Текст книги "Ребенок от бывшего мужа (СИ)"

Автор книги: Анастасия Франц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Глава 25

Матвей

Слова доктора поднимают меня до небес, но в следующую секунду я понимаю – моей девочке будет трудно. Одного ребёнка тяжело рожать, а двоих ещё сложнее. Как она справится? Всё ли будет хорошо с ней и малышами?

Эти вопросы всплывают один за другим. Волнение, страх сковал всё моё нутро. Я сильнее сжал хрупкие пальчики Ады, давая понять, что я рядом, и что бы ни произошло – теперь это никогда не изменится. Я всё для этого сделаю. Нужно – найму лучших врачей страны, а ещё лучше, если рожать она будет где-нибудь в Швейцарии, где квалифицированные специалисты, чтобы не было ни малейшего шанса на плохой исход в любом случае.

Если что-нибудь случится с малышами, я просто этого не вынесу, а если не станет Ады – умру в тот же миг. Эта девочка слишком много значит для меня. И без неё моя жизнь ничто.

– Но как же? – слышу шокированный голос любимой. – Мне сказали на предыдущем УЗИ, что плод один. Как такое может быть? – она боится, что меня это как-то расстроит, и я сбегу?

Нет, малышка. Это ты от меня никуда не денешься теперь. Прикую к себе всеми возможными цепями и больше не отпущу.

– Такое возможно, если малыш спрятался, либо такие врачи, что не заметили, – объясняет Мария Николаевна. – Вы знаете, как сейчас бывает: все получают дипломы и свои должности, – киваю, понимая, о чём говорит женщина.

В клинике мы пробыли ещё какое-то время. Всё необходимое по УЗИ Рыжику записали и отдали нам, чтобы уже потом мы предоставили данные гинекологу, который ведёт беременность. Оттуда сразу поехали уже в больницу, к своему врачу.

Всю дорогу малышка тряслась и не могла сказать ни слова, отчего моё сердце ныло, как умалишённое, словно предчувствовало беду, которая вот-вот настанет.

Крепко сжимаю маленькую ладошку Ады, смотрящей в окно машины, не обращающей ни на что внимания, пока я не дотронулся до гладкой кожи. Поворачивает голову в мою сторону, а в глазах какая-то обречённость и столько боли, что, не выдержав, резко паркую машину около обочины дороги, ставя на аварийку, и перетягиваю маленького пингвинёнка к себе на колени.

Чувствую, как девочка дрожит. Нет… её тело просто бьёт крупной дрожью. Ада чуть ли не всхлипывает, а мою душу стискивают с такой силой, что невозможно вздохнуть. Тяжёлый груз на сердце давит, и я не знаю, что с этим делать и как выяснить у Рыжика, что случилось и почему она так ведёт себя. Только чувствую, что что-то серьёзное, но делиться она со мной не хочет.

И я понимаю почему – мне нет доверия. Я недостоин и толики её внимания, любви, веры, чтобы она раскрывала для меня душу, рассказывая, что её гложет и почему она так себя ведёт. Но как хотелось бы, чтобы всё было, как и раньше. Чтобы верили, доверяли и любили, как и прежде. Даже сильнее.

Я её люблю. Люблю вне зависимости от того, что было и что будет. Я всегда рядом. И не позволю случиться чему бы то ни было плохому.

Щека Ады прижимается к моей груди, а хрупкие ладошки обвивают торс. Целую в макушку, ласково глажу ладонью по волосам. Мне нужно дать ей уверенность, тепло, что всё будет хорошо. Что с нашими малышами и с ней самой ничего не случится. Я подниму всех, кого надо, переполошу всё отделение и страну, только бы всё было хорошо.

Но прежде всего мне нужно узнать, что случилось и почему она так дрожит, а уже потом решать, что с этим делать.

– Рыжик, что случилось? Тебя что-то беспокоит? – говорю осторожно, ласково, стараясь подобрать правильные и нужные слова, чтобы узнать, что её гложет, но чтобы в то же время она понемногу начала мне доверять, верить, хоть и понимаю, что это будет очень сложно после всего, через что ей пришлось пройти по моей вине.

– Нет, всё хорошо, – не говорит правду – я это чувствую, и это откликается в душе острой болью.

Не доверяет.

Прижимаю её крепче к себе, стараясь впитать в себя её запах, всю её, но в то же время как-то дать понять, что я больше не предам.

– Прости, – слетает с моих губ, а всего меня сковал страх, что сейчас Ада оттолкнёт меня, и я навсегда её потеряю.

Мои слова – это мольба о прощении, жажда быть с ней рядом, любить… В этом слове столько всего: раскаяние, страх, я становлюсь перед ней на колени, опустив голову, и только ей решать, помиловать меня или же срубить голову с плеч, наказав за то, что я с ней сделал.

Я приму любое её решение, какое бы оно ни было. Но мне равно страшно, что она уйдёт, не оставит ни малейшей надежды на то, чтобы быть с ней рядом. Не позволит касаться, целовать, быть с ней рядом. Стать для неё опорой и поддержкой.

В ответ любимая крепко меня обнимает и почти невесомо целует в грудь, через рубашку, но я всё же чувствую и замираю.

Простила?

Но она молчит. Поднимает на меня свои колдовские глазки, полные моря всех разнообразных чувств, а мне хочется сгрести её в охапку и вместе где-нибудь затеряться в глуши, чтобы нас никто не смог найти. Чтобы мы остались только вдвоём, разделяя этот миг на двоих.

Ещё какое-то время мы так и сидим в тишине, лишь на фоне играет медленная успокаивающая мелодия, отчего вижу, как малышку клонит в сон. Ада расслабляется, но я всё равно чувствую, что её что-то мучает, не даёт покоя, несмотря на то, что я нежно глажу её спину.

Целую в носик, отчего Рыжик морщится, но лучезарная улыбка красит её милое и красивое личико.

– Поехали? – шепчу, запутываясь правой ладонью в копне солнечных рыжих волос. Малышка кивает, но всё так же продолжает сидеть на мне, ни на миллиметр от меня не отодвинувшись. – Что-то хочешь сказать? – спрашиваю, рассматривая рыжеватые веснушки на лице моей маленькой девочки, которые до безумия люблю.

Качает головой, но заглядывает в глаза, словно хочет прочесть мою душу. Раскрываюсь перед ней, как книга. Вот он я, любимая. Весь для тебя. Смотри. Читай. Я только твой. Всегда был твоим. Несмотря на время и преграды, которые ставила нам судьба, мы всё равно нашли друг друга в этом огромном мире. И теперь я тебя никуда не отпущу.

Приподнимается, отчего мне приходится приобнять её бёдра, чтобы ей было удобно проделать ту манипуляцию, что она собирается – обнимает меня за шею, целует в оголённую кожу, и я покрываюсь мурашками от этого жеста.

Малышка, что ты делаешь?

Звучит в голове вопрос, но вместо того, чтобы что-то ответить, сказать, прижимаюсь своей щекой к её, глубоко вдыхая запах свежей сирени, моей первой весны, как в первый раз.

– Рыжик, – шепчу на ушко, опаляя ушную раковину, слышу, как с её сладких губ слетает стон, а сама девочка утыкается мне в шею, проводя по ней аккуратным маленьким носиком.

– Прости меня, – вновь говорю.

Кивает головой, не отрываясь от меня.

– Прости меня, – повторяю одни и те же слова, чтобы она поняла, как я раскаиваюсь и как люблю её, хоть и не сказал этих слов.

Знаю, как они важны для женщины, но сейчас ещё рано ей их слышать, потому что не поверит. Не после того, что я сделал и как её обидел. Всё будет. Я всё скажу. Чуть позже, когда придёт время, а пока просто буду рядом.

Не знаю, что в этой маленькой головке, но она кивает, и тут же слышу всхлип. Плачет?

Отодвигаю Аду от себя и вижу, как по лицу, омывая любимые веснушки, бегут дорожки слёз. Что в твоей маленькой головке, малыш? Почему ты плачешь? Я опять сделал больно? Ну же, не молчи…

– Малыш… – дотрагиваюсь до щёк, вытирая мокрые дорожки. – Ты почему плачешь? – она смотрит и плачет, разрывая мне всю душу на части.

Обнимаю ладонями лицо, притягиваю ближе к себе, начинаю осыпать быстрыми нежными поцелуями свою девочку. А Ада зажмуривается и льнёт маленьким котёнком ко мне.

– Я всегда рядом. Мы всё выдержим вместе, ты мне веришь? – спрашиваю, зная, что нет, не верит, но всё равно хочу услышать хотя бы ложь, но сладкую, которую даже не заслужил.

Рыжик кивает, зажмурив глаза.

– Верю, – сладким голоском отвечает и сама тянется ко мне, а я замираю, жду, что она сделает.

Целует. В губы. Так робко, словно боится, что оттолкну, но в то же время сама не верит, что это делает. Кладу одну ладонь на щёку, притягиваю к себе ближе, чтобы удобно было есть сладкую девочку. Смакую вкус, что всегда будет для меня самым лучшим и незабываемым.

Чувствую, как внутри зарождается чувство, желание вновь присвоить её себе – телом, душой, чтобы вновь была моей. Чтобы все знали, что эта девочка принадлежит только мне одному. Что только я имею право смотреть, трогать, ласкать, целовать, обнимать. Но и чтобы она сама понимала, знала, что принадлежит мне. Мне. И никому больше.

Ада отвечает, а я стараюсь быть с ней мягче, нежнее, хоть и с трудом мне это даётся. Слишком грязные мысли роятся у меня в голове. Но я сдерживаюсь. Она важнее. Наши малыши. Семья, что у нас будет. Будет, потому что я всё для этого сделаю.

Захватываю нижнюю губку, смакуя её, чуть слегка прикусываю. Животик бывшая жены трётся о мою грудь, и я от этого ещё больше кайфую. Так бы и дальше просидел в этой машине с малышкой на руках, целуясь, но нам пора, иначе я не сдержусь и сделаю ещё одну ошибку.

Отодвигаю Рыжика, пересаживая обратно на её сидение. Не глядя на девочку, вцепляюсь руками в руль автомобиля, совершая глубокие вдохи и выдохи, прикрыв глаза. Нам пора ехать, но я не могу сдвинуться с места.

Маленькая ладошка накрывает мою, и я, отцепив правую руку от руля, переплетаю наши пальцы, подношу к своим губам и целую тыльную сторону руки в нежном жесте.

В клинику нашего гинеколога мы приезжаем только через полчаса. Я всё никак не хотел выходить из машины, боясь в тот час её потерять. Но нам нужно поговорить с доктором и убедиться, что всё хорошо, и здоровью будущей мамочки ничего не угрожает, хоть и малышка пыталась меня отговорить, что всё это ни к чему.

Но я должен убедиться, что с ней всё хорошо.

Гинеколог встречала нас с улыбкой, но потом эта самая улыбка потускнела, стоило ей заглянуть в заключение врача УЗИ. Она перевела хмурый взгляд на мою бывшую жену, рядом с которой сидел я, а потом уже на меня.

Малютка задрожала, вцепилась в меня мёртвой хваткой. Обнял её пальцы, аккуратно поглаживая, что она успокоилась, но с каждой секундой пребывания в кабинете всё отчётливее понимал, что она боится.

– Ада, к какому ты ходила узисту в первый раз? – задаёт доктор первый вопрос.

Бывшая жена с минуту молчит, но потом всё же отвечает.

– В своей больнице была, – та кивает и смотрит на меня.

Ничего не понимаю. Что происходит и как всё это связано? Мы же вроде выяснили, что при первом узи в клинике, в которой она лежала, была какая-то ошибка, врач просто не заметил двойню. Но это же хорошо?

– Ты понимаешь, что при такой вот ошибке врачей, которые сразу не увидели всего этого – твои шансы равны практически нулю, – поворачиваю голову на Рыжика, не понимая, о чём говорит эта женщина. Хмурюсь, а маленькая кивает.

– О чём она говорит, Ада? – задаю интересующий меня вопрос.

Малышка поворачивает голову в мою сторону и молчит, но по её лицу вновь, который раз за день, текут слёзы, в которых сейчас я вижу горечь, боль. Моя девочка крепко сжимают мою руку, но молчит.

– Ада, – нажимаю на неё. Мне нужно узнать, что она скрывает, чего я не знаю.

Но она молчит. Мне больно. Душа рвётся на части.

– Она вам не сказала? – спрашивает доктор, и я, повернув голову в её сторону, киваю.

– Пожалуйста, не надо, – всхлипывает бывшая жена, а я сжимаю её руку, чтобы она молчала.

– Нет, Ада, – качает головой Тамара Львовна. – Хватит играть в молчанку при таком раскладе. Ты хоть понимаешь, какой это риск – родить двойню? Это колоссальные риски даже для роженицы с превосходным здоровьем. Но для тебя… Для тебя, Ада!.. – отчитывает мою девочку врач. – Я должна поставить в известность твоего мужа, – потом вновь поворачивается ко мне. – У вашей жены порок сердца. Её шансы выжить были и раньше малы, а сейчас, когда она носит под сердцем двойню – критически малы. Я бы сказала, их практически нет.

Что я чувствую…?

Я умер.

Глава 26

Матвей

Всю дорогу от клиники до дома я молчал, крепко сжимая руль двумя руками, настолько сильно, что мне казалось, что в моих ладонях он раскрошится на мелкие части, похожие на крохотные детали одного большого пазла, которые даже взрослый человек не сможет собрать.

Внутри разрасталась паника, боль, злость на бывшую жену, которая подвергла себя опасности, чтобы только выносить и родить малыша… нет, малышей. Метался загнанным волком, разъедая себя. Бил мысленно себя, не жалея. Меня затопила такая адская мука, которую я никогда ранее не испытывал, даже после расставания с Адой. Это было ничто по сравнению с сегодняшней страшной реальностью – она может умереть.

Эта мысль бьётся в голове, лишая меня рассудка, превращая в неживого человека, который боится потерять любимую женщину и злится на себя и на весь мир от того, что не может ничего сделать.

Я, чёрт возьми, могу остаться без неё. Без своей лучезарной, солнечной девочки, что озаряла мою жизнь всё время с тех пор, как появилась в ней. Я не мог представить никогда без Рыжика своей жизни, а теперь её действительно может не стать.

Моя девочка сидела в кресле возле меня забитой мышкой и молчала. Наверное, чувствовала, что я сейчас на взводе, и малейшее слово или движение – сорвусь, накричу. Не хочу на неё срываться, сдерживаюсь, хоть и с трудом это даётся.

Она поступила безрассудно, глупо, променяла свою жизнь на детей. Да, наших детей, но это ничего не меняет. Она жертвует собой, чтобы их родить. Где её, чёрт возьми, мозги были в тот момент, когда она всё это решила? Решила и ничего мне не сказала, даже не пыталась со мной поговорить всё это время, когда я приходил к ней и последние два дня, когда мы уже жили под одной крышей. Да, я потерял её доверие, но это ничего не меняет. Ничего. Совершенно. Я её мужчина, и она могла мне довериться. Полностью.

Как она может так со мной поступить? Оставить меня одного…

Да, я виноват, провинился, не поверил ей три года назад, но сейчас… Сейчас я с ней рядом, люблю и готов сделать для неё всё возможное и невозможное, но Ада вместо того, чтобы довериться, рассказать, что её здоровью угрожает опасность – молчит.

В голове срабатывает сигнал – не простила и никогда не простит.

Если бы это было не так, то она бы доверилась, рассказала мне всё. Да даже в машине, когда я так крепко её сжимал, обнимая, а она льнула ко мне ласковой кошечкой, шептала, что верит. Но всё это враньё. Она меня просто пожалела.

Дурак. Я потерял её навсегда!

В душе раскалённой лавой разрастается боль, обжигая мои лёгкие и сердце. Ничего не соображаю.

Припарковав машину возле нашего дома, заглушаю мотор, но не выхожу из автомобиля. Смотрю чётко перед собой, боясь повернуть голову в сторону и посмотреть на бывшую жену. Внезапно на мою руку, всё так же крепко сдавливающую руль, ложится крохотная ручка и аккуратно сжимает. Прикрываю глаза, пытаясь совладать с собой.

– Матвей, – её голосок бьётся перепуганной птичкой, что откликается жгучей тяжестью внутри меня.

– Ада, пожалуйста, молчи, – не хочу кричать, понимая, что сейчас всё это ни к чему. Мне просто нужно успокоиться и подумать, что делать дальше.

Не собираюсь сидеть сложа руки и ждать, пока настанет день родов, и её у меня могут отнять.

Но она, чёрт возьми, собиралась умереть, вот почему она пришла ко мне тогда, рассказав, что беременна. Если бы не это, Ада бы ни за что не пришла ко мне никогда. Не после того, как я с ней поступил, выкинув её на улицу ночью, не дав даже объясниться.

Не хочу причинить ей боль, кричать, поэтому отдёргиваю свою руку и выхожу из машины. Обхожу её, открываю пассажирскую дверь, подаю руку малышке. Она аккуратно вкладывает в мою руку свою маленькую ладошку, выходя, а я в ответ сжимаю её так крепко, чтобы она поняла – не отпущу.

Ставлю автомобиль на сигнализацию и веду девочку в нашу квартиру. Поднимаемся наверх, я открываю дверь, захожу и, не разуваясь, веду бывшую жену в гостиную. Сажаю малышку на диван, а сам начинаю ходить из одного угла в другой.

Боль разъедает, поглощая всего меня. Каждая моя клетка умирает от понимания того, что моей малышки может не стать, что, возможно, она умрёт на родильном столе сразу после или даже во время родов.

Я умираю вместе с ней, секунда за секундой, пока не перестанет биться её сердце.

– Матвей, – вновь пытается со мной заговорить Ада, и тут я срываюсь. У меня больше нет сил сопротивляться боли и ярости. Она просто бьёт меня не жалея – так, как даже родная сестра не смогла ударить.

– Ада, ты что творишь?! – взрываюсь. – У тебя мозги есть? – знаю – грубо, но она поступила не лучше, не сказав, что у неё критически опасный порок сердца. Оставляет малыша, зная, что может умереть. – Ты чем думала, когда оставляла малыша? Ты хотела, чтобы он повторил твою судьбу, оставшись в детдоме? Ты чем, чёрт возьми, думала?

– Матвей, – из любимых глаз текут слёзы, но я не прекращаю говорить, чтобы Ада поняла, что она сделала.

Я же не смогу без неё… Да, дети детьми, но любимая женщина – её никто не сможет заменить. А Ада для меня – всё. Я погибну, умру в ту же секунду, когда её сердечко остановится, борясь за жизнь наших малышей.

– У них будешь ты, – отвечает, всхлипывая.

– Но им нужна мать, Ада. Мать! Как ты это не можешь понять? Им нужна материнская любовь, – зарываюсь рукой в волосы, с силой их сжимая, не прекращая ходить.

– Найдёшь себе жену и будете жить счастливо, – бьёт так, что трудно встать.

– Дура, – слетает с моих губ, на миг я останавливаюсь, а потом ухожу на кухню, чтобы не видеть её, когда она такая хрупкая сидит на диване, сжавшись в комок, и плачет, прикрыв глаза ладонями.

Подхожу к шкафу, открываю дверцу, достаю с верхней полки бутылку виски и стакан. Наливаю янтарную жидкость и залпом выпиваю. Пустой стакан летит в стену, разбиваясь на мелкие осколки, которые разлетаются на полу.

Что ты сделала, Ада…?

Что ты с нами сделала, девочка…

Сажусь за барную стойку, закрывая лицо ладонями, стараясь вжать глазные яблоки в череп от той боли, что бушует внутри меня. Невыносимо. Адская боль, что не даёт мне вздохнуть.

Неожиданно на мою сгорбленную спину ложатся маленькие ладошки, движутся поперёк талии, оплетая её. Девочка жмётся хрупким котёнком ко мне, целуя в спину поверх одежды. Чувствую живот, в котором наши малыши. Замираю, не в силах ответить на её ласку, потому что всё ещё взбешён, не желая любимую обидеть.

– Матвей, – хрипит в спину. – Я не смогла бы никогда убить нашего с тобой ребёнка, – говорит, раздирая моё сердце на части. Знаю, что не смогла бы, но не ценой своей жизни, малыш.

По моим щекам впервые текут слёзы горечи, боли. Никогда не плакал, но сейчас не могу сдержать себя. Мне больно. Молчу. Не хочу показывать ей, насколько я сейчас уязвим. Она – моё слабое место. Всегда была. И будет.

Я должен быть сильным ради неё и наших малышей, но вместо этого сейчас настолько слаб, что даже не могу защитить любимую женщину, которая в этом нуждается. Я чертовски слаб от осознания всей ситуации.

– Ада, – мучительно больно.

Не могу сдержать себя – поворачиваюсь к ней в её кольце рук лицом к моей девочке. Зелёные глаза, что когда-то околдовали меня, опухли от слёз. В колдовских глазах неземной красоты затаилась боль, и я спешу её утешить – оплетаю ладонями щёки, притягиваю к себе и осторожно накрываю её губы своими.

Малышка замирает, а в следующую секунду робко отвечает.

Этот поцелуй не похож на предыдущие. В нём – боль, горечь, отчаяние, нежелание отпускать, любовь. В нём столько чувств, что меня раздирает на части.

– Я люблю тебя, – слетает с моих губ, когда я на миг отрываюсь от любимой маленькой женщины. – Я не смогу без тебя, – отчаянно тянусь к ней, целую сначала в уголок губ, потом второй. В носик, отчего малышка зажмуривается. В уголок глаз.

Её ручки оплетают мои запястья, а я прижимаю малышку к себе ближе.

– Рыжик, – шепчу в макушку.

Ада не отвечает мне ответным признанием, и я понимаю, что не заслужил его, но внутри всё равно царапает когтями чувство, что я могу её потерять, что не любит.

Сегодня впервые мы спали вдвоём в моей комнате. Я крепко и сильно прижимал Аду к себе, положив одну ладонь на выпуклый животик, зарываясь в копну солнечных рыжих волос, вдыхая запах любимой, запоминая каждую чёрточку дивной девочки.

Малышка спала, а я шептал ей сладкие слова на ушко, слова извинений и то, что было на самом деле. Я боялся ей признаться во всём, что было. Что именно моя сестра разлучила нас, но больше всех виноват я сам, потому как поверил не своей жене, а человеку, которого звал другом когда-то.

Я боюсь её потерять, когда знаю, что и так у нас может быть мало времени наедине друг с другом. Что каждая секунда дорога, и я должен ей сказать всё, что не успел сказать. Показать красоту мира и, главное, мою любовь к ней, давая ей силы для борьбы, для жизни, чтобы она поняла, что уходить нельзя.

Нельзя покидать этот мир, когда тебя так держат и любят. Нельзя умирать, когда я сам без неё умру.

Всю ночь не спал, а утром у меня уже был план. Встав с кровати, аккуратно выбравшись из объятий любимой, набрал знакомых, заказал билеты в Швейцарию. А уже вечером мы летели в другую страну.

Я не мог сдаться. Не мог её просто так отпустить.

Крепко держал её руку, пока она посапывала у меня на плече в самолёте. Конечно, предварительно мы выяснили у гинеколога, что перелёт неопасен.

Я нашёл лучших врачей, устроил любимую в лучшую клинику мира. Я готов был отдать все деньги мира, даже продать свою почку, чтобы только это помогло моей девочке. Чтобы она только выжила.

– Я люблю тебя, – шептал ей каждый раз, когда смотрел в её глаза или же обнимал крепко, прижимая к своей груди.

– Прости меня, – умолял, но в ответ тишина, которая раздирала меня ещё больше.

Месяц любимая женщина провела в клинике. Врачи обследовали, но ничего сделать пока не могли. До родов делать операцию было бы критично не только для будущей мамочки, но и для малышей.

Метался из стороны в сторону, не зная, что делать и как быть. Это убивало меня. Но я никак не показывал это Рыжику. Я старался, чтобы она запомнила этот миг, день, чтобы её лицо освещала лучезарная улыбка, а в глазах не было боли, а лишь счастье.

Один звонок в одно прекрасное утро изменил всё.

В то утро моя девочка встала с улыбкой на лице. Я готовил завтрак в нашем уютном небольшом домике в горах, где в то лето царила чудесная погода. Зелень, цветы, природа – всё это завораживало. В этом месте хотелось остаться навсегда. Даже подумывал переехать из России сюда, оставшись здесь жить. Настроение было превосходное. Рыжик рядом – что ещё нужно для счастья?

Маленькая сидела у меня на коленях, а я её кормил, гладя другой рукой большой живот. Её ладошка вдруг замерла на моей щеке, Ада приникла ближе к уху.

– Я люблю тебя, – услышал шёпот, и нежные губы поцеловали ушную раковину.

Замер, не веря в то, что слышу, а потом сгрёб в охапку и сжал маленького бесёнка.

– Я люблю тебя, – ответил малышке. – Настолько сильно, что иногда кажется – задохнусь, умру… – целую в шею.

А потом зазвонил телефон Ады. Девочка отошла в гостиную, а я стал собирать грязную посуду. Через пару минут услышал глухой удар – моё сердце в тот миг разорвалось на части.