Текст книги "Ребенок от мужа сестры (СИ)"

Автор книги: Анастасия Франц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава 13

Тея

Меня бьёт крупная дрожь, так что даже руки трясутся. Чувствую, как у меня начинается паника и истерика, которая накрывает меня как лавина. Сжимаю пальцами с силой колени, чтобы как можно больнее сделать себе, думая, что всё это сон, и вот сейчас проснусь, и у нас с Сашкой всё будет хорошо. Так сильно сжимаю, что ногти впиваются в кожу, чувствую лёгкую боль даже через джинсовую ткань, но я не просыпаюсь, всё так же находясь в этом кошмаре, в каком-то дурмане. Сердце уходит в пятки, а по щекам безмолвно текут тонкой струйкой слёзы, превращаясь в жгучий поток, что опаляет кожу на лице. В этот момент хочется кричать, бить стены, сделать хоть что-нибудь, чтобы разбить ту реальность, что окутала моего малыша этой болью.

Хочется лечь там вместо него, только бы мой проказник, мой сильный мужчина был здоров.

Губы что-то шепчут, проклиная всё и всех, а в первую очередь Бога, что дал нам всем такие испытания, моему ребёнку, который только-только начал жить, смеяться, познавать этот мир. Почему всё так несправедливо? За что?

Кричу в голос. Разрывая связки.

Чувствую, как сильные руки обхватывают меня, сдерживая, и я просто падаю безвольной птицей в чьи-то объятия. Они тёплые, нежные, но это ни капельки не успокаивает. У меня начинается истерика: кричу до хрипоты, комкаю пальцами ткань рубашки, задыхаюсь, хватая ртом воздух.

– Тише, тише, малышка, – слышу на ухо нежный голос Бальза, который старается успокоить меня, но я ещё сильнее срываюсь. – Тея, девочка моя… – чувствую, как ему больно точно так же, как и мне.

– Дайте ей успокоительное, – слышу ещё один голос, и меня осторожно отодвигают от мужчины, но я цепляюсь сильнее в свой спасательный круг, не желая ни на миллиметр от него отодвигаться, только он сейчас способен удержать меня на плаву.

– Тея, тебе нужно успокоиться, – нежно, осторожно. – Давай, выпей успокоительное, хорошая, милая моя, – Андерссон подставляет к моим губам стакан с какой-то жидкостью, но из-за слёз, что застилают мои глаза, не могу ничего разобрать. Всё плывёт. Я качаю головой, стараясь отпихнуть от себя непонятно пахнущее вещество как можно дальше, но партнёр давит на меня. – Давай, Тея, хватит упрямиться. Ты должна это выпить!

Хватаю двумя руками стакан, подношу его к губам и маленькими глотками пью. Ощущаю во рту ужасный, неприятный вкус, отчего морщусь, но продолжаю пить, понимаю, что сейчас мне это нужно.

Допив до конца успокоительное, отдаю стакан в чужие руки, пытаюсь посмотреть на мужчину напротив, но всё плывёт, не давая рассмотреть чёткий силуэт Бальза. Все те дни мужчина постоянно был со мной рядом, не отходя от меня почти ни на минуту. Лишь на короткий промежуток времени, когда он нужен был на работе, отлучался.

На следующий день, когда Сашу положили в больницу, я позвонила Рыжику с Матвеем, всё рассказала друзьям. Они тут же примчались и были со мной рядом. Если бы не все они, не знаю, что бы со мной было. Я почти не спала все эти дни, не ела, потому как кусок в горло не лез, стоило только подумать, что мой мальчик от меня далеко и страдает там один. Но к нему меня не пускали, потому как организм Алекса был истощён, и ему нужен был отдых.

Тихо всхлипывала, свернувшись в клубок у себя в комнате на кровати, пока мои друзья о чём-то разговаривали. Периодически заходила Ада, проверяя меня, но я притворялась спящей, а как только за ней закрывалась дверь – открывала глаза и смотрела в потолок.

Из горьких воспоминаний меня вырывают сильные руки, которые осторожно поднимают меня и куда-то несут. Вцепляюсь в рубашку мужчины, утыкаясь в шею.

– Всё будет хорошо, Тея, – тихо шепчет голос. – Я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы помочь Сашке. Верь мне, – не могу ничего сказать, только киваю, ещё ближе прижимаясь к сильному телу Бальза. – Мы сдадим все нужные анализы, чтобы помочь малышу. Тебя тоже необходимо обследовать, чтобы вычислить, сможешь ли ты стать донором в случае чего, – киваю головой, соглашаясь на всё, чтобы только помочь своему малышу. Даже если придётся отдать свою жизнь.

Сейчас я как никогда понимаю Аду, которая пять лет назад готова была пожертвовать собой, только бы спасти своё дитя. Я как мать должна защитить своего малыша, сделать его жизнь беззаботной, счастливой. Я должна сделать всё возможное и невозможное. И я это сделаю.

________________________

Тея

– Тея, – зовёт меня нежный голос. Лёгкое касание к моей макушке, и я вместо того, чтобы проснуться, наоборот, ещё больше зарываюсь в руки, чтобы никого не слышать и не видеть.

На душе тоскливо и плохо, что хочется разодрать себе кожу ногтями, чтобы это щемящее чувство не саднило. В голове крутится одно лишь имя – Саша. Мой милый, любимый мальчик. Как же хочется прижать тебя к своей груди, сказать, что все хорошо, и мама с тобой рядом и никому никогда в обиду не даст. Я перегрызу всем глотки, но тебя в обиду не дам.

– Тея, – вновь меня зовут. – Тебе нужно покушать. Ты совсем не ела, – и тут она права – я похожа на бледную смерть.

Не знаю, сколько прошло времени. Может, день, может, два, а может, и месяц. Мне все равно. Всё что меня интересует – это мой маленький сыночек, который где-то там один и ждёт маму. Я хочу находиться с ним рядом в этот момент, но врачи меня не пускают. Говорят, что мальчику нужен покой, и малыш почти постоянно спит, потому как организм истощен и ему нужно восстановиться.

Я кричала, била стены, говоря о том, что ему нужно, чтобы его мама была рядом, точно так же, как и мне нужно, чтобы он всегда был со мной. Но меня не слушали, отчего каждый раз у меня начиналась истерика. Мне кололи успокоительное, от которого я мёртвой плетью повисала на чьих-то руках, которые с нежностью и лаской меня обнимали, мне повторяли на ухо какие-то слова, которых я даже не слышала. Только вздрагивала от всхлипываний.

В голове билась лишь одна фраза врача: "Вы не сможете стать донором для своего ребёнка". Эта мысль не покидает меня ни на минуту, ни на секунду. Не даёт мне нормально жить. Я знаю, к чему они склоняются и чего хотят – им нужен отец, чтобы проверить его на возможность стать донором стволовых клеток. Вслух не говорят, но я вижу это в их взгляде.

Понимаю, что сама должна позвонить Бергеру и сказать, что у нас есть сын – и сейчас он нуждается в нашей помощи как никогда.

Прошло четыре года после того, как я видела Яна в последний раз. И почти столько же, когда разговаривали. Мной он не интересовался и не спрашивал у Матвея, как я и где, значит, вовсе ничего и не чувствовал ко мне никогда. Тогда к чему были все касания, взгляды, губы, что так собственнически меня целовали, словно я принадлежу только ему одному и никому больше?

Не знаю, что скажу, и смогу ли сказать что-то, стоит только услышать его голос. И дело тут не только в том, что я соскучилась по нему. Совсем нет. Просто я знаю, что расплачусь и не смогу вымолвить ни слова.

Не знаю, как он отнесется к тому, что у него растёт вдалеке от него сын, о котором он ничего не знал, которого они вместе с Татой хотели. Я боюсь, что узнав о Сашке, он просто заберёт его у меня, и тогда я никогда не увижу своего малыша. От этого по коже проходит озноб, а в сердце пробирается жгучий страх. Но точно знаю – он будет в бешенстве, что столько лет я скрывала от него его ребёнка. Ничего никому не сказала, продолжая скрываться от всех.

Но также я понимала, что мне просто необходимо взять и позвонить. Потому что на кону жизнь моего малыша, поэтому я должна затолкать куда подальше свой страх и позвонить.

Уверена, что не пройдёт и суток, как Бергер будет здесь, и тогда он просто раздавит меня. Ему это не составит труда, стоит только схватить меня одной рукой за шею, пригвоздив мёртвой хваткой к стене. И я даже не буду вырываться, потому как понимаю, что неправа, не следовало мне этот факт скрывать. Но я не могла по-другому.

Он должен меня понять. Просто обязан.

Не знаю, как отнесется ко всему Тата, и мне хотелось бы, чтобы она подольше не узнала о том, что у меня от её мужа есть ребёнок, но понимала, что это неизбежно. Даже если сейчас Ян ей ничего не скажет, когда-нибудь она все же узнает. И если сейчас по её велению Бергер меня не убьёт, то это сделает моя дорогая сестра.

Но это все потом. Сейчас главное – спасти моего малыша, и я готова на все, чтобы ему помочь.

– Тея, – вновь меня зовут, но уже мужской голос. И я подчиняюсь этому тембру, приоткрываю свои слипшиеся веки и вижу, что передо мной на корточках сидит Бальз.

Вижу его грустную улыбку, которой он старается меня подбодрить, но мне не становится легче. Только хуже.

– Тебе нужно покушать. Вставай, – качаю головой. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – пытаюсь выдавить из себя слово, но получается плохо. Голос охрип, в горле сушит, что открыть онемевшие губы становится тяжело.

– Давай, милая вставай, – Андерссон тянет ко мне руки и осторожно приподнимает меня с подушки.

Подчиняюсь ему, сажусь на кровати, придвигаюсь к краю, свешивая безвольные ноги вниз. Неожиданно Бальз наклоняется и подхватывает меня на руки. Цепляюсь за его сильные плечи, осторожно кладя голову ему на плечо.

– Где Ада? – спрашиваю, потому как слышала её голос, но почему не она пришла меня будить, а мой компаньон? И почему мужчина здесь? Разве он был тут все время?

– Она на кухне. Всё хорошо, не переживай, – ничего не отвечаю, утихаю в его надёжных и таких сильных руках.

Но в голове вдруг всплывает, что мне кто-то звонил – я слышала звуки входящего звонка на своём мобильном. Наверное, это родители или же сама Тата. Но мне все равно. Я поговорю с ними позже. А сейчас мне нужно набраться сил для разговора с бывшим любовником.

Глава 14

Тея

Дрожащими пальцами пытаюсь попасть в цифры на дисплее телефона, чтобы набрать номер того, кого не слышала вот уже долгих четыре года, впрочем, и не видела, но пальцы не слушаются: дрожат и немеют, сбивая меня с цели, которую наметила. Вдруг чьи-то крепкие уверенные пальцы накрывают мои ослабевшие руки. Поднимаю голову, встречаясь с подбадривающим взглядом Бальза, который сидит передо мной на корточках и смотрит мне в самую душу. Его нахождение рядом почти двадцать четыре на семь придаёт мне сил, и за последние дни я смогла хоть что-то поесть – мужчина просто вталкивает мне в рот еду, повторяя, что я должна быть сильной и помочь своему малышу, ведь Сашка сейчас так нуждается во мне. Стараюсь улыбнуться, накрывая в благодарном жесте ладонью его щёку.

На мгновения Бальз впускает в свои тёмные глаза цвета ночи нежность, позволяя, чтобы это увидела только я одна.

– Всё будет хорошо, – повторяет он одними губами, словно знает, что если даже Ян не ответит или вообще откажется, то у него есть свой план, чтобы помочь мне и Сашке.

Я ему настолько благодарна, что и за всю жизнь не смогу расплатиться с ним.

Мой дорогой Бальз.

Рядом садится Ада, а позади Андерссона стоит Матвей – хмурый и сердитый. Он, как и все в этой комнате, очень переживает за меня, но я сильная, всё выдержу. И именно Огнев дал мне номер своего старого друга, чтобы я позвонила Бергеру и всё ему рассказала, попросила помощи, и, может быть, он сжалится, хоть мне его жалость не нужна, а только помощь, и приедет, спасёт своего сына, о котором он до сих пор не знал. Какая будет реакция у Яна на новость о том, что вдали от него растёт сын? Будет зол? Скорее всего.

Но мне всё равно, так как сейчас я отключаю свою гордость и ненависть к нему и пытаюсь позвонить, чтобы спасти жизнь сына. А на остальное мне глубоко наплевать. Сейчас не может быть ничего важнее моего сына.

Но я скрыла от него эту новость и знаю, что за это буду гореть в аду, но на кону жизнь моего ребёнка. И если нужно, продам душу в обмен на жизнь моего ребёнка. Но ненависть всегда будет жить со мной.

Ох, а ненависть ли это…?

– Тея, – слышу голос Матвея. Вскидываю голову на него. – Успокойся, – киваю головой.

Так, нужно собраться, взять себя в руки. Просто набрать номер и нажать на зелёненькую кнопочку, которая отчего-то расплывается перед глазами. Отгоняю панику. Не время лить слёзы. Соберись, тряпка. Тяжело вздыхаю и вновь пытаюсь набрать цифры отца Сашки. Я должна это сделать, потому что кроме него моему малышу никто не сможет помочь.

Подношу телефон к уху. Идут первые гудки, но никто не берёт трубку. С каждым исходящим гудком мои нервы расшатываются, в глазах щиплет, отчего с силой сжимаю их, чтобы не разреветься от осознания беспощадной реальности, что надвигается на меня как лавина. Нет. Пожалуйста, нет. Возьми трубку, пожалуйста. Умоляю в мыслях. Я готова сделать что угодно, лишь бы он взял и ответил. Но ничего не происходит. В ответ на мой звонок тишина, лишь гудки на том конце провода разбивают мою только зарождающую надежду на спасение Саши и всех чувств к его отцу, что когда-то были. Мне кажется, словно звоню человеку, которого нет на этой планете или которому наплевать на звонящего, а точнее, на меня.

Не могу больше. Рука падает на кровать, когда вызов сбрасывается сам. Не ответил. Внутри опустошение, словно там ничего нет. Отчаяние заполнило сердце и не хочет никуда уходить, поселяясь там навечно.

– Тея, – касается моего предплечья тонкая рука, но я никак не реагирую, продолжая смотреть пустым взглядом на свои колени. – Может, он занят и просто не может взять трубку? – Рыжик старается подбодрить меня, оправдать Яна, но я рьяно качаю головой.

Сколько раз я оправдывала его у себя в голове и думала, что он не тот человек, каким стал, вспоминая, каким был в далёком прошлом со мной, сейчас действуя лишь в своих и жены интересах, требуя от меня родить им ребёнка, не думая, что после всего этого будет со мной. Когда я смогу оторвать от себя свою частичку и отдать им, раздирая душу в кровь.

– Тея, девочка моя, – сжимает мою руку в своих ладонях Бальз. – Я помогу.

Резко вскидываю взгляд на мужчину, не понимая его. О чём он?

Задаю немой вопрос и Бальз, смотря прямо мне в глаза, говорит то, отчего мои глаза расширяются, не веря в то, что он предлагает.

– Раз не получается связаться с отцом Саши, ты родишь ребёнка. От меня.

Ян

– Ты что, мать твою, творишь, Бергер?! – в трубке слышу разъярённый голос Огнева, давнего друга, стоит только снять входящий вызов.

– Попридержи коней, – не остаюсь в долгу. – Что вообще происходит? И почему ты звонишь мне посреди ночи и предъявляешь претензии?

– А происходит то, что сейчас ты по всем фронтам профукал свою женщину, которой нужна твоя поддержка и помощь. А вместо этого ты не взял трубку. Ты какого чёрта творишь вообще?! – срывается на крик, а я ничего не понимаю.

Кто мне звонил? Тея? Быть этого не может. Я ни от кого не получал входящий.

Матвей зол и на нервах – это слышно по его голосу, а из этого следует, что случилось что-то ужасное, иначе бы он никогда не позвонил в таком состоянии. От понимания того, что с Теей могло случиться что-то плохое, меня выворачивает наизнанку.

– Что с Теей? – некогда выяснять, какой я дурак, если это и так понятно. Главное, узнать, что происходит, и в каком сейчас состоянии моя Ласточка.

– Ты бы знал, что происходит, если бы взял трубку, – орёт, срываясь. На заднем фоне слышу нежный, успокаивающий голосок Ады, жены друга, которая, видимо, его успокаивает, но получается плохо, потому как Матвей не прекращает кричать, но потом вдруг успокаивается, тяжело вздыхает и уже тише, словно обессилел, спрашивает, – Я вот одного не могу понять, Бергер, то сначала ты каждый чёртов день звонишь, выясняя, как Тея, то когда ей нужен ты, как будто испаряешься, словно тебя и нет. Что, чёрт возьми, происходит?

Делаю глубокий вдох и усаживаюсь в рабочее кресло в своём кабинете в квартире, где живём вместе с Татой. Сейчас середина ночи, и мне не спится. Что-то терзает меня, а точнее, беспокоит. Сердце не на месте. И когда мои мысли крутились вокруг любимой женщины, вдруг звонит Огнев и говорит такое.

– Я вот одного не могу понять, Бергер, – вновь слышу голос Матвея по ту сторону телефона. – Ты действительно любишь Тею, как мне говорил, или же все те твои слова были лишь пустым звуком?

– Люблю, – прикрываю глаза, представляя свою хрупкую девочку, по которой дико соскучился. Не видел её уже четыре чёртовых года.

Матвей иногда скидывает мне её фотографии, где она улыбается, отчего на душе становится ещё паршивей, потому что сейчас просто не могу находиться рядом. И это совсем не моя прихоть. Была бы моя воля – меня бы здесь уже не было. В тот же миг летел бы к любимой женщине, сжимая её в объятиях, покрывая лицо горячими поцелуями. Но я не могу, поэтому варюсь в этом котле уже четыре года, живя с сестрой-близняшкой Теи.

– Ты не только её профукал, но и то, что ценнее всего на свете. Я не вправе говорить тебе того, что хочу сказать, так как это меня не касается, но видя состояние Теи, которая является моей близкой подругой, и её малыша, я просто не могу промолчать. Видя её опустошённое состояние после того, что ты вытворил.

Какой малыш?

Подскакиваю со своего места, как ошпаренный, не понимая, о каком ребёнке сейчас сказал Матвей. Но сердце уже знает ответ. Ему не нужны подсказки.

Замираю на месте, как и моё сердце, желая поскорее услышать слова, подтверждающие мою догадку.

– Твой сын болен, и ему нужна срочно твоя помощь. И сейчас малышу и якобы твоей – по твоим же словам – женщине помогаешь не ты, тот, кто должен быть рядом, поддержать и помочь, а совсем чужой мужчина, – его слова бьют меня под дых, но следующие вырывают сердце с корнем, хотя я и так умер, когда узнал, что у меня есть сын и сейчас он болен. Ему нужна помощь. – Он предложил ей помощь, когда ты не взял от Теи трубку, предлагая родить от него и помочь твоему, чёрт побери, сыну. Когда сам ты живёшь припеваючи с её сестрой, строя счастливую жизнь вместе с ней.

Глава 15

Ян

Слова друга продолжают крутиться в голове, вызывая жгучие чувства, что опаляют мою душу, вырывая её с корнем. К любимой женщине – той, что принадлежит мне и только мне – подкатывает какой-то хмырь, и что самое главное, пытается помочь, выставляя себя благородным рыцарем, желая заполучить расположение моей Ласточки, пытаясь помочь моему сыну.

Сердце с глухим звуком бабахает о грудную клетку. Опираюсь ладонями о стол, пытаясь взять себя в руки. Как так получилось, что я профукал женщину, которую люблю и ради которой живу с её сестрой? Ради её безопасности варюсь в котле боли, что, кажется, срослась со мной за все пять лет, стоило увидеть Тею после долгой разлуки и быть при этом женихом той, что является её же сестрой.

В глазах Ласточки я предатель, но если бы она знала, что всё это я делаю только ради неё, спасая мою девочку, при этом губя свою жизнь, оставаясь с нелюбимой. Понимаю, что не может дальше всё так продолжаться, убивая те чувства, что, надеюсь, ещё теплятся в груди любимой. Не могу больше находиться здесь: жить, строя счастливую семью с Татой, улыбаться при этом её родителям, говорить, как сильно её люблю, держа при этом девушку за руку, а в мыслях брезгливо морщиться. Видеть копию любимой женщины по утрам, а потом вечером, возвращаясь с работы, и, что самое мерзкое, ложиться в одну кровать.

Мне мерзко от самого себя и как же сильно я ненавижу себя, понимая, что в действительности чувствует ко мне Тея, которую предал, но не могу по-другому. Для меня важнее её безопасность, благополучие, чем я, мой моральный облик.

Но именно сейчас всё меняется. Я просто не могу оставаться в стороне, когда девочке плохо, нужна поддержка, я должен быть рядом. И моему сыну, который болен. Во что бы то ни стало я должен им помочь. Я отец. Я их защитник.

В голове крутится до сих пор кажущаяся фантастикой мысль, что я папа. Папа трёхлетнего сына, которого от меня скрывали. Чёрт!

Почему Тея ничего мне не сказала? Почему умолчала о таком, ведь я имел право знать об этом. Знать, что у меня растёт сын. Я бы помогал им, понимая, как тяжело одной с сыном, несмотря на то, что рядом с девушкой друзья, которые не оставят её в беде, позаботятся о ней. Моя душа была спокойна, что Ласточка, мой Ангел жила вдали от этого города, от родителей и самое главное – от сестры, которая пыталась мерзко с ней поступить.

От воспоминаний об этом мои руки сжимаются в кулаки, так, что слышу хруст костяшек, но мне всё равно. В душе поднимается ярость, которую с трудом подавляю. Если бы Тата была мужчиной, я в тот же миг размазал бы её по стенке за то, что она вытворила, впутывая во всё это Тею, которая ни в чём не виновата. Ох, девочка моя, если бы ты только знала, в какой семье живёшь и что творит твоя сестра… Не хочу даже думать, что вместо меня мог оказаться другой мужчина, и тогда…

Нет. Машу головой из стороны в сторону, прогоняя дурные мысли. Им оказался я, и я смог защитить, и неважно, что ради этого приходится жить с нелюбимой. Но сейчас Тея в безопасности, ничего ей не угрожает, но нужна помощь сейчас, поэтому я должен всё здесь бросить и лететь к ней. К нашему сыну, который также нуждается во мне.

Обхожу стол, открываю ноут, захожу в интернет и заказываю ближайший билет в Швейцарию, который будет через четыре часа. Отлично. Успею собраться. Беру телефон, набираю знакомый номер. Идут первые гудки.

– Что опять случилось, Берг? – слышу голос Орла в трубке. – Ты знаешь, сколько времени? Нормальные люди в это время спят, – согласен с ним, но, видать, я ненормальный, раз мне не спится. Да и какой здесь сон, когда в моей жизни творится такое.

– Да, случилось, Орёл. Через четыре часа у самолёта. Ты остаёшься за старшего, пока я не прилечу, – говорю, но он меня тут же перебивает.

– Подожди. Стоп! Ты куда намылился? Берг, ты понимаешь, что тебе нельзя сейчас никуда вылетать?! – начинает Олег. – У тебя проблем выше крыши, к тому же, скоро бой. Ян, одумайся. Если не думаешь о себе, то подумай о Тее.

– Я и так о ней думаю. Она в Швейцарии, в безопасности, и сейчас ей нужна помощь – ей и моему сыну. Я лечу к ней. И это не обсуждается. Всё, Олег, ты за старшего. Как смогу, выйду на связь, – больше ничего не сказав, отключился.

У меня нет времени ни на какие разговоры. Сейчас нужно как можно скорее прилететь к Тее и узнать, что случилось с нашим сыном и какая нужна помощь.

Представляю, как сейчас плохо моей Ласточке и в каком она состоянии. Она нуждалась во мне, но я не взял трубку, но как такое может быть? Я не получал ни от кого входящего, да и номер её у меня не сохранён – это на случай, если моя дорогая жёнушка вздумает лазить в моём телефоне, что, по ходу, она и сделала, раз я не видел номер моей девочки и не смог принять звонок.

Дурак. Какой же я дурак.

Так, сейчас нет время на самобичевание. Нужно собираться и выезжать в аэропорт. Направился в спальню. На дворе ночь, но мне всё равно. Зайдя в комнату, подошёл к шкафу, открыл его и, достав оттуда чемодан, стал собирать вещи в поездку. Позади себя услышал шорох, но старался не обращать на это внимание. Мне нет никакого дело до Таты, потому как в моих мыслях только одна Тея и мой сын.

– Ты куда собираешься? – услышал хриплый после сна голос своей жены. – На дворе ночь, а ты собираешься куда-то уезжать.

– Да. Срочно нужно ехать в командировку, – безразличным голосом ответил Тате.

– К ней? – вдруг спросила жена.

– Нет, – стараюсь сделать голос безразличным, чтобы она не поняла всех моих чувств, что сейчас бушуют внутри меня. – Я лечу в Лондон, нужно встретиться с несколькими людьми, – говорю, продолжая собирать вещи.

– Ты же понимаешь, Ян, если я узнаю, что ты с ней, то ей будет намного хуже, чем тогда.

От её слов резко поворачиваюсь в сторону кровати, где лежит близняшка Тата, что смотрит сейчас на меня ехидно, словно знает все мои мысли. Вот только ты, девочка, не на того нарвалась.

Быстрыми размашистыми шагами приближаюсь к кровати, резко и больно, причиняя дискомфорт, хватаю пальцами за подбородок Тату, приближая её лицо к своему. В её глазах вижу испуг.

– Ты вздумала меня шантажировать? – не жду ответа, продолжая дальше говорить. – Ты не на того нарвалась. Тея в безопасности, и если ты или твои дружки хоть на пушечный выстрел к ней приблизятся – я от вас мокрого места не оставлю. Ты меня ясно поняла?! – рычу на неё.

Тата кивает как болванчик, а я отстраняюсь от девушки, выпуская её подбородок из пальцев, как будто она прокажённая и мне неприятно до неё дотрагиваться, что в принципе так и есть. Мне противно к ней прикасаться, и видеть близняшку любимой девушки не могу.

Развернувшись к шкафу, вновь подхожу дальше собирать вещи. Уезжаю тихо, даже не попрощавшись. Никогда не ставил её в известность, куда ухожу. Не её ума дело, я лишь выполнял условия Таты – она вместе со своими дружками не приближаются к Тее, я живу с ней, строя идеальную семью, когда на самом деле ни черта там нет идеального и счастливого. Я живу в аду, но ради моей Ласточки готов на это: пожизненно быть в рабстве нелюбимой.