Текст книги "Скандал"

Автор книги: Аманда Плейтелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Джорджина по окончании университета пробарахталась целый год, не в силах решить, чем заняться и где ей жить. Одно она знала наверняка – из Южной Африки нужно уезжать, во что бы то ни стало.

Она перебралась в Австралию, где после двух лет стажировки в "Сидней Морнинг Геральд" влюбилась и вышла замуж. Брак продлился примерно столько же, сколько учеба в университете, однако о мужчинах и жизненных трудностях Джорджина прознала столько, сколько ей не дала бы ни одна наука.

Когда заболел отец, она возвратилась в Иоганнесбург и устроилась на работу в "Стар" журналисткой.

Год, который она провела на родине, выхаживая отца после не слишком серьезного инфаркта, окончательно и бесповоротно убедил Джорджину: из Африки ей нужно уносить ноги, причем – навсегда.

После того, как с апартеидом в стране было покончено, оставаться здесь белой женщине с современными взглядами стало небезопасно. Джорджина попыталась устроиться на службу в "Соуэттен", политическую газету, ориентированную на темнокожего читателя, но её не приняли.

Откровенное хамство, которым встретил её помощник редактора навсегда врезалось ей в память.

– С какой стати я должен взять на это место вас, когда столько наших сидит без работы?

Впрочем, вспомнив, с какой дискриминацией ему пришлось сталкиваться в былые годы, Джорджина не стала судить его слишком уж строго. Кто знает, как она сама поступила бы на его месте, если бы роли вдруг переменились.

Не мудрствуя лукаво, Джорджина упаковала свои нехитрые пожитки в чемодан и вылетела в Лондон. В конце концов, всю сознательную жизнь она мечтала попробовать свои силы на Флит-стрит.

Влиятельных друзей у неё не было, да и акцент нелепо мешал, так что Джорджине ничего не оставалось, как с головой погрузиться в работу. Сейчас, оглядываясь на прошлое, она и сама не могла толком уразуметь, каким образом ей удалось сделать столь солидную карьеру. Трудолюбие, журналистское чутье, готовность соблюдать правила "честной игры", все это, конечно, тоже имело определенное значение. Однако главную роль сыграла уникальная способность Джорджины объединять вокруг себя людей, яркие организаторские способности, как значилось ещё в её школьной характеристике.

Вдобавок время появления в Лондоне, самый конец 80-х, совпало с почти повсеместной модой на женщин-руководителей. И газетные магнаты, осознав, что стремительно теряют читательниц, смекнули, что могут вновь завоевать их, если доверят самые ответственные посты женщинам.

Яркая привлекательная внешность Джорджины тоже не повредила.

Джорджина подъехала к Трибьюн-тауэр в восемь тридцать. Хотя здание это, расположенное в самом сердце Сити, уже не было самым высоким в Лондоне – пальму первенства уже давно перехватил Канэри-Уорф* (* административное высотное здание в лондонском порту), – оно по-прежнему оставалось одним из наиболее элегантных. Тридцатилетняя конструкция из стекла и стали благодаря мягким линиям казалась выше, чем была.

Окна кабинета Джорджины выходили на юг, и из них открывался замечательный вид на Тауэрский мост и величественную цитадель Тауэра.

Сегодня Джорджина облачилась в свой любимый костюм, который, как она считала, приносил ей удачу. Она вообще считала, что красный – её счастливый цвет. Джорджина верила в свою счастливую звезду. Она твердо знала, что одного лишь ума и трудолюбия не хватит, чтобы добиться своего в жизни и обрести счастье. В глубине души Джорджина была довольно суеверна, что, как сама полагала, унаследовала от матери-католички.

Стоя перед огромным – от пола до потолка – окном, Джорджина задумчиво вертела пальцами крохотное золотое распятие, подаренное ей матерью в далеком детстве. В размытых бликах ранних солнечных лучей она разглядела собственное отражение. Да, получив этот пост, Джорджина поправилась на несколько фунтов, и это её вовсе не вдохновляло. "Ты – женщина в теле", ляпнул ночью её любовник в порыве страсти.

"А все эти чертовы чипсы поздними вечерами, будь они неладны, подумала она, зарекаясь впредь даже прикасаться к этой заразе. Майк вечно угощал её ими, и Джорджина никак не могла отказаться. Майк Гордон заведовал отделом новостей в её газете. Джорджина подумала, что нужно первым делом позвонить ему и положить конец слухам о своем уходе. А подробно поговорить можно и позже, за рюмкой вина.

Лишь об одном Джорджина сожалела: поместив заметку о своей отставке в "Телеграф", она не только запугала Дугласа, но и ввела в заблуждение собственных подчиненных. Уйму неприятных минут им доставила. Впрочем, утешала она себя, порой цель и правда оправдывает средства.

Да, она внесла в работу своих людей нервозность и сумятицу, и теперь ей предстояло собрать всех сотрудников редакции и успокоить их. Пусть они останутся в неведении, что настоящая сеча только начинается.

К половине одиннадцатого все были в сборе. Джорджина набрала в грудь побольше воздуха и, покинув кабинет, остановилась перед столом своего секретаря Стива. Как обычно, она уже успела ввести его в курс дела. Стив встал из-за стола и теперь жался за её спиной.

– Внимание! – зычно выкрикнула Джорджина. – Прошу всех сюда!

Все дружно, как по команде, повернулись к ней, но многие остались сидеть, словно приклеенные. На всех лицах читались страх и отчуждение.

По традиции, главреды собирали персонал по одной-единственной причине: возвестить о своем "уходе". Этим словом извечно пользовались "уходящие", чтобы не объяснять, что их уволили или даже вовсе вышибли коленкой под зад. Подобно премьер-министру, любой главред твердо знал лишь одно: рано или поздно ему придется уйти в отставку.

– Всем меня слышно? – возопила Джорджина. В ответ послышался нестройный хор утвердительных возгласов.

– Все вы, наверно, слышали сплетни о моем якобы неминуемом уходе из "Санди Трибьюн". Так вот, я хочу, чтобы вы знали: все эти слухи напрочь лишены всякого основания. В отставку я не подавала. Никуда я не ухожу. А теперь – прошу всех возвратиться к своей работе.

С этими словами она повернулась, чтобы вернуться в кабинет, и тут же за её спиной грохнуло громовое "ур-ра!" Джорджина вошла в кабинет, закрыла за собой дверь, и, приблизившись к окну, уставилась на величавый Тауэр. Затем услышала, как дверь её кабинета приоткрылась. Вошел Майк Гордон.

– Блестяще сработано, Джорджи. Ты почти всех провела. Не знаю, что ты задумала и пытать тебя не стану, но одно скажу: я очень рад, что ты остаешься.

Майк был настоящий профессионал, который в своем деле собаку съел. В первое время он воспринял Джорджину с явным подозрением, да и она не питала к нему дружеских чувств. Выходец из Северной Англии, он относился к уроженке ЮАР с явным предубеждением. Однако мало-помалу отношения между ними стали налаживаться, а взаимное уважение постепенно переросло в теплую и искреннюю привязанность.

Джорджина была уверена: Майк её в беде не бросит. Да и сама она была всегда готова прийти ему на выручку в трудную минуту.

Не успела Джорджина вернуться в свой кабинет, как Пит Феретти, генеральный менеджер "Трибьюн" по маркетингу, позвонил Шарон.

– Ну, как там эта стерва? – прошипела ему в ухо Шарон. – Объявила об уходе?

– Нет! Я спущусь через пару минут. – Феретти быстро сбежал с этажа, который занимала редакция "Санди" и на котором располагался его собственный кабинет, и ровно через минуту влетел к Шарон.

В "Трибьюн" его прозвали Хорьком за "непревзойденную верткость, с которой он вылизывал задницу Шарон".

Между тем, Шарон бушевала с самого утра, её визги и проклятия разносились по всей редакции. По большому счету, для Шарон такое поведение было нормальным, однако наметанный глаз Феретти уловил признаки, выдававшие, что она взбешена не на шутку: и без того не идеальная, кожа Шарон пошла багровыми пятнами, местами под ней вздулись изжелта-бурые желваки.

Как всегда, изо рта её торчала зажженная сигарета, а в пепельнице едко дымился не загашенный окурок. Рукава ярко-синего жакета были засучены по локоть, огромный бюст, стиснутый узким, не по размеру, чудо-лифчиком, воинственно торчал, и при малейшем движении колыхался, как маятник.

– Скажи мне, блядь, что она уволилась, скажи мне, блядь, что она сдохла, скажи мне, блядь, что её ноги тут больше не будет! – проорала Шарон, при каждом слове "блядь", барабаня по столу обоими кулаками.

Феретти провел пятерней по черной завивающейся шевелюре, скрестил ноги и начал излагать события трехминутной давности. Шарон при этом продолжала, не переставая, колотить по столу.

– Значит они кричали "ура"? – зловеще переспросила она, когда Феретти замолчал. – Одно радовало Феретти – к нему лично вспышки ярости Шарон, как правило, отношения не имели. Зато преимущества в себе таили более чем весомые. Воспользовавшись данной ситуацией, например, он мог легко свести счеты с кем угодно из своих противников. Он прекрасно понимал, что Шарон сумеет тем или иным способом избавиться от любого, хранящего верность Джорджине, сколько бы времени на это ни потребовалось.

Беда была лишь в том, что "ура" кричали все. И Шарон это не понравится. С этой мыслью Феретти извлек из кармана заранее приготовленный список врагов и вручил Шарон.

– Рокси! – изо всей мочи вскричала она. Феретти уже давно уразумел, что, вызывая свою доверенную помощницу, Шарон тем самым давала понять, что аудиенция закончена. Что ж, он свое дело сделал. И засеменил прочь, мелко-мелко перебирая ногами, словно ожидая пинка под зад. – Спасибо, зайчик, – бросила ему вслед Шарон.

– Налей мне водки – живее!

Роксанна поставила на стол чашку и, вынув из холодильника термос с водкой, плеснула щедрую порцию. Она верой и правдой служила Шарон уже два года – никто из предыдущих доверенных помощников не продержался так долго, – и отлично знала, какую дозу требует душа хозяйки в минуту кризиса.

– И вызови сюда эту стерву Джорджину, как только я вернусь от Холлоуэя.

Оставшись одна, Шарон позвонила по внутреннему телефону Эндрю Карсону, управляющему директору группы "Трибьюн".

– Встретимся сегодня вечером у тебя, в обычное время. Ничего не выгорело. Она остается.

Десять минут спустя Шарон сидела лицом к лицу с Холлоуэем, и ядовитая синева её жакета была единственным ярким пятном в его спартанском кабинете. Шарон выложила ему на стол наспех скрепленную копию своего доклада, толщиной с телефонную книгу. Поздно, слишком поздно она поняла, что переплести такой фолиант попросту невозможно. На титульном листе значилось:

СКРОМНЫЙ ШАЖОК ДЛЯ ШАРОН – ГИГАНТСКИЙ СКАЧОК ДЛЯ "ТРИБЬЮН".

Дуглас принялся нетерпеливо листать страницы.

– Где основные выкладки? – спросил он, не поднимая головы.

– Дуглас, я хочу, чтобы вы детально ознакомились с моим планом перехода на ежедневный выпуск, – сказала Шарон, неожиданно для себя начиная заводиться. – Я корпела над этим проектом денно и нощно, и мы должны обдумать все детали. Это очень важно. – Она заерзала в кресле, и с каждым движением её могучие груди, казалось, все больше вываливались из жакета. Вслед за щеками, покрытыми несколькими слоями косметики, зарумянились её шея и грудь. Сначала пунцовая сыпь, очертаниями напоминающая карту Италии, покрыла ложбинку между дынями грудей, а затем краска распространилась по всей Европе.

– Подробности меня не интересуют, – отрезал Дуглас. Затем приподняв голову, спросил: – Сколько мы экономим, сокращая штат?

– Это написано на пятнадцатой странице, там где речь идет о реструктуризации двух газет...

– А в целом сколько мы выигрываем? – перебил он.

– Я сокращу штат на пятнадцать процентов, ответила Шарон, лихорадочно перелистывая страницы. – Подробно это расписано в третьем разделе на 16-й странице...

– Насколько возрастет тираж? – вновь прервал её Дуглас.

– В первый же год – на пятнадцать процентов, но это только начало...

– Ни одной британской газете ещё не удавалось настолько повысить тираж за один год. Тираж твоего "Дейли", между прочим, падает. Как же ты рассчитываешь добиться такого поста?

– Дуглас, я все продумала. Новые разделы, новые журналы, активизация рекламы на телевидении...

– И как, по-твоему, это отразится на годовых доходах? – язвительно спросил он. – Не забывай, Шарон, это наш бизнес, и мы должны делать на нем деньги. Вижу, ты не успела проработать этот вопрос. Джорджина представила мне куда более впечатляющие предложения. Я должен четко видеть, из чего ты намереваешься извлечь доход и в каком размере. Встретимся снова, когда ты подготовишься. – С этими словами Дуглас отодвинул от себя манускрипт и снял трубку телефонного аппарата, давая Шарон понять, что говорить больше не о чем.

Топот шагов, громогласная брань и сочные проклятия, которыми Шарон щедро угощала своих подчиненных, известили Роксанну о приходе её босса задолго до приближения последней.

– Хватит бездельничать, вы, засранцы! – рявкнула Шарон на двоих молодых репортеров, которые праздно болтали возле кофейного автомата. Если на этой неделе ни один из вас не раздобудет мне настоящую сенсацию, я вас обоих уволю, на хрен! Поняли? И тебя, Эдвардс, заодно, п... – зда с ушами! Когда ты видел свою гребаную подпись под статьей в последний раз?

Эдвардс вздрогнул и привычно втянул голову в плечи. Так случалось всегда, когда Шарон награждала его этим обидным прозвищем. И всякий раз он размышлял, насколько это несправедливо. Обзови он так кого-нибудь, а в особенности – женщину, и его бы потом по судам затаскали.

– Шарон, разве мой сегодняшний репортаж не тянул на сенсацию? – робко осведомился он.

– На сенсацию? – взвилась Шарон. – Да это было дерьмо собачье! Вонючее дерьмо, отрыжка шакалья! И на первую полосу я поставила его лишь потому, что все остальное воняло ещё покрепче!

Шарон наклонилась к нему так, что их лица разделяли считанные дюймы. В ноздри Эдвардса шибанул спертый табачный дух, смешанный с ещё более стойким перегаром. Шарон утопила недокуренную сигарету в почти нетронутой чашке кофе Эдвардса и, громко топая, влетела в свой офис захлопнув за собой дверь. Однако не успел её внушительный зад опуститься на стул, как Шарон вновь вскочила, пулей вылетела из кабинета и устремилась к какому-то юнцу, который сосредоточенно пялился на экран монитора.

На вид лет пятнадцати, тощий, угловатый подросток был облачен в висевшие на нем мешком брюки, дешевую старую рубашку и галстук, наверняка позаимствованный из отцовского гардероба. Стоя спиной к креслу главреда, он даже не заметил разразившейся бури.

Шарон на цыпочках подкралась к нему, взглянула на монитор и гаркнула:

– Кто ты такой, мать твою? И какого хрена игрушки гоняешь? Это редакция газеты, а не геймерский клуб. Подросток, вздрогнув, обернулся, и на Шарон уставились два испуганных глаза за толстенными линзами очков.

– С другой стороны, можешь и не отвечать, – сказала, чуть поразмыслив, Шарон. – Кто бы ты ни был, ты уволен. Пошел отсюда, засранец!

И Шарон решительно затопала в свой кабинет, но на сей раз Роксанна сама подскочила к ней, с вытаращенными глазами.

– Шарон, – испуганно пролепетала она. – Это же Питер, сын близкого друга председателя Совета директоров. Сейчас у школьников каникулы, и, по просьбе сэра Филипа его взяли к нам на практику.

Шарон, что было крайне ей не свойственно, растерялась. Сэр Филип, председатель Совета директоров "Трибьюн", был человек не только весьма уважаемый, но и влиятельный. Даже Дуглас Холлоуэй прислушивался к его мнению.

– Почему, мать твою, ты мне сразу не сказала? – процедила она. – Ты обязана информировать меня обо всем, что здесь происходит. Приведи его сюда, живо!

– Заходи, Питер, – проворковала Шарон, когда паренек, вконец смутившись, вошел в её кабинет. – Присаживайся. Надеюсь, моя шутка тебя не напугала? Ну как, нравится тебе у нас?

Питер провалился в глубоком кресле, а Шарон уселась на край стола напротив и пригнулась вперед, пытаясь заглянуть в глаза мальчику.

Он робко приподнял голову и уставился на глубокий каньон между двумя холмами. Еще несколько дюймов, и он мог бы зарыться носом в этих фантастических грудях. Шарон нависала в такой близости от Питера, что в ноздри его шибанул её запах, неповторимый солоновато-терпкий запах женщины, о котором он столько читал и мастурбировал, только представляя себе его. И тут же ощутил знакомое волнующее шевеление в трусах.

– П-простите, не понял, мисс, – обалдело пробормотал он, не в силах оторвать взгляд от захватывающего зрелища.

– Чем ты тут занимался? – игриво спросила Шарон, наклоняясь ещё ближе к подростку и с удовлетворением замечая, как щеки его заливает румянец, а под ширинкой тонких брюк вырастает внушительный бугор.

– Серфингом, мэм, – промычал юнец.

– Да, какая прелесть. И, пожалуйста, зови меня Шарон. Не представляю, однако, как можно заниматься серфингом в такую погоду.

– Это компьютерный термин, – пояснил Питер. – Он означает "рыться в паутинке". Или – интернет прочесывать.

– Ах, так ты, значит, компьютерный вундеркинд, да? – спросила она.

Вместо ответа, мальчик вдруг затараторил:

– Прошу вас, позвольте мне продолжить. Я понимаю, что нарушаю ваши правила, но это ведь вовсе не игрушки. Я просто пытался взломать пароль вашей системы. У меня к этому тяга, похлеще наркотика. В школе меня давно Питером Хакером прозвали.

– Почему?

– Потому что мне ничего не стоит взломать код любой компьютерной системы, – горделиво ответил юнец, оседлав наконец любимого конька.

– Ах, как занятно! – пропела Шарон. – Ну-ка, иди сюда, продемонстрируй мне свое мастерство на моем компьютере.

Усевшись за компьютер, Питер вмиг преобразился. Монитор запестрел калейдоскопом картинок, надерганных сразу отовсюду.

– Вот гороскопы на вторник, – сказал Питер, пальцы которого, словно у заправского пианиста, так и порхали над клавиатурой. – А вот запрос в финансовое Управление, который послал кто-то из ваших репортеров. А тут ещё что-то, адресованное министру образования. – Питер обернулся и вопросительно взглянул на Шарон, которая внимательно всматривалась в монитор через его плечо.

– Ух-ты, да ты просто умница, Питер, – воскликнула она. – Хотя это, наверно, и не очень сложно. Это наши файлы открытого доступа. Для сотрудников "Дейли Трибьюн". Скажи, а можешь ты выловить что-нибудь из "Санди Трибьюн"?

– Конечно, – уверенно ответил мальчик. – Никаких проблем. – И его пальцы вновь забегали по клавиатуре.

– Как насчет их колонки "Здоровый образ жизни"? – спросил он буквально минуту спустя.

– Это тоже несложно. Попробуй найти что-нибудь из их охраняемой информации. Если, конечно, это тебе по силам, – не удержалась от подначки Шарон.

– А как я могу быть уверен, что они что-то скрывают? – спросил Питер. – Чтобы запустить программу, нужен пароль. Какое-нибудь ключевое слово.

– Попробуй "бомба", малыш, – посоветовала Шарон. – На журналистском жаргоне это означает – "офигительно шикарный материальчик".

Пять минут спустя:

– Ну вот, как насчет этого? – горделиво осведомился Питер, выведя на экран ударный материал "Санди Трибьюн", подготовленный к выпуску для ближайшего уик-энда. – Хотя ума не приложу, чего они нашли сенсационного в участии правительства в организации садового фестиваля.

У Шарон перехватило дух.

– Да ты просто гений, – выдавила она. – Послушай, а ведь можно, наверно, засечь, что ты взламываешь чужие файлы?

– Вторая моя кличка – Одинокий рейнджер, – высокомерно ответил Питер. – Я следов не оставляю.

– Да, ты настоящий гений, – польстила Шарон, ласково гладя мальчика по плечам и глядя, как под его ширинкой вновь набухает знакомый уже бугор. Прошу тебя, сделай мне маленькое одолжение. Покажи этот свой фокус моему другу. Вы с ним тезки – его тоже зовут Питер. Питер Феретти. Он – не журналист, так что это вполне нормально. В семь часов, в моем кабинете, тебя устраивает?

Питер просиял.

– Значит ли это, что я могу здесь остаться? – уточнил он.

– До тех пор, пока все это останется между нами, сиди здесь, сколько душе угодно.

Шарон была настолько взбудоражена, что на время совершенно забыла о жестоком унижении, которому подверг её Дуглас Холлоуэй. Но теперь, когда она осталась одна, болезненные воспоминания нахлынули с новой силой. Наконец, устав хандрить, она вызвала Роксанну.

– Мне нужен Феретти, – коротко приказала она, закуривая очередную сигарету. Прошло всего несколько минут, и Феретти прошмыгнул в её кабинет, улыбаясь во весь рот. Но при первом же взгляде на лицо Шарон, улыбка стерлась с его губ.

– Эта стерва побывала у Холлоуэя прежде меня, – процедила она.

– Ну и что? – недоуменно спросил Феретти.

– Она опередила меня с планом перехода на ежедневный выпуск, трах её в задницу!

Узкая мордочка Феретти вытянулась.

– О нет! Откуда она пронюхала о твоих замыслах?

Шарон склонилась над столом и, свирепо прищурилась Щеки угрожающе побагровели.

– Этого я пока не знаю. Но одно знаю наверняка – мы должны уничтожить эту гадину.

Феретти скользнул в кресло напротив и с серьезным видом кивнул.

– Ваше желание – закон, босс. Какие будут указания?

– Я хочу установить за ней круглосуточную слежку, – процедила Шарон. Везде – как на службе, так и вне её. Я хочу знать об этой мерзавке все: кто её трахает, с кем она трахалась раньше. Нужно раскопать её прошлое, поднять все архивы, посмотреть медицинскую карту, проверить банковские счета. Я должна иметь на неё полное досье: фотографии, записи переговоров. Нужно установить микрофоны в её кабинете. Мне плевать, сколько это стоит – ни перед какими расходами я не остановлюсь. Отныне и впредь она чихнуть не смеет без моего ведома. Но заруби себе на носу, Хорек – ни одна живая душа не должна знать о нашем плане. Усек?

– Да, – ответил Феретти. – У меня есть человек, который располагает нужными связями. Расходы я спишу на бюджет новостей, но вам придется поставить свою подпись.

Бюджет "Дейли Трибьюн", выделяемый на добычу новостей, превышал два миллиона фунтов стерлингов. Многие публикации основывались на источниках, раскрывать которые было нельзя. Обычным делом было списывать расходы на журналистское расследование, результаты которого так и не были опубликованы. Самые сенсационные слухи, не подкрепленные фотографиями, документами или иными неопровержимыми доказательствами, на газетные полосы не попадали. Порой добрый месяц уходил на добычу материала, однако кончалось дело лишь внушительной суммой в расходной статье бюджета.

– И все-таки не все так уж плохо, – закончила Шарон. – Будь у меня ровно в семь вечера. Хочу познакомить тебя с молоденьким компьютерным чудиком.

– О, Шарон, ты мастерица мальчиков совращать, – радостно пропел Феретти. – Хорошенький он, да? Молоденький? Член приличный?

– К счастью для тебя, грязный развратник, ему, наверно, ещё и шестнадцати нет. И еще, – мстительно добавила она, – к несчастью для тебя, он – натурал.

– Натуралы мне ещё больше по душе, – Хорек осклабился. – Если брать по фунту стерлингов за каждый раз, что я отсасывал у натурала, я мог бы свою газету выпускать. И, чем они моложе, тем слаще. Я просто трепещу от нетерпения. Заметано, вечером увидимся.

Глава 3

Джорджина сидела за своим столом, когда зазвонил телефон. Стив поведал, что её добивается Роксанна.

– Приветик, Джорджи, потрясно выглядите сегодня, – прощебетала Роксанна. Джорджину передернуло. С Роксанной они сегодня не виделись, так откуда же секретарша Шарон знает, что она "потрясно выглядит"? Редакция "Санди Трибьюн" располагалась этажом выше "Дейли". Вдобавок ещё развязный тон, фамильярность. Никому, кроме друзей и родственников, не дозволялось называть её Джорджи.

– Шарон интересуется, не сможете ли вы выкроить утром немного времени, чтобы обсудить с ней кое-какие дела, – сказала Роксанна.

Поднимаясь в лифте, Джорджина пыталась представить, в каком настроении пребывала Шарон сегодня. Многое зависело от того, что она накануне съела на ужин и сколько таблеток для похудения проглотила с утра. Да и вообще перепады настроения случались у Шарон с ужасающей частотой.

Однако, едва успев переступить порог кабинета Шарон, Джорджина поняла, что соперница настроена миролюбиво. Рукава жакета – верный барометр настроения – были опущены, а сама Шарон спокойно восседала за столом с неизменной сигаретой в зубах. В пепельнице, как всегда, дымился окурок. Одна из двух двойных наплечных накладок слегка съехала. Шарон искренне считала, что некоторые вещи никогда не выходят из моды, и всегда носила двойные наплечники, придававшие ей сходство с игроком в американский футбол.

На первый взгляд, Шарон казалась спокойной. Даже кожа на лице, обрамленном копной рыжих волос, не бугрилась.

– Присаживайся, милочка, – проворковала Шарон. – Я тебя кофе угощу.

И она повелительно махнула рукой, указывая на кресло, которое стояло напротив её стола. Но Джорджина, как обычно, пропустила её команду мимо ушей, и расположилась на софе. Игра эта была у них привычная. Шарон восседала на высоченном кресле на колесиках, изготовленном по специальному заказу и обшитом мягкой кожей. Вычитав когда-то, что люди, на которых взирают сверху вниз, теряются и ими легче управлять, она распорядилась, чтобы все остальные кресла в её кабинете были на шесть дюймов ниже, чем её собственное, и такими узкими, что посетители поневоле ощущали себя не в своей тарелке.

– Скажи, милочка, что побудило тебя обратиться к персоналу со столь странным заявлением? – осведомилась Шарон масляно-капризным голоском, столь неуместным для женщины её лет (ей было за сорок, но она уверяла, что тридцать три). – Никто ведь тебя не гонит, и особенно – я. Тебе плохо? На тебя давят?

Джорджина сбросила туфли и, забравшись на софу с ногами, вытянула их перед собой. Глаза Шарон угрожающе сузились: во-первых, потому что ноги были на редкость стройные, а, во-вторых, Джорджина вела уж слишком вызывающе. Можно было подумать, что это её кабинет.

– Ты такая заботливая, Шарон, – сказала Джорджина, пристально глядя ей в глаза. – Нет, у меня все в порядке, но я очень признательна тебе за внимание.

– А что это за статейка, где речь шла о твоем уходе? – небрежным тоном поинтересовалась Шарон.

– Не верь всему, что печатают в газетах, Шарон, – назидательно промолвила Джорджина. – Сама подумай: ну, зачем мне уходить? Моя газета из всей группы "Трибьюн" держится на ногах крепче остальных, из всех главредов только мне удается из года в год наращивать тираж, да и Дуглас меня поддерживает. Если кому из главных и думать об отставке, то разве что тем, кто больше не тянет.

Как ни старалась Джорджина сдерживаться, устоять перед искушением ей не удалось. Обе женщины прекрасно знали, что показатели "Дейли Трибьюн" резко снизились, и даже бешеные затраты на телерекламу не могли спасти положение.

– Я только хочу, чтобы ты знала – я целиком и полностью на твоей стороне, – быстро сказала Шарон, делая вид, что не поняла намека на собственный провал.

Угу, стоя за моей спиной с занесенным кинжалом, подумала Джорджина. А вслух сказала:

– Ты, в свою очередь, можешь рассчитывать на аналогичную поддержку с моей стороны. – На губах её играла улыбка, но глаза не улыбались.

– Я ведь помочь тебе хочу, милочка, – добавила Шарон. – Сама знаешь, я в нашем деле собаку съела, и чутье ещё ни разу меня не подводило.

Да, на всякое дерьмо, подумала Джорджина. Шарон была единственной во всей Великобритании женщиной, которой удалось стать главным редактором газеты-таблоида национального масштаба. А теперь она хотела прибрать к рукам и "Санди" – лучшую газету группы "Трибьюн". Что ж, таким замашкам можно было лишь позавидовать.

Одного Джорджина не понимала – зачем потребовался Шарон этот спектакль. Она прекрасно знала (и Шарон это понимала), что Шарон хочет добиться её отставки. Холлоуэй наверняка рассказал ей, что соперница представила ему план перехода "Санди" на ежедневный выпуск. Такие уж были у Дугласа методы, он любил сталкивать своих подчиненных лбами, настраивать друг против друга. И все же оба действующих лица продолжали разыгрывать сцену.

– Как бы то ни было, Джорджина, я очень рада, что ты остаешься, заверила Шарон. – Уж слишком нас, женщин, мало в этом бизнесе. Мы должны друг дружку поддерживать.

Когда Джорджина уходило, её слегка мутило. Подобного лицемерия она даже от Шарон не ожидала. Та была признанной женоненавистницей. Ни единой женщины хотя бы на одном ответственном посту "Дейли Трибьюн" давно уже не было. Шарон безжалостно уволила всех.

По возвращении в свой кабинет, Джорджина застала там Пита Феретти. Его интересовали кое-какие подробности, касающиеся ближайшего воскресного номера.

Феретти ушел, а она не обратила внимания на неприметную шариковую ручку, которую Феретти как бы невзначай оставил в нижнем отделении пластмассовой стойки для входящих документов. Все знали, что сверхзанятая Джорджина никогда не роется в этих бумагах, и Феретти мог рассчитывать, что при удачном стечении обстоятельств ручка пролежит там до тех пор, пока его люди не установят более надежное подслушивающее устройство.

После ухода Джорджины Шарон, насмотревшись на длинные стройные ноги соперницы, тут же полезла в ящик за таблетками для похудания. Проглотила сразу две, запила их остывшим кофе и прокричала Роксанне, чтобы та приготовила свежий кофе.

По большому счету, в её желании уничтожить Джорджину не было ничего личного. Мотивы были сугубо деловыми. Шарон жаждала безраздельной власти, а Джорджина стояла ей поперек дороги. Только и всего.

Лишь одно приводило Шарон в бешенство – естественная и непринужденная стройность соперницы. Джорджина не глотала таблетки, не изводила себя диетами, не потела на тренажерах. Чертовски несправедливо.

Что касается внешности, судьба вообще была несправедлива к Шарон. Всю жизнь, сколько она себя помнила, ей приходилось вести бесконечную битву с ожирением. Она была Моникой Левински своего поколения. Каких только диет она ни испробовала, но всякий раз опускала руки, не в силах выдержать голодных резей под ложечкой. Причем самое обидное, что сброшенные за время голодания фунты тут набирались снова, да ещё с лихвой.

С детства Шарон пыталась маскировать выпирающие телеса, наряжаясь мальчишкой.

Шарон впервые осознала, что ей неприятно слушать обращение "эй, пацан!", когда ей было уже двенадцать. Это было в магазине детской одежды, куда отец привел её вместе с двумя старшими братьями, чтобы купить детям теплые спортивные костюмы.

До сих пор она неизменно носила мальчишескую одежду. К разочарованию матери, которая всегда мечтала о прелестной дочурке, но к удовлетворению отца, который привык воспринимать Шарон как сына.

Измученная от наплыва клиентов продавщица торопилась обслужить их перед обеденным перерывом. Порывшись среди спортивных костюмов, она вытащила две пары и разложила их перед братьями Шарон.