Текст книги "Черный передел. Книга II"
Автор книги: Анатолий Баюканский
Жанр:
Политические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)
Сейчас, когда все обернулось катастрофой для партии, когда путчисты арестованы, он должен найти путь спасения, рассчитать несколько возможных ходов вперед.
Петр Кирыч разложил телефонограммы перед собой, стал читать все подряд, не выделяя до поры ничего: «20 августа. В Белый дом поступило сообщение о том, что в токсико-реанимационное отделение Института имени Склифосовского возможно массовое поступление раненых, срочно освобождаются места, больные поголовно выписываются… Недалеко от площади Восстания огромная толпа, в большинстве своем молодежь, преграждает путь БТРам. Экипаж одной из машин не выдерживает и открывает огонь из пулемета вверх трассирующими пулями, но это мало кого пугает… Из Боровицких ворот Кремля выкатываются 10 тяжелых танков и направляются в сторону Калининского проспекта… В третьем часу ночи стало известно, что к Москве спешно подтягивается Витебская дивизия воздушно-десантных войск. Параллельно ей движется к столице 23-я дивизия ВДВ Одесского военного округа… Запасное правительство России ранним утром попыталось вылететь в Свердловск из аэропорта Домодедово. Под разными предлогами вылет задерживали. Наконец-то стало известно, что кем-то изменен маршрут полета нового запасного правительства… – Ну, что там еще? – Гарнизон острова Сахалина в полном составе объявляет: „Он подчиняется Конституции РСФСР и Президенту…“
– И эти туда же, – Петр Кирыч, не выдержав, смачно плюнул прямо на красный ковер, – сидят себе на острове и выставляют требования. Хреновины мне тут насовали. Мало ли что делается в смутные времена? Главное где, главное? Свергнут ли режим Ельцина? Взят ли Белый дом? – торопливо принялся перебирать бумаги, отбрасывал ненужные в сторону, на пол. «Начальник Военно-политической академии имени Ленина генерал Кизин назначен комендантом Краснопресненского района Москвы. С целой свитой офицеров он прибывает в райисполком и заявляет руководству совета: „Советской власти больше нет, есть ГКЧП, а я комендант вашего района, имею самые серьезные полномочия вплоть до расстрела без суда и следствия за неповиновение. Где список бунтовщиков-демократов?“ В ответ выступил председатель Совета Краснов: „Самозванцев мы не потерпим. Катитесь отсюда, генерал, к чертовой бабушке!“
«Глупцы! Глупцы! – внутри у Петра Кирыча затрепетало. – Зачем между собой-то конфликтуют? И у Советов и у комитета цель одна. Тупицы!»
В отдельной стопке лежали аккуратно скрепленные референтом копии донесений Комитета госбезопасности. Петр Кирыч схватился за них: сотрудник секретного подразделения из внешней разведки КГБ докладывал о прибытии в Москву. «Приказано быть в полной боевой готовности. Проверили боезапас. У нас на вооружении находятся легкие противотанковые установки совершенно нового типа, применяемые для стрельбы с плеча. Несколько залпов способны повергнуть в глубокий шок всех до единого защитников Белого дома…» «Ага, вот то, что ищу! – Петр Кирыч выхватил шифрограмму. Совсем свежая! – „Указ и.о. Президента СССР Геннадия Янаева: „Об указах Президента России № 59, 61, 62, 63, в которых, в частности, говорится: „В названных Указах Президент РСФСР Б. Ельцин пытается присвоить полномочия высших органов власти и управления Советского Союза… В Указах Ельцина содержатся грубые выпады против членов ГКЧП, угрозы привлечь их к уголовной ответственности…“ – Так его, сукиного сына, так!“ – с удовольствием потер руки, включил телевизор. На экране была обычная картинка: симфонический оркестр исполнял что-то из классики. Снова схватился за стенограммы КГБ: «Председатель ЦК КПР Н.Столяров: «Прямо из Белого дома я сумел соединиться с Анатолием Лукьяновым и доложил, что нахожусь в эпицентре событий. Обстановка поистине критическая. Все собравшиеся здесь неплохо вооружены и, несомненно, будут в случае штурма отстаивать здание до конца. Нетрудно понять, что сие означает: в здании Белого дома, помимо сотен россиян, иностранные журналисты, да и вокруг здания десятки тысяч человек. Может случиться непоправимое. Вы – глава Верховного Совета, сделайте все возможное, чтобы невинные люди не пострадали, от вас ведь многое зависит. На что Лукьянов со злорадством ответил мне: «Я ничего не могу поделать. Ельцин сам спровоцировал ситуацию, издавая незаконные Указы, пусть теперь сам и расхлебывает. Кроме того, необходимо разобраться, откуда в Белом доме появилось оружие?“
– Вот кретин! – вслух выругался Петр Кирыч, швырнул шифрограмму в корзину для мусора. – Еще одна оплошность, и прольется кровь, у нас ведь все идет по закону цепной реакции, а этот умник Лукьянов хочет узнать, откуда у людей оружие. С оружием будете потом разбираться, сейчас… Эх, был бы жив мой дядя Николай Анисимович! Он бы в мгновение ока разобрался и с бунтовщиками, и с защитниками Белого дома. А эти мямли…
Условным сигналом в дверь постучал референт. Петр Кирыч кряхтя поднялся, из-за нервных потрясений разболелась поясница, поковылял к двери, открыл потайной замок.
– Мы тут получили новые шифровки, товарищи из комитета расшифровали. – Референт подал Петру Кирычу пачку сообщений. – Что удивительно: чрезвычайный комитет, видно, колеблется.
– И ты туда же, советник! – буркнул Петр Кирыч и перед носом референта захлопнул дверь. Снова уселся в свое знаменитое массивное кресло, почти утонул в нем. Сколько раз намекали близкие люди: «Смени кресло, оно несовременно». Зато в нем отлично думается. Петр Кирыч взглянул на новые депеши: «Краткая стенограмма совещания чрезвычайного комитета». Что ж, посмотрим, что надумали наши первые лица. Маршал Дмитрий Язов: «Воинские формирования согласно намеченному плану – в столице. Выдвинуты на позиции. Некоторые офицеры выражают сомнение в необходимости штурма Белого дома воинскими частями. С руки этим заниматься внутренним войскам, а в случае необходимости поддержки выступим мы. И еще. Я самолично видел, как к Белому дому подвозят большое количество водки. Целыми автобусами. Тем самым пытаясь побудить солдат в окружении к невыполнению своего долга. Представьте, пьяные в БТР. Это же совершенно новая угроза…»
Председатель КГБ Владимир Крючков: «Это уже ваши заботы, министр обороны. Где же знаменитая воинская дисциплина?»
И.о. Президента СССР Геннадий Янаев: «Да перестаньте вы тут выяснять, кто главнее, кто виноват. Расскажите лучше о ситуации в Москве».
Председатель КГБ Владимир Крючков: «Ситуация в городе ужесточилась. Народ взбудоражен. Но… народ – это еще не сила, а вся сила у нас. Хорошо, что в промышленности дело до забастовок не доходит. Почему нет согласованного приказа на арест российского руководства?»
Петр Кирыч заволновался, стиснул до боли кулаки: «Нет приказа об аресте Ельцина, Хасбулатова. Болваны! И этот… Крючков. Чего медлит, чего мандражирует? Арестовали бы, а потом и приказ подготовили, авось не впервой. Дождутся. Вместо красного флага придется поднять белый. Безголовые сволочи! Твари! И этот… Грачев, второй предатель Родины. Его СССР удостоил звания Героя, а он…» Петр Кирыч вторично перечитал текст радиоперехвата во время тайных переговоров командующего ВДВ генерала Грачева и маршала авиации Шапошникова. Внизу под текстом разговора стояло резюме Павла Грачева: «Днем говорил с маршалом Шапошниковым. Понял, что мы с ним стоим на одних позициях. И мы договорились не выполнять никаких приказов ГКЧП, даже под угрозой смерти. Ведь это смертники, их действия преступны. У нас было разработано несколько вариантов действий на случай, если такие варианты последуют. Был, в частности, вариант захвата сразу всей хунты. Были иные варианты, более страшные для всех нас и остальных… Нынче все наши действия напоминают шахматную партию. Например, маршал Язов требует срочно перебросить в Москву еще и Белгородскую десантную дивизию. Я переговариваюсь с маршалом Шапошниковым. „Тяни время, – советует Шапошников. – Якобы не можем взлететь, плохая погода“. Давление со стороны министра обороны усиливается. Тогда я приказываю с десятиминутным интервалом хаотично приземлять полки на двух дальних аэродромах. После чего их долго собирают. Потом даю команду одному из полков совершить марш по Кольцевой дороге и дальше не дергаться, вернуться на место… В 19.00 вновь звонит мне Язов и требует немедленно оцепить Белый дом. Но ведь в этот момент возле здания, на площади стоят более семидесяти тысяч человек. Заставляю себя собраться с мыслями, которые, образно говоря, идут вразнос. Приказываю немедленно собрать Военный совет Генералы и маршалы словно ждали этой команды. Входят, опуская глаза, понимают, что я сейчас скажу. Я и не думаю скрывать своих чувств: „Мужики! – говорю. – Дело пахнет керосином. Хватит мучить себя. Мы люди военные, отлично понимаем, против народа нынче не попрешь. Предлагаю договориться таким образом, что с этой минуты команды Язова выполнять не станем. Кто со мной не согласен, пусть спокойно выйдет и отправляется в свою часть“. Не вышел ни один командир. Тогда я начинаю действовать, приказываю сосредоточить все задействованные в операции воинские подразделения в районе Тушинского аэродрома и начать подготовку к возвращению к месту обычной дислокации – в Тулу, Кострому, Рязань. Понимая, что после этой команды могу быть расстрелян без суда и следствия, распорядился выставить вокруг здания штаба усиленную охрану…»
«Тварюги! Фраера несчастные! – Петр Кирыч вскочил на ноги, с грохотом уронил тяжелый стул, кажется, треснула ножка. – С кем мы кучковались? С кем компании водили? Тупицы! Бездари! Изменники! Продались за посулы! Не могут справиться с кучкой отщепенцев, не желающих выполнять приказы Государственного комитета! Позорники! Да я бы в мгновение ока смел с площадей одним залпом реактивной артиллерии всех крикунов и дебоширов, дезертиров и выскочек. И на сем вся кампания неповиновения закончилась бы мигом, а эти… чистоплюи… Еще власть на себя взяли. Им бы под бабским каблуком сидеть да звания подгребать!»
Щелочихин едва смог успокоить расходившиеся нервы. Снова сел на прежнее место, положил перед собой блокнот, карандаши и лишь после этого нажал кнопку звонка.
Дежурного как явного приверженца Ельцина Петр Кирыч отправил в распоряжение генерала Ачкасова. Посему нисколько не удивился, когда вместо постоянного дежурного вошли зав. орготделом Сытников, которого Петр Кирыч в свое время «перетащил» за преданность с «Пневматики», и капитан КГБ, опекавший лично первого секретаря обкома партии. Сытников буквально лез из кожи, чтобы заслужить одобрение первого секретаря. Но… сегодня лицо верного Санчо Пансы было бледным и растерянным, смотрел не как всегда – прямо в глаза шефа, а куда-то мимо его плеча. Капитан из КГБ тоже был лихорадочно возбужден, норовил заглянуть под тяжелую штору на окне, беспокойно вертел головой по сторонам, будто где-то здесь мог притаиться ярый враг партийной власти.
– Какие новости, Сытников? – хмуро спросил Петр Кирыч, не поднимая головы.
– Завалили телефонограммами, есть и шифрограмма, которую специалисты из отдела уже отработали.
– Сам-то, поди, уже прочел и сделал для себя выводы? – ехидно проговорил Петр Кирыч. Он любил подкалывать своего зав. орготделом и удивлялся, как человек может сносить прозрачные оскорбления, не возмущаясь.
– Так точно, товарищ секретарь обкома! – отчеканил вместо Сытникова капитан КГБ. И снисходительно пояснил: – Нас учили, что иногда нужно самим принимать меры, нечего по мелочам травмировать руководство.
– Молодцы ваши учителя, – хмыкнул Петр Кирыч. Он явно тянул время, предчувствуя, что хороших новостей ждать вряд ли придется.
– Валяйте, докладывайте. Или тоже в штанцы наклали с испуга?
– Запрашивают положение в области, – вновь вывернулся на первую роль Сытников. – С грифом «срочно» и «совершенно секретно». Подписаны документы двумя лицами: Крючковым и Лукьяновым.
– Извините, Петр Кирыч, – вмешался более расторопный капитан, – здесь какая-то неувязка получается: в одной шифровке запрашивается политическое положение в области, а в другой… приказано сжечь партийные дела и протоколы последних бюро, заседаний, активов.
– Сжечь?! – загремел Петр Кирыч. – Хрен им в зубы! Старососненский обком Коммунистической партии Советского Союза в подполье не уйдет, даже если придется взяться за оружие. А что касается положения, то… Сытников, записывай ответную телеграмму. «Старососненский обком партии сообщает: в условиях разброда и шатания мы, члены бюро обкома и весь актив, поддерживаем действия ГКЧП. Считаем, что это единственно верный путь к наведению порядка. Но…» Выделите, Сытников, это «но». «Актив сильно обеспокоен тем, что средства массовой информации продолжают нагнетать проельцинские настроения. Люди подвергаются мощному психологическому воздействию через постоянно оглашаемые документы так называемого российского правительства и указы Ельцина. Нужны решительные действия. Суровые, бескомпромиссные. В стране есть одна власть – КПСС. Ее приказы не обсуждаются и не отменяются». Все. Подписал первый секретарь обкома Щелочихин. Все записано, Сытников?
– Так точно, Петр Кирыч, но… – Сытников на всякий случай отошел на шаг от стола первого секретаря, ибо предполагал, что может за сим последовать.
– Ты, Сытников, сегодня, не мычишь, не телишься! – разозлился Петр Кирыч. – Что-то недоговариваешь. Или тоже решил переметнуться к этим голодранцам?
– Осмелюсь предположить, – вновь обрел дар голоса Сытников, – мы можем оказаться в глупом положении. Я рано утром звонил в соседний обком, Воронежский, и там, и всюду… Нынче мало кто осмеливается в открытую поддерживать ГКЧП.
Петр Кирыч расслабил мускулы. Хотел было заорать на своего верного помощника, ударить кулаком по столу, заставить выложить на красное сукно стола партийный билет. Но… быстро сообразил, раз в Воронеже осторожно отмежевались от ГКЧП, то им, которые всегда следуют курсом соседней могучей области, тоже пора менять ориентиры.
– А вы у меня светлые головы! – смягчился Петр Кирыч, взглядом подбодрил сотрудников. – Давайте, братцы, решим так: Сытников, ты выполняй первое указание комитета – начинай сжигать документы. – Закололо сердце. Бывало, учетную карточку коммуниста ему даже в руки, на мгновение, подержать не давали, мол, сия красная книжечка – документ не твой, как и ты сам, принадлежит партии. А теперь… – Сжигай документы по списку «а» и «ц». Надеюсь, помнишь, две машинки для уничтожения бумаг получили в прошлом месяце.
– Помню, Петр Кирыч, как гляну на них, сердце обрывается.
– Надеюсь, Сытников, у тебя есть особо доверенные люди, которым ты поручишь такое деликатное задание? Объясни осторожно, что к чему, да смотри, чтобы ни одна бумажка из архива не ушла мимо! Сейчас людишки научились на всем делать деньги. Ты меня понял?
– С полуслова, Петр Кирыч! – угодливо хихикнул Сытников, а сам подумал о том, что в эдакой неразберихе надобно кое-что из бумаг, в которых упоминается его личная инициатива, припрятать до лучших времен.
– Когда наладишь поток, сразу же дай задание собрать часам к восемнадцати всех членов обкома и руководителей крупных предприятий, сообща станем думать, как жить дальше. А то на словах у нас ответственность коллективная, а на деле… – Повернулся к капитану КГБ Шалимову. – А ты, майор, обеспечь-ка охрану здания. Прежде в обком любой мог зайти с партбилетом, а сегодня… билеты за бутылку водки продают подонки. Усиль контроль, удвой посты из милиционеров. – Вытянул руку, предупреждая возражения. – С милицией я договорюсь, поступят в твое распоряжение.
– Слушаюсь, товарищ Щелочихин, – кагэбешник знал, что первый секретарь слов на ветер не бросает, – но… извините, я по званию капитан.
– С сегодняшнего дня, ты, Шалимов, майор! – Тон Петра Кирыча был категоричен. – С завтрашнего, возможно, полковником станешь. Во время войны, бывало, лейтенанты полками командовали…
Плотно прикрыв за Сытниковым и капитаном Шалимовым дверь, Петр Кирыч, согнав с лица насмешливое выражение, присел бочком к телефонному столику. Подумал о том, что еще до начала партийного актива стоит обзвонить директоров и членов обкома, выработать единое мнение, чтобы не получилась комедия вроде тех, что приходится наблюдать на заседаниях Верховного Совета. Естественно, первой он позвонит Нине Александровне, о которой в суматохе, честно сказать, забыл. С нее и начнет «совет».
– Нина Александровна! – привычно, с металлом в голосе, начал Петр Кирыч. – Чем занимаешься? Планом? Милая ты моя фанатичка! Вырастил на свою голову. А я… слова застревают в горле, жгу партийные документы. Государство в опасности. Прости, я немного возбужден, тучи сгустились над головами. Как там настроение у рабочего люда? Сплошь равнодушное? Н-да, воспитали поколение роботов, механических людишек. Им бы только пожрать, выпить, с бабой переспать, а там хоть трава не расти. Что ты сказала? Некогда выслушивать мои байки?.. – Беспомощно огляделся по сторонам. Такого еще не было, чтобы кто-нибудь в городе во время разговора с первым смел положить трубку. – Нахалка! Все забыла. – Петр Кирыч рванулся было к прямому телефону, но вовремя сдержался. Тоже, поди, баба не в себе, а он… с нравоучениями полез.
Чтобы немного отвлечься да заодно узнать, что происходит в стране, включил телевизор. На экране был Мстислав Растропович: «Я прилетел в Москву только что из Парижа. Думаю, не нужно спрашивать, с какой целью. Едва увидев на экране физиономии этих шариковых из ГКЧП с трясущимися руками, понял, что случилось самое страшное…» Петр Кирыч с досады выключил телевизор, в растерянности посидел, прислушиваясь к возбужденным голосам, доносящимся с площади. Лицо его перекосило от злости. Как быстро меняют шкуры наши верховные властители, заодно и с местной знатью, как они любили в тесном кругу себя называть. Обосрались со страху. А может, и впрямь все так скверно? Может, он просто фанатик-одиночка? «Не один я нынче с башкой. Ежели к власти придут экстремисты-демократы, купленные сионистами и прогнившим насквозь Западом, мне хана, все припомнят! И северные лагеря, где командовал охранным полком, по головке политических не гладил; раскопают и родню, один дядя чего стоит!» – машинально стал накручивать «вертушку», номера помнил, слава Богу, наизусть. Большинство московских абонентов не отвечало. Откликнулся начальник управления КГБ по Москве:
– Генерал Мымриков на проводе!
– Мымриков? Здорово, Леша! – закричал в трубку обрадованный Петр Кирыч: выходит, не все потеряно. Выходит, наши еще держат московскую власть. – Ну, как там твое хозяйство?
– Хуже, Петя, не бывает, разве что в аду, но я там покуда не бывал.
– Что так мрачно, друг?
– Как бы ты себя чувствовал на моем месте? Сижу и жду ареста. Пистолет передо мной, на столе.
– Это ты брось, Алексей, брось! – чуть не завопил Петр Кирыч, испугавшись не столько за генерала Мымрикова, сколько за себя. – Неужто так плохо?
– Вляпались мы… Три дня назад, когда заварушка началась, я по приказу высшего командования, естественно, начал задерживать курсантские походные колонны, что двигались к Москве, заставы выставлял. От Ельцина выскочки милицейские мне грозили расстрелом, а теперь вот… Прости, Петр, кажись, за мной идут! – повесил трубку.
«Ну вот и все! Советская власть рухнула окончательно и бесповоротно, – с горечью подумал Петр Кирыч, поигрывая сверкающим дарственным пистолетом. – А при чем тут советская власть? Одно красивое название, обертка от конфетки „Мишка на севере“. Была власть партии, а Советы… так, прикрытие. Обычная власть. Где-то она по-иному зовется, а у нас так… Обычная власть с переворотами, тайными заговорами, интригами, коррупцией, взяточничеством. – Подумал так, и сразу на душе полегчало. – А что если, пока не поздно, рвануть за границу?»
Грустные мысли Петра Кирыча прервал настойчивый стук в дверь. Резкий, требовательный. Так стучать в заветную дверь, перед которой любой робел, как мальчишка, еще никто не решался. И вдруг его осенило: «Арест! За Мымриковым пришли! Теперь за мной! – Он схватил пистолет, снял предохранитель. Сердце стучало словно кузнечный молот. – Все! Конец! Пришла моя смерть!» – Петр Кирыч машинально поднял пистолет на уровень рта, холодный ствол обжег губы. Рука сама отдернулась от лица. И неожиданная острейшая злость вдруг овладела Петром Кирычем. «А на каком, собственно, основании его хотят арестовать? Разве мало доброго сделал он для области, для страны?» На пороге стоял Русич, а за ним какие-то незнакомые люди.
– Русич? Ты? – очень удивился Петр Кирыч. – Чего тебе нужно в обкоме партии? Авось не состоишь более в ее рядах?
– Прошу, Петр Кирыч, пройдемте в кабинет! Негоже толковать на пороге! – спокойно сказал Русич, хотя было заметно, какими усилиями воли давалось ему спокойствие: скулы затвердели, кулаки сжаты. – Разрешите? – отстранив Щелочихина, Русич первым вошел в кабинет.
– Чем обязан столь высокому визиту? – сквозь зубы процедил Петр Кирыч.
– Нас интересует, почему в обкоме партии сжигаются документы?
– Слишком много накопилось бумаг! – с издевкой начал было Петр Кирыч и осекся. – А если серьезно, то… из высших партийных органов получено указание на сей счет.
– Можно взглянуть на указание?
– Прошу! – Петр Кирыч поискал на столе телеграмму, швырнул вдоль стола.
– А ты, Русич, собственно, кого представляешь? Бандформирование? – не удержался Петр Кирыч, так хотелось вывести из себя этого правдоискателя, который много лет мешал ему, торчал костью в горле, даже пытался увести его собственность – Нину Александровну.
– Повежливей, повежливей, ваша власть кончилась! – заиграл желваками молчавший до сих пор капитан из военкомата.
– Нужно дать приказ срочно прекратить уничтожение партийных документов! – вмешался Булатов.
– Я уже дал такое указание! – Никто не заметил, когда появился в кабинете заворготделом Сытников, подобострастно заглядывая в глаза Русича.
– Сытников! – ужаснулся Петр Кирыч. – Да ты, оказывается, двуглавое чудовище! Разве указания ЦК партии для тебя не закон? Да и я тебе лично, под персональную ответственность…
– Времена, Петр Кирыч, меняются, а мы, чиновники, должны добросовестно помогать любой законной власти!
– Ну, Сытников, ты у меня за все ответишь, за все!
– Пойдемте, «господа», я покажу вам, где хранятся в этом кабинете самые секретные документы!
– Дайте воды! – хрипло попросил Петр Кирыч, запрокидывая назад голову. Его не столько убило само предательство «верного» человечка, сколько его вероломное обращение: «господа!» Вот уж воистину не знаешь, где начинается подлость в человеке и где заканчивается.
Сытников совершенно преобразился. Рано утром он был сама покорность, отводил глаза, движения были вялыми, а тут… Откуда взялась прыть? Он буквально летал от сейфа к несгораемому шкафу, отворял своим универсальным ключом потайные ящики в стене, извлекал пачки коричневых и желтых листков с анкетами, протоколами заседаний бюро. Он понимал, что в первую очередь нужно демократам, – решение о безоговорочной поддержке ГКЧП обкомом. И когда выудил эту бумагу, еще не отпечатанную на машинке, просиял, подал Русичу.
– Какую шваль я держал при себе! – растерянно проговорил Петр Кирыч. – Тявки! – Он понимал, что большинство из его ближайшего окружения, вчера еще готовое лизать его сапоги, сегодня разбежалось и ждать подмоги неоткуда. – Вы учтите, господа-товарищи, посягаете на служебные документы не одного Щелочихина, а всей партии, а она с каждого строго спросит.
– Ты, Петр Кирыч, наверное, еще не слышал выступление Бориса Николаевича Ельцина, – весело проговорил Русич. – Коммунистической партии в России больше не существует. Она распущена, высшие органы партии запрещены.
– Что вы такое несете? – Холодный пот выступил на лбу Щелочихина, руки мелко-мелко затряслись. – Партия Ленина, которая победила проклятый фашизм, распущена? Даже в самом страшном сне не может такого случиться! – Он невольно взглянул на Сытникова, как бы спрашивая, верно ли это? Бывший завотделом горестно кивнул.
Некоторое время Щелочихин отрешенно смотрел, как незнакомые парни набивали мешки с фельдъегерскими пломбами, запихивали партийные документы, а ведь еще неделю назад каждый листик бережно разглаживался, подшивался для истории, для вечных архивов.
– А теперь, товарищ Щелочихин, – твердо сказал Русич, – освободите немедленно кабинет, здание бывшего обкома партии. И еще. Приказываю, впредь до особого распоряжения новых властей не покидать город до вызова в соответствующие органы. Понятно?
– Переворот! Свершился переворот! А меня… под домашний арест? – Нужно было помолчать, однако Петр Кирыч не сдержался, выпустил кипящее внутри бешенство. – Я служил в лагерях, видывал таковых, как вы, и они… они ползали в моих ногах, молили о милости, а вы… молокососы…
– Возьмите личные вещи, Петр Кирыч, и – на выход!
– Вы не имеете права, меня избирал народ, а вы… силой захватили власть! – Щелочихин плохо помнил, что было дальше. Что-то произошло страшное, что было выше его понимания. Сопротивляться уже не было сил. Будто в полусне, не чувствуя ног, Петр Кирыч стал спускаться по широкой мраморной лестнице, устланной коврами. У главного подъезда, где обычно со скучающим видом стояли два милиционера, уже плескалась толпа.
– Товарищи, товарищи! – забежал вперед вездесущий Сытников, желая хоть чем-то угодить недавнему шефу. – Пропустите, пропустите! Первый секретарь обкома идет!
И тут же из толпы полетели насмешки, злобные выкрики:
– Ишь, отожрался на партийных харчах!
– На нары его, на нары! На баланду возле параши!
Почти теряя сознание от этих гневных слов, Петр Кирыч протиснулся сквозь живой строй, благо Русич и Булатов, да еще Сытников с капитаном из военкомата помогли преодолеть узкий коридор. Выйдя на мраморные ступени, Петр Кирыч боковым зрением отметил, что его служебной черной «волги» под номером 0001 у главного подъезда нет, бочком, сторонясь толпы, почти прижимаясь к стене, он скользнул в узкий переулок, где его уже никто не знал. Вот когда он мысленно возблагодарил судьбу, что первый секретарь обкома был вроде святого, которого могли видеть немногие.
Запыхавшись от непривычно быстрого шага, Петр Кирыч добрался наконец до здания, в котором жили обкомовские работники, отворил двери подъезда № 1, «литерного», как его называли, и вновь удивился – в холле не оказалось охранника. И эта неприятная новость резанула по сердцу: «Теперь, выходит, любая шваль может запросто войти в подъезд, подняться на четвертый этаж…»
Не успел раздеться, как услышал телефонный звонок. Обрадовался звонку, как приятной вести. По голосу, без представлений, узнал нового начальника областного КГБ. Всего полгода назад он был с повышением переведен в Старососненск. Петр Кирыч все время мечтал пригласить полковника на дачку, но… суета сует, они так и не успели сблизиться, ограничиваясь суховатыми деловыми отношениями.
– Здравия желаю, Петр Кирыч! – четко и деловито произнес Свиридов. – Я уполномочен вас проинформировать о том, что мною получена шифрограмма, подписанная первым заместителем министра генерал-полковником Грушко.
– Грушко! О, я хорошо его знаю! – не подумав, проговорил Петр Кирыч. – Что там он хочет сообщить нового?
– Думаю, сообщение прояснит многое.
– Читайте же, наконец!
– «Всем начальникам областных, краевых, республиканских комитетов госбезопасности. Предпринятая 19–21 августа 1991 года попытка группы государственных лиц совершить военный переворот в стране сорвана в результате решительных действий демократических сил страны. Антиконституционные заговоры гэкачепистов не поддержал ни народ, ни местные власти, ни армия. Авантюристы от политики отныне понесут полную ответственность за противоправные действия. Посему приказываю: установить полный контроль за лицами, активно поддержавшими заговор, изъять документы в поддержку ГКЧП. В отношении лиц, участвовавших в заговоре, будут возбуждены уголовные дела». У меня все, Петр Кирыч.
* * *
В воскресенье предстояла в Старососненске новая манифестация коммунистов и их сторонников. В противовес им готовились выйти на улицы и демократы. Субботин предчувствовал – без стычки не обойтись. Накануне, собрав своих «гавриков», Субботин дал каждому персональное задание: занять наблюдательный пост на одной из главных улиц, ни во что не вмешиваться, каждые пятнадцать минут докладывать ему по телефону о том, что происходит в городе. Пантюхин, двое его дружков и Коля-богодул, прибившийся по совету Булатова к «писателю», поспешили выполнять задание. Когда «гаврики» удалились, Субботин, проверив мощный записывающий аппарат, вмонтированный в телефон, подключил его к мини-лазерной батарейке размером с двухкопеечную монету.
Затем отворил дверь второй комнаты, которая якобы была им подготовлена для капитального ремонта.
– Как настроение, Вильямс?
– Изнываю от бездействия, – с дивана поднялся, отложив книгу, тот самый Вельяминов, бывший смертник, освобожденный Субботиным из секретного лагеря «Огненный».
– Грядут, грядут великие дела! – патетически воскликнул Субботин. – Помнишь Гёте:
Какой восторг и сил какой напор
Во мне рождает это начертанье?
Я оживаю, глядя на узор,
И вновь бужу остывшие желанья.
Кто из богов придумал этот знак?
Какое исцеленье от унынья
Дает мне сочетанье этих линий!
Расходится томивший душу мрак,
Все проясняется, как на картине.
И вот мне кажется, что сам я – бог…
Мир духов рядом, дверь не на запоре,
Но сам ты слеп, и все в тебе мертво…
– Я хочу выпить! – Вильямс явно не был склонен к философским разглагольствованиям. Налил рюмку коньяку, выпил. Субботин последовал его примеру. Ему оставалось только терпеть. Приказ Гринько гласил: «Укрыть гостя у себя на две недели, а когда все эти страсти в Москве утихнут, Вильямса отправят под видом дипломата в Штаты».
Разговор не клеился.
– Тс-с! – Вильямс приложил палец к губам. – Кажется, к нам идут.
– Быстро! – Субботин указал Вильямсу на дверь. Запер ее на два оборота ключа. Сел пить чай.
Они не ошиблись и на сей раз. Изощренный натренированный слух всегда выручал агентов ассоциации. В дверь постучали не очень уверенно. Субботин накинул костюм с пуговицами, излучающими нервно-паралитический газ. Предосторожность никогда не мешала. Знакомые прийти не должны, «гаврики» будут звонить по телефону. Кто бы это мог быть?
Субботин нарочито медленно прошел к выходу, отворил, не спрашивая, кто пожаловал. Перед ним стоял человек в форме майора милиции.
– Здравствуйте, я майор Андрейченко из управления. Разрешите пройти в квартиру?
– Проходите, но… странный визит. – Субботин превосходно разыграл изумление. – Чем могу служить, майор?
– Хотелось уточнить некоторые мелкие детали, – майор потянулся к планшетке.