Текст книги "Ненавижу"

Автор книги: Анастасия Монастырская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

ВАДИМ

– Милый, ты будешь ужинать?

Вадим поморщился от звука этого голоса. Из всех возможных женщин отец почему-то выбрал Лику. Натуральную блондинку с ногами от ушей и огромными, как блюдца, карими глазами. В конторе ему завидовали все: такая красавица! К тому же и хозяйка отменная. А ему хоть волком вой, каждый вечер делая над собой мучительное усилие, и ложится с Ликой в постель. Когда она касалась его, Вадима била дрожь отвращения.

– Я не слышу, ты ужинать будешь? – Лика выглянула в коридор из кухни. Никакого халата: топ и джинсы. Как давно он хотел, чтобы она была, как все – в бигуди и в халате. Так намного легче ненавидеть и проще оправдать себя.

– Нет, спасибо. Поел по дороге.

– Папа! – кислый детсадовский запах, темно-красные колготки, гармошкой у щиколоток. На левой щеке акварельное пятно. – Ты мне что-нибудь купил?

Господи! Опять!

– Лика! Возьми ребенка! Мне нужно еще поработать, – Вадим бросил куртку в прихожей и бросился в кабинет. Хлопнул дверью. Повернул ключ для надежности.

Прислушался.

– Папа! Я хочу тебе показать картинку! Пусти, я хочу к папе!

– Детка, папа очень устал. Папа много работает. Почему не любит? Кто тебе это сказал? Какие глупости! Дура твоя Ксюша. Ничего она в папах не понимает. С чего ты взяла, что он тебя ненавидит? Конечно, папа тебя очень любит. Сильно-пресильно. Просто у взрослых столько проблем… Ты все равно не поймешь. Иди мыть руки, будем с тобой ужинать. А картинку подпишем и отдадим нашему папе завтра. То-то он обрадуется.

Угу. Как же.

Хоть в одном Лика права. У взрослых действительно слишком много проблем. И он действительно очень устал. Но вот что касается любви… Тут жена ошибалась. И по отношению к себе, и по отношению к дочери.

Дочь…

Его родители обожали внучку. Дашка стала для них долгожданным даром, символом того, что подозрения и страхи относительно сына остались в далеком прошлом. Баловали ее безмерно, Лику – возвели на пьедестал женского почета. Сам Вадим давно уже превратился в придаток к собственной семье.

– Тебе, сын, крупно повезло, – приговаривал при встрече отец. – Жена-красавица, дочка – прелесть.

Прелесть? Кто ж спорит! Но он так и не смог побороть в себе природной брезгливости, появившейся в день Дашкиного рождения.

Лика очень боялась рожать, внушив себе, что обязательно умрет. Не умерла. Настояла на том, чтобы он присутствовал при родах. Под давлением родни – своей и жениной – Вадим согласился, хотя и сопротивлялся до последнего. Примерно представлял, что его ждет, но надеялся, что будет держать жену за потную холодную руку, а все остальное скроет плотная ширма.

Роды были трудными, мучительными и долгими. Никакой ширмы. В него вцепилась обезумевшая от боли самка, располосовав когтями ладонь. Кровь хлестала на пол. Или ему казалось, что пол был в крови? Раскинутые ноги, пронзенные судорогой. Окровавленные перчатки… Выбившаяся из рубашки белесая женская грудь с торчавшим соском. Огромный живот с прожилками вен. Запах кала и боли. Головка младенца. Тонкая шейка, обмотанная пуповиной. Послед, который выдавливали всей бригадой, навалившись Лике на живот…

– Принимайте дочку, папаша!

Вадим выскочил из родильной палаты и склонился над каким-то ведром. Что может быть прекрасного между мужчиной и женщиной, если эта связь заканчивается ТАК?! И почему общество отвергает другие формы любви? По крайней мере, они не несут такой боли.

– Выпей, – врач-акушер протянул Вадиму стопку коньяка. – За счет заведения.

– Простите, – прошептал Вадим, брезгливо вытер рот платком и осушил залпом.

– За что? – удивился тот. – Нормальная реакция. Жена ведь тебя уговаривала, так? А ты не хотел. Но в конечном итоге она настояла. И вот результат…

– Вы думаете, так нельзя? – он присел на топчанчик, ноги совсем не держали, почему-то не хотелось, чтобы врач это заметил. – Лика просила быть с ней рядом. Разве можно отказать беременной женщине?

Прозвучало неискренне. Врач тут же заметил: и слабость в ногах, и фальшь на языке.

– Многие женщины настаивают на совместных родах, потом себе локти кусают. Баба, она ведь как думает? Кричать не буду, ведь я очень сильная, а кричат только слабые. Никакой боли не боюсь – был бы милый рядом. Да и вообще у нас все будет очень быстро и очень красиво. Муж нежно поцелует в лоб и прошепчет: "Тужься, любимая, тужься".

Розовая идиллия, мать ее. Но в реальности – кровь, разрывы, вой животный, и если клизму плохо поставили, то и дерьмо. Самое главное, никто ей в этот момент не нужен: ни муж, ни сват, ни брат. Она наедине с космической болью.

– Действительно так больно?

– За себя не скажу, не рожал, – усмехнулся врач. – Но пациенток спрашивал. Одна, знаешь, как сказала? Что во время родов тебя как бы разрывает изнутри, и, кажется, что этим разрывам нет конца и края. Пограничное состояние между жизнью и смертью. По-моему, они не от боли кричат, а от другого…

– Чего?

– Давая жизнь, они видят смерть. Вот, что самое страшное. Смерть может затянуть. Потому и больно. – Врач помолчал, потом достал фляжку из кармана халата и налил Вадиму еще в пластиковый стаканчик. – Пей, мужик, скоро легче станет. Сколько работаю, никак привыкнуть не могу. И почему мы норовим изобрести велосипед именно там, где не надо?! Что за мода такая – рожать вместе с мужем? Наши предки и близко не допускали мужчину к роженице, из всех родственников разве что мать могла присутствовать, да и то считалось дурной приметой. Мы же папашу тянем. Как на кастинг. Приходи на меня посмотреть! Ну, и что? Вот ты, к примеру, поддался на провокацию. Пришел. Увидел. Победил ее страхи? Наверное. А зачем? Знаешь, старик, говорят, что если в браке есть хоть одна малейшая трещина, мужу на родах присутствовать нельзя. Все чувства отрубает. Ладно, пошел штопать твою красавицу. Привет передавать?

– Не надо. Сам потом приду.

Но он не пришел. Сбежал. Прав оказался врач: трещина стала глубже, острее по краям. Лика это чувствовала, но молчала, по-женски надеясь, что все пройдет и будет, как раньше. Дашке в прошлом месяце исполнилось пять лет. И все это время они с Ликой не были близки. Ни разу.

Вадим включил компьютер и запустил игрушку с диска. Пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой. Палец яростно жал на кнопку мыши, словно взрывы там могли хоть как-то помочь здесь. Плохо, все плохо… И с каждым днем становится еще хуже. Словно в омут затягивает, и уже не выбраться. Ноги не чувствуют дна. Да и какое дно у бездны?

Жизнь совсем стала невыносимой два года назад.

Стас…

Станислав Александрович…

Черные, чуть вьющиеся волосы. Темно-серые глаза. Резко очерченный рот – вкусный и твердый. Спортивная фигура. Тонкий флер парфюма. Вадим иногда ловил себя на мысли, что думает о своем боссе, совсем как влюбленная женщина. Цепко отмечает детали, ревнует к сопернице и мечтает об одном лишь поцелуе. Но об одном ли?

Они приятельствовали семьями, ездили друг к другу на дачу, их дети были погодками. Сдружились не сразу, сначала долго и осторожно присматривались. Но дела фирмы, совместные проекты, одинаковый возраст и социальный статус – как тут не найти общего языка?! Сначала дни рождения, потом другие праздники, и вот летом – уик-энды. На даче Стас преображался. В офисе смурной, жесткий, здесь же душа компании, с шутками готовил шашлыки, затапливал баньку. Пока жены щебетали о своем, поедая клубнику и нежась в гамаке, мужчины парились, похлестывая друг друга березовыми вениками. Самая сладкая пытка.

– Нет, ты мне скажи, Вадим, о чем думает наша Дума? Ох, ха-рр-а-шо!!!! Еще веничком давай! Молодца! Представляешь, подготовили законопроект об этих, тьфу, даже язык не поворачивается… дескать, надо позволить и нашим пидорам в брак вступать. Совсем сбрендили! В стране полный бардак, а они о гомиках заботятся. Эх, будь я там, все бы высказал. Кстати, поздравь – осенью баллотируюсь. По крайней мере, попробую.

– Стас, что ты к ним привязался…

– Да потому что противно это, понимаешь? Самой природе человеческой противно! И если угодно, это против жизни, как таковой. Мы ж иначе вымрем, если мужики станут пидорами. Мужик бабу должен любить: теплую, красивую, податливую. Баба для того и создана, чтоб ее любили! И это этой любви должны рождаться дети. Вот так, а не иначе. Чего молчишь-то?

– Думаю.

– Чего тут думать? Вот ты свою жену любишь?

– Люблю.

– И правильно. Люби дальше: с чувством, с толком, с расстановкой. И не только жену. Делай, как я, делай, лучше меня! Любовь – гарантия хорошей семьи, секс – гарантия здорового образа жизни. Хочешь, я тебя с охренительной блондинкой познакомлю? Мастер спорта, кстати… по карате.

– На хера? У меня уже одна такая есть.

– Каратистка?

– Блондинка.

– Точно. Забыл совершенно. Ну, тогда с брюнеткой хочешь? Стилист-консультант.

– Тебе, получается, уже надоела?

– Больше трех раз с бабами не сплю. Принцип.

– Почему именно три, а не пять?

– Первый – чтобы примериться и познакомиться. Второй – чтобы получить удовольствие. Третий – чтобы попрощаться. Так как?

– Не хочу.

– Зря! Отказываешь себе в разнообразии. Столько женщин вокруг, а ты к жене прилип.

– Однолюб.

– Бывает, – Стас поддал жару. – Понять – никогда не пойму, но уважаю. За верность традициям. Только ты своей не проговорись.

– Обижаешь!

– Обижают, знаешь, где? Ладно, закрыли тему. Ух, хорош! Теперь по водочке и шашлычку. Ага?…

Ба-бах! Еще одного убили! Продолжаем. Бэнг-бэнг! Что дальше, Вадим? Сколько все это может тянуться? Сколько можно обманывать себя, окружающих? И самое главное – если вообще способ выбраться из кокона лжи, куда сам себя загнал. Несколько раз он был готов признаться Лике, но она инстинктивно избегала подобных разговоров. Странно, женщине может скорее смириться с мыслью о возможной сопернице, чем с информацией о том, что ее муж – гомосексуалист. Латентный, потому что он ни разу, ни с кем… Впрочем, ей от этого не легче.

Признаться – значит, перечеркнуть всю свою прежнюю жизнь. Вадим пока что не готов к подобному заявлению. О кастинге в новое шоу он узнал совершенно случайно: столько спама приходит на рабочий компьютер, что удаляет сразу, не вчитываясь. А тут зацепило. Прочел и метнулся, ни минуты не сомневаясь, что пройдет. Ведущий говорил, что все герои будут в масках, голос чуть исказят. Так что риска никакого. Всего лишь час в прямом эфире. А там… там операция… И новая жизнь. И вот тогда он со Стасом за все расквитается.

Газета «Твоя деловая жизнь»

Наступило телеравнодушие.

Скажи, как ты смотришь телевизор, и я тебе скажу, кто ты. Примерно так можно обозначить тему опроса, который недавно провел фонд "Общественное мнение".

В ходе исследования все зрители были разделены на несколько социальных групп. В первую, как ни сложно догадаться, вошли так называемые «домохозяйки» (неработающие зрители среднего возраста и достатка). Эта группа составляет примерно 28 % от всей российской аудитории и интересуется в основном сериалами, развлекательными программами, телеиграми, ток-шоу и музыкальными передачами.

Вторая группа – "спортивные болельщики" на 93 % состоит из азартных мужчин, которых пивом не пои, дай только футбольный или боксерский матч посмотреть. Причем смотрят они их по всем каналам, в любое время. От общего числа телевизионной аудитории эта группа составляет всего 8 %.

11 % составили телезрители, интересующиеся развлекательными программами, под условным названием "молодые семьи". Самую же большую часть аудитории – 35 % – составили телезрители, отчетливо дистанцирующиеся от развлекательных программ и сериалов. Социологи назвали эту группу «равнодушные» – как отличающуюся отсутствием устойчивых и определенных телевизионных предпочтений.

Однако именно эта группа и заинтересовала исследователей. 35 % равнодушных – серьезный показатель, и это притом, что руководители канала без конца говорят о том, что народ по-прежнему требует хлеба и зрелищ. Так в чем причина равнодушия российских зрителей?

Социологи решили измерить закономерности телевосприятия при помощи еще социологической техники. Опрашиваемые телезрители «маркировали» передачи тех или иных каналов "эмоциональными реакциями" – "свой – чужой", "близкий – далекий", "теплый – холодный" и т. д. В результате определилось лидерство каналов по зрелищности, значимости, честности, спокойствию и уюту, низкопробности. Но что самое главное, большинству телезрителей – 66 % – все телеканалы казались «незрелищными», незначимыми, нечестными, то есть опять же оставляли их «равнодушными». Вывод следующий: да, люди смотрят телевизор, но то, что они видят, не производит на них сильного впечатления.

МАЗУРИК

Ушла, наконец.

Сразу стало легче дышать. Кто бы мог подумать, что от ненависти может перехватить дыхание?

Он вдруг вспомнил сегодняшнее утро в подробностях.

Пять утра. Мяу! Мяу! И твердые мокрые лапы по лицу. Хочешь, не хочешь, а проснешься. Он украдкой посмотрел на мерно вздымающуюся гору на постели. Хоть бы хны!.. И, слава Богу, что хоть бы хны! Не буди лихо…

Он тихонько натянул халат и вышел вслед за кошкой. Закрыл дверь, словно закрыл жизнь.

Все-таки эти квартиры придумал либо садист, либо сумасшедший. В крайнем случае, временно влюбленный. Тюрьма на двоих. Однокомнатная хрущевка, где укрыться можно лишь, сидя на унитазе, да и то, время строго ограничено. На остальных метрах горло сводит судорогой, руки трясутся. И не от того они трясутся, что выпить очень хочется в пять утра – час бытовых алкоголиков, а оттого, что одному хочется остаться. И больше ничего. Муська наелась сухих шариков из океанических рыб и теперь размеренно вылизывала округлившийся живот. Он сидел на качающемся табурете и курил "Даллас".

"Даллас! Какое приятное знакомство!" – воскликнул президент Кеннеди, белоснежно улыбаясь в объектив. Какое приятное знакомство…

Пять утра.

Ровно два года.

Два года, и печаль невозможности. Знание того, что уже ничего не будет, все останется без перемен. День и ночь, эта хрущевка, два махровых халата, заплесневевшие от усталости и раздражения, мерцающий компьютер. Муська вопросительно мявкнула и посмотрела на Семена.

– Больше ничего не получишь! – строго сказал Мазурик.

Кошка дернула хвостом и поцокала в комнату. Мяу! Мяу! Раздался шорох и раздраженное бормотание. Черт! Побыть одному не удалось. Мазурик инстинктивно вжался в стенку, чтобы раздраженная субстанция ненароком не задела.

Стало тесно и скучно.

– Почему чайник не поставил? – зевнула жена, запахивая халат.

– Рано…

– Как будить, так не рано… – укоризненно чиркнула спичкой.

Он промолчал, уставившись в угол, где скорбно застыли потеки копоти и жира. Каждый год одно и то же: они мечтают сделать ремонт, но, подсчитав возможные расходы, отмахиваются – когда-нибудь потом. Не в этой жизни. Кредо их семьи – откладывать все на потом. Вот и живут в долг, вчерне, бережно завернув чистовик в сокровенные мечты. Когда-нибудь, в один прекрасный день они поставят в семейном плане финальную, жирную, галочку и торжественно перейдут к главному пункту – настоящей жизни. И вот тогда будет все – счастье, сумасшедшая чувственная весна и наслаждение каждой минутой… Блажен, кто верует:

– Ты опять меня не слушаешь! Надо посоветоваться.

– О чем? – он по-хамски зевнул, демонстрируя полное пренебрежение к зарождающейся беседе. Однако старая, словно мир, уловка в этот раз не помогла. Люба упорно не отводила от него взгляда. Наматывая на палец светлую прядь. Сколько они вместе? Много. И он до сих пор так и не понял. Зачем натуральной блондинке красить в черный цвет корни волос. И, наверное, уже никогда не поймет.

– Завтра у Ольги день рождения, – Люба, не глядя, выключила конфорку. – Надеюсь, ты об этом помнишь?

– А я здесь при чем? Это ее день рождения, ее проблемы. Причем здесь я?

– Притом, что ты сегодня свободен.

– Относительно.

– Хорошо, ты сегодня относительно свободен, поэтому отправишься в Гостиный двор и купишь Оле подарок. От нас двоих. Что-нибудь недорогое и стильное.

– Конкретнее…

– Что-нибудь на твой вкус… Ведь у тебя безупречный вкус. Не так ли, милый?

Он не шелохнулся, не возразил. Мучительно напрягшись, ждал, когда жена выпьет чаю для похудания с отвратительным вкусом, цветом и запахом, почистит зубы и посетит укромный уголок. В тишине просыпающегося дома послышалась мощная струя, и его пальцы раздраженно хрустнули. Мазурик опять промолчал, хотя очень хотелось устроить скандал. Он не сделал ни одного движения, когда женщина торопливо кидала тысячу и одну мелочь в потертую сумку, одновременно втаптывая ноги в сапоги и прижимая пуховку к носу. Молча проводил взглядом захлопнувшуюся дверь.

Скрежет лифта. И только когда где-то внизу хлопнули парадные скрижали, он медленно встал, подошел к холодильнику и…

…И немедленно выпил.

Не ощутив ни вкуса, ни запаха. Спустя минуту теплый противный комок в горле рассосался, и он с наслаждением вытянулся на двуспальной кровати – поперек – ощущая прохладу подушки и простыни. Сон ласково дунул в горячий лоб, и он задремал, надеясь, что через два часа проснется в ином мире, и все будет иначе.

Совсем иначе…

…Они познакомились с Ольгой два года назад, на какой-то научно-практической конференции. Оба делали никому не нужные доклады, потом натянуто слушали других, тоскливо ожидая перерыва. Столкнулись в кафе, во время кофе-брейка, поговорили, понравились друг другу, обменялись телефонами. Она позвонила первой. Встретились еще. Дул промозглый ветер, и они укрылись в маленьком кафе…

Мазурик даже не понял, когда симпатия стала страстью… Да еще такой обжигающей, сметающей все на своем пути. Он всегда считал себя эмоциональным импотентом, не способным на романтические глупости. Всю жизнь шарахался от смазливых студенточек, было время, когда с женой, как Ленин, дружил, но не спал. Чуть не заработал себе простатит от воздержания. Потом вроде все наладилось, вошло в свою семейную колею… И вдруг… накатило. Шальные поцелуи в подъезде, последний киносеанс на заднем ряду… Маленький отель в «Ольгино» (ему очень нравилось это совпадение – с Ольгой в "Ольгино"). Ключи от квартиры друзей. Любовная идиллия в преддверии кризиса средних лет.

Но все хорошее очень быстро кончается. Мазурик вдруг проснулся и раздраженно перевернулся на другой бок: и почему им всем нужно хотя бы раз сбегать туда, замуж? Что, другого состояния, чтобы почувствовать себя счастливой и желанной, человечество еще не придумало? Рано или поздно любая любовница хочет стать женой. Даже, если она уже и состоит с кем-то другим в относительно счастливом и законном браке. Бред, но разве мужчина может понять женскую логику. Я хочу быть с тобой вместе! Все время! Мазурик вздрагивал от этой перспективы: он вообще не способен быть с кем-то долгое время. Тем более, рядом. Тем более, вместе.

– Ты ее любишь? – ревниво спрашивала Ольга.

– А ты любишь своего мужа?

– Причем здесь мой муж?

– А причем здесь моя жена?

– Но ты ее любишь?

Проще – отмолчаться. Однако с упорством бульдожки Ольга выпытывала из него подробности: ты же понимаешь, я все хочу о тебе знать, потому что люблю… Мазурик, возьми меня замуж, а? И я стану Мазуриком. – Зачем плодить Мазуриков? Хватит и двоих. – Она тебя не любит, а я люблю! Возьми меня замуж! Замуж! Замуж!

Ольга не хотела ждать – ни дня, ни минуты. Особенно, когда узнала, что они с Любой не просто квартиранты, а, как бы это сказать… Супруги они. Со всеми перетекающими друг в друга последствиями.

Что тут началось!

Какой секс? Вы же прожили вместе, бок о бок, бедро о бедро целых двадцать лет. Неужели не надоело? Еще как надоело, но, видишь ли, Оленька, есть такое сложное, малоизученное состояние человеческих душ и тел. Привычка, называется. Она, как показывает практика, намного сильнее и секса, и любви, и даже ненависти. Она, как пластилин: на солнце размазывается, оставляя зеленые липкие полосы, а на холоде моментально твердеет. В общем, привычка у нас.

Но не только привычка. Куда страшнее была предательская мыслишка, засевшая занозой после ироничного взгляда жены, узнавшей вдруг о своей постельной заместительнице. Вдруг, когда они окажутся с Ольгой вместе, пройдя через два развода, аура любви и нежности исчезнет, а на смену придут дрязги и скандалы. Навсегда – такое страшное слово, когда имеются сомнения. С Любой скандалов почти не бывает, притертость друг к другу максимальная. Привычка. Так стоит ли, так сразу бросаться в омут? Стоят ли несколько лет безудержного счастья спокойного и размеренного существования? Может быть, лучше немного подождать, и тогда вопрос решится сам с собой.

– Ты все еще с ней спишь? Но почему? Тебе меня мало?

– А ты спишь со своим мужем?

– Причем здесь мой муж?

Странно устроены любовницы: почему-то они свято уверены, что после их роскошного тела мужику уже не захочется ничего иного. Это как "Шанель N5" – славная старушка Коко знала толк в хороших запахах, но она не учла одного – иногда хочется капельку… другого. Других духов, набор иных ахов и охов. Покажите мне хотя бы одного идиота, который откажется от двойного удовольствия. Впрочем, ладно, один есть. Если хорошо поискать, то и другие найдутся.

– Тебе со мной будет лучше! – шептала она в трубку. – Вот увидишь.

Разговоры повторялись так часто, что Семен начал сомневаться: почему она так торопит? Но все сомнения, словно гигантское, кривое зеркало, с треском рушились, когда он касался Ольги. Каблуки месили осколки, а он, бережно перебирая каштановые пряди, твердил:

– Ну, потерпи еще немного, еще чуть-чуть.

Лукавил ли он, когда говорил, что еще немного и все образуется? Лукавил ли, когда друзья в ответ на счастливую бесшабашную улыбку снисходительно замечали – Ну-ну, все марафонишь?

Нет, не лукавил, искренне верил, что когда-нибудь они с Ольгой будут вместе. Почему бы и нет? Она привлекательна, он – чертовски привлекателен, к тому вот какая с ними штука приключилась – любовь. Любовь все объясняет, любовь все оправдывает. Все, за одним исключением: Любови. Этот вопрос занозой проворачивался в желудке, и сразу становилось холодно и неуютно. Вопрос, на который нет ответа. Куда ее девать-то? Она ведь тоже человек, и не виновата, что мужу после сорока Амур так долбанул по сердцу, что впору на развод подавать. Конечно, можно было, закрыв, глаза, рубануть с плеча и превратить любовный треугольник в две пересекающиеся линии и одну параллельную. Можно… Тут впору садиться и решать задачку, вот только ответ никак не сходится. Простая арифметика. Либо двое счастливы, либо…

Был момент, когда он чуть не развелся. У Ольги случилась задержка. Даже Любе сказал. Мол, так и так, родная, прожили мы вместе столько счастливых лет, пора и честь знать. Та в слезы и к маме: "Мама! Он обозвал меня сукой!". Теща не промах оказалась, дочери подзатыльников надавала, зачем распустила себя. Раньше тревогу надо было бить, когда мужик в ночи являлся с выражением вселенского счастья на всех частях тела. А теперь-то что, как обозвал, так и отзовет свои слова обратно.

– Люблю ее, Марь Ивана. Вы – женщина, вы поймете, – и тут же закашлялся. Теща не признавала никаких папирос, кроме "Беломора".

– Хм, интересно рассуждаешь. А Люба кто тогда тебе получается, гермафродит?

– Она жена. Но я люблю Ольгу. И у нее будет ребенок.

– От мужа у нее будет ребенок, а не от тебя. Мазурик – ты дурак. Я всегда это Любе говорила. Только она не верила, считала, что ты просто мазурик. А ты еще и дурак. Не первый, не последний. Любовь человеку зачем дается, для того, чтобы силу его внутреннюю проверить. Стержень нащупать. Знаешь, чем Христа на самом деле искушали? Власть, деньги, – пустое. Его любовью совращали (не плотской, конечно, хотя и она, если подумать, не помешает), а той самой, душевно-духовной, которая и благо, и свет, и добро. Только если присмотреться, то любовь – от лукавого. Помнишь, чем заканчивается "Ромео и Джульетта"? То-то же. Шекспир даже в переводах слов зря на ветер не бросал. А ты, любовь-любовь! Ее давить в себе надо, ничего хорошего не принесет. Одни беды.

У тещи своя правда. У Ольги – другая. У Любы – третья. А ему что делать? Всем не угодишь. Устал он.

– Ты знаешь, задержка оказалась ложной…

– Поздравляю!

– И это все, что ты хочешь мне сказать?

– А что я еще тебе должен сказать? Впрочем, если хочешь, давай встретимся.

Ничего не просила, не уговаривала, не врала. Любила в тот раз, как последний. Он и был последним. Яркая, опустошающая страсть. В груди пустота – фантом сердца. Поцеловались и разошлись. Параллельными путями. Встречи ни к чему. И все же…

Первое время он высматривал Ольгу в толпе. Нашел бы, бросился, схватил – Моя! Моя! – И больше ничего не надо. Не права теща! Обманула, старая ведьма! Нельзя в себе давить любовь, нельзя! Ради чего, спрашивается? Чтобы днем и ночью, копить раздражение и злость, ненавидеть собственные и чужие привычки, корить себя и других за то, что однажды не смог сделать ни первый, ни второй шаги. Ведь было у них, с Ольгой, то, единственное и настоящее, то, что дается свыше раз в сто лет, согласно очередному розыгрышу небесной лотереи. Вытянуть билетик-то, вытянули, но воспользоваться не смогли. Потеряли. Вот если бы встретить, сказать ЕЙ всего лишь три слова, банальных, но очень правильных, и тогда… И тогда все будет иначе.

Идиот! «Идиот» по латыни – человек думающий. Вот он эту историю себе и придумал. От начала до конца. Потому что в реальной жизни финал оказался настолько пошлым…

Он раздраженно сел на постели, почесал бороду. Уже все равно не заснет. Значит, к вечеру, впадет в известное раздражение, чего бы очень не хотелось, учитывая обстоятельства. Вечером у жены – гости.

Мазурик ухмыльнулся. Интересное определение. Гости. Помнится, полгода назад он пришел домой пораньше, и услышал на кухне голоса. Оба знакомые.

– Знакомься, это моя подруга Ольга.

Ольга насмешливо улыбнулась, наблюдая за его растерянностью. На лице ясно читались вопросы: Как? Когда? Каким образом они могли познакомиться? Что она сказала Любе? Что Люба сказала Ольге? Догадывается? Скандал?

Скандала не последовало. Через два часа гостья засобиралась домой. Мазурик вызвался проводить до метро. Странно, но Люба отпустила их без ноты ревности, словно так и должно быть.

– И зачем ты это устроила? – спросил Семен, как только они вышли из подъезда на улицу. – Чего добилась?

– Что именно я устроила? И чего могла добиться?

– Знакомство с моей женой.

– Прости, но я не знала, что она – твоя жена.

– А что, фамилия Мазурик так часто встречается? – не удержался от подкола.

– Я не знала, что у нее фамилия Мазурик, – заупрямилась Ольга. – Мне вообще и в голову не пришло спрашивать Любу о том, какая у нее фамилия.

Семен Петрович не поверил, но до метро все-таки проводил. Попрощались холодно. По возвращении жена сделала вид, что спала. Раздираемый сомнениями, Семен устроился рядом и вдруг подскочил. От его подушки пахло Ольгиными духами. Что за чертовщина?! Так недолго и в паранойю впасть.

Утром вчерашние события показались плодом дурного воображения. Ну, встретились, подружились, ему-то что? Однако вечером Ольга вновь пришла в гости. Мазурик ее до метро провожать не стал. Пошла Люба. Когда женщины удалились, Семен Петрович принюхался: подушка опять пахал женскими духами.

– Она спит в нашей постели?

– Мазурик, ты болван! У Ольги голова заболела, прилегла отдохнуть. Не думала, что тебе будет неприятно. В следующий раз дам свою подушку.

– В следующий раз?

– Не придирайся к словам!

Ольга приходила часто, невзирая на явное недовольство хозяина дома. И однажды во время вечернего чаепития пополам с коньяком, вдруг расчувствовалась:

– Мазурики, вы мои!

И тут Семен Петрович все понял. Сложив два и два, получил четыре. И по лицу Ольги понял, что она поняла, что он понял. Аккуратная женская ладошка накрыла другую женскую ладошку.

В тот вечер Ольга впервые открыто осталась ночевать в их доме. Семену же постелили на кухне, на старенькой раскладушке, между столом, заставленной посудой и грязной плитой. Он не спал. Прислушивался к тихим звукам за дверью и представлял себе, как они… Как они это делают? Мужчина с женщиной – понятно, мужчина с мужчиной – тоже можно сообразить, но женщина с женщиной – в чем удовольствие? Природную гадливость сменило любопытство, на смену любопытству пришли ужас и стыд: а если узнают в институте?

Утром он сбежал, не дожидаясь, когда они проснутся. После долгой прогулки и двух бутылок пива позвонил Ольге из автомата на работу:

– Как спалось?

– Глаз не сомкнула. Рекомендую сменить подушку. Она очень неудобная. Шея болит.

– Потому, что скоро тебе ее сломают.

– Не хами, тебе это совершенно не идет.

– Это твоя месть?

– О чем ты, милый?

– Ты решила мне отомстить за то, что я тебя бросил? Ведь так? – Мазурик задыхался от ярости. – Я отказался на тебе жениться, и ты в отместку познакомилась с моей женой, а потом переспала с ней, шлюха.

– Это я тебя бросила, – неожиданно жестко сказала Ольга. – Ты же у нас мягкотелый, на мужские поступки совершенно не способен. Что касается наших отношений с Любой, то тебя они волновать не должны. Они – наше с ней сугубо личное дело. Спим мы, не спим, твое место – на кухне. Понял?

– Дрянь! Господи, какая же ты дрянь!

– А раньше ты меня называл любимой, – задумчиво произнесла Ольга. – Правильно говорят, мужчины – самые непостоянные существа, в отличие от женщин. Поверь, в таких мазуриках, как ты, я знаю толк.

В трубке хихикнули гудки.

С Ольгой они больше не разговаривали, ограничившись вежливой формой «привет-пока». Завидев в прихожей ее сапоги, пальто и сумку, Семен Петрович без лишних слов уходил на кухню и плотно прикрывал дверь.

Люба также вопросов не задавала, видимо, понимала причину столь явной неприязни, но продолжала принимать гостью по установленному графику: понедельник, среда, пятница. С мужем спать не то что бы отказывалась, но… не настаивала, тем самым еще больше его унижая.

Как-то Семен не выдержал и спросил:

– Почему?

Он ожидал любого ответа, кроме этого:

– Она единственно близкий мне человек. Больше у меня никого нет.

– А я?

В ответ молчание. И от этого стало еще гаже и неприятнее на душе.