Текст книги "Черный передел. Книга II"

Автор книги: Анатолий Баюканский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

– А теперь вы будете отдыхать, набираться энергии. Расслабьтесь, летайте по воздуху, кувыркайтесь. Представьте себе, что вы – еще ребенок. Провидение само войдет в ваш мозг. – Маг вытер вспотевшее лицо. Сеанс давался с большим трудом. В хилом теле сэра Генри заключалась дьявольская сила воли, преодолеть которую было весьма трудно…

После гипнотического сна сэр Генри долго отдыхал, лежал на широкой арабской кровати, раскинув руки. Часа через два он очнулся бодрый, посвежевший, лишь слегка ломило в висках. Прошел к журнальному столику, стал не спеша просматривать свежую почту. Неожиданно сэр Генри вздрогнул. С обложки журнала «Ньюсуик» на него смотрел улыбающийся человек, чье лицо он отчетливо видел во время гипнотического сеанса.

«О великое Провидение!» – воскликнул сэр Генри. Быстро прочел текст. «В США с неофициальным визитом прибывает президент Советского Союза Михаил Горбачев».

Некоторое время сэр Генри просидел в глубокой задумчивости, пытаясь увязать воедино события вчерашнего дня. Тихий телефонный звонок спугнул мысли сэра Генри. В трубке он услышал голос человека, которого никогда не видел в глаза, но чьей воле подчинялись все.

– В Америку прилетает наш друг! Российский президент должен быть обласкан ассоциацией, должен стать лояльным к стране, подготовьте пакет программ помощи России. Горбачев нуждается в помощи. Этот таран будет пробивать берлинские стены в Германии и СССР. Сегодня и завтра он – приоритет номер один. У меня все, желаю удачи, сэр Генри! – Голос умолк…

* * *

Ирине Михайловне Тиуновой исполнилось тридцать девять лет. Правда, знакомые и близкие, абсолютно не кривя душой, давали ей не больше тридцати. Статная, голубоглазая, всегда элегантно, со вкусом одетая, ухоженная, с модной прической, Тиунова невольно привлекала внимание мужчин, редко какой прохожий не оборачивался ей вслед. Природный ум, тактичность в общении делали ее совершенно непохожей на здешних женщин. Даже здесь, в тесном помещении склада регионального центра гуманитарной помощи, Ирина Михайловна двигалась легко и свободно. Ее заместитель, Алевтина Жучкова, бывшая совсем недавно главным врачом городской санэпидстанции, была склонна к полноте, хотя по ухоженности не уступала начальнице. Следуя за Ириной Михайловной, она задыхалась, искала малейший повод, чтобы задержаться на мгновение, перевести дух. В остальном же они стоили друг друга, быстро успели понять, что дышат одним воздухом невесть откуда свалившейся на них власти и несметного богатства. И теперь намертво вцепились друг в друга.

Региональный центр гуманитарной помощи СССР, в котором они работали, был новым учреждением для россиян. Никто толком еще не разобрался, чем же, собственно, оно занимается, но многие догадывались, что это весьма доходное место. Центр был предусмотрительно укрыт от посторонних глаз глухим бетонным забором, поверх которого был проведен электрический ток высокого напряжения, бессменно охранялся автоматчиками из отряда милиции особого назначения.

Сегодня Ирина Михайловна и Алевтина были страшно заняты: принимали колонну автомашин международного фонда Красного Креста, прибывшую из Германии. По закону контейнеры принимала комиссия, куда, кроме вышеназванных дам, входили представители общественности: председатель заводского комитета профсоюза Старососненского металлургического завода Герой Труда Алла Возвышаева и начальник отдела технического контроля Старососненского металлургического комбината Пантюхин, бывший журналист городской газеты Сергей Спичкин, ныне безработный, и пенсионер со странной для здешних мест фамилией Грейфус, которого никто не видел ни разу.

Ирина Михайловна собственноручно пересчитала все тюки, обозначенные в накладных, расписалась в получении, напоила крепким индийским чаем немецких водителей и сопровождающих, вручила каждому сувенир – набор матрешек местной фабрики. Прощаясь, от души поблагодарила членов комиссии, незаметным образом положила в сумку Аллы роскошный халат.

Оставшись одни, женщины поглядели друг на друга и, не сговариваясь, счастливо засмеялись.

– Что ж, теперь можно и более внимательно осмотреть партию, – хихикнула Алевтина Жучкова, – не обманули нас, бедных, господа капиталисты?

– Запад нам всегда исправно помогает! – пропела Ирина Михайловна своим удивительно мягким и обворожительным контральто. И, не тратя лишних слов, стала на выбор открывать коробки, выкидывая яркое содержимое на ленту транспортера. Из приемного отделения вещи и продукты должны будут завтра уйти на предприятия и в медицинские учреждения. – Помогай! – обернулась к Жучковой.

Женщины тяжело дышали, тщетно старались унять дрожь в руках и скрыть лихорадочный блеск в глазах. Перед ними в который раз словно открывалась знаменитая пещера сказочного Аладдина – богатство, которое нынче не имело цены. Чего тут только не было: джемперы удивительной голубизны, итальянские и немецкие женские туфли и полусапожки, наборы косметики, пальто в отличном состоянии для мальчиков и мужчин, шерстяные кепи и шапочки, рубашки с иностранными яркими наклейками. Но самым, пожалуй, главным богатством были лекарства. Нынче в старососненских больницах стали отменять операции: не хватало перевязочного материала, хирургического инструмента, наркоза. А уж про шприцы одноразового пользования и говорить не приходилось.

Конечно, каждая из этих двух женщин давно перестала ощущать себя просто служащей. Они чувствовали себя причастными к великим мира сего, не задумываясь, что эти подарки просто-напросто жалкие подачки щедрой старушки Европы варварам России.

– Странно, – раздумчиво проговорила Ирина Михайловна, не выпуская из рук коробку с духами, – чудаки эти иностранцы. Куда, к при меру, мы должны распределить косметику? Не в парикмахерские же? За рубежом понятия не имеют, что нашим бедолагам не до яркой помады.

– Ириночка Михайловна, – сладко пропела над начальственным ухом нежноголосая Алевтина, – у меня появилось гениальное предложение по косметике.

– Ну, Алевтина, я жду, – подбодрила заместителя Ирина Михайловна, – удиви-ка меня оригинальной идеей.

– Все вполне пристойно, – проворковала Алевтина, – вы абсолютно верно подметили: распределять заграничную косметику среди малоимущих – позор, издевательство над людьми, наконец, горькая обида. Им лучше выделить по пачке маргарина да по буханке ситного.

– Да не тяни ты! – не выдержала Тиунова.

– Есть возможность помочь нуждающимся более существенно, – как ни в чем не бывало продолжала Алевтина, не отрывая счастливых глаз от начальницы.

– Ты меня до инфаркта доведешь! – Ирина Михайловна была в восхищении от своей непредсказуемой подруги. Знала, что Алевтина – большой мастер выходить сухой из воды. Как всегда, ход ее мыслей отгадать оказалось невозможно. Вот и сейчас она набивала себе цену.

– Предлагаю договориться с начальством и выставить сию заграничную косметику для продажи на закрытый аукцион. Чем быстрее беднеет страна, тем быстрее богатеют отдельные ее представители. Итак, всегда найдутся в Центральной России люди, которые заплатят, не моргнув глазом, в несколько раз выше номинальной стоимости всех этих наборов, а затем…

– Стоп! – резко оборвала Алевтину Ирина Михайловна. – Следовательно… На вырученные от аукциона деньги, точнее, на их часть, мы можем купить обездоленным продуктов и одежду на зиму. Но… – Подняла вверх тонкий наманикюренный палец. – В Старососненске еще никто ни разу не проводил аукционов. Власти могут запретить. Как быть в таком случае? – Ирина Михайловна взглянула на Алевтину и поразилась ее нагловатой ухмылке, та будто ждала этого вопроса.

– Вы, дорогая подруга, вижу, не обратили внимания на одно слово, упомянутое мной, а именно – «закрытый» аукцион. Не будем же мы распахивать двери для всего города, для жулья. Поначалу предлагаю обратиться ко всем высокопоставленным «отцам города», предложим им стать не только инициаторами аукциона со всеми вытекающими отсюда последствиями, но… любой сможет привести свою жену, подругу, хорошую знакомую. И тогда волки будут сыты и овцы целы.

– Ох, Алевтина, по тебе давно камера на солнечной стороне плачет! – любовно проговорила Ирина Михайловна. Обычно она только в особых случаях позволяла себе подобное панибратство, говорила Алевтине «ты». – Однако все продумано, все логично. Но… сделаем акцию совершенно безобидной, подстрахуемся со всех сторон. Я лично переговорю с хорошим знакомым, генералом Ачкасовым, начальником областной милиции, у него на содержании находится одна молодая очаровательная фея и… – Тиунова многозначительно подмигнула Алевтине, чем ее несказанно удивила.

– Выходит, договорились? – вновь просияла Алевтина, предвкушая колоссальную материальную и моральную выгоду от придуманной акции.

– По рукам!

– Все о'кей! Да, совсем забыла, – фальшиво спохватилась Алевтина, сунула руку в сумочку с красным индийским орнаментом. – Я ведь брала у вас в долг, с признательностью возвращаю! – Ловко извлекла пачку четвертных, перетянутых тонкой резинкой, вложила в карман костюма Тиуновой. – Можете не считать, здесь ровно две с половиной.

Ирина Михайловна отшатнулась, чувствуя, как вспыхнуло лицо. Но… уже не в первый раз она принимала под разными предлогами деньги от прохиндейки Алевтины, испытывала временами жгучий стыд и ни разу не нашла в себе силы отказаться. Прежде-то подобных деяний боялись как черт ладана. Теперь… открыто деньги дают «на лапу». Не подмажешь, не поедешь. И грех было отказываться от денег, отлично понимая, что Алевтина в накладе никогда не останется. Хотя, если честно признаться, так до конца и не могла понять, за что столь щедро платит заместительница, откуда берет. Правда, однажды Алевтина полушутливо намекнула: «Это крохотная благодарность районных Советов депутатов трудящихся».

Тиунова еще не отучилась краснеть, и это утешало: «Не совсем еще погрязла в темных делах». А что это за дела? Была уверена: «В них нет и не может быть криминала». Они не воровали продукты и одежду, не занимались хитрыми приписками или подделками, абсолютно не нарушали законов, даже сами старались не отоваривать себя, но в их власти было в списке на гуманитарную помощь поставить тот или иной детский дом либо в самом начале списка, либо отнести его в конец очереди. И все это правильно понималось привычными к подобным ухищрениям руководителями.

Завершив дела, закрыв склад, тщательно проверив сигнализацию, дамы прошли в просторный кабинет Ирины Михайловны, стены которого были густо увешаны заграничными буклетами и всевозможными проспектами, рекламирующими разные фирмы.

– Сделал дело – гуляй смело! – весело проговорила Тиунова. – Давайте попьем чайку, у меня тут завалялся английский, манчестерский.

– Грешно, дорогая Ириночка Михайловна, пить чай, когда есть кое-что и повкуснее. – Алевтина, отстранив начальницу, извлекла откуда-то плоскую бутылочку американского виски.

– Вы меня, Алевтина, скоро в алкоголика превратите! – пошутила Ирина Михайловна, обрадовавшись: самой хотелось немного расслабиться после напряженного дня. – Садимся к столу!

Алевтина расплылась в улыбке. Она ловко разлила по крошечным рюмочкам золотистую жидкость, нарезала лимон ровными дольками, посыпала сахаром. Все у этой полноватой и деловитой женщины получалось ладно, округло, сноровисто, все делала с улыбочкой, с приговорочками.

– Эх, поднимем, чтобы дома не журились! – чокнулась с рюмкой начальницы и первой храбро отхлебнула глоток.

Выпив, женщины оживились и вскоре почувствовали себя совершенно спокойными. Язык, казалось, вовсе развязался, препоны исчезли. Разговор плавно перешел к обсуждению «мужских» вопросов. Здесь Алевтина тоже была докой, могла без устали рассказывать о деталях, о своих интимных увлечениях, которые, по ее словам, только укрепляют семейные узы.

Ирина Михайловна не нашла в себе силы прекратить разговор, который был ей неприятен. Она уже не верила, что найдет семейное счастье. Много было увлечений, вполне серьезных и не очень, но… Имела серьезные виды на Анатолия Булатова, своего непосредственного начальника на Старососненском металлургическом заводе, славный был мужик, лицом приятен, со всей мужской статью. Жаль, помешался на поисках правды, а это в наше время весьма чревато. Был Булатов крутоват, посему и сломали его быстро, втоптали в грязь. Вспомнила названого брата Анатолия Алексея Русича. Тоже добрый мужик, разведенный, умница, однако из той же породы чудаков-правдолюбов. Даже представляла, как бы они жили вместе. О материальной стороне тогда не думала, молодая была, глупая. Теперь иное дело: вынашивала тайную мечту выйти замуж за иностранца и уехать с ним навсегда.

Алевтина опьянела, склонила голову и замурлыкала веселенький мотивчик. А Ирина Михайловна припомнила вдруг свое горение в ту пору, когда работала в завкоме Старососненского металлургического завода, носящего звонкое и довольно глупое название «Свободный сокол». Боже милостивый! Чем они там занимались, смешно вспомнить: «выбивали» места в детских садах, путевки в санатории, пособия, разовую помощь. И что особенно удивляло ее сегодня, она искренне переживала за дело. Правда, тогда ее очень обижало, что при всех своих данных остановилась в росте, не сумела сделать настоящей карьеры. Охо-хо! Все течет, все меняется. Наступили и ее времена. Именно перемены в стране и расставили по местам фигуры и пешки. Нынче здесь, в гуманитарном центре, она напрочь забыла все, чему кропотливо учили ее в высшей школе профдвижения в подмосковной Салтыковке. И хотя она не в пример иным перебежчикам не вышла из рядов Компартии, но в идеалах коммунизма полностью разочаровалась. Партия в лице ее изменчивых и суетливых вождей, в лице членов Политбюро, оказывается, жестоко обманула рядовых коммунистов, опоганила идеалы, наплевала в души тех, кто не жалел ради нее своей жизни. Именно высшие партократы присвоили их кровные денежки, понастроив для себя и своих чад умопомрачительные дачи и особняки, санатории и дома отдыха, спецраспределители и спецбольницы. Правда, порой, оставаясь наедине со своими мыслями, она, Ирина Михайловна Тиунова, дочь крупного чекиста, отлично понимала: все это хотя и было правдой, однако ее никоим образом не касалось, лишь служило успокаивающим средством для совести. Она всегда жила безбедно. Волею судьбы, а точнее, волею тех же высокопоставленных партийных чиновников, она сделалась баловнем судьбы, возглавив сей центр гуманитарной помощи.

Оставалось наметить планы очередного предложения для распределения полученной партии товаров. Первым делом Ирина Михайловна самолично отметила в тетради условные буквы: А, 3, Г, Щ. Расшифровывать их не нужно. Как обойдешь вниманием Петра Кирыча Щелочихина? Он вряд ли что возьмет, но… было бы предложено. Нельзя забывать и генерала Ачкасова, прокурора Зимина, Героя Труда директора Старососненского завода товарища Гороховского. Завтра она сама позвонит каждому, сообщит, какими товарами располагает. А там и указания последуют.

– Никого мы вроде не упустили? – Алевтина заглянула через плечо начальницы. – Начальник КГБ мне лично не нравится, все время волком посматривает.

– На твои пышные прелести, – нашлась Ирина Михайловна, – а генералу Ачкасову я сей же миг позвоню. Или лучше сделай это ты! – протянула трубку Алевтине. – Только мое имя не произноси.

– Я же вам говорила, областное начальство хорошо умещается в моем крохотном кулачке. – Алевтина еще раз хлебнула из рюмочки, озорно подмигнула и стала накручивать телефонный диск.

– Мне генерала Ачкасова! – проворковала в трубку. – Это вы? Не узнала, богатым будете. Здравия желаю! – вновь подмигнула Ирине Михайловне. – Ради Бога, извините, что звоню домой. Нет, нет, ничего особенного не случилось. Можете передать трубочку вашей несравненной Дульсинее? Благодарю. Дусенька, это я, Алевтина Жучкова. Не забыла? Поди, перед зеркалом сидишь? Смотришь детектив? Это тоже неплохо. Слушай, могу я завтра в середине дня к тебе заглянуть? Есть одна идея в твоем вкусе. Будешь довольна. Итак, записываю: пятнадцать ноль-ноль. Ишь ты, все по-военному, как-никак генеральша. Все, заметано, жди! Целую! – Положив трубку, Алевтина с сияющим лицом развернулась на сто восемьдесят градусов к начальнице. – Порядок, Ириночка Михайловна, как в танковых войсках.

– Вижу, у тебя осечки не бывает, только вот… Меня смущает твоя Дусенька, слишком заметная фигура в городе. И вообще… может, взять вариант попроще? Как, например, договориться с горпромторгом, согласовать с администрацией города и…

– Господи! – всплеснула пухлыми руками Алевтина. – Да чего вы страшитесь, Ириночка Михайловна? Чего? Мы же не бесплатно, не в качестве взятки будем давать косметику. Это же – а-ук-ци-он! Только без толкотни, без переворачивания прилавков. Руководители – тоже люди, у них тоже любимые женщины. Между ними разыграем партию косметики, а вырученные деньги направим в собесы, в дома престарелых. – Мельком глянула на свои часики. – А не пора ли нам по домам, а?

Альберт исчертыхался, дожидаясь жену и ее начальницу. Когда дамы, помахав охраннику ручкой, вышли из калитки, вздохнул с облегчением. Весело разговаривая, Алевтина и Ирина Михайловна уселись в новенькие «жигули».

– Извини, Алик, что долго ждал! – вместо Алевтины обратилась к хмурому Альберту Тиунова. – Наша работа похожа на карточную игру – чем больше вникаешь, тем больше засасывает.

Автомашина лихо покатила по освещенным улицам Старососненска. Альберт держал марку, обиженно помалкивал, да и они успели обо всем перетолковать. Ирина залюбовалась левым берегом реки Воронеж. Там, вдали, вдоль кромки нескончаемого соснового бора, вставало вполнеба яркое зарево, временами вспыхивая, временами почти угасая: на металлургическом заводе шла ночная смена. Вода под мостом показалась Ирине Михайловне тяжелой, маслянистой. И неожиданно грусть накатила. Тошно было возвращаться в свою богато обставленную квартиру, не согретую мужским теплом. «А что если всем завалиться в центральный ресторан? Кутнуть как следует. Но… Альберт, этот здоровенный телок, за рулем. Идея отпадает. Что же еще придумать, а?» – И вдруг счастливая мысль озарила ее. Она тронула Альберта за плечо:

– Алик, будь другом, катани-ка меня вон к той пятиэтажке.

Ирина Михайловна позвонила в знакомую квартиру и тут оробела, представляя, как изумится Анатолий Булатов. Но… сегодня ей решительно везло. Дверь открыла постаревшая мама Зина, приемная мать Анатолия. С ней Ирина когда-то работала в заводском комитете профсоюза. Та от изумления отступила на шаг в глубь квартиры.

– Что за наваждение? Кого я вижу? Ирина Михайловна? Какими судьбами? То-то я сегодня во сне видела большую воду, новость, стало быть.

– Извините, может, я не вовремя? – Ирина мысленно уже пожалела, что решилась напроситься в гости.

– Мама Зина! – раздался из гостиной знакомый голос. – Кто пришел?

«Анатолий!» – сразу признала Ирина. Давно не виделись, каким он стал?

– Анатолий! Алексей! – позвала мама Зина. И загадочно улыбнулась, чуть посторонясь. – В ногах правды нет. Проходите, пожалуйста.

Тиунова прошла в коридор, заставленный старыми вещами. Здесь время, казалось, остановилось. Даже велосипед висел на крюке. И вдруг сердце ее упало, могла ожидать всего, но прямо перед ней в тесном коридорчике стояли сразу два предмета ее обожания. «Не было ни гроша, да вдруг алтын». Булатов сильно постарел, но все же выглядел молодцом. Но… Русич. Ирина Михайловна с превеликим трудом узнала добра молодца в этом изможденном, поседевшим человеке с подрагивающими руками. Вот что значит тюрьма. Острая жалость шевельнулась в груди, страстно захотелось обнять его, прижать к себе, расплакаться, а потом… потом помочь, осыпать золотом, деньгами. Ведь она буквально озолотилась, не знает, куда девать богатство. Не раздавать же старушкам в церкви. С Алексеем Русичем у нее однажды произошла любовная встреча. Она была обворожена им с первой секунды их близости. Что касается Анатолия, то прежде, работая вместе, бредила им, боготворила этого человека. И вот они стоят рядом – сводные братья, неудачники.

Русич опомнился первым, помог ей снять плащ. Булатову достались только домашние тапочки, которые он по привычке хотел ей подать, но тотчас устыдился, представив эту элегантную даму в стоптанных домашних тапочках. Хорошо, что мама Зина отстранила их обоих, подхватила Ирину Михайловну под локоток, провела в гостиную. Булатов так и остался стоять с тапочками в руках.

В гостиной Ирина Михайловна огляделась по сторонам. Да, все простовато, все безвкусно.

– У нас небогато, – словно прочитав мысли, проговорила мама Зина, – перестройка отняла у нашей семьи все! Жили – не тужили и вот… – развела руками.

Тиуновой сделалось нестерпимо стыдно за блузку из умопомрачительного японского шелка, за драгоценные перстни на руках. А чего стоила одна ее прическа! Опустившись на диван-кровать, Ирина Михайловна еще раз пожурила себя за то, что решила прийти сюда, так обычно вливается бурлящий горный поток в тихую скромную речушку с заросшими берегами, размывая их. Как-то раньше не задумывалась о том, что именно перестройка, которую называют в городе еще «пересменкой», «перестрелкой» и еще черт знает чем, перетасовала привычные ценности, людей, понятия о нравственности, о справедливости.

Казалось, с ее приходом тихий омут ожил, все одновременно засуетились. Русич полез в шкаф, Булатов – в холодильник. Только мама Зина не сдвинулась с места, будто окаменела.

Худо-бедно, но вскоре накрыли стол. Нашлась и припасенная на всякий случай бутылка шампанского, купленная еще до ареста Русича, появилась и нехитрая, но вполне аппетитная российская закусь: грибочки, огурчики, холодная вареная картошка. Правда, банка сайры выглядела «чужеродным телом». Завязался разговор. Поначалу он состоял из кратких вопросов и ответов. Но вскоре Ирина Михайловна окончательно успокоилась, взяла невидимые бразды правления в свои ухоженные, но довольно крепкие ручки, умело запалила, образно говоря, тот самый «костер по вторникам», придуманный давным-давно братьями-неудачниками.

– Помните «костер по вторникам»? – Ирина Михайловна научилась тонко улавливать настроение. Разве забудешь, как Анатолий Булатов с друзьями решил у костра распределять квартиры в новом доме.

Заговорили разом, наперебой, вспоминая имена людей, что нынче выветрились из памяти, а ведь каждый из них был по-своему интересен и неподражаем, как любой человек на земле. Время от времени то Алексей, то Ирина, то Анатолий посматривали в сторону мамы Зины, которая сидела неподвижно, видимо, думала о своем.

– Вы о костре забудьте, – наконец заметила она, – лучше откровенно поведайте один другому, как жизнь сложилась, коль такой случай выпал.

– Я – за! – как обычно загорелся Русич. Ему не терпелось излить боль, что переполняла душу. Его уже «научили», как следует жить в волчьей стае, но заставить поступать по волчьим законам не смогли.

– Начинай! – Ирина Михайловна поймала себя на мысли, что Русич ныне вновь свободен, что нельзя упускать момент.

Русич заговорил горячо, как бывало в минуты вдохновения. Вспомнил последние годы работы на «Пневматике», не утаил и о том, как складывались отношения со всемогущим Петром Кирычем Щелочихиным, нынешним секретарем обкома партии. Поведал и о горечи, что испытал, находясь в местах не столь отдаленных. Ведь нет ничего обиднее, чем нести кару, которую не заслужил. Он нарочно ничего не сглаживал, даже вспомнил, как его бригада убивала на лесоповале страшного садиста-охранника, его просто привязали к бревну и пустили под электропилу.

После исповеди Русича заговорила Тиунова. Она просто внушала им, что нужно делать карьеру, а не сидеть сложа руки и ждать манны небесной. Она выложила не правду, а полуправду, но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы показать никчемность этой троицы.

Разговор затянулся. Мама Зина занервничала, стала часто выходить на кухню, видимо, принимала таблетки.

– Итак, подведем итоги! – хозяйским тоном произнесла Ирина Михайловна, воспользовавшись тем, что мамы Зины в этот момент не было в гостиной. – Какие же у вас планы, братцы-разбойники? – вопрос прозвучал искренне, заинтересованно, ей и впрямь очень хотелось помочь этим заблудшим правдолюбам. Даже частично чувствовала вину за то, что два порядочных человека оказались за бортом нынешней жизни, в которой, по ее Твердому мнению, любой мог жить припеваючи. Да, они попали в водоворот, и стремнина перестройки просто-напросто вышвырнула их из русла.

– Я лично уже договорился с тремя редакциями, буду газетами торговать по договору. Чем плохо? Весь день на воздухе! – Русич сказал первое, что пришло ему в голову, хотя и вправду читал подобные объявления. – Нынче, говорят, это доходная профессия.

Тиунова улыбнулась, представив Русича, стоящего на углу с пачкой газет, собирающего в мешочек пятаки.

– А вы, Ирина, я слышал, процветаете, – вступил в разговор Анатолий, – сбылась мечта? Или я ошибаюсь?

– Я, конечно, счастлива! – выдавила из себя Ирина Михайловна. И вдруг, к удивлению всех, горько, навзрыд заплакала, уронив голову на руки. Как могла она объяснить этим бедолагам, белым воронам, что чем богаче она делается, тем горше становится на душе?

– Успокойся, Ирина, – Булатов обнял женщину за вздрагивающие плечи, – мы чем-то тебя обидели?

– Мне вас всех чертовски жалко! Разве такую жизнь вы заслужили?! – Бывали у нее благие порывы: хотелось пригреть сирых, раздать богатство нищим. Благие порывы эти продолжались недолго. И, если не успевала в эти мгновения совершить доброе дело, черствела и поддавалась иному желанию: уйти от неудачников, накричать на них, пристыдить. Мол, чего мучаетесь, нужно идти на таран, применять локти, расталкивать всех, кто загораживает дорогу к богатой, красивой жизни. Каждый человек – творец своего счастья!

– Неужто мы такие сирые? – гордо вскинул голову Алексей.

– Давайте уговор: не обижайтесь на мое предложение. Идет?

– Зачем обижаться? – усмехнулся Анатолий. – Было бы предложено, отклонить всегда можно.

– Я хочу оказать вам помощь. Да, да, да, не пугайтесь и не спешите отказываться. У меня нынче обширные связи, а вашим золотым головам всюду найдется место, престижное и доходное. Ну, как?

– Я бы от поддержки не отказался на первых порах, – проговорил Русич.

Но в который раз все испортила мама Зина. Со свойственной солдатской прямотой запальчиво сказала, обжигая гостью глазами, в коих явственно просматривалось презрение:

– Ты что, Ирина Михайловна, царя Соломона заменить желаешь? Мы – люди бедные, но гордые. Говори прямо: зачем явилась – не запылилась? Если хочешь лишний раз унизить, скатертью дорога! Авось не пропадем без твоей милости.

– Мама Зина! – укорил было мать Анатолий. – Нельзя же так!

– Она протягивает руку помощи, а ты… – поддержал Алексей. – Понимаю, нервы у нас на пределе, однако…

– Не пытайтесь меня защитить, – Ирина протестующе протянула руку, – я сейчас уйду.

– Разрешите, Ирина Михайловна, я провожу вас до дома. – Русич протянул ей руку.

– Благодарю вас! – Тиунова, стараясь не встречаться взглядом с мамой Зиной и Анатолием, вышла из квартиры.

…Наверное, они раза два прошли мимо ее дома, но оба не спешили расставаться. Алексею вообще спешить было некуда, никто его не ждал, Ирина Михайловна вынашивала мысль, как бы заманить Русича к себе. Близость с мужчиной, который давно не имел женщины, волновала сильней, чем боязнь последствий.

Когда же наконец они остановились у ее подъезда и она уже собралась с духом, чтобы пригласить его к себе, Русич вдруг порывисто схватил ее руку выше запястья, приник к ней губами. И не успела она опомниться от этого старомодного жеста, как незадачливый кавалер и воздыхатель растаял в темноте.

– Господи! – простонала Ирина. – Ушел! – Она прислонилась к ржавой водосточной трубе. – Идиот! Родит же земля таких моллюсков! Козел! Баран! Импотент несчастный! Ну и пропади ты пропадом, дорогой товарищ! – Не помнила, как взлетела по лестнице, как отворила дверь своей квартиры.

* * *

Пробная операция под названием «стычка» была продумана Субботиным до мелочей. Завтра рано утром в Сторососненск прибудут двадцать самбистов из клуба «Икар», с которыми он дружил уже не один год. Крепыши должны стоять в толпе, не встревая в словесные баталии, но как только получат сигнал, разом вмешаются в стычку с милицией или с боевиками из общества. Под шумок побьют несколько витрин магазинов, а затем растворятся в толпе, исчезнут из поля зрения. Местом встречи был намечен автовокзал, откуда каждый час уходили автобусы на Елецк. А демонстрация и митинг в защиту СССР обещали быть грандиозными. Таким образом будет вбит первый клин между «вчерашними» и «нынешними», а дальше…

Субботин решил прощупать настроение милицейского начальства, набрал номер телефона заместителя начальника УВД по политчасти Юрия Часовникова, с которым близко сошелся в последнее время «на литературной почве»: подполковник тайно писал стихи и впервые доверил их профессионалу.

– Юрий Петрович, – весело заговорил Субботин, – приходите завтра ко мне часика в два дня. Чайку попьем, стихи почитаем. Да, есть и повод: день ангела.

– Я бы с полным удовольствием, – засмеялся подполковник Часовников, – но… завтра очень занят.

– Служба?

– Завтра в полдень, наверное, слыхали по местному радио, в городе будет манифестация или демонстрация, кто их разберет. Я обязан неотлучно находиться на месте. Так что прошу меня извинить.

– Разве могут быть осложнения? – рискнул задать каверзный вопрос Субботин.

– Всяко может быть, – глуховато произнес Часовников. – Не удивлюсь, если завтра вода выйдет из берегов. Но… это просто предположение. Надеюсь, оно останется между нами.

– О чем вы говорите? – мгновенно подхватил Субботин. – А что касается стихов, то давайте перенесем встречу на недельку.

– Заметано! – обрадованно согласился подполковник.

Поздним вечером, взяв такси, Павел Субботин приехал на окраину города, в среднюю школу, которую арендовали на два вечера якобы для подготовки сборной команды борцов к республиканским соревнованиям. Субботин в шутку назвал встречу «тайной вечерей». Руководитель группы представил Субботина как столичного представителя и попросил боевиков показать, на что они способны. Собственно, выучка бойцов национально-патриотического фронта оставляла желать лучшего, но парни старались вовсю.

На следующее утро Субботин загодя, часа за два до начала демонстрации, занял удобное место – в скверике перед кинотеатром. Очень скоро на площади Ленина уже не стало хватать места, и людской поток потек в близлежащие улицы. Десяток милиционеров перед памятником Ильичу сдвинулись ближе, освободив проход к бывшему обкому партии.