Текст книги "Далеко ли до Сайгатки?"

Автор книги: Анастасия Перфильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Дрожа от озноба, он стянул с вешалки за шкафом чей-то шерстяной шарф, обмотал им шею, сунул ноги в чужие мокрые валенки, нацепил дождевик и бросился к двери. Потом быстро вернулся к своему топчану, взял приготовленный на табуретке порошок с лекарством, на ходу ссыпал его в рот и выбежал в коридор.

Ни внизу, ни во дворе Мамая не было видно. Под навесом во дворе разговаривали и смеялись поужинавшие ребята. На крыльце Серёжка Груздь чесал щепкой чью-то забежавшую из деревни свинью.

– Вадимка, зачем встал? – крикнул он. – Тебе же сейчас ужин принесут!

– Я только посмотреть.

Вадим хлопнул калиткой, выскочил на улицу. Она была тоже пуста. Перепрыгивая через подмёрзшие лужи, он побежал проулком к сеновалу. Мамая там тоже не было, на воротах сеновала висел огромный ржавый замок. За старой кузницей в чёрном пруду, гогоча, полоскались гуси.

Вадим обежал кузницу, спустился с обрыва к мосту. Холодный туман сразу, как стеной, отгородил его от Тайжинки.

– Женька! Мама-ай! – несколько раз тонко прокричал Вадим.

«А-ай..» – ответил осинник с того берега.

Вадимка торопливо перебежал мост, вошёл в осинник. Мягкие листья зашуршали под ногами, приглушая шаги.

Один раз ему показалось, что впереди слышны голоса. Деревья сливались друг с другом, становилось совсем темно. Вадимка выбрался к дороге, ведущей на Сайгатку, раздвинул осины и вдруг почти по колено провалился в затянутую тонким льдом колдобину. Валенки, как губка, набухли ледяной водой.

– Мамай, Женька, где ты? – в последний раз изо всех сил крикнул Вадим.

Никто не отозвался. В лесу было тихо.

За Черным логом

Спирька, или, как его презрительно окрестил Мамай, «Барон-Спиридон», не пришёл в тот день в школу вот почему.

Рано утром, проснувшись, он увидел в окно: Вера Аркадьевна с нахмуренным и озабоченным лицом запрягает во дворе Боярыню.

– Вера Аркадьевна, куда это вы спозаранок? – спросил Спиря, выскакивая в одной рубахе в сени.

– Понимаешь, Спирюшка, Борису Матвеевичу позарез пробы из новых шурфов за Чёрным логом нужны.

– С кем поедете-то?

– Да просто не знаю. Бориса Матвеевича в Сарапул вызвали, Маша на буровой. Ступай в избу, простынешь.

– Вера Аркадьевна, давайте я с вами!

– Ты? А школа как же?

– Догоню! Варя ужотко уроки принесёт… Одной же вам несподручно!

– Может быть, и правда с тобой? Уроки вместе подгоним… Бориса Матвеевича надо выручать.

После того как и отца Спири, дядю Кирилла, взяли в армию и он уехал на фронт, мальчик остался за старшего не только в семье. Всё чаще он заменял отца и у геологов. Одевшись и подпоясавшись потуже, Спирька вышел во двор. Уже запряжённая Боярыня, подрагивая спиной, громко жевала под навесом сено. Было не то чтобы морозно, а трудно дышать: воздух казался весомым.

Вера Аркадьевна, на ходу доедая шаньгу, шла к воротам с сумкой и молотком. Спирька бросил в телегу кайло, лопату, они зазвенели о бадью, и Боярыня, прянув ушами, выбежала из ворот.

Улица была пуста, в окнах домов ещё горел свет. Телега прогрохотала по мосту, свернула к просеке. Дальше стелились убранные серо-жёлтые поля, на них чернели проплешины. Торчали редкие вешки, отметины будущих шурфов. Сливаясь с небом, темнел близкий лес.

Добрались до Чёрного лога почти к полудню – очень развезло дорогу.

– Завируха нынче будет, – сказал Спирька.

– Вот уж некстати. Почему думаешь?

– А вон, глядите!

От Камы по небу быстро двигалось кудлатое ярко-белое облачко. Вера Аркадьевна, покачав головой, соскочила с телеги. Сначала шурфы шли неглубокие, метра по два, без креплений. Вера Аркадьевна бросила в один молоток, он глухо стукнулся о дно.

– Лёд, – сказала она. – Придётся скалывать.

Перекинув через плечо сумку с полевой книжкой и мешочками для проб, она ловко спрыгнула в первый шурф.

– Лопату бросай!

Спирька спустил лопату, и лёд со звоном и хрустом стал раскалываться под ударами железа.

Работали молча, изредка перекидываясь словами. Спирька принимал мешочки с пробами, подавал кайло… Тяжёлое, нависшее небо тревожило всё больше.

– Из глубокого шурфа, жаль, не придётся пробы взять, – сказала Вера Аркадьевна, когда обошли все мелкие. – А нужно бы как…

– Почему не придётся? – заволновался Спиря. – Раз нужно, возьмём!

– Да ведь не вытащишь ты меня, тяжело. – Вера Аркадьевна вздохнула с сожалением. – В другой раз приеду.

– Вытащу! – Мальчик даже обиделся. – Боитесь, не осилю? Маша вон справляется.

– Верю. – Она улыбнулась. – Да тебя жалко.

Руки, согревшиеся от движений, стыли на ветру. Вера Аркадьевна сняла рукавицы и приказала Спирьке надеть.

Шурфы чернели среди седого жнивья. Последний, самый глубокий, из которого так хотелось взять пробы, был у леса, ближе к Каме. От неё уже крутил, вороша сухую полынь, ветер.

И вдруг с побелевшего неба повалил снег. Он посыпался сразу, неудержимо и бесшумно, преображая землю. Боярыня фыркнула, подняла уши. Брезент на её спине мгновенно превратился в пушистое покрывало.

– Ах ты, будь неладна… – огорчилась Вера Аркадьевна. – Снегу теперь навалит, заметёт, вовсе из глубокого шурфа нельзя будет пробы брать! Вот беда-то.

– Давайте сегодня заберём? А? – В голосе у Спирьки было столько просьбы. – Хотите, я сам полезу? Что мне, первый раз?

– Нет. Уж если лезть, то только мне, – твёрдо сказала Вера Аркадьевна. – Ладно, Спирюшка, давай попробуем. Я руками в стенки упираться стану, тебе легче будет. Давай.

Снег бил в глаза.

Он колол лицо, забирался в ноздри, ветер то и дело срывал шапку. Спирька сдёрнул её совсем, но Вера Аркадьевна прикрикнула:

– Я тебе сниму! Сейчас же надень!

Согнувшись, она поднялась к насыпи. Проверила вороток, тормоз. Стойки поскрипывали под сильными порывами ветра. Прикрепили бадью. Канат рвало из рук, осыпая снегом.

– Фонарик где? – прокричал Спиря.

– Здесь, у меня.

Шурф был глубокий, метров восемь, узкий, обшитый сверху брусьями. Снег косо летел в него, как в колодец. Брусья обледенели и покрылись коркой.

– Ну, Спирюшка, держи, – сказала Вера Аркадьевна, становясь одной ногой в бадью. – Трудновато, конечно. Да ведь забьёт снегом, ещё труднее будет…

– Я держу!

Спирька навалился на вороток.

Вера Аркадьевна сунула за пояс молоток, фонарик и, упираясь обеими руками и свободной ногой в стенки шурфа, стала осторожно спускаться.

– Скользко? – прокричал Спирька.

– Ничего… Ещё немного!.. Так… Закрепляй!

Голос в шурфе становился глуше, канат дрожал, натягиваясь, и Спирька отпускал его постепенно, без рывков. Закрепив тормозом, вздохнул с облегчением. В забое мягко застучал молоток – Вера Аркадьевна брала пробы.

А ветер между тем незаметно гнал за спиной по полю белый крутящийся вихрь. Нагнал, дохнул холодом и рассыпался. Пальцы у Спири заныли в рукавицах.

Брезент на Боярыне вдруг стал колом и покатился в поле.

– Спускай дальше! – глухо прокричала из шурфа Вера Аркадьевна.

– Есть!

Закрепив снова вороток, он лёг на насыпь. Глубоко в забое шурфа мигало крошечное жёлтое пятнышко – свет фонарика. Всё в порядке!

Спирька сбегал к Боярыне, приволок из поля улетевший брезент.

Наконец Вера Аркадьевна подала сигнал:

– Готово… Пробы сначала прими!

Вытащить наверх бадью с наполненными мешочками было не трудно. Спирька аккуратно сложил мешочки у насыпи – снег тотчас сровнял их, точно спеленал. Потом спустил бадью обратно…

Ветер с неистовой силой обрушивался с неба. Занесённая снегом Боярыня жалобно заржала.

– Тащи… понемногу! Тормоз ставь… Отдыхай! – прокричала снизу Вера Аркадьевна.

– Не бойтесь! Я спра… – Конец слова унесло в поле.

Вот теперь начиналось самое главное. Спиря взялся за рукоятку, изо всех сил упёрся в стойку ногами… Весь напрягшись, следил за медленно ползущим на вороток канатом. После короткого отдыха, пока тормоз сдерживает бадью, ещё несколько оборотов, потом ещё… Теперь уже Вера Аркадьевна поднялась со дна шурфа на три метра, теперь на четыре… Она помогает ему там, упираясь в стенки…

И вдруг произошло то, чего не ожидали и не могли предвидеть ни мальчик, ни она сама.

Тормоз воротка сильно щёлкнул, точно выстрелил, в стойке что-то громко хрустнуло… Вырвавшаяся рукоятка больно ударила Спирьку по локтю… Бешено закрутился вороток… Тупой удар сорвавшейся бадьи о дно шурфа, приглушённый, неясный крик там, в глубине, и внезапная пугающая тишина, только свист ветра в ушах.

Упав на насыпь, ловя ртом воздух, забыв о разбитой в кровь руке, Спирька крикнул сквозь хлынувшие от боли слёзы:

– Вера Аркадьевна… Тормоз, тормоз сорвало!

Но ответа не было. Ужас охватил мальчика. Она упала, разбилась, лежит без сознания…

– Вера Аркадьевна!..

Наконец далёкий, изменившийся её голос:

– Что… случилось?

– Тормоз вырвало! Вы-то… Вы-то как?

– С ногой неладно… Если можешь…

Он вскочил, заметался по насыпи.

– Сейчас! Маленько потерпите, я сейчас!

И был уже возле воротка: да, из стойки вырвало храповик тормоза. Теперь вся надежда только на его руки, на его силу! Сможет ли он поднять наверх, удержать бадью с Верой Аркадьевной? Справится ли? Иного выхода нет! Она ждёт его в темноте, на дне шурфа ушибленная, может быть искалеченная… Если бы не эта боль в локте!..

– Тащи понемногу… Ничего… Я буду… помогать!..

До крови закусив губу, отчаянно морщась и не сдерживая слёз, Спиря что было силы навалился опять на вороток.

Новый неистовый порыв ветра стегнул сверху. Обжигая лицо, сорвал с головы шапку, швырнул куда-то. Снежная пыль резанула глаза…

* * *

Спирька вытер рукой лоб.

Вера Аркадьевна лежала у насыпи, и на побледневшее лицо садились крупные белые хлопья. Ветер спал, снег валил теперь густо, сплошной пеленой. Спирька сбросил куртку, хотел накинуть на Веру Аркадьевну. Она сказала тихо:

– Не надо. Помоги встать…

Застонала, ступив на разбитую ногу. Подогнув её, бессильно опустилась опять на землю.

Тогда Спиря свистнул, подозвал Боярыню. Та, мягко переступая, подтащила к шурфу телегу. Мальчик отряхнул тяжёлый от снега брезент, обхватив Веру Аркадьевну, помог доковылять до телеги, с трудом подсадил…

– Пробы… Пробы не забудь.

– Я знаю!

Чуть не вскрикнув от боли (локоть едва ворочался), поспешно перетаскал мешочки. Опять подул ветер, туча снега поднялась с поля, мешаясь с наступившей темнотой.

Спирька не чувствовал, что ветер леденит у него на голове мокрые волосы. Бережно укрыв Веру Аркадьевну брезентом (даже в темноте было видно, какое бледное у неё лицо), он взялся за поводья.

– К бору теперь подадимся! – крикнул он ободряюще. – Сторожка тут лесникова где-то должна быть. Отогреться вам надо.

Вера Аркадьевна не ответила. Боярыня, точно понимая, косила на неё глазом, готовно перебирала ногами.

А снег всё валил и валил. Поле, белое и слившееся с небом, как будто подошло вплотную. Иногда казалось – сквозь мутную мглу темнеют деревья. Но, когда подъезжали ближе, они расступались.

– Боярыня, вывози, голуба! – умоляюще кричал Спирька, встряхивая поводьями.

Лошадь, упрямо выгнув шею, шагала по колено в снегу. Вдруг, коротко заржав, она остановилась.

– Что, сбились? – слабо спросила из-под брезента Вера Аркадьевна.

– Не должны бы… – Спирька спрыгнул, сделал два шага и сразу превратился в белый столб.

Боярыня, точно решившись, вскинула голову и пошла смелее. Облепленные снегом колёса еле ворочались, телегу качало из стороны в сторону. Впереди зачернело что-то…

– Видать, бор недалече… – с надеждой прокричал Спиря.

Налетел низкий гул – это гудели потревоженные первой метелью сосны близкого уже леса. Ветер стегал порывами, ему мешали их могучие вершины.

Вера Аркадьевна высунулась из-под брезента.

– Спирюшка, чудится мне или правда – огонь?

За стволами моргнул и спрятался красный глазок.

– Сейчас погляжу! Может, как раз и сторожка…

Мальчик, увязая в рыхлом снегу, побежал вперёд.

…Это была настоящая избушка на курьих ножках, только вместо ножек её подпирали четыре разлапистых, обросших мохом пня. В окошке ярко и приветливо горел огонь. Спирька стукнул в стекло.

Кто-то загородил свет, и Спирька прокричал сдавленно:

– Отвори-ите!..

В сенцах загремело, дверь окуталась паром, и высокий худой старик в наброшенном тулупе и валенках вышел на ступеньку. Он держал фонарь, ладонью загораживая его от ветра.

– Кто такие?

– Сайгатские мы, пустите обогреться!

– В избу айдате, милости прошу. – Голос у него был звучный, молодой.

– Помоги, деда, не осилю. Там человек со мной!

Старик легко сошёл со ступенек. Спирька побежал назад, вывел Боярыню. Вдвоём они осторожно перевели Веру Аркадьевну в избу. Спирька вернулся, поставил Боярыню у затишной стены, бросился обратно в сени. Налетевший ветер с силой захлопнул за ним дверь. Высокие сосны снова загудели.

В Сайгатке

Ганя вышла на запорошённую снегом улицу – никого. Она поёжилась и прошлась до околицы. Слеги были откинуты, точно ожидая приезжих. Дорога сровнялась с полем. По ней, опустив хвост, рысью пробежал Угрюм, видно, тоже заждался хозяина… Спирька, Спирька, уж не стряслось ли чего с тобой и с Верой Аркадьевной? С коих пор уехали…

Ганя опять терпеливо зашагала по дороге. Подождала возле школы. Жаль, что у них в Сайгатке только до четвёртого класса, вот Варя и ходит каждый день в Тайжинку… Сегодня и она тоже запаздывала, наверное, пережидает погоду. Сестрёнка Домка увязалась за Машей Азариной в военкомат. Маша утром получила какое-то письмо с фронта, наверное, от коллектора Толи, и стала грустная-грустная…

Ганя зорко всматривалась в даль. Было похоже, что у моста движется что-то. Или это темнеют кусты бузины? Нет, кто-то шёл по дороге… Не Варя ли?

Навстречу шагал паренёк. Он нёс на плече палку, на ней висел аккуратный деревянный сундучок. Паренёк споткнулся и тихо выругался.

– Эгей! – окликнул он. – Ты здешняя, девочка?

– Тутошняя, – поджав губы, строго ответила Ганя.

– Поди-ка сюда.

Она сделала два шага и застыла.

– Да ты не бойся, не обижу. Слышь-ка, я с пристани.

Ганя наклонила голову и сказала, как взрослая:

– Ступай своей дорогой.

– А я тебя спросить хочу. Школа московская где здесь стоит, не слыхала? Сто восемьдесят шестая.

– Слыхала.

– Ну?

– Вот и ну. И не здесь вовсе. Эвон-ка куда забрёл! У нас Сайгатка, а они в Тайжинке. Здесь разведчики стоят.

– Разведчики?

– Сказала ведь…

Паренёк радостно свистнул, перекинул на другое плечо сундучок.

– Слышь-ка, мне в самый раз и к разведчикам! Девчонка одна, Бурнаева по фамилии, есть у них такая?

Ганя повела плечами и ответила важно:

– Есть. Бурнаева, звать Варей.

– Точно. Тогда – порядок! Ты мне её покличь, а?

– Да, покличь… Я вон её сколечко дожидаюсь. Она аккурат из той школы московской с Тайжинки придёт. А вы сами откуда будете?

– Сарапульские мы, – с готовностью отозвался паренёк. – Ты вот что: по какой дороге идти, я её встречу, Бурнаеву Варю? – спросил подумав.

Где-то радостно залаял Угрюм. Потом по свежему снегу зашелестели шаги, и от кустов бузины оторвались две тени.

Первой, прихрамывая, шла Варя. За ней, сунув руки в карманы, двигался Мамай в распахнутом пальто, в ушанке с торчащими ушами. Тесёмки их болтались по ветру.

– Гань, ты это? – крикнула Варя.

– Я. Чего так долго не шла?

– Чуть не заблудились вот с ним, с Мамаем… Снежищу-то! Спиря почему-то в школу так и не пришёл.

– Спиря с утречка на шурфы уехал, нету его всё.

Варя подковыляла к околице, ухватилась за слегу.

– Ой… А это кто там?

– К тебе это! – заторопилась Ганька. – Тебя спрашивает. С пристани.

Паренёк, не опуская сундучка, приблизился и сказал смущённо:

– Слышь ты, не признаёшь, никак?

Варя пристально и удивлённо всматривалась в него.

– Ко… Козёл! – вдруг радостно вскрикнула она. – Андрюша Козлов! Козлик!

– Он самый.

– Ой, Козлик, ты? Откуда?

– К тебе пришёл. Помнишь, тогда говорила: в случае чего, к нам в Сайгатку приезжай, разведчиков спросишь. Вот я и приехал. Братан мой на передовую ушёл, а я к вам. Может, работа какая при разведке найдётся или что. Один я теперь остался…

– Ой, Козлик!

* * *

Вернувшись вечером вместе с Ганиной сестрёнкой из военкомата, Маша Азарина остановилась у ограды своего дома. Она не замечала, что платок упал ей на плечи и снег, тая стекает с волос.

– Тётенька Марья Степанна, в избу айдате! – жалобно тянула Домка.

В глазах у Маши, не выливаясь, стыли слёзы.

Луна раздвинула тучи, скользнула по снегу, осветила натоптанные у калитки следы.

– Тётенька Марья Степанна…

Не дождавшись ответа, Домка толкнула калитку и проворно покатилась к избе. Вернулась она вместе с Ганей.

Маша всё так же смотрела на перекладину забора. Почувствовав, что Ганя осторожно трогает её, Маша повернулась, взяла обеими руками голову девочки и прижала к груди.

– Спирька… Спири всё нету… – дрожа сказала Ганя.

– Что говоришь?

– Спири с утра нету. Боязно чего-то… – прошептала Ганя. – С Верой Аркадьевной давеча уехали, и нету их!

Маша точно очнулась.

– Что говоришь? С утра уехали?

– Ага.

– А Борис Матвеевич?

– В Сарапул бумаги повезли, тоже не вернулись.

Маша, не вытирая слёз, провела рукой по лбу, по щеке.

– Что ж сразу мне не сказала? В избу пойдём.

На крыльцо соседнего, Спирькиного, дома выскочила в одном платье Варя. Крикнула что-то, увидев Машу, быстро перебежала свой двор, привстала на ограду.

– Маша, – спросила тревожно, – а с тобой что? Беда какая-то, да?

– Не со мной одной, – горько ответила девушка. Роняя с плеч платок, она оторвалась от ограды.

– Ехать надо, их искать, – сказала решительно. – Веру Аркадьевну со Спирей. Не стряслось ли чего, гляди, какая метель была! Они на Боярыне?

– На Боярыне.

– Ганя, духом лети на конный, за Пегим. Пусть запрягают в розвальни.

Ганя нырнула в калитку.

– Послушай, Маша. – Варя схватила её за руку. – И я с тобой тоже поеду.

– Ещё чего! Захворать хочешь?

– Нет, я оденусь тепло. Нельзя тебе сейчас одной, я же знаю. Хорошо?

– Мала учить, не выросла. Тулуп лучше Веры Аркадьевнин собери и шаль. Быстро.

– Сейчас!

Когда Маша с фонарём в руке застилала в запряжённые уже розвальни овчину, к воротам её дома снова подбежала Варя, одетая в шубу и тёплый платок. Она была не одна. За ней с ворохом одежды шли два совершенно незнакомых паренька: один повзрослее, в стёганке и кирзовых красноармейских сапогах, второй в пальто нараспашку и ушанке с торчащим ухом.

– Это ещё кого привела? – сурово спросила Маша.

– Мы вот с ним, – Варя показала пальцем на паренька в стёганке, – мы вот с ним, его зовут Андрей Козлов, с тобой вместе поедем. А он, – Варя показала на второго, в ушанке, – это Мамай. Женя Голиков. Пусть они с Ганей здесь дядю встречают. Я дяде про всё написала!..

– Это с чего же это вы со мной вместе поедете?

– Маша, мы же тебе поможем, если что, вот увидишь! Хорошо?

Маша внимательно оглядела обоих.

– После я тебе расскажу, откуда они взялись. Можно, Маша, да?

– Эх, полозья не смазаны, – сказала, отводя глаза, Маша. – Ну да за ночь авось не стает. Садитесь. Тулуп-то на себя накиньте, помощники!

Она сунула под овчину лопату и дёрнула поводья. Розвальни, скрипнув, тяжело сдвинулись с места.

Ганька с Мамаем побежали к околице.

В лесной сторожке

Вера Аркадьевна лежала на лавке, а старик, наклонившись, обмахивал её пучком жёлтой сухой травы.

– Как же это, молодка, тебя, а? – спросил участливо.

– В шурф лазала, бадья сорвалась…

– Руду искать? Слыхал я про вас.

– Дедушка, а вы сами кто?

– Лесник я здешний. Ты лежи, грейся… Обутки с неё скинь, парень, сейчас ногу погляжу.

Спирька, припав, осторожно стянул с ноги Веры Аркадьевны сапог, она вскрикнула. Старик подставил табуретку, полез на печь.

– На вот чёсанки сухие, себе наденешь. Смёрз, поди, тоже, – протянул их мальчику.

Потом снял с полки над столом банку чёрной мази, подал Спире:

– Сту́пки ей наперёд смажь, боль приутихнет. А сам чего рукой плохо владаешь?

– Воротком зашибло… – Спиря виновато улыбнулся. – Полегчало уже, прошло.

– Эк вас! Обоих, значит? Ничто, полечим. Бывает…

Он пошарил на загнетке, ловко, одной рукой, вытащил кринку, поставил её на стол. Молоко было густое, томлёное.

Вера Аркадьевна и Спирька с жадностью тянули его из кружек.

– Кто ж вам в даль такую носит? Или корова есть? – оставив кринку, тихо спросила Вера Аркадьевна.

– Колхоз носит, свои. Значит, разведчики вы?

– Разведчики.

– Оно, что ж, дело это очень хорошее. Я знаю. Правильное дело… Ну, давай сюда свою беду, показывай…

Он провозился с ногой Веры Аркадьевны довольно долго. Туго перевязанная холщовой тряпицей, растёртая умелыми его пальцами, нога горела, как в огне, но острая боль сразу прошла. Теперь старик врачевал Спирькин зашибленный локоть…

В сторожке было очень жарко. С потолка спускалась блестящая керосиновая лампа. В углу над столом висела начищенная двустволка, рядом с ней – большой изогнутый рог, заткнутый деревянной пробкой. А под двустволкой, за резной планкой – набор больших и маленьких самодельных охотничьих ножей.

Вера Аркадьевна потянулась на лавке и села.

Со стены на неё смотрела из засиженной мухами берестяной рамки среди других чья-то удивительно знакомая фотография.

– Кто это у вас там, дедушка? – спросила Вера Аркадьевна.

– На карточке-то? Внучек с фронту прислал. Сержантом он… да.

– Нет, вот этот?

– А-а… Давно дело было… Лет, не соврать, пятнадцать.

Вера Аркадьевна поднялась на локте, вгляделась: белозубое задорное лицо, через плечо полевая сумка…

Старик, подойдя, закивал головой.

– Тоже инженер был молодой… Руду здесь искал, на Каме.

– Ой, погодите, дедушка… – Вера Аркадьевна засмеялась, опустившись на лавку.

Да ведь это… Или просто кажется? Нет, как же… Знакомая улыбка, всклокоченные волосы… Да ведь это же Борис Матвеевич!

– Дедушка, вы в Сайгатке когда-нибудь бывали?

– Лучше, молодка, спроси, где я не бывал в здешних-то краях!

– Вас не Фёдором зовут? Отчества не знаю, а фамилия Со́кол?

– Ну, я и есть.

– Охотник вы раньше были? Верно?

– Был когда-то. Теперь вот лесничествую, добро государственное стерегу. А что?

– Ой, дедушка, вот уж никогда не думала… – И Вера Аркадьевна радостно засмеялась. – Мы же про вас от Ольги Васильевны знаем!

В окошко вдруг громко застучали. Кто-то, привалившись к стеклу, кричал:

– Есть здесь кто? Отзовись!

Спирька бросился в сени. Топот ног, голоса, пахнуло морозом, и на пороге, с кнутом в руке, выросла засыпанная снегом Маша, за ней две седые от пара фигуры. Одна, поменьше, вскрикнув, рванулась к Вере Аркадьевне.

– Варвара! – ахнула та. – Откуда? Как нашли?.. Ничего, не пугайтесь, живые мы… Вот если бы не Спиридон… Спирюшка, гляди, разыскали нас!..

Маша молча скинула тулуп, нагнулась и поцеловала Веру Аркадьевну в губы.

– Натерпелись мы за вас страху! Нету и нет. К Чёрному логу добрались, с пути сбились… Ему вот спасибо говорите. – Маша кивнула на светловолосого паренька в стёганке, вошедшего вместе с ними в сторожку. – Следы ваши распознал. А то бы ни в жисть не нашли!..

* * *

Варя на цыпочках подошла к стене.

Один нож был большой, с выточенной из кости рукояткой. Другой – в металлической оправе. Ножи поменьше, складные, такие же, как тот, который она сжимала сейчас в кармане и с которым не расставалась с тех пор, как бабушка подарила его, были воткнуты прямо в бревенчатую стену. Рядом со старой двустволкой поблёскивал молочно-жёлтый рог – пороховница. Сверху на полке были разложены узкогорлые костяные и деревянные трубочки с прорезями.

– А эти… эти зачем? – опросила Варя.

Старик прищурил на неё из-под нависших бровей глаза.

– Манки́. Птицу приманивать. Не слыхала?

Он снял с полки одну трубочку, приложил ко рту: в сторожке вдруг тонко свистнул рябчик. Варя сразу вспомнила ночь перед войной, костёр, птичьи голоса…

– А вон там… ружьё ваше? Охотничье?

– Оно. Посмотреть желаешь?

– Желаю.

Он снял его со стены, обтёр ладонью, положил на стол. Потом молча обмахнул рукой табуретку и один за другим разложил перед Варей самодельные ножи.

– Вы все… все сами делали?

– Мудрёна ль штука, умеючи. А ты, выходит, кто же? Может, внучка её?

– Кого?

– Учительши той сайгатской? Помню её, помню.

– Да. Её внучка!

Варя большими радостными глазами смотрела на него. Так вот он какой, старый охотник Фёдор Сокол, про которого бабушка рассказывала им в Овражках! Вот, значит, куда переселился он из их Сайгатки! Варя не отрываясь рассматривала его суровое, в морщинах и всё-таки молодое лицо, большие, сильные руки.

– А ладная растёшь девка. – Он повернул её за плечи, поставил перед собой. – В Сайгатке будешь, поклон от меня бабушке перешли. Не раз её добром поминал.

– Я перешлю. – Варя вдруг заторопилась. – А у меня… у меня… – Она вытащила из кармана и подала ему свой застёгнутый на плетёную пряжку чехол с ножиком.

– О-о? Откуда взяла? Никак, моя тоже работа?

– А это ещё тогда… Ваша… – Варя захлебнулась от волнения. – Бабушка всё рассказала!.. Как вы в лесу потеряли… И про баржу…

Старый лесник, усмехаясь, большими негнущимися пальцами расстегнул чехол, вытащил старательно вычищенный сломанный ножик.

– Да, было дело… Не гадал… Время-то сколько утекло… – Он положил его, точно взвешивая, на ладонь.

– Вы теперь… Он ваш теперь снова будет? К хозяину вернётся? – замирая, громким шёпотом спросила Варя.

– Нет уж, девка. Пальцы твои молодые, проворные, тебе и владать. А то ещё, повремени маленько… – Он не договорил, подмигнув ей.

– Знаешь, Варюша, – отозвалась с лавки Вера Аркадьевна. – Мы теперь, как вернёмся, бабушке про всё расскажем. Или нет, ещё лучше сюрприз сделаем: прямо сюда, к дедушке, её привезём.

– Ой, правда?

– Что ж, порадуете сердечно. Сам я стар стал, от леса далеко не отхожу. Милости прошу, гостями будете…

Он вдруг встал и низко, в пояс, поклонился.

В сенцах грохнула дверь. Маша, дыша паром, а за ней Спиридон с Андреем ввалились в сторожку.

– Самое время ехать, – сказала Маша и поставила у порога зажжённый фонарь. – Унялась погода-то.

Спирька завозился у печки с тулупами.

Варя, прижимая к груди принятый снова от старика ножик в чехле, подбежала к нему, потом к Андрею, схватила его за рукав стёганки.

– Идите… Смотрите, ножик мой, помните? – Быстро, сияя глазами, она тащила их обоих к стене. – Вот, видите? – Она возбуждённо показывала пальцем на двустволку, на разложенные ножи. – Я вам после про дедушку всё, всё расскажу! Ладно? Ой, Козлик, ой, Спиря!

– Ну, дед, провожай гостей незваных, – громко, на всю сторожку, сказала Маша. – Вера Аркадьевна, об меня обопритесь. А вы, ребята, тулупы к розвальням тащите. Ехать нам – самое время.

Старый лесник, помахивая фонарём, вывел лошадей на дорогу. Метель кончилась. Тучи разметало по небу, и луна краем выглядывала из-за них. Чёрные тени от сосен чётко протянулись по снегу.

Вера Аркадьевна, закутанная поверх тулупа в овчину, лежала на высоко взбитой соломе в розвальнях. Спиридон и Андрей уже сидели в телеге.

– Прощайте, дедушка! – крикнула Варя, на ходу влезая в телегу. – Я к вам ещё приеду, можно?

– Милости прошу! – Он передал Маше зажжённый фонарь.

Боярыня, повернув голову, дождалась Пегого и тронула быстрее. Вера Аркадьевна отвела рукой край тулупа.

– Прощайте, спасибо вам за всё!

– Чего там… Езжайте полегоньку…

Старый лесник стоял на опушке, приложив руку к уху. Вот уже его короткая тень слилась с длинными от сосен… Последний раз мигнул из-за стволов красный глазок сторожки… Маша догнала розвальни, вспрыгнула на них, наклонилась над Верой Аркадьевной:

– Не тряско?

– Нет, хорошо. Как там Спиря? Молодец мальчишка!

– Уж он-то рад…

– Путь добрый!.. – Голос старика замер, не долетев.

Розвальни скользили по снегу мягко, без толчков. За ними, почти так же бесшумно, катилась телега.

– Дома-то что, в Сайгатке? – спросила Вера Аркадьевна. – Борис Матвеевич из Сарапула вернулся?

– Мы уезжали вас искать, не было ещё. Варя парнишку одного с Ганей караулить его поставила. – Маша замолчала, отвернувшись. – Горе только у нас, Вера Аркадьевна, лучше уж сразу скажу, – прибавила тихо.

– Маша, что? Машенька…

– Нынче утром узнала. – Девушка низко опустила голову, голос у неё задрожал. – Анатолий Иванович… Толя-то наш, коллектор…

– Ну?

– Раненный он тяжело. Товарищи с фронта письмо прислали. В бою последнем.

– Маша!

– Эх, растревожила я вас, мне бы повременить… Лошади побежали рысью.