Текст книги "Битва за Кавказ"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Сражение продолжалось весь день. И второй... Лишь на третий наметился успех...

Бои шли не только на земле, они кипели и в воздухе. Немецкие войска поддерживал 1-й авиакорпус, насчитывавший в своём составе почти тысячу самолётов новейших типов. В день они совершали по несколько вылетов и, с учётом ограниченной площади плацдарма, постоянно висели над головами наших войск.

Действия авиации прикрывала зенитная дивизия, в которой было сорок семь тяжёлых зенитных батарей, тридцать одна лёгкая, восемь прожекторных. Они поражали огнём наши самолёты, которых было почти вдвое меньше, чем немецких.

Не имея господства в воздухе, немыслимо было достигнуть успеха на земле. Совсем не случайно прибыл на Кубань вместе с Жуковым командующий ВВС. Ему была поставлена задача добиться превосходства нашей авиации, надёжно прикрыть с воздуха боевые порядки наземных войск. Вскоре сюда были стянуты лучшие авиаполки с лётчиками-асами, мастерами воздушного боя.

В один из дней со стороны моря показались девять тяжёлых немецких самолётов. Они держали курс на станицу Крымскую, где шёл сильный бой. Тут из облаков вынырнули пары краснозвёздных истребителей. Словно стремительные ястребки, они врезались в строй бомбардировщиков. Прогремели очереди, и один из немецких самолётов, задымив, круто пошёл к земле. Раскатисто прогрохотал взрыв, вверх поднялись клубы дыма и огня. Остальные самолёты, сбросив бомбы где попало, повернули назад.

Однако появилась новая волна «крестоносцев». Они шли тем же курсом, что и первые, только теперь бомбардировщиков сопровождали «мессершмитты».

Пара «ястребков» снова атаковала «юнкерсы», и вновь один из них, что был в голове строя, загорелся и пошёл на снижение.

На наши истребители спикировали с высоты «мессершмитты».

Ревели моторы, дробно стучали пулемёты, хлопали пушки. Выписывая замысловатые виражи, «ястребки» с трудом отбивались от четвёрки «мессеров», даже подбили одного. Но почти тут же и один из наших загорелся. Как раз над станицей Абинской.

Из него выбросился лётчик. Он стремительно нёсся к земле и, когда до неё оставалось совсем немного, раскрыл парашют.

Наблюдавший за схваткой маршал Жуков крутнул с досады головой и бросил штабному начальнику:

   – Лётчику оказать помощь, доставить сюда.

Один из офицеров бросился к автомобилю.

Лётчика сняли с дерева, на котором завис купол парашюта. Лицо и руки поцарапаны, гимнастёрка порвана, на ней не было ни петлиц, ни погон, недавно введённых в армии.

   – Иди сюда, доложи маршалу, кто ты такой, – велели ему на командном пункте и указали на группу военных.

Воздушному бойцу никогда прежде не доводилось видеть маршала, тем более говорить с ним. Преодолевая робость, он подошёл, доложил:

   – Старший лейтенант Дрыгин.

   – Почему без знаков различия? – Маршал строго смотрел на лётчика.

   – Из какого полка? – спросил генерал с авиационными погонами.

   – Из 298-го истребительно-авиационного.

   – Так почему без знаков различия? – повысил голос маршал. – Боялся попасть в руки немцев?

   – Боялся б, так не дрался, – ответил лётчик.

   – Пожалуй, это так... Но почему всё-таки нет погон и спороты петлицы?

На воротнике гимнастёрки старого покроя действительно виднелись следы петлиц.

   – Погоны были, остались в самолёте, хотел их приспособить, да не успел: поступила команда на взлёт.

   – Выходит, остался без погон и петлиц?

   – Так точно, товарищ маршал.

   – А кто в паре с тобой был?

   – Лейтенант Василий Александров.

   – Молодцы! И сколько самолётов сегодня уничтожили?

   – Два.

Уголки губ у маршала дрогнули. Он шагнул, протянул руку.

   – Спасибо, Дрыгин. От имени правительства награждаю тебя орденом Александра Невского... Кстати, давно ходишь старшим лейтенантом?

   – Скоро год.

   – Значит, достоин звания капитана, – твёрдо произнёс Жуков и посмотрел на стоявшего рядом маршала авиации Новикова. Тот согласно кивнул. – Отныне, Дрыгин, вы – капитан.

   – Служу Советскому Союзу! – само собой вырвалось у лётчика.

   – А сейчас капитана хорошо накормить и доставить в часть.

Ныне Герой Советского Союза полковник в отставке Василий Михайлович Дрыгин живёт в Ростове.

Апрельские бои на Тамани имели решающее значение для дальнейших боевых действий. Они создали предпосылки для проведения операции осенью, завершившейся ликвидацией вражеского Таманского плацдарма и выходом наших войск к Керченскому полуострову, к Крыму.

10 мая Жуков вылетел в Москву. Через несколько дней в командование Северо-Кавказским фронтом вступил генерал-полковник Иван Ефимович Петров.

Был смещён и командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский. Его сменил вице-адмирал Владимирский.

Малая Земля

Жаркие бои разгорелись в начале февраля и у Новороссийска. После потери Крыма и угрозы выхода немецких войск к Черноморскому побережью город приобретал важнейшее значение для базирования нашего флота. Ставка настойчиво требовала его освобождения.

Когда-то на месте нынешнего города была крепость. Её возвели в 1722 году турки, назвали Суджук-Кале. Исконные враги России рассчитывали навечно закрепить за собой примыкающие к широкой Цемесской бухте благодатные земли. К тому ж воды бухты не замерзали, и суда круглый год могли находиться под прикрытием крепости. Простояла крепость без малого сто лет, в 1812 году русские войска разрушили её, а в 1838 году на её месте возвели небольшой укреплённый город, назвав его Новороссийском.

Развитие города началось с прокладки к нему в 1888 году Владикавказской железной дороги. Особую роль сыграл и его торговый порт. Он приобрёл международное значение в связи с разработкой нефтепромыслов в станице Ильской, располагавшейся в 100 вёрстах от города, а затем близ Грозного. Тогда же в Новороссийске были обнаружены залежи цементного сырья и построен первый цементный завод.

В Гражданскую войну в Новороссийской бухте была затоплена часть кораблей Черноморского флота, чтобы они не попали в руки кайзеровской Германии. 27 марта 1920 года Новороссийск был освобождён Красной армией.

В сентябре 1942 года в него ворвались части 17-й немецкой армии. Они смогли только вытеснить советские части из города, дальше их продвижение застопорилось.

Ещё в январе 1943 года с переходом войск Закавказского фронта в наступление генерал Тюленев утвердил план высадки войск Черноморской группы морским десантом в район Новороссийска. Силами 47-й армии и морских десантов при поддержке авиации планировалось окружить и разгромить противника в районе Новороссийска. Для высадки десантных частей были намечены два района: основной – в районе Южной Озерейки и вспомогательный – на западной стороне Цемесской бухты, в районе посёлка Станичка.

В 00 часов 45 минут 4 февраля наша авиация нанесла бомбовые и штурмовые удары по Южной Озерейке, Глебовне, Васильевне и Станичке. Всего в течение ночи было сделано 73 самолёто-вылета.

Бомбардировочная авиация имела задачу нанести удары по местам предполагаемой высадки морского десанта, поджечь Южную Озерейку и создать световой ориентир для артиллерии кораблей.

Высадке морского десанта на берег должна была предшествовать 30-минутная артиллерийская подготовка с кораблей. Ей надлежало начаться в час ночи. К этому времени кораблям с личным составом десанта был дан сигнал «начать движение для высадки десанта».

В это время четыре транспортных самолёта должны были произвести выброску воздушного десанта в составе 80 человек в районе Глебовки и Васильевки.

В точно назначенное время самолёты достигли указанного района, но десантировались лишь 57 человек. Один самолёт, сбившись с курса, вынужден был возвратиться с парашютистами назад.

В период действия нашей авиации и корабельной артиллерии противник не проявлял огневой активности. Однако, как только суда с десантниками стали приближаться к берегу, он открыл из неподавленных дотов и дзотов артиллерийско-миномётный и пулемётный огонь по заранее пристрелянным участкам. Несколько кораблей с десантными отрядами на борту загорелись. Они создали трудность для последующих судов, направлявшихся к берегу. По ним тоже открыли губительный огонь. Но, несмотря на яростное сопротивление врага, моряки-десантники под командованием капитана 3-го ранга Кузьмина сумели высадиться на берег в двух километрах западнее Южной Озерейки. Их было 1427 человек при шестнадцати танках. Не ожидая дополнительных распоряжений, морские десантники овладели посёлком Южная Озерейка и начали прорываться к дороге, к Глебовке, где воздушные десантники с трудом отбивались от превосходящих сил противника.

Между тем противник, подтянув свои немалые резервы к Южной Озерейке, ударом с двух сторон отрезал десантников от моря и стал теснить их в горы.

Командир высадки контр-адмирал Басистый, наблюдая за горевшими у берега кораблями и видя, что сопротивление противника не ослабевает и попытка кораблей подойти к берегу встречает сильный артиллерийский и миномётный огонь, решил прекратить операцию. Своё решение он передал на базу в 6 часов 20 минут 4 февраля. Возражения не последовало.

Высадившимся десантникам первого эшелона удалось с боем пробиться к южной окраине Глебовки и соединиться там с воздушными десантниками. Оказавшись в плотном кольце окружения, они в течение трёх дней – 5, 6 и 7 февраля – отбивали атаки врага.

Израсходовав боеприпасы и понеся большие потери, бойцы и офицеры предприняли попытку вырваться из окружения и объединиться с частями нашего десанта в районе Станички. Пробиться, однако, смогли только отдельные воины. Группа в 25 человек морского и воздушно-парашютного десанта прорвалась на побережье восточнее Южной Озерейки, и 9 февраля их сняли наши катера.

Небольшой группе десантников во главе со старшим политруком Каленовым удалось пробиться вместе с ранеными товарищами в район Мысхако и соединиться там с подразделениями 83-й морской бригады. Ещё одна небольшая группа из состава десанта встретилась с разведчиками Новороссийской морской базы, и те отправили бойцов в Геленджик.

Героическая борьба моряков-десантников в районах Южной Озерейки и Глебовки сковала крупные силы противника и помогла удержать и расширить плацдарм в районе Станички.

Одновременно с основным десантом высаживался в район Станички и вспомогательный десант. В час ночи 4 февраля возглавляемый майором Куниковым отряд при поддержке корабельной артиллерии устремился к берегу и внезапным броском высадился южнее рыбачьего посёлка Станичка.

Застигнутый врасплох противник лишь через полтора часа, спохватившись, устремился в контратаку. К этому времени на берегу закрепились более восьмисот десантников. Они уже успели завоевать плацдарм, занимавший 4 километра по фронту и 2,5 км в глубину. В течение ночи моряки уничтожили до тысячи солдат и офицеров противника, захватили 30 орудий.

С рассветом враг вновь предпринял контратаки, но десантники, поддерживаемые мощным огнём артиллерии с восточного берега Цемесской бухты, отбили их.

Оценив обстановку, командование Черноморской группы решило бросить главные силы в район Станички, где наметился успех. В течение 6—9 февраля туда были высажены три морские стрелковые бригады, несколько полков, артиллерийские части.

В дальнейшем в период с 9 по 15 февраля на плацдарм в район Мысхако высадились четыре стрелковые бригады и управление 16-го стрелкового корпуса.

В течение длительного времени в районе Станички шли ожесточённые бои. Гитлеровцы принимали все меры к тому, чтобы ликвидировать десант, сбросить его в море. Для этой цели к плацдарму были брошены крупные силы пехоты, танков и авиации. В отдельные дни вражеская авиация производила до тысяч самолёто-вылетов на занимаемый советскими воинами плацдарм. Весь этот небольшой участок прибрежья площадью 22 квадратных километра был изрыт воронками от бомб, снарядов и мин. Но никакие силы не могли сломить волю к победе советских воинов, героически удерживавших плацдарм, названный Малой Землёй.

Через три дня после высадки десанта, а точнее в 13 часов 55 минут 7 февраля, из Ставки Гитлера поступил категорический приказ: «Фюрер требует немедленной ликвидации плацдарма южнее Новороссийска. К 20.00 доложить о предполагающихся мерах».

Генерал Руофф ответил, что безумцы у Новороссийска, конечно, будут уничтожены и произойдёт это в ближайшие дни. Однако Гитлер, не веря генеральскому обещанию, 19 февраля сам прилетел в Запорожье. Его адъютант писал: «Гитлер на своём самолёте «Кондор» под эскортом истребителей вылетел в Запорожье. Его сопровождали генералы Иодлъ, Буле, адъютанты, врач Морель и камердинер Линге. Он взял с собой также секретаршу Шредер и двух стенографистов для записи протокола совещаний, которые он намеревался проводить в Запорожье. Но уже на следующий день после приезда Гитлеру пришлось спешно покинуть Запорожье... Около 11 часов утра к Линге, который находился в кабинете Гитлера, прибежал взволнованный адъютант фюрера:

– Русские танки появились у аэродрома Запорожье. Надо спешить!..

В это время в комнату вошёл Гитлер. Он очень нервничал и стал сам подавать Линге вещи для упаковки...»

Прошёл февраль, март, наступил апрель, а десантники не только не были сброшены в море, но, наоборот, расширили плацдарм, захватив господствующую здесь гору Мысхако, именуемую населением Колдун.

5 апреля был разработан план операции по ликвидации плацдарма у Новороссийска с условным названием «Нептун». В результате этой операции находящиеся на плацдарме советские десантники должны были отправиться к морскому владыке Нептуну, а попросту – сброшены в море. К операции немецкие части готовились две недели. К Новороссийску стянули опытные и испытанные в боях шесть дивизий, седьмой была имевшаяся в резерве танковая дивизия.

На тринадцати аэродромах разместились самолёты 1-го авиакорпуса, насчитывавшего около тысячи самолётов, из них половина пикирующих бомбардировщиков, более двухсот пятидесяти истребителей, до сотни штурмовиков.

Действия авиации прикрывала зенитная дивизия, в которой имелось сорок семь тяжёлых, тридцать одна лёгкая, восемь прожекторных батарей.

   – Может, добавить полевой артиллерии? – спросил начальник Генерального штаба Цейтцлер генерала Венцеля, на которого возлагалось проведение операции «Нептун».

   – Ничего не надо, сил достаточно, отрезал тот.

   – Сколько же дней вам потребуется, чтобы уничтожить плацдарм?

   – Два дня, – ответил, не задумываясь, Венцель.

С моря плацдарм блокировали флотилия торпедных катеров, итальянская флотилия в составе шести кораблей, подводная лодка, три корабля минной флотилии.

На рассвете 17 апреля началась эта пресловутая операция «Нептун». Она продолжалась три дня. Немцы делали всё, чтобы сбросить защитников в море, а потом победоносно рапортовать об успехе самому Гитлеру. Ведь у него 20 апреля день рождения! Однако все атаки отражались с большими потерями. 4-я горнострелковая дивизия сумела продвинуться на какой-то десяток метров...

21 апреля майор Генштаба Вагнер телеграфировал в Ставку: «Причины неудачи – исключительно упорное сопротивление противника. Местность похожа на крепость, поэтому ни авиация, ни артиллерия не дают эффекта. Бои такие же трудные, как под Севастополем».

Донесению не поверили, командировали второго специального офицера связи, полковника Цербеля. Он сделал такой вывод: «Продолжение атак бесцельно». Это означало, что операция «Нептун» провалилась.

В ходе ожесточённых боев пали смертью храбрых многие солдаты и офицеры. Погиб и прославленный командир десантников майор Куников. Ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Посёлок Станичка в Новороссийске назван в его честь Куниковкой.

Захваченный советскими войсками плацдарм юго-западнее Новороссийска вошёл в историю Великой Отечественной войны как символ непреклонности советских солдат в борьбе за свою землю, а город Новороссийск стал городом-героем.

Память ветерана

В послевоенную пору в Новороссийске жил участник боев на Малой Земле генерал Пашков. Автору повествования не однажды приходилось с ним встречаться. Этот рассказ о нём.

Александр Иванович проснулся от тупой ноющей боли в груди. Казалось, к сердцу подвесили булыжник, и, отягощённое грузом, оно билось с трудом, толчками. Он ясно ощутил эти толчки, глухие, затяжные и несильные. И ещё почувствовал на лбу холодную испарину.

Он торопливо протянул руку к тумбочке, нажал кнопку настольной лампы, схватил пузырёк. Отвинтив пробку, сбросил на ладонь горошину, заложил её под язык.

В прошлом году он уже перенёс инфаркт – «первый звонок» – и теперь опасался, как бы ненароком не «зазвонило» вновь. Случилось это внезапно, вскоре после смерти жены. Он пошёл умываться и лишь плеснул на лицо, как перед ним всё закачалось, поплыло. А что было дальше, – не помнил. Хорошо, что в этот день Никитична затянула с уборкой и ещё не ушла. Почти полгода пролежал он в госпитале...

Погасив лампу, Александр Иванович лёг на спину, ожидая, когда лекарство возымеет силу и заставит боль отступить.

На улице ещё горели фонари, и свет, пробившись сквозь неплотно завешенные на окне шторы, пролёг узкой полосой на полу и стене. Прошуршала автомашина, затем громыхнула дверца лифта.

Он лежал, прислушиваясь к доносившемуся шуму уходящей ночи, но ещё больше к стуку сердца. Ему казалось, что боль не уймётся и будет продолжаться бесконечно, а он вот так, беспомощно будет лежать, ожидая прихода Никитичны, которая сможет ему помочь. И нетерпимо досадной была мысль о жене, Марии Алексеевне, которая так не ко времени ушла прошлой весной.

На её похороны приехала дочь, светлоголовая, с упрямым подбородком и слегка вздёрнутым носом – копия отца. Из Забайкалья прилетел сын – подполковник. Дети пробыли в доме недолго. У дочери на работе было какое-то срочное дело, а в полк сына прибыла инспекторская комиссия. Так и уехали они, не поговорив толком в сумятице траурных дней.

А вскоре приехала Анна Сергеевна: она была врачом в его бригаде.

   – Какой же ты, Саша, стал, – покачала она головой и тяжело вздохнула. – А каким орлом был...

   – Что поделаешь, Аннушка. Наше время отшумело.

Его часто навещали сослуживцы: и те, кто знал его ещё до войны, и те, кто с ним воевал и кто потом служил в дивизии, которой он командовал. Случилось так, что в войну он высаживался десантом неподалёку от этого города и удерживал несколько недель клочок земли, именовавшийся Малой Землёй. А потом, уже после войны, он командовал дивизией, которая дислоцировалась в Новороссийске. Позже дивизию расформировали, а он ушёл в запас и бросил тут якорь.

Так лежал Александр Иванович в темноте, предаваясь мыслям и успокаивая сердце. Он хотел бы уснуть, но сон не шёл. Почему-то навязчиво накатывалось прошлое.

В войну, в звании подполковника, он командовал воздушно-десантной бригадой. Зимой 1941-го высаживался во вражеский тыл, затем после ранения попал на Кавказ в госпиталь. Там его увидел командующий фронтом генерал Тюленев, знавший его по службе в Московском округе.

   – Десантники нам нужны, – сказал он. – Только на этот раз примете не воздушную, а морскую бригаду. С ней и пойдёте в тыл морем.

И Александра Ивановича направили в знаменитую десантную армию...

Незаметно он уснул, а когда проснулся, было светло. Наверное, он бы спал и дольше, если б не зазвонил телефон. Боль прошла, но чувствовалась усталость.

   – Это квартира Пашкова? – послышался в трубке детский голос.

   – Да, – прохрипел он и принялся откашливаться.

   – Александр Иванович, это звонит Наташа Семенова из третьего «Б» семнадцатой школы.

   – Я слушаю тебя, Наташа.

   – Александр Иванович, у нас сегодня сбор дружины. Вы обещали быть.

   – Я помню, Наташа. В какое время?

   – В пять вечера. Мы за вами придём: Света Жигулёва и я. Мы живём рядом с вашим домом.

   – Хорошо, Наташа, приходите.

Он долго и неторопливо умывался, сгоняя холодной водой остатки сна, а вместе с ними и боль. Знал, что боль, возможно, и не прошла совсем, затаилась, чтобы в удобный момент снова о себе напомнить. Но он также знал, что поддаваться болезни нельзя, и, изгоняя мысль о ней, делал всё по заведённой привычке. Тщательно выбрившись и позавтракав, вышел на балкон и взглянул на небо. Какое оно чистое, голубое! Потом сел за письменный стол. Редакция одного из толстых журналов обратилась к нему с просьбой написать воспоминания о боях на плацдарме. Он дал согласие, даже побывал в архиве, чтобы прочитать документы тех лет, кое-что уточнить, вспомнить забытое.

С волнением он перечитывал приказы, донесения, сводки, на многих из которых стояла его подпись. В архиве Александр Иванович пробыл четыре дня, исписав половину тетради. Каждый документ вызывал волнение, от которого замирало сердце... На пятый день, не в состоянии преодолеть навалившуюся тяжесть воспоминаний, он сдал все папки архивариусу и уехал с решимостью никогда больше сюда не приезжать. Однако от предложения журнала не отказался: каждое утро садился за стол и писал о тех днях, что оставили на сердце царапину, которая кровоточила и поныне. Память же хранила всё с такой ясностью, что её не могли заменить пожелтевшие архивные документы.

Он взял последнюю страницу рукописи и начал читать:

«Мы пошли к берегу на рассвете, точнее, в темноте. Лишь когда, мокрые с ног до головы, достигли берега, стало светать. Мы увидели высокую кручу, по которой солдаты пытались выбраться напрямик. Сыпались камни, и, если бы не рокот прибоя, нас наверняка бы обнаружили. Но тут подбежал старшина Хмелёв из разведроты. Он командовал взводом. «Товарищ полковник, нужно идти по лощине, она там, правей», – доложил он. И мы пошли за ним. Лощина неширокая, скорее это вымоина, которую образовали дождевые потоки. Скаты у неё крутые, изломанные, и я подумал, что лощину можно использовать для укрытия раненых: знал, что работы нашим медикам будет много.

Мы только вышли из лощины, как из кустарника, что рос на скате высоты, ударил пулемёт, и старшина Хмелёв упал...»

Александр Иванович уставился на лист бумаги и отчётливо представил и тёмную, без единой звёздочки ночь, когда плыли на десантном катере к берегу, и тот берег с лежащими в беспорядке каменными глыбами, омываемыми холодной водой, и почти отвесную кручу с промоиной, и вражеский пулемёт, укрывшийся в кустарнике и сразивший отважного разведчика.

Двое суток десантники удерживали узкую кромку берега, отражая яростные атаки врага. Над головами висели самолёты с крестами на плоскостях. С угрожающим воем они пикировали один за другим и при каждом заходе сбрасывали бомбы, стараясь угодить в примыкающую к морю полоску земли. Бомбы падали в море, и на нейтральную полосу, и даже в расположение противника, раскалывая и перемалывая гранитные глыбы.

Ночью к десантникам приплыл генерал.

   – Высоту к вечеру взять! – отрубил он. – Без неё не удержаться.

   – Днём этого не сделать, – возразил Пашков. – Разрешите атаковать ночью.

   – Ночью? Ладно, пусть будет ночью. Но не возьмёшь к утру, отстраню, Пашков, от командования. Возьмёшь высоту – представлю к награде.

Высоту бригада взяла, и генерал, сняв свой орден, приколол его к гимнастёрке Александра Ивановича. А через день гитлеровцы ворвались на высоту, и бригаде вновь пришлось атаковать её. На этот раз отбили окончательно...

Александр Иванович долго сидел, устремив застывший взгляд на чистый лист. Ему опять представилась та ночная атака, когда морские пехотинцы схватились с врагом врукопашную. Нечасто на войне случалось это – на Малой Земле такой бой был обычным.

От этого воспоминания Александром Ивановичем овладело необъяснимое желание побывать сегодня, сейчас, на том месте, которое ныне называлось просто и буднично – Бережки. Захотелось пройти лощиной, по которой они выдвигались от моря, к рубежу атаки, взглянуть на злосчастную высоту, где погибло столько солдат. Бережки находились неподалёку от города, его окраина теперь почти подступала к некогда глухому и забытому месту.

Он стал вспоминать, когда был в Бережках, и откровенно удивился, подсчитав, что прошло уже пять лет. «Нет, определённо нужно поехать, – решил он. – Если не выберусь сегодня, когда ещё там буду...»

Александр Иванович вышел из дома и остановился у мостовой, ожидая такси. Кативший по другой стороне улицы «москвич» развернулся и остановился перед ним. Из автомобиля выглянул рыжеволосый с золотой коронкой во рту парень.

   – Здравия желаю, товарищ генерал! Вам куда?

   – В Бережки. По пути?

   – Бережки так Бережки, – весело ответил водитель. – С ветерком доставлю. А вы меня не узнаете, товарищ генерал? – Продолжая рулить, парень озорно взглянул на Александра Ивановича.

   – Не узнаю что-то, – вздохнул тот.

   – А я у вас в дивизии служил. Васильев моя фамилия. Иван Васильев. Вы мне ещё часы вручали на инспекторской за стрельбу. Я из пулемёта стрелял и все пули в мишень вогнал.

   – Кажется, было такое, – ответил Александр Иванович не очень уверенно.

Пока они ехали до Бережков, парень без устали говорил. Было видно, что он и рад и горд тем, что везёт своего бывшего начальника, генерала. Александр Иванович слушал его, улыбался и тоже был рад встрече.

   – А ещё я помню, как вы прощались с дивизией...

Шофёр внезапно замолчал, а у Александра Ивановича дрогнуло в груди.

   – Не надо об этом, – сказал он тихо.

Увольнение генерал Пашков воспринял с обидой.

Считал, что уволили его рано; мог бы ещё служить...

Дорога пролегала вдоль берега, справа раскинулись виноградники, слева изрезанный промоинами и лощинами склон тянулся к морю. Александр Иванович смотрел по сторонам, испытывая волнение при виде знакомых мест.

   – Вот здесь, Ваня, и останови, – коснулся он плеча шофёра.

   – А чего здесь, товарищ генерал? Разве вы не в посёлок?

   – Нет. Хочу вон туда, к морю, пойти, – указал он на видневшуюся неподалёку лощину и достал деньги.

   – Да вы что, товарищ генерал! – Иван решительно отстранил его руку. – Не обижайте. Когда прикажете за вами приехать?

   – А сможешь ли? Автомобиль ведь служебный...

   – Сегодня смогу.

   – Тогда... – Александр Иванович по армейской привычке посмотрел на часы. Было без десяти двенадцать. И ещё он вспомнил, что в семнадцать ноль-ноль должен быть у пионеров. – Ровно в четырнадцать сможешь?

– Есть, товарищ генерал! Непременно буду! – Парень произнёс это с той лихостью солдата, для которого в исполнении не существует преград. – И даже туда подъеду, – показал он в сторону моря.

День был ветреный и хмурый. Тучи заволокли недалёкий хребет, и горы курились. По их склонам сизыми космами сползали облака и у подножия незаметно таяли.

Александр Иванович откинул воротник плаща, засунул руки в карманы и огляделся. Справа и впереди едва виднелась вершина высоты. Пологий склон был весь утыкан бетонными столбиками-подпорками для виноградных лоз. Столбики образовали строгие прямые ряды, которые уходили к самому гребню. Даже не верилось, что здесь, где раскинулся виноградник, были бои. Да какие бои!

Он немного постоял и медленно пошёл вдоль виноградника. Затем свернул с дороги влево и тем же неторопливым шагом, ступая по каменистому склону, направился к лощине. На глаза попался бурый камешек. Он поднял его и по тяжести определил, что это совсем не камешек, а осколок снаряда, а может, мины. Подержав в руке, он хотел положить его в карман, но увидел ещё один такой же и ещё и отбросил поднятый осколок прочь.

Подойдя к лощине, той самой, по которой они выдвигались, Александр Иванович остановился. Он удивился, увидев её почти такой же, какой она была и тогда. Казалось, время не коснулось её. Правда, не было ни окопов, ни укрытий, которые копали десантники. Всё обвалилось, заплыло землёй, но след остался.

То ли от ветра, а может, от волнения на глаза накатились слёзы. Он смахнул их и, спустившись в лощину, пошёл в сторону моря.

Где-то здесь располагался бригадный медпункт: окопы и вырытый под скалой блиндаж, где Аннушка, Анна Сергеевна, оказывала раненым первую помощь. Из этого пункта ночью, когда приходили суда, она эвакуировала раненых на Большую Землю.

Сойдя к берегу, Александр Иванович выбрал затишок и присел на корягу.

Море гудело. Волны обрушивались на берег, бились о лежавшие в беспорядке камни. Но в рёве волн ему слышался грохот боя. Он различал вой летевших с кораблей тяжёлых снарядов, разрывы мин, пулемётные и автоматные очереди, крики бесстрашно отчаянных в своём порыве людей. Он даже видел их...

Ему вдруг вспомнился весельчак Буткин, который приплыл сюда с гитарой. А потом в эту гитару, когда Буткин на ней бренчал, угодил немецкий снаряд. От гитары остался лишь обломок грифа, намертво зажатый пальцами руки.

Не одну неделю находились они на плацдарме, и почти каждый день их бомбили. Тогда клочок земли превращался в ад. Земля дыбилась, и казалось, вот-вот разверзнется.

В одной из бомбёжек Александра Ивановича ранило. К счастью, осколок попал в мякоть руки, не задев кости. Его хотели отправить в госпиталь, в тыл, но совесть не позволила оставить бригаду...

Так он сидел, предавшись воспоминаниям, как вдруг в сердце снова ударило болью. Он даже вскрикнул. Неужели?

Александр Иванович торопливо сунул руку в карман за спасительным пузырьком. Пальцы уже нащупали холодное стекло, но тело пронзила такая боль, что не было силы даже шевельнуться. Она сковала его всего, перед глазами вспыхнули радужные круги. Они наплывали, разрастаясь, гасли, но появлялись новые. И ещё он увидел над собой небо, с которым была связана его жизнь. Только на этот раз оно было чёрным, как в ту глухую осеннюю ночь, когда их десантный катер плыл к плацдарму.

«Неужели это конец?! – подумал он, холодея. – Нет! Не может того быть...»

Теряя горошины из пузырька, он неимоверным усилием сумел-таки дотянуться до рта и заложить одну под язык. И затих, по-настоящему счастливый тем, что сделал.

Нет, уходить ему ещё рано. Ещё есть дела, которые он обязан выполнить.