Текст книги "Пингвин влюбленный"

Автор книги: Анатолий Чупринский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Чуприн положил трубку на рычаг, вернулся за стол, на свое привычное место. Челкаш вылез из-под стола, потянулся и выразительно зевнул. Потягивание и зевание означало только одно, «Не пора ли нам, друг Леня, пойти прогуляться?».

Леонид сильно выдохнул, залпом выпил темный напиток из граненого стакана. С удовольствием крякнул и потряс кулаками в воздухе. Таким жестом спортсмены сопровождают очередное достижение. Взятую высоту, поднятые килограммы или забитый мяч.

– Если б ты хлебанула хоть сотую долю тех унижений, через которые мне пришлось продраться… – продолжил Леонид, обращаясь к Татьяне, словно и не отвлекался на телефонный разговор. – Если б на тебя обрушилась хотя бы малая толика тех преследований, которым подвергался я…. Хотя, что я тут перед тобой…. Все равно, ни черта не поймешь. Ты из другой сферы.

– Преследования…. – протяжно сказала Татьяна. – Разве вы диссидент?

– Бог миловал. И без того хватало?

– Кто же вас преследовал? Завистливые коллеги?

Леонид резко повернулся и слегка нараспев произнес:

– «Черный человек! Черный человек на постель ко мне садится…. Черный человек спать не дает мне всю ночь…».

Он произнес эти есенинские строчки как-то отрешенно, со скрытой горечью. При этом смотрел даже не в глаза Татьяне, а куда-то мимо нее, дальше. И морщился. То ли от боли под мышками от натирающих костылей, то ли еще от чего.

– Есть одна такая… партийная сволочь, иначе не скажешь! – задумчиво продолжил Чуприн. – Критик такой…. Марк Кречетов называется! Одна фамилия чего стоит!

Татьяна вздрогнула. Изменилась в лице. Но Леонид Чуприн этого не заметил.

– Хотя, это не фамилия, псевдоним. Кре-че-тов! – по складам произнес он, будто смаковал каждую букву. – Поберегись! Заклюет к чертовой матери!

Леонид, глубоко вздохнув, медленно повернулся в кресле к своему рабочему столу, продолжил, обращаясь к Татьяне через плечо:

– Начиная с первого моего рассказа…. Между прочим, абсолютно безобидный детский рассказ…. Раздолбал в дым! В центральной газете «Правда»! И пошло, покатилось…. От меня, как от чумного, несколько лет во всех редакциях просто шарахались. Какое-то время вообще не печатали. Потом по-тихому опять начали…. Но он тут как тут! Всегда на страже! Где б ни появился мой рассказ, в любом журнале, везде находил…. И ногами, ногами, ногами…

Татьяна слушала очень напряженно. Лицо ее поминутно менялось. Пару раз она явно хотела перебить Чуприна, что-то сказать, но так и не решилась. Осторожно пододвинула к себе стоявший поблизости стул, бесшумно присела на него.

Леонид замолчал. Задумчиво смотрел в окно. Лохматый меньший брат Челкаш вышел на середину «кабинета» и, выразительно поглядывая на Чуприна, второй раз потянулся. И второй раз зевнул. Он никак не мог понять, почему уже который день хозяин не ходит с ним на прогулки? Вполне мог бы даже со своими дурацкими палками пройтись до Головинских прудов. Их привычным излюбленным маршрутом.

– Он кто? – нейтральным тоном спросила Татьяна. – Этот Кречетов.

– Аппаратчик! Функционер! – зло бросил Чуприн. И нервно закурив, продолжил. – Наверняка, из комсомольских деятелей. Скольким моим приятелем этот «пернатый» жизнь покалечил! Страшно вспомнить! Кто уехал, кто спился…. Целых десять лет, нет, даже пятнадцать, этот «Кречетов», только в печати появится что-то новое, свежее, оригинальное, тут как тут! Налетает и долбает, долбает, долбает! Но ко мне у этого «пернатого» особая любовь была. Таких изощренных оскорблений захочешь, не придумаешь…

– За что он вас… так? – осторожно поинтересовалась Татьяна.

– Как же! С высоких гражданских позиций! – постепенно все больше распалялся Леонид Чуприн. – Гражданственность, партийность и все такое! Я никогда не входил ни в какие группировки, не подписывал никаких писем. Работал себе и работал. Видно, этого «пернатого» не устраивал сам факт моего существования. Моя полная безыдейность. Я всегда был выше всех этих идиологических идиотизмов. А время тогда было совсем уж уголовное! «Слава КПСС» и все такое! «Кто не с нами, тот против!».

– Все-таки вы состоялись как писатель, – неуверенно вставила Татьяна. – Вон сколько книг напечатали!

– Если по большому, мне тоже, как и многим другим, сломали хребет! – с горечью усмехнулся Леонид. И добавил. – Это тебе, красотка, не квартирами спекулировать!

Татьяна дернулась, побледнела, демонстративно посмотрела на часы. Поднялась со стула, поправила прическу, одернула кофту, переложила из одной руки в другую сумку. Но осталась стоять на месте, явно чего-то ждала.

На Суржика, как гонконгский грипп навалилась депрессия. Для холериков и жизнелюбов депрессия просто беда. Валера ненавидел это состояние. Вялость, раздражительность, апатия. Ему они никогда не были свойственны. Но иной раз даже его «бездумный оптимизм», как выражался Леонид Чуприн, давал сбой. Такое с Суржиком случалось всего раза два в жизни. И вот опять…

Позади три морга, пять отделений милиции, несколько сотен звонков, поездки в противоположные концы города по разным адресам. Дважды Валера, (за немалые деньги!), прорывался и заглядывал одним глазом в реанимационные отделения двух больниц. Результат, ноль! Никакого результата. Надя как воду канула. Испарилась в душном, липком воздухе необъятного мегаполиса, исчезла без следа.

Глупости говорят, будто отрицательный результат, тоже результат. Эффектная фраза, не более того. Возможно, в каких-то там точных науках, это так. В реальной практической жизни, ноль, он и в Африке ноль. Как ни убеждай себя в обратном.

После очередного отделения милиции Суржик автоматически, не задумываясь, подъехал к Дому литераторов. Остановил машину и несколько секунд соображал: зачем, собственно, он сюда приехал? Инстинкт какой-то!

Валера выключил двигатель, запер машину и через центральный вход вошел в буфет первого этажа. Механически с кем-то поздоровался, кому-то кивнул, вежливо улыбнулся буфетчицам, но в голове его была полнейшая торичеллиева пустота. Ни мыслей, ни чувств, ни-че-го! Только чудовищная усталость. Сел за столик спиной к входу в ресторан, долго глазел на чашку черного кофе и сто граммов коньяка в тонком стакане. Зачем он это взял в буфете? Ведь не хотел пить ни того, ни другого.

Кафе первого этажа было непривычно пустым. Изредка какой-нибудь озабоченный литератор или, не менее озабоченная редакторша, стремительно проходили по залу и скрывались за дверьми ресторана. Обеды уже кончился, вечерние ужины еще не начались. Суржик поднял глаза и в тысячный раз принялся рассматривать надписи на стенах.

«Я, недавно ев тушенку, вспоминал про Евтушенку!» – начертал один из остроумцев-рифмоплетов, завсегдатаев Дома литераторов.

«Съев блюдо из пяти миног, не мни, что съеден осьминог!» – чуть ниже подписал сам Евгений Евтушенко. Он тоже довольно часто посещал сие заведение и не мог пропустить выпад в свой адрес. «У поэтов есть такой обычай…».

Валера тупо глазел на эти строчки и никак не мог понять их смысла. Почему-то именно сегодня они представлялись абсолютной белибердой.

– Привет! В одиночестве? И мрачный, яко туча.

Перед его столом с рюмкой в одной руке и тарелкой, на которой красовался бутерброд с красной рыбой в другой, возник Билл Белов, писатель-детективщик. Вообще, он был Игорем по фамилии Булкин, но псевдоним взял соответствующий жанру, в котором с успехом трудился уже много лет. Кто звал его Биллом, кто Игорем. Булкин откликался и на то, и на другое. Худенький, щуплый, с постоянной слегка виноватой улыбкой на лице, он всегда пребывал в ровном элегическом настроении. Никогда ни с кем не спорил. Глядя на него, трудно было поверить, что Игорь долгие годы прослужил в МУРе и раскрыл множество чудовищных преступлений. Потом по болезни ушел со службы и с головой ушел в написание детективов.

Суржик жестом пригласил его за свой столик. Чокнулись, выпили. Белов со смаком жевал бутерброд, Суржик рассеяно курил. Довольно долго молчали. Каждый о своем. По буфету туда-сюда, из ресторана на выход, сновали редкие посетители.

И вдруг Валера, неожиданно для себя, рассказал Белову-Булкину все. Так и вывалил на голову добродушного детективщика все свои горести и напасти. Все морги, больницы, притоны наркоманов и «обезьянники» на вокзалах. Начиная с того момента, когда впервые увидел Надю босой на Никитской улице. Белов слушал очень внимательно. Ему не привыкать. Он и не такое в своей жизни слыхивал. Не перебивал и не оглядывался по сторонам. Редкое качество для писателя, умение слушать другого. Будь он хоть детективщиком, хоть кем! Обычно пишущая братия слушает исключительно самих себя.

– Ты стоял у каких-нибудь истоков? – неожиданно спросил Белов, когда Суржик закончил свою сбивчивую исповедь. – Сейчас, выясняется, каждый стоял.

– Ты к чему это? – нахмурился Суржик. – Юмор у тебя…

– Что?

– Хромает на все четыре лапы!

– Извини, хотел развеселить, – виновато улыбнулся Белов.

– Игорек! Мне не до юмора. Помочь чем можешь?

Белов отрицательно помотал головой. Вздохнул и отодвинул пустой стакан в сторону.

– Завидую, – уставившись в одну точку, тихо сказал Белов.

– Что?

– Повезло тебе. Такое выпадает одному из сотни. У меня ничего такого и близко не было. Никогда. Даже в детстве. Я ее помню, твою Мальву. Рыжее солнышко! Видел, правда, только по телевизору, но тебе повезло. Она не такая как все! – с ударением произнес Билл Белов. Помолчал и добавил. – Даже если вы больше не встретитесь…

– Заткнись! – резко перебил его Суржик.

Билл Белов на некоторое время замолчал. Потом встряхнулся, буквально как собака после купания. Помотал головой, передернул плечами и продолжил:

– В нашу контору ты уже обращался? Значит, больше нет смысла. Есть, конечно, кое-какие связи, контакты. Только какой от них прок. Ну, позвонит кто-то из моих друзей, больших начальников, устроит кому-то разнос, твоя Мальва от этого раньше не отыщется. Поверь мне. Мы все – просто люди. Отнюдь не Боги.

– Знаю! – раздраженно поморщился Суржик. Он уже пожалел, что все рассказал Белову. С ним, кстати, никогда и не был особенно откровенным. Так, привет, привет, как дела? Не более. Так уж устроен человек. Самым сокровенным, даже интимным мы охотно делимся с совершенно посторонними людьми.

– Давно исчезла?

– Больше недели.

Опять некоторое время оба молчали.

– Я, почему спросил про истоки. Извини за неудачную шутку, но… – опять виновато улыбнулся детективщик. – Я, когда в расследовании заходил в тупик, всегда возвращался к истокам.

– Не понял.

– Проводил еще раз осмотр места преступления. Всегда что-то находилось. Твоя Надя, насколько я понял, из детдома? Поезжай туда, поговори, расспроси, что-нибудь обязательно накопаешь. Надо было начинать оттуда.

В вестибюле, по пути в гардероб, Валера столкнулся с поэтом Гейдаром Занзибаровым. Двухметровый рифмоплет был очень известной личностью. В узких поэтических кругах. Настоящий поэт. Будучи родом, то ли из Ташкента, то ли из Душанбе, Гейдар всю жизнь писал длиннющие поэмы исключительно про пустыню. Караваны верблюдов и бесконечные гаремы наложниц кочевали из сборника в сборник. У окружающих возникало ощущение, что они, эти самые верблюды и наложницы, толпятся за спиной у Занзибарова. Или ожидают на улице перед входом в Дом литераторов. И пахло от него всегда какими-то «восточными ароматами». Ходили слухи, он просил знакомых привозить ему из-за границы мужской одеколон «Ароматы Аравии».

– У тебя в Пенклубе контакты есть? Вхож туда? – не здороваясь, хмуро спросил он Суржика. Последние годы он на полном серьезе искал способ выдвижения своих поэм на Нобелевскую премию по литературе. Собирал подписи, рекомендации, искал ходы-выходы на нужных людей, контакты, связи и все такое.

«Мне бы твои заботы!» – мелькнуло в голове у Валеры.

– Естественно, – на всякий случая, не задумываясь, ответил он.

– Естественно «да» или естественно «нет»? – раздраженно спросил Гейдар. Он всегда и со всеми разговаривал слегка раздраженным тоном. Снисходил, так сказать.

– Естественно, нет! – пожал плечами Суржик. – Не мой уровень. Где нам, дуракам, чай пить.

– Не ценят меня в России! – раздраженно поморщился Занзибаров. – Нет, не ценят!

«Этот и бровью не поведет, если у него пропадет любимая!» – подумал Валера. Но вслух сказал совершенно иное:

– Нет пророка в нашем курятнике! Не нами сказано. Не нам опровергать.

Занзибаров дернулся, явно хотел на что-то обидеться, но секунду подумав, пришел к умозаключению: ничего лично для него обидного Суржик не сказал. Он снисходительно похлопал Валеру по плечу и, заложил руки за спину, направился в ресторан. Настоящий поэт. Сталкиваясь с ним, Суржик почему-то всегда вспоминал одну и ту же фразу из Высоцкого, «Хрен ли нам Мневники? Едем в Тель-Авив!».

«Что-то я расслабился!» – подумал Валера, посмотрел на часы и направился к выходу.

В эту минуту в квартире на Кронштадтском бульваре Татьяна Котова тоже посмотрела на часы, еще раз поправила прическу и одернула белую кофту.

– Что-то я размагнитилась… – привычным, жестким тоном объявила она. – И все-таки, квартира у вас – не подарок!

– Именно, не подарок! – весело поддержал ее Леонид. – Никому и не собираюсь ее дарить. Ни тебе, ни кому-то другому.

Чуприн повернулся в кресле в сторону комнаты, с усмешкой взглянул на Татьяну.

– Тоже не вчера родился. Что почем, знаю. Прежде чем писать объявление, узнавал, приценивался… Моя квартира стоит столько сколько стоит.

– За такую цену ее никто не купит.

– Не учи меня жить, красотка! – язвительно заметил Леонид. – Все твои тайны у тебя на лбу написаны. Крупным шрифтом!

– Что это вы хотите этим сказать? – ощетинилась Татьяна.

– То самое, красотка! – улыбнулся Чуприн. – Решила меня облапошить? Думаешь, если писатель, творческая натура, значит, ни черта не понимает в реальной жизни? Ты, красотка, не на того нарвалась!

Татьяна Котова просто задохнулась от возмущения. Даже ногой топнула.

– Нет, это что вы… себе позволяете!? – неожиданно тонким и высоким голосом выкрикнула она. – Тоже мне… классик! Я честно работаю, ясно!?

– Если решила зашибить на мне огромную деньгу, ошиблась адресом! Уступать, не намерен! Ни пяди русской земли, как говорится!

Татьяна резко повернулась и пошла к двери.

– Ваше дело! – на ходу бросила она. – Только за такую цену…

– К твоему сведению, у меня уже есть покупатель. Даже два. Приезжие из Тюмени. Денег – вагон и маленькая тележка. Согласны на мои условия.

– Им можно только посочувствовать…

Татьяна подошла к входной двери, начала вертеть во все стороны собачку замка. Тот, как обычно, ни в какую не желал открываться с первого раза.

– Оставь адресок, красотка! – смеясь, крикнул ей в спину Леонид. – Продам квартиру, так и быть, подкину тебе на бедность!

Татьяна мгновенно вернулась в «кабинет», остановилась посреди него. Глаза ее сверкали, того гляди, посыпятся молнии. И испепелят все вокруг. Челкаш миролюбиво виляя хвостом, встал перед Татьяной. Но она даже не взглянула на него. Она была во гневе.

– Нет, вы что… с ума сошли!? По какому праву вы меня оскорбляете!?

– Спокойно, спокойно! Не надо корчить из себя невинную девочку! Ах! Ах! Ах! Спекуляция, она и есть – спекуляция!

– Я честно работаю!!! – в ярости выкрикнула Татьяна Котова. И опять топнула ногой.

– Брокеры, шмокеры, дилеры…. Какими новомодными ярлыками не прикрывайтесь, суть все равно – та же!

– Договаривайте! Что ж замолчали!

– До свидания… красотка! – улыбнулся Чуприн.

– Нет, вы договариваете!

– До свидания! До свидания! – весело настаивал Леонид.

– Нет уж, вы давайте договаривайте! Что вы хотите сказать… всеми этими… вашими гнусными намеками?

– Все вы – ворье!!! – не выдержав, брякнул Чуприн.

– Что-о-о!?

– То самое! И ты не глухая! Отлично слышала, что я сказал. А я всю жизнь говорил, что думал! И не намерен…

– Немедленно возьмите свои слова обратно!

– Кто ты такая? – возмутился Леонид. – Нет, кто ты такая? Кому скажи, не поверят! Скажи спасибо, что вообще… на порог тебя пустил!

– Последний раз! – угрожающе зарычала Татьяна. – Возьмите свои слова обратно!!!

– Ты что, окончательно спятила, красотка-а!? – с не меньшей угрозой в голосе, зарычал Чуприн. – Я… у себя… дома-а!!! Ясно тебе-е!?

Татьяна, трясясь от возбуждения, возмущения и еще чего-то там, оглянулась по сторонам, подошла к окну и настежь распахнула его. Подошла к столу, схватила пишущую машинку и, высоко подняв ее над головой, подбежала к раскрытому окну.

– Сто-о-оять!!! – заорал Леонид Чуприн. Голосом тренера, подопечный которого, наконец-то, поднял рекордный вес и теперь должен удержать его несколько секунд.

Татьяна, с поднятой над головой машинкой в руках, замерла у раскрытого окна.

– Слушай… ты!!! Слушай и… запоминай!!! Если ты… сейчас же… не поставишь пишущую машинку на место…. Я тебя… так отделаю… ты полтора месяца… с постели подняться не сможешь!!! Поняла-а!?

Татьяна, с ненавистью глядя прямо в глаза Чуприну, секунду помедлила и… выкинула машинку в раскрытое окно. Леонид невольно вскрикнул. Через мгновение снизу донесся глухой удар об асфальт, треск и испуганный собачий визг. Приземление «Эрики» было явно не мягким. Отнюдь не как у спускаемых аппаратов космических кораблей.

Леонид прикрыл глаза ладонью и застыл в кресле. Его фигура напоминала скульптуру сидящего драматурга Островского перед Малым театром. Правда, великий драматург лица ладонью не закрывает. Челкаш мгновенно присоединился к звонкому собачьему лаю со двора. Встал передними лапами на подоконник и возмущенно перелаивался с каким-то дворнягой. О содержании их «диалога» оставалось только догадываться.

Татьяна медленно попятилась и, прислонившись спиной к стене, тоже ладонью прикрыла глаза. Потом осторожно присела на тахту.

«ОНА, действительно, сошла с ума!» – вертелось в ее голове.

Через раскрытое окно со двора в «кабинет» доносились возмущенные крики, собачий лай и даже автомобильные гудки.

Бедная, бедная «Эрика»! Сколько чувств, эмоций, неординарных мыслей, далеких воспоминаний и фантастических мечтаний прошло через твои рычаги, клавиши и буквы. За тобой, откровенно говоря, неважно ухаживали. Редко чистили, еще реже смазывали. Но ты не бунтовала, никогда не отказывалась ни от каких текстов. Мало отдыхала и даже ни разу не побывала на профилактике в мастерской. Тебе, «иностранке», рожденной в далекой чужеземной стране, тяжело жилось в этом суровом северном климате. Ты не роптала, ты много трудилась и безотказно выполняла любые поручения. Стоило хозяину только пальцем шевельнуть, на белой бумаге, заправленной вокруг упругого черного валика, как по волшебству возникали четкие и ясные буквы. Ты складывала их в слова, предложения, формировала в абзацы…. Есть что вспомнить! Ты явно достойна лучшей участи, нежели быть выброшенной в окошко какой-то неуравновешенной женщиной! Ах, как несправедлива подчас судьба к предметам, верой и правдой служившим нам долгие годы!

Бедная, бедная, бедная «Эрика»!

6

Суржик гнал свой «Форд» на предельной скорости в сторону Волоколамска. Будто участвовал в международном ралли Париж – Дакар. Ново-Рижское шоссе и в этот раз было абсолютно пустым. Только изредка по встречной полосе, отделенной высоким бордюром, с ревом и клубами сизого дыма, как гигантские майские жуки проносились огромные крытые грузовики с прицепами. Дальнобойщики спешили насытить мегаполис товарами и продуктами из прибалтийских государств.

Быстрая езда всегда поднимала Суржику настроение. Но не в этот раз. По закону бутерброда, только выезжая за город, Валера всегда вспоминал о незавершенных делах. Вот и сейчас. Достал ненавистный мобильник, набрал номер, прижал к уху.

– Учебная часть? Будьте добры, Марину! Да, да. Спасибо. Жду, – проорал Суржик в трубку, преодолевая шум и треск. – Мариночка? Это я. Опять полный завал. Последний раз, честное слово. Сегодня никак не смогу, хоть тресни. Да плевать мне на него, он сам бездельник, каких мало. Бумажки только умеет перекладывать. Скажи моим пай-девочкам, что… мол, черт ее знает! Скажи что-нибудь, придумай сама. У меня фантазия иссякла. Да! Даже так? Это которая самая активная? Да, да, помню. Все вопросы задает. Один глупее другого. Ну и Бог с ней! Скажи, что у меня рак или инфаркт. Что меня увезли в Склифосовского, наконец. Я никак не могу. Я наверстаю. Все всё сдадут. Моя группа всегда впереди. На белом коне. Так и передай им. Целую. Естественно, естественно.

За четыре безумных дня он как-то мгновенно привык: всегда рядом Надя. Привык! Теперь, особенно в последние дни, чувствовал себя за рулем крайне некомфортно. Бесконечно одинокий, и уже совсем немолодой человек.

Все четыре дня они не расставались ни на минуту. По магазинам, в кафе, в Дом литераторов Суржик везде брал с собой Надю. Даже в издательство «Крот», где планировался выпуск его новой книги, потащил ее с собой. И повсюду они держались за руки. Как школьники. В машине, в издательстве, в кафе. Суржик видел удивленные взгляды друзей, особенно знакомых женщин, чувствовал за спиной насмешливые взгляды, но не придавал этому значения.

Привык! С некоторым удивлением Валера осознал, даже к сумасшедшей любви можно мгновенно привыкнуть. Как ни дико это звучит!

«Какие бы я ни получил известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твердым убеждением, что на все Святая воля Твоя!».

«Форд», оставляя за собой ленту бело-голубого дыма, с недовольным ревом глотал километр за километром. Суржик, не мигая, смотрел прямо перед собой в одну точку.

В эти минуты события в квартире его друга Леонида Чуприна на Кронштадтском бульваре обретали драматический характер. Черноволосая Татьяна, (во всем белом!), сидела на тахте и, закрыв лицо руками, громко и безудержно плакала. Челкаш пристраивался к ее ногам, так и эдак, всячески пытался успокоить гостью. Как и каждый представитель сильного пола, он терпеть не мог женских слез. Сам хозяин расхаживал на костылях по «кабинету» взад-вперед, как молодожен перед дверьми роддома, в ожидании рождения первенца. Взволнованность его была такого же градуса. Никак не меньше. Только костыли под мышками были в этой ситуации явно лишними.

– Нет, это уже совсем, ни в какие ворота! – пробормотал Леонид Чуприн. – Уронила в речку мячик!

Татьяна на тахте пододвинула к себе сумку, достала из нее платок, шумно высморкалась. Потом начала вытирать слезы, осторожно, стараясь не размазать тушь на ресницах. При этом продолжала судорожно всхлипывать.

– Застрелюсь… к чертовой матери! – негромко выговорила она. – Лучше вообще… не жить, чем так…

Чуприн остановился посреди комнаты, как вкопанный.

– Что не так!? – заорал он, не сдержавшись. – Что тебе… не так!?

– Все только оскорбляют… унижают… обманывают…

– Я-то здесь при чем!?

– Все вы одинаковые!

На подобное глобальное обвинение Леонид не нашелся, что ответить. Любой бы на его месте не нашелся. В самом деле, не станешь же аргументировано возражать: нет, я вовсе не такой как все! Я – особенная, яркая, неповторимая личность, индивидуальность и все такое. Он только с силой стукнул костылями по полу и еще пару раз прошелся взад-вперед. Челкаш в растерянности вертел головой. Глазел то на хозяина, то на плачущую гостью. Наконец, Чуприн не выдержал.

– Прекрати реветь!!! – рявкнул он, остановившись напротив Татьяны. – Терпеть не могу бабских слез!!!

– Сейчас, сейчас… – поспешно кивнула головой Татьяна. Она попыталась взять себя в руки, но не выдержала и всхлипывания продолжились с новой силой. Судорожно глотая слезы, она сморкалась и вытирала платочком слезы.

Леонид проковылял на кухню, взял самый чистый из всех граненых стаканов, налил в него воды из-под крана и вернулся в «кабинет», протянул Татьяне. Она благодарно кивнула, начала пить мелкими глотками. Зубы ее выбивали чечетку о края граненого стакана. Чуприн поморщился и отвернулся.

– Если бы вы хлебанули хоть сотую долю тех унижений, через которые приходится продираться мне… – глотая воду, бормотала Татьяна. – Если б на вас обрушилась хоть малая толика тех преследований, которым ежедневно подвергаюсь я.… Если бы.… А-а… Что говорить! – безнадежно махнула рукой она, – Не поймете! Вы из другой сферы!

– Ладно, ладно! – примирительно сказал Чуприн. – Беру свои слова обратно! Все!!!

Татьяна допила воду, поднялась с тахты, поставила стакан на край стола и несколько раз глубоко вдохнула, – выдохнула. Потом, одернув кофту, не глядя на Леонида, опустив глаза в пол, направилась в коридор, к входной двери.

Леонид Чуприн ее не удерживал. Молча стоял и смотрел ей в спину. Уже приоткрыв дверь на лестничную площадку, Татьяна замерла. Потом медленно прикрыла дверь и повернулась. Долго-долго смотрела на Леонида Чуприна каким-то странным взглядом. Решительным и испуганным одновременно.

– Я должна… сказать вам… – с усилием выговорила она. – Нечто… очень важное!

Леонид поморщился, помотал головой.

– Знаешь что… красотка! – усталым голосом сказал Чуприн, – Уходя, – уходи! Честное слово! Ты меня до печенок достала!

Татьяна переступила с ноги на ногу, отпустила ручку двери, глубоко вздохнула.

– Ваш «черный человек»… – по складам, выдавила она из себя, – …критик Марк Кречетов – это… я!

Леонид Чуприн удивленно вскинулся. Татьяна, глядя ему прямо в глаза, виновато развела руками в стороны. Несколько секунд Чуприн напряженно всматривался в ее лицо. Попытался рассмеяться, не получилось. Из его горла вырвался только какой-то хриплый кашель. В это мгновение за стеной у соседей опять вспыхнул скандал. Явственно доносились крики, звон разбитой посуды.

– Козе-ел! Я тебя ненавижу-у, козе-ел!!! – кричал визгливый женский голос.

– Как человека прошу, сука-а! Заткнись! Я за себя не ручаюсь!!! – перекрывал его сильный и сиплый мужской голос.

В квартиру Чуприна распахнулась входная дверь, мимо Татьяны в коридор ввалились трое подростков с радостными возбужденными лицами. В руках у двоих их них были полиэтиленовые пакеты.

– Дядя Лень! – громко объявил один из «киндеров». – Мы вашу машинку подобрали. Случайно обронили, да?

– Ее еще собрать можно, починить… – уверенно заявил второй «киндер».

Леонид Чуприн не ответил. Вообще не обратил внимания на подростков, возникших в его квартире. Не отрываясь, он во все глаза смотрел на Татьяну. Таким взглядом смотрят на привидение или на воскресшего покойника. Особенно, если не верят в подобные «явления природы». Татьяна взгляда не отводила. Чуть виновато улыбаясь, смотрела ему прямо в глаза. С некоторым испугом и вызовом одновременно.

«Киндеры» переглянулись и, пожав плечами, исчезли из квартиры. Только грустно звякнули «останки» несчастной «Эрики». Подростки оставили два полиэтиленовых пакета в коридоре перед дверью.

Леонид Чуприн и Татьяна Котова так и стояли на значительном расстоянии и напряженно всматривались друг в друга. Челкаш не выдержал вибрирующего в воздухе напряжения и неуверенно залаял. Но и он тут же замолчал.

Вдалеке над центром города прогремели раскаты грома.

Через час на Москву налетел ураган. Невиданной силы и свирепости. Он широкой полосой прошелся с северо-запада на юго-восток. Свирепствовал всего пару часов, но бед принес неимоверное множество. Вырвал с корнем и повалил несколько тысяч старых деревьев, в основном, лип и тополей. Сломал и расшвырял в разные стороны большинство рекламных щитов, сорвал со старых крыш кровлю, выбил несколько сотен беспечно оставленных раскрытыми окон. Два десятка перевернутых легковых машин и небольших торговых киосков, не счет.

Параллельно с завываниями ветра на город хлынул ливень. Кое-где даже с градом. Холодные потоки воды мгновенно превратили узкие переулки в ручьи, улицы и проспекты в полноводные реки. К этому в городе никто не был готов.

Рассказывали, на перекрестке в самом центре города видели бомжа-старика. С торбой за плечами и посохом в руках, он, как древнегреческий оракул, раскинув руки в стороны и тряся седой головой, орал громовым голосом:

– Во-от… оно-о-о!!! Возмездие-е! За грехи ваши-и!!!

Наблюдавшие сие публичное выступление, не знали: смеяться или плакать.

Уже через час по распоряжению самого Юрия Лужкова при московской мэрии был создан специальный штаб по борьбе с последствиями разбушевавшейся стихии. Пожарные машины с сиренами и включенными фарами катерами буравили залитые на полметра водой улицы. Вызовы «скорой помощи» по сотовым телефонам удвоились. Потом и утроились. На столичных магистралях образовались гигантские пробки. Троллейбусы встали. Автобусы и легковые «Газели», разумеется, тоже.

Москвичи и гости столицы, застигнутые ураганом на улицах и проспектах, бросились в магазины и кафе. Большинство укрылось в чужих подъездах или в подземных переходах. Но этим повезло меньше. Уже минут через десять, после начала ливня, подземные переходы превратились в подземные озера. Все укрывшиеся в них оказались по колено в воде. Канализационные стоки не справлялись с бурными потоками, хлынувшими с небес. Ходили слухи, где-то даже затопило станцию метро. Не обошлось и без жертв. Особенно пострадали люди преклонного возраста. Перед институтом Склифосовского образовалась очередь из машин «Скорой помощи».

Впоследствии старожилы утверждали, они не припомнят такого урагана. Хотя, старожилы для того и существуют, чтоб чего-то там «не помнить». Московские сторожилы всех уже достали своим беспамятством. Свежей тертой моркови надо больше трескать на завтрак, да сушеных абрикосов. Очень способствует улучшению мозговой деятельности. Просветляет память. Об этом любой медик знает с первого курса.

Москвичи и гости столицы в последними словами обзывали Гидрометеоцентр, который не удосужился заблаговременно предсказать приближение стихийного бедствия. Мало кто знал, что за час до урагана по кабинетам этого заведения гуляла паника.

– Анаконда! Анаконда! – испуганно из уст в уста передавали друг другу сотрудники угрожающее загадочное слово. Они имели в виду, всего-навсего, атмосферное давление. По краям мегаполиса, буквально по Кольцевой дороге оно было аномально низким, в центре, где-то в районе Бульварного кольца, аномально высоким. Идеальные условия для возникновения урагана. Это даже школьники семиклассники знают.

Словом, рядовые граждане, на чем свет крыли власти. Особенно досталось демократам. Каждому трезвомыслящему столичному жителю хорошо известно. Ничего подобного при коммунистах не наблюдалось. Короче, во всем виноват Чубайс!

Ничего этого Валерий Суржик не знал. Приемник в машине отсутствовал, украли какие-то умельцы еще полгода назад. Небо над головой было чистым и безмятежно голубым. Ни облачка. В это время он подъезжал к окраине Волоколамска.

На бензоколонке энергичная девица в окошке охотно и бестолково объяснила ему, как удобнее проехать. По словам королевы бензоколонки, детский дом с ласковым названием «Журавлик» располагался в трех минутах езды.