Текст книги "Пингвин влюбленный"
Автор книги: Анатолий Чупринский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
– Девушка! Не подскажите, в какой квартире живет Соломатина?
– Кто такая? – уже открыв дверь на улицу, спросила дама.
– Ну… она работала на эстраде, пела…. – на всякий случай неопределенно начал Суржик. – Рыжая такая.
– Зачем она тебе?
– Долг вернуть забыла. Сама исчезла куда-то, – мгновенно сымпровизировал Суржик. Кожей почувствовал, в данном случае, лучше соврать что-то привычное, понятное любому и каждому.
– Плакали твои баксы, – усмехнулась дама. – Такие долги не возвращают.
– В какой она квартире?
– Седьмой этаж. Дверь зеленой кожей обита. Номера не помню.
– Благодарен по гроб! – искренне выдал Суржик. И даже в знак признательности приложил руку к груди.
– Не живет она там больше. Уехала! – со злобной усмешкой добавила пышная дама. И не оборачиваясь, вышла на улицу. Со двора донесся заливистый лай спаниеля. Пышнотелая спустила хвостатого с поводка.
Суржик поднялся на седьмой этаж, увидел четыре двери и нажал на кнопку звонка зеленой двери. Его сердце почему-то билось, как после забега на стометровку. Из-за двери не доносилось ни звука. Валера стоял и целеустремленно давил на эту проклятую кнопку, словно хотел окончательно вдавить ее в стену.
Наконец за дверью послышалось шлепанье тапочек по паркету. Потом несколько секунд опять тишина. Валеру рассматривали в глазок. Потом дверь распахнулась и перед Суржиком предстала заспанная девица в одной ночной рубашке. Глаза мутные, явно вчера крепко напозволялась. Она зевнула, прикрывая рот сразу обеими руками.
– А-а… это ты! Проходи! – изрекла девица и, кивнув, прошлепала в комнату.
Валера на мгновение удивился масштабам своей популярности. Конечно, он пару раз выступал на ТВ в детских передачах, многие знали его в лицо, его знаменитый нос в литературных кругах давно уже стал причей во языцах.
– Показался нос Суржика! – говорил обычно кто-нибудь из заштатных остряков Дома литераторов, сидя в нижнем буфете за рюмкой.
– Скоро и сам объявится!
Не такой же степени он был популярен. На улицах пока не узнавали, автографов не просили. До Эдика Успенского с его «Чубурашкой» или до какого-нибудь Гришки Остера ему было еще плыть и плыть. Хотя, в данном случае, отказываться от приглашения было глупо. Валера вошел в комнату вслед за девицей.
В однокомнатной квартире царил дикий кавардак. Возникало устойчивое ощущение, буквально все вещи не на своих местах. Даже мебель. Даже люстра под потолком.
– Садись! – вяло приказала девица, кивнув на кресло.
Суржик сел в кресло, дипломат положил на колени. Девица, со стоном опустилась на незастеленную тахту, прямо напротив кресла и начала бесцеремонно разглядывать Валеру, словно он диковинное животное, сбежавшее из зоопарка. Валера молчал, осматривался. Перепутать адрес он не мог. В таких делах Суржик не допускал ошибок. Но никаких следов пребывания «звезды» шоу бизнеса не обнаруживал. Ни ярких афиш на стенах, ни фотографий за стеклом единственного книжного шкафа, ничего.
– Ну! Доставай! – мотнув головой, приказала девица.
– Что? – не понял Суржик.
– Я должна сначала посмотреть, как считаешь? – в свою очередь, спросила девица. При этом хохотнула. Дело принимало игривый, но нешуточный оборот.
– Баксы, баксы! – усмехнулась девица. – А ты что подумал?
– Где Надя? – напрямик спросил Суржик.
– Кто? – нахмурившись, спросила девица.
– Надя. Надежда Соломатина. Это ее квартира?
– Ну!
«Баранки гну!» – чуть было не брякнул Суржик. Его уже начинала раздражать туповатая заспанная девица. Но он сдержался.
– Где она? – спокойно, нейтральным тоном поинтересовался он.
– Кто? – опять нахмурившись, пыталась понять девица. Было видно, мыслительный процесс давался ей с чудовищным трудом.
«Дед Пихто!» – промелькнуло в голове у Суржика, но вслух он сказал:
– Надя! Надя Соломатина!
– Я почем знаю, – изумилась девица. – Ты вообще-то, кто?
«Конь в пальто!» – уныло подумал Валера.
– Ты, это… ты, Вадик? – пыталась встать на рельсы реалистического восприятия мира девица. Это ей явно никак не удавалось.
– Нет, я не Вадик. Валерий! Валерий Суржик.
– Значит, ты… не клиент?
– Нет! – отрезал Суржик.
– Тогда, это… что ты тут делаешь?
– Мне нужна хозяйка квартиры. Надя Соломатина. Мальвина-а! – почти по складам, как ребенку начал втолковывать Суржик.
– Мальвина-а! – понимающе кивнула девица. И добавила. – У тебя пиво есть?
– С утра пить, здоровью вредить! Где Надя?
– Так тебе это… Надька нужна? Соломатина? – наконец-то сообразила девица. – Так нету ее.
– А где она?
– Надька-то? – в тысячный раз переспросила девица. И удивленно добавила. – Умотала за границу. Мне квартиру сдала, сама умотала. На три года.
– Когда-а!? – шепотом спросил Суржик.
– Когда, когда… – наморщила лоб девица. – Как мне сдала, так и умотала. Какие-то гастроли у нее. Год назад это было.
– Когда ты ее в последний раз видела!? – чуть не заорал Суржик.
– На фига мне ее видеть? – удивилась девица. – Я ей вперед за два года заплатила. Она баксы взяла, ключи отдала, свои шмотки упаковала и чава-кавава! Год назад это было. С тех пор и не виделись.
– А ты сама-то, кто? – глупо спросил Суржик.
– Конь в пальто! – хмыкнула девица. И добавила, с некоторой гордостью. – Путана я. Тебя это напрягает?
– Мне по барабану! Мне Надя нужна!
– Ты тупой, да? – раздраженно заявила девица. – Сказано тебе, умотала она. За границу. Год назад, как умотала. Я думала, ты… клиент. С утра приспичило.
Валера поднялся с кресла и пошел к двери.
– Извини, что разбудил. Если Надя вдруг объявится…
– Чего ей здесь делать? – в очередной раз удивилась заспанная девица. – Квартира уже не ее. Она ее продала. С отсрочкой, – бормотала она, провожая Суржика.
– С отсрочкой, это как? – приоткрыв дверь, спросил Суржик.
– Как-как. Деньги Надька уже получила и все документы оформила. На ту, на другую. С условием, что та вступит во владение собственностью через год. Пока здесь я…
Валера не стал вникать в юридические тонкости. Он понял одно. Нади здесь нет.
Выйдя из подъезда, Суржик сел за руль, достал записную книжку и принялся ее листать. Друзей-приятелей у Валеры было пол-Москвы. Где-то был телефон одного парня с таможенного терминала в Шереметьево. Сотовым телефоном Суржик пользовался только в исключительных случаях. Почему-то не любил эти игрушки. Ходят слухи, они облучают наши бедные головы отнюдь не безобидными лучами. Сейчас был тот исключительный случай. Набирая номер, Валера мысленно молил Бога, чтоб Андрей Фунтов оказался на службе. Ему повело и на этот раз. Андрей взял трубку сразу.
– Фунтов слушает!
– Андрей, привет! Это Суржик! Приглашаю на ужин в Дом литераторов.
– Что нужно?
– Так, пустяк. Будь другом, окажи маленькую услугу. Узнай там у своих, когда и куда уехала или улетела Надежда Соломатина.
– Кто такая? – удивился в трубке Андрей.
– Звезда эстрады! Мальва! Мальвина! Надя Соломатина! Очень надо. Просто позарез.
– Ты что, пьяный? – еще больше удивился Андрей. – Моя контора не располагает такой информацией.
– Андрей! Не морочь голову! – продолжал напирать Суржик. – У вас там на каждом столе компьютеры. Все обо всех знаете. Кто, когда, куда выехал. Пустяк.
В трубке некоторое время слышалось только легкое пощелкивание.
– Диктуй данные. Фамилия, имя, отчество, год рождения, номер заграничного паспорта и все такое. Попробую, но не ручаюсь. У нас подобных данных нет.
– Запроси через компьютер у соседей. Вы же все друг друга знаете!
– Давай данные.
– Надежда Соломатина. Приблизительно двадцать два, двадцать три. Это все!
– Легко живете, поэты-писатели. Как у вас все просто.
– На том стоим. И стоять будем. Вечно! – пробурчал Суржик.
– Ты хоть отчество ее знаешь?
– Нет.
– Ладно, не отключайся. Учти, с тебя ужин на четыре персоны.
В трубке опять послышалось легкое потрескивание. Ждать пришлось несколько минут. Суржик успел выкурить подряд две сигареты. Очевидно, за это время на счет Суржика набежала фантастическая сумма. Но он никогда не жалел денег. В этой ситуации, тем более. Наконец Фунтов взял трубку.
– Есть две Соломатины. Одна Владимировна, сорок первого года рождения…
– Не моя! – поморщился Суржик.
– Вторая Игоревна, тридцать шестого года рождения. Подходит?
– Значит… ты в этом уверен? – задумчиво пробормотал Валера.
– В текущем году твоя Надежда Соломатина границы Российской Федерации не пересекала! – жестким официальным тоном сказал Андрей и отключился. Явно в тот момент рядом с ним был кто-то из посторонних. Фраза звучала как строка из приговора Верховного суда. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Но он внушал надежду в ближайшее время найти Надю.
2
Суржик уже собирался сунуть ключ в замок зажигания, как у него вдруг, уже в который раз (!), дико заболела голова. Виски стиснуло раскаленным обручем, а затылок налился свинцом. Подобные приступы начались около года назад. Совладать с ними можно было только абсолютным покоем. Никакие таблетки не помогали. Валера осторожно откинул голову на подголовник и, тяжело дыша, застыл в неподвижности. Надя, Надя…. Она единственная, кто могла помочь. За четыре дня, проведенных вместе, она дважды ухитрялась какими-то пассами вокруг его головы снять эту дикую боль.
Неожиданно опять, как вязкий болотный туман, наплыло воспоминание…
Под утро они лежали на широкой кровати, укрытые только простынями. Оба не спали. Спальню заливал нервный неоновый свет от фонарей с набережной.
– О чем молчишь? – вполголоса спросила она.
– Так… ни о чем, – вздохнул Суржик.
И вдруг его прорвало. Уже долгие годы он ни с кем не говорил откровенно, не делился тем, что в действительности волновало, что тревожило и в глубине души даже страшило. Бесконечные общения с друзьями-приятелями, редакторами, режиссерами и просто шапочно знакомыми – не в счет.
– Как жизнь? Все отлично?
– Все тип-топ.
Новые сплетни, новые анекдоты, якобы, новые идеи, которые из года в год оставались все теми же, пересказами старого, много раз слышанного, уже навязшего на зубах. Все это, все эти поверхностные общения, контакты, встречи на бегу очень выматывали к концу дня, наполняли душу каким-то мутным студнем, от которого можно было избавиться только долгим глубоким сном или хорошей порцией спиртного. По душам, откровенно, до донышка Суржик не говорил ни с кем уже много лет. Рядом с Надей он вдруг ощутил упоительное чувство свободы, когда можешь высказать что угодно, все, что думаешь на самом деле, не боясь показаться глупым, слабым или несостоятельным.
Суржик резко сел и, глядя прямо перед собой куда-то в стену, проговорил:
– Понимаешь… я боюсь! У меня идиотский характер. Мне нужно постоянно преодолевать свой страх. Если вокруг нет ничего такого, я сам, искусственно создаю ситуацию риска, чтоб довести конфликт до идиотизма, а потом преодолеть страх.
– Чего ты боишься сейчас?
– Многого. Очень многого.
– Надо же… – в темноте усмехнулась Надя. Лица ее Суржик не видел, не поворачивался, но был уверен, что она именно усмехнулась. При этом явно слегка покачала головой. – Ты не производишь впечатления испуганного человека. Ты самый бесстрашный мужчина из всех, кого я знаю. Чего ты боишься конкретно?
– Утром боюсь, что не смогу больше написать ни строчки. Вечером грабителей и убийц, которые могут, походя отнять жизнь у меня или у тебя. Или у обоих вместе. Или у моего сына. Постоянно боюсь нищеты и старости…
– Старость тебе не угрожает, – попыталась пошутить она.
– Да, да… – горько усмехнулся Валера, – Знаю. Я буду жить вечно. Боюсь сильных мира сего. Богатых и сытых. Боюсь сказать, что… люблю тебя… потому, что боюсь сглазить. Люди злы и завистливы. Всегда завидуют тому, чего лишены сами. Хочешь, открою секрет?
Суржик резко повернулся, схватил Надю за плечи, приподнял с подушки. Теперь они сидели напротив друг друга почти в полной темноте. Под утро все фонари на набережной всегда отключали. Он видел только очертания лица, да едва заметный блеск ее глаз. Крепко держал ее за плечи и взволнованно говорил:
– Каждому человеку отпущена не одна, а три жизни. Понимаешь, солнышко? Целых три! Работяги! Бездельника! И мистификатора, шарлатана! Было время, я вкалывал как никто другой, и даже находил в этом радость и удовлетворение, понимаешь? Получил несколько литературных премий, признание и все такое. Потом только развлекался, лентяйничал и жил свое удовольствие. Сейчас я – ни то, ни другое. Я – имитатор, понимаешь? Вожу всех за нос. Выдаю себя за то, чем не являюсь в действительности. Мельпомена отвернулась от меня. Боюсь, что навсегда. За последние полгода я не написал ни строчки. Это наказание. Это проклятие! И я его заслужил! Нельзя одновременно хапать, хапать и заниматься творчеством. Сейчас я всех обманываю!
…Через десять лет Суржик «родит» забавного поросенка по имени «Вершок». На радость детям, на зависть коллегам. Его, яркие, красочно оформленные книжки, как и раньше, начнут расходиться огромными тиражами по всей стране. Молодые мамаши будут вырывать его книжки из рук своих детей, чтобы первыми узнать про все новые и новые приключения Вершка. Малыши в детских садах поголовно забудут человеческую речь и станут общаться друг с другом исключительно: «Хрю-хрю? Хрю-хрю!». Чем приведут в смятение многочисленных дедушек и бабушек. Суржик даже начнет издавать новый иллюстрированный журнал для детей, который так и будет называться, «Вершок». Коротко и выразительно. Но все это потом, а пока…
– Мельпомена отвернулась от меня! – понизив голос, говорил Валера, – Когда-то я хорошо начинал. Подавал надежды. Сейчас просто-напросто зашибаю деньгу. Многие не замечают, многие уже догадываются…
– Ты наговариваешь на себя. Не верю, что все так…
– Так, солнышко. Именно так. И не иначе. Я самый заурядный аферист, мошенник. Раньше таких окунали в бочку с дегтем, и валяли в перьях. А потом гнали через город под свист и улюлюканье толпы…
– Попробуй еще раз…. Начни все сначала…
– Не могу, солнышко. Стоит только сесть за стол и сосредоточиться, тут же начинает дико болеть голова. Организм сопротивляется, понимаешь? Все, я исчерпал себя. Был да весь вышел.… Вот, вот и сейчас.… Извини, солнышко!
Суржик отпустил ее плечи, стиснул ладонями себе виски.
– Даже сейчас, стоит только подумать о работе, голова начинает болеть с такой силой, что… не передать словами. Того гляди, пополам треснет. Ощущение, будто в затылке просверлили отверстие и залили туда кипящее масло. Знаешь, на котором жарят эти гнусные пончики. Не подумай, потому что выпил. Я вообще не пью. Вот только с тобой. Да и то, разве мы много выпили? Извини…. Даже языком ворочать трудно.
– Хочешь, я тебя вылечу? – вдруг каким-то странным голосом сказала Надя. – Я могу снять твою головную боль. Это очень просто. Сядь, вот так.… Повернись спиной.… Не бойся, это совсем не страшно…
Суржик нехотя повернулся в сторону окна. Он категорически не верил во все эти привороты, навороты, шаманство всех мастей. Надя пристроилась у него за спиной.
– Опусти руки. Закрой глаза и постарайся думать о чем-нибудь… совсем постороннем, приятном, радостном…
– Кроме тебя, в моем положении нет ничего приятного и радостного… – мрачно пробормотал Суржик.
– Вспомни свое детство… – шепотом настаивала Надя.
– Тем более. Нищее, голодное детство. Мать копейки считала, отец пил…
– Тогда просто считай. Один, два, три…. Закрой глаза и считай.
Если бы кто-то неожиданно вошел в спальню и зажег свет, он бы увидел….
ОН сидел в неестественной позе на кровати, опустив ноги на пол, зажмурившись, словно ожидая удара сзади и напряженно ждал. ОНА сидела за его спиной на кровати на коленях и осторожно держала одну ладонь над его лбом, другую над затылком. Их фигуры, почти обнаженные, лишь слегка прикрытые простынями, напоминали какую-то скульптурную, языческую культовую композицию. Взгляд ее при этом был жестким, решительным и в то же время бесстрастным. ОНА будто смотрела куда-то далеко-далеко вперед. Поверх его головы, сквозь стены за линию горизонта…
И чудовищная головная боль, которая последнее время мешала ему жить, работать, думать, даже дышать, неожиданно отступила. Надя откинулась на спину, осторожно подложила себе под голову подушку и застыла в неподвижности. Суржик осторожно повертел головой вправо-влево, не болит. Потом, решившись, как собака после купания, резко потряс ею и замер в ожидании. Боль не возвращалась, куда-то улетучилась, испарилась.
– Потрясающе! – прошептал Валера, пытаясь в темноте разглядеть выражение ее лица. – Как ты это делаешь?
– Не знаю, – уставшим голосом отозвалась Надя.
– Большие деньги можно зарабатывать!
– Отвали! – прошептала Надя.
– Нет, все-таки! Как ты это делаешь?
– Получается как-то… само собой. Хотела забрать твою боль себе…. Словами трудно объяснить…
– Ну, а все же… – настаивал Суржик. – В чудеса я не верю!
Он потянулся через лежащую поперек кровати Надю к тумбочке, хотел зажечь настольную лампу, специально приспособленную, чтобы читать лежа.
– Не зажигай свет, милый! – сказала Надя глухим голосом. И добавила. – Хочу отдохнуть, я очень устала. Не против, если я немного посплю?
Валера наклонился над ее лицом, хотел поправить прядь рыжих волос, но, увидев, что она уже крепко-крепко спит, передумал. Долго неподвижно сидел рядом…
…Как-то только головная боль чуть отпустила, Суржик завел двигатель и выехал на Олимпийский проспект. Повернул направо, на перекрестке свернул на Трифоновскую улицу. Проехав мимо бензозаправки и маленькой церквушки на пригорке, свернул во двор дома и заглушил двигатель. За детской площадкой, сквозь зелень кустов, проглядывало двухэтажное кирпичное здание с вывеской «19 отделение милиции».
– Вас приветствует Союз писателей! – энергичным голосом провозгласил Суржик, распахнув без стука дверь комнаты, номер восемь. Улыбаясь, раскрыл дипломат и шлепнул на стол перед молодым парнем в штатском свою книжку «Отважный муравей». Это был коронный финт Суржика. Действовал он безотказно.
Валера уселся на стул напротив хозяина комнаты, непроизвольно повернул голову налево и чуть не вздрогнул. На стене рядом с вешалкой висел яркий красочный плакат. Прямо на Суржика с него смотрела Надя. Мальва, Мальвина, «звездочка» шоу бизнеса прошлых сезонов. Она, раскинув руки в стороны, весело смеялась. Будто кричала: «Я люблю вас всех, люди-и!!!». Валера перевел взгляд с плаката на сидящего за столом парня в штатском. Тот, слегка нахмурившись, листал детскую книгу Суржика.
– Что нужно Союзу писателей от нашего отдела? – не поднимая глаз от книги, спросил парень. Его широкое скуластое лицо не выражало ровным счетом ничего.
«Да, скифы мы! Да, азиаты! С раскосыми и жадными очами!» – непроизвольно пронеслось в голове у Валеры.
– Потеряли свои творческие замыслы? – усмехнулся парень. Поднял на Валеру раскосые глаза и спросил, кивнул на книгу. – Вы автор?
– Разумеется.
– Сами написали? – спросил он.
– Давайте подпишу на память.
– Кто у вас потерялся? Мать, отец, дочь, сын? – равнодушным тоном задавал вопросы «азиат», пока Суржик расписывался шариковой ручкой на титульном листе.
– Она! – кивнул Валера на плакат.
«Азиат» в штатском долго смотрел на плакат, потом перевел взгляд на Суржика. Лицо его по-прежнему не выражало никаких эмоций.
– Мальва? – уточнил он.
– Вы ее знаете? – в свою очередь спросил Валера.
– Кто ж ее не знает? – очень удивился «азиат». Даже чуть расширил щелочки своих глаз. – Лично не знаком, конечно, к сожалению…. У нас весь отдел, все наше подразделение ее поклонники. Она вам кто?
– Невеста, – непроизвольно вырвалось у Суржика.
– Давно пропала?
– Сегодня утром. Вернее, ночью. Вышла из квартиры на улицу босая, без всякой обуви…. И больше не вернулась. С ней что-то случилось. Не могла она просто так…
– Босая? – изумился «Азиат». Потом резко нахмурился. – Так. Давайте по порядку. Где это произошло, как, когда, в котором часу?
– У меня. На Фрунзенской набережной. Мы были там. Где-то около…
– Фрунзенская набережная, не наш район, – уточнил «азиат».
– Заявления о пропаже принимают по месту жительства пропавшего…
– По месту регистрации, – опять уточнил «азиат».
– Регистрация, прописка… – поморщился Валера. – Что в лоб, что по лбу!
– Гражданин может быть зарегистрирован по одному адресу, в действительности проживать по другому адресу…
– Хрен редьки не слаще! Мальва прописана по Олимпийскому проспекту. Я правильно понимаю ситуацию?
«Азиат» молча кивнул. Посмотрел на плакат и спросил:
– Хотите объявить ее в розыск?
– Разумеется.
– По закону должно пройти более трех суток.
– Плевать на ваши законы! – разозлился Суржик. – Речь идет о жизни человека. Не могла она просто так, взять и исчезнуть…. Что-то случилось…
– Может, телевидение подключить? Очень эффективно. У вас есть связи на телевидении? Обычно достаточно одного объявления.
– Нам подобная реклама ни к чему! – жестко ответил Суржик.
«Азиат» равнодушно пожал плечами. Мол, хозяин – барин.
– Босая… – задумчиво протянул он. – Может, за ней кто-то подъехал на машине. Позвонил по мобильнику. Она спустилась, села в машину и… будь здоров!
– Никаких звонков не было!
– Почему она ушла босая? – подозрительно спросил «азиат».
– В чем пришла, в том и ушла! – раздраженно заявил Суржик.
Полтора часа Валера уламывал «азиата» принять заявление. Потомок Чингиз-хана был непоколебим. Бубнил, как заезженная пластинка: «По закону через трое суток!». Хоть стулом его по голове бей. Суржик давил так и эдак. Грозил карами небесными, заискивал, сулил немыслимые блага от Союза писателей, вплоть до бесплатных путевок в Переделкино от Литфонда. Как об стенку горох. Растопил лед сурового сердца «азиата» обед из трех блюд. На четыре персоны для всего отдела. Суржик случайно вспомнил уборщицу, с которой столкнулся в дверях отделения. Она выносила в большой коробке множество знакомых упаковок.
На полуслове он выскочил из кабинета, пулей слетал в соседний магазин «Продукты». Через десять минут выкладывал на стол перед изумленным «азиатом»: четыре лапши «Доширак», четыре банки пива «Балтика», четыре салата «Оливье», четыре пакета сока «Наш сад», четыре батона «Столичный», четыре пачки печенья «Юбилейное»…. Словом, в четверг четвертого числа, четыре черненьких, чумазеньких…
«Азиат» в штатском сломался. Обозревая изобилие на своем столе, дал честное благородное слово, сегодня же отправить ориентировку на Надю во все соответствующие подразделения и службы. И даже пообещал приложить ксерокопию с ее плаката. Поистине, путь к сердцу мужчины, будь он хоть негром преклонных годов, хоть другом степей, лежит через его желудок.
А ранним утром следующего дня Валера Суржик чуть не заработал инфаркт. Или инсульт. Или что там еще бывает от внезапно навалившегося нервного стресса. Где-то около семи раздался телефонный звонок. Резкий, злобный. Или так только показалось? Голос в трубке был ровным, почти механическим:
– Валерий Владимирович Сульгин? Из морга номер семнадцать беспокоят.
– Суржик! Моя фамилия, Суржик, – сразу осипшим голосом ответил Валера.
– Извините. У меня написано, Сульгин. Вы подавали заявление?
– Да.
– Приезжайте на опознание. Коптевский тупик, дом восемь, корпус два. Вход с обратной стороны. Паспорт не забудьте захватить.
– Чей… паспорт? – похолодев от ужаса, спросил Валера.
На том конце провода уже отсоединились.
Ближайший друг Суржика, художник и прозаик Леня Чуприн лежал дома в гипсе. Само собой, не весь, частично. Точнее, в гипсе была только левая нога. Неделю назад ранним утром выгуливал своего красавца «дворянского» происхождения Челкаша на Головинских прудах. Ступил на глиняный участок, еще влажный от росы, и в ту же секунду оказался лежащим на спине кверху ногами. В левой ноге, где-то в самом низу, что-то довольно громко хрустнуло, как сухарик в пасти Челкаша. И дикая боль волнами начала пульсировать по всему телу. От ноги к голове, от ноги к голове…
– Меньше по бабам будешь шляться! – сказал бы Суржик, если б увидел в эту минуту лежащего на берегу пруда Леню, который морщился от боли и потирал ногу.
Лохматый меньший брат Челкаш воспринял падение Чуприна, как очередную забавную игру. Начал на него напрыгивать с веселым лаем, хватать зубами за рукава туристической куртки. Они частенько устраивали с хозяином забеги наперегонки по берегу пруда, взаимные засады в кустах и внезапные нападения с угрожающими рычаниями и борьбой до победного конца. В этот раз хозяин повел себя странно. Пару раз пытался встать самостоятельно, но тут же со стоном опять валился на бок. Потом осторожно садился, потирал ладонями ногу и морщился. Челкаш понял, дело плохо. Начал призывно и возмущенно лаять, оглядываясь по сторонам. Чем еще-то он мог помочь?
Представить себе Леонида Чуприна предельно просто. Кто не знает кумира восьмилесятых актера театра и кино Олега Янковского? Так вот, Леня Чуприн и Олег Янковский один тип. Только у Леонида лицо помужественнее, да и ростом он чуть повыше Янковского. В остальном, один в один. Разумеется, при виде того и другого, девочки падали. Можно было укладывать штабелями и складировать. Леонид с Олегом никогда не встречались. Хоть и проживали оба в столице нашей Родины. Были и еще некоторые различия. Один актер, другой художник иллюстратор и писатель-прозаик. Дома на книжной полке у Леонида уже несколько сборников рассказов тесняться. Вообще, иметь две профессии удобно. Если друзья-приятели выказывали недовольство его иллюстрациями, был ответ:
– Я писатель, прозаик.
Если кто-то, прочтя последний сборник рассказов Чуприна, вываливал на голову автора ведро критических замечаний, и тут ответ наготове:
– Я художник, иллюстратор.
Справедливости ради стоит заметить, Леня лукавил. Его проза, и его иллюстрации всегда были на хорошем профессиональном уровне. Талантами Бог не обидел. Давно замечено, если Господь награждает талантами, то сразу несколькими. Там, на небесах, социальной справедливостью и не пахнет.
Суржик с Чуприным познакомился, когда Леня иллюстрировал его сборник стихов для детей «Отважный муравей». Книжка получилась. За ней последовала «По секрету всему свету…». Потом еще одна, и еще… Короче, подружились. Надолго, если не навсегда. Более противоположных индивидумов трудно представить. Даже внешне они разительно контрастировали. Худой, высокий, чуть сутулящийся Леонид и плотный, коренастый, гриб-боровичок Валерий. Суржик всегда быстр, остроумен и находчив. Готов, как в омут с головой, кинуться в любую авантюру. Все потерять и в сотый раз начать сначала. Чуприн лиричен, склонен к размышлениям и обобщениям. Предпочитает пять раз отмерить, один раз ошибиться. Суржик человек действия, Чуприн человек раздумий. Обоих любили женщины. Всех мастей, калибров, возрастов и оттенков. Тут уж ничего не попишешь. Они потому и подружились, что не чувствовали друг в друге конкурентов. У обоих комплексов на этот счет не было ни малейших. Оба уже были женаты и оба благополучно развелись. У обоих дети. У Суржика сын, у Чуприна дочь. Оба в возрасте сорок с небольшим гаком, чувствовали себя юношами «второй свежести». Открылось второе дыхание. Поскольку оба холерики, наверняка, у обоих будет третье дыхание, четвертое.…
Лохматый Челкаш продолжал громко и возмущенно лаять на всю округу. Чуприн делал попытки встать и, каждый раз со стоном, опять валился на бок. Редкие прохожие, издали, завидев валяющегося на земле парня, отворачивались и обходили стороной, не желая с утра связываться с пьяным. Да еще с собакой.
Выручила попавшую в беду парочку, проходившая мимо девушка с детской коляской. Она набрала на своем сотовом номер Суржика и подробно растолковала, где именно, в каком месте у Головинских прудов валяется в беспомощности его ближайший друг Леонид Чуприн. Суржик примчался на своей «Ниве» через полчаса. С Кронштадтского бульвара свернул прямо на газон и, не разбирая дороги, через клумбы, детские песочницы и тропинки, направил машину прямо к Головинскому пруду. Истинные друзья познаются в случае перелома какой-нибудь ноги.
– Какая нога? – спросил он, вылезая из машины.
– Левая-а… – простонал Чуприн.
– Это хорошо, – кивнул Суржик. – Стало быть, одной левой больше работать не будешь.
В их кругу выражение, «работать одной левой», означало верх небрежения к профессии. Халтуру, одним словом. Уровень, ниже плинтуса.
– Чего разлегся? – продолжил Суржик, оглядываясь по сторонам. – Вставай давай, вставай!
– Не могу, – жалко усмехнулся Леня. И виновато пожал плечами.
– Появись сейчас какая-нибудь красивая баба, мигом бы вскочил! – злорадно усмехнулся Валера. – Знаю я тебя. Сам такой.
– Никакие мне не нужны. Ни красавицы, ни уродины! – простонал Леня. – Мне в больницу нужно.
Суржик нагнулся к лежащему Чуприну, закинул его правую руку себе на плечо и легко поднял с земли. Когда-то Валера занимался сразу несколькими видами спорта. Во всех умудрился добиться заметных результатов. В том числе, в занятиях тяжелой атлетикой. Поднять с земли худого Леню Чуприна ему не составило труда.
Он доволок друга до «Нивы», не без трудностей, (мешала левая нога!), усадил на переднее сидение. Запихнул Челкаша на заднее и, утерев пот со лба, уселся за руль.
– Где у вас тут ближайший травмопункт? – спросил он.
– Думаешь, я каждый день ноги ломаю? – прикрыв глаза, сквозь зубы, пробормотал Леонид. На него уже волнами накатывал озноб. Явный признак перелома.
– Вперед! И горе Королеве! – выкрикнул Суржик фразу явно из какой-то пьесы и, сняв с ручного тормоза машину, нажал на газ.
В травмопункте на Фестивальной улице было не пробиться. Старики, старушки и молодежь всех мастей сидели и стояли вдоль длинного коридора. Дверь единственного кабинета периодически со скрипом раскрывалась, оттуда, хромая, выползал очередной пациент. Было впечатление, в Ленинградском районе в разгар лета идут боевые действия. Что в таком случае творится здесь осенью и зимой во время гололеда? Об этом лучше не задумываться. Суржик потолкался пару минут среди переломанных и покалеченных, поискал кабинет Главного врача. Когда уяснил, Главный врач обитает совсем в другом здании, на другой улице, вернулся к «Ниве». Ждать своей очереди можно было до Второго пришествия. Ждать Суржик не любил, не тот характер.
Лучший друг Леня Чуприн полулежал на переднем сидении и тихо постанывал. Челкаш на заднем сидении в унисон тихо поскуливал. Под аккомпанемент дуэта несчастных Валера рванул, ни много, ни мало, в медицинскую академию им. Фурманова. Благо она находилась рядом, всего в двух кварталах от Головинских прудов.
Перед центральными воротами, естественно, стояла внушительная охрана. Двое солдат, оба зачем-то с автоматами. Две зеленые бумажки с портретами американского президента оказались победительнее «Калашниковых».
