Текст книги "Суд Рейнмена (СИ)"

Автор книги: Анастасия Калько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Почему-то именно сейчас, несмотря на напряжённость момента, Синдия снова вспомнила, как при первой встрече Михаил показался ей похожим на Ремо Джирона в «Спруте». И сейчас Михаил был похож на него. Во второй серии шестого сезона итальянской эпопеи лощёный красавец Тано, герой Джирона, предстал перед зрителями растрёпанным, помятым и неопрятным в одном из притонов Африки. И Михаил сейчас выглядел примерно так же.

– Так я вас слушаю, – напомнил о себе Михаил, – у вас ведь много вопросов ко мне? Я отвечу на все, а потом спрошу сам: в каком преступлении меня подозревают и почему?

Ситуация стала анекдотичной. Мало того, что Михаил перехватил её, как в западном классическом детективе, возле забора в своём саду, так ещё он теперь, похоже, собирается взять инициативу в свои руки и устроить допрос ей!

Нужно было срочно восстановить «статус-кво», и Синдия спросила:

– Когда и зачем вы заменили шины на своей «Ниве»?

Если бы прокурор начал задавать встречные вопросы, уходить от ответа или изображать недоумение и обиду, это подтвердило бы подозрения Синдии. Но прокурор просто ответил:

– Неделю назад я ездил с сестрой и её мужем на пикник в горы, на обратном пути проколол шину, и пришлось менять покрышки на всех колёсах – так выходило дешевле, чем оплачивать только одно колесо. Я заказал комплект специальной особо крепкой резины, чтобы снова не проколоться на бездорожье, потому что «Нива» у меня для загородных поездок. Ещё что?

– Назовите место проживания, фамилии и места работы сестры и её мужа, – ответила Синдия. – сестра моложе вас? – она вспомнила слова Рейнмена из второго письма: что бы он сделал, если бы «школьный бригадир» терроризировал его младшую сестру…

Михаил вздрогнул, потом горько усмехнулся, опустился в кресло напротив неё и ответил:

– А если я после нашего разговора позвоню им и попрошу говорить то, что мне нужно? Ладно, это дурацкая попытка пошутить. Да, сестра на восемь лет младше меня. Её зовут Ира, Ирина Олеговна Волкова, по мужу – Березина. Её муж, Березин Николай Григорьевич – владелец фирмы «Видеомир», а Ира у него – старший менеджер. А теперь могу ли я узнать, чем вызван такой интерес к моей персоне, моему автомобилю и моим родственникам?

– Сначала ответьте, какой марки были предыдущие покрышки вашей «Нивы» и в каком состоянии они пребывали до того, как вы прокололи колесо, – Синдия всё ещё не расслаблялась, готовая в любой момент отбить атаку и броситься в окно. Михаил сидел поодаль, откинувшись на спинку кресла и сложив руки на коленях, но он мог мгновенно выбросить своё тело из кресла и молниеносно атаковать. Если он и есть Рейнмен. А иначе ему просто незачем нападать на неё. Вопрос о покрышках определял весь дальнейший ход беседы. Снимки и слепки следов с места преступления в Ударном Синдия изучила до мельчайших подробностей и хранила в сейфе в своём кабинете. Михаил видел снимки только один раз, мельком. Вздумай он соврать насчёт марки покрышек или их технического состояния, Синдия сразу разгадала бы ложь.

– Это что, допрос? – Михаил впился блестящими глазами в лицо Синдии, – и в какой роли я выступаю: фигурант, свидетель или подозреваемый? Последнее наиболее вероятно, потому что вы обследовали мою машину без санкции на обыск, а теперь выпытываете подробности о покрышках и не спешите объяснять, чем вызван такой интерес и каков статус нашей беседы: неофициальное выяснение неточностей, или официальный опрос? Я сам, кстати, юрист, и с вашей стороны прослеживаю сейчас целый ряд нарушений процессуальных норм!

Очевидно Михаил решил, что лучшая защита – это нападение. Пришлось следовать его примеру:

– То, что вы уклоняетесь от прямого ответа на мой вопрос ещё более подозрительно с юридической точки зрения! Это не допрос, у меня нет на руках никаких санкций, но имеются определённые подозрения на ваш счёт, и пока я исправно получаю к ним подтверждения, а вы даже не пытаетесь их развеять! – на самом деле первая реакция Михаила на её появление существенно поколебала её уверенность, что Михаил – тот кто ей нужен, но Синдия решила пока об этом не заикаться.

– Подозрения? – переспросил Михаил, подавшись вперёд. – И что, по-вашему, я натворил?

– А как вы думаете, из-за чего старший следователь может ночью лазать через ваш забор, рискуя нарваться на Ричи? – парировала Синдия.

– Приди вы завтра, нарвались бы, – фыркнул Михаил. – Ричи сегодня пока на городской квартире. Завтра, то есть сегодня утром приезжают Женька с малышом и собакой. Я выехал вперёд, чтобы подготовить дом. Мы решили, что Женьке лучше остаток лета провести с сыном на даче: свежий воздух, фрукты, тишина. И для малыша это будет неплохо. В городе всё раскалено, пыль, асфальт плавится, всюду толпы приезжих, на дорогах пробки. В общем, женщине после родов и грудному ребёнку это время лучше провести за городом.

– Действительно, – больше Синдия ничего не сказала, давая понять, что приняла объяснение к сведению и теперь ждёт ответа на вопрос о покрышках. Михаил  страдальчески потёр лоб и назвал марку старых покрышек, адрес сервисного центра, где ставил их и сказал, что «Нива» с этими покрышками ездила чуть больше года, раз или два в месяц.

– Я всё-таки надеюсь узнать, в чём вы меня подозреваете, – повторил он.

– Следы протекторов автомобиля, предположительно – «Нива 4 Х 4», были обнаружены в селе Ударное рядом с местом убийства Вячеслава Сидорова в первых числах июня, – ответила Синдия.

Михаил поднял голову, ошеломлённо глядя на Синдию и даже слегка приоткрыв рот от изумления, а в глазах было только удивление и ни капли испуга, затравленности или желания выкрутиться любой ценой, и профессиональная следовательская интуиция Синдии завопила: он невиновен, он – не тот, за кого она его принимала, она чуть было не совершила ошибку!

– В городе, по меньшей мере, несколько сотен джипов «Нива», – воскликнул Михаил. – Почему же в поле вашего расследования попал именно мой прогулочный автомобиль?

– После того, как вы рассказали, как спасли Женю от хулиганов, я сама с ней побеседовала.

Михаил потёр ладонью воспалённые глаза:

– Женька в тот день рассказала мне, о чём вы с ней говорили. Так вы решили, что после тех случаев, с мальчишками из автобуса и моей первой женой, я спятил и начал убивать? Но почему?

Синдия молчала. Теперь она уже не была так напряжена, потому что знала: её интуиция никогда её не подводит. Михаилу ни к чему бояться ночного визита следователя. Он непричастен к серийным убийствам. Он случайно оказался в «Юбилейном» рядом с местом гибели Молоткова. Это не он приехал на таинственном джипе в Ударное, чтобы подкараулить и убить расшумевшегося алкоголика. И он заменил покрышки у «Нивы» потому что проколол колесо в горах, а не потому что боялся разоблачения.

Синдия иногда сталкивалась с таким явлением. Так, разговаривая иной раз в своём кабинете с человеком, который юридически был безупречен и пользовался такой же безукоризненной репутацией, она чувствовала к нему недоверие и антипатию, и в итоге против него непременно что-то находилось. А иной раз глядя на подозреваемого, вина которого была уже юридически доказана, Синдия чувствовала, что он говорит правду, когда уверяет, что невиновен, и при повторном расследовании это подтверждалось. Наверное, это была профессиональная черта некоторых следователей, безошибочная интуиция.

– Я просто не хотел, чтобы что-то напоминало мне об этой странице моего прошлого, – прокурор сидел, наклонившись вперёд и хрустя пальцами. – Я доверил это Женьке, а она, не удержавшись, пересказала вам. Она меня идеализирует и хочет, чтобы все знали, какой я замечательный. Женя не знала, как превратно вы поймёте её откровенность. Да, я ненавижу их всех, этих алкашей, наркоманов, шпану, всех этих, блин, продвинутых молодёжных кумиров вроде Славки Коваля…

– Кого? – Синдия не сразу поняла, о ком идёт речь.

– Молоткова. Его на самом деле звали Слава Коваль. Ненавижу шпану, которая грабит первоклассников в школах, а потом пьёт пиво на большой перемене, ненавижу придурков, орущих по ночам под винными магазинами, ненавижу сопляков, которые нарываются, стоит только попросить их вести себя потише, ненавижу уродов, избивающих всей стаей одинокого прохожего. Но одно дело ненавидеть, а другое дело – убивать. Для этого надо перейти некий незримый барьер. И труднее всего его перейти вдали от очагов войны, убить мирного жителя, своего соотечественника, а не врага государства, военного преступника. Даже если он подонок, свинья и всех достал. Одно дело – дать ему по физиономии, чтобы он побоялся распускаться. А убить… Для этого нужна особая решимость. А у меня её нет. Зато у того, кто вам нужен, её в избытке. Или он – хладнокровный профессионал, или дошёл до ручки, и его допекли сильнее, чем меня!

– Вам приходилось убивать? – спросила Синдия, вытащив сигареты.

– Чечня, – ответил Михаил. – Вторая кампания. Меня не призывали, я мог и не ехать. Но я не избегал того, что касалось каждого из нас. Я отслужил там год по контракту, не погиб, не был искалечен, не попал в чеченский плен, не свихнулся и не стал отморозком. Зато я многое понял. Например, я понял, что не могу убить человека, если у него в руках нет оружия, направленного на меня или на других мирных жителей и если я могу его одолеть без оружия. А ваш преступник на войне не был, но ему оказалось легче перейти невидимый барьер, за которым остаётся только убивать снова и снова. Но было два момента, когда мне действительно хотелось убить. Да, я хотел убить тех двух мальчишек, напавших на Женю. Мерзавцы, они вели себя так, будто вся улица принадлежит им, они могут делать что захотят и никто не посмеет помешать им разбираться с девушкой, которая всего лишь сделала им замечание. Как они на неё орали, хватали за руки, лезли в лицо своими прыщавыми мордами! – Михаил дёрнулся от отвращения. – Я готов был их убить, и убил бы, если бы они не взвыли и не запросили пощады. И я хотел убить тех, кого наняла моя бывшая жена. Они были уверены, что я не смогу противостоять один им пятерым и набросились на меня с ножами, цепями и «розочками», обсуждая, куда они пойдут выпивать, когда получат гонорар за моё убийство.

Михаил замолчал, потом встал, рывком стащил с себя футболку и вышел под люстру.

– За год в Чечне я ни разу не был ранен, – сказал он, – хотя не раз ходил на опасные полевые операции. Все считали, что я заговорён. Даже когда наша машина наехала на мину-ловушку, и всех, кто был в салоне, разорвало в клочья, меня выбросило через неплотно закрытую дверцу, и я смог отстреляться от «чехов» и добежать до блокпоста. В другой раз мы попали в засаду, и меня хотели выменять на пленного полевого командира, но мне удалось врезать караульному и бежать. В первый раз я отделался контузией и лёгкими ожогами, второй раз пуля царапнула меня на бегу. Вот и все ранения за год. А вот это я получил дома, в мирном городе, вдали от войны. Смотрите! Меня полоснули ножом, сломали три ребра, разбили ключицу, и я был бы убит, если бы не мой Чёрный пояс по тхэквондо!

Синдия встала и подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть длинный белый шрам на груди Михаила, бугорок под кожей на месте сломанных рёбер и второй шрам – с рваными неровными краями на плече прокурора. Такие шрамы остаются на месте открытых переломов.

– Видите? – спросил прокурор. – Это сделали не чеченцы, не талибы, не какие-нибудь другие экстремисты, а наши соотечественники, обычные рыночные алкоголики, только потому, что им обещали денег на выпивку, а им было всё равно, что нужно сделать за эти деньги! – Михаил натянул футболку и вернулся в кресло. В одежде он не выглядел таким атлетом, как на пляже, а казался просто стройным худощавым мужчиной спортивного вида. «А раздетым он выглядит как Лучший из лучших-5!» – подумала Синдия и тут же устыдилась фривольных мыслей.

– Но я ненавидел именно их, а не всех подряд, – продолжал Михаил, не догадываясь о мыслях Синдии. – и мне никогда не хотелось убивать всех без разбора. Тех, что напали на меня – да. Тех двоих сопляков, которые наехали на Женьку – да. Но не кого попало без разбора. Я не знаю, какие вам нужны доказательства. Мы оба юристы, и верим только достоверным фактам, а не клятвам. Поэтому скажите, какие доказательства моей невиновности я должен вам предоставить?

«Я не Михаил! Ты ничего не знаешь!» – кричал Рейнмен в её втором сне. А в первом сне Валерий предостерегал её от заблуждений, которые могут погубить невинного человека. И она перед тем, как ехать сюда, чуть было не позвонила Антону, но тут что-то словно за руку её удержало, шепнув: подожди, не спеши сообщать то, в чём не уверена на 100 %. И хорошо, что Синдия послушалась своей интуиции! Иначе могли бы пострадать трое: сам прокурор, его молодая жена и крохотный сынишка. Михаил не преступник, он сам пострадал из-за злобы своей первой жены. Он защищался от убийц, но никого из них не убил. Он изучил боевые искусства, чтобы уметь за себя постоять. Он прошёл школу выживания в Чечне. Он защищал от разошедшихся хулиганов хрупкую большеглазую девочку и переживал её обиду сильнее, чем она сама. Он всего лишь доверительно высказал им свои мысли, и не ожидал, что его поймут так превратно и переделают всё против него. С досадой на саму себя Синдия вспомнила четверостишие из сборника «Ларец Острословов»:

Зачем Фемиды лик ваятели – пииты

С весами и мечом привыкли представлять?

Дан меч ей, чтоб разить невинность без защиты;

Весы – чтоб точный вес червонцев узнавать!

Да уж, точно. Синдия сама сейчас чуть не поразила целую семью, если бы не встретила Михаила и не задала ему все накопившиеся вопросы.

– Наверное, я всё же должен был помочь Элине, – продолжал Михаил. – Нет, конечно, потом я бы всё равно с ней развёлся, после всего, что узнал… В первый раз я женился в двадцать лет. Она была троюродной сестрой моей университетской подруги, на шесть лет старше, красивая, эффектная, очень яркая, а я тогда был ещё мальчишкой, балдеющим от всего яркого и необычного, и начал приударять за ней. Не знаю, почему она вышла за меня замуж. Завидным женихом я не был. В двадцать три года я отправился по контракту в Чечню, а вскоре после возвращения узнал, что мою жену задержали с партией наркотиков. Она позвонила мне. Я тогда только начинал практиковать консультантом в частной юридической конторе. Эля потребовала, чтобы я помог ей выйти под залог и найти адвоката. Когда я узнал подробности, что она работала, по сути, в борделе, да ещё и торговала наркотиками… Я тогда всего полгода, как вернулся из Чечни. Если вы смотрели военные новости, то можете себе представить, что там творилось. Я не грабил дома местных жителей и не швырял им гранаты в печь, но из-за таких типов чеченцы всех нас считали преступниками и относились соответственно. Словом, это всё так меня шандарахнуло… Не знаю, что со мной случилось, но когда я узнал, чем занималась моя жена, пока я был там, мне стало противно настолько, что я от следователя позвонил ей и предложил поискать других защитников. А она мне в ответ крикнула перед тем, как я бросил трубку: «Ладно, козёл, ты меня вспомнишь!». Вспомнил! – Михаил машинально коснулся шрама под футболкой. – На первом же допросе эти пьяницы раскололись и выдали заказчицу; она наняла их из СИЗО через подельников на воле. В итоге Элина сейчас отбывает пожизненное заключение…

– Она это заслужила, – ответила Синдия, впервые изменив профессиональной привычке занимать позицию нейтрального слушателя.

– Теперь вы понимаете, почему я не любил вспоминать этот эпизод? – Михаил коснулся рёбер. – Мне неприятно вспоминать, как меня обманули и как я любил женщину, которая лгала мне о своей работе, а потом решила убить. Я хотел меньше думать об этом и, если получится, вообще забыть. И иногда мне даже начинало казаться, что это и не со мной случилось, или со мной, но давно, в другой жизни. Но это случилось именно со мной, и не в другой жизни, а всего шесть лет назад. Но если речь идёт о серии убийств и из-за моего прошлого меня подозревают в этих убийствах, я не стану малодушничать и прятать голову в песок. Когда вы показали мне дело Федотовой, я вспомнил тех мальчишек, которые напали на Женьку, а это воспоминание повлекло за собой и другие. И пока вы меня подозревали, я изо всех сил старался загнать своё прошлое обратно…

– Я никому не рассказывала то, что узнала от Жени.

– Спасибо, – Михаил закурил. – А почему вас так привлекла именно моя персона? Почему вы начали подозревать меня?

– Совпадения, – ответила Синдия. – вы показывали неприязнь к потерпевшим, потом отпечатки колёс, Ялта, Изумрудный пляж…

– Понятно, я то и дело оказывался рядом с местом преступления, – Михаил постучал сигаретой по краешку пепельницы и коротко усмехнулся:

– Теперь вы явно расстроены: все ваши заключения оказались неверны, кандидат в главные подозреваемый сорвался, надо начинать сначала…

– Нет, Михаил Олегович, я очень рада, что мои подозрения не подтвердились, – искренне ответила Синдия, глядя в глаза собеседнику. – И очень жалею, что столько времени была в заблуждении. Я считала, что хорошо разбираюсь в людях, и когда появились первые подозрения, я ни с кем ими не делилась в надежде что ошибаюсь, и очень рада, что это оправдалось.

– И я рад, что все недоразумения прояснились, – Михаил раздавил окурок в пепельнице. – Вы думаете, я за два месяца ни разу не заметил, что с вами творится неладное, что вы напряжены и странно скованы в моём присутствии? Конечно, я даже предположить не мог, в чём дело, и как хорошо, что мы сейчас всё выяснили! Да, а ваш «человек дождя»… Я не считаю себя тупицей, но не могу уследить за ходом ваших мыслей: как вы пришли к выводу, что он – сотрудник правоохранительных органов?

– То, как он подписал свои письма в «Мозаике», – ответила Синдия. – Рейнмен.

– Рейнмен… Дождевой человек? Человек дождя? – уточнил Михаил. – А что если это простое совпадение? Какой-нибудь идиот начитался газет после убийства Молоткова и решил подшутить?

– В том-то и дело, что из газет он не мог узнать, как мы называем преступника в рабочих беседах. Ни в одной газете не проходило прозвище «человек дождя». «Неизвестный преступник», «Убийца в маске», «борец за порядок» – что угодно, но не «человек дождя». Откуда автор мог узнать этот бренд? Вероятность случайного угадывания весьма низка. Да и, кроме того, вы тоже читали его письма. Вряд ли их автор просто хотел подшутить и привлечь к себе внимание. Он не думал о дешёвых эффектах и хорошо знал, о чём пишет, когда объявлял войну асоциальным личностям.

– Мне тоже так показалось. Итак, вы уверены, что Рейнмен из «Мозаики» – «человек дождя», которого вы разыскиваете? – уточнил Михаил.

– Скажем так, я в этом почти не сомневаюсь. И у меня возник вопрос: откуда он мог узнать, под каким названием он проходит в наших рабочих беседах? Ответ напрашивался только один.

– Что он работает в следственном отделе? – подхватил Михаил Олегович.

– Или в следственном отделе, или в ГУВД, в отделе по расследованию особо тяжких преступлений. Все, кто так или иначе были по работе осведомлены о «человеке дождя», как мы его называли, автоматически подпадают под подозрение.

– Не все, – внезапно улыбнулся Михаил. – Он же не на ходулях ходит и футбольные мячи в рукава не суёт, так что проверять нужно только тех парней, которые выше среднего роста и сложены, как Терминатор – три…

– … и в возрасте от 25 до 30 лет, плюс-минус пять лет, – добавила Синдия. – по слогу, которым написаны оба его письма, можно почти точно определить возраст, образовательный уровень и социальный статус респондента. Высшее образование, высокий интеллектуальный уровень, нестандартный склад мышления, правильная литературная речь. Наверное он вырос в интеллигентной среде, сам никогда не сквернословил, и мат в общественных местах его коробит.

– Да уж, очень сильно коробит, – Михаил что-то записывал в вытащенном из кармана джинсов блокноте. – Сложный психологический портрет. Вряд ли я вам накопаю в прокуратуре и ГУВД много людей, подходящих под это описание, Синдия Аркадьевна!

– Если у кого-то окажется две и больше черт из моего «фоторобота», такого человека тоже нужно на всякий случай проверить.

– Хорошо, – Михаил черкнул ещё две строчки. – Утром я свяжусь с Платовым, пусть он у себя в отделе осмотрится. В общем, в понедельник мы постараемся оба списка уже подготовить и вам на стол передать. Или вы хотели бы их раньше?

– Желаю, но не хочу быть нахалкой. После того, как я вломилась в ваш сад, проникла в ваш гараж, да ещё тыкала вам в лицо пистолетом и обвиняла в убийстве я просто не имею морального права что-то срочно от вас требовать и вообще должна радоваться, что вы не сдали меня милиции.

– Это моя работа, – ответил Михаил. – Я не считаю, что прокурор должен только читать обвинительные речи в суде. Иногда можно и присоединиться к расследованию. На моей территории и, вероятно, в моём ведомстве орудует серийный убийца. Другое дело, что его жертвы особого сострадания не заслуживают, но я не могу ему позволить орудовать у меня под носом. В Регионе после того случая с дочерью Шестопаловой  бытует мнение, что мы только и умеем, что грешки прикрывать, и отмазывать преступников, если истец не может раскошелиться, и я хочу разрушить это убеждение!

Глава 30.

ЭМАНСИПИРОВАННАЯ ДЕВУШКА

Синдия сидела перед экраном и задумчиво наблюдала, как рассекает волны Тихого океана огромный линкор, подходя к печально известному (многим – только по сентиментальной псевдоисторической квазивоенной мелодраме с Кейт Бекинсейл) Перл-Харбору. «Захват», или «В осаде» (вообще-то правильный перевод его названия, Under Siege, был «Осаждённый») был любимым фильмом Синдии. Почему-то история бывшего агента ЦРУ, который захватил линкор «Миссури», чтобы отомстить вероломному начальству, и повара-спецназовца, спасающего Гонолулу от ядерного обстрела «зацепила» Синдию при первом же просмотре, и не только потому, что опального контрразведчика-мстителя играл её любимый актёр Томми Ли Джонс. В отличие от большинства зрителей, Синдия сразу почувствовала, насколько этот фильм отличается от обычного боевика. Это была серьёзная психологическая драма, заставляющая задуматься и во многом пересмотреть свои взгляды и моральные ценности. Агент ЦРУ, бросивший вызов всему несправедливому мироустройству, казался меньшим злодеем, чем лощёные господа из Пентагона и обаятельный начальник ведомства в ЦРУ, который хладнокровно обрёк своего лучшего агента на смерть. Так что вряд ли «охотник за плохими парнями» Стивен Сигал убрал в конце фильма именно того, кого следовало бы.

Впервые Синдия увидела «В осаде» в 1993 году в кинотеатре и была буквально заворожена им. Как только фильм вышел на видео, Синдия занялась поисками кассеты. Как назло, во всех точках фильма или не было, или «только что закончился». Она чуть было не совершила правонарушение – уже хотела ехать на Черкизовский рынок и заказывать пиратскую запись фильма. Когда она в одно из воскресений собиралась на рынок, отец и Андрей, парень, за которого она чуть было не вышла замуж, с притворно равнодушным видом обсуждали на кухне последнее заседание Государственной Думы, а пятилетняя дочка попросила не забыть посмотреть для неё домик Барби, Андрей с невинным видом спросил: «Ты не за этим ли собралась?» и показал ей кассету в яркой пластиковой коробке с голографическими знаками качества. Теперь Синдии стало ясно, почему папа ни разу за всё утро не напомнил ей, почему не следует поощрять «пиратов», а Инесса, напоминая о домике для своей куклы, так загадочно хихикала. Домик, кстати, уже прятался в её шкафу; это была плата за то, чтобы девочка раньше времени не выболтала матери о сюрпризе. Впрочем, Инесса итак не выдала бы «заговорщиков». Она обожала деда и очень подружилась с Андреем и была в восторге от их замысла сделать подарок Синдии.

И вот уже одиннадцать лет, как «Захват» не отпускал Синдию. Это был чуть ли не единственный фильм, который она могла смотреть снова и снова как в первый раз, каждый раз делая открытия. Реплика, диалог, взгляд, мимика, музыкальное сопровождение, крупный план, немая сцена – словом, каждый раз приносил новое открытие, а прекрасная операторская работа оправдывала себя. Синдия смотрела «Захват» как минимум раз в месяц, а после гибели отца и предательства «дяди» Ларри Корвина фильм буквально спас её от депрессии, заставил выйти из укрытия, начать борьбу с преступниками и победить. Ведь героя Томми тоже предали, тоже преследовали, охотились на него, но он смог ускользнуть и отомстить. Да, захват «Миссури» сорвался, да, весь отряд захватчиков был истреблён, да, нацеленные на Гонолулу ракеты сбили, но всё равно, хладнокровные и расчётливые лидеры военных ведомств получили урок, который вряд ли скоро забудут и вряд ли решатся когда-то так же поступить с другим своим лучшим агентом. Именно в этом и заключалась победа террористического вожака, за которую он заплатил самой дорогой ценой. «Если он бросил вызов правительству и победил, почему я сижу и дрожу как заяц? – подумала тогда Синдия. – или я могу только восхищаться Томми Ли Джонсом, но сама побоюсь поступить как он? Он тоже был загнан в угол, и ему угрожало само правительство, а не подонок – одиночка, спрятавшийся за спины своих наёмников!». С этими мыслями Синдия вышла из укрытия, обратилась за помощью к отчиму, а через две недели Ларри Корвин и все, кого он нанимал для устранения московских наследников уже оказались арестованы. И Синдия до сих пор была уверена, что помог ей в неравной борьбе именно любимый фильм.

И сейчас, наутро после поездки в Цветочное Синдия с пакетом грибных чипсов и бутылкой «Кока-Колы» поставила диск с любимым фильмом. Так называемые «продвинутые и патриотичные» интеллектуалы изо всех сил плевали желчью против Америки и их фильмов, обвиняя Голливуд в тупости, примитивности и бездуховности. Синдия холодным умом анализировала их шовинистические выпады, подкреплённые сложными эзотерическими вычислениями, снисходительно усмехалась, читая особенно рьяные пассажи, и оставалась при своём мнении. Ни один российский, французский или скандинавский фильм не действовал на неё так, как «Захват». И вряд ли авангардная духовная эзотерическая сага помогла бы Синдии в Москве преодолеть свой страх перед убийцами, бороться и выйти победительницей. Американский боевик спас её, и Синдии было плевать, какими змеями зашипели бы оскорблённые шовинисты-интеллектуалы, услышав это. Она предпочитала принимать решения, руководствуясь исключительно своим умом, а не принципами «что станет говорить княгиня Марья Алексеевна?». Синдия не считала себя эталоном ума, но думала, что после того, как окончила университет с красным дипломом, в 27 лет была назначена следователем по особо важным делам, вырастила дочь и отплатила убийцам отца, она может поступать по собственному разумению, и  иметь своё мнение, независимое от того, что сейчас «модно».

Следя за ходом событий на экране, Синдия думала, что списки возможных претендентов на роль Рейнмена по закону подлости окажутся длинными, и она потратит на проверку массу времени – тогда как Рейнмен мешкать не будет. «Всё безнадёжно», – сказала себе Синдия почти в унисон с программистом захватчиков, отчаявшимся исправить вырубленную Стивеном Сигалом аппаратуру.

– Нет ничего безнадёжного, – сурово ответил герой Томми Ли Джонса, направив пистолет в лицо программиста, и тот испуганно пробормотал:

– Хорошо, я посмотрю, что можно сделать!

– Такое отношение мне нравится, – кивнул экс-разведчик, убирая пистолет.

«Эх, некому меня ткнуть пистолетом в лоб, чтобы напомнить: безвыходных положений не бывает! Что ж, я проверю все списки, сколько бы времени это ни заняло и проанализирую все варианты следствия, но найду Рейнмена во что бы то ни стало!»

Синдия всегда досматривала фильм до конца, чтобы бросить взгляд на изображение линкора «Миссури» на фоне финальных титров. А сейчас, как только на экране под торжественный марш возникла стальная громадина, раздался телефонный звонок. Как всегда, не вовремя!

Звонил Антон Платов.

– Я на Большой Приморской, возле офиса «Омега ЛТД», – сообщил он. – Уборщица час назад обнаружила во дворе труп старшего менеджера. По предварительным данным, причина смерти – проникающее ранение в область сердца около шести часов утра. Ночью шёл дождь. Так что из района сразу вызвали нас. Думаю, это будет вам интересно.

«Шесть часов… Я уехала от Михаила около пяти часов утра. Это окончательно оправдывает его. За оставшийся час он не успел бы добраться из посёлка до центра города. Туда на машине около двух часов добираться. Итак, Михаил не при чём. Но кто тогда?»

– Всё поняла, – ответила она вслух. – Скоро буду.

Старший менеджер «Омега ЛТД» Амалия Вурсовская не знала ни выходных дней, ни праздников, ни нормированного рабочего дня. Эта эффектная блондинка была настоящим трудоголиком и поставила цель к тридцати пяти годам стать владелицей собственной фирмы. Ей было уже тридцать два года, и Вурсовская стала настоящим фанатиком на пути к осуществлению мечты. Она не впервые засиживалась в офисе всю ночь. Вот и сегодня она разбирала какую-то запутанную документацию. Ей помогали два младших менеджера. По их словам, около шести часов утра, когда они втроём уже почти завершили работу, на столе Амалии зазвонил мобильный телефон. На экране высветился номер последнего приятеля Вурсовской. Тут надо было добавить, что томная красотка Амалия обладала авторитарным властным характером и настоящую страсть питала только к карьере и прибыли и из-за этого её личная жизнь терпела фиаско раз за разом. Одни парни сбегали сами, не выдержав крутого нрава девушки, других она выгоняла сама, третьи просто игнорировали помешанную на карьере даму. Последнего своего партнёра она «послала» недели две назад, но он, говоря словами потерпевшей, «слюнтяй, мямля и маменькин сынок», пытался возобновить отношения и без конца преследовал её и названивал на мобильный телефон. Амалию злило  ещё и то, что на разговоры со «слюнтяем» она тратит драгоценное время и единицы со своего счёта на телефоне. Вот и сегодня Амалия схватила зазвонивший телефон, чуть не раздавив его ладонью, и прошипела: «Ну, задрал, сейчас я этому козлу все скажу!» и выбежала на задний двор. Там её и обнаружила через полчаса уборщица.

Нетрудно было предполагать, что предшествовало убийству. По словам коллег, покойная в гневе запросто могла переругать вокзального бомжа. Должно быть, распекая своего бывшего сожителя, она просто не заметила, как к ней метнулась из редеющей тьмы чёрная тень, блеснуло железо, и все мечты о собственной фирме в 2006 году бесславно канули…