Текст книги "Битва за Кавказ"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Как взрывали донские мосты

Железнодорожные мосты через Дон были взорваны. Их разрушили в ноябре 1941 года, препятствуя немецким войскам прорваться к Кавказу.

Передо мной письмо командующего 56-й армией генерал-лейтенанта Фёдора Никитича Ремезова. Армия в 1941-м обороняла Ростов. Генерал писал:

«Помните, что в танках противник нас превосходил почти абсолютно, в артиллерии многократно. Ведь не от радости мне пришлось изъять дивизион 76-миллиметровых зенитных пушек полка противовоздушной обороны, оборонявшего переправы Ростов—Батайск. Этот дивизион был использован для противотанковой обороны. По указанию Верховного специальным самолётом нам было доставлено всего 50 противотанковых ружей... Это значит, что Ставка знала нашу бедность в средствах против танков, а Ростов, который мы отстаивали, являлся важным пунктом не только в оперативном, но и в стратегическом отношении. Лишь бутылками с горючей смесью мы были обеспечены вдоволь. Наша авиация действовала безукоризненно, но превосходство в авиации было на стороне противника. О том, в каких условиях нам пришлось драться за Ростов в течение 34 суток, Ставка и Генеральный штаб хорошо знали...»

В ночь на 21 ноября 1941 года начальник Генерального штаба Шапошников вызвал к прямому проводу командарма Ремезова.

– Минированы ли у вас мосты через Дон? – спросил он. – Проверьте, чтобы их вовремя подорвать, если к тому вынудит крайняя обстановка.

Мостов через Дон (имелось в виду железнодорожных) в Ростове было два: первый – старый, подъёмный, называемый ростовчанами «американским», и второй – «литерный», до завершения постройки которого оставалось совсем немного.

Подготовить их к подрыву по решению Военного совета 56-й армии поручили команде железнодорожных войск в составе 60 человек. Ответственным назначили военинженера 3-го ранга Эпштейна. Ему на руки выдали удостоверение за подписями командующего, члена Военного совета 56-й армии и секретаря Ростовского обкома партии Двинского. В удостоверении было указано немедленно (в течение не более суток) провести особые работы и об исполнении донести.

Под охраной солдат 36-й мотобригады, которой командовал полковник Микрюков, железнодорожники за ночь выполнили задание. В колодцы бетонных опор заложили толовые заряды, наиболее мощный – в ближней к южному берегу опоре. К колодцам протянули электропровода, а на случай, если их повредят, подвели и бикфордовы шнуры для подрыва огневым способом.

И полковника Микрюкова, и военинженера Эпштейна строго предупредили, что взрывать можно только с письменного разрешения Военного совета армии: мосты ведь имеют стратегическое значение!

Для передачи и вручения исполнителям этого документа был назначен лейтенант Ладожкин. В прошлом спортсмен, он отличался аккуратностью и дисциплинированностью. Лейтенант безотлучно находился при штабе. В полной готовности к выполнению особого задания находились и охрана моста и, конечно же, команда подрывников.

Бои за мосты вспыхнули во второй половине 20 ноября. В немецкой армии генерала Клейста имелось подразделение специального назначения из полка «Бранденбург». Оно предназначалось для проведения диверсионных акций. Переодетые в красноармейскую форму немцы внезапно овладели ростовским вокзалом и начали продвигаться вдоль железнодорожных путей к мостам.

Первая их попытка прорваться к Дону была отражена огнём охраны, гитлеровцы залегли. Но вскоре к ним из Камышевахской балки подошли три танка. Из прилегающей к Дону Портовой улицы выползли ещё два, с ними автоматчики. Бой разгорелся с новой силой.

По гитлеровцам вели огонь из-за Темернички курсанты Ростовского артиллерийского училища. Там занимала оборону рота лейтенанта Завезенова. С фланга бил по немецкой цепи из станкового пулемёта курсант Хорошилов. Он выкатил «максим» на бетонную площадку строившегося путепровода. Расчётливо, неторопливо стрелял снайпер Ерофеев.

Обрушив на защитников моста огонь из миномётов, гитлеровцы при поддержке танков бросились в атаку. Два танка прорвались через позицию охраны, приблизившись к мостам, и стали бить по ним из орудий прямой наводкой. Со звоном взрывались снаряды на металлическом полотне.

К танкам пробились немецкие автоматчики. Вместе с ними бежали и диверсанты в красноармейской форме. Имитируя отход, они кричали:

– Не стреляйте! Свои! Мы свои!

Не подозревавшие подвоха красноармейцы охраны прекратили стрельбу. Этого было достаточно, чтобы гитлеровцы прорвались к мостам. Как бы отстреливаясь, они продвигались к противоположному берегу, заодно рубили протянутые к колодцам шнуры.

А танки уже стреляли по южному берегу, по дощатой, барачного вида казарме охраны, по укрывшимся в траншеях красноармейцам.

Вскоре бой перенёсся на южный берег, а команды на подрыв моста не поступало.

Полковник Микрюков и военинженер Эпштейн находились у разъезда «Заречный» в каменном с колоннами здании, готовые к выполнению ответственного задания.

Не дождавшись из штаба команды на подрыв, они в 17.30 послали в штаб армии донесение, сообщив, что гитлеровцы уже на левом берегу Дона и мосты в их руках, вблизи идёт бой.

Узнав об этом, генерал Ремезов приказал в течение ночи уничтожить противника, овладеть мостами, восстановить нарушенную сеть для подрыва.

Были брошены дополнительные силы, и бой шёл всю ночь. В нем отличился лейтенант Чумак. Позже он рассказывал: «Нужно было прежде всего выбить противника из казармы, которую он захватил. Это сделали несколько бойцов из подразделения охраны. Затем мы повели наступление на мосты. До них было метров двести. Но преодолеть это небольшое расстояние было непросто. Противник, пуская одну за другой ракеты, освещал местность и остервенело стрелял в каждую подозрительную тень. Я отобрал семь человек и с ними пополз к насыпи. Бойцы за мной. Оставалось совсем немного, когда меня ранило. Ранеными оказались ещё двое. Однако никто из нас не ушёл. Сблизившись, мы забросали противника гранатами и бросились врукопашную».

В этом бою было уничтожено около тридцати гитлеровцев. Понесли потери и солдаты-железнодорожники. Из шестидесяти человек осталось лишь семнадцать. К утру наши подразделения, вновь овладев мостами, вышли на правый берег. Группа военинженера Эпштейна тут же восстановила нарушенную сеть к колодцам со взрывчаткой.

Вскоре из штаба армии прибыл офицер связи лейтенант Ладожкин. Он вручил написанное от руки распоряжение начальника гарнизона Ростова генерал-майора Гречкина. Вот его содержание:

«Военному инженеру 3-го ранга Эпштейну, полковнику Микрюкову. Предлагаю в случае неполучения распоряжения комвойсками о выводе из строя железнодорожных мостов, а обстановка этого потребует, решить этот вопрос самостоятельно».

Получив этот документ, военинженер поставил на нем время: «10 ч. 20 м. 21.11.41».

Ростов был уже занят противником, наши войска отошли на южный берег Дона, однако бои у мостов продолжались. В полдень тот же лейтенант Ладожкин вновь прибыл с донесением. Полковник Микрюков вскрыл пакет с отпечатанным на машинке коротким текстом:

«Коменданту «американского» и недостроенного ж.-д. моста. Приказываю немедленно взорвать мост. 21 ноября 1941».

Внизу три подписи: Ремезов, Мельников, Арушанян – командующий, член Военного совета, начальник штаба 56-й армии.

В верхнем углу документа рукой генерала Гречкина было приписано: «Полковнику Микрюкову. Вручить адресату при необходимости».

А бои у мостов всё продолжались. Находившихся там бойцов возглавил младший лейтенант Кашкаров.

Удачно выбрав огневую позицию, пулемётчик старший сержант Копончук отсёк огнём подходы к мостам, меткими очередями поражал немцев, пытавшихся приблизиться к ним.

Тут же находился и полковник Микрюков. Он установил связь с отошедшим к Батайску штабом армии и напрямую вёл переговоры.

В 13.30 его вызвал начальник штаба армии генерал Арушанян.

   – Удостоверение на проведение особого задания при вас?

   – Да.

   – Вручайте Эпштейну. В четырнадцать ноль-ноль начните с «американского».

   – Пётр Львович, читай и выполняй. – Полковник подал удостоверение военинженеру. – К сроку успеешь справиться?

   – Если не будет перебит провод...

А по позиции уже полетела команда:

   – Всем в укрытие!

Эпштейн посмотрел в окно, из которого были видны Дон и железнодорожные мосты. Один большой, массивный, с переплетением тяжёлых конструкций, балок, дуг, с высокими вертикальными стойками, меж которых поднималась ферма для пропуска идущих по реке судов. Эту ферму доставили из Америки и монтировали её американские инженеры. Рассказывали, что охотников среди американских капитанов буксировать её через океан не нашлось. Вызвался на это дело русский моряк – и успешно справился с трудным делом...

Второй мост, «литерный», был поменьше, по нему ещё не прошёл ни один состав, но и его тоже приходится взрывать.

   – Приготовиться!

Пётр Львович осторожно установил подрывную машинку, крепко зажал её, правой рукой взялся за рукоять. Оставалось только резко крутануть, чтобы высечь искру.

Сколько раз он проделывал это и каждый раз испытывал волнение, словно парашютист, бросающийся из самолёта. Уж слишком высокой была цена этого короткого движения: рушилось то, что создавалось годами. Нервно кашлянув, Эпштейн резко повернул рукоять.

Над холодной рекой молнией взметнулась вспышка, и вслед за тем воздух содрогнулся. Земля, будто живая, судорожно вздрогнула, забилась, а над рекой ураганом пронёсся ветер, выламывая из окон стёкла, распахивая двери домов.

И вся тысячетонная конструкция моста тоже содрогнулась и стала падать с высоты в реку.

Грохот ломающегося металла, оглушительный удар фермы об упругий речной поток, плеск воды слились с эхом взрыва и прокатились далеко окрест. Единственная дорога, что связывала Ростов с Кавказом, оборвалась. Оборвалась, когда враг торжествовал победу.

Часы показывали 14.20. А в 16.00 прогремело ещё. И не стало «литерного» моста.

Первое интервью

Когда осенью 1941 года из Ростова выбили танковую дивизию «Адольф Гитлер», которая входила в состав 1-й немецкой танковой армии генерала Клейста, первым о победе сообщил бойцам Южного фронта старейший журналист Виктор Данилович Буриков. Было это так.

   – Товарищ Буриков, пора вставать и вам, – строго произнёс начальник отдела, затягивая широким комсоставским ремнём гимнастёрку. – Редактор приказал на летучке всем быть.

   – Встаю, встаю, – ответил Виктор Данилович, откидывая одеяло.

Вчера он засиделся над очерком о раненом политруке, которого доставили сюда, в Пятигорск, и лёг далеко за полночь.

«Хорошо молодёжи», – думал Виктор Данилович, застёгивая пуговицы фасонистой сорочки. В редакции он самый пожилой, «старик», как его порой называют за глаза, и лишь он один – вольнонаёмный, даже наборщики и рабочие типографии в красноармейской форме. Всё у них чин по чину, а он – литработник отдела информации – щеголяет в гражданском костюме, прорезиненном плаще и тупоносых ботинках.

В военную газету «Красный кавалерист на фронте» его зачислили полтора месяца назад, когда редакцию радиовещания, где он служил, расформировали.

К шести Виктор Данилович успевает и побриться, и проглотить «пшенкашу».

В шесть утра редакция в сборе. Расселись вокруг длинного стола, ждут редактора. Тот входит возбуждённый.

   – Как вам известно, товарищи, наши войска освободили Ростов и перешли в контрнаступление. А что об этом у нас в газете? Ничего! А по такому случаю нужен в номере «гвоздь». Понятно?

Все молчат, понимают и согласны с редактором.

   – Ночью я говорил с политуправлением, – продолжает редактор. – Там посоветовали взять интервью у командующего 56-й армией генерал-лейтенанта Ремезова. Армия эта первой ворвалась в Ростов. Если удастся выполнить задумку, то в газете будет первое интервью о переходе нашей Красной армии в наступление. Ворвалась первой, товарищи! Вдумайтесь только! Кто-то из нас должен ехать к генералу...

Все застыли, ожидая, кого редактор пошлёт в столь заманчивую командировку.

Редактор пробегает взглядом по лицам сидящих и вдруг останавливается на Викторе Даниловиче.

   – Ваш материал о раненом лейтенанте, товарищ Буриков, отмечаю. Добротный, убедительный... Вот вам, товарищ Буриков, и карты в руки, вы и поедете в командировку.

   – Я?! – Виктор Данилович даже вскочил: уж такого решения он никак не ожидал. – Я готов, товарищ батальонный комиссар. Но как же мне ехать в этом... – он оглядел себя и потрепал лацкан пиджака. – Гражданское лицо от военной газеты, да ещё к самому командующему...

А редактор, не реагируя на его слова, продолжал:

   – До Минеральных Вод доберётесь на моём грузовике, он стоит у подъезда, а там самолётом. Он тоже ждёт. И ещё, товарищ Буриков, – редактор смотрел на него, холодно поблескивая очками. – Сегодня в двенадцать ноль-ноль материал должен быть у меня...

   – Почему опаздываешь, писатель? – Лётчик нетерпеливо расхаживал у самолёта. На нем большие унты, тёплая с застёжкой-молнией во всю длину куртка, подбитый мехом шлем. Он остановился и в упор разглядывал пассажира.

   – И ты так летишь? Да ведь окоченеешь в своём плащике!

   – Другой одежды нет.

В воздухе кружился снег, мела позёмка, и вообще погода «благоприятствовала». К тому же синоптики обещали дальнейшее похолодание.

По стремянке Виктор Данилович поднялся в самолёт. На него пахнуло холодом.

Моторы взревели, и самолёт покатил к взлётной полосе.

Виктор Данилович отвернул воротник плаща, засунул поглубже руки в рукава, предварительно, по совету лётчика, накинув на ноги край брезента. Все мысли сосредоточились на предстоящей встрече.

Генерала он видел только однажды, в августе или сентябре, вскоре после вступления того в должность командующего войсками Северо-Кавказского военного округа. Он произвёл внушительное впечатление. Теперь предстояло встретиться им с глазу на глаз.

А может, генерала и не удастся увидеть? Ведь сражение в самом разгаре, и командующий, конечно же, там, в боевой цепи. До журналиста ли ему сейчас? От этой мысли становилось ещё холодней...

«Проклятый мороз! – У Виктора Даниловича не попадал зуб на зуб. – Скорей бы на посадку, не то окоченеешь совсем!» И тут, словно по желанию, самолёт пошёл на снижение.

   – Что? Уже Ростов? – заглянул Буриков к лётчикам.

   – Нет, Армавир!

   – А Ростов? Ведь надо же в Ростов!

   – Ничего не знаю! – кричал в ответ лётчик. – Поступила команда: идти на посадку.

Виктор Данилович обескураженно опустился на скамью. Всё пропало! Взглянул на часы: скоро девять. Осталось три часа, а он лишь на полпути.

Прощаясь, лётчик с виноватым видом сказал:

   – Послушай, писатель. В Армавире – штаб округа, ты поезжай немедленно туда. Они помогут...

Буриков спешил с робкой надеждой на удачу. Мимо него проскочила «эмочка», потом, немного погодя, развернулась, догнала его. Водитель-красноармеец широко открыл дверцу.

   – Вы не из Пятигорска ли? Не из газеты? Старший политрук послал меня за вами.

Старший политрук сказал при встрече:

   – Ваш редактор, батальонный комиссар Голубицкий, просил нас помочь газете. Вот я и послал автомобиль. А сейчас сидите, отогревайтесь. И чай доставят.

Корреспондент сел у пышущей жаром чугунной печки-буржуйки, едва не обхватив её. Он чувствовал, как из тела медленно вытеснялся холод.

Политрук принёс чайник и сахар, и Виктор Данилович, отхлёбывая, рассказал ему, с каким заданием летел в Ростов.

   – А что, если попытаться взять интервью по прямому проводу? – предложил старший политрук.

   – А можно ли?

   – Почему же нельзя?.. С помощью связистов... Впрочем, подождите, я узнаю

Он ушёл, а Виктор Данилович остался с терзающей его мыслью, удастся ли переговорить с генералом й успеет ли он передать, в случае удачи, материал в редакцию. Минуты тянулись, как часы.

Наконец в коридоре послышались твёрдые шаги, дверь распахнулась.

   – Договорился! Скорей на узел связи!

   – Сюда, в кабинет! – позвал их капитан, дежурный по связи, и указал на стулья у стола. – Командующего ищут... Он на капэ дивизии.

Вдруг в трубке что-то щёлкнуло, пискнуло.

   – Командующий! – спохватился капитан-связист. – Здравия желаю, товарищ генерал! – проговорил он в трубку. – Передаю трубку корреспонденту.

   – Здравствуйте, товарищ генерал! – закричал во весь голос Виктор Данилович. – С вами говорит корреспондент газеты! Мы хотели бы получить от вас первое интервью...

   – Какой корреспондент? Какое интервью? – Голос в трубке был явно недоброжелательным.

   – Первое интервью, товарищ генерал!

   – Послушайте, корреспондент, мне сейчас не до вас...

Боясь, как бы генерал не бросил трубку, Виктор Данилович опять закричал:

   – Я из вашей газеты! Окружной газеты!

В трубке наступила тишина. Потом послышался треск: может, вблизи капэ взорвался снаряд или мина?

   – Ну, хорошо. Что там у вас? Спрашивайте. Только быстрей!

   – Товарищ генерал, редакция шлёт привет и просит сообщить, каково сейчас положение на вашем фронте, – торопливо проговорил Виктор Данилович.

Он ещё в пути мысленно наметил, о чём будет спрашивать, и записал вопросы в блокноте.

   – Фашисты удирают к Таганрогу. Бросают орудия, танки, автомашины. Мы их преследуем днём и ночью. Наши части дерутся героически. В особенности, где командирами Панченко, Чумаков, Селиверстов, а также кавалеристы Куца.

Корреспондент боялся упустить хотя бы слово. Его карандаш летал по листу, оставляя на нем хитрые и непонятные закорючки. Они ложились строчка за строчкой. А генерал теперь сообщал, сколько боевой техники врага уничтожила его армия за время наступления:

   – ...Пятьдесят танков... сто пятьдесят автомобилей... двести мотоциклов...

По тому, как точно генерал называл цифры, Виктор Данилович понял, что ему, видимо, поднесли оперативную сводку.

Командующий сделал паузу, и, воспользовавшись этим, Буриков задал второй вопрос.

В аппарате вдруг засипело, забулькало, и Виктор Данилович, холодея, подумал, что связь оборвалась: эвон какое расстояние лежит между ними, да и мало ли что может случиться, когда в непосредственной близости от командующего идёт бой!

Однако спустя немного времени снова послышался голос, и Буриков почувствовал, как отлегло от сердца.

   – ...Когда мы заняли Аксай, Синявскую, жители с восторгом приветствовали наше возвращение...

   – Спасибо, товарищ генерал! Что передать бойцам и командирам округа?

В трубке опять наступила тишина. Виктор Данилович представил себе стоящего в окопе среди заснеженной равнины сурового генерала.

   – Прежде всего, – прозвучал далёкий голос, – отлично овладевать боевой и политической подготовкой... Учиться военному искусству, использованию местности, разведке, наблюдению, особенно ночным действиям.

   – До свидания, товарищ генерал! Спасибо! Желаем новых побед!

Буриков хотел уже было положить трубку, но из неё вновь послышался голос:

   – Благодарю за добрые пожелания. Сделаем всё возможное, чтобы с честью выполнить долг...

В телефоне опять щёлкнуло, но Виктор Данилович по-прежнему держал трубку у уха, не решаясь её положить.

   – У вас всё? – спросил женский голос. – Алло! Командующий закончил разговор...

Виктор Данилович нехотя положил трубку, вытер рукой взмокший лоб и почувствовал такую лёгкость в теле, словно сбросил с плеч гору. Ровно в двенадцать ноль-ноль он связался с редактором.

   – Товарищ батальонный комиссар! Приказ ваш выполнил! Принимайте текст интервью.

   – Сделали? Вы сами-то, Буриков, где? В Армавире? И говорили с командующим? – в голосе редактора слышались и удивление, и одобрение, и даже похвала. – Текст большой?

   – Строк на сто двадцать.

Когда Виктор Данилович кончил диктовать, редактор сказал:

   – От лица службы благодарю. А за материал, Буриков, пятикратный гонорар прикажу вам выписать. Вот так-то, старик! А теперь возвращайтесь, да поскорее. Работы по горло. Есть новое задание.

«Ни шагу назад!»

Именно в нелёгкие дни родился знаменитый приказ Народного Комиссара Обороны СССР № 227 от 28 июля 1942 года. В народе он получил известность своим главным требованием «Ни шагу назад!».

Это было время тяжёлых испытаний и горьких поражений. На огромном пространстве шли кровопролитные бои. Огненный рубеж войны неудержимо катился к Кавказским горам и к Волге.

Неистовствовали в своём усердии враги. По радио и в газетах вещали, что дни Советской России сочтены, что не сегодня завтра этот колосс на глиняных ногах падёт, что победа над Советами – дело ближайших дней.

В тот день, когда Сталин подписал упомянутый приказ, генерал Гальдер при свете ночной лампы записал в свой дневник: «Южнее Ростова противник слабеет. Станет он оттягивать силы на юг или предпочтёт юго-восточное направление, ещё не ясно. Последний вариант мог бы преследовать цель создания новых позиций по Манычу. Однако этот замысел фактически уже сорван быстрым продвижением 1-й танковой армии через Маныч. К сожалению, войска левого фланга 4-й танковой армии всё ещё задерживаются в районе Цимлянской, а поэтому противнику удалось южнее этого района создать фронт, развёрнутый на запад, и даже начать с этих позиций наступательные действия с участием танков...»

Столь катастрофическое положение на советско-германском фронте вызвало у наших союзников потерю веры в способность Красной армии устоять против врага. Президент Рузвельт, провожая своего личного представителя Уэнделла Уилки в Москву, говорил: «...может случиться так, что вы попадёте в Каир как раз в момент его падения, а в России вы тоже можете оказаться в момент её крушения».

Премьер-министр Великобритании Черчилль, не веря в силу Красной армии, требовал от СССР согласия на ввод английских войск на Кавказ. Правительство Англии даже подготовило на этот счёт план «Вельвет», по которому должны были ввести в советское Закавказье английские войска.

Лето 1942 года стало одним из кризисных периодов Великой Отечественной войны. Врагу удалось оккупировать важные в экономическом отношении районы Советского Союза. В его руках оказалась огромная территория, на которой до войны проживало почти 80 миллионов человек, выпускалась одна треть всей валовой продукции промышленности. Была потеряна почти половина всех посевных площадей страны.

Вот что говорилось в приказе, лично отредактированном Сталиным:

«Враг бросает на фронт всё новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперёд, рвётся вглубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и сёла, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Часть войск Южного фронта, идя за паникёрами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьёзного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамёна позором.

Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную армию, а многие из них проклинают Красную армию за то, что она отдаёт наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток.

Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы и дальше будем отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке, этим они хотят оправдать своё позорное поведение на фронтах. Но такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам. Каждый командир, красноармеец и политработник должен понять, что наши средства не безграничны, территория Советского государства – это не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети. Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, – это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл, топливо для промышленности, фабрики и заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги...»

Прервём текст, поясним, что главное в содержании приказа почти полвека не публиковалось в открытой печати. Умалчивалось явно недостойное проклятие Красной армии за то, «что она отдаёт наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток». Не упоминалось о части войск Южного фронта, которая, «идя за паникёрами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьёзного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамёна позором».

Из приказа явствовало, что виновником поражения на юге является Южный фронт, но никак не Верховное руководство в Москве, которое допустило грубейший просчёт в планах летних действий и не обеспечило войска Южного фронта необходимыми силами и средствами для оказания достойного отпора врагу, срыва его наступательного замысла.

Далее в приказе говорилось:

«После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину...

Необходимо в корне пресекать разговоры о том, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратим отступление, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог...

Из этого следует, что пора кончить отступление. Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови, защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности...

Можем ли выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает всё больше и больше самолётов, танков, артиллерии, миномётов.

Чего же у нас не хватает?

Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину.

Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования...»

Приказ у каждого вызывал сознание смертельной опасности, нависшей над Родиной, его домом, им самим.

   – Кавказ станет последним рубежом для врага. Это клятва старого солдата, – объявил на совещании командующий Закавказским фронтом генерал армии Тюленев.

   – Я клянусь биться насмерть, – сказал перед строем батальона его командир старший лейтенант Рухадзе.

   – Погибну, но не отступлю... – провозгласил политрук Ломидзе.

   – Дальше моего окопа фашист не пройдёт, – клялись воины передовых оборонительных рубежей.

В те грозные дни против врага поднялся весь народ Кавказа. Надеждам Гитлера, что с приближением немецких войск единство кавказских народов будет поколеблено, не суждено было сбыться.

Нельзя без волнения читать одно из обращений ко всем народам Кавказа:

«Братья-кавказцы, кабардинцы и балкарцы, чечены и ингуши, черкесы и адыгейцы, карачаевцы и калмыки, осетины и трудящиеся многонационального Дагестана! К вам обращаемся мы, старейшие представили кабардино-балкарского и чечено-ингушского народов, своими глазами видевшие ужасы, которые несёт коварный Гитлер в наши родные горы.

Мы спрашиваем вас, можем ли мы допустить, чтобы немецкие разбойники грабили селения, убивали стариков и детей, насиловали наших женщин, поработили наши свободолюбивые народы? Как горные реки не потекут вспять, как прекрасное солнце не перестанет светить над нашей землёй, так и чёрные тучи фашизма никогда не покроют наши Кавказские горы. Не бывать собаке Гитлеру над нашим Кавказом, над нашей Советской страной. Слушайте нас, своих стариков, свободолюбивые горцы. Поднимайтесь все, как один, мужчины и женщины, старики и дети! Берите любое оружие, бейте, уничтожайте чёрных свиней Гитлера, которые не знают, что такое человеческая совесть. Храбрые джигиты Кавказа! На гитлеровских бандитах кровь наших людей! Кровью отомстим им за эту кровь!»

23 августа в Тбилиси состоялся многотысячный митинг народов Закавказья. «Ни шагу назад, уничтожим врага у Кавказского хребта!» – такая мысль была в выступлении каждого.

Приказ № 227 нашёл широкий отклик в войсках. В тяжёлый период оборонительных боев на Кавказе командиры всю свою работу проводили под лозунгом: «Остановить врага – значит победить!»

Так красноармеец 805-го стрелкового полка Василий Дмитриевич Степанидзе, получив ранение, категорически отказался идти в санитарную часть и продолжал вести огонь из автомата.

В августовских боях смертью героя погиб красноармеец Колесников. В кармане его гимнастёрки нашли письмо к матери: «Дорогая мама! Сейчас я иду в бой. Сталин сказал остановить немцев, и мы пошли навстречу врагу. Пошли смело, грозно. Если, мама, меня убьют, знай, что я не отступил. Не отдал народ под немца. Дрался, как и все мои товарищи, твёрдо, решил: умрём, но назад ни шагу».

Ныне, признавая силу патриотического призыва приказа «Ни шагу назад!», осмелимся выразить некоторые сомнения в его крайне жестокой необходимости. При этом сошлёмся на высказывание такого опытного авторитета, каким был маршал Рокоссовский. На его взгляд, громогласное требование «Стоять насмерть!» (равнозначное «Ни шагу назад!» – А.К.) призвало воинов к отчаянному сопротивлению, даже самопожертвованию. На самом же деле это требование влекло за собой серьёзные последствия, а именно – окружение боевых соединений, способных к активным действиям.

Вот что писал по этому поводу маршал в своей книге «Солдатский долг» последнего издания[1]1
  Рокоссовский К.К. Солдатский долг. М.₍ Воениздат, 1997, с. 125-129.


[Закрыть], где были восстановлены цензорские купюры:

«Всем памятны действия русских войск под командованием таких полководцев, как Барклай-де-Толли и Кутузов в 1812 году. А ведь как один, так и другой, тоже могли дать приказ войскам «стоять насмерть» (что особенно нравилось у нас, и чем стали хвастаться некоторые полководцы!). Но этого они не сделали, и не потому, что сомневались в стойкости вверенных им войск. Нет, не потому. В людях они были уверены. Всё дело в том, что они мудро учитывали неравенство сторон и понимали: умирать если и надо, то е толком. Главное же – подравнять силы и создать более выгодное положение. Поэтому, не ввязываясь в решительное сражение, отводили войска вглубь страны. Сражение у Бородино, данное Кутузовым, явилось пробой: не пора ли нанести врагу решительный удар? Но, убедившись в том, что противник ещё крепок и что имевшихся к этому времени собственных сил ещё недостаточно для подобной схватки, Кутузов принял решение на отход с оставлением даже Москвы.