Текст книги "Ненавижу"

Автор книги: Анастасия Монастырская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

МАСКА КРАСНОЙ СМЕРТИ

Телевидение – это когда одни люди смотрят на то, как плохо другим.

Ф. Феллини

8.00–14.00

***

Вопреки своим ожиданиям, Эдик отлично выспался. Никакой нервозности и суеты. Никакого триммера, хотя накануне принял немало. Спокойствие, спокойствие и еще раз спокойствие, как завещал великий Карлсон. А чего волноваться? Он и так знает, что все будет хорошо.

По дороге на телевидение Коробков улыбался, предвкушая наступающий успех. Удивленные лица Колобка и Жанны. Дурачки! Воображают, что переиграли по всем статьям. Пусть воображают. Проигрывает тот, кто недооценивает противника. А то, что недооценивают, понятно, тут и к гадалке не ходи. В паху вдруг сладко заныло от полученного накануне удовольствия. С годами Жанна усовершенствовала свою технику. Поставим ей пятерку с бо-о-льшим плюсом.

Думают, он лох? Что ж, так даже спокойнее. Когда они поймут, что к чему, будет поздно. Никто не посмеет остановить прямой эфир на главном канале страны. Особенно, когда в это шоу ввалено столько денег. Спонсоры в ряд выстроились: крупный табачный концерн, несколько пивных компаний, крупный интернет-провайдер, оператор мобильной связи, обеспечивающий sms-голосование, ну, и так, по мелочи – банки, страховые компании, туристические агентства. Полный комплект. И самый главный спонсор – алкогольный. Следовательно, как бы ни развивалось шоу, его ход никто не остановит. Такими деньгами не рискуют, и Эдик отлично это понимает. Хотелось верить, что и Колобок поймет со временем, не дурак…

Странное ощущение, когда в твоем рукаве спрятался Джокер. И ты знаешь то, чего не знают другие. Эдик щелкнул по обшлагу новой кожаной куртки, стряхнув несуществующие пылинки. Шоу начинается…

***

– Милый, ты завтракать будешь?

Кто, о чем, а она опять про еду. Тетеха! Жена порхала вокруг Вадима, тот застыл за столом с газетой в руках. Читал, и не понимал ни слова. Желудок скрутило холодным узлом, и даже третья чашка кофе не помогала. Не будет он завтракать, ему до вечера продержаться. Впервые за несколько недель Вадима одолевали сомнения: правильно ли он поступает?! Не по отношению к себе, а по отношению к жене – ведь она так ни о чем и не знает. Их взгляды встретились. Лика улыбнулась. Не сдержав приступ нежности, потерлась носом о макушку мужа.

– Любимый!

Нос у нее был холодный и влажный, как у собаки. И глаза такие же – доверчивые и блестящие. В горле запершило.

Ну и пусть! Если не догадывается, значит, дура. А если дура, то заслужила. Он резко поднялся, ударив ее затылком по губам. Вскрикнула. Молча слизнула капельки крови. В собачьих глазах застыла обида.

– Извини. Не подумал. Буду поздно, не жди.

– У тебя встреча? – простодушно спросила жена, складывая грязную посуду в мойку.

– Прямой эфир на телевидении.

– Что ж ты не сказал! – укорила Лика, мигом вернувшая себе хорошее настроение. – Когда? По какому каналу? Надо же всем позвонить, чтобы посмотрели. И родителям. Твоим – в первую очередь. Знаешь, мне кажется, что отец после программы станет тобой гордиться. То есть он и так, но телевидение – оно человека совсем по-другому показывает. Правда?

Истинная правда. Если бы ты знала, насколько права.

Жребий брошен. Рубикон перейден. Вадим надел пальто, взял портфель и молча вышел из квартиры, зная, что больше сюда никогда не вернется.

***

– Марин, перестань дуться! Я на съемках был. Честное слово.

– Всю ночь?

– Всю ночь, – Селезнев умудрился поцеловать Марину в кончик носа. – Малыш, ты опять ревнуешь?

– Я не ревную, Игорь. Правда. Мы же с тобой давно договорились, что каждый волен поступать так, как каждый сочтет нужным. У тебя – работа. У меня – работа. У тебя – свой круг общения. У меня – свой круг общения. Общего у нас – ребенок и свидетельство о браке. Какие проблемы?

– Никаких, – почему-то растерялся Селезнев. – А когда мы с тобой об этом договорились? Разве было?

– Было все, даже больше. И уговор был. Странно, что ты совершенно не помнишь, – последний слова заглушил шум фена.

Селезнев бросил взгляд на кожаный костюм, разложенный на кровати. Новый. Дорогой. Подчеркнуто сексуальный. Женщина в красном всегда будет в центре внимания. Плюс новое белье (тоже красное), броский макияж, да и с прической она никогда так не возилась.

– Ты куда-то собираешься?

– Собираюсь.

– И куда, позволь спросить?

– Позволю. На работу.

– В этом? – прозвучало недоуменно-ревниво.

Фен стих.

– А что такого? Государственная дума приняла закон об универсальном дресс-коде?

– Нет, но… но такой костюм выглядит слишком уж вызывающим. Так мне кажется.

– Заметь, тебе кажется. Но не мне, – она демонстративно изогнулась, надевая короткую юбку. – Да, дорогой, сегодня вечером меня не жди.

– Свидание? – едко спросил Селезнев.

– Прямой эфир. В новом шоу.

– Что?!

– То!

***

– Светик, тебя главный зачем-то вызывал! – в голосе старшего редактора Милочки проклюнулось любопытство. – Сказал, как только придешь, сразу к нему.

Светлана Борисовна спокойно включила чайник, и бросила в чашку пакетик дешевого чая и три куска сахара. Не оборачиваясь, бросила:

– Подождет!

Глаза старшего редактора округлились:

– Света, ты чего? Белены объелась? Тебя Колобок вызывает. Причем срочно, а ты чаи гоняешь. Вот вылетишь с работы, тогда поймешь…

Светлана Борисовна также неспешно налила кипяток, размешала сахар, и только потом повернулась к Миле.

– Мила, тебе сколько лет?

– Двадцать пять, а что? – удивилась она.

– А мне шестьдесят два. Какая я тебе Света?

Бледные щечки девушки залил румянец. Румянец смущения, надо полагать… Но если быть справедливой, то злости. На себя, на нее, старую каргу и на дурака-босса.

– Так ведь все вас так называют…

– Все да не все, Милочка. А только те, кому я это позволяю. Тебе, например, не позволяла мне «тыкать». Я вот могу сказать тебе «ты», хотя бы потому, что значительно старше и опытней, а ты, милочка, пока подобной привилегией не обладаешь. Уж извини.

В ответ Мила уставилась в экран компьютера и насупилась. Светлана Борисовна поставила чашку на тумбочку и бесшумно вышла.

Главный, значит, вызывает. Интересно. С чего бы это? Она даже не была уверена, что Колобок знает о ее существовании. Оказывается, хоть какое-то понятие, да имеет. И даже не прочь ее увидеть. Какая честь! Она шутливо поклонилась собственному отражению. Перебинтованная рука. Рассеченный лоб. Разбитая губа, на которую пришлось наложить несколько швов. И лиловый синяк под глазом. Хороша, нечего сказать!

Но почему-то Светлане Борисовне было сегодня весело и легко. Как просто это, ничего и никого не боятся, ничего и никого не любить. Как просто сказать «нет», если ты действительно хочешь сказать «нет». Что же это такое?

Это свобода, Светка, – насмешливо прошептал ей Павел Петрович. – Полная и безоговорочная свобода. Дышать. Жить и наслаждаться жизнью. Делать то, что хочешь и плевать на окружающих. Почему ж ты раньше этого не знала, а?

– Потому что любила тебя, Паша. И болела тобой.

– Фу, как высокопарно! – сморщился голос. – А сейчас, получается, уже не любишь?

– Не люблю.

– Почему?

– Потому, что я научилась любить себя.

– Не слишком ли поздно?

Вопросец-то с подвохом. Она даже остановилась, притоптывая отечной ногой на месте. Не слишком ли поздно? В шестьдесят два? И рассмеялась – в самый раз.

– Вам чего? – спросила секретарша Ниночка. Сегодня она билась над пасьянсом «Паук» третьей сложности. – Вас что, вызывали?

– Меня попросили зайти, – Светлана Борисовна сделала шаг по направлению к дивану. – Мне подождать, или сразу доложите?

Доложила.

Жаль, что так быстро: давненько Светлана Борисовна не сидела на таком удобном диване. Кожа мягонькая, как кошачья лапка, чуть-чуть поскрипывает и чуть-чуть пахнет деньгами. Также, как пахло то дорогое портмоне, которое она нашла лестнице. Принесла в дирекцию. А ее обвинили в краже. Столько времени прошло, а она помнит тот пряный кожаный дух.

Колобок снисходительно указал на жесткий стул, но Светлана Борисовна проигнорировала: выбрала другой, с мягкой податливой спинкой. Поясница у нее не казенная, любит комфорт, как выяснилось совсем недавно. Колобок стерпел, лишь поморщился.

Ну? Я пришла! Время пошло.

И она шумно высморкалась в большой клетчатый платок. Колобок стерпел и в этот раз. Воцарилась тишина.

– Сколько вы у нас работаете, Светлана Борисовна? – спросил начальник.

– Не помню. Вы в отделе кадров посмотрите, там точно знают, – безмятежно отозвалась она. – Лепнина у вас богатая. И купидоны тоже. Это ведь купидоны?

Колобок тупо посмотрел на потолок.

– Амуры.

– А-а… Но лепнина все равно богатая. Нигде такой не видела.

– Итальянская.

– А-а… Я думала – французская.

– Французы плохо делают.

– А-а… Вам виднее.

И снова пауза, тягучая, словно цветочный мед. Некстати вспомнилась любимая Пашина поговорка: "Все пчелы приносили в улей сладкий и вкусный мед, и только одна, вредная и противная, деготь". Не она ли та самая пчела, вредная и противная? Колобок неслучайно напрягся, не зная, как приступить к теме разговора. Лично ей торопиться совершенно некуда. До вечера Светлана Борисовна совершенно свободна.

– Я вот зачем попросил вас прийти, – нерешительно начал Колобок. – До меня дошли слухи, что вы собираетесь принять участие в сегодняшнем реалити-шоу.

Светлана Борисовна удивленно посмотрела на него, но не ответила.

– Для нашего канала подобное развитие выглядело бы крайне нежелательно. До меня дошли слухи о ваших… м-м-м… разногласиях с некоторыми нашими гостями. Люди они вспыльчивые, нервные, импульсивные, вполне возможно, что они вас и обидели… Со стороны канала я готов загладить причиненное вам неудобство. Что вы делаете, Светлана Борисовна?

– Разве не видите? Снимаю повязку… Отталкивающее зрелище, не так ли? А всего лишь кипяток. Но рубцы останутся, теперь уже навсегда. Впрочем, как и шрам на лбу, на губах… Как вы это назвали? Неудобство? Трогательное обозначение сложившейся ситуации. И ведь заметьте, в суд подать на них я не могу. Кто будет слушать старуху, которая, не исключено, что выжила из ума?! Ведь Маша Потутина помогает детскому дому, и детишки ее просто обожают. Филипп Бредосович также неоднократно замечен в слезливой благотворительности. Такие люди просто не могли избить старую беззащитную женщину.

Так их, Светка, так их, мать твою!

Свидетелей не было, так что вы можете быть совершенно спокойны относительно слухов. Я ничего не стану предпринимать. И никого и ни в чем не буду обвинять. Господь им судья.

Вздох облегчения. Подмышками два влажных пятна. Неужели для него это действительно так важно?

– Спасибо вам, Светлана Борисовна. Я в вас не ошибся. Да, кстати… В конце месяца у нас премия. Я распоряжусь, чтобы вам ее выписали.

– Распорядитесь. Премия никому еще не вредила.

Я никого и ни в чем не стану обвинять. И ведь ни слова не соврала. За нее это сделает Эдик, у которого свои счеты.

Я ничего не стану предпринимать. Когда женщина отвечала за свои слова и поступки? Тем более такая старая и обиженная?

Господь им судья. Так приятно иногда почувствовать себя карающей рукой… А лепнина действительно богатая. И не амуры это, а купидоны. Уж она-то в искусстве разбирается.

***

– Мазурик, ты сошел с ума!

– Почему? – Семен Петрович вытащил зубную щетку изо рта и посмотрел в зеркало. Позади него стояла растрепанная супруга в туго перетянутом халате.

– Ты уволился! – удивительно, сколько эмоций можно вложить в одно восклицание.

– Допустим, я уволился. И что? – Мазурик снова приступил к процессу чистки зубов.

– Как это что?! В твоем возрасте!

– Причем тут мой возраст?

– При том, то ты не сможешь найти такую работу!

Мазурик набрал воды в рот, прополоскал, потом смачно сплюнул. И только тогда повернулся к встревоженной супруге:

– А кто тебе сказал, что я собираюсь искать работу?

– То есть как? – Жена даже попятилась от удивления. – Не поняла… А зачем же ты тогда уволился?

– Видишь ли, – начал было Мазурик и вдруг замер. Потому что вдруг забыл, как зовут его жену. Еще вчера помнил, и вдруг – полный провал. Как будто и не было прожитых дней. Он даже смутился перед этой усталой, чуть полноватой женщиной.

– Семен! Что вообще происходит?! – выкрикнула она. – Ты можешь объяснить? Любой знает…

О! Вот оно! Люба. Жену зовут Люба. Семен Петрович улыбнулся сделанному открытию: все вернулось на круги своя.

– Не кричи, Люба, – тихо попросил он. – Ольгу разбудишь.

На кухне было не разместиться. Он, как истинный джентльмен, уступил супруге единственную табуретку, а сам втиснулся в оконный проем. Оба молча смотрели на закипающий чайник.

– Семен, – уже спокойно спросила его жена. – Ты можешь объяснить, зачем ты ушел с работы?

Он с полминуты раздумывал: сказать или нет? И все-таки выбрал компромиссный вариант.

– Мне сделали интересное предложение. Возможно, я буду работать за рубежом.

Рука Любы дернулась, и она пролила кипяток на клеенку.

– За границей?

– Да.

– А я?

– Что – ты?

– Что буду делать я?

– То же, что и раньше… За одним лишь исключением – я больше не буду тебе мешать. Что-то не устраивает?

– Какая же ты сволочь! – оскорблено сказала она и вышла из кухни.

Может, стоило ей все-таки сказать? А то как-то неловко получается, подло, не по-мужски. Словно удар в спину. Надо предупредить, но… не хочется.

– И почему это я сволочь? – запоздало выкрикнул Мазурик вслед жене. – Поясните, сударыня!

Люба фурией ворвалась на кухню:

– Потому что думаешь только о себе!

– А надо о тебе! – насмешливо парировал Семен Петрович.

– Мазурики, вы чего…

– Оля, уйди! – крикнули одновременно и уставились друг на друга, тяжело дыша. – Не вмешивайся!

– Ты всегда думал только о себе. Квартиру эту убогую купил только потому, что до твоей работы недалеко. И плевать, что жене три часа до своей добираться. То, что ты потом сменил свое КБ на НИИ, уже не считается… Теперь и вовсе безработным стал, а я по-прежнему три часа в автобусе трясусь!

– Все?

– Когда ты в последний раз дарил мне цветы? Когда мы в последний раз ходили в гости к друзьям? От тебя ничего не дождешься: ни внимания, ни ласки, ни денег. Ты даже в постели свое побыстрее торопился урвать, а потом заваливался тюленем да так, что до утра не добудиться. Я отдала тебе лучшие годы, а ты…

Мазурику стало скучно… У каждого своя правда, и если жена назвала мужа сволочью, значит, он сволочью и помрет. Или переживет ее, а потом все равно помрет. Еще большей сволочью.

И чего взъелась? Будто он просил ее отдавать лучшие годы своей жизни! Неужели когда-либо претендовал на ее молодость и верность. Никогда! И уж тем более сейчас.

Халат Любы на груди распахнулся, обнажив рыхлую отвисшую грудь. Мазурик перевел взгляд на Ольгу: завернувшись в одеяло, она хищно за ними наблюдала. Осклабился.

– Что, Оленька, нравится скандал в благородном семействе? Не ожидала столь бурный страстей?! Может, присоединишься? Так сказать, сообразим на троих!

– Оставь Ольгу в покое!

– Давно оставил, – осклабился Мазурик. Дождался, чтобы смысл фразы дошел до жены, накинул куртку и вышел из дома. А ведь хотел поступить как честный человек, который, впрочем, в глубине души так и остался сволочью.

***

– А кто его спрашивает? – ленивый голос секретарши перебивал яростный стук по клавиатуре.

Ада запнулась.

– Это его жена… – и тихо добавила: – Бывшая. Соедините, пожалуйста, это очень срочно.

В трубке задергался Моцарт. Потому все тот же равнодушный голос сообщил, что генеральный директор телеканала на совещании и осовбодится очень не скоро. Ада зачем-то сказала «спасибо», а потом долго слушала короткие гудки: sos! sos! sos! sos!..

Попрощаться – не получилось, но, может быть, оно и к лучшему. Сказать-то все равно нечего, но почему-то стало обидно. Ладонью вытерла наступившие слезы и вышла на балкон.

Конец октября. В минувшую субботу дворники смели ворох листьев, и теперь они – в длинных синюшных мешках лежали у подъезда. Пахло дымом, дождем, холодом и поздними осенними хризантемами. Густо-красными, почти черными. Этот сорт Ада особенно любила и всегда сажала на балконе. Когда выпадал первый снег, хризантемы, припорошенные белой поземкой, выглядели особенно торжественно и красиво. Аде нравилось смотреть, как они медленно и спокойно умирали. Маленькие самураи.

Эдуард сказал, чтобы она ни о чем не беспокоилась: сегодня все произойдет также красиво и торжественно. На глазах у ее мужа. Ведь она мечтала именно об этом, не так ли? Ада спросила, как именно она умрет, но в ответ ведущий сочувственно погладил ее по плечу:

– Зачем вам об этом знать? Обещаю, что будет небольно и быстро. Ву уйдете счастливой.

И она поверила. Что еще оставалось?

Правильно поступает тот, кто относится в миру, словно к сновидению. Когда тебе снится кошмар, ты просыпаешься и говоришь себе, что это был всего лишь сон. Говорят, что наш мир ничем не отличается от такого сна.

Колобок очень любил цитировать «Хагакурэ»: слова отскакивали от него, как уже спелые, но еще не шелушенные орехи. Ада подбирала их, лущила и аккуратно складывала в мешочки памяти.

Заворачивай свои намерения в иголки сосны…

Воистину жизнь человека длится одно мгновение, поэтому живи и делай, что хочешь. Глупо жить в этом мире, подобном сновидению, каждый день встречаться с неприятностями и делать только то, что тебе не нравится…

Не нужно быть все время настороже. Нужно считать, что ты уже умер.

И тогда ты действительно умрешь с достоинством. Ада улыбнулась и стянула с пальца толстое обручальное кольцо. Прицелилась и бросила вниз, в сторону мешков с листьями.

Нехорошо, если место казни расположено там, где проходит много людей. Ведь если преступников много, это позор. По прошествии времени преступник забывает о своем злодеянии. Поэтому лучше казнить виновных на месте преступления.

14.00–18.00

Мужчины и женщины.

Жизнь и смерть.

Добро и зло.

Ненависть и любовь.

Вечные стереотипы. Такие же, как мечты и реальность, власть и рабство, богатство и нищета. Проверка судьбы на вшивость. Надежные гирьки, удерживающие этот паршивый непредсказуемый мир в устойчивом положении. Но стоит маятнику качнуться, как все полетит в тартарары. И от привычного мира мало, что останется. Разве что размытое вчера, но уж точно никакого завтра.

Достаточно протянуть руку и сделать всего лишь одно движение, чтобы все вокруг изменилось. Вопрос лишь в том – так ли мне этого хочется?

Да! Хочется подергать за ниточки, посмотреть в их напряженные, недоверчивые лица и увидеть единственно возможный – а потому – верный ответ на свой пока еще невысказанный вопрос. Эти люди все равно ничего не поймут, они даже ничего не почувствуют, более того, они будут довольны столь банальным исходом игры.

В основе жизни – лежит прощение. А в основе смерти? Вы никогда не задумывались, что лежит в основе смерти? Может быть, сама смерть? Иногда она бывает милосердной. Но лишь по праздникам, когда вытягиваешь свой единственно выигрышный билет.

Человек должен прощать. Охотно верю. Но кто сказал, что этот человек – я? Я никого не прощаю, и ничего не забываю. Характер такой. И тот, кто виновен, ответит за причиненное зло. Пусть оно и случилось вчера.

Только сегодня понимаешь: завтра – не значит вчера. У меня есть право на реванш.

Или я ошибаюсь?

***

– Не нравится мне все это! – простонал Колобок и прямо из горла булькнул коньяком.

– Успокойся, пожалуйста! – Жанна раздраженно размешивала сахар в кофе. – Спонсоры довольны, акционеры писают кипятком от радости, Эдик ведет себя, как лапочка. Если все пойдет хорошо, то мы сможем продать эту идею на Запад…

– Не говори гоп, пока ты еще не в седле, – Колобок сделал еще один хороший глоток и повернулся к Жанне. – Ты хоть можешь объяснить, чего именно мне ожидать, что задумал твой бывший?

Жанна дернула плечиком:

– Ничего особенного, милый. Вы же утвердили концепцию шоу? Ну и чего ты тогда волнуешься? Эдик прекрасно проведет пилотный выпуск, а потом ты его уволишь. Скажем, за профнепригодность, или за пьянство, или за моральное разложение. А потом ведущей программы стану я. И ты окончательно забудешь о своих глупых волнениях. Мы же обо все договорились? Ну? Перестань…

– Ты список героев видела?

– Нет, – озадаченно прошептала Жанна. – У нас какие-то проблемы?

– Интересно, о чем ты вчера разговаривал с Эдиком, если не знаешь самого главного, – без особой злобы и ревности укорил Колобок, но все-таки прочел:

– Номер первый – Семен Петрович Мазурик – профессор, доктор культурологических наук, автор многочисленных трудов по этике, элитарной и массовой культуре, неоднократно печатался за рубежом. Номер второй – Марина Сергеевна Селезнева, сотрудник крупнейшего петербургского рекламного агентства, жена известного режиссера Игоря Селезнева, чьи фильмы неоднократно номинировались на «Нику», а один даже чуть было не огреб «Оскара». Номер третий – Вадим Николаевич Сергейченко, сын перезидента торговой компании "Николай и К", зять президента алмазного холдинга, сам в настоящее время является заместителем генерального директора нефтяной компании. Номер третий – Светлана Борисовна Спиридонова, старейший сотрудник нашего телеканала. И, наконец, номер пятый – Джокер. Имя этого человека станет известно только в прямом эфире. Ну, и как тебе списочек? Впечатляет?

– Не то слово… М-да… Кажется, что Эдика мы с тобой все-таки недооценили, – Жанна закурила и внимательно посмотрела на Колобка. – У тебя есть какие-нибудь предположения относительно пятого кандидата?

– Никаких. Но даже если бы они и были, общей картины они уже не изменят. Позвонками чую скандал. Похоже, твой бывший нам такую свинью подложит, что мама, не горюй. И почему я тогда его прямо не послал?!

– А заменить их никак нельзя?

– А как? До эфира три часа! К тому же я внимательно посмотрел подписанные договоры. Оказывается, этот паразит туда включил один очень любопытный пунктик: в случае, если по воле телеканала какой-либо из героев будет снят с передачи, канал обязуется выплатить ему неустойку. И знаешь, какую? – Колобок нарисовал в воздухе единицу и несколько нулей.

– Это законно?

– А то! А теперь умножь эту цифру на пять!

– Черт! Ты знаешь, милый, мне это тоже не нравится. Ладно, допустим, Светлана Борисовна не в счет. Этот божий одуванчик – сама простота.

– Ты полная дура, если так считаешь! – взорвался Колобок. – Мне уже сегодня звонили пресс-секретари Филиппа Бредосовича и Маши Потутиной. В едином лице, поскольку у них один пресс-секретарь на двоих. Точнее, пресс-секретарша. А просила эта пресс-секретарша дать ее подопечным самые выигрышные места. Эти придурки даже надеются, что им удастся спеть!

"Полную дуру" Жанна проглотила. Иногда надо поступится малым, чтобы не потерять большее. Но информация о звездах ее живо заинтересовала. С каких это пор последних приглашают на реалити-шоу такого рода?

– Ты думаешь, что все дело в Спиридоновой? Из-за того, что ее избила Потутина, а болгарский пересмешник обварил кипятком?

– Не только. Не забывай, что до этого были и другие эпизоды, но те удалось вовремя замять, к тому же наши звездочки не переходили от словесных оскорблений к рукоприкладству. Она была у меня сегодня. И даже пообещала, что не будет принимать никакого участия в этом проекте.

– Ну вот…

– Я ей не верю. Она из тех, кому больше нечего терять. Представляешь, что подумают о нашем канале, когда она появится эфире во всех этих окровавленных бинтах и повязках. И начнет рассказывать про буйство наших звезд и про то, что канал бросил ее на растерзание этим звездным хищникам. И это при условии того, что рейтинг Фили и Потутина ниже нижнего уровня…

– Ей никто не поверит. Маша Потутина вчера перечислила крупную сумму в детский дом. Филипп Бредосович вообще номинирован на премию "Самый гуманный человек года". Какие проблемы?

– То же самое она сказала и мне, но ты же знаешь телевидение: любое событие можно извратить и повернуть так, что больше тебе никто не поверит. Никто и никогда.

– Дай сюда, – Жанна отобрала у него бутылку и приложилась к горлышку. – Надо понимать, что Светлана Борисовна – не единственная наша проблема.

– Угу… С господином Селезневым у нас подписан эксклюзивный контракт. Ты представляешь, что он устроит, когда узнает об участии в реалити-шоу своей жены!

– Еще тот вопрос, что она потребует. Может быть, новое платье?

– Ну-ну… Вряд ли извращенный ум нашего Эдика купился бы на такую дешевку. Копай глубже… Впрочем, с господами Сергейченко и Мазуриком тоже не так все просто.

– Что же нам теперь делать?

– Ждать и надеяться, моя дорогая, ждать худшего, и надеяться, что это худшее окажется не таким уж плохим. Да, и не напивайся… Возможно, что тебе все-таки придется заменить нашего умника.

***

На сценической площадке кипела работа. Проверяли звук, свет, декорации. Эдик издали оглядел плоды своего труда и остался доволен. Сделано так, как он и хотел. Между зрительным залом и участниками метры колючей проволоки. Даже если и захочешь, близко не подойдешь. К тому же проволока с сюрпризом, но об этом пока никто, кроме Эдика и пары доверенных лиц не знает. Кресла участников затянуты черным крепом. Место ведущего чуть в отдалении. Прекрасно… Он бросил взгляд на пять масок. Жаль разочаровывать, но они героям не понадобятся. Конечно, обман с его стороны, но шоу есть шоу. Страна должна знать своих героев в лицо.

– Вот готовый сценарий, вам его просили передать. – Девушка-ассистент принесла несколько листков, сколотых скрепкой.

Эдик быстро пробежал его глазами. Все-таки Колобок не оставляет надежды внести свои изменения в ход событий. Глупо, очень глупо… Особенно, если учесть, что здесь нет ничего про пятого участника, то есть участницу – Аду. Для Колобка это будет особый сюрприз. Хм…

Эдик сложил листки пополам, а потом разорвал. У него свой сценарий. И кое-кому он точно не понравится.

***

– Ты чего такой франтоватый?

– Важная встреча, – почти спокойно ответил Вадим и посмотрел на своего начальника.

– Жаль, хотел тебя пригласить в одно местечко, говорят, будет весело.

На секунду Вадим пожалел, что вечер у него занят.

– Куда, если не секрет?

– На телевидение. Мне два пропуска достали. На новое реалити-шоу. Я вначале отказался, пидорский канал, а потом согласился: вот и будет шанс сказать все, что я об этом думаю. Так как, встречу не отменишь?

– Извини. Не могу, – в груди захолодело.

А вот этого предугадать никто не мог! Или мог? Вадим дернулся от подозрения. Три дня назад звонила девица, представилась редактором и долго выспрашивала подробности его частной жизни. Он, дурак, ей все и рассказал, или почти все… Не помнит. В последние дни он сидел на успокоительном и сухом вине. Пульс был ровным, зато сознание запутанным. Вадим не жил, а тянул время до заветного часа икс. О том, что будет после, не думал. Потому что «после» может и не быть.

На экране компьютера прыгал и сливался в грязное пятно какой-то график. Зачем все это? Зачем он изображает бурную деятельность, если работать совершенно не хочется? Зачем занимает должность, которая совершенно не просто не нужна, но и омерзительна? Зачем?!

Сквозь стеклянную перегородку Вадим наблюдал за своим начальником. Стас ущипнул за попку секретаршу, потом, видимо, сказал какую-то скабрезность, потому что девушка залилась краской и бросила опасливый взгляд на босса. Отступила. Кивнула. Стас накрыл ее ладонь своей и что-то прошептал на ухо. Подлец! Но зато, какой подлец!

И этому человеку он должен публично признаться в любви на всю страну?! Вадим решительно смахнул слезы. Если надо, то он это сделает. Ради счастья. А там уж разберемся, чье оно будет.

***

По инструкции участникам шоу надлежало прибыть на студию за полтора часа до эфира, но Мазурик счел, что ничего страшного не произойдет, если он опоздает минут на тридцать. Эдуард предупреждал, что их будут гримировать перд эфиром, но Мазурик отмахнулся. При условии того, что пол-лица скрывает борода, что там гримировать. Не ресницы же ему накрасят! Поэтому перед эфиром он заглянул в Макдональдс. Заказал себе картошку по-деревенски с тремя видами соусов, «биг-мак», молочный коктейль и мороженое. Фаст-фуд ему всегда нравился намного больше, чем рестораны или домашние обеды. Последними Люба его вообще не баловала, предпочитая отовариваться в ближайшей кулинарии. В ресторанах Мазурик чувствовал себя всегда неловко, еда казалась невкусной и очень дорогой, компания – скучной, обслуживание – хамским. Иное дело – фаст-фуд. Жирно, вкусно, есть можно руками, на кассе тебе даже улыбнутся бесплатно. А если, не дай бог, обваришь пальцы горячим кофе, то можно и в суд подать. Не исключено, что и выиграть. В суете, гонке за лучшее место у окна Мазурик себя чувствовал комфортно и спокойно. Люди чавкали, облизывали пальцы, и не старались казаться лучше, чем они есть на самом деле. И Семену Петровичу это очень нравилось. К тому же, поддерживая идею фаст-фуда, он как бы бастовал против своей профессиональной деятельности. Проблемы и манерность элитарной культуры давно надоели, их обсуждение казалось бессмысленным. Обсуждать черный квадрат Малевича? Искать в нем духовные терзания, сакральный смысл или послание потомкам? Увольте! Семен Петрович был уверен: когда Малевич малевал свой будущий шедевр, то был либо очень пьян, либо у него закончилась краска, либо очень торопился – деньги были нужны. Или все вместе. Бывают в истории такие роковые совпадения. Но свои мысли держал при себе. Так что когда речь заходила об этой, с позволения сказать, картине, многозначительно тянул: Да… Шедевр. Тут вам и духовные терзания. И сакральный смысл. И послание потомкам.

Быть аферистом в искусстве, политике, обществе быть просто. Или очень просто. Достаточно найти какого-нибудь авторитета, которому понравится твоя афера, и дело в шляпе. Это как тараканья морилка: таракан кушает приманку, потом идет в свой тараканий народ и заражает других. А уж чем заражает – иной вопрос. Самое важное – найти того самого авторитетного и уважаемого таракана, пардон, персонажа, который даже и не поймет, как именно его «сделали» и на что "развели".

С аферистами Семен Петрович сталкивался каждый день. Но когда заикался об этом, его резко осаживали: а сам-то ты чего добился? если критикуешь, то исключительно из зависти. А зависть порочна. Так шты сиди и молчи в тряпочку. Или в одноразовый платок. По молодости Мазурик дергался, но со временем поостыл и помалкивал. Да, он многого не понимал в этой жизни и, если честно, уже не хотел понимать. Он знал, что джаз это хорошо, а вот под попсу в стиле ПТУ у человека распрямляются извилины, а у коров сворачивается молоко; он знал, что стиль эклектика еще не означает пошлости и безвкусия; он знал, что нельзя читать чужие письма и прослушивать чужие разговоры, но в сотнях частных фирм это делали, декларируя постулаты своей корпоративной культуры и не мучась угрызениями совести. Он знал, что любящие люди должны хранить друг другу верность, и не понимал, почему многочисленные адюльтеры считаются в порядке вещей. Его мать месяцами лежала в больнице, надеясь родить второго ребенка. Сегодня он все чаще сталкивался с молодыми женщинами, которые носили короткие юбки зимой и не собирались иметь детей в принципе. Все это Семен Петрович считал отголосками той самой элитарной культуры.