Текст книги "Битва за Кавказ"

Автор книги: Анатолий Корольченко

Архивные исследования выяснили трагические события, разыгравшиеся на Марухском леднике.

Командир 810-го полка приказал удержать рубеж любой ценой: нельзя было допустить врага к перевалу.

Бой принял затяжной характер. На третьи сутки защитники перевала стали испытывать голод. Все продукты собрали и выдавали по ограниченной норме. В первую очередь их получали раненые. Донимал не только голод, но и холод. В кострах сжигали всё, что могло гореть. Жгли даже толовые шашки. С убитых стаскивали шинели и укрывали ими раненых. Начали испытывать недостаток и в боеприпасах.

Лишь на пятые сутки, когда подошли наши свежие части, подразделения стали отходить под их прикрытием к перевалу. Отходили с боями, прорывая кольцо вражеского окружения.

Соединиться с главными силами удавалось не всем. Отдельные группы оставались в тылу противника до середины сентября, продолжая борьбу с врагом. Группа из шестнадцати воинов, возглавляемая младшим политруком Тетерей, пребывала в тылу десять суток. Во время боя эта группа была отрезана от своих подразделений и зажата у скал. С наступлением темноты бойцы отважились пробиваться к своим, рассчитывая выйти из окружения без борьбы, – все боеприпасы были израсходованы. В одном месте путь им преградил глубокий обрыв. Спуститься вниз можно было только по водостоку пятнадцатиметровой высоты. Связали обмотки – их едва хватило, начали спуск.

Политрук решил спускаться последним. Перед ним находился рослый боец. Обмотки не выдержали его веса и оборвались. Все были внизу, и лишь один Тетеря остался на скале. Попытки оказать ему помощь были тщетны.

Командир вынужден был выходить из окружения самостоятельно, другим маршрутом. Двое суток он и встретившийся ему сержант Гониашвили из последних сил шли к своим. От голода и бессонницы кружилась голова, они едва передвигались по камням, падали, вставали и шли, шли.

Руки были в глубоких царапинах, ранах, лица опухли от бессонных ночей и голода. В части их считали погибшими. Выручили только любовь к жизни и ненависть к врагу.

В те суровые дни газета 46-й армии «Герой Родины» писала о подвигах славных воинов.

Сержант Михаил Данилов уничтожил четырёх гитлеровцев. Пуля врага тяжело ранила воина. Истекая кровью, он продолжал бой, пока был жив. До последнего дыхания сражался с фашистами командир Виктор Попов.

Миномётчик Шарип Васиков был окружён немцами. На предложение сдаться он ответил решительным отказом. Он погиб, подорвавшись вместе с окружившими его гитлеровцами на последней мине своего оружия.

Нельзя без волнения читать скупые строчки сохранившихся в архивах документов тех лет. Вот одно боевое донесение: «В 7.00 противник ворвался в район обороны 4-й роты. Рота понесла большие потери и пала». Пала, но не отступила. Впрочем, отступать было некуда. Сражались до последнего вздоха.

7 сентября, защитникам, отошедшим на южные склоны Марухского перевала, подошли две стрелковые бригады и курсанты 2-го Тбилисского пехотного училища. Через два дня они перешли в наступление с задачей восстановить положение на перевале. Однако наступление успеха не имело. В течение сентября многократные попытки наших войск выбить противника с занимаемых позиций и овладеть перевалом удачи не принесли.

Дорогой ценой обошлось врагу сражение у Марухского перевала. Командир немецкой дивизии «Эдельвейс» генерал Ланц в одном из донесений сообщал о больших потерях и просил срочного пополнения.

В Приэльбрусье

Попытки егерей из 99-го полка дивизии «Эдельвейс» спуститься в Баксанскую долину были безуспешными. Располагавшийся там горнострелковый полк подполковника Сироткина каждый раз вытеснял их с захваченных позиций, заставлял отойти.

Долина, где ревел бешеный Баксан, выбивавшийся из недалёкого ледника, манила немцев тем, что от неё тянулись тропы в Сванетию через перевалы Донгуз-Орун и Бечо.

В посёлке Нижний Баксан ещё находился Тырны-аузский горно-металлургический комбинат, где вырабатывались редкий вольфрам и молибден, необходимый для производства броневой стали.

10 августа немецкие войска заняли Пятигорск. Дальнейший их путь к Владикавказу и Грозному проходил вблизи Баксанской долины. Наступавшей там 2-й румынской горнострелковой дивизии поставили задачу ворваться в долину и захватить посёлки Тегенекли, Иткол, Терская, Азау и, конечно же, Тырныауз.

В связи с нависшей угрозой захвата правительство решило вывести из строя ценное оборудование комбината, а рабочих эвакуировать в Закавказье.

В ту пору Яков Фёдорович Гришин служил на комбинате и позже рассказал следующее:

В то утро он проснулся раньше обычного. Солнце ещё не вышло из-за горы, но в окне уже обозначился серый рассвет. Из-за перегородки доносились осторожные шаги Татьяны Яковлевны и жужжание примуса. «Неугомонная душа», – отметил он хлопотливость жены. Накануне он невзначай обронил, что должен выехать в Нальчик за деньгами. Это была его обязанность – получать в банке деньги, а потом выдавать их рабочим и служащим комбината. И вот она поднялась раньше, чтобы приготовить не только завтрак, но и «тормозок» – лёгкий перекус в поездке для него и сопровождающей охраны.

Яков Фёдорович осторожно поднялся, распахнул окно. В комнату хлынул свежий воздух, щедро напоенный озоном после ночного дождя.

Гришины жили в дощатом бараке без всяких удобств. Комнатка была небольшой, преимущество её состояло в том, что находилась в тихом месте барака, в самом конце его широкого, всегда шумного коридора.

Комбинат стал действовать недавно. Всего семь лет назад близ посёлка Тырныауз открыли богатейшее вольфрамо-молибденовое месторождение. С этого и началось строительство комбината.

Комнату Гришины получили лишь после того, как Татьяна Яковлевна представила врачебные справки, где значилась её серьёзная болезнь – чахотка.

Своё жильё Яков Фёдорович и Татьяна Яковлевна отделали с любовью: побелили, покрасили, на стены повесили фотографии и репродукции из журналов, заключив их в рамки под стекло. На самом видном месте расположили большую профессионально сработанную фотографию: оба они сняты на фоне белоснежного двуглавого Эльбруса.

   – Доброе утро, мамочка! – приветствовал жену.

   – Оно не только доброе, оно прекрасное! – ответила она, заслоняясь от брызнувших в окно солнечных лучей.

Заговорило радио, и знакомый голос диктора сообщил утреннюю сводку Совинформбюро: «Продолжались ожесточённые оборонительные бои советских войск с противником на сталинградском и кавказском направлениях: в районе Калача, Клетской, северо-восточнее Котельниково, а также в районах Армавира, Кропоткина, Краснодара, Майкопа». После небольшого молчания диктор, несколько понизив голос, произнёс: «Советские войска оставили город Краснодар».

   – Неужели они сюда придут? – дрогнувшим голосом спросила Татьяна Яковлевна.

   – Вряд ли, – ответил Яков Фёдорович не очень уверенно.

Обещанная для поездки полуторка ещё не приехала. Она умчалась в Азау, за радистом с эльбрусской метеостанции.

   – Не опоздать бы в банк получать деньги, – сказал бойкий охранник проходившему мимо начальнику комбината капитану Чиркову.

Тот, как всегда, был в военной форме. В петлицах поблескивал воинский прямоугольник – шпала.

   – Не опоздаете, – произнёс Чирков уверенно и посмотрел на часы. – Машина сейчас придёт.

И действительно, полуторка вскоре показалась на мосту через Баксан. На ней прибыл Василий Кухтин – второй радист с эльбрусской метеостанции. Он привёз безрадостную весть: немцы уже в Пятигорске.

«Час от часу не легче», – отметил про себя Яков Фёдорович и поспешил с сопровождающими охранниками к полуторке. У каждого из них на ремне был револьвер в кобуре.

Деньги в Нальчике они получили не сразу: простояли в очереди. Зато выдали им больше, чем просили. Набили деньгами три брезентовых мешка, едва защёлкнули металлические запоры на их горловинах. Забросили мешки в кузов. Рядом устроился Яков Фёдорович с охранником, второй сел в кабину.

Возвратились они из Нальчика под вечер. Вахтер на проходной объявил:

   – Слыхали новость? Комбинат за горы уходит. А тебе, Фёдорович, передали, чтоб незамедлительно шёл к самому Чиркову.

В кабинете начальника комбината было многолюдно, дверь распахнута. Увидев Якова Фёдоровича, капитан спросил:

   – Деньги привёз?

   – Привёз, даже в избытке, целых три мешка. В банке сказали, чтобы непременно брал, они вроде бы нам очень будут нужны.

   – Правильно сказали. Ведомость на выдачу зарплаты готова? Завтра выдать народу причитающуюся сумму. А остальные деньги заложить в мешки, выставить охрану. Вы, Гришин, лично доставите их за перевал.

«Лично? За перевал? А как же Таня?» – промелькнула тревожная мысль. Но сдержался, ответил:

   – Понятно, товарищ капитан.

Он поспешил в свой, с железной дверью и малым оконцем, служебный закуток, где находились в мешках привезённые деньги.

В кабинете начальника остались немногие, на плечи которых легла нелёгкая задача эвакуации людей через перевал. Это были искушённые мастера альпинистского дела: начальник горноспасательной станции Георгий Одноблюдов, опытные инструктора-альпинисты Александр Сидоренко и Алексей Маленков, радист эльбрусской метеостанции Василий Кухтин, школьный учитель из Тырныауза Николай Моренец и 16-летний Гриша Двалишвили, исходивший все тропы на предстоящем маршруте.

Решено было идти в Сванетию через ближний перевал Бечо, высота которого насчитывала почти три с половиной тысячи метров. Расстояние до сванетского селения Бечо в сорок километров должны были преодолеть за трое суток. Всего эвакуируемых было около полутора тысяч человек, из них более двухсот детей.

Татьяна Яковлевна не впала в панику, когда Яков Фёдорович сообщил, что ему придётся идти в горы.

   – И я с тобой, – решительно заявила она, словно забыла о болезни. – Вот только в чём мне идти? Нет подходящей обувки.

   – Найдём, – уверенно ответил он, и уже в тот же день принёс тупоносые ботинки на толстой подошве.

Жена воспрянула, натянула шерстяные носки, и ботинки оказались ей почти впору.

Они выходили в третьей группе заводчан, когда две уже были на месте. В рюкзак затолкали всё необходимое для надвигающихся холодов. В квартире оставили всё как было. В самый последний момент Татьяна Яковлевна сняла со стены фотографию с видом на Эльбрус, засунула её под клапан рюкзака.

У места сбора группы – сосновой рощи близ селения Тегенекли – все были уже на рассвете. Там находился и начальник комбината. Он удостоил Гришина вниманием:

   – По прибытии в районный центр сразу же сдать деньги в банк, на счёт комбината, там знают. К моему приходу туда всё должно быть в ажуре.

   – Непременно сделаю, – пообещал Яков Фёдорович.

Прозвучала команда старшего альпиниста Одноблюдова:

   – Взять поклажу! За мной ша-агом ма-арш!

Почти три сотни человек размеренным шагом двинулись по тропе, уходящей в горы.

Яков Фёдорович шёл в голове колонны. Перед ним четверо дюжих парней из охраны, сменяя друг друга, несли плотно набитые деньгами мешки. Тут же рядом с мужем, опираясь на альпеншток и приспособив на плече сумку с едой, шла Татьяна Яковлевна. Ей было тяжело, но она бодрилась, стараясь не показать свою немощь.

   – Давай сумку! – говорил ей Яков Фёдорович, но она отказывалась:

   – С тебя хватит и рюкзака.

Рюкзак весомо горбился у него на спине.

Неподалёку от тропы появились строения альпийского лагеря. С началом войны его закрыли, и ныне он, густо поросший травой, с заколоченными окнами, оборванными проводами и ржавым скрипом висевших на столбах фонарей, представлял унылый вид.

С гор вдруг потянуло холодом, на склонах закурились, словно живые, сизые облака, и пошёл дождь. Вначале несмелый, редкий, он с каждой минутой усиливался, становился мощней, а затем обрушился сплошным потоком.

Яков Фёдорович поспешно извлёк из рюкзака припасённый кусок прорезиненной ткани, набросил его на голову и плечи жены.

   – А сам-то как? – спросила она.

   – Я обойдусь. Дождь скоро пройдёт.

Яков Фёдорович глубже, по самые уши, натянул фуражку, тут же озабоченно проверил мешки: не пропускает ли брезент влагу.

Подгоняемая ветром туча сползла со склона, в небе обнажилось рваное оконце, в которое ударили слепящие лучи.

Люди шли неторопливо, равномерно, согнувшись под тяжестью нелёгкой ноши за плечами и опираясь на заготовленные палки, столь необходимые в пути.

Дважды по команде шедшего в голове главного альпиниста люди делали большие привалы: отдыхали, перекусывали, переобувались, сушили вымокшие от дождя вещи. И снова поднимались и продолжали шагать, не дожидаясь идущих сзади, в хвосте колонны.

Только в конце дня, не одолев и половины пути, они достигли дощатых домишек с недалёким горным ручьём. Под навесом укрылись сложенные из кирпичей печи. Это был так называемый «Северный приют», где предстояла ночёвка.

В домике Якову Фёдоровичу отвели дальний от двери угол и туда положили мешки с деньгами. Один из охранников принёс обрубок поленца, приспособил его вместо табурета.

Яков Фёдорович молча достал из рюкзака свитер, связанный сельской умелицей из овечьей шерсти, протянул его Татьяне Яковлевне.

   – Я не промокла, мне тепло, – попыталась она возразить, хотя и чувствовала в теле озноб.

   – Надевай! – проявил он настойчивость.

Женщины занялись приготовлением еды, и Татьяна Яковлевна возглавила поварскую бригаду у одной из печей. А утром, проснувшись, раньше других, она кипятила в закопчённом ведре воду для чая.

Теперь им предстоял ещё более трудный путь. Нужно было подняться к леднику, перейти его, одолеть перед перевалом оледеневшую крутую возвышенность, именуемую Куриной грудкой, и только потом начать с гребня перевала сложный спуск к «Южному приюту».

К довершению трудностей с утра начался дождь, а когда они вышли к леднику, завьюжило. Ветер бил в лицо, снег слепил, пробитые тропинки замело, и люди оступались. Особенно тяжело было женщинам и детям. Мужчины, которые были покрепче и менее нагружены, брали ребятишек на руки и шли с ними, порой утопая по колено в снегу.

Опасение вызывали и зияющие на леднике трещины, уходившие в бездонность. Спасали опыт и мастерство альпинистов, умело проложивших вдали от них маршрут.

Наконец ледник был пройден и началась зловещая Куриная грудка с ледовой крутизной. Подняться по ней без специального снаряжения не представлялось возможным. Мужчины во главе с инструкторами-альпинистами стали рубить в ней ступени, устанавливать верёвочные поручни...

Лишь в конце третьего дня они пришли в селение Бечо. На следующий день Яков Фёдорович сдал деньги в местное отделение Госбанка.

А после того похода болезнь у Татьяны Яковлевны стала проходить. После войны она о ней совсем забыла.

Бои у Баксанской долины продолжались и в сентябре, но в октябре они приобрели ожесточённый характер. За десять дней до Нальчикской операции 2-я румынская горнострелковая дивизия перешла на горном участке в наступление в направлении Гунделена. Возникла угроза прорыва противника к Баксану и выхода его к Тырныаузскому горно-металлургическому комбинату.

392-я стрелковая дивизия отошла на новый оборонительный рубеж, где, взаимодействуя с частями 295-й дивизии, сумела удержать его.

Однако 25 октября противник при поддержке 50 танков и 140 самолётов вновь перешёл в наступление. Развернулись упорные бои. Используя преимущества в силе и боевой технике, немецкие и румынские части вышли в долине на правый берег Баксана.

Части 392-й стрелковой дивизии, произведя перегруппировку, в ночь на 1 ноября нанесли контрудар по противнику, заставив его отойти. Заняв несколько населённых пунктов, они закрепились на выгодном рубеже.

Вскоре и другие соединения 37-й армии привели себя в порядок и организовали оборону, прикрыв пути к перевалам Главного Кавказского хребта. Однако положение их осложнялось тем, что в связи с условиями горной местности дивизии были изолированы друг от друга и почти не имели тактической связи. В подобном положении оказалась 392-я стрелковая дивизия, прикрывавшая Баксанскую и Чегемскую долины. Ко всему ещё выпавший на перевалах снег весьма осложнил её снабжение. А в районе Эльбруса были отмечены новые силы врага.

В полночь 2 ноября находившийся в районе посёлка Терскол командир 897-го горнострелкового полка майор Сироткин получил приказание командующего Закавказским фронтом о немедленной передаче командиру 392-й дивизии распоряжения: «Дивизии отойти на южные скаты Главного Кавказского хребта через перевал Донгуз-Орун. Вывести всех больных и раненых. Отход совершать только ночью, а в туман – и днём. Каждый боец берёт в лагере «Учитель» мешочек молибдена и переносит его через перевал. Пригнать к подножию перевала Донгуз-Орун весь крупный скот. При невозможности перегона организовать убой».

Штаб 392-й стрелковой дивизии располагался в Биллыме, что близ Тырныауза. В Тырныаузе были развёрнуты госпиталь 37-й армии и медсанбат 392-й дивизии.

6 ноября части дивизии, прикрываемые подразделениями 897-го полка, начали отход в Закавказье через перевал Донгуз-Орун. Дивизии предстояло совершить очень трудный зимний переход в горах протяжённостью в 145 километров. Высота перевала Донгуз-Орун равнялась 32 ООО метрам.

Две недели части дивизии находились в пути. Неся на себе оружие, боеприпасы и ценнейшую руду молибдена, люди упорно поднимались по крутым склонам вверх. Их сбивали с ног вихревые снежные ветры, им преграждали путь неудержимые лавины, сметавшие всё прочь.

Воины не только шли сами, но ещё и помогали раненым и больным товарищам, тащили по обледеневшим и заснеженным склонам орудия и миномёты.

Немало сил отнимал угоняемый в Закавказье скот. Он не должен был достаться врагу. По пути к перевалу истощённые животные падали с высоты, разбивались о камни.

Люди преодолели все трудности, сохранив бойцов, вооружение, боевую технику и военное имущество. К 20 ноября 392-я стрелковая дивизия сосредоточилась в районе Зугдиди, где вошла в состав 46-й армии.

В дивизии числился 7941 воин, из них 308 раненых. В ней было несколько 76-миллиметровых пушек, три гаубицы, более полутора тысяч лошадей.

Через перевал было выведено около 28 тысяч голов крупного и мелкого рогатого скота, вынесено около 18 тонн вольфрамовой и молибденовой руды.

Установленные немецкие флаги провисели на Эльбрусе недолго.

В начале февраля из штаба Закавказского фронта последовал приказ сбросить с вершин Эльбруса немецкие флаги. Исполнение возлагалось на альпинистов отряда военинженера А. Гусева.

К 10 февраля команда из 20 человек сосредоточилась в «Приюте одиннадцати». Погода выдалась неблагоприятной: валил снег, бушевала метель. Подъём к вершинам в такие дни опасен, однако приказ надо выполнять.

13 февраля в 2 часа 30 минут ночи опытный альпинист Николай Гусак повёл группу на западную вершину. О том восхождении позже А. Гусев вспоминал:

«В нормальную погоду группа сильных альпинистов может дойти от «Приюта» до вершины за 8—10 часов. Прошло более 15 часов, а ушедшие всё ещё не возвращались. Мысленно мы представляли себе, как они пробиваются сквозь облака и метель, как валит их с ног ураганный ветер. Каждые 15 минут дежурившие посменно вне дома товарищи подавали сигналы сиреной, стреляли из автоматов, пускали ракеты. Но разве «перекричишь» разгулявшийся буран? Разве заметят наши друзья сигнальную ракету в плотном слое облаков, окутавших весь массив Эльбруса?

«Надо идти на помощь!» – решили мы.

Формируем спасательный отряд, быстро собираемся в путь. Но куда направиться? Где искать ушедших? Неожиданно мы услышали крик дежурившего в укрытии под скалой альпиниста. Выбежали из дома. Из серой мглы один за другим появились Н. Гусак, Е. Белецкий, Габриэль и Весну Хергиани, Е. Смирнов, А. Сидоренко. Они еле шли, шатаясь от усталости. Мы подхватили ребят и чуть ли не на руках внесли в здание. Здесь они швырнули на пол обрывки фашистских военных флагов...»

Вместо них «ребята» установили на вершине советский флаг.

В ночь на 1 сентября под Эльбрусом наступила зима: выпал снег, ударили морозы, завьюжило. Но бои по-прежнему продолжались.

В моём архиве много писем участников кавказских сражений. Одно прислал в 1963 году из Западной Украины Евгений Лукич Шевченко. Он писал:

«Мы занимали боевой участок на самом Эльбрусе, у 105-го пикета и «Приюта Пастухова». Против нас в районе «Приюта одиннадцати» находились горнострелковые части фашистов. Они располагались в помещениях, а на нашу долю оставались скалы. Вооружены они были лучше нас, имели пулемёты, миномёты и даже пушки. В нашем же отряде, кроме одного пулемёта «Шкода», было несколько ручных пулемётов, трёхлинейные винтовки да пистолеты системы «Наган». Нам доставили американские автоматы «Райсинг», но мы от них отказались из-за их непригодности в горных условиях.

За время пребывания на Эльбрусе нам почти ежедневно приходилось вести бои. Самыми сильными были 11 и 27 сентября.

11 сентября мы получили задачу выбить противника из базы «Новый кругозор» и «Приюта одиннадцати». Егеря находились наверху, в укрытиях, нам же пришлось наступать снизу, по глубокому снегу. Бой продолжался до полудня, и задачу мы не смогли выполнить. Помню, был ранен политрук Безискаев, боец Скрипка, убиты Чекменёв и медсестра Ольга Орел. Эта девушка, будучи раненой, пересиливая боль, оказывала помощь другим. Вторая пуля оборвала её жизнь. Откуда пришла в отряд Ольга Орел, я не знаю. Слышал только разговор, будто она студентка Ленинградского мединститута. Она погибла геройски.

А 27 сентября наша группа занимала боевой рубеж у 105-го пикета. Я находился за небольшой скалой неподалёку от Терскольского ледника. Примерно в 4 часа утра немцы открыли вначале автоматный огонь, а потом и миномётный. Мины ложились шахматным порядком, и огонь был настолько сильным, что нельзя было поднять головы. Однако вреда нам не нанёс. Скалы были надёжной защитой. А потом, не прекращая огня, фашисты набросились на защитников нашего передового рубежа, где находились офицер Белов и курсанты Орджоникидзевского училища. Отбиваясь от немцев, они израсходовали весь боезапас. Командир приказал мне доставить им патроны. Схватив две цинковые коробки, я поспешил к ним. Не помню уже как, задыхаясь, выкладывая последние силы, под огнём егерей, доставил патроны нашим ребятам. Бой кончился около 12 часов дня. Потерь с нашей стороны не было. Зато двое немцев навсегда остались на склоне Эльбруса: обер-лейтенант и унтер. От трупов несло водкой, как из бочек. Ночью мне пришлось спуститься с Эльбруса около турбазы ЦДКА, чтобы доставить донесение о прошедшем бое и документы обер-лейтенанта...»

Большое письмо старый солдат заканчивал так:

«Бои под Эльбрусом остались в памяти на всю жизнь. Они заставили взяться за перо и написать стихотворение. Наверное, оно плохое, я ведь не поэт. Но строчки идут от самого сердца.

 
На высоте двуглавого Эльбруса
Сентябрь казался нам зимой,
Холодный снег нас в толщу кутал,
А песни пел нам ветер штормовой.
 
 
Тяжёл эльбрусский путь,
Но мы не сдались.
Для нас он был повсюду проходим,
Мы шли вперёд и, умирая,
Знали, что выстоим и — победим!»