Текст книги "Черный передел. Книга II"

Автор книги: Анатолий Баюканский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Устроители встречи-«толковища», видимо, были накрепко связаны с хозяевами кафе. Для гостей приготовили служебный кабинет, завесив окна тяжелыми шторами. Любой любопытный не нашел бы в этой задушевной встрече ничего особенного: собрались друзья, чтобы отметить какое-то событие. На столе дымилась уха, стояли закуски, преимущественно собственного изготовления. «Паханы» не были гурманами.

Странная на первый беглый взгляд это была компания: интеллигентного вида загримированный Гринько, Субботин с фальшивыми усиками и подкрашенными под седину волосами, хозяин «общака», худой жилистый мужичонка. Другие «авторитеты» приехали сюда по «голоску» из Воронежа и Тамбова. Один – громила с квадратными плечами, взгляда было достаточно, чтобы определить в нем уголовника, второй же, наоборот, казался незаметной, серой личностью, ни одна яркая черта в лице, в движениях не запоминалась, не бросалась в глаза. Именно такие «серые кардиналы» и являются самыми опасными в преступном мире и в мире сыщиков.

– Братцы! – начал «толковище» именно этот «серый кардинал». – Прежде чем переходить к делу, давайте окончательно выясним, кто тут есть кто. Мне не очень по душе эта парочка, – он ткнул указательным пальцем в грудь Гринько. – Какие у тебя, к примеру, доказательства причастности к третьему миру?

– Интересуешься? – Гринько полез в боковой карман, извлек красные корочки с гербом на обложке, сунул под нос оторопевшему «кардиналу». – Грамотный? Читай вслух!

– Дано сие полковнику седьмого управления КГБ Серокурову в том, что… КГБ? – «Кардинал» округлил глаза, вернул удостоверение Гринько. – А туточки ты зачем? С какого боку?

– Много будешь знать – быстро умрешь! – одернул «кардинала» тихий и болезненный хозяин «общака», даже не удостоив сотоварища взглядом. – Раз мы сошлись вместе, значит, так надо. Остальное додумывай сам. Нам, братцы, всегда нужна крепкая крыша над головой. Так я толкую?

– Еще бы! – пробасил квадратный. – Как не понять, а гражданин этот… – оборвал фразу.

– Ты у нас, Филя, смышленый! – хохотнул хозяин «общака». – А этого… – показал на Субботина, – мы знаем, он хучь и не наш, но… тоже по лезвию катается. Пусть-ка гражданин из Москвы нас просветит.

– Так-то лучше! – не сдержался Гринько, сердито покосился на «кардинала». – Ваша цель нам ясна. Наша вам нет. Да и знать необязательно. Скажу откровенно, очень скоро в Москве начнется тарарам. Вы по первому нашему сигналу должны прикатить в столицу, там получите провожатых и, толкуя по-вашему, «поканаете» в районы, где можно будет иметь такое «дело», о котором вы и не мечтали. Богатые магазины, банки, подпольные миллионеры, автопарки, почта и многое другое. Вас не только никто не станет задерживать, наоборот, будут прикрывать. Но… – Гринько поднял указательный палец. – Никакой самодеятельности. Предупреждаю по-дружески. Отклонитесь от маршрута, примкнете к какой-либо стороне, принимающей участие в стычках, получите пулю нашего снайпера.

– Какие гарантии безопасности? – поинтересовался хозяин «общака». Он был среди «паханов» самым спокойным и рассудительным. Вина не пил, ел мало. Глядя на него, Субботин еще раз убедился в старой истине: «У кого деньги, у того и власть».

– Когда вы идете «на дело», какие имеете гарантии? – погладил бородку Гринько. – То-то. А мы… Вот наш гарант, – указал на Субботина.

– Он съезжать пока не собирается.

– Мы с «писателем» на одной лестничной клетке проживаем, – поспешил заверить Пантюхин. Он нынче чувствовал себя именинником, ибо по его связям сошлись эти солидные люди. Предвкушал получить за сие немалые баксы.

– Когда ждать сигнала? – поинтересовался квадратный. – Ребята могут быть «на скоках».

Гринько на этот вопрос не ответил. Пора бы понимать этим «паханам», что такие даты вслух не произносятся, за это снимают с плеч головы. Неуместность вопроса, видимо, почувствовали все.

– Прежде чем ехать, каждый получит у меня свои «косые»! – объявил хозяин «общака», чем откровенно обрадовал «паханов». – Но я могу вам подкинуть еще немало «рыжиков». И «гасить» никого не нужно. Сделаем одну «разборку», прямо в Москве. Чуете? Я дам адресок, по которому вы найдете большой куш. Мы этого богатого фраера обещали охранять, но к нему подступили чечены, сказали, что наших стрелков не боятся, обещали бизнесмена зарезать.

– С чеченами кодлу водить не стоит! – подал голос «квадратный».

– Уговорчик на «разборку» имеем, – довольный собой, проговорил хозяин «общака».

– Разъясни-ка ты, друг, нам по-человечески, – попросил Гринько, – а то вякаете по-собачьи.

– Что тут мудрого? – ухмыльнулся хозяин «общака». – Богач тот к нашим приканал: мол, защитите, чечены стращают. А наши, как уговорено, отвечают: «Мы охраняем, а тут нужно „мочить“, это – отдельная плата». Богач, ясное дело, согласие даст. Вы и устроите «разборку» – повезете заказчика на место встречи, популяете друг в дружку, оставите «трупы» чеченов и… вот вам и куш.

– Итак, вроде все обмозговали, – проговорил Гринько, которого здешние «паханы» посчитали за крупного заказчика, каковым, по сути дела, он и являлся.

Проводив «авторитетных», Гринько и Субботин продолжали прерванный ужин. Все вроде прошло как по маслу. Кодла обязательно явится в Москву по первому сигналу, как заявятся и прочие их собратья из многих регионов России. Но тут Гринько, согнав с лица официальность, сказал такое, отчего Субботин едва не упал со стула:

– Ты Вильямса помнишь? С «пятака»?

– Смеешься? Он скрывался у меня. Отсиделся, а потом…

– А потом… его и застукали. Да, да, на подъезде к Москве. Группа по борьбе с организованной преступностью. Кто-то тут в Старососненске разнюхал про Вильямса, навел москвичей.

– Подожди, подожди, Аркадий, – заторопился Субботин, теряя свое обычное хладнокровие. – Вильямса арестовали, значит, и я… И меня «подвесили»?

– Не волнуйся, – Гринько положил ладонь на руку агента, – к счастью, все обошлось. Совершенно случайно я узнал про арест, начал искать подходы. Оказалось, что наш друг уже готов заговорить в полный голос, весь был на оголенных нервах.

– И…

– Что «и»? Больше он уже ничего никому не скажет, разве что там, на небесах будет держать ответ.

Субботин все понял и, невольно обхватив голову руками, замер…

* * *

Анатолий, ожидая начала сессии, занял место с краю, в пятом ряду, поэтому отлично видел сцену, ярко освещенный проход. И когда депутаты сдержанно загудели, он оглянулся: по проходу шла группа незнакомых людей, во главе которой шествовал Русич. Лицо брата показалось Булатову спокойным, но когда тот подошел ближе, то Анатолий увидел, что скулы Алексея ярко горели от волнения. Можно было только догадываться, что творилось в эти минуты в его душе. Опять все было как в сказке. Неделю назад Русич был рядовым инженеришкой на «Пневматике», а сегодня… первый человек в области.

Кстати, самого Анатолия Булатова пригласил не Русич, ему не позволила щепетильность. Товарищи демократы, с которыми познакомился в августовские дни девяносто первого, буквально затащили на заседание сессии, обещав показать неповторимый спектакль.

Все было готово к началу заседания, но почему-то не начинали. Словно ждали кого-то. И действительно, из-за кулис появились те самые приезжие, впереди них широко вышагивал крупный мужчина восточного типа. Стало тихо-тихо. Анатолий невольно улыбнулся, услышав, как билась о стекло муха. Оказывается, поговорка была верна. И пока приезжие рассаживались, он заметил белые квадратные пятна на стене. Понял, что недавно отсюда сняли портреты прежних вождей. Происходящее в Большом зале Анатолия нисколько не волновало, просто забавляло, будто он действительно готовился посмотреть смешную комедию. Это ощущение усилилось, когда из-за кулис двое молодых людей вынесли российский флаг и водрузили его в центре сцены, вольно или невольно закрыв им статую Ленина.

В президиуме внимание Булатова привлекло лицо еще не снятого с поста мэра Старососненска. Это был типичный руководитель – крупнолицый, гладко выбритый, с широкой переносицей, двойным подбородком и тонкими злыми губами. В нем сочетались барские манеры с откровенным плебейством. Председатель горсовета, он же первый секретарь Старососненского горкома партии, Виктор Сергеевич Бородкин посматривал на притихших депутатов с иронической усмешкой. Было ясно, что Бородкин мысленно жестоко разделывался с теми, кто нарушил заведенный порядок, поломал стройную систему, чуть ли не насильно затащил его на сие сборище, на осмеяние и унижение. Бородкин ни на йоту не сомневался, что партия жива, затаилась на короткое время, собирает силы для ответного стократного сильного удара.

Булатов прекрасно понимал, что сегодняшняя настороженность депутатов временная, выжидательная.

– Разрешите слово? – басовитый голос Виктора Бородкина резко прервал Анатолия Булатова. Не дожидаясь ответа, Бородкин встал и начал пробираться к проходу. В президиуме переглянулись. Любопытно было услышать, каким голосом «запоет» сегодня грозный «борода», чье слово в городе всегда считалось последним. Возражать первому секретарю издавна было не принято. Все сидящие в этом зале обычно вставали, когда заходил Виктор Бородкин, живая легенда Старососненска, признанный «отцом города», лауреат, Герой Социалистического Труда, подумать только, делегат трех последних съездов партии, человек, чьей фамилией не после смерти, при жизни названа одна из красивейших улиц областного центра. Попробуй заслужи такой почет! Каждый пытался предугадать, что же сейчас бросит в лицо новоявленным «самозванцам» истинный хозяин? Скорее всего с гневом обрушится на незаконную власть, обличит новых вершителей судеб русского народа как явных пособников и агентов Запада. А возможно, призовет депутатов к неповиновению. Во всяком случае, от него ждали четких разъяснений позиции, которой готовы были следовать, как всегда, безоговорочно.

Бородкин шел к трибуне, тяжело ступая по бархатной дорожке. Шел при всеобщей тишине, какая, наверное, бывает перед грозой. Встал перед трибуной, кашлянул, набрал в грудь побольше воздуха и начал говорить. Зал поначалу замер, потом сдержанно загудел, задвигался, застучал ногами, захлопал стульями. Слова Бородкина оглушили депутатов, он словно швырял тяжелые булыжники в зал, норовя попасть в тех, которые больше всего ему верили:

– Забудьте о том, что я первый секретарь горкома партии, мэр вашего города. Сейчас я выступаю как обыкновенный русский человек, для которого судьба Руси дороже самой жизни. Тщательно все взвесив и продумав, я категорически осуждаю заговорщиков, неправедные действия руководства страны, Коммунистической партии и Верховного Совета. Да, да, о-суж-да-ю!

Депутаты начали вскакивать со своих мест, кричали что-то, размахивали руками. Они решительно отказывались понимать своего вождя. Как же мог он, усыпанный наградами и милостями, сменить не только шкуру, но и нутро, сменить глас трибуна на блеяние раскаявшегося грешника?

– Я очень рад, товарищи депутаты, что лично никоим образом не причастен к преступным деяниям ГКЧП, ибо, как многие тут знают, находился весь август на отдыхе в Подмосковье, откуда звонил в город, жаль связь не действовала. – Бородкин повернулся к Махарадзе, словно хотел узнать, поверил ли ему главный государственный инспектор.

В зале вновь возникла напряженная пауза. Члены бюро горкома старались не смотреть друг на друга. Мэр говорил о предательстве Лукьянова, а сам закладывал их целиком и полностью. Игра шла пока в одни ворота. Бородкин продолжал стоять на трибуне, наблюдая, как шептались Русич и Махарадзе.

– Я могу сесть, товарищи? – тихо спросил Бородкин. И весь зал понял, это – конец. Если командир поднимает руки и сдается на милость победителей, что же делать им, рядовым?

– Одну минутку, товарищ Бородкин, – мягким баритоном проговорил Махарадзе, – мы бы рады были вам поверить, однако в распоряжении государственной комиссии имеются несколько иные сведения о вашей деятельности в августе.

– Какие, если не секрет? – тревожно спросил Бородкин. – Хотя какие могут быть секреты от народных избранников?

– Я, представьте себе, тоже так думаю, – с лукавой усмешкой подхватил Махарадзе. – Итак, девятнадцатого августа рано утром вы находились на своей даче в деревне Капитанщино. Не в Москве, на даче. Узнав по радио о перевороте, примчались в Старососненск, «по цепочке» собрали членов горкома партии, хозяйственный актив, который нынче присутствует и слушает вашу ложь, единогласно приняли решение поддержать ГКЧП, даже успели согласовать список лиц демократического толка, намеченных на интернирование, но утверждать протокол не стали, благоразумно решив, что надобно подождать, чем все закончится в Москве, дабы не попасть впросак. Когда же лично до вас дошло, что путч захлебывается, вы оформили задним числом железнодорожный билет до Москвы, который и предъявили членам комиссии.

– Не нужно передергивать! – встрепенулся Бородкин, и его двойной подбородок гневно заколыхался. – Да, действительно, я приезжал на два дня в город, болела жена, но… полагаю, товарищи из столицы наслушались сплетен местных главарей, простите, вожаков. Скажите, как можно переделать число на железнодорожном билете?

– Товарищи, – с неприкрытой усмешкой проговорил Русич, – кто из вас скажет, можно ли первому секретарю переделать число на билете? Молчите? Тоже не знаете, как это делается?

– Хватит вам разыгрывать фарс! – Булатова словно подкинуло. – Неужто ни у кого из народных избранников не наберется смелости встать и сказать: «Виктор Сергеевич, сбросьте овечью шкуру! Вы же сами обличали лжецов и фигляров. Да вам любой кассир в считанные секунды наберет компостером любые цифры, хоть задним числом, хоть передним». Нехорошо лгать, товарищ!

Анатолий Булатов высказался и… забыл о Бородкине, вообще перестал интересоваться происходящим в зале. Страсти между тем бушевали вовсю.

– Дорогие товарищи! – Бородкин навалился могучей грудью на трибуну, которая, казалось, рухнет под его тяжестью. – Вы все прекрасно меня знаете. Вся моя сознательная жизнь без остатка отдана советскому народу. И теперь, когда случился переворот, недруги мечтают расквитаться со мной. Понимаю, из меня хотят сделать козла отпущения. Поэтому, дабы не дразнить гусей, прошу освободить меня от занимаемых должностей. Работайте сами, господа-товарищи!

– И поработаем! – выкрикнул кто-то из зала – На тебе свет клином не сошелся. А тебя, Бородкин, пора на пенсию!

Бородкин постоял еще немного, переступая с ноги на ногу. Еще раз глянув на президиум, буркнул что-то себе под нос, сутулясь, сошел с трибуны.

В президиуме вновь зашептались. Предстояло голосовать за предложение Бородкина, а это влекло за собой массу рутинных, казалось, не совсем уместных сегодня процедур. Хорошо, что выручил городской прокурор Жиляев, жилистый, долговязый, с маленькой головкой на тонкой шее. В городе у него было не совсем приличное прозвище «жопник» – подлиза, бледная тень Бородкина, который одним телефонным звонком решал разом самые заковыристые дела, связанные с разоблачением должностных лиц.

– Ну, «жопник»-то босса своего в обиду не даст! – усмехнулся молодой бородач, что сидел справа от Булатова.

Сильно ошиблись и все иже с ним. Стараясь не глядеть в сторону поверженного Бородкина, он твердым голосом, как на процессе, итог которого уже загодя обговорен, громогласно изрек:

– Мне товарищ Бородкин близкий человек, но, как говорится, «Платон мне друг, но истина дороже». Я официально прошу депутатов Старососненского горсовета дать согласие на привлечение Бородкина Виктора Сергеевича к уголовной ответственности как гэкачеписта, как официальное лицо, совершившее должностной подлог. Свидетельствую: Бородкин действительно был девятнадцатого августа в Старососненске, я лично с ним имел беседу! – Прокурор решительно ткнул в сторону прикрытой флагом скульптуры Ленина, словно призывая вождя революции в свидетели.

– Иуда ты, прокурор! – на весь зал выкрикнул начальник областного УВД генерал Ачкасов, потряс в воздухе огромным кулаком. – Сам же питался крошками с барского стола, строил из себя законника! – Ачкасов вскочил, лицо его побагровело. Генерал пришел на чрезвычайную сессию в полной форме, с орденскими колодками, всем своим видом показывая, что для него ничего не изменилось в этом мире. – Иуда! – вновь повторил он. – Из-за таких, как ты, и расстреливали невинных в тридцать седьмом году!

Прокурор сошел с трибуны. И началась замечательная российская разборка, мало чем отличающаяся от разборки в подворотне, среди «поддатых» мужиков. Крики и ругань повисли в воздухе храма законной власти, чего прежде никогда не могло произойти. Депутаты дали волю эмоциям, не выбирали выражений, пытаясь выяснить истину с помощью кулаков и пинков.

И вдруг в президиуме звонко, на весь зал рассмеялся Алексей Русич. Он смеялся так заразительно, что депутаты невольно стали стихать. Откуда им было знать, что он, прошедший через елецкую «крытку» и воркутинскую «девятку», торжествовал в душе, видя, как раскрывается истинная суть этих людей, считавших себя совестью народа? Зал постепенно затих в недоумении.

Русич, позвонив несколько раз в колокольчик, вновь стал серьезным, встал:

– Товарищи слуги народа! Что это вы так раскипятились? Мы собрались сюда не для того, чтобы сводить счеты и подставлять друг друга. Неразумно делать козлом отпущения одного товарища Бородкина. Кстати, вина его еще не доказана. А вы, прокурор, должны знать, что такое презумпция невиновности. Государственная комиссия спокойно и тщательно во всем разберется. Возможно, на следующем заседании сессии горсовета придется ставить вопрос о возбуждении уголовного дела против прокурора города Жиляева за клевету.

Зал неожиданно для Алексея зааплодировал.

– Говоря об уголовном деле против Жиляева, – продолжал Русич, перекрывая шум, – я имел в виду, что, обвиняя Бородкина, он сам занимался должностными подлогами.

– Оговор! – вновь взвизгнул Жиляев, вскакивая. – Я категорически протестую! Русич мастак оговаривать людей. Факты! Какие у вас имеются факты? – в голосе прокурора явно сквозила тревога.

– Пока приведу один бесспорный факт: прокурор Жиляев умышленно зарегистрировал задним числом переданный мною ему из рук в руки Указ Президента Ельцина, чтобы обелить не только себя, но и всех членов местного ГКЧП. Разве это не должностной подлог?

На этот выпад прокурор ничего не смог ответить…

– Сволочи! – тонко взвизгнул сухой, седой как лунь старичок. – Все сволочи! Двадцать три года я отбывал, невинный, наказание! – Он почти бежал по проходу к первому ряду, крича что-то, брызгая слюной, попытался дотянуться сухим кулачком до подбородка рослого начальника КГБ. Это был лидер местного общества «Мемориал» по фамилии Замогильный.

После долгих дебатов депутаты наконец приняли отставку «бывших», перешли к выдвижению кандидатур на высшие городские посты. Анатолий не выдержал. Он выбрался в фойе, встал у открытого окна перевести дух. Домой бы, но на чем уедешь? В который раз посетовал на друзей по демократическому сообществу: зачем притащили его на этот скучный и неприглядный спектакль? Все это было пошло и гнусно, вызывало отвращение. И еще смутную тревогу: кто же будет отныне управлять нашим обществом? Не те ли «демороссы», что выкрикивали радостными голосами оскорбления? Не Русич ли? Да, он кристально чист и честен, но… тысячи раз «но»… Управлять страной нужно уметь, а они… Неужто повторяется все сначала?

Булатов обрадовался, увидев буфетную стойку, за которой скучала дородная официантка, направился к ней, чтобы выпить бутылку пива. Но не успел. К нему подошли два совершенно незнакомых депутата.

– Извините, товарищ, вы Анатолий Булатов? Бывший предзавкома Старого металлургического?

– Предположим, что это я. А в чем, собственно, дело? – заметались тревожные мысли. Не случился ли новый переворот?

– Нехорошо, нехорошо, – улыбнулся один из депутатов, – заставляете себя ждать.

– Не понимаю, о чем вы говорите. Я очень устал, – попытался было улизнуть Булатов, но его вежливо придержали с двух сторон.

– Пошли, пошли, товарищ! – Они мягко повлекли Булатова в зал.

– Поймали наконец беглеца! – устало проговорил в микрофон Русич. Он едва шевелил языком. Чертовски вымотался. Однако с трудом скрыл радость, когда депутаты, вспомнив про Анатолия, наперебой стали предлагать его кандидатуру в состав нового горсовета.

…Наверное, за все свои сорок шесть с половиной лет Булатов не слышал о себе столько лестных слов.

…Поздней ночью Русич и Анатолий Булатов наконец-то выбрались из здания, не сговариваясь, остановились, жадно вдыхая свежий воздух. Русич обнял брата за плечи.

– Поздравляю от души! Ты теперь – мэр города, а я… Словом, будем работать!

* * *

Постороннему человеку вряд ли удалось бы отыскать офис научно-производственного концерна со скромным названием «Воздух», которым руководил бывший директор Старососненского металлургического завода, лауреат Государственной премии, Герой Социалистического Труда Гороховский. Вся корреспонденция, адресованная концерну, приходила в почтовое отделение на Комсомольском проспекте, в отдельно стоящий почтовый ящик с премудрым запором. Адрес же «Воздуха» знали только особо посвященные и работники концерна. Попасть в офис можно было только с помощью пластиковой карточки и личным кодом владельца. Вставишь карточку в прорезь, если компьютер «узнает» тебя, полицейский замок № 437 автоматически откроется. Однако жулику, попав внутрь офиса, радоваться было рано. За стальной дверью имелась еще одна новинка, позаимствованная Гороховским у древних рыцарей. Немногие посвященные сотрудники звали эту новинку «ловушкой». Невидимая глазу стальная решетка, вмонтированная в потолок, в случае тревоги одним легким нажатием кнопки приводилась в действие и падала в специальное отверстие, утыкаясь острозаточенными кинжалами в пол. И никакими сверхчеловеческими усилиями без знания кода автомата поднять решетку было невозможно. Любой нежданный гость таким образом оказывался в ловушке.

Каково же было удивление Гороховского, когда однажды утром он обнаружил прямо у себя на рабочем столе плотный пакет с красной сургучной печатью. Не трогая пакета, Гороховский вызвал из соседней комнаты своего пресс-секретаря.

– Что это такое на столе?

– Пакет.

– Кто его сюда доставил?

– Понятия не имею.

– Странно. Позови-ка сюда начальника охраны!

Начальник службы безопасности также явился незамедлительно. Войдя в кабинет, он мгновенно все понял.

– Плохи наши дела, Андрей Сергеевич, – грустно сказал Гороховский, – эти гостинцы мне не нравятся. Что в пакете? Взрывчатка?

Начальник службы безопасности присел к столу, вынул из кармана перочинный ножичек, хотел надрезать ленту, но передумал. Сходил в свой кабинет, вернулся со служебным кейсом. Что было в этом кейсе, никто в офисе не знал.

– Прошу вас, господа, выйти на улицу! Все до единого! И не появляться до моего сигнала.

Когда квартира опустела, Андрей Сергеевич начал колдовать над пакетом. Прослушал его с помощью специального прибора, затем проверил, нет ли в пакете пластика, железа. И только окончательно убедившись, что пакет не является взрывоопасным, позвал Гороховского.

– Можете вскрывать! – коротко доложил начальник службы безопасности. Гороховский вскрыл пакет, повертел в руках, не сразу решаясь прочитать. Отложил в сторону красную сургучную печать.

– Судя по оформлению, – осторожно заметил Спичкин, – послание из ЦК КПСС. Как солидно и с какой любовью все заделано.

Прочитав бумагу, Гороховский уставился на пресс-секретаря.

– Слушай, Сергей, а ты был близок к цели. Послание сие и впрямь касается ЦК КПСС. Возьми, прочти.

Пока Сергей читал бумагу, Гороховский расслабился. Довольный собой, потянулся так, что хрустнуло в спине. Подумал с удовлетворением, что, оказывается, он давно на виду у тех, кто не высвечивается в этой жизни, а, всегда оставаясь в тени, вершит главные дела. И сегодня, когда им понадобился новый человек, не связанный ни с одной политической партией, они вспомнили о Гороховском, о нем, о Герое Труда, о новом предпринимателе. И хотя на бланке был шифр канцелярии Президента, Гороховский отлично понял, чьих рук это дело. Да и не суть важно для него, кто приглашал, более важно: для каких целей. Его официально приглашали прибыть в здание Моссовета в качестве члена специально созданной государственной комиссии по инвентаризации и взятию на учет имущества ЦК КПСС. Тут не нужно было ломать голову, чтобы понять: такое приглашение было величайшей честью и доверием новых властей, для которых и его тайный концерн является секретом Полишинеля. Гороховский усмехнулся, вспомнив, как в прежние времена подпись под соболезнованием во время похорон членов Политбюро считалась эталоном имиджа человека. Обошли тебя приглашением подписаться под некрологом, жди понижения или неприятности.

– Ого! – присвистнул Спичкин. – Растете на глазах, шеф!

– Думаю, не стоит нам отказывать власть имущим? – насмешливо спросил Гороховский.

– Да уж, пожалуйста, не обижайте Президента!..

В точно назначенное время Гороховский прибыл к зданию Моссовета, где прежде бывал всего два раза – на «красном ковре» промышленного отдела отчитывался за работу черной металлургии. Очень хорошо помнит, как в те «застойные времена» в коридорах и кабинетах этого загадочного для обывателей здания царила торжественная приподнятость, посетители разговаривали шепотом, осторожно ступали по мягким ковровым дорожкам, словно боялись помешать, оторвать от великих дел вершителей верховной власти. Нынче же коридоры были неузнаваемо грязные, пол густо усыпан мелким стеклом, сквозняк гонял по переходам обрывки газет, порванных документов, остро пахло гарью, несомненно, где-то совсем рядом по-прежнему жгли документы, хотя кабинеты и были опечатаны. Поговаривали, что на каждый этаж можно было проникнуть через «черные ходы», о которых мало кто из новых хозяев знал.

Председателем государственной комиссии оказался совсем незнакомый Гороховскому человек. Ему явно было за шестьдесят. Плотный, лицо положительного героя и очевидная военная выправка. Фамилия или псевдоним также ни о чем не говорили – Смирнов. Однако манеры, жесты, чисто русская образная речь выдавали в нем прекрасную выучку, о которой можно было только догадываться. Всему этому учат лишь в институте международных отношений и в академии КГБ. Каждого члена комиссии Смирнов встречал стоя, представлялся, крепко и многозначительно пожимал руку, проводил к креслу.

Гороховский впервые услышал, что именно он представляет в комиссии нарождающийся класс российских предпринимателей, которые делают свой бизнес не на спекуляции, а на производстве и продаже за рубеж новейших технологий.

В дежурной комнате охраны председатель комиссии поставил перед каждым задачу. Им предстояло, казалось бы, невероятно трудное дело: обследовать добросовестно и тщательно десятки зданий бывшего ЦК партии, в которые, как они узнали, входили аж 170 тысяч квадратных метров площади, если бы только это здание на Старой площади было одно. О, нет! Нужно было провести учет и инвентаризацию десятков санаториев, домов отдыха, охотничьих угодий, спецбольниц и спецраспределителей, спецателье, спецгаражей.

Гороховский слушал и чувствовал, как проходит эйфория. Он уже начинал сожалеть, что согласился участвовать в престижной акции. Сколько времени займет эта титаническая работа? Сколько миллионов за это время потеряет концерн? Хотя… возможно, что в будущем власть имущие поставят ему в заслугу эту акцию.

…Поздно вечером Гороховский на попутной машине добрался до квартиры, где размещался офис концерна. С удовольствием отметил, что, кроме дежурного охранника, в офисе был и Спичкин, именно его и хотел бы сегодня видеть президент концерна. Сергей играл с охранником в шахматы.

– Добрый вечер, друзья! – весело проговорил Гороховский. – Сергей, прошу ко мне! – Они вошли в комнату. – Есть ли новости?

– О, новости любопытные! – оживился Сергей. – Наши люди раскопали в небольшом городке под Смоленском чудика, который давно работает над темой «Парадоксы сверхтонкого мира».

– Мистика! Про сверхтонкий мир я лично не слышал ничего. О параллельных мирах мы немного осведомлены, но о сверхтонком…

– Утверждает, что при помощи его теории уже сегодня открывается фантастическая возможность управлять не только временем, но и пространством. Все звучит неестественно, но… судя по деньгам, которые затребовали наши подельщики, дело стоящее.

– Координаты этих… как ты говоришь, подельщиков имеются? – Гороховский никогда не отмахивался от любых идей, какими бы сумасбродными они на первый взгляд ни казались, ибо сам был сродни этим чудикам-изобретателям, непризнанным гениям.

– В случае нашего согласия получить материалы просят дать сигнал по телефону в пятницу.

– И здесь конспирация! – Гороховский не спеша достал из личного сейфа «Гринвуд» начатую бутылочку мартини, налил себе и Сергею. – О сверхтонком мире переговорим в четверг, а пока… – Гороховский сел в любимое красное бархатное кресло, расслабился, выдержал паузу, потом сказал: – А теперь, Сережа, возьми диктофон, начнем с тобой хроникальную, поминутную запись о тайнах Старой площади в Москве, тайнах ЦК КПСС. Нам в руки, кажется, идет бесценный капитал, ты не находишь?

– Полностью согласен, – обрадовался Спичкин, – это, пожалуй, почище сверхтонкого мира.

– Меня радует, что ты начинаешь мыслить как деловой человек. Выгода – всюду, но она словно человек-невидимка, не каждому дано разглядеть. Ты готов?

– Весь внимание.

– Итак, начнем. Записки члена государственной комиссии по учету, инвентаризации и приему имущества Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза… – Гороховский замолчал, обдумывая дальнейший текст. А Сергей затаил дыхание. Он в который раз мысленно возблагодарил судьбу за то, что она послала ему столь необыкновенного человека, тонкого мыслителя, стратега и тактика, крупного организатора. Он – гений, а гения в узде никто не удержит. Не зря же и прежние власти, несмотря на его пятый пункт в анкете, осыпали шефа всевозможными благами. Да и новая власть быстро сообразила, что столь незаурядный человек ей не помешает.

Диктофон «Панасоник» добросовестно фиксировал взволнованный рассказ Гороховского.

Гороховский говорил и говорил, вспоминая мельчайшие подробности, отдаленные детали об увиденном в Моссовете и в здании бывшего ЦК КПСС. Журналист, как человек эмоциональный и впечатлительный, невольно тут же перевоплощал слова шефа в захватывающие картины жития некоронованных королей многострадальной советской родины – подземные ходы, тоннели, по которым, словно в метро, ходят автомашины, тайные ходы и выходы, совсем как в старинных французских романах, замаскированные подземные склады, до которых никто еще не добрался, роскошные виллы на берегу Черного и Балтийского морей.