Текст книги "Пингвин влюбленный"

Автор книги: Анатолий Чупринский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Постепенно в газетах и журналах печатать Леонида перестали. О том, чтоб выпустить сборник рассказов, и речи не шло. И Чуприн на некоторое время отошел от прозы. Переключился на иллюстрации к детским книгам. Писал только «для себя», в надежде – потом, когда-нибудь и все такое. Со временем шрам на душе зарубцевался, боль ушла, но память о «черном человеке», критике Марке Кречетове осталась…

…Почему-то вдруг, именно сейчас, слушая сбивчивые речи этой неуравновешенной черноволосой особы, Леониду вспомнился «черный человек». Бред какой-то!

Татьяна с силой распахнула непокорную дверь, вышла в коридор, с той же силой захлопнула за собой дверь. Ушла. Окончательно и бесповоротно. Навсегда, короче. Правда, она забыла на тумбочке у телефона свой зонтик. Изящный такой складной зонтик, в чехле. Выложила его на тумбочку когда запихивала в сумку книгу, надписанную Леонидом.

«Достойна девяти баллов!» – думал Леонид. «По моей двенадцатибалльной шкале!». Челкаш преданно смотрел ему в глаза. И вертел хвостом. Леонид вертел в руках зонтик.

Валерий Суржик преследовал серебристую «Ауди». Новенькая мощная иномарка перестраивалась из ряда в ряд, маневрировала, резко тормозила, быстро набирала скорость и норовила скрыться в потоке машин на Ленинградском проспекте.

Погоня! В горячей крови!!!

Стоя перед «красным» светофором у метро «Аэропорт», Суржик абсолютно случайно бросил взгляд направо и… чуть не заорал на весь Ленинградский проспект от навалившейся внезапной радости! На заднем сидении новенькой серебристой иномарки, стоящей параллельно его машине через два ряда, он увидел… Надю! Она!! Она!!!

Она сидела, уткнувшись носом в какой-то иллюстрированный модный журнал и по сторонам не смотрела. Валера судорожно переместился на правое сидение, высунулся почти до пояса из окна и отчаянно замахал руками, надеясь привлечь внимание Нади. Почему-то закричать во все горло в этот момент он просто не догадался. Да, наверняка, и не смог бы. Недаром сказано у великого баснописца, «от радости в зобу дыхание сперло!». Парень, сидевший за рулем «Ауди», медленно повернул голову на бычьей шее, недоуменно посмотрел на него и нахмурился. Потом, едва дождавшись на светофоре «желтого» с визгом рванул с места и начал уходить вперед по проспекту. Все дальше и дальше. Валера мгновенно перескочил обратно на место водителя и погнал за «Ауди».

Какой русский не любит быстрой езды? Суржик не был исключением.

«Ну! Давай! Давай!! Давай!!!» – шепотом уговаривал он свой «Форд». И тот не подвел. Довольно быстро нагнал серебристую иномарку и пристроился у нее на хвосте. Суржик мигал фарами, давил ладонью на клаксон, никакого эффекта. Успел разглядеть только мрачную физиономию водителя в левом боковом зеркальце «Ауди», да знакомый рыжий затылок Нади на заднем сидении. Она по-прежнему листала журнал и ни на что не обращала внимание. Парень-водитель, видимо, как-то по-своему истолковав преследование «Форда», начал маневрировать, с явным намерением – оторваться и скрыться. Но оторваться и скрыться ему не удавалось.

Визжали тормоза обеих машин, натужно ревели двигатели, испуганно шарахались в стороны остальные, не жаждущие себе на голову приключений водители… Гонка продолжалась по всему Ленинградскому проспекту.… Промелькнул стадион «Динамо»…. На площади Белорусского вокзала к гонщикам присоединилась патрульная машина ГАИ…. Неповоротливый с виду «Форд» по громкой связи расшугал всю остальную колонну машин и цепко пристроился за машиной Суржика…

– Водитель «Форда»! – заревел на всю Тверскую улицу патруль. – Поставьте машину справа! Машину – справа, я сказа-ал!!!

– Водитель «Ауди»! Вас это тоже касается! Машину – справа-а!!!

Но парень, сидевший за рулем «Ауди», явно плевать хотел на указания патрульной машины. Он выскочил на резервную полосу и помчался к площади Маяковского. Суржик рванул за ним. Патрульная машина ГАИ – за «Фордом» Суржика.

Очевидно, такое непочтительное отношение к правилам дорожного движения, и к приказам, исходящим от стоящих на страже соблюдения этих самых правил, окончательно взбесило сидевших в патрульной машине ГАИ.

– Машины справа-а!!! Господа-а, ма-ать вашу-у!!! – ревел один голос.

– Сто-оять ко-озлы-ы!!! Обои-и, сто-оять!!! – перекрывал второй голос.

На Пушкинской площади предупредительно зажегся «зеленый». Не иначе, распорядились из патрульного «Форда» – пропустить. Явно чтоб не создавать аварийную ситуацию. Она и так на всем протяжении Тверской улицы накалилась до предела. Истеричные гудки и пронзительные визги тормозов неслись уже со всех сторон. Перекрывая все звуки из динамиков патрульного «Форда» ГАИ уже неслась, знакомая каждому с детства, откровенная апелляция к чьей-то матери.

Сразу за Пушкинской площадью «Ауди» резко свернула направо во второй переулок и скрылась из вида. Суржик едва успел среагировать. Затормозил, подал чуть назад и помчался вслед за «Ауди» по узкой улочке, как по горному ущелью, мимо припаркованных справа и слева машин. Нагнал «Ауди» он только у служебного входа МХАТа им. Горького. Машина стояла у стены огромного и мрачного здания театра. Водитель, парень с бычьей шеей и накаченными бицепсами, как ни в чем, ни бывало, ковырялся в багажнике. Как только Суржик остановил свой «Форд», метрах в десяти от него, и вылез из машины, парень выпрямился и повернулся. В руках у него появилась бейсбольная бита. Поигрывая ею, он пошел навстречу Суржику.

– Надя-а! Надя-а-а!!! – заорал во все горло Суржик, пытаясь обойти парня и заглянуть в салон «Ауди». Тот решительно загородил ему дорогу.

– Ща-ас я те дам… Надю-у! – угрожающе зарычал парень с битой в руках.

В это мгновение на площадку перед служебным входом МХАТа им. Горького с воем сирен и мигающими фарами выскочили сразу два патрульных «Форда». Остановились справа и слева от машин Суржика и парня с бейсбольной битой. Из «Фордов» выскочили сразу четверо блюстителей закона с автоматами наперевес и взяли в кольцо вопиющих нарушителей правил дорожного движения.

– Шумахеры-ы, да!? Шумахеры-ы!? – возмущенно орал старший из блюстителей. Имя всемирно-известного прославленного автогонщика в его устах звучало, как очень неприличное ругательство.

– Руки-и на капот! Обои-и!!! – рявкнул второй из гаишников. Его коллеги мгновенно отобрали у парня из «Ауди» бейсбольную биту. Его и Суржика поставили лицами к машинам, обыскали и оставили стоять с широко расставленными ногами, головами вниз.

Поправляя на плечах автоматы, блюстители дорожного движения передавали друг другу документы обоих «шумахеров» и о чем-то вполголоса переговаривались. В этот момент из серебристой «Ауди» выскочила рыжеволосая девица, даже отдаленно не похожая на экс звезду шоу бизнеса Мальвину. Она в ярости двинулась на гаишников, изрыгая изо рта поток таких ругательств, угроз и проклятий, что даже слышавшие много всякого разного на своем веку гаишники, покраснели. Нет, это была совсем не Надя Соломатина.

– Козлы-ы! Козлы-ы позорные!!! – бесновалась крашенная девица.

Валерий Суржик громко захохотал. Гаишники в недоумении уставились на него. Он повернулся спиной к своему «Форду», опустился на корточки и, прикрыв глаза, покачивая головой, хохотал, хохотал…. Так смеются только в каком-нибудь Монте-Карло безумные фанатики игры в рулетку. Поставившие на одну цифру свое состояние и, разумеется, проигравшие все до последнего цента.

Кто смеется над самим собой, всегда вызывает подозрение.

5

Каждый мужчина должен воспитать ребенка, посадить дерево и написать книгу. И еще построить дом. Хотя, на этот счет существуют разные точки зрения. Возможны варианты, в зависимости от индивидуальности. Некоторые считают достаточно «воспитать» жену и «посадить» печень, остальное приложится. Первые три обязательных пункта Суржик выполнил. С переменным успехом, но все-таки. Сын Игорь получился вялым, апатичным и амбициозным. Не учился и не работал. Сутками валялся на диване, слушал музыку и ждал когда ему принесут на блюдечке с голубой каемочкой миллион долларов. Что касается посадки деревьев и написания книг, Суржик план перевыполнил. Посадил множество деревьев и написал множество книг. Когда выпал шанс построить дом, разумеется, Валера впал в строительную лихорадку.

Вступив в Союз писателей, Суржик хапнул участок в садово-огородном товариществе «Прозаик». Аж, целых восемь соток. И загорелся отгрохать – Дом! С большой буквы. Виллу, фазенду, коттедж и все такое. Чтоб Дом тот, не был похож ни на какие другие. Чтоб в Доме том – было все! Большая уютная гостиная с камином, бильярдная в подвале, просторная кухня с длинным столом, множество спален на всех этажах для друзей с их женами или подругами, душевые комнаты, два балкона. И, разумеется, его личный кабинет, чтоб в случае необходимости послать всех и с головой окунуться в работу. В тишине и покое, на свежем воздухе.

С присущей ему неуемной энергией Валера ринулся в строительство. Планировал возвести дом в рекордно короткие сроки. За полгода. Максимум – за год. Блажен, кто верует. Строительство растянулось на целых девять лет!

Более уродливого сооружения и по сей день не найти в ближайшем Подмосковье. Раз в неделю Суржик наезжал на участок. Каждый раз с новой идеей, с новым проектом. Бригады строителей менялись с частотой пригородных электричек в субботний день. Результат бурлящей фантазии Валеры не замедлил сказаться уже на первом этапе. Часть фундамента была кирпичной, часть из бетонных блоков, часть покоилась на железных сваях. Первый этаж наполовину из красного кирпича, наполовину из белого. Второй этаж из деревянного бруса, третий надстроен из асбестоцементных плит, пригодных только для внутренних перегородок. Все материалы были некондиционными, большинство просто бракованными. Часть крыши покрыта шифером, часть кровельным железом, козырек над центральным входом красной черепицей. Это было нечто!

– Эклектика-а! Боже мой, какая эклектика-а! – качали головами соседи справа, муж с женой, Феликс и Нора. Оба искусствоведы с учеными степенями.

Справедливости ради стоит заметить, даже само понятие «эклектика» содержит в себе некую систему законов и правил. «Эклектичный» особняк Суржика нарушал и эти, да и вообще все возможные архитектурные законы, инженерные правила и инструкции. Как он вообще-то стоял, не завалился набок и не рухнул, оставалось только удивляться.

– Самодурство! – хмурился и возмущенно кашлял сосед слева, Игорь Самосеев, отставной военный. В прошлом журналист-международник.

Комментарии и оценки остальных соседей и обитателей писательского поселка были аналогичными. Особняк мгновенно стал местной достопримечательностью. Японцы, как-то заехавшие в гости к переводчику Яну Краснянскому, все чуть в обмороки не попадали, увидев сие сооружение. Непрерывно щелкали фото-видеокамерами со всех возможных ракурсов, и в раскосых глазах жителей страны Восходящего солнца надолго поселился самый неподдельный ужас.

На третий день Суржик повез Надю на свою дачу. По Волоколамскому шоссе до Истры домчались всего за полчаса. Она высовывала руку и подставляла ладонь жаркому упругому воздуху, с гулом несущемуся мимо окна. Будто хотела его поймать, удержать. Он весело хохотал и все давил, давил на педаль газа. Если б у «Форда» были небольшие крылья, он бы без видимых усилий взлетел…

Это были фантастические мгновения радости. В чистом виде, без подмеса.

Шоссе в тот час было пустым. ОНИ были совершенно одни на всем протяжении Волоколамки, от Кольцевой дороги до самой Истры. Только ОН и ОНА в бешено мчащемся «Форде». Казалось, на много-много километров вокруг жизнь замерла, остановилась. ОНИ летели по шоссе, над шоссе, и только редкие стайки воробьев испуганно шарахались с обочин дороги. Да какая-нибудь задумчивая корова провожала их машину равнодушным взглядом своих огромных глаз. И только когда въехали в Истру, когда на переходах появились прохожие и откуда-то возникли встречные и попутные машины, только тогда ОНИ, очнувшись, вернулись на землю…

В самом центре города, после плавного поворота налево, перед ними возник во всем величии Ново-Иерусалимский монастырь. Точная копия того, с которого все и началось. Надя незаметно перекрестилась.

– Ты крещеная? – удивился Суржик.

Надя не ответила, только головой кивнула. Если бы тогда он подробно расспросил ее или хотя бы был чуть проницательнее, ему не пришлось бы впоследствии мотаться по всей Москве. Узнавать адреса, телефоны, волноваться, страдать и чувствовать себя бесконечно одиноким молодым человеком третьей свежести. Он бы знал точный адрес. Но нет, в тот момент Валера Суржик был упоен ездой, послушной мощной машиной, своей удачливостью и даже могуществом. Так ему тогда казалось.

Наде особняк, как ни странно, очень понравился. Она восторженно захлопала в ладоши и засмеялась своим знаменитым смехом.

– Смотри сюда, смотри туда! Посмотри наверх!

Как заправский гид Валера Суржик водил Надю по этажам, комнатам, лестницам и закоулкам. Даже на чердак затащил. Лицо его светилось неподдельной радостью.

Посмотреть было на что! Достаточно сказать, во всем доме не было двух одинаковых стульев. Купленные в комиссионках, подаренные друзьями, подобранные на свалках самые разнообразные предметы мебели и обстановки поражали воображение. Полутораметровый глобус, позолоченные рамы без картин, бюро, секретеры, этажерки, тумбочки, банкетки. Детские игрушки, коллекции пустых винных бутылок самых причудливых форм, светильники, бра, люстры, торшеры, древняя радиола, последней модели телевизор. Как ни странно, все это обилие вещей и предметов создавало своеобразный уют. Многочисленные друзья очень любили загородный дом Суржика. Хоть и окрестили его «Титаником», посещали многократно. По любому поводу. И вовсе без повода.

В углу подвала с потолка капала вода. В большую полиэтиленовую бочку. Кап-кап. По стенам в художественном беспорядке висели афиши эстрадных концертов, в которых поп идолы когда-то исполняли песни на стихи Валеры Суржика. Разумеется, если их можно было назвать песнями, а тексты стихами. Как-то не сговариваясь, Суржик и Надя с первого дня знакомства не особенно касались темы «эстрады».

Еще в разгар строительства Суржик мечтал устроить в подвале бильярдную, с баром и удобными креслами. Чтоб друзья-приятели могли сыграть партию-другую, покурить трубки или сигары. Мечту не суждено было воплотить. Энергии и денег хватило только на стол для настольного тенниса.

– Сыгранем? – спросил Суржик.

Надя пожала плечами и улыбнулась.

– Я не умею.

– Чего тут уметь? – удивился Валера. – Ракетку в руки и… вперед!

– Я вообще мало что умею. Только петь и танцевать. Я ведь детдомовская. Долгое время не знала даже как чай заваривать. Наша воспитательница Баба Лора сама умела только петь и танцевать. И любить детей. Дрессировала нас танцами и пением с утра до вечера. Не удивляйся, я очень многого не умею в этой жизни.

– Лора? – нахмурившись, спросил Суржик.

– Она была испанкой. Настоящей испанкой! – улыбнулась Надя.

– Я тебя научу! В два счета! – решительно заявил Валера.

– Не надо, – помотала головой Надя. – У меня не получится.

– Хватит болтать! К столу! Главное – отработать неотразимую подачу. Держи ракетку! Вот так!

Надя, улыбаясь, неловко взяла в руки ракетку.

– Так и знал! Ты левша! Давно замечено, левши – более талантливы. Во всех смыслах. Но сейчас переложи ракетку в правую! Встань ближе к столу!

Надя неуверенно подошла к столу.

– Ты что, действительно, никогда не играла? Никогда-никогда?

Она, улыбаясь, отрицательно помотала головой.

– В нашем «Журавлике» настольного тенниса не было.

– Хоть один глазом видела, как играют другие? – не унимался Суржик.

– По телевизору, – кивнула Надя. – Один раз. Но ничего не поняла.

Валера вздохнул, облокотился обеими руками о стол.

– Не понял! Чего не поняла ты?

– Ну… – неопределенно мотнула головой Надя. – Не знаю. Они перебрасывались этим шариком так зло, резко. Будто убить друг друга хотели. Какой в этом смысл?

– Потрясающе! Ты какая-то… действительно… не от мира сего.

– Нас в детдоме вообще воспитывали по-другому. Готовили к какой-то другой жизни. Не к такой, какая сейчас.

– Какой смысл, какой смысл? – презрительно фыркнул Суржик. – Это игра! Азарт, вдохновение! Сейчас, объясню на пальцах. Значит, так! – начал он бодрым тоном учителя по физкультуре. Отложил ракетку и начал показывать.

– Стоять надо вот так. Не дальше и не ближе. Каждый подает пять ряд кряду. Его задача подать так, чтоб соперник не смог принять подачу. А задача соперника – наоборот – отразить. И в свою очередь нанести неотразимый ответный удар. Выигрывает тот, кто первым наберет двадцать одно очко. Понятно?

– Честно говоря, не очень… – растерянно улыбнулась Надя.

– Давай! Чего тебе неясно?

– Ты сказал, задача одного заставить ошибиться другого? – спросила она.

– Естественно! Абсолютно! – пожал плечами Суржик.

– Мне это не нравится, – задумчиво и очень серьезно сказала Надя. – Получается, играющие – соперники, враги?

– Конечно. В некотором смысле – да. Разумеется.

– А если наоборот? – неожиданно спросила она.

– То есть?

– Если каждый будет стремиться помочь другому. Играть так, чтобы другому было легче, а не сложнее.

– Зачем?

– И тот, его соперник тоже будет так поступать. Тогда они будут не врагами, а союзниками, друзьями.

– Ты это… серьезно? – нахмурившись, спросил Суржик.

– Конечно. Разве так нельзя?

Надя смотрела на него широко распахнутыми глазами, как ребенок. В ее взгляде Суржик не видел и тени иронии, насмешки или чего-либо подобного.

– В поддавки, что ли!? Как в шашки? Потрясающе!!!

– Нет, – покачала головой Надя. – Поддавки в шишки я знаю. Это не то. Там кто хитрее, кто кого обманет, тот и победит. А если… кто благороднее, честнее – разве так нельзя играть?

Суржик взлохматил волосы, вернее, то, что от былого величия осталось у него на лысине, прошелся взад-вперед перед столом.

– Потрясающе! Честно говоря, никогда еще с такого ракурса не смотрел на это дело!

– Разве так нельзя? – пытливо спрашивала Надя.

– Можно, наверное. Если все наоборот – тогда.… Как это тебе пришло в голову?

– «Снип! Снап! Снуре!», – неожиданно пропела Надя. – «Снуре! Базелюре!». Нас так воспитывала Лариса Васильевна Гонзалес. Наша мать. Не бросай друга в беде. Будь всегда честен. Не подличай, не лги. Не завидуй. Что хорошего в этой игре, если у одного задача – унизить другого?

– Унизить!? Потрясающе!

– Проигрывать, наверняка, обидно.

– Как-то ты все… наизнанку вывернула. По сути, конечно, ты права. Погоди! Один момент! Но в твоем случае все равно тоже будет проигравший, верно?

– Проиграет тот, кто был недостаточно благороден! – убежденно ответила она.

– Ну, знаешь… – засмеялся Суржик. – Признать, что ты был недостаточно благороден – не сахар. Лучше признаться, что был недостаточно ловок.

– Как для кого, – пожала плечами она, – По-моему, лучше несовершенный ангел, чем образцово-показательный черт.

– Образцово-показательный черт!? – громко засмеялся Валера. – Господи! А ведь ты, действительно, совсем еще ребенок!

Неожиданно настроение его резко переменилось. Веселость как рукой сняло.

Валера глубоко вздохнул и присел прямо на стол, но как-то боком. При этом умудрился даже ногу на ногу закинуть. Это была его обычная манера. Он всегда садился как-то не так, как все. Другому бы и в голову не влетело, сесть на стол для пинг-понга. Да еще и ногу на ногу закинуть. Но именно в этом был весь Валерий Суржик.

– Знаешь, солнышко… – с грустью сказал он, – ты напомнила мне… меня самого. В далеком детстве. Маленьким я был… – Валера, усмехаясь, сокрушенно помотал головой. – Когда фотограф говорил, смотри сюда, сейчас вылетит птичка, – я верил. И ждал. Мать говорила, в реке живет золотая рыбка. И я верил. И ждал, вот-вот она выплывет и спросит о моем самом сокровенном желании. А самым моим сокровенным желанием было, – чтоб все друг с другом дружили. Делились игрушками, делали подарки и все такое. Тогда я готов был каждому встречному протянуть в своих маленьких руках все свои игрушки. И я протягивал! И они брали!! Охотно брали!!!

Суржик неожиданно соскочил со стола, начал нервно расхаживать по подвалу.

– Потом я вырос! – жестко говорил Валера. – Жизнь на другом замешана, солнышко! Не на состязании в благородстве и порядочности! На другом! Увы, но это так! Эта игра… – хлопнув ладонью по столу, продолжил он, – …самая невинная модель человеческих отношений.

Надя отрицательно покачивала головой. При этом улыбалась своей обычной улыбкой. Доброжелательной, чуть загадочной и слегка снисходительной. Так улыбается «Джоконда» с картины великого Леонардо. И никто до сих пор понять не может, что за этим стоит? Какая – такая загадка? Почему она ТАК улыбается?

– Да, солнышко, да! – настаивал Суржик. – Ты играешь, значит, живешь. Выбываешь из игры, следовательно, не живешь, прозябаешь. Я играю. Пока. И пока выигрываю. Хотя бы у самого себя.

– Такая игра не может принести радости! – спокойно ответила Надя. – Ни тебе, ни кому-то другому. Разве нельзя всем договориться и играть на других условиях?

– На твоих, ты хочешь сказать? Никто не согласится. Людей хлебом не корми, дай обскакать другого. Хоть в игре, хоть в чем!

– Давай попробуем! Что ты теряешь? Ведь никто не увидит. Один разок!

– Значит, что, все наоборот? Хорошо! Попробуем! Потрясающе!!!

Суржик схватил ракетку в руки, подошел вплотную к столу.

– Черт! Волнуюсь, как школьница перед выпускным экзаменом.

Валера Суржик быстро подошел к тумбочке в углу подвала, нажал на клавишу магнитофона. Из динамиков полилась блюзовая мелодия, «Колыбельная птичьей земли». Это была любимая мелодия Суржика. Ее он мог слушать бесконечно.

– Начали!!!

ОН и ОНА заговорчески улыбнулись друг другу. Потом ОН осторожно, даже как-то с трепетом сделал намеренно высокую подачу. ОНА приняла и ответила ему тем же. Белый шарик высоко и плавно скакал по столу. Направо – налево, направо – налево….

Если бы кто-то из любознательных соседей случайно заглянул в подвал уродливого особняка на восьмой южной улице, он бы увидел – ОН и ОНА, стоя по разные стороны теннисного стола, играли в странную игру. Будто танцевали какой-то, полный таинства и изящества, давно забытый танец. ОН и ОНА весело и беззаботно смеялись. Так смеются только по-настоящему счастливые люди.

Когда перед очередной подачей ОНИ застывали по разные стороны стола, их грациозные позы напоминали фигуры со старинных гравюр. Их невольно хотелось переодеть в наряды какого-нибудь восемнадцатого века. Или даже семнадцатого. Но, разумеется, никто из любознательных соседей в подвал уродливого «Титаника» не заглядывал.

Третий визит в квартиру одинокого писателя Леонида Чуприна на Кронштадтский бульвар Татьяна Котова нанесла, вырядившись по все белое. Белые расклешенные джинсы, белые туфли на низком каблуке, белая просторная кофта. Глупости болтают, будто белое полнит. Кого как. ЕЙ очень даже к лицу.

«Может ЕЙ в блондинку перекраситься?» – думала Татьяна, поворачиваясь утром перед зеркалом в коридоре так и эдак. И мысленно сказала той, в зеркале. – «Дура ты!». Сегодня ТА, другая Татьяне Котовой активно не нравилась. Бывают такие дни.

Татьяна приучила себя каждое дело доводить до конца. Пора в отношениях с небритым писателем и художником поставить жирную точку. И забрать свой зонтик. Всегда предельно аккуратная и осторожная на дороге, сегодня Татьяна вела свою «девятку» так, что окружающие только в разные стороны шарахались. Одни, наблюдая ее размашистую манеру вождения, укоризненно покачивали головами, другие беззвучно матерились. Правду говорят, «Женщина за рулем, обезьяна с гранатой!». Сегодня она иллюстрировала это мудрое изречение во всей его полноте и яркости.

На третьем этаже перед знакомой обшарпанной дверью она на секунду замерла. Потом, собравшись с духом, решительно нажала на кнопку звонка. Дальше началась какая-то дикость, какая-то лишенная смысла и всяческой логики, фантасмагория. ОНА, (та, другая!), в нетерпении принялась стучать костяшками пальцев в дверь.

«ОНА сошла с ума!» – успела подумать Татьяна. За дверью послышался знакомый радостный лай и стук костылей по паркету. Дверь распахнулась.

Очевидно, белые одеяния преобразили Татьяну до неузнаваемости. Чуприн и Челкаш оба, как по команде, застыли в изумлении. И даже рты раскрыли.

– Ваших книг, действительно, никто не читает! – провозгласила Татьяна, решительно входя в квартиру. Даже не здороваясь, даже не дождавшись приглашения войти.

– Так уж и никто? – успел только буркнуть Чуприн, закрывая за ней дверь.

Татьяна вошла в «кабинет», остановилась посреди него. Точно по центру. Под люстрой. От нее волнами исходила такая пульсирующая энергия, что Леониду Чуприну впору было защитный скафандр надевать. Или на худой конец хоккейный шлем. Он растерялся.

– Я много езжу по делам, бываю во всех районах города, постоянно заглядываю в книжные магазины и библиотеки…. – пулеметными очередями выдавала она.

– Никогда бы не подумал! – попытался иронизировать Леонид. Но это у него не получилось. Под натиском «женщины во всем белом», любой бы отступил.

– В магазинах из ваших книг не куплен ни один экземпляр! К счастью!

– Неправда ваша! – пытался возразить Чуприн. – Не далее как вчера мне звонили из одного книжного магазина…

– В библиотеках ни одна из ваших книг не выдана на руки!

– Тем более, неправда! Сегодня утром, всего час назад мне звонили из нашей районной читальни, просили зайти. Они устраивают вечер встречи с…. Если б не нога…

– К счастью! – повысив голос, почти выкрикнула Татьяна. – К счастью, сегодня молодежи не до чтения! Иначе, даже трудно представить – какому чудовищному разрушению подверглись бы их нежные души…

Татьяна уже не просто говорила, она – вещала! Таким тоном, с таким напором выступают с трибун. На собраниях, съездах, симпозиумах. Писатель Чуприн тряхнул головой, собрался и взял себя в руки. Не до конца, но все-таки.

– Раскрой глаза, красотка-а! – почти весело заорал он. – У нас давно нет никакой молодежи! По улицам бродят стада длинноволосых обезьян!

– У нас прекрасная молодежь! Умная, честная…

– Грязные, тупые…

– В массе – наивные, порядочные, добрые…

– Алкаши, наркоманы, ворье…

– Мо-о-олча-ать!!! – голосом Верховного Главнокомандующего рявкнула Татьяна. Не иначе, взыграли гены родителя. Военного, в больших чинах. – Не смейте!!! Не смейте всех… под одну гребенку!!!

И в ту же секунду, как дополнение, как выразительный мазок неведомого режиссера, за окном оглушительно громыхнул гром. Челкаш привычно спрятался под письменный стол. Леонид, еще не успев войти в свой «кабинет» и основательно обосноваться в кресле за столом, замер на пороге. Попытался в очередной раз усмехнуться, но усмешка у него вышла какая-то кривая. Он ее мгновенно согнал с лица.

Чуприн уже открыл рот, очевидно, чтоб что-то возразить Татьяне. Но тут в дополнение ко всему прочему, раздался громкий стук в стену. Стучали чем-то тяжелым. Настырно и даже агрессивно. Послышался хриплый мужской голос:

– Эй! Писатель, мать твою!!! Нельзя ли потише! Люди после смены отдыхают!

Чуприн стремительно подковылял к стенке, поднял руку, очевидно, хотел постучать в ответ, но передумал. Несколько мгновений он так и стоял у стены с поднятым кулаком. Татьяна неподвижно стояла посреди «кабинета» в той же воинственной позе.

– Моя дочь… не такая! – жестко, почти по складам отчеканила Татьяна.

Леонид резко повернулся, чуть не потеряв при этом равновесие. Но на одной ноге все-таки удержался. Прицеливаясь, оценивающе разглядывал Татьяну.

– Да, да. Понимаю, – задумчиво пробормотал он, – Ей некогда. Носится по кругу на велосипеде, как угорелая кошка…

– Ее подруги… не такие! – настаивала Татьяна.

– Да, да. По трэ-эку! Это у них трэ-эк называется. Интеллектуальное занятие для молодой девушки, ничего не скажешь. Разумеется, им не до чтения книг.

– Вы черните все вокруг по одной простой причине…

– Давай, давай! – усмехнулся Леонид. – Режь правду-матку! Прямо в глаза!

– Просто вы – неудачник! – выпалила она. – Потому и видите мир исключительно в черном цвете! Неудачник!!!

Татьяна тут же пожалела о сказанном, потому что заметила, как Леонид побледнел. Секунду он стоял неподвижно. Потом, опустив глаза, не глядя на нее, он медленно проковылял к столу, основательно уселся в кресло, почти спиной к Татьяне, начал выдвигать и задвигать обратно ящики.

– Ты права… красотка! – неожиданно спокойным, рассудительным тоном сказал Леонид Чуприн. – Когда-то это надо признать и… перестать морочить голову. Себе и окружающим. Я плохой писатель. Ниже среднего. Что делать! Не всем же быть.… Хотя, если честно, искорка одаренности во мне была… была…

Леонид достал из нижнего ящика плоскую металлическую фляжку и граненый стакан. Отвинтил крышку, плеснул в стакан чуть меньше половины. Потом нервно закурил. Челкаш под столом пару раз выразительно чихнул. Не упустил возможность выразить свое отрицательное отношение к спиртному и табачному. Чуприн, не поворачиваясь к Татьяне, продолжил глуховатым голосом:

– Я очень хорошо начинал. Подавал надежды, как говорится. Мои первые рассказы были нарасхват во всех редакциях. А потом… в один миг все полетело кувырком…

– Вам ли, писателям, жаловаться! – откликнулась Татьяна. – Живете, как птички. Порхаете с ветки на ветку, от жены к жене, из редакции в ресторан… Легко живете!

Чуприн, не оборачиваясь, раздраженно сморщился и помотал головой.

– Чего молотишь!? – усталым голосом сказал он. – Чего молотишь, красотка!? Уши вянут, тебя слушать! Порхаете… на ветку! Знала бы всю подноготную, не вякала бы…

Татьяна несколько раз глубоко вдохнула-выдохнула. Потом медленно направилась в коридор. Уже взялась за ручку двери, но опустила ее. Тихо вернулась в «кабинет».

– Хлебнешь за компанию? – не оборачиваясь, спросил Леонид. – Посошок на дорожку!

– Я на работе.

– Понимаю. При исполнении, так сказать… – усмехнулся Чуприн. – А я врежу…

Леонид поднес граненый стакан ко рту, но тут пронзительно зазвонил телефон. Чертыхнувшись, Чуприн поставил стакан, сунул под мышки костыли, поднялся с кресла, заковылял в коридор. На стоявшую в дверях «кабинета» Татьяну даже не взглянул. Только когда поднес трубку к уху уставился на нее тяжелым взглядом.

– Да! Слушаю! Да, продаю! Отличная квартира! Чистая, светлая, все удобства… – говорил в трубку Леонид. Но смотрел при этом прямо в глаза Татьяне. С вызовом и со своей обычной усмешкой. – Сухая, просторная… Потолки очень высокие, два восемьдесят пять! Прекрасный вид из всех окон! Кстати, окна выходят на Запад! Под окнами – целый вишневый сад! И всего третий этаж! Вы записываете? В ясную погоду вдалеке виден даже купол Ивана Великого! Валютный вариант! Да, да! Заходите когда удобно…. Я всегда дома!