Текст книги "Наш друг граммпластинка. Записки коллекционера"

Автор книги: Анатолий Железный

В. Канделаки прослушивает пластинку с записью напетых им куплетов из оперы В. Долидзе «Кето и Котэ», 1953 г.

Советская граммофонная пластинка продолжала свое поступательное развитие, принимая на вооружение все новинки в области грамзаписи.

1950 г. Освоен выпуск бесшеллачных пластинок, что позволило избавиться, наконец, от импорта дорогостоящего шеллака.

1951 г. Записана первая долгоиграющая пластинка: Д 01–02. П. И. Чайковский. "Первая сюита", соч. 43. Исп. Симфонический оркестр Всесоюзного радио, дирижер А. Гаук.

1960. Выпущена первая стереофоническая пластинка: С 06561-62 [16]16
  В то время стереофонические пластинки еще не имели отдельной нумерации и регистрировались в общем списке с монофоническими записями.


[Закрыть]. П. И. Чайковский. «Симфония № 4». Исп. Государственный симфонический оркестр, дирижер К. Иванов.

1982 г. Записана первая пластинка с применением нового, более совершенного метода – цифровой записи: А 10 00 001. С. В. Рахманинов. "Концерт № 3 для ф-но с оркестром". Исп. П. Донохоу и Большой симфонический оркестр Центрального телевидения и Всесоюзного радио, дирижер В. Федосеев.

1986 г. Освоена и начала применяться запись звука на медный диск, что позволило не только значительно упростить технологию производства пластинок, снизить уровень шумов, но и отказаться от применения дорогостоящих и менее совершенных лаковых дисков.

Ближайшим этапом развития советской грампластинки будет освоение записи и производства компакт-дисков, а в перспективе – видеодисков.

4. О чем поют грампластинки

Загадка старинной песни

Любители музыки хорошо знают замечательный по своей красоте хор «Засвистали козаченьки» из оперы Н. В. Лысенко «Тарас Бульба». Менее известен факт, что в авторском клавире оперы его нет. В 1937 году, работая над новой редакцией произведения, композиторы Л. Ревуцкий и Б. Лятошинский вставили хор «Засвистали козаченьки», позаимствовав его из более раннего сочинения Лысенко – оперетты «Чорноморцi».

Однако и Лысенко, в свою очередь, использовал старинную украинскую народную песню, авторство которой приписывается полулегендарной Марусе Чурай. В этой лирической по содержанию и характеру песне рассказывается о горечи разлуки с любимым:

 
Засвистали козаченьки
В похiд з полуночi
Заплакала Марусенька
Своi яснi очi
 

Уже неоднократно высказывалось предположение, что первая строка первого куплета песни дошла до наших дней в несколько искаженном виде: вместо слова «засвистали» первоначально было «засвiт встали». Сразу же надо оговориться, что такое предположение имеет сейчас как сторонников, так и противников. Например, известные украинские музыковеды Л. Архимович и М. Гордийчук утверждают: есть данные, что первые слова М. Чурай передавала как «Засвiт встали». А музыковед Л. Кауфман даже категорически утверждает, что «…строка „Засвiт встали козаченьки в похiд з полуночi“» в полной мере передавала действительность того времени. Ведь готовились казаки к походу всегда до рассвета, и созывали их вовсе не свистом, а громкими ударами литавр [17]17
  Кауфман Л.О популярных украинских народных песнях и их авторах. М. 1973. С. 69–70.


[Закрыть].

Далее Л. Кауфман пишет: "Почему же в наше время произошла такая замена слов? Позволю себе высказать следующее предположение. Когда песня была лирической и исполнялась в медленном темпе, выпевать слова "Засвiт встали", в которых подряд стоят четыре согласных, не представляло особого труда. Но когда, со временем, темп песни ускорился и она из лирической превратилась в боевую, походную песню, неудобные для произношения в быстром темпе согласные из-за трудной артикуляции слились и превратились в "засвистали"".

Противники такого прочтения первого слова песни убеждены, что раз во всех известных сейчас изданиях написано "засвистали", значит, это правильно, ведь никто из украинских деятелей культуры в прошлые годы не подвергал сомнению правильность этой строчки.

Позиции сторонников той и другой версии кажутся по-своему обоснованными, убедительными. Как же было на самом деле? Где истина? Отнюдь не претендуя на однозначное решение этой загадки, хочу изложить свой взгляд на данный вопрос, выработавшийся при внимательном изучении истории песни.

При анализе первой строки невольно обращает на себя внимание некоторая грамматическая неточность: что означает "засвистали козаченьки в похiд…"? Ведь засвистать можно либо где-нибудь – например, на улице, либо когда – утром, либо как – громко, сильно. Но засвистать куда – нельзя, с любой точки зрения это совершенно неверно и нигде больше такой оборот не встречается. В поход можно (что сделать?) собраться, отправиться, "встать засвiт". Следовательно, если мы примем слово "засвiт" (чуть свет), то всякая грамматическая неточность, натянутость исчезает. Выходит, правы были те, кто считал, что первая строчка песни дошла до нас в искаженном виде? Но не будем спешить с выводами, посмотрим далее.

Приняв слово «засвiт» мы должны теперь убедиться в том, что казаки действительно отправлялись в поход в предрассветные часы, чуть свет. Может быть, они и в самом деле выступали в поход в полночь? Давайте вспомним, как описывали это событие признанные знатоки казацкого быта.

"Уже кони, зачуя рассвет, все полегли на траву и перестали есть; верхние листья верб начали лепетать… Со степи понеслось звонкое ржание жеребенка. Красные полосы ясно сверкнули на небе.

Бульба вдруг проснулся и вскочил…

– Ну, хлопцы, полно спать! Пора! Пора! Напойте коней!"

(Н. Гоголь. "Тарас Бульба")

"Случалось ли вам видеть, как выступают полки с квартир в наше время? Очень просто, без шума, без всякого эффекта…

Не так выступали в старину казачьи полки на моей родине. Целый город провожал свой полк: матери – детей, сестры – братьев, жены – мужей…

Весною, рано утром начали собираться казаки на большую нежинскую площадь перед собором… Стройно двинулись полки из города…"

(Е. Гребинка. "Нежинский полковник Золотаренко")

Можно было бы и дальше приводить подобные примеры, но и так совершенно ясно, что казаки отправлялись в поход именно утром, а не в полночь. Между прочим, содержание второго куплета песни подтверждает правильность таких рассуждений:

 
Стоiть мiсяць над горою,
А сонця немае,
Мати сина в дороженьку
Слiзно провожае.
 

Если бы дело происходило в полночь, то даже само упоминание солнца было бы совершенно неуместным. А вот для характеристики очень раннего утра такое сравнение вполне оправдано: казаки встали так рано (засвiт), что на небе еще светила луна, а солнца еще не было. Выходит, все-таки «засвiт»?

Но пойдем дальше. Пока мы рассмотрели лишь часть фразы, занимающей две строчки первого куплета. Вся фраза, с учетом вышеописанного уточнения, будет звучать так: "Засвiт встали козаченьки в похiд з полуночi.." Выходит, избежав одного грамматического затруднения, мы тем самым, создаем другое: в одном предложении не могут быть одновременно два противоречивых обстоятельства времени – "засвiт" и "з полуночi". Тогда, значит, мы на ложном пути и нельзя принимать слово "засвiт"? Лишь на первый взгляд это затруднение может показаться веским аргументом против версии со словом "засвiт". Ведь хорошо известно, что в те далекие, легендарные времена, когда была создана эта песня, думы, былины, баллады и вообще фольклор передавались от поколения к поколению исключительно в устной форме. Знаки препинания появились в текстах песен много позднее стараниями фольклористов, каждый из которых расставлял их согласно собственному пониманию текста. А раз так, то и мы имеем полное право уточнить пунктуацию в соответствии с сегодняшним пониманием материала. Уточнение это невелико: мы всего лишь разделим громоздкое предложение, из которого, по сути, состоит весь первый куплет песни, на две самостоятельные фразы:

 
Засвiт встали козаченьки
В похiд. 3 полуночi
Заплакала Марусенька
Своï яснi очi.
 

Получается безупречное в грамматическом и логическом смыслах четверостишие: казаки встали в поход «засвiт», но Маруся, зная о предстоящей разлуке с милым, начала плакать еще «з полуночi». Таким образом, вся версия приобретает необходимую стройность и завершенность.

А теперь попробуем пропеть этот уточненный куплет. Как бы мы ни старались, нам не удастся передать наличие точки после слова "в похiд". Этим и объясняется то, что никто из фольклористов ее не зафиксировал – просто писали так, как слышали от народных певцов.

«ПО ДОЛИНАМ И ПО ВЗГОРЬЯМ»

Далекие годы гражданской войны памятны нам сегодня не только легендарными походами и славными победами, но еще и своими замечательными песнями. В музыкально-поэтической форме донесли они до нас мысли и чувства тех, кто с оружием в руках сражался с многочисленными врагами пролетарской революции.

Одной из самых популярных и любимых песен гражданской войны, получивших всенародное признание и широкую известность во всем мире, была песня "По долинам и по взгорьям". Ее пели красноармейцы и партизаны Сибири, Дальнего Востока, потом ее подхватила вся Советская страна. В годы гражданской войны в Испании ее пели бойцы интернациональных бригад. Она стала боевым антифашистским гимном участников движения сопротивления в Югославии, Италии, Франции, Болгарии, Чехословакии… Ее пели в тюрьме незадолго до казни и герои-краснодонцы. Впоследствии эта песня легла в основу гимна вьетнамских партизан.

В моей коллекции есть редкая теперь грампластинка, выпущенная до войны Ногинским заводом. На ее этикетке написано:

В 5950 ГРК 0172

ПО ДОЛИНАМ И ПО ВЗГОРЬЯМ

обр. А. В. Александрова, сл. С. Алымова

Краснознам. анс. красноарм. песни

и пляски СССР под упр.

нар. арт. СССР

А. В. Александрова

По каталожному номеру 5950 видно, что запись песни сделана в 1937 году.

Многие годы верил я тому, что поэт С. Я. Алымов является автором текста этой песни, пока случайно не узнал, что это самый настоящий плагиат и автором является совсем другой человек. А надо заметить, что песня "По долинам и по взгорьям" полюбилась мне еще в детстве, в пионерском лагере, когда мы пели ее все вместе – и пионеры, и воспитатели, и даже повара нашей кухни. Поэтому впоследствии, увлекшись коллекционированием пластинок, я разыскал и включил в свою фонотеку пластинку с любимой песней.

Так вот, когда я узнал, что автором текста любимой песни был не С. Я. Алымов, я заинтересовался этим вопросом, стал разыскивать и собирать все публикации, посвященные песне "По долинам и по взгорьям". Все, что мне удалось найти, я изложил в очерке, который и предлагаю вниманию читателей.

Летом 1929 года Ансамбль красноармейской песни и пляски СССР совершал гастрольную поездку по частям Киевского военного округа. В свободное от выступлений время руководитель Ансамбля композитор А. В. Александров не упускал случая познакомиться с местной воинской самодеятельностью, стараясь взять на заметку все то, что могло в дальнейшем пополнить репертуар коллектива.

В июне Ансамбль прибыл в расположение 136-го стрелкового полка в местечке Дарница под Киевом. Здесь, как и в других воинских подразделениях, был свой самодеятельный коллектив: красноармейцы пели, танцевали, играли на разных инструментах. К тому же оказалось, что у каждой роты имелась и собственная строевая песня.

С интересом наблюдал А. В. Александров за тем, как по строевому плацу проходили рота за ротой, каждая со своей песней. И вдруг слух композитора уловил совершенно незнакомую песню с ярко выраженной маршевой ритмикой, мужественную и в то же время удивительно мелодичную. Ее пела рота командира И. С. Атурова:

 
Из Ленинграда, из походу
Шел советский красный полк.
Для спасения Советов
Нес геройский трудный долг…
 

После занятий по просьбе композитора И. С. Атуров напел мелодию и продиктовал слова песни своей роты. Вернувшись в Москву, А. В. Александров показал свою находку поэту С. Я. Алымову, который как раз в это время работал над подготовкой сценария очередного литературно-музыкального монтажа для Ансамбля красноармейской песни и пляски.

– Мелодия этой песни мне хорошо знакома, – сказал Алымов. – Я слышал ее на Дальнем Востоке, правда, слова были совсем другие. Тогда песня называлась "Партизанский гимн".

Текст "Партизанского гимна" был несравненно лучше атуровского, и песню без колебаний решили включить в подготавливаемый монтаж с этим дальневосточным текстом, автор которого тогда не был известен. Обработку мелодии для хора сделал сам А. В. Александров, а литературную редакцию текста – С. Я. Алымов, изменив в нем некоторые слова и фразы и полностью исключив один куплет. В таком виде это произведение под названием "Партизанская песня" прозвучало в 1929 году в литературно-музыкальном монтаже "Особая Дальневосточная Армия в песнях".

Успех был огромный. "Партизанскую песню" подхватила вся страна, она стала любимой походной песней бойцов Красной Армии, ее пели комсомольцы и пионеры, ее печатали в песенных сборниках, дважды записали на граммофонную пластинку – сначала в исполнении Л. А. Руслановой, затем – Ансамбля красноармейской песни и пляски СССР.

Первое время песню называли народной, так как авторов текста и мелодии никто не знал. Однако вскоре, после того, как вышел отдельным изданием литературно-музыкальный монтаж "Особая Дальневосточная Армия в песнях" (под № 6 сюда вошла и "Партизанская песня"), где автором текста был поэт С. Я. Алымов, все чаще и чаще его стали называть автором популярной песни.

Так продолжалось до тех пор, пока в сентябре 1934 года в газете "Известия" не было опубликовано "Письмо в редакцию". В этом письме, подписанном 23 членами партии, бывшими красногвардейцами и партизанами, участниками гражданской войны на Дальнем Востоке и в Сибири, категорически опровергалось авторство С. Я. Алымова. По их свидетельству боевую песню приамурских партизан сочинил в марте 1920 года Петр Семенович Парфенов. Этот факт удостоверили также и писатели Е. Пермитин, П. Низовой, М. Алексеев и др. Затем в печати выступил и сам П. С. Парфенов. В своих воспоминаниях, опубликованных в журналах "Красноармеец-краснофлотец" (1934) и "Музыкальная самодеятельность" (1935), он подробно рассказал, как и при каких обстоятельствах им был написан "Партизанский гимн" ("Песня партизан"). Так впервые стал известен стране подлинный автор песни "По долинам и по взгорьям".

Кем же был Петр Семенович Парфенов?

Историю этой знаменитой песни нельзя рассказывать отдельно от необычайно яркой его биографии и без упоминания ряда его предшествующих сочинений. Лишь проследив, хотя бы кратко, всю цепочку от самого начала, можно понять, как простому крестьянскому парню, бывшему батраку, удалось создать песню, получившую широкую известность во всем мире.

Петр Семенович Парфенов родился в 1894 году в селе Никольском Белебеевского уезда Уфимской губернии в семье бедных крестьян-переселенцев. С раннего детства познал он тяжелый труд – батрачил, выполнял любую черную работу, но все же учился в сельской школе. В поисках заработка ему рано пришлось покинуть родные места. Сначала уехал в Уфу, затем перебрался во Владивосток. Поменял множество профессий, но все время упорно занимался самообразованием. В конце концов он успешно сдал экзамены экстерном за полный курс гимназии и был принят на работу учителем в поселке Екатериновка Приморского края. А летом 1914 ему удалось устроиться помощником заведующего химической лабораторией на рудниках акционерного общества "Тетюхе".

В ожидании своего патрона, задержавшегося в Японии, Петр Парфенов весь июль живет на Сучане у знакомых. Прекрасная уссурийская природа и увлечение знакомой гимназисткой Верочкой Смагой нашли свое выражение в одном из первых стихотворений начинающего поэта "На Сучане", написанном 19 июля 1914 года. Стихотворение начиналось так:

 
По долинам, по загорьям
Целый месяц я бродил.
Был на реках и на взморье,
Не жалея юных сил.
 

Долго проработать в лаборатории, однако, не пришлось: началась мировая война. Именно к этому времени относится первый конфликт П. С. Парфенова с властями. За смелые антивоенные высказывания он был выслан из поселка Тетюхе (ныне Дальнегорск) в глухой уездный городишко Никольск-Уссурийский под строгий надзор полиции.

Хорошо зная, что призыва в армию все равно не избежать, Парфенов решает поступить в военное училище. Почти без копейки в кармане добирается он до Иркутска, успешно сдает экзамены и с 1 декабря становится юнкером (курсантом) военного училища.

Потянулись однообразные дни военной муштры.

Как-то раз, маршируя на строевом плацу под барабанный бой, Парфенов стал мысленно в ритм повторять слова своего стихотворения "На Сучане". Постепенно, в результате каждодневного многократного повторения под маршевый ритм, текст стихотворения стал облекаться в некую мелодическую форму, вначале абстрактную, но затем во все более и более определенную. Так постепенно стихотворение превратилось в песню, под которую было очень удобно маршировать.

Поделившись своим "открытием" с товарищами, Парфенов уговорил их спеть новую песню хором. Те, найдя ее очень ритмичной и напевной, охотно согласились и даже начали репетировать, однако командир роты запретил исполнять песню, найдя ее слишком пессимистичной.

Офицером царской армии Парфенов так и не стал: всего через три недели после поступления его исключили из училища как политически неблагонадежного и направили в действующую армию рядовым. С большим трудом удалось ему добиться отправки на фронт не в составе штрафной роты, а отдельно, через комендатуру Владивостока.

Оказавшись таким образом во Владивостоке, Парфенов и там сумел подтвердить свою "неблагонадежность", опубликовав в газете "Текущий день" от 1 января 1915 года свое новое стихотворение "Старый год", написанное специально под ритм и размер песни "На Сучане". Обращаясь к прошедшему 1914 году, поэт, в частности писал:

 
Старый год, год испытаний,
Страданий год страны моей,
Уйди скорей ты в мир преданий
Со всей жестокостью своей.
Ты взял отцов, детей любимых,
У тысяч жен отнял мужей,
Ты взял кормильцев у единых,
Ты взял товарищей, друзей.
Ты много дал стране героев,
И враг теперь боится нас.
Но все ж уйди и гниль устоев
Ты навсегда возьми у нас…
 

Публикация стихотворения, в котором упоминалась «гниль устоев», дорого обошлась газете: она была вынуждена прекратить свое существование, а на автора, укрывшегося под псевдонимом «П. Паромов», было заведено «дело» и объявлен розыск.

Во избежание серьезных неприятностей, Парфенов отправился на фронт и скоре был уже на передовой линии огня под Ковно. Будучи убежденным противником войны, сражался он, тем не менее, достойно и за проявленную храбрость был награжден Георгиевским крестом. Затем, после ранения, был откомандирован в Москву во Вторую школу прапорщиков. Но и в школе Парфенов остался верен своим убеждениям: едва закончился трехмесячный курс обучения, как выяснилось, что именно он является автором крамольной песни "Старый год", которую уже начали распевать в училище под все ту же мелодию парфеновской песни "На Сучане". За это автора в суточный срок выслали из Москвы в захолустный городок Наровчат Пензенской губернии для прохождения дальнейшей службы в 136-м запасном полку. Эта мера, однако, оказалась неэффективной, так как и в Наровчате, а затем и в Боброве, куда был переведен полк, Парфенов часто выступал со своими стихотворениями и песнями на вечеринках и в самодеятельных концертах. За стихотворение "Не все то золото, что блестит" ему даже пришлось провести целую неделю на гарнизонной гауптвахте.

Февральская революция застала П. С. Парфенова в Боброве. Вскоре он был отправлен на Румынский фронт. Здесь, в городке Оргееве, он вступил в ряды РСДРП, активно включился в работу солдатских комитетов, участвовал в качестве делегата во Фронтовом съезде в Одессе. В июне 1917 года в одном из боев Парфенов был серьезно контужен разрывом снаряда и направлен на излечение к своим родным на Алтай.

Подлечившись, он вновь участвует в революционной работе. Его избирают председателем Пеньковского волостного исполкома, а затем делегируют от Славгородского уезда на Второй съезд Советов. Как и все участники съезда, Парфенов принимает участие в боях против войск Краснова и Керенского под Гатчиной. А после возвращения на родину его избирают членом Алтайского губисполкома и назначают заведующим отделом Наробраза. Во время вооруженного выступления чехословаков и белогвардейцев Парфенов командует полком имени Карла Маркса, затем служит инспектором строевой части штаба Алтайского фронта.

Вскоре белым удалось захватить на время власть в Барнауле. Парфенов был схвачен и 22 октября 1918 года приговорен к смертной казни. Чудом избежав смерти, тяжело раненый, попадает он в больницу. Во время лечения его нелегально посещает земляк и товарищ Ефим Мамонтов, который, скрываясь от мобилизации в белую армию, как раз в это время был занят организацией своего первого партизанского отряда. Зная литературный дар своего друга, Мамонтов предложил Парфенову составить текст прокламации, которую предполагалось распространить среди населения и колчаковских солдат.

– Мы хотим объявить партизанскую войну колчаковщине, – разъяснял задачу Ефим Мамонтов.

С энтузиазмом принялся Парфенов за работу. Однако ясный и доходчивый текст прокламации все никак не получался: все время сами собой возникали непрошенные рифмы. И тогда, доверившись своей поэтической натуре, он написал песню под все ту же сучанскую мелодию и ритм. Было это в феврале 1919 года. В песне, названной автором "Наше знамя", были, в частности, такие строки:

 
Мы, землеробы, будем вольно
В родной Сибири нашей жить.
И не дадим свое приволье
Ни отменить, ни изменить…
Колчак теперь зовет японцев
Нас на лопатки положить,
Но тоже им под нашим солнцем
Придется скоро отступить.
 

Несмотря на некоторое литературное несовершенство, песня была чрезвычайно актуальной по содержанию и ее горячо одобрил писатель А. А. Новиков-Прибой, который как раз в это время был в Барнауле. Ефим Мамонтов тоже согласился, что песня будет агитировать, пожалуй, лучше любой прокламации.

Песню "Наше знамя", подписанную псевдонимом Петр Алтайский, тайно размножил на полковом шапирографе [18]18
  Шапирограф [соб. + гр. пишу] – усовершенствованный гектограф, прибор для размножения рукописных или печатных оттисков. Прим. верстальщика.


[Закрыть]прапорщик Савинов (бывший учитель), а стрелочник железнодорожной станции Барнаул С. П. Кузьмин стал распространять листовки с песней по колчаковским воинским эшелонам. Среди белых солдат было очень много насильно мобилизованных и поэтому текст песни часто встречал горячее сочувствие и понимание.

Вскоре песня "Наше знамя" так широко распространилась по всей Сибири, что ее знали не только солдаты колчаковской армии, но и многочисленные партизанские отряды, организованные Ефимом Мамонтовым. Пели ее даже в отдаленной от Алтая енисейской партизанской армии Василия Яковенко.

Когда в марте 1920 года колчаковские войска были окончательно разгромлены и был освобожден Владивосток, Петр Парфенов, выступая от имени Алтайских партизан на торжественном заседании в Народном доме, завершил свою речь несколько необычно: он запел свою песню "Наше знамя". И тут оказалось, что и мелодия, и текст песни очень хорошо знакомы всем, кто был в зале. "Поэтому при поддержке всей аудитории моя песня была дважды пропета с исключительно сильным, созвучным и неповторимым исполнением тысячью красноармейских, партизанских и рабочих голосов", – вспоминал впоследствии П. С. Парфенов.

Через несколько дней редакция областной партийной газеты "Красное знамя", а затем и Реввоенсовет, возглавляемый Сергеем Лазо, поручили Парфенову переделать текст популярной песни в соответствии с текущими событиями либо написать другой, сохранив непременно знакомую всем мелодию.

– Не забудьте только отметить, товарищ поэт, как мы семь дней и шесть ночей дрались с объединенными силами японцев, американцев, англичан, чехословаков и белогвардейцев под Спасском в июле 1918 года, как мы шли на них штурмом, – напутствовали его члены Реввоенсовета.

Это были дни побед Красной Армии и партизанских отрядов. Интервенты спешно эвакуировали свои потрепанные войска, а отряд нижнеамурских партизан нанес сильное поражение японцам в Николаевске-на-Амуре. Гражданская война, казалось, заканчивалась. Все эти обстоятельства и послужили тем вдохновляющим фактором, который руководил П. С. Парфеновым, когда он в один из воскресных мартовских дней 1920 года написал новый текст к мелодии своей прежней песни "Наше знамя":

 
По долинам, по загорьям
Шли дивизии вперед,
Чтобы с боем взять Приморье —
Белой армии оплот.
Чтобы выгнать интервентов
За рубеж родной страны
И не гнуть пред их агентом
Трудовой своей спины.
Становились под знамена,
Создавали ратный стан
Удалые эскадроны
Приамурских партизан.
Этих дней не смолкнет слава,
Не забудут никогда,
Как лихая наша лава
Занимала города.
Сохранятся, точно в сказке,
Вековые будто пни,
Штурмовые ночи Спасска,
Николаевские дни.
Как мы гнали интервентов,
Как громили мы господ
И на Тихом океане
Свой закончили поход.
 

Командующий Красной Армией Приморского края А. А. Краковецкий, которому Парфенов показал свою новую песню, названную им «Партизанский гимн», а затем и сотрудник литературного отдела газеты «Дальневосточное обозрение» К. А. Харнский забраковали некоторые куплеты. Признав их критику правильной, Парфенов переделал два явно неудачных куплета песни – четвертый и пятый:

 
Этих дней не смолкнет слава,
Не померкнет никогда.
Партизанские отряды
Занимали города.
Будут помниться, как в сказке,
Как манящие огни,
Штурмовые ночи Спасска,
Николаевские дни.
 

Тем временем, пока шла полемика о том, можно ли рекомендовать чисто партизанскую песню П. С. Парфенова для исполнения в частях Красной Армии, стратегическая обстановка неожиданно резко изменилась. Едва от Владивостокской пристани отчалили суда с бегущими американцами, как японские интервенты, нарушив только что заключенное «миролюбивое военное соглашение», внезапно напали на наши гарнизоны, разгромили учреждения, склады, казармы, захватили и уничтожили лучших командиров Красной Армии и навязали новый, унизительный «договор о дружбе».

Однако торжество интервентов было недолгим. Партизанская война разгорелась с новой силой и так и не опубликованный "Партизанский гимн", уйдя в подполье, стал боевой песней всех борющихся революционных сил Дальнего Востока.

Решающие бои с японо-белогвардейцами произошли 5-12 февраля 1922 года у станции Волочаевка Амурской железной дороги. Народно-революционная армия ДВР под командованием В. К. Блюхера наголову разбила "Белоповстанческую Армию" генерал-майора Молчанова, в результате чего 14 февраля был освобожден Хабаровск. П. С. Парфенов в это время был в Китае в качестве начальника военно-политической миссии ДВР. Узнав о радостной победе, он немедленно внес в текст "Партизанского гимна" изменения: вместо "Николаевские дни" написал "Волочаевские дни", вместо слов "Этих дней не смолкнет слава" – "Этих лет не смолкнет слава" и дал посвящение: "Светлой памяти Сергея Лазо, сожженного японо-белогвардейцами в паровозной топке".

Такова история возникновения знаменитой песни "По долинам и по взгорьям", которую пели, сейчас поют и всегда будут петь советские люди.

Теперь, когда в общих чертах мы вспомнили историю песни "По долинам и по взгорьям", рассмотрим такой сложный вопрос, как авторство.

Итак, композитор А. В. Александров в июне 1929 года записал в свой блокнот от командира роты И. С. Атурова совершенно незнакомую песню, начинающуюся словами "Из Ленинграда из походу…". Однако позже, когда Краснознаменный ансамбль красноармейской песни и пляски СССР впервые выступил с литературномузыкальной композицией "Особая Дальневосточная Армия в песнях", то от атуровской песни осталась только одна мелодия, текст же был совершенно иной – "По долинам и по взгорьям".

Вот тут и возникает первый вопрос: почему А. В. Александров решил отказаться от текста, продиктованного ему И. С. Атуровым? Вероятно, объясняется это полной литературной беспомощностью текста, который композитор не счел нужным даже записать целиком, ограничившись лишь одним куплетом в качестве примера.

Но, в таком случае, возникает и второй вопрос: откуда А. В. Александров узнал текст "По долинам и по взгорьям"? От правильного ответа зависит очень многое, и ошибка здесь совершенно недопустима.

Вот как на этот непростой вопрос отвечает, например, Ю. Е. Бирюков в своей статье "Не смолкнет слава", напечатанной в газете "Красная звезда" 21 марта 1987 года. Он пишет, что "по свидетельству ряда источников" текст этот композитор узнал также от И. С. Атурова, но совершенно отдельно, вне всякой связи с мелодией "Из Ленинграда из походу". И будто бы у А. В. Александрова впоследствии мелькнула счастливая мысль соединить мелодию песни "Из Ленинграда из походу" с текстом "По долинам и по взгорьям", у которого была совсем иная мелодия.

Ненадежность, натянутость такого построения очевидна: во-первых, на самом деле не существует никакого "ряда источников", подтверждающих, что текст "По долинам и по взгорьям" композитор узнал именно от И. С. Атурова. Это, видимо, простой домысел. Аво-вторых, где это видано, чтобы мелодию одной песни сознательно соединяли с текстом другой? Какой композитор-фольклорист позволит себе такую вольность, граничащую с невежеством? И наконец, в-третьих, если текст «По долинам и по взгорьям» на самом деле продиктовал И. С. Атуров, то почему при издании песни и при записи ее на пластинку автором текста был указан С. Я. Алымов?

Нет, надо прямо и честно признать, что нам сейчас неизвестно, откуда А. В. Александров узнал текст песни "По долинам и по взгорьям". Мы можем лишь строить более или менее правдоподобные версии.

Очень убедительную и, пожалуй, справедливую версию на этот счет выдвигает видный советский музыковед, автор многочисленных интересных публикаций по истории знаменитых песен А. Шилов. В своей книге "Из истории первых советских песен" (М., 1963), рассказывая о песне "По долинам и по взгорьям" и о С. Я. Алымове, он пишет: "Тема была близка поэту: в годы гражданской войны он работал на Дальнем Востоке. Видимо, он знал, что песня, записанная А. В. Александровым, исполнялась также с текстом "Партизанского гимна", автор которого в то время не был известен…"

Вот это уже другое дело. Человек, тем более поэт, работавший на Дальнем Востоке, не мог не слышать необычайно популярную там песню, которую на протяжении нескольких лет распевали красноармейцы и партизаны. Поэтому, когда А. В. Александров показал ему записанную от И. С. Атурова песню, он узнал эту яркую, легко запоминающуюся мелодию и припомнил подлинный текст "Партизанского гимна".

Подготавливая текст парфеновского "Партизанского гимна" к использованию Ансамблем, С. Я. Алымов на свой вкус изменил ряд слов и фраз и даже полностью исключил один из куплетов ("Чтобы выгнать интервентов за рубеж родной страны"). Скорее всего С. Я. Алымов не знал, что у "Партизанского гимна" есть живой автор и что он живет тоже в Москве. В противном случае он не рискнул бы подписывать свою фамилию под чужими стихами.