Текст книги "Скандал"

Автор книги: Аманда Плейтелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Плейтелл Аманда
Скандал

Аманда Плейтелл

СКАНДАЛ

Роман

Перевод с английского А.Санин

Посвящается Майклу

Глава 1

Взволнованно, как маленькая девочка, впервые приглашенная на детский костюмированный бал, Шарон разорвала подарочную оберточную бумагу из "Харви Николза" *

(* Фешенебельный универмаг в лондонском районе Найтсбридж – здесь и далее прим. перев.). Стоя возле окна своего кабинета в здании Трибьюн-тауэр, она поднесла темно-синий пиджак от костюма к красному с синеватым отливом платью, которое, собираясь на службу, надела под шубу из серебристой лисы. Лучи утреннего солнца весело заиграли на золотых эполетах пиджака.

Ни одна из её старых тряпок не подошла бы для сегодняшнего сверхважного заседания Совета директоров, назначенного на девять утра. Темно-синий – к её любимым цветам не относился; Шарон предпочитала более яркую одежду, однако сегодняшний день был из ряда вон выходящим. У неё просто не оставалось иного выбора, как облачиться в новый костюм от Ральфа Лорена.

Шарон рассчитывала выглядеть в нем женщиной не только деловой, но вдобавок хваткой и искушенной, хотя и не понимала, почему на подгонку костюма ушла целая неделя. Причем, как она ни старалась, ускорить процесс ей не удалось. Более того, у портнихи хватило наглости заявить, что она справилась бы с работой в сто раз быстрее, не трезвонь ей Шарон и её секретарша каждую минуту и не подгоняй её.

Между тем Шарон звонила ей лишь однажды, а Роксанна, секретарша, вообще находилась в отпуске всю эту неделю. Сама портниха считала себя весьма расторопной, а потому обвинения в медлительности восприняла в штыки. Шарон в ответ пригрозила тиснуть разоблачительную статью про "Харви Николз" в подвластной газете. Однако пиаровская дама от "Николза" тоже в долгу не осталась, высокомерно заявив, что подобная статья им, что комариный укус для слона. Не говоря уж о том, что навряд ли среди клиентов их фирмы найдутся люди, читающие "Дейли Трибьюн".

Как бы то ни было, портниха согласилась открыть салон пораньше, чтобы присланный из "Трибьюн" курьер успел забрать костюм Шарон до начала заседания Совета директоров.

Без десяти девять... времени на то, чтобы переодеться, уже в обрез осталось. По счастью, намарафетиться Шарон успела ещё в машине. Сейчас она лишь слегка подрумянила щеки с выпестованным в солярии загаром, обвела по контуру губы и сбросила платье, оставшись в красном лифчике "анжелика", поясе и черных, в тон туфлям на шпильках, чулках.

Шарон чем-то походила на Мэрилин Монро, однако её соблазнительные пропорции портил жуткий целлюлит, из-за которого поверхность её бедер, ляжек и живота приобрела сходство с лунным пейзажем. Натянув пиджак, она с некоторым усилием застегнула пуговицы на груди, под двумя огромными дынями, туго сдавленными вместе узким, не по размеру, лифчикам.

Шарон любовно оглядела золоченые эполеты, с восхищением подметив, что и шевронов портниха не пожалела; их было достаточно, чтобы потешить самолюбие самого тщеславного сержанта. На эполетах Шарон всегда настаивала, это был её фирменный стиль, призванный, по её мнению, внушать уважение к её персоне.

Без пяти девять она стала натягивать юбку, которую, по её просьбе, портниха должна была удлинить на один дюйм. Икры и колени – Шарон это твердо знала – были у неё красивые, а вот бедра явно подкачали. И вдруг Шарон увидела такое, что кровь в её жилах застыла. В следующий миг она испустила вопль, который эхом раскатился по всем уголкам гигантского здания. Юбка была укорочена до предела, едва доходя до края чулок, и совершенно не скрывая её позорных бедер. Выглядело это верхом непристойности.

В мозгу Шарон вихрем промелькнула довольно неприятная сцена недельной давности в салоне "Харви Николза". Когда она примеряла костюм. Это случилось в то мгновение, когда, выйдя в костюме из примерочной кабинки, она очутилась перед огромным, в полный рост, зеркалом, которого так страшатся многие женщины. Так вот, одновременно с ней из соседней кабинки вышла другая женщина в точно таком же костюме; женщина, которая была моложе Шарон на десять лет и стройнее на четыре размера. Женщина, которую Шарон ненавидела лютой ненавистью: Джорджина Харрисон.

Шестнадцатый размер метнул на размер номер двенадцать испепеляющий взгляд.

Обе женщины давно и в открытую враждовали между собой в офисах газет, входящих в группу "Трибьюн". Обстановка примерочной была для обеих в новинку, однако на воинственный дух это не повлияло.

– Послушай, крошка, надеюсь, ты не рассчитываешь, что мы будем щеголять в одинаковых костюмах? – процедила Шарон. – Тем более, что и слепому видно, кому из нас он больше к лицу, – добавила она тоном, не терпящим возражений.

Затем, не дав ошеломленной сопернице и рта раскрыть, вручила опешившей кассирше свою кредитную карточку. И правильно сделала, поскольку Джорджина приобрела злосчастный костюм неделю назад, а сейчас лишь проверяла, правильно ли его подогнали.

– Стерва! Сука гребаная! – истошно завопила Шарон, осознав масштабы постигшей её катастрофы. Имя виновницы вычислить было несложно – Джорджина!

Более болезненного и чувствительного удара ей никогда прежде не наносили. В куцей до нелепости юбчонке Шарон выглядела жирной. Чудовищно жирной.

– Вся беда в том, Дуглас, что в моем кресле сидят сразу трое, кипятилась Джорджина. – Теперь я прекрасно понимаю, каково было бедняжке Диане – на меня давят со всех сторон, и я не собираюсь с этим мириться.

Холлоуэй знал, что увидит Джорджину рассвирепевшей, но не ожидал, что до такой степени. Ему оставалось только радоваться, что он догадался выбрать местом встречи "Руф Террейс", модный бар в районе Найтсбридж. В этом месте даже Джорджина не осмелится учинить ему скандал. С другой стороны, даже если это вдруг случится, здесь их никто не узнает.

Нельзя сказать, чтобы Дуглас Холлоуэй любил посещать этот бар. Слишком уж досаждали ему местные завсегдатаи – узколобые неандертальцы, которые потрясали здесь своими бумажниками. Из-за них "Террейс" приобрел печальную славу, и приличные люди старались его избегать.

Дуглас Холлоуэй предпочитал обстановку строгой роскоши, отмеченную печатью успеха. Но и из таких мест он особо выделял отель "Баркли"* (*отель категории "люкс" на Баркли-стрит), отстоявший от "Террейс" всего на несколько кварталов, но вместе с тем, отделенный от него целой галактикой. "Баркли" устраивал его не только пышностью обстановки, но и исключительно высокими ценами (то есть, недоступностью для многих), а также близостью к "Харви Николзу". Последнее означало, что во время его вечерних встреч в коктейль-баре, которые случались едва ли не ежедневно, Бекки могла совершать покупки в многочисленных магазинах, открытых до самой ночи.

Дугласу было приятно сознавать, что в эту самую минуту его любимая женщина, стараясь угодить ему, выбирала продукты для ужина: придирчиво оценивала качество суши, внимательно рассматривала грибы, доставленную невесть откуда свежую чернику.

За одним столом с ним сидела Джорджина – темный деловой костюм, на губах ярко-алая помада, в руке "Кровавая Мэри", двойная порция, с острыми пряностями. Холлоуэй с первых минут встречи заподозрил, что "Кровавая Мэри" Джорджина заказала исключительно для того, чтобы привлечь его внимание к своим губам. Что ж, губы и впрямь были того достойны. Дуглас и прежде не раз представлял, как целует её.

Он опаздывал уже на десять минут, и привычно обвел оценивающим взглядом остальных посетителей бара. Знакомых лиц он не увидел. Вот и прекрасно. Встречу эту важно было сохранить в тайне.

Многие считали Дугласа Холлоуэя человеком холодным и расчетливым, безразличным и даже жестоким. Будучи генеральным директором компании, он управлял газетами, входящими в группу "Трибьюн", железной рукой начальника концлагеря. Полезных людей он всячески поощрял. Слабаков безжалостно изгонял. Дивиденды "Трибьюн" росли из года в год, и акционеры на Дугласа молились. Юридически он был подотчетен Совету директоров, и подчинялся его председателю. Фактически же Дуглас был главным боссом, и все это знали.

Путь наверх его был тернист, и прокладывал его Дуглас путем бесконечных интриг, ухищрений и манипуляций. Манипулятором он был гениальным. Он прекрасно разбирался в людских слабостях и знал, кого и чем припугнуть. Эмоции других людей он умело использовал для борьбы с ними же, причем в последние годы делал это чисто машинально. Одного он не учел Джорджина отличалась редкостной наблюдательностью. За годы работы в "Трибьюн" она хорошо изучила свойственную Дугласу манеру воздействия на людей, и теперь сама пользовалась тем же приемом.

Завидной внешностью Дуглас Холлоуэй не славился. Высокий и худощавый, при ходьбе он не только мелко семенил, но и ступал, слегка скособочившись, словно нес тяжелый груз в одной руке. Красавчиком его могла бы назвать разве что родная мамаша. И тем не менее сам Дуглас не сомневался в собственной неотразимости, причем чувство это с годами в нем только крепло. Возможно, оттого, что во многом оно порождалось ощущением его почти безграничной власти. Вряд ли Дуглас хоть раз вспомнил за последние годы долговязого и нескладного юношу из канадской провинции, который и мечтать не смел о том, чтобы даже заговорить с девушкой, не то, что пригласить её куда-нибудь.

Вот почему Дуглас не слишком удивился, когда, лавируя между столиками запруженного посетителями бара, поочередно получил весьма недвусмысленные предложения от двух женщин подряд. Улыбнувшись собственным мыслям, он невольно вспомнил красавицу Бекки, элегантную, богатую, идеально воспитанную женщину.

– Стакан минеральной воды, – заказал Дуглас официанту, чмокнув подставленную Джорджиной щеку. – Без газа, без лимона, но со льдом.

– Неужели вы совсем не пьете? – спросила Джорджина с плохо скрытым недовольством в голосе. – Никогда не позволяете себе расслабиться?

"Так, нужно бы настроить её на шутливый лад", – подумал Дуглас, устраиваясь напротив. Он сразу заметил, насколько Джорджина взвинчена. Его наметанный взгляд вмиг оценил тончайшие нюансы – даже губы Джорджина накрасила так, чтобы не оставить и намека на улыбку. Да, сегодня она была настроена весьма серьезно.

– Нужно, пожалуй, почаще приходить сюда, – промолвил он, улыбаясь. Сразу две женщины начали ко мне клеиться. Одна у дверей, вторая – у стойки бара. Видишь эту роскошную блондинку? Одни ноги чего стоят.

– Дуглас, – с напускной снисходительностью промолвила Джорджина. Первая – типичная потаскуха, а вторая – вообще мужик.

Дуглас поперхнулся.

– Откуда ты знаешь?

– Брюнетка с вырезом до пупа обслуживает постоянных посетителей этого бара. Я видела это раньше. Да, она недурна, но и услуги её стоят недешево. Что же касается этого парня, то часто ли приходилось вам видеть блондинок в туфлях двенадцатого размера? Сами подумайте.

Втайне Дуглас воспринимал подобную критику со стороны Джорджины с удовольствием. Правда, она была единственной женщиной на свете, не считая Бекки, которой это дозволялось. Так уж у них довольно давно повелось.

Об этой встрече Джорджина Харрисон, главный редактор "Санди Трибьюн", попросила его сама. Дело крайне срочное, так она сказала его секретарше, но встретиться они должны не на службе. В повестке дня два вопроса: глобальные перемены, или заявление об её отставке.

Да, похоже, Джорджину здорово допекли. Но первым делом Дуглас взял с неё обещание до их разговора не предпринимать никаких резких шагов. Он сразу принял решение, что попытается отговорить её от ухода в отставку. Обстановка в помещении и без того была довольно неустойчивой.

Подлила масла в огонь и сегодняшняя статья в утреннем выпуске "Телеграф", в которой утверждалось, что Джорджина ушла в отставку. За последние три года Холлоуэй уволил, выпихнул или принудил уйти целую дюжину главных редакторов газет, входящих в группу "Трибьюн". Немудрено поэтому, что его недруги из лагеря соперников – а их было предостаточно воспользовались новостью, чтобы порезвиться вволю. Одни заголовки чего стоили:

ПОТЕРЯ ОДНОГО РЕДАКТОРА, МИСТЕР ХОЛЛОУЭЙ – НЕПРИЯТНОСТЬ, ПОТЕРЯ ДЮЖИНЫ – НЕКОМПЕТЕНТНОЕ РУКОВОДСТВО

МЕТОД ПРОБ И ОШИБОК

ШЕФ "ТРИБЬЮН"

НЕРВНИЧАЕТ ИЗ-ЗА ПУСТЯКОВ

Джорджина и Шарон Хэтч, главный редактор "Дейли Трибьюн", не сошлись характерами, а сейчас вообще враждовали в открытую. Холлоуэя, как ни удивительно, конфликт этих влиятельных женщин вполне устраивал. Ведь, по большому счету, дрались они из-за него, за место фаворитки, подобно ревнивым женам в султанском гареме.

Дуглас гордился тем, что первым из крупных газетных воротил отважился назначить женщин сразу на два ведущих поста. И доверие его окупилось с лихвой, ибо таланта обеим было не занимать. Но сейчас эти строптивые самки сцепились не на жизнь, а на смерть.

Ему предстояло любой ценой спасать положение. Добровольный уход главного редактора стал бы для Дугласа увесистой оплеухой, не говоря уж о том, что Джорджина была одной из немногих его союзниц. И терять её он не хотел.

Газета "Санди Трибьюн" была типичным таблоидом, причем самым процветающим во всем его цветнике. По тиражу она далеко обошла "Дейли Трибьюн", да и доход от рекламы был в ней несравненно выше. Нет, не мог он рисковать курицей, несущей золотые яйца.

Всю дорогу, пробиваясь через запруженные автомобилями лондонские улицы, Дуглас ломал голову, как найти подход к Джорджине. Он и мысли не допускал об её отставке. Может, поиграть на благородстве? "Как ты можешь... после всего того, что я для тебя сделал"? Прежде это срабатывало. Нужно воззвать к её чувству долга, чуть-чуть попенять, но главное – казаться до глубины души обиженным.

– Я просто поверить в это не могу! – сказал он, глядя на Джорджину в упор. – Как ты могла выставить меня на всеобщее посмешище? – Для пущей убедительности он взял её за руку. – Кто допустил утечку информации? Каким образом в "Телеграф" пронюхали о твоем уходе?

Джорджина прекрасно знала, каким образом в "Телеграф" пронюхали об её отставке. Она сама поместила туда эту заметку. Редактор колонки светских новостей была её подругой и с удовольствием откликнулась на просьбу помочь. Эта публикация сразу повысила её акции. Увольняться Джорджина вовсе не собиралась, однако знала, что Дуглас этого панически боится, а потому чувствовала себя увереннее.

– Обещаю сделать все, чтобы приструнить Шарон, – продолжил Дуглас. Она от тебя отцепится и перестанет вмешиваться в твои дела. Ты останешься в "Санди" полной хозяйкой. Положись на меня, Джорджина. Я хочу, чтобы ты осталась. Ты должна остаться. В конце концов, ты передо мной в долгу.

Джорджина поморщилась. Она давно ожидала, что Дуглас напомнит ей о том, как в свое время извлек её из небытия. Правда, за семь лет, прошедших с тех пор, Джорджина, по её мнению, расплатилась с ним сторицей. Хотя Дуглас Холлоуэй был не тот человек, который когда-либо согласится, что с ним расплатились сполна. Тем более, когда ему это выгодно.

"Только не позволяй ему заманить себя в эту ловушку! – с бешенством внушала себе Джорджина. – Ни малейшего послабления, иначе он тебя живьем проглотит. Старый интриган. Стой на своем. Сделай вид, что не расслышала. Не выказывай ни благодарности, ни страха".

– Я вас поняла, Дуглас, – сказала она. – Но вы меня не убедили.

– Даю тебе мое честное слово, – торжественно заверил он, чувствуя, что худшее уже позади. – Шарон ведь просто помочь старается.

– Помочь! – вскричала Джорджина, и рядом с ней тут же, словно по волшебству, выросли два официанта. – Бокал шампанского! – потребовала она. Дуглас отвел глаза в сторону. Эмоциональных женщин он обожал, но истеричных откровенно побаивался. Вспышка Джорджины скорее напоминала истерику, нежели всплеск эмоций.

– Ей по минутам известно, когда я выхожу пообедать, когда провожу совещание, а когда в туалет забегаю – губы накрасить, – свирепо отчеканила Джорджина. – И я знаю, кто – её осведомитель. Этот ублюдок Феретти наушничает ей о каждом моем шаге. В пятницу, например, стоило мне только отлучиться на совещание по маркетингу, как Шарон мигом очутилась на моем этаже и принялась дотошно расспрашивать одного из моих репортеров насчет подробностей дела о двойном убийстве, которое мы освещаем. И ежу ясно – она пыталась умыкнуть материал для "Дейли". Мало того, что мы конкурируем с воскресными выпусками других газет, так теперь мне и свои пытаются подножку подставить... Нет, Дуглас, ничего не выйдет. Не дело редактора "Дейли Трибьюн" совать свой нос в дела "Санди". Если, конечно, вы не решили, чтобы "Дейли" выходила все семь раз в неделю.

– Ты и сама знаешь, Джорджина, что было время, когда я всерьез рассматривал такую возможность, – спокойно ответил Дуглас. – Однако мне так и не удалось придумать схему, при которой обе газеты сохранили бы свое лицо. А мешать все в одну кучу нельзя – многие рекламодатели от нас отвернутся. Да и другие наши доходы от этого зависят. С другой стороны, небольшие перекресты нам выгодны, экономят средства. Именно этого Шарон и добивается, пытаясь перекачивать кое-какие материалы из "Дейли" в "Санди".

Как и все остальные главные редакторы, Джорджина отлично знала: Дуглас мечтал, чтобы в конечном итоге все подвластные ему газеты перешли на ежедневную форму выпуска. Начать операцию он намеревался со скромных середнячков из группы "Геральд"; продолжить – мощными "Дейли" и "Санди Трибьюн", а завершить всеми остальными.

Благодаря одному сослуживцу из финансового отдела, который был перед ней в долгу, Джорджина знала, что Шарон уже подготовила детальный план перехода на ежедневный выпуск и собиралась представить его Дугласу в одиннадцать часов следующего утра. Поэтому Джорджина и решила, что должна опередить соперницу и перехватить инициативу. А Холлоуэй пусть ещё помучается.

– В газете может быть лишь один главред, Дуглас. А нормально управлять, когда газету тянут в разные стороны, попросту невозможно. Поэтому либо я остаюсь и делаю газету такой, какой я её вижу, либо увольняюсь. Это мое последнее слово.

– Хорошо, хорошо, – закивал Дуглас. – Положись на меня, Джорджина, я все улажу. Тебе дадут зеленый свет. "Санди" крепко держится на ногах. Возможно, не все у нас ещё гладко, но мы на верном пути. Тираж растет из года в год, реклама приносит нам все больше. Лишь одно я бы тебе посоветовал: будь построже с сотрудниками. Не забывай ни на минуту: лучше внушать страх, чем быть любимым. Это дает лучшие результаты.

– Только не надо пичкать меня цитатами из Макиавелли, Дуглас, отмахнулась Джорджина. – Ваши воззрения на власть мне и так хорошо известны. Кстати, если уж на то пошло, то Макиавелли говорил также, что страх надо внушать так, чтобы избегать ненависти* (* Н.Макиавелли "Государь", 70-71).

– Ты ведь знаешь, насколько я на тебя полагаюсь, – продолжил Дуглас, не моргнув и глазом. – В нашем деле безграничное доверие – уникальная редкость. Прошу тебя, давай оставим все, как есть. Не увольняйся. Не бросай нас. – В его голосе прозвучали молящие нотки.

Дуглас ничуть не покривил душой. Джорджина работала у него уже семь лет, и была одной из немногих, кому он полностью доверял. Он и впрямь привык во всем на неё полагаться, зная, что Джорджина не подведет его. Да и журналистское чутье было у неё отменное.

Но Джорджина явно устала, и это ощущалось во всем. И виной тому была не только утомительная, на износ, работа в "Санди Таймс", но – и куда в большей степени – постоянная подрывная деятельность Шарон.

– Может, будет лучше, если вы передадите мои функции Шарон, и поставим на этом точку? – предложила Джорджина. – Воскресный выпуск прикроете полностью, и тем самым деньги сэкономите. А "Дейли" будет выходить ежедневно, – закончила она со вздохом.

– Я же тебе уже сто раз объяснял, почему это невозможно, – терпеливо промолвил Дуглас. – Чтобы выпускать "Санди Трибьюн", у Шарон не хватает ни класса, ни мозгов. Это ведь совсем не то же самое, что "Дейли", да и читатель у "Санди" другой. Только тебе это по плечу. Я ни за что не стану рисковать судьбой "Санди Трибьюн." И тебя, Джорджина, мне никто не заменит.

Еще два бокала шампанского спустя Джорджина наконец сменила гнев на милость.

– Но с одним условием, – сказала она. – Я выпускаю "Санди Трибьюн", и я определяю всю её издательскую политику. Если мне снова будут вставлять палки в колеса, я уйду. Давайте назначим срок два месяца. Если к тому времени вы не разрубите этот узел, я увольняюсь. И, поверьте, Дуглас, я слов на ветер не бросаю.

Немного помолчав, она продолжила:

– Да, вот ещё что. Тревор Стивенс прозрачно намекал, что не прочь бы заполучить меня главредом "Санди Глоуб". Наверно, я тогда завтра позвоню ему и скажу, чтобы он на меня не рассчитывал. Пока, во всяком случае.

– Господи, да как ты только подумать могла, чтобы перейти к этому убожеству! – взорвался Холлоуэй. – За последние полгода они потеряли больше читателей, чем партия тори – своих сторонников на последних выборах. Нет, ты сегодня же перезвони Стивенсу и откажись наотрез.

Он протянул руку к стакану с водой и как бы ненароком посмотрел на часы. Джорджину это взбесило.

– Да, Дуглас, – ледяным тоном провозгласила она. – Уже почти девять. Бекки вас ждет, и я вас сейчас отпущу. Но сначала взгляните на это. – С этими словами она раскрыла черный кожаный атташе-кейс и извлекла из него папку с документами.

Холлоуэй озадаченно нахмурился.

– Ты же говорила, что у тебя два вопроса, а мы уже разобрались с обоими, – недовольно прогудел он.

– Первый вопрос состоял в том, что вы разбираетесь с Шарон, а в противном случае я увольняюсь. – Возможно, для вас, Дуглас, здесь и впрямь две проблемы, но для меня это одно и то же. А второй вопрос заключается вот в чем. – Она вручила ему папку. – Это мой план перехода на ежедневный выпуск, причем пример покажет именно "Санди". Я произвела все расчеты. Просмотрите первые странички, на большее вас все равно не хватит.

Холлоуэй пробежал глазами титульный лист.

ПЕРЕХОД "ТРИБЬЮН" НА ЕЖЕДНЕВНЫЙ ВЫПУСК.

ПЛАН.

На второй странице были отпечатаны лишь четыре ключевых вывода:

– издательские расходы снижаются на 25%;

– тираж и годовой доход вырастают на 6%;

– доход от рекламы увеличивается на 10%;

– общая прибыль вырастает на 20%.

На третьей странице была изображена схема управленческого аппарата. В верхнем прямоугольнике значилось: главный редактор – Джорджина Харрисон. Шарон в схеме не фигурировала вовсе.

Холлоуэй закрыл папку и вложил её в свой кейс.

– Что ж, с виду впечатляет. Завтра я покажу это финансовому директору, чтобы проверил все расчеты.

– С расчетами все в порядке, – сухо сказала Джорджина.

– И что-то я не заметил, какой пост ты отводишь Шарон, – с улыбкой произнес Дуглас.

– В моей схеме место для Шарон не предусмотрено, – отрезала Джорджина. – Кардинальные перемены требуют жестких решений, Дуглас. Вы сами меня этому учили.

Дуглас Холлоуэй привстал, церемонно поцеловал её и на прощание попросил пообещать, что завтра утром она соберет персонал и официально объявит, что никуда не уходит, а остается на своем посту.

– По правде говоря, – заметил он, словно спохватившись, – Шарон в последнее время заботит меня. Похоже, у неё начался серьезный жизненный кризис. То ли за ускользающей юностью гонится, то ли ещё за чем. Ты видела, в чем она заявилась на заседание Совета директоров?

Впервые за весь вечер Джорджина позволила себе улыбнуться.

После ухода Дугласа, Джорджина жестом попросила подать счет, но затем передумала и заказала ещё бокал шампанского. Похоже, встреча удалась. Все прошло по намеченному плану. Дуглас заглотал её наживку вместе с крючком. Она прекрасно понимала, что предложенный ею документ по всем статьям превосходит вариант, который на следующий день собиралась представить Шарон. Как по заявленным результатам, так и по тщательности проработки. Что бы ни случилось потом, в этой битве она одержала верх. И отступать теперь не имела права. Никакой пощады сопернице!

Однако больше всего Джорджину радовало, что, пожалуй, впервые за последних семь лет она не уступила Дугласу и поддалась на его излюбленную уловку "как ты могла... после всего, что я для тебя сделал?" И тем не менее её разозлило, что Дуглас снова пустил в ход этот избитый прием. Но ещё больше разозлила её собственная реакция: видя Дугласа насквозь, она все же почувствовала себя виноватой. Это был чувствительный щелчок по её самолюбию.

В лучшие дни Джорджине удавалось убедить себя, что заслуга Дугласа в её стремительной карьере не столь уж велика. Что она сама всего добилась. В худшие дни она сознавала, что обязана Дугласу всем.

Он далеко не впервые пользовался этим приемом, всякий раз нанося ей удары ниже пояса. На мгновение Джорджину обуял безотчетный ужас – она вдруг вновь ощутила себя пациенткой психиатрической клиники; той самой, из которой её вытащил Дуглас.

Третий бокал шампанского уже не казался ей столь притягательным. Джорджина оставила на столе банкноту достоинством в двадцать фунтов, встала и решительно направилась к выходу.

По настоянию Дугласа Холлоуэя, стекла в его "Бентли-турбо"* (* дорогой легковой автомобиль компании "Роллс-Ройс") были затемненные, и теперь, когда Джон, его шофер, подруливал к боковому входу в "Террейс", это было как нельзя более кстати. Бекки, невидимая снаружи, уютно расположилась на заднем сиденье, обложенном фирменными пакетами из "Хэрродса"*

(* один из самых дорогих и фешенебельных универмагов в Лондоне) и "Харви Николза".

Дуглас устроился рядом с ней, захлопнул дверцу и взял Бекки за руку.

– Привет, малышка, – проворковал он и погладил её по раздувшемуся животику. Никаких движений его пальцы не ощутили, только тепло, однако одна лишь мысль о том, что любимая женщина вынашивает его ребенка, окрыляла Дугласа.

А Бекки он любил, страстно и безоглядно.

Эта элегантная, гибкая как пантера женщина и беременность переносила играючи. Если бы не округлившаяся талия, никто бы и не заподозрил её состояния.

Нежная и теплая выпуклость под рукой Дугласа разительно отличалась от плоской, как стиральная доска, живота Келли, его жены, которая, чтобы оставаться в форме, ежедневно делала сотню сгибов-разгибов. При одной мысли о Келли, которая ждала его сейчас дома, отчужденная и разгневанная, на душе у Дугласа заскребли кошки.

Размеры пузика Бекки окончательно уверили его – больше тянуть нельзя. В самое ближайшее время он должен известить Келли о своем уходе. В противном случае досужие журналисты из конкурирующих изданий наверняка пронюхают о его тайне и раструбят о ней.

Глава 2

На следующее утро Джорджина и Шарон подкатили к "Трибьюн-тауэр" одновременно, хотя и с противоположных направлений. Джорджину шофер подвез со стороны Ноттинг-Хилла* (*бедный район на западе Лондона), где располагалась её квартира. Джорджина как обычно, устроилась на переднем сиденье темно-синего, в тон её глаз, "ягуара". Шарон приехала с запада, из Фулема* (*исторический район Лондона), где у неё был собственный дом. В отличие от Джорджины, она сидела сзади и, едва докуривая очередную сигарету, тут же принималась за следующую. Водителю категорически возбранялось даже заговаривать с ней.

Обе женщины были со всех сторон обложены свежими выпусками газет и без конца общались по мобильным телефонам со своими службами новостей. На ходу раздавая задания журналистам.

– Майкл, можем мы подкопаться к депутату-гомику, который вчера добровольно ушел в отставку из парламента? – спросила Джорджина, поглядывая в статью, которую только что выдрала из утреннего выпуска "Гардиан"* (*ежедневная газета либерального направления). – Очень уж загадочны обстоятельства, связанные с его отставкой. Не исключено, что дело пахнет жареным, тем более, что у него жена и трое детей.

– Похоже, от жены он ушел ещё пару лет назад, – поведал ей Майк. – Мы уже достали адрес его дружка, и я только что отрядил туда Стоупа.

– Только поосторожнее, – предупредила его Джорджина. – Если его родственники в курсе дела, то нам особенно разгуляться негде. Раз он оставил жену, то о супружеской измене речи уже быть не может. Ну, ладно, через десять минут я подъеду, тогда поговорим подробнее.

– Алленби, мать твою! – завопила Шарон в свой мобильник. – Сколько наших людей занимаются этим педерастом из парламента?

– Со вчерашнего вечера у его дверей постоянно дежурит наш фотограф, нервозно ответил ей редактор отдела новостей.

– Я хочу знать про этого гребаного хрена все! – Шарон так орала, что её слышала вся редакция. – Когда он чихает, и когда задницу чешет. Педерасты все одинаковые. Наведите справки во всех притонах: в Хампстед-Хите* (*популярный лесопарк на севере Лондона), в Клапам-Коммоне, во всех барах и забегаловках, где тусуются голубые. Распустите слух, что мы заплатим кучу денег за информацию о мальчиках внаем. Я хочу знать, кого он трахал, как часто и каким способом. Нужно вывести эту свинью на чистую воду!

У обеих женщин было кое-что общее! И та и другая пробивалась наверх из самых низов. Карьера Шарон началась очень рано. Уже в шестнадцать лет, сразу по окончании школы, она устроилась в редакцию местной газеты. Поначалу роль ей досталась довольно скромная: репортажи для колонок красоты и выгодных покупок. Однако прошло не так много времени, и её перевели в престижный отдел новостей. Ради сенсационного репортажа Шарон была готова на все. И журналистка из неё вышла блистательная; она отличалась не только непревзойденным нюхом на сенсацию, но и врожденным чутьем на источник информации.

В ранней молодости, ещё не успев пристраститься к спиртному и табаку, Шарон была совершенно неотразима. Снаружи, во всяком случае. Очаровать и выведать самые сокровенные тайны ей удавалось одинаково легко, что у сварливой старушенции, что у начинающего честолюбивого политика.

В отделе новостей её готовы были на руках носить, и ласково прозвали "баллистической ракетой". На Шарон обратили внимание, и вскоре она уже делала себе громкое имя в газетах национального масштаба. Любимым коньком её был секс, в особенности – сексуальные извращения.

Но однажды в три часа ночи, когда Шарон несла вахту напротив дома любовницы одного из членов правительства, она вдруг поняла, что занятие это тупиковое. Всю грязь раскапывала она сама, а лавры пожинал редактор. Нет, в профессии репортера властью и не пахло; власть была сосредоточена в кабинете редактора. Главного редактора, если на то пошло.

Шарон мгновенно сориентировалась, и в считанные недели выведала сокровенные тайны нескольких коллег по отделу. Один из них оказался наркоманом, а второй – алкоголиком. И вскоре коричневые конверты, содержащие эти сведения наряду с уличающими фотографиями, совершенно загадочным образом оказались на столе редактора. Обоих сотрудников тут же уволили, а Шарон получила повышение, заняв кресло одного из них.