Текст книги "Начинка (СИ)"

Автор книги: Анастасия Франк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Но он был зол за её поступок. Может быть, она тоже не одобрила бы в более здравом уме своё действие. Рэй безразличен ей, но чаще причинял раздражения похлеще жужжащего комара ночью, когда пытаешься уснуть. Фревин сместил действительно заметно на ней негодование: для отбрасывания Киры со скамьи на землю потребовалась бы немалое мощное сосредоточение всех накопленных эмоций в одну вспышку. Она и не помнит, было ли ей больно при моменте сдирания кожи с коленей об песок. Должно быть.

– Отвечай мне, Кира!

– Я только хотела попробовать, – тупо прошептала Кира в настоящем в адрес невидимому спутнику. Воспоминания продолжали вертеться у неё перед глазами. – Больше ничего.

Вина? Да. Кира испытывала именно её, несмотря на то, что с раннего детства позабыла о подобном чувстве, ведь оно ненужно и излишне для полноценной жизни – говорил Фревин ей и помогал, учил быть сильнее, отдаляясь от примитивности. И сегодня перед ним же ей было стыдно, совестно, гадко.

Вот почему ей необходимо избавиться от Фревина. Он, никто больше, сводил её с ума.

Руки виновника незаметно оказались вновь в волосах девушки, плели из крошечной пряди ещё меньшую косичку. Отец, неужели ты не видишь?

Джимм не выносил слёз, и в детстве Киры, когда своим избиванием он доводил её до столь нежелательного состояния, злился наоборот сильнее и с пущей резвостью и частотой теми же методами насилия причинял вред дочери или матери в целях их успокоения. Нелогично, но, в итоге, обе они понимали, как утихомирить главу семейства. Стать покладистыми, не обращая внимание на появляющиеся саднящие синяки и кровоподтёки. Всё можно решить силой и внушением страха – частый девиз отца в давнем времени.

И как Кира вернулась к забытым особенностям, к самой себе, так и Джимм не выдерживал накала.

– Господи, с меня довольно, черт побери… – Качая быстро головой, отец перестал бояться взглянуть на девушку. Вместо этого он, бесстрашно сокращая ставшее привычным между ними расстояние, с упоением сказал: – Иди сюда!

Истощённый организм не может бороться со здоровым сильным мужчиной. Кира понимала это, но упрямо отбивалась от его попыток схватить её, как и утром, за волосы. Ненадолго ей удавалось успешно уворачиваться, отбегать в сторону или бросать в отца первые попадавшиеся вещи в виде подушек, пульта, нескольких книг.

– Не трогай меня!

Кажется, слова дочери лишь сильнее развели в нём жажду не сдерживать свою ярость, гонять с бешеной скоростью адреналин, чтобы в конце концов испытать едкую победную радость, чувствуя не способную уже никуда убежать дочь. Кира, голодная и уставшая от перевозбуждения, не смогла должным образом отбежать, когда Джимм по-паучьи протянул к ней руку и крепко схватился за те самые пряди, среди которых была сплетённая косичка от Фревина.

Она успела увидеть равнодушно стоявшего у выхода сероглазого мужчину, а потом закричала от боли. Но ненадолго: весь воздух вдруг выбился из лёгких от наклона против воли назад. Она упала на спину, и звон в голове поразил её.

– Чтоб ты сдох! – не имея возможности ещё как-то противостоять, жалостливо из-за своего низшего положения крикнула Кира. – Ублюдок!

Почему Фревин не поможет ей? Почему он стоит, будто зритель в театре? Он же НАСТОЯЩИЙ! Чёрт, зачем всё происходит столь сумбурно и отвратительно! Она же знает, Фревин может прикоснуться не только к ней.

Но не хочет.

Её безжалостно тянули за обе руки, словно трупа, пренебрегали судорожными стонами девушки, когда на встречу попался порог, который больно впился в и до того покалеченную (может, всю жизнь) голову, почти сдирал волосы, норовил резать кожу до снятия скальпа. Она бы не удивилась, увидев заместо рыжих волос одни клочки и прорехи с видом на мозг. Хоть бы умереть раньше.

На лестнице Джимм то ли сжалился, то ли потерял часть своего пыла. Он без осторожности подхватил её на руки и, тяжело дыша, поднялся по лестнице. Кира не помнила, плакала она ещё или нет: больше она запомнила потолок, куда была возможность смотреть – в некоторых местах, особенно по углам, скопилась паутина с пылью. Во времена мамы дом был чист не только с первого взгляда.

Ручка двери поддалась со второй попытки от чрезмерно нервных и резких движений отца. Знакомые оттенки тепла, тёмно-оранжевые шторы – её комната уже не представлялась как уютное укрытие.

Пока Джимм грубо роняет Киру на постель, краем глаза она замечает вошедшего Фревина. Зрение немного подводило, но всё-таки убедиться, что мужчина не собирается и дальше помогать или, чёрт побери, хотя бы что-то делать, у неё получилось.

– Где твой чемодан? – отец первым же делом направился к шкафу, чтобы обхватить все висевшие там вещи и одним махом свалить их на пол вперемешку с вешалками, шарфами и ещё какой-то дурацкой ерундой. – Раз ты не в состоянии собрать свои тряпки, я сделаю это за тебя!

Кира и не думает говорить с Джиммом. Она вообще уже ничего не думает. Если только о боли в голове. Почему всегда достаётся именно этой части тела?

Несколько её любимых рубашек были разорваны с таким треском, словно они были живыми. Оторванные пуговицы разом разлетелись по всей комнате, а одна упала прямо на Киру, в район горла – ямку в середине над ключицами. Ещё бы чуть-чуть надавить, и та перекрыла бы путь кислороду.

Джимм, судя по звукам, ибо Кира сейчас прикрыла глаза и доверилась слуху, устало садится на пол и мучительно вздыхает, а потом что-то приглушает этот шум. Вероятно, он прикрыл лицо руками.

– Скажи, – голос тоже доносится нечётко и искажённо, – почему ты все время хочешь усугубить ситуацию, почему всегда ищешь поводы, чтобы я ненавидел тебя ещё сильнее? – убирает ладони, даря следующему рыку лучшую чёткость и громкость: – СКАЖИ ЖЕ!

Она через силу приоткрывает глаза и не удивляется, примечая, что Джимм на грани. Бедный папочка, доведённый своей дочерью. Или же наоборот?

– Разве я не дал тебе достаточно, как любой отец свой дочери? Неужели тебе мало?! Я оставил тебя, сделал все возможное для выдачи перед людьми тебя за нормального человека! Я столько лет закрывал глаза на то, что моя дочь – убийца! Но ты… – Джимм поднялся обратно на ноги, чтобы приняться ходить по кругу по комнате, задевая случайные вещи, пиная ногами обрывки одежды, порой ловя их в воздухе и с нечеловеческой силой сжимая, комкая в нечто непонятное. – Ты даже после лечения Гестии неисправна, мать твою! О, боги, как иронично, ведь как раз Рейчел и испытала на себе первое твоё истинное лицо – мерзкого выбледка, дерьма, которых нужно с самого начала убивать в утробе!

Сердце забилось быстрее.

Если когда-нибудь кто-то и мог решать, стоит ли ей продолжать жить или нет, то только она сама. Не Джимм, который с лёгкостью мог сравниться с ней по своим скверным поступкам. Хотя убийство и избиение с изменой для сучьих людей не равно, но Кира считает иначе. Считает… Да кто она, чтобы рассуждать об этом? Когда они оба успели превратиться в… монстров? Может быть, Фревин среди них был святым?

Кира вдруг очнулась от самой себя. Она чувствовала, что некоторая доля сил вернулась к ней.

– У тебя был шанс не кончать в мою мать, так что вина целиком лежит на тебе. – Искренняя горечь пропитала фразу.

Нужно было видеть, как вытянулось лицо мистера Митчелла, и как заодно клочок одежды, безнадёжно истерзанный в его руках, печально выпал из ослабевшей хватки на пол среди множества разбросанного хлама.

– Что ты сказала?

Фревин привлёк на мгновение её внимание своим движением рук после долгого времени отстранённости. Стоило ей успеть немного забыть о нём, как он, словно чуя, словно завися от её внимания, любым способом напоминал о себе. Покажи, позабавь меня – это читалось в его оживлённом взгляде.

– Если ты такой несдержанный, то уж уничтожить меня в той больнице, попросту подговорив работников, тебе бы не составило труда, да? – навряд ли она ощущала себя лучше. Только благодаря эффекту неожиданности от пожелания ей смерти от отца и сильнейшему возмущению от несправедливости, Кира хрипло говорила и, иногда морщась от тошноты и расплывчатого лица Джимма, приподнималась. – Но и там ты провалился, потому что испугался за себя.

– Где твой чемодан? Где он?! – не в тему рявкает Джимм и бездумно оглядывается по углам, как ищейка. – ГДЕ ЧЕМОДАН?

Он не слушает её, делает вид, что не слушает. Потому что она сказала правду, а что можно сделать против этого страшного явления, особенно, когда появляется оно без предупреждений? Кира не пыталась оправдать отца, но, честно сказать, на его бы месте она тоже подумывала об окончательном избавлении той, кто неизвестно, что принесёт позже.

Киру шатает, но она борется с этим недугом и с трудом усаживается на прохладный пол со впивающимися в повреждённую кожу коленей пуговицами. Под кроватью темно, но на ощупь легко удаётся наткнуться на нужное.

– Папа.

Слишком тихо и неуверенно. Да и не привык он слышать от неё часто таких обращений. По крайней мере, не в этот час, когда несколькими минутами ранее из уст её вырывались ответные оскорбления.

Она слышит его шумные шарканья подошв, однако не силится вновь окликнуть его. Уцелевших вещей вполне хватит для «необходимого количества», как он и просил. Сосредоточенная, девушка не заботится о красивом виде и пихает как попало пару джинс, кофт и кроссовок. А также тёплую куртку, на всякий случай. И шапку.

Джимм опомнился, услышав закрывавшуюся молнию чемодана.

– Ты никуда не пойдёшь.

Закончи.

Не слушай его, не смей. Никогда.

Вставая, девушка придерживает багаж за выдвигающуюся ручку. У неё есть возможность сделать задуманное позже, когда он ляжет спать… И в то же время Джимм стал непредсказуемым и неуправляемым, поэтому попытки удержать дочь любыми способами на пути к свободе могли дойти до крайностей: откуда она может быть уверена, что ночью он не будет, к примеру, караулить её дверь?

– Дай мне уйти сейчас, и я больше не напомню тебе о себе. – Неуверенно подошла к нему рыжеволосая, пошатываясь. Кира на какую-то секунду перестала испытывать к нему ненависть, восприняла его как последнего члена своей рушившейся семьи. Пусть он шарахается, но отец, её отец не может не понять. Разве они не одной крови?

– Не позволит. Лучше не сопротивляйся. – Фревин оборвал всё спокойствие, разрушив как напряжённую тишину громким комментарием, так и ощущение безопасности, незаметно тихо до этого подойдя сзади и… быстро слизнув с её щеки остатки слёз.

Контроля нет. Конец. Конец!

У неё ничего не выходит, ей страшно, мерзко и хорошо от водоворота мурашек, бесконечно затягивающих её в глубины тайных вожделений.

– Я не буду этого делать! Нет! Ты используешь меня, я знаю!

Она орала, как истеричка, в пустоту, а отец, который только собирался открыть рот для, возможно, обнадёживающего ответа, вдруг посмотрел на дочь с неизвестной примесью.

– Кира… Да ты чокнутая.

Жалость. Джимм, такой эгоистичный, самовлюблённый и не испытывавший к дочери ничего хорошего, вдруг пожалел её. Это хуже ненависти.

Этот дом слишком переполнен. Много людей, ей невыносимо больше находиться среди них двоих. Они оба хотят свести её с ума.

Ненавижу.

Кира не видит, куда идёт, но продолжает, хоть и натыкается, как слепая, на комод, спотыкается о порог и едва избегает случая проехаться носом по паркету. Чемодан всё тяжелее, точно не желает позволять ей уходить, совсем как эти. Зачем она взяла столько вещей? Нужно выбросить, а лучше вообще уйти с пустыми руками куда угодно в этой испачканной песком и кровью школьной форме.

Крики её имени. И жалость с возмущением, потому что она самовольно уходит.

На площадке у лестнице не удаётся спуститься. Джимм, вместо новых хватаний дочь за волосы, решил поступить проще и обогнать её, преградив дорогу.

– Уйди.

Бесполезно. Он не желает более слушать, что бы она не сказала ему. Упрямый, властный, но недостаточно, стоит в ожидании, когда Кира сдастся и развернётся. Она перестаёт держать чемодан, и тот с грохотом падает на продолговатую часть.

– Уйди!

Благодаря разбегу удаётся вложить достаточную силу, чтобы всем телом врезаться в непробиваемую с виду грудь, сдвинуть мужчину с места и, почти не глядя на неуклюжие отступления Джимма к перилам, постараться успеть взять чемодан и прошмыгнуть мимо. Но зря она не углядела.

Все прошлые громкие звуки, которые доводилось слышать рыжеволосой сегодня, отныне не существовали. Куда он подевался?.. Кира резко передумала подходить к перилам и наклоняться. Наверное, Джимм решил спуститься и запереть дверь… И что-то рядом так громко рухнуло…

Несколько белых оснований выглядывали из-под разодранной одежды отца, неподвижно валявшегося в луже крови на животе на первом этаже со скрюченной ногой.

Кости.

– Вот видишь.

Кира испуганно ахает, не принимая, не веря, что она сделала. Руки и губы дрожат. Обрывками девушка понимает, что бежит, а не спускается, перепрыгивает через ступеньки, наплевав на чемодан, подальше, и не глядит вниз, чтобы не увидеть своё второе за этот день деяние.

Фревин перехватает её за талию у окончания лестницы и прижимает к себе, мурлыча в спутанные волосы девушки слова, которые она запомнила на всю жизнь:

– Это неизбежно, ты поняла? Как бы ты не сопротивлялась, как бы не искала обходные пути, ты давно есть часть меня. И если не согласие, то судьба позаботится об исполнении твоего предназначения. Ты проклята, Кира. Ты несёшь смерть.

И остались они вдвоём.

========== Глава 16. Она нормальная ==========

Комментарий к Глава 16. Она нормальная

Песня, игравшая на телефоне Киры:

IAMX – Great Shipwreck of Life

Случайная песня, включённая телефоном, оказалась иронично торжественной, бодрящей, наполненной какой-то гордостью с ощущением победы. Но, стоит заметить, подобные состояния если и не присущи виновнице смерти Джимма Митчелла, то другой находящийся в доме человек (или существо?) буквально не мог спокойно усидеть на месте. Она понимала, но не могла разделить его чувства.

Может, он и был воплощением её нужных эмоций: просто забрал важную часть себе, оставляя той одни поганые ошмётки в виде горечи, презрения к нему и самоненависти за собственную глупость.

Фревин обманул её. Но Кира никак не могла доказать это, потому что всё было по-честному, конечно же. Он предусмотрел всё, и винить оставалось лишь себя. Когда будет иначе? Ответ становился очевиднее с каждым новым днём, приносящим новые проблемы. Неужели надеяться было не на что? И ещё это странное состояние полупустоты внутри, подозрительное спокойствие, увеличивающееся с каждой пройденной минутой. Очевидно, её настигла спасительная защитная реакция организма. Кира переставала дышать столь учащённо, а глаза утрачивали лихорадочный блеск, тускнея, что создавало сходство с отцом. Уже мёртвым, благодаря ей.

Музыка застопорилась несколько раз, раздражая слух. Интернет ловил не очень хорошо: заканчивался трафик, и совсем скоро придётся пополнить баланс. Деньги… Да, это ей сейчас очень необходимо. Но для начала девушка доест.

Она не должна так делать. Спокойно… заходить на кухню, бесстыдно есть овощи прямо из кастрюли. Брокколи были особенно хрустящими, насыщенными и благодаря своим размерам заполняли дыру в желудке, создавая физическую тяжесть. Это помогало не забывать, что Кира не во сне, и всё реально. По крайней мере, глупая еда, соприкосновение холодной вилки с пальцами иногда дрожащих и чуть немеющих рук, а затем вполне безобидное и тоже реальное желание запить принятую трапезу чем-то особенным.

Это, если честно, убого – знать, что единственное хорошее в виде напоминания о себе отец оставил овощи. Господи, и он её семья?

Ты не лучше.

Да, конечно. Конечно!

Голова девушки качалась в такт последним нотам песни, создавая со стороны иллюзию её полного комфорта и расслабленности. Но если бы хоть кто-то мог услышать, увидеть содержимое внутри, что скрывала копна безнадёжно спутанных рыжих волос, то навряд ли даже капля хорошего впечатления сохранилась бы.

– Почему кофе закончилось… – бормотала себе под нос беззлобно Кира и громко хлопнула дверцей верхнего шкафа.

– Может быть, потому что в вашей семье пьют кофе крайне редко и поэтому не заботятся о его своевременной покупке? – Фревин зашёл в комнату, умудрившись сменить за своё короткое отсутствие облик на совершенно новый.

Кира мысленно сосчитала до пяти, сдерживая жажду агрессивно парировать, и только затем обернулась, полностью приготовившись более лаконично съязвить, оскорбить, а заодно и послать этого… Что с его лицом? Всё обманчивое настроение беспечности от шока содеянного разбилось вдребезги. Ей стало трудно дышать.

Он вопросительно выгнул густые брови, словно не понимал замешательства на лице Митчелл. Его вечные выходки, кажется, не кончатся, никогда.

Никогда.

– Ты… Это… – не понимая, можно ли откровенно упоминать различия его сторон лица в степени красоты, ведь это нетактично. Однако Фревин и не заслуживал лучшего обращения. Кира закусила губу, нахмурилась, а потом на одном дыхании выдала: – Почему ты так ужасен?

Этот вопрос мог относиться ко всему по отношению к Фревину. Она поняла это лишь после, но уже не стала уточнять. Сил не было. Ещё немного, и Кира не выдержит. Причина была даже не в его изуродованной левой стороне лица шрамами, которое завершала кроваво-тёмная дыра заместо глаза в своём положенном месте. Просто до неё наконец дошло, что она натворила.

Кира не дождалась ответа Фревина, мигом обращая внимание обратно на кухонные приборы, полупустую сахарницу, нераспакованную пачку салфеток, а в самом углу яркая летняя упаковка обычного чёрного чая будто умоляла своим чуть пыльным и помятым от частого быстрого открывания и закрывания видом, использовать её. Как проститутку… И что за невероятные сравнения возникают у Киры в голове?

– Тебе неприятно?

Вода в чайнике была безотказно холодной. Но, вроде, кипячёной. Она не хотела ждать ещё лишние десять минут, боясь вернуться к новым неприятным воспоминаниям, на этот раз касаемо пролитого кипятка на Гестию.

– Ты выглядишь такой потрясённой и жалкой…

Не нужно слушать его. Может быть, долгое игнорирование и есть спасение от него. Кира догадывалась о ложности этой надежды, но сейчас любая мелочь помогла бы быстрее успокоиться. Правда, наливая ледяную воду в чашку, она всё равно усиленно прислушивалась к любым посторонним звукам, как к лёгким шагам Фревина, севшего где-то поблизости, так и к гудкам автомобилей вне дома и говора случайных редких прохожих.

Взгляд давно рассредоточился, и Кира опомнилась только в момент, когда переполненная кружка сливала своё содержимое на руку и стол под давлением непрерывного потока новой воды.

– Тебе помочь? – с издевкой окликнул её Фревин и, кажется, опять поднялся со своего места.

Ничего страшного: повод распаковать салфетки, чтобы стереть следы невнимательности. У каждого человека бывает подобное, верно? И это не говорит о её подавленности.

Кира зажмурилась. Он приближался к ней, уже близко. Быстрее!

– Нет! – не выдержав, заранее крикнула девушка, но продолжала ковырять пакет с салфетками, почти доходя до раздирания ногтями от невозможности найти заветный отворот или выступавшую ленту, которую специально нужно потянуть.

Фревин упёрся в спину Киры очень стремительно и ловко, будто предчувствуя её попытки к побегу. Да он, грубо говоря, прижал её к столу с такой силой, что стоять прямо было практически невозможно без неудобств. Потому что он продолжал давить на Киру, а особенно на её плечи руками, скрывая свои попытки склонить ту перед собой якобы безобидным поправлением её погрязневшим от песка в парке воротника.

Нет-нет-нет! Что он делает?!

– Фревин…

Она не знала, что говорить. Ей необходимо заставить его остановиться, но не поздно ли?

Несмотря на усиленное брыкание Киры, её вцепление в края стола, она уже предвидела, как будет вынуждена полу-лечь на его поверхность. Как безвольная тварь. Как покорный раб.

Перед тем, как сдаться от потери сил и внезапно больно удариться перегородкой носа о стол, Кира попыталась представить, что в район поясницы ей упирается совсем не то, что вызвало поводы для опасений и самых грязных, падших мыслей. А дышать свободно больше не получалось из-за хлынувшей горячей крови. Почему она не успела вовремя повернуться к столу щекой?

Он шумно сглотнул и застыл на неопределённый срок, не ослабляя тяжесть своих рук, веса на девушке.

– Не делай этого, – без капли мольбы или злости тупо выговорила Кира. Весь взор преграждала пачка салфеток, лежавшая рядом. Так и не открыла…

Серебристая поверхность блеснула, но Кира не была уверена: салфетки настойчиво скрывали детали. Это его глаза переселились в нож? Или ножницы? Неважно. Пусть скорее закончится, что бы он не задумал. А она знает, чувствует.

В жалких паре сантиметрах от её лица прошло острие всё-таки ножа, опасно дрогнув на миг после. И тут же обладатель столового прибора перешёл к разрезанию пачки салфеток. А она была снова способна двигаться.

Фревин внезапно отодвинулся в сторону, не моргнув и единтственные глазом, когда Кира, как умалишённая, уставилась на безжалостное вспарывание упаковки, ощущая волну мурашек после любого резкого звука прозрачного пакета. Лишь после она осознала, что до сих пор испачканная лежит верхней частью тела на столе.

Значит, он не собирался её… И всё же она была уверена. Абсолютно.

– Спасибо… – неискренне и настороженно выдавила Кира, когда Фревин вынул парочку салфеток и молча передал ей. Вид у него, не считая внешних дефектов, был ещё мрачнее и недовольнее, чем у девушки.

– Не задерживайся здесь надолго.

Он бросил остальную пачку салфеток обратно на своё место и, словно не заметив продолжавшую немного литься кровь из носа Киры, сразу направился в коридор, причём не с присущей обычно ему вальяжной, медленной походкой. Наоборот будто жаждал не находиться ни секунды больше с ней.

– Стой! – так и держа злосчастные салфетки, Митчелл огляделась, мысленно махнула рукой на холодную воду в чашке и затею чаепития, и зачем-то побежала за ним следом. На что-то бумажные изделия пригодились: большую часть крови она вытерла на ходу и бросила в мусорку в прихожей. Фревин же продолжал следовать своей дорогой дальше, к лестнице, туда, где он и сидел прежде, задумчиво вглядываясь в застывшее странное выражение на лице трупа. То же в его намерениях делать и сейчас, судя по всему.

Кира замедлила шаг, когда увидела приземляющегося Фревина на нижние ступеньки. Её он будто не замечал. Это раздражало.

Вот сейчас, наконец-то, у неё была возможность высказать ему всё, что она хотела, но вечно опасалась, откладывала или надеялась на благие намерения мужчины, который тем временем растерянно поправил без надобности коротко стриженные русые волосы, открывавшие его грубые, но, возможно, без множеств шрамом на щеке и прочих уродств, благородные и тем вполне привлекательные черты лица.

– Он мог и без моей помощи упасть. Я легко смогу выйти невиновной.

Кира не должна была говорить этого. Словно оправдывается. Перед ним? Идиотизм.

– Только у его подруги есть все основания подозревать тебя. – Сухо сказал мужчина, успевший примоститься ближе к стене, чтобы устало откинуть голову назад и разочарованно вздохнуть. Серьёзно?

– Это всё из-за тебя!

Запоздалые намерения одолели девушку. Кира взбесилась не на шутку, вновь вспомнив, как он заставил её облить на Гестию кипяток, как каждый божий день твердил о её грёбаном предназначении, как охарактеризовал её беды несуществующим проклятьем…

Фревин процедил сквозь зубы:

– Из-за меня? Хочешь услышать опровержение или сама вспомнишь добровольность своих действий?

Слишком многое уже случилось, чтобы в подробностях вспомнить. Но главной обидой, несмотря на побелевшего до нездорового цвета кожи Джимма, Кира считала не это. Хотя следовало бы, иначе какая из неё дочь. Такая же, как и отец из него.

Что есть Джимм, что его нет – это ничего бы никогда не изменило в её душевном равновесии. По крайней мере, отныне меньше шансов угодить в психушку. Только Кира позабыла об открывшемся увлечение мёртвого папочки нанимать шпионов.

– Ты можешь сотню раз твердить об этом, но спихнуть вину на меня за убийство мистера Ворсула у тебя не выйдет, – она перевела дыхание и ещё раз вытерла губы, ибо чувствовала мерзкий вкус собственной крови. – Ты понял? Не выйдет!

– Это обычная жертва. Мне нужно было с чего-то начинать.

Он отрешённо моргнул обеими глазницами, и на секунду без видения пустующей показался менее жутким. Словно прочитав её мысли, Фревин прикрыл веки полностью. Почти спящий и тем беззащитный, как самый обыкновенный человек.

– Кто ты?

Напрасно старалась напряжённо смотреть на него, показывать решительным взглядом и поджатыми губами свою неотступность, готовность добиваться ответа до последнего. Фревин мог слышать её, не более.

– Всякое, Кира.

Она упорно повторила свой вопрос, но реакцию подало небо в виде пока отдалённого грохота, разносящегося эхом повсюду. Близилась гроза.

Хватит. Терпеть и слушать от него бесполезные загадки, давиться ими и воспринимать как должное – ради чего? Ради того, чтобы оказаться в глазах любого хладнокровной убийцей, по меньшей мере, три раза? Фревин не может продолжать мучать её.

– Кто. Ты. Такой! – Последнее слово она крикнула одновременно с очередной порцией грома, напомнившего кашель простудившейся природы. Это бесполезно, пока он находится с ней лишь на уровне слуха. Ближе, нужно ближе донести. – Чёрт побери, скажи мне!

Он открыл глаза и сразу надменно проследил за её руками, на эмоциях схвативших его за лицо. В том числе и изуродованную часть.

– Ты только что сделала это за меня.

Кира резко отпрянула, вызвав сухой смешок мужчины. Он думал, она перестала к нему прикасаться из-за уродства нынешней внешней оболочки. Пусть будет именно так. Она не хочет, чтобы Фревин догадался о правде. Был ли смысл считать себя… нормальной? Её психика… сознание не повреждены? Нет, разве такое возможно? Кира слишком уверилась в обратном, и, когда нужное оправдание всему готово объяснить эту глупую жизнь, на душе возникли расстроенность с неверием.

Никто не заставлял её ничего делать. Она… сама убивала.

Невозможно. Это ложь!

Шутка.

Должен быть какой-то подвох, о котором Фревин не собирается сообщать ей, пока она не станет чуть ли не силой узнавать это у него. Кира не замечала, как длинная чёлка упала ей на лицо и скрыла половину обзора. Главное она прекрасно видела, с опаской изучая то вновь задумавшегося, рассерженного Фревина, то пространство сбоку у лестницы.

Лужа крови в области головы отца успела потемнеть и засыхать. Зря она поела еду Джимма. Навязчивые видения в виде таких же, как и их обладатель, окровавленных полусгнивших овощей с дюжиной личинок со вспышкой молнии появлялись перед ней. Она быстро заморгала, надеясь, что её не вырвет. Это же нелогично, учитывая всегда нейтральность девушки к трупной тематике. Однако ранее она и не сталкивалась с этим лично.

Ба-бах. Гром сурово напоминал о себе, о том, что, несмотря на незаметное погружение в свои размышления, мир не собирается останавливаться так же.

Время. Фревин прав, говоря о необходимости торопиться. Кем бы он не был.

– Почему это произошло с тобой на… кухне? – неожиданно осмелилась спросить она. Уточнять Кира не осмелилась. Да и он должен понять.

Безжалостно продолжая молчать, Фревин показал свою причастность к её словам одним нервным движением руки, похожим на намерение схватить незримый предмет и как следует сжать, будто сорвать на нём злость. Тяжело понять этого… чёрта, как он заявил о себе. Но она разберётся – если не сейчас, то позже, когда не нужно бояться быть застуканной на месте преступления. Она же нормальная, не чокнутая.

– Утром, – не унывая или же окончательно наплевав на свою честь, Кира продолжила говорить ему, упорно глядя куда-то мимо, – я должна быть в психушке, а Гестия, обрадовавшись наверняка моему избавлению, захочет к нему наведаться, не получая вдобавок от отца уведомлений.

Получилось. Он соизволил вспомнить о её существовании. Нельзя признаваться, но от себя не скроешь, что без его помощи она теперь точно не справится.

– И отчего ты до сих пор надоедаешь мне своими ублюдскими вопросами, а не идёшь прочь отсюда?

– Я не хочу уходить из дома, – опешив от такого ответа, Кира даже не смогла нормально среагировать и успешно докончила свою мысль: – Он же… мой.

Фревин рассержен и взвинчен.

– Ты в этом уверена?

– Что? – Фревин похлопал по свободному промежутку ступени рядом с ним, приглашая Митчелл сесть. Кира не стала медлить, опасаясь новых грубых речей мужчины. И ещё помня о кухне. Возможно, именно из-за этого он сейчас столь сильно распсиховался, потерял верного спутника – бесстрастность.

– Он когда-нибудь говорил, кому завещает своё имущество при возможной смерти? – нет, всё-таки ошиблась. К нему быстро вернулся скучающе-высокомерный тон, как если бы он был учителем перед никчёмной ученицей. Или все её предположения оказались ложными, и незримый друг… точнее, чёрт таким образом попытался привести девушку в чувства и не медлить, или у него сверхъестественная способность успокаиваться.

– Нет, но кому ещё можно… – девушка нахмурилась и поёрзала на прохладной ступени, затем неловко сомкнула колени вместе у подбородка и, вдруг смутившсь, на всякий случай поправила юбку. Вздохнув, она, растягивая буквы, выдала: – Гестия!

Какая же лёгкая оказалась девушка назло самой себе в данной ситуации! Стоило на секунду задуматься, как он решил вернуть её самую любимую внешность с белоснежными волосами с серебристым отливом, как и его (отныне оба имеющиеся) глаза. Как игрушка, копия человека, лишённая внутренностей – этим она ощущала себя, будучи против своей воли, отвлёкшись, перенесённой на чужие колени. Слишком быстро.

– Почему бы тебе не порыться в карманах кровного отца, чтобы затем поискать на ближайшие сутки отель? – каким-то сдержанным отстранённым голосом поинтересовался Фревин и легко заправил её чёлку за уши.

Не по правилам. Сегодня всё не по правилам.

Но разве они их устанавливали?

– Да. То есть, нет, эм… – Вымученно улыбнулась, скрывая чуждое напряжение в животе. Она чрезмерно сосредоточенно уставилась на люстру, где одна из лампочек перегорела. – М… Эм, у меня есть идея получше.

– Кстати, тебе было удобнее на моих коленях, чем на жёсткой деревяшке? – пропустив мимо ушей последнюю фразу Киры, Фревин вдруг нахально улыбнулся: – Знаешь, у тебя довольно сильно ощутимы кости, сладость моя. Должно быть больно было, пока я не сжалился над тобой.

Кира молчала. Лучше сделать вид, что она оглохла: в ответ осторожно поднялась и, к счастью, не столкнувшись с возражениями мужчины, едва ли не с охотой направилась к мёртвому отцу, чтобы спрятать своё покрасневшее лицо и отвлечься, заняться поиском уже шуршащих купюр в одном из карманов. Далее всё проходило вполне так же спокойно и тихо: напрягаясь внутри, но более менее спокойно снаружи поднялась по лестнице, не замедлившись у Фревина, проверила свою комнату для взятия собственных денег, надела тёплую тёмно-синюю парку, схватила напоследок пару вещих и спустила чемодан по лестнице. Она без раздумий прошла в прихожую. Но, как только Фревин принялся подниматься со своего насиженного места, а его волосы растрепались от резкого наклона головы, Кира вспомнила, что оставила наполненную водой чашку на кухонном столе, которую планировала подогреть в микроволновке для чая.