Текст книги "Далеко ли до Сайгатки?"

Автор книги: Анастасия Перфильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Варя едет в Сайгатку

– Скажите, пожалуйста, новосибирский скорый, отправление девятнадцать ноль три, вагон номер девять, платформа номер…

– Не знаю, я не дежурный.

– Варвара, если ты будешь так мельтешиться, я оставлю тебя в Москве.

– Нет, бабушка, я не буду мельтешиться. Скажите, пожалуйста, новосибир… Ой, опоздали!

Стрелка больших часов дрогнула и перепрыгнула сразу на два деления. Носильщики с чемоданами обгоняли их, приплясывая на ходу. А громкоговоритель повторял: «Граждане пассажиры, продолжается посадка…»

Ольга Васильевна, Марья Николаевна, Наташа и Варя протолкались к выходу на перрон.

Четыре платформы вытянулись вдоль путей. У каждой своя светящаяся таблица: «Алма-Ата, номер девяносто один», «Скорый, номер такой-то, на Горький», «Станция назначения Свердловск…»

– Варвара, нам сюда.

Мимо прогрохотала тележка с посылками. Поезд – как длинный зелёный коридор с окнами и дверями. Над каждым вагоном номерок. Три, четыре, пять… Вот он, девятый! Уф, добрались…

– Сеню, Сеню поцелуй! – кричит кто-то.

– Пирожки с мясом наверх положила-а…

– Бабушка, билеты уже проверяют. Надо сейчас же предъявлять?

– Варвара, повторяю: если ты будешь мельтешиться…

Проводница впустила их с Ольгой Васильевной в тамбур вагона, Марья Николаевна с Наташей остались на платформе.

Наконец Варя, потная, в съехавшем набок красном галстуке, высунулась из окна.

– Наташка, сюда! Устроились здо́рово! Я на верхней!

– Эк, горластая… – шарахнулся кто-то.

Наташа на цыпочках старалась дотянуться до окна. Варя чуть не по пояс свесилась ей навстречу.

– Ух и жарища же здесь!

– Варвара, веди себя прилично.

Мимо вагона, с белым лотком на груди, прошла мороженщица.

– Наташка, мороженое! – заорала снова Варя. – Мама, купи-и!

– Варюша, ну какое может быть сейчас мороженое?

Пассажиры вдруг отхлынули от вагонов. Марья Николаевна подошла, пригнула к себе двумя руками Варину голову и обтёрла платком её вспотевший лоб.

– Смотри, дочь, первый раз в жизни без меня так далеко едешь, – сказала она, и всегда спокойное её лицо побледнело.

– Я смотрю. Ой, мамочка, сейчас трогаемся!

Подтянувшись, Марья Николаевна быстро поцеловала Варю в лоб и по очереди в оба глаза.

Где-то заревел гудок. Варя прижалась носом к лицу матери и вдруг хлюпнула.

– Наташка, поехали!

– До свиданья! Счастливого пути!

Паровоз, точно подумав, дёрнул состав. Концы красного галстука у Вари на груди зашевелились по ветру. Ольга Васильевна положила сзади Варе на плечо руку и крикнула в окно:

– Всего хорошего, Маруся, до встречи в августе!

– Привет Борису!

– Варюшка, до свиданья…

Наташа, подпрыгивая, неслась по платформе. Из окон вагонов высовывались головы пассажиров. Марья Николаевна тоже шла за поездом и махала белым платком.

Может ли быть что-нибудь приятнее?

Вы залезаете с ногами на верхнюю полку, ложитесь животом вниз и смотрите в окно. Ветер раздувает у вас над головой занавеску с шёлковыми бубенчиками. Колёса бормочут: «А всё-таки едем, а всё-таки едем…» Под подушкой лежит яблоко, а за окном…

Елки бегут так быстро, будто наперегонки. Вот пролетело озеро с горбатым мостиком, за ним берёзовая роща… Варя поболтала ногами, вытащила яблоко и откусила сразу половину.

Напротив на полке лежал толстый гражданин в чесучовой рубашке и тоже смотрел в окно. У него были пухлые щёки и круглый, сердечком, рот.

Варя опустила голову.

Бабушка Ольга Васильевна сидела у столика, расстелив на коленях салфетку, и чинила бритвой карандаш. Военный в гимнастёрке с петлицами внимательно читал газету.

– Граждане пассажиры, желаете чаю? Готов! – крикнула в коридоре проводница.

Варя перевернулась и легла на спину. Багажная полка у неё перед глазами вздрагивала. Сбоку на гладком коричневом дереве были написаны две буквы: «В» и «Р», а под ними – «июнь 1941».

Варя вытащила из кармана чехол с ножом, открыла его и, помогая языком, присадила к буквам ещё две, помельче. Получилось так:

В. а Р. я

июнь 1941

В это время в коридоре захлопали двери, вошла проводница и перед самым носом опустила окно. Толстый гражданин потянулся и что-то промычал.

– А зачем она окно закрыла? – спросила Варя.

– М-мост будет. Полагается.

Колёса застучали громче. В купе вдруг потемнело: за стёклами запрыгали клёпаные переплёты моста. Совсем близко проехал часовой с винтовкой, внизу под балками блеснула вода.

– Какая это река? – спросила Варя.

– Н-не знаю, – промычал гражданин. – А любопытная вы девица, как я погляжу.

– Я не девица, – рассердилась Варя. – Какая я девица!

– Ну, гражданочка. Далеко ли едете?

– Мы – очень далеко. В Сайгатку.

– Не слыхал. А я, представьте, во Владивосток.

– Во Владивосто-ок?

– Да-с.

Гражданин заколыхался от смеха.

– Варвара, – сказала снизу Ольга Васильевна, – ты хочешь есть? Тогда съешь яблоко, которое я тебе дала, и устраивайся спать. В поезде есть много вредно.

– Бабушка, я не хочу спать. А яблоко я уже съела.

– Тем хуже для тебя.

Варя спустила ноги и села.

– Вы мне расскажете потом, зачем едете во Владивосток? – спросила она.

– Обязательно! – Толстяк даже захлопал руками.

– А пока я пойду погуляю.

Варя спрыгнула вниз. На столике зажглась лампочка под зелёным абажуром. Под ней были аккуратно разложены портсигар, спички, ножницы для ногтей и колода карт. Бабушка лежала на своей полке, завернувшись в большой клетчатый плед.

Варя постояла немного и вышла в коридор. Идти было смешно и очень странно: пол подрагивал и уезжал куда-то вбок. Почти у каждого окна стояли пассажиры.

Варя сделала вид, что путешествие в поезде дальнего следования для неё самое обыкновенное дело, и зашагала вперёд. У первого же купе она остановилась. Дверь была открыта, слышался дружный хохот.

Варя заглянула: на скамейках сидели трое юношей и три девушки. Две лохматые головы свешивались с полок. Сидящие держали на коленях чемодан, на нём возвышался карточный дом. Юноша в красной майке старательно пристраивал к крыше дома ещё один этаж. Неосторожное движение, толчок – дом рухнул и рассыпался.

– Штраф! Штраф! – закричали все. – Эх, ещё бы одну колоду!

– Знаете что? – сказала Варя, просовывая голову. – Я вам могу принести.

– Ну да? Тащи, вот здо́рово!

Варя повернулась и, уже не думая о том, что она бывалая путешественница, побежала к своему купе.

* * *

Замечательная станция Бирюли!

Выкрашена розовой краской, а над входом большой, перевитый ветками портрет Ленина. Зелёные, будто вымытые берёзы светятся в палисаднике. За деревянным забором – базарчик. Даже из поезда видны краснеющая в корзинах редиска (ох, попробовать бы!), белые яйца, кринки с молоком…

Варя спрыгнула с подножки, пробежалась вдоль вагона по хрустящему песку и крикнула в окно:

– Бабушка, кипятку надо принести?

– А сколько минут стоит поезд? Успеешь? Смотри не опоздай.

– Он долго здесь стоит! Ты мне подай, пожалуйста, бидончик.

Подпрыгивая и помахивая бидоном, Варя побежала к зданию с надписью «кипяток». Около него стояла очередь.

Варя потопталась у крана, отошла и заглянула в приотворенную дверь. Оттуда тянуло жаром, что-то грохало и светилось под полом.

Варя поставила бидон у порога, вошла в дверь. Внизу, у громадного, дышащего огнём котла, сидела на табуретке чернокожая от угольной пыли женщина и пила чай из цветастой кружки.

– Тебе кого, дочка? – крикнула она, показывая белые зубы.

– Нет, мне никого.

– Айда сюда, шуровать будем!

Женщина засмеялась, поставила на выступ котла кружку, схватила лопату и заворочала ею в топке: пламя с треском и искрами вырвалось наружу. Варя присела у лестницы, ведущей вниз, и свесила голову.

– Кузьмич, а Кузьмич! – позвала женщина. – Гляди, гостья к нам пришла.

Варя увидела: за котлом сидит старик в стёганке и валяных, несмотря на лето, сапогах.

– Но-но, балуй! – сказал сердито старик. – Какая такая гостья?

– Айда сюда, – позвала женщина. – Чья будешь-то?

– Я ничья. Дайте мне воды. – Варя взяла бидон и спустилась вниз. – Там за кипятком очередь.

Женщина подвесила бидон на большой медный, торчащий из котла кран, повернула его. Оттуда, шипя и брызгаясь, полился кипяток.

– А это у вас здесь что? – спросила Варя.

– Чего «что»?

– Ну, вот это. – Варя обвела пальцем котёл, стены.

– Котельная. Сейчас пар спускать будем.

Женщина завернула один кран, открыла другой, и белый свистящий пар вдруг забил в стену. Варя взвизгнула и отскочила.

– Не боись, не боись! – прокричала женщина. – Да ты проезжая, что ли?

– Проезжая, – сказала Варя. – П-проезжая…

И, вдруг побледнев, схватив свой бидончик, рванулась к лестнице.

От яркого света наверху она сначала зажмурилась, потом открыла глаза и громко ахнула: розовая станция оказалась почему-то не справа, а слева и, не загороженная составом, стала гораздо меньше. Базарчик растаял, точно его и не бывало. Против Вари на деревянной платформе стоял петух и, наклонив голову, смотрел на неё.

– Поезд… – прошептала Варя. – Ушёл поезд…

Он был ещё виден вдали. На последнем вагоне горел красный огонёк. Варя поставила на землю бидон, села около него и горько заплакала.

– Чего ревёшь? Чай, не маленькая, – говорил старик, шаркая валенками. – У нас завсегда остаются. Давеча тоже пионеры в лагеря ехали, двое остались. Ничего, догнали!

– Да как же я догоню?.. У меня и денег нет.

– Ничего-о!

Старик свернул в калитку и пропустил Варю вперёд. Они обогнули станцию, и старик постучал в окно.

– Иван Кузьмич, вам кого? – крикнула в форточку девушка в голубой кофточке.

– Доложи там по начальству – пассажирка отстала.

– А-а… Это со скорого? – И она исчезла.

– Ты здесь на лавочке посиди. Начальника найдут, он всё порешит. – Старик, пожевав губами, уже собирался уйти.

– Нет, я с вами, – сказала Варя. – Я уж лучше с вами.

– Ишь ты, «с вами»!.. Я ж весовщик. Ну ладно… пойдём чай пить покуда. Эх, посудина у тебя хороша!

Старик помахал облупленным пузатым чайником и пошёл обратно. Варя, крепко держа свой бидон, – за ним.

Весовая оказалась обыкновенным сараем. Сюда привозили для взвешивания багаж. Посредине стояли огромные, похожие на трамплин весы с рычагом и маленькой гирькой.

Иван Кузьмич поставил чайник на стол, отодвинул счёты, багажные квитанции, достал из ящика два стакана, буханку хлеба и банку с постным сахаром.

– Садись, – позвал он Варю и подвинул к столу опрокинутый ящик. – Есть хочешь?

– Хочу, – сказала Варя. – Очень хочу. Только вы мне сначала скажите, как я их догонять буду?

– Дого-онишь!

Иван Кузьмич пошарил снова в ящике.

– Тьфу, пропасть, нож куда-то завалился… У тебя в поезде кто, мать?

– У меня бабушка. Нате, возьмите мой.

– Ишь ты, девка, а с ножом… Сподручный ножик был! Вам до какой станции ехать?

– До Сайгатки.

– Не слыхал. Ну, начальник разберётся.

Иван Кузьмич отрезал от буханки большущий ломоть, налил в стакан кипятку.

– Перво-наперво дадут по станциям телеграмму – отстала, мол, девочка. Бабке твоей вдогонку.

– Отстала, мол, девочка, – радостно повторила Варя.

– А там ещё поезд подойдёт, тебя и подкинут.

– Куда подкинут? – спросила Варя испуганно.

– Ну, к проводнице или к кому… – он покрутил чёрным пальцем, – чтоб до твоей станции довезть.

– А тех… пионеров… тоже подкидывали?

– Их – к пограничникам. – Иван Кузьмич подул и отхлебнул из стакана. – Тут случись пограничники, пионеров и забрали.

– Тогда и меня, может, к пограничникам? – обрадовалась Варя.

– А что? Посадют, и поминай как звали.

– Поминай как звали! – повторила Варя.

Она залезла с ногами на ящик, взяла в руку хлеб, посмотрела на весы, на лежащий в углу старый фонарь и спросила:

– А вы мне расскажете потом, это у вас что? А вон там?

Сайгатка

Борис Матвеевич ударил по клавишам и отошёл от рояля к столу. Звук медленно уплывал в глубь зала. Лампочка, обёрнутая куском восковки, мигнула и погасла. Стены освещались теперь только жёлтым пламенем топившейся печурки.

– Ту-ру-ру-рум… – запел Борис Матвеевич, наклоняясь над чертежом, исчерканным и исписанным цветными карандашами.

В стену вдруг гулко застучали.

– Что там ещё? – проворчал Борис Матвеевич и зашлёпал растоптанными сандалиями к окну.

– Телеграмма вам! – ответил звучный женский голос.

Борис Матвеевич сдвинул фанерный, загораживающий окно щит, высунулся из неостеклённой, пахнущей смолой рамы.

– Ты, Маша? Откуда телеграмма? Не из Москвы? – спросил он.

– На разъезде приняли. Кажется, оттуда…

Борис Матвеевич развернул листок.

– Посмотрим, посмотрим… – замурлыкал он, подставляя листок под свет луны. – Ага, из Москвы. «Карты найдены чердаке сундуке… Выезжаем вместе Варварой». Чудесно! «Чердаке сундуке». Значит, едут обе. Прелестно! Воротовщики спят ещё?

– Спят. Вера Аркадьевна только с поля вернулись.

– Тогда её ко мне срочно. Да пусть последние пробы с собой захватит! Действуй.

Борис Матвеевич посмотрел на небо и задвинул щит.

Дрова в печке вспыхнули.

– «Выезжаем Варварой… чердаке сундуке»… – ещё раз с удовольствием повторил он. – Воображаю, сколько раз они успеют повздорить в дороге!

Борис Матвеевич убрал со стола чертёж и вернулся к роялю. Тот занимал добрую треть эстрады, отделённой от зала холщовой занавеской.

Стоя, Борис Матвеевич снова ударил по клавишам и громко засмеялся.

…Новый клуб, в котором вот уже две недели как поселился начальник стоявшей в Сайгатке геологоразведочной партии, был ещё не достроен. Борис Матвеевич Бурнаев поселился в клубе с тех пор, как туда привезли из райцентра рояль для будущей самодеятельности, потому что был не только геологом, но и страстным музыкантом. И теперь по вечерам, а иногда и по ночам, работая над геологическими картами, нередко давал себе волю поиграть. Да так хорошо, что к клубу сбегались послушать его игру колхозные девушки, парни и даже ребятишки.

Клуб стоял посреди широкой сайгатской улицы.

По обе стороны выстроились пяти– и семиоконные, с железными крышами избы с богато убранными палисадниками. Пышнолистые черемухи, рябины с нежными узорными листьями и густые вишни тянулись из них, прикрывая окна с резными наличниками. За избами густо зеленели огороды. Вдоль оврага у ручья бежали заросли малинника, отгороженного, как стеной, высокой крапивой.

В это раннее июньское утро Сайгатка ещё спала.

Из проулка, шагах в сорока от клуба, выбежала босоногая худенькая девчонка с тонкой рыжеватой косицей. Она остановилась у колодца, покосилась на задвинутое фанерой окно клуба, повертелась и юркнула обратно в проулок, к дому с голубыми наличниками.

Во дворе она быстро перебежала под навес к сараю. Подёргала его ворота, но они были заперты изнутри. Тогда она легла на утоптанную землю и ловко перекатилась через широкую щель в сарай.

Там было темно, сладко пахло сеном. Девчонка, оглядевшись (из-под крыши просачивалось бледно-голубое небо и освещало гору наваленного до крыши сена), нащупала зарывшуюся в сено лесенку и проворно полезла по ней.

– Спирька, а Спирь… – сердито проговорила она, добравшись до верха. – Ты здесь, что ли?

– У-х-хр… – ответили из сена.

– Да Спирька же!

– А-х-хр… Что тебе?

Сено заворочалось, из него высунулся заспанный мальчишка лет тринадцати.

– Со станции в сельсовет звонили – инженер Бурнаев чтоб лошадь за гражданкой срочно послал! – выпалила девочка.

– За какой гражданкой?

– А я знаю? Дальше чего делать?

Спирька почесался и сел. Сухая травина застряла у него в волосах. Голубая рубаха сбилась набок. Весь он, сонный и розовый, пропах душистым сеном.

– К Борису Матвеевичу бежи.

– А спит ещё? Всю ночь песни в клубе играл! Чудна́я будто такая, звонили, старушка. Слезла будто со скорого, и подай ей инженера Бурнаева!

– Ты, Ганька, чем языком трепать, бежи лучше к Вере Аркадьевне, – строго сказал проснувшийся совсем Спиря.

Ганька проворно засчитала перекладины лесенки голыми ногами. Так же, как раньше, перекатилась из сарая и задами, через огороды, побежала к крайней от околицы избе с тремя большими черёмухами в палисаднике. Здесь квартировала помощница Бориса Матвеевича, молодой геолог Вера Аркадьевна Грай. А Спирька, пригладив пятернёй волосы, спустился с сеновала и пошёл к клубу.

Дверь клуба была уже открыта. Борис Матвеевич в фуражке и высоких сапогах сидел на крыльце и строгал ножом какой-то колышек. Рядом на ступеньке лежали ещё несколько таких же колышков, перенумерованных чёрной краской.

– Дело такое, – сказал Спиря сиплым баском. – Со станции в сельсовет звонили. Лошадь чтоб выслать. За гражданкой.

– Знаю. Уже знаю. Плохо ты работаешь! – ответил строго Борис Матвеевич. – Пегого запряжёшь в таратайку и поедешь.

– Есть.

– Сейчас же поедешь, чтобы к полудню обернуться. Сена побольше в плетёнку подложи!

– Есть!

Спиря галопом, сдерживая вздувшуюся пузырём рубаху, побежал на конный двор.

Колхоз ещё только просыпался. У избы председателя возилась с овчиной его хозяйка. По всей Сайгатке разноголосо кричали петухи. Навстречу Спирьке от околицы вихрем опять неслась босоногая Ганька.

– Спирь, а Спирь! – издали кричала она.

– Чего ещё?

– Там, будто на разъезде, станции не доезжая, ещё девчонка какая-то загодя сошла! Тоже до Бориса Матвеевича справлялась! Так, может, и за ней лошадь надо?

– Кто сказал?

– Дяденька Кирилл. С шурфов мимо разъезда ехал, видел!

– Девчонка?

– Ага.

– Вера Аркадьевна знает?

– Ага.

Спирька молча повернул обратно к клубу.

Борис Матвеевич стоял теперь у крыльца и объяснял что-то высокому парню в клетчатой ковбойке, своему коллектору Анатолию Ивановичу Азбукину, которого все в Сайгатке звали просто Толя. Тот внимательно слушал, похлопывая ивовым прутиком длинные ноги в брезентовых сапогах.

– Дело такое… – сказал Спиря, подходя размашистым шагом, чтобы Борис Матвеевич не подумал, что он торопится. – На разъезде ещё одна сошла, до вас справлялась.

– Кто такая? Что за ерунда?

– Девчонка будто. Так, может, нужно чего?

– Обо мне? Девчонка? Ничего не понимаю!

– Батя с шурфов ехал, видел.

– Да, но почему же на разъезде? От разъезда сюда, правда, значительно ближе… Если это Варвара, они бы должны вместе… А-а, повздорили!

И Борис Матвеевич, откинул голову, громко, от души, расхохотался. Толя посмотрел на него, выставил большой кадык и тоже засмеялся.

– Уверен, что она… Пожалуй, вторую лошадь посылать придётся, э? – Борис Матвеевич озорно прищурился на Спирьку, потом на Толю и подмигнул обоим.

– Не придётся! – сказал Толя, вскидывая светлые выгоревшие волосы. – Если вы это о той решительной юной особе, которую час назад встретил наш буровой мастер Кирилл, так она даже с ним не пожелала ехать. Расспросила дорогу к разведчикам, то есть к нам, и пошла сюда пешком.

– Варвара! – расхохотался опять Борис Матвеевич. – Голову даю на отсечение – она. Только интересуюсь, почему всё-таки с разъезда? Или приехала на другом поезде?

* * *

Варя шла по дороге медленно, с трудом удерживая обеими руками какую-то железную, диковинной формы коробку. Ботинки, связанные шнурками, болтались у неё через плечо.

У крайних от околицы ворот, возле дома с тремя черёмухами, Варя остановилась. Маленькая белоголовая девочка, захватив пальцами ног соломину, старательно поднимала её с земли, не спуская с Вари больших удивлённых глаз.

– Скажите, пожалуйста, эта самая и есть Сайгатка? – вежливо спросила Варя девочку.

– Шайгатка… – прошептала та и взяла рукой из поднятой ноги соломину.

– А скажите, пожалуйста, вы не знаете, старший геолог Борис Матвеевич Бурнаев, он где?

Девочка насупилась и ничего не ответила.

– Домка, а Домка… – яростно зашептал кто-то.

За забором под черёмухой появилась вторая девочка, постарше, с рыжей косичкой.

– Скажите, пожалуйста… – начала Варя, но та, что постарше, только стрельнула глазами и исчезла.

Маленькая стояла перед Варей, и по её испуганному лицу было видно, что она вот-вот заревёт.

– Ну что ты? – сказала Варя, наклоняясь. – Смотри, у меня есть свисток… – Она разжала руку и показала девочке чёрный обгрызенный свисток.

– Швишток… – прошептала маленькая.

В это время из калитки стремглав выбежала исчезнувшая девочка постарше. Маленькая просеменила и уткнулась ей в платье.

– Борис Матвеевич в поле уехали, Борис Матвеевич в клубе стоят, эвон-ка за оградкой, Борис Матвеевич уже лошадь на станцию за гражданкой выслали! – одним духом выпалила Ганя.

– В поле? – У Вари вытянулось лицо. – А скажите, пожалуйста, Вера Аркадьевна тоже в поле уехала?

– Не уехали. Вера Аркадьевна здесь в чулане спят. Они давеча только с поля вернулись.

– В чулане? Почему?

Девочка не ответила, тряхнула косицей и сообщила:

– Меня зовут Ганька. А вас?

– Меня Варя.

Обе с любопытством смотрели друг на друга.

– Знаете что? – спросила наконец Варя. – А можно мне к Вере Аркадьевне в этот самый чулан, или как он называется, пройти?

* * *

Там было прохладно, пахло черёмухой и только что скошенной травой. На земляном полу у ног Веры Аркадьевны были свалены грудой маленькие цветные мешочки с пробами.

– И ты, значит, так в весовой на Бирюлях и просидела до следующего поезда? – ахнула Вера Аркадьевна после того, как Варя рассказала ей всё.

Они сидели на сеннике, лежавшем прямо на полу, и солнце, пробираясь через закрытую ставню, скользило по распущенным волосам Веры Аркадьевны.

– Не просидела, – сказала Варя. – Я всё ходила и ходила, смотрела и смотрела. А потом вдруг приходит состав. Особого назначения, вне графика.

– Особого назначения?

– Да. За строительным лесом, очень срочный. Начальник и говорит: «Поедешь с ними. Они грузиться за Сарапулом будут, тебя и подбросят. Лесорубы – народ добрый». Я и села. Так весело было! Мы кашу гречневую варили…

– А почему же ты на разъезде сошла?

– Они сказали, отсюда к Сайгатке гораздо ближе. И потом… Если бабушка заругает, я ж сама дорогу нашла. И не так уж опоздала!

– Геро-ой… Бедная Ольга Васильевна! Ну, а это страшилище у тебя откуда? – Вера Аркадьевна, заплетая косу, показала на тёмную железную коробку.

– Это не страшилище, – обиделась Варя. – Это железнодорожный фонарь. С отражателем. Мне Иван Кузьмич на память подарил. А я ему… я ему…

– Что ты ему?

– Я ему – бидончик. Бабушкин, голубой.

– Ловко! – засмеялась Вера Аркадьевна. – А это что?

– А это свисток.

– Тоже Иван Кузьмич?

– Тоже. А ещё у меня ножик есть. Охотничий! Того самого, про которого бабушка рассказывала.

– Молодец. Представляю себе, как она беспокоилась, пока ты там по Бирюлям разгуливала!

– Нет, бабушка не беспокоилась. Ей ещё из Бирюлей сразу телеграмму дали, что я нашлась и еду со следующим поездом. Вера Аркадьевна, а мы вам старые карты везём! И записные книжки! Такие тетрадки.

– Знаю, уже знаю. «Чердаке сундуке…» Ну, пойдём, чудушка. Смотри, утро какое! – Она открыла ставню и распахнула окошко.

Дождь золотых лучей полился в чулан. Жёлтый подсолнух, повернув голову, заглядывал из огорода. Большой пушистый шмель с гудением тотчас забился о стекло.

– Вера Аркадьевна, – тихо сказала Варя и тронула её за рукав. – Знаете что? А я всё-таки бабушки немного боюсь…

– Я сама боюсь. Ничего, обойдётся. Надо же её успокоить!.. Пошли.

– Надо же успокоить… – ещё тише прошептала Варя.