешь, – остудил пыл директора невозмутимый тон Комара. – Напугал, – фыркнул Валерка. – Не таких грозных видели, и ничего – живы.

Комар выглядел бледнее обычного, но весьма решительно. Папа схватил Валерку за шиворот и с силой потащил из кабинета. Он с грохотом открыл дверь, чуть не сорвав ее с петель. Я как увидел Папу – взгляд дикий, волосы всклочены, сразу понял, нам с Валеркой пришел полный капздец.

– Ты у меня землю грызть будешь! – задыхаясь, кричал Папа, пиная ногами Комара. – Я тебя в изоляторе сгною, – кипятился он, как чайник. – Будешь у меня там до Нового года париться.

Мы с Марго выскочили за директором в коридор, там уже находились Маркиза с Гиббоном.

– Тимофеевич, на неделю этого гаденыы-шшша, – он указал пальцем на Комара, – в изолятор и дружка его заодно прихвати, пусть подумают над своим вызывающим поведением.

В коридоре собралось уже большое количество зрителей, среди них я увидел ехидную довольную ухмылку Щуки. Парни шепотом расспрашивали друг друга о случившемся. Все с интересом лицезрели картину: «Папа в бешенстве». Маркиза, что-то пискнула, но ее никто не слушал.

– Я обязательно пожалуюсь в Организацию Объединенных Наций, – не унимался Комар. – Я напишу Горбачеву. Ты вылетишь из Клюшки в три счета! – грозился он Колобку.

Я посмотрел на Папу и увидел в его глазах испуг, я вспомнил слова Комара: «Я бомба замедленного действия!»

– Однако, новенькие, дают, – воскликнул кто-то восторженно.

– Затухни Зажигалка, – мрачно выдавил сквозь зубы Щука. – Не три губы, если хочешь, чтобы были целы зубы. – Бедный пацан по имени Зажигалка мгновенно заткнулся.

– Тимофеевич, уведите их быстрее, – взмолилась Марго, боясь, чтобы Комар чего-то еще такого не отчебучил.

Гиббон клешнями вцепился в наши руки и повел по коридору, нас молчаливо провожала толпа сочувствующих лиц.

Изолятором оказался бывший туалет в подвале. Я сразу оценил одноместный «люкс». В особый восторг меня привел горько-прокислый фекальный воздух. «Глюк неповторимый», – горько пошутил я про себя. От перспективы провести в этом одноместном номере бесплатно неделю, я вначале очумел, но потом смирился, со мной же будет Комар. Жить негде, вот и живешь, где попало, а в народе почему-то называют бомжем.

– Ну, как санаторий? – лицо Гиббона растянулось в треугольной улыбке, получилась как у постмодернистов: кубики, ромбики на фоне громадного квадрата. – Стучать в дверь бесполезно, все равно никто не услышит, – просветил Гиббон. – Вам здесь понравится, – закрывая нас на амбарный замок, съехидничал Гиббон.

– Нам уже нравится, мы просто в диком восторге, – в унисон крикнул Комар и стукнул дверь ногой.

В углу «люкса» валялся скомканный, свалявшийся матрац и такая же страшная ватная подушка без наволочки. Через пятнадцать минут нас уже слегка поташнивало, а у меня еще в придачу заломило в висках.

– Через тройку дней мы станем с тобой кончеными наркоманами, – горько заключил я.

На двери, оббитой проржавленным листом железа, кто-то коряво нацарапал гвоздем: «Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг».

– Однако, юмористы здесь были и до нас, – Валерка подошел к двери и со всей силы пнул ее ногой, однако не только облегчил этим злость, но почувствовал себя еще хуже: заболел, добавок ко всему, и большой палец ноги. – Сволочи, – крикнул Валерка, прекрасно понимая, что его никто не слышит.