Текст книги "Любовница"

Автор книги: Аманда Квик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Глава 14

Ифигиния сидела очень спокойно на черном диване угольно-черного экипажа Маркуса. Внутри фонари не были зажжены. Гигантская фигура ее спутника занимала большую часть соседнего сиденья. Одну ногу Маркус вытянул и положил на подушки дивана, другой крепко упирался в пол. Во всей его фигуре было что-то мрачное, угрожающее.

Он не проронил и дюжины слов, с тех пор как они вышли из театра, – и большая часть этих слов была обращена к Динксу.

Он не позволил Ифигинии досмотреть спектакль, пробормотав что-то о необходимости торопиться, чтобы избежать заторов на дороге. Ифигиния прекрасно понимала, что совсем не эта причина заставила его поспешно уехать из театра.

Когда он резко приказал ей следовать за ним, Ифигиния прочла тревогу и неодобрение в глазах Амелии, но покорно согласилась. Амелии пришлось отправиться в ложу к Зое и Отису – они и отвезут ее домой после спектакля.

Тысяча вопросов промелькнула в глазах Зои, когда они трое вошли в ее ложу. Ифигиния постаралась не обращать на это ни малейшего внимания. Она понимала, что до тетушки дошли слухи о скорой женитьбе Маркуса, но у нее не было ни объяснений, ни ответов на Зоины вопросы.

Когда экипаж покатил по улице, Маркус наконец заговорил:

– Я очень сожалею, что вы оказались вовлечены в безобразную сцену в ложе. – Он смотрел в ночную тьму. – Мой брат сейчас пребывает в мелодраматическом настроении.

– Маркус, я думаю, ты должен объясниться.

– М-м-м…

Ифигиния подождала немного. Маркус молчал.

– Так как же? – потребовала она ответа.

– Что «как же»? – переспросил он, не отрывая глаз от окна.

Героическим усилием воли она заставила себя сохранить терпение.

– Каковы будут объяснения произошедшему только что в моей ложе?

Маркус замялся, будто боясь ступить на незнакомую почву.

– Я знаю о твоем правиле, запрещающем объяснять свои действия, – продолжала Ифигиния. – Но в данном случае…

– Беннет вбил себе в голову, что страстно любит Юлиану Дорчестер.

– А ты не одобряешь его выбор?

Наконец он все-таки посмотрел на нее:

– Как ты догадалась?

– Это было несложно.

– Дорчестер просто бредит идеей поправить пришедшие в упадок доходы семьи выдачей дочки за хорошие деньги, а миссис Дорчестер помешана на получении титула для семейки. Вот уже два сезона они занимаются тем, что предлагают дочурку чуть ли не каждому богатому титулованному джентльмену.

– И тебе тоже?

– В прошлом сезоне я на какое-то время стал их мишенью. – Огни проезжавшего мимо экипажа на мгновение выхватили из мрака суровое лицо Маркуса. – Дорчестер зашел так далеко, что попытался поставить меня в компрометирующее положение со своей дочерью.

– Боже мой! Но каким образом?!

– Я бы не хотел вдаваться в подробности. Поверь, это была очень грязная затея, шитая белыми нитками. Она полностью провалилась, вот и все.

– Понятно. – Ифигиния вдруг почувствовала озноб и теснее закуталась в белую кружевную шаль. – Надеюсь, ты вовремя и с честью вышел из этой ситуации?

– Да.

– В отличие от случая у Петтигрю в храме Весты, когда ты обнаружил правду слишком поздно?

Короткая тяжелая тишина повисла в карете. Наконец Маркус зашевелился, устраиваясь поудобнее, как это делает большой сильный зверь. Откинув голову на черные подушки, он скрестил руки на груди.

– Я дал понять Дорчестеру, что не женюсь на его дочери, даже если он застанет нас обоих голыми в постели, – вызывающе заявил он.

– О! – смущенно воскликнула Ифигиния, не зная, что еще сказать.

– Я напомнил ему свое правило относительно второго брака, и, кажется, он в конце концов понял меня. Во всяком случае, перестал подсовывать мне свою дочь. Но в этом сезоне он, судя по всему, решил сделать ставку на моего брата.

– И сегодня ты в очередной раз попытался расстроить его коварные планы? – заключила Ифигиния. – Однако на сей раз возникла еще одна проблема – твой брат влюблен в Юлиану.

– Мой брат попал на приманку милой внешности и искусственно раздуваемой романтики Байроновского кружка. Он вовсе не любит ее.

Маркус произнес последнее слово с таким отвращением, что Ифигиния вздрогнула.

– Но почему ты так уверен? Откуда тебе знать, любовь это или нет?

– Господи, да ему только что исполнилось двадцать! Он мается от первого приступа страсти. Молодым людям свойственно принимать за любовь самое банальное вожделение!

– А если его чувства к Юлиане гораздо глубже, чем ты думаешь?

– Вздор! – отрезал Маркус.

– Но как быть с тем, что ты объявил о своей фиктивной помолвке?

– Моя помолвка отнюдь не фиктивна, Ифигиния. Очень скоро мы поженимся.

– Не стоит возвращаться к этому вопросу! – воскликнула Ифигиния. – Сейчас мы обсуждаем дела твоего брата. Ты решил расстроить планы Дорчестера, дав ему понять, что намерен нарушить свое правило о втором браке.

– Я уже изменил одному своему правилу.

Ифигиния не обратила на его слова ни малейшего внимания, продолжив:

– Допустим, тебе удастся разубедить Дорчестера в том, что твой брат – подходящая партия для его дочери. Но что будет с Беннетом и Юлианой?

– Что значит «что будет»?! Родители запретят Юлиане выходить за моего брата, как только поверят, что я лишу его наследства. Они хотят лишь заполучить состояние Мастерсов, но состояние контролирую я, а не Беннет.

– Маркус, все совсем не так просто! Я видела сегодня лицо твоего брата. Он уверен, что любит Юлиану.

– Очень скоро он поймет, что эта «любовь» не принесет ему ничего хорошего. Дорчестеры заставят дочурку отвернуться от моего Беннета и выстрелят ею по новой мишени.

– Вздор! Вы с Дорчестером совершенные идиоты, если действительно верите, что вам дано кроить чужие жизни по собственному усмотрению! Юлиана и Беннет молоды, но они уже не дети. Кто знает, что они могут выкинуть, если вы попытаетесь подчинить их своей воле!

Маркус долго смотрел на нее из темноты.

– Что ты имеешь в виду? Они отправятся в Гретна-Грин?

– А разве это так уж невероятно?

– Нет. Я допускаю, что мой Беннет достаточно глуп, чтобы додуматься до побега, но только не Юлиана. Она очень расчетливая молодая особа, и маловероятно, что она решится на столь непрактичный шаг, как выйти замуж за молодого человека с неопределенным материальным положением.

– То есть предпочтет выйти замуж по расчету, а не по любви?

– Несомненно. Не забывай, я прекрасно помню, как она вела себя в прошлом сезоне.

– Я подозреваю, что ты имеешь в виду поведение ее родителей. Бедная Юлиана просто не смела противиться их воле.

– Не вижу разницы.

– Маркус, боюсь, ты рассердишься, но все же замечу: ты не такой уж хороший знаток человеческой природы, каким себя считаешь. Во всяком случае, ты никак не можешь судить дела сердечные.

– Делами сердечными должно управлять так же, как и делами финансовыми, – то есть с осторожностью и благоразумием.

– То есть с цинизмом, не правда ли? Я понимаю, что ты пытаешься делать, – мягко сказала Ифигиния. – Ты хочешь защитить своего брата от несчастного брака. Только я совсем не уверена, что ты выбрал правильный путь.

– Это тебя не касается, Ифигиния.

– Глупости! Ты сам мне все рассказал. И если бы действительно хотел оставить меня в стороне, то никогда бы не заявил Дорчестеру о своей предстоящей женитьбе. А теперь нам обоим придется иметь дело с бесконечными сплетнями, что еще больше все осложнит.

– Не вижу никаких сложностей. У меня железное правило против ответов на вопросы личного характера.

– Но, Маркус, все ждут, что ты объявишь о помолвке с одной из юных леди, впервые вывезенных в свет в нынешнем сезоне, и уж никак не со своей любовницей, Боже тебя избави! Даже твой брат и тот уверен, что ты обручишься с одной из достойных юных леди!

– Я и в самом деле собираюсь обручиться с достойнейшей юной леди, проводящей свой первый сезон в Лондоне, – серьезно ответил Маркус. – На тебе, Ифигиния.

– Ты самый большой упрямец, какого я только встречала в своей жизни!

– Тебе лучше поскорее привыкнуть к этому, потому что я не собираюсь меняться.

Она в отчаянии застонала.

– Давай вернемся к нашей проблеме. Я бы посоветовала тебе не относиться так сурово и непреклонно к любви Юлианы и Беннета. Мне кажется, ты только заставишь их в отчаянии броситься в объятия друг другу.

– Я не просил твоего совета, Ифигиния.

– Тогда зачем мы вообще заговорили об этом?

– Будь я проклят, если сам понимаю! – взорвался Маркус. – Какое тебе до всего этого дело?! Беннет – мой брат, и я буду действовать так, как сочту нужным.

– Маркус, я все понимаю! Ты хочешь защитить его…

– И что в моем желании плохого?

– Ничего. Ты вырастил Беннета и во многом был для него больше отцом, чем старшим братом. Я была в той же ситуации со своей сестрой – я тоже заменяла ей мать.

– Знаю, – спокойно ответил он.

– Мы оба стали родителями, не успев повзрослеть, и, как всякие родители, чувствуем необходимость защищать своих подопечных. Но мы все равно не сможем оберегать их вечно, да и не должны этого делать.

– Я могу и буду защищать Беннета от Юлианы Дорчестер.

– И совершишь ошибку.

– И что же, по-твоему, я должен делать?! – прорычал Маркус. – Дать свое благословение на брак?

– Да.

– Никогда.

– Да выслушай же меня! – воскликнула Ифигиния. – Скажи брату, что дашь благословение на брак, если он согласится с разумным сроком помолвки.

– Что ты называешь разумным сроком?

– Многие молодые пары в обществе заключают помолвку на год. Ты легко можешь убедить Беннета смириться е этим твоим требованием. В крайнем случае соглашайся на шесть месяцев.

– И что изменится после истечения срока помолвки?

– Год – очень большой срок, Маркус. И полгода тоже. Если Юлиана не пара Беннету, он убедится в этом сам.

– Не так-то просто расторгнуть помолвку.

– Да, но все-таки возможно. И ты быстро все уладишь без особого шума.

Маркус помрачнел:

– А если за это время Юлиана не скомпрометирует себя в глазах Беннета?

– Нельзя не учитывать и такую возможность. Но сейчас главное, чтобы влюбленная парочка не пришла в отчаяние. Если Юлиана действительно любит Беннета так же, как и он ее, они, конечно же, вообразят себя романтическими героями, соединенными самой судьбой. Они решатся переступить через своих близких и через все законы ради того, чтобы быть вместе.

– Проклятие! Но все, что ты говоришь, справедливо лишь в том случае, если я заблуждаюсь насчет Юлианы. А если я все-таки прав, тогда все кончено. Дорчестеры – все трое, включая и малышку Юлиану, – наверняка уже решили, что Беннет больше не представляет для них никакого интереса.

Ифигиния вздохнула:

– Милорд, я очень сомневаюсь в том, что вы правильно оцениваете ситуацию. Вы человек науки, возможно, самый умный из всех, кого я только встречала в своей жизни, но вы слепы как крот, когда дело доходит до любви. Любовь заставляет людей творить безумства.

Он внимательно посмотрел на нее:

– А вы откуда знаете?

Ифигиния поспешно прикусила язычок. Не могла же она сказать ему, что на собственном опыте знает, до какого отчаяния может довести безответная любовь.

– Я видела, как влюбилась моя сестра, – пробормотала она. Взгляд Маркуса стал еще пристальнее.

– В мужчину, который, как вы думали, любил вас?

Ифигиния задохнулась:

– Ты знаешь о Ричарде Хэмптоне?

– Да. – Он снова перевел взгляд на окно.

– Вы полагаете, что знаете все на свете, милорд?

– На собственном опыте я убедился, что сделать правильный вывод можно, лишь обладая полной информацией.

– Но раз ты уверен, что все знаешь, к чему тебе мои объяснения по поводу Ричарда?

На мгновение Маркус встретился с ней глазами – и снова отвернулся к окну, глядя на пролетающие мимо ночные улицы.

– Ты любила его?

– Мой ответ прозвучит бессмысленно для человека, не верящего в любовь.

– Ты уходишь от ответа.

– Просто следую твоему правилу, запрещающему удовлетворять чужое любопытство. – Она помолчала. – Но я готова заключить с тобой сделку.

– Какую еще сделку?

– Отвечу на твой вопрос, если ты пообещаешь откровенно ответить на мой.

– Согласен, – бросил Маркус. – Но ты отвечаешь первая. Итак, ты любила молодого Хэмптона?

Ифигиния помолчала, пытаясь быть честной. Странно – до чего же тяжело, оказывается, припомнить собственные чувства тех дней, когда она с волнением ждала предложения от Ричарда! Как бедны и бесцветны были ее переживания по сравнению с тем, что она сейчас испытывает к Маркусу!

– Думаю, что я смогла бы научиться любить его, – тихо прошептала она.

– Смогла бы научиться любить?! – изумленно переспросил Маркус. – Какая чепуха!

– Совсем не чепуха. Я до сих пор в душе синий чулок… учительница. Я верю в разум и убеждена, что при благоприятных условиях решимость, настойчивость, искреннее желание и умение понимать другого могут научить любить.

– Поэты расхохотались бы, услышав, как вы проверяете разумом любовь.

– Но вы же не поэт, милорд… Почему вы смеетесь?

– Да потому, что предмет обсуждения чертовски забавен. – Маркус насмешливо посмотрел на нее. – Значит, научиться любить можно лишь при наличии благоприятных условий. У вас с Ричардом они были?

– Думаю, да. Ричард – хороший, добрый человек. Сильный, чуткий, верный. Да, я сумела бы полюбить его.

– Ты нарисовала прямо идеал! Неужели ты могла бы полюбить эту ходячую добродетель?

– Да.

– И была бы верна ему?

Она нахмурилась:

– Конечно.

– Даже если бы встретила кого-нибудь после замужества? Даже если бы встретила человека, который превратил бы твою кровь в расплавленный огонь? Человека, предложившего бы тебе воспарить к звездам?

– Хочешь сказать, если бы встретила тебя, Маркус?

Он ничего не ответил и замер, скрытый мраком кареты. Ифигиния чуть заметно улыбнулась:

– Во-первых, весьма маловероятно, что мы встретились бы с тобой, выйди я за Ричарда. Но даже если бы это произошло, я осталась бы верна своему мужу. Я могу пренебрегать многими правилами, но у меня есть гордость и честь.

– Страсть не всегда поддается диктату воли, мадам.

– Не согласна. Более того, я уверена, что в глубине души вы тоже не верите в это, милорд. Мы умные люди и прекрасно знаем, что любых соблазнов можно избежать и любой страстью можно управлять.

К ее удивлению, Маркус вдруг улыбнулся в ответ:

– Допустим, ты права, Ифигиния. Но в таком случае что ты скажешь о нас с тобой? Значит, мы слабы волей, если уступаем собственным желаниям?

– Нет. – Медленно-медленно она развернула свой веер, потом сложила его. – Я скажу так… Мы оба вправе свободно предаваться своим страстям, что мы и сделали. Это наше право – право независимых взрослых людей. Но если мы были бы несвободны, то честь заставила бы нас противостоять искушению.

– Понятно. Свобода дала нам право поддаться соблазну – и мы поддались ему. Прелюбопытная логика, ничего не скажешь.

– Пожалуй, от обсуждения собственных страстей нам лучше вернуться к разговору о страстях твоего брата. Ты не можешь контролировать жизнь Беннета, Маркус. Не должен…

– Думаешь, я сам не понимаю этого? Я вовсе не собираюсь распоряжаться его жизнью. Я хочу лишь защитить его.

– Он волен полюбить того, кого захочет. Ты можешь только дать ему время, время обдумать свои действия. Вполне вероятно, за это время он еще сильнее уверится в том, что испытывает к Юлиане самую возвышенную любовь, а не просто вожделение.

– И все же мой подход к делу гораздо скорее даст желаемые результаты, – заявил Маркус. – Ничуть не удивлюсь, если нынче вечером я в корне пресек дальнейшее продолжение истории.

– А я уверена, твой подход ведет к катастрофе.

– Ад и все дьяволы! Ненавижу сентиментальную болтовню.

– Вы, милорд, теряете терпение всякий раз, когда дело касается чего-либо, не подчиняющегося законам науки.

– Насколько все было проще, когда Беннет был младше! – тихо вздохнул Маркус. – Он уважал мое мнение. Просил о помощи, когда нуждался в ней. Искал моего совета, когда брался за что-нибудь важное.

– Я понимаю, – грустно улыбнулась Ифигиния. – То же самое было и у меня, когда сестра была ребенком. Но все взрослеют, Маркус.

– И своими руками уничтожают возможность обрести счастье?

– Да, иногда…

– Слишком высока цена ошибки, Ифигиния. Я не позволю Беннету совершить ее.

Ифигиния сжала в руках веер:

– Милорд, несколько лет я давала уроки юным девушкам и обнаружила, что они не всегда усваивали именно то, чему я хотела научить их. Слишком часто они умудрялись извлечь нечто совсем иное из преподанных им уроков.

– Что должен означать сей прискорбный вывод?

– Поверьте мне, милорд, ваш подход к проблеме чреват огромным риском. Беннет может слишком многому научиться у вас.

– Очень надеюсь на это! – с вызовом воскликнул Маркус.

– А вот я очень сомневаюсь в том, что он правильно усвоит ваши уроки. Если история закончится плохо для Беннета, он рискует стать слишком похожим на вас, милорд.

Маркус смерил ее взглядом, полным презрительного недоумения:

– Прошу прощения?

– Вы научите Беннета таким вещам, что в последующие годы он может превратиться в человека, подобного вам…

– В какого же это человека, позвольте полюбопытствовать? – угрожающе-вкрадчиво спросил он.

– В человека, живущего по правилам столь строгим и неумолимым, что не оставляют места для любви…

Жуткая тишина повисла в карете. Маркус не шелохнулся, но Ифигиния чувствовала, что буквально тонет в пучине его безмолвного гнева.

– Милорд, не стану притворяться, будто много знаю о вашем первом браке. Я могу лишь догадываться и думаю – он не был счастливым.

– Он был настоящим адом.

– Хочу напомнить о нашей сделке. Ответьте на мой вопрос, милорд. В то время мог ли кто-нибудь из знакомых отговорить вас от этого брака?

– Нет. – Короткое слово упало словно тяжелый камень. – Скорее всего нет. Я был убежден, что знаю, что делаю… Я думал, что влюблен, – жестко усмехнулся Маркус. – И верил, что Нора любит меня.

– Возможно, так оно и было, – бросила пробный камешек Ифигиния.

– Нет. – Его руки сжались в кулаки. – Ей просто понадобился отец для ребенка, которого она носила.

Она застыла:

– Я не знала…

– Никто не знает об этом. Ни одной живой душе я не говорил, что моя Нора досталась мне после того, как зачала ребенка от другого мужчины.

– О Маркус! Но это ужасно!

Некоторое время он молчал, а Ифигиния никак не могла подобрать нужные слова. Ее ошеломила мысль о том, как долго Маркус носил в себе эту боль.

– Семья Норы жила по соседству, – вдруг заговорил Маркус. Голос его звучал так, будто каждое слово он выкапывал из могилы, в которой похоронил свое прошлое. – Мы росли вместе. Она была на год младше. Когда мне исполнилось шестнадцать, я понял, что влюблен, влюблен на всю жизнь.

– Маркус, пожалуйста, не надо! Не рассказывай…

Но он словно не слышал ее.

– Думаю, она находила меня забавным. И полезным. Вместе мы учились танцевать на местных балах. Я научил ее ловить рыбу. Нора была первой женщиной, которую я поцеловал.

Больше она не хотела ничего слышать.

– Ради Бога, Маркус!

– Но я был всего-навсего деревенским фермером. В то время титул принадлежал дальнему дядюшке, и я даже не догадывался, что в один прекрасный день унаследую его. А Нора…

Нора хотела от жизни гораздо большего, чем я мог дать ей. И она была красива, так красива, что ее родители строили на ее счет совершенно немыслимые планы. Они были уверены, что их дочь должна метить гораздо выше. Зачем ей какой-то мелкий сквайр! Когда Норе исполнилось восемнадцать, родители повезли ее на сезон в Лондон.

– И что же было дальше? – спросила Ифигиния, боясь услышать ответ.

– Она вернулась домой в июне, и все вдруг переменилось. Это была уже не та кокетливая, очаровательная, счастливая девочка, недавно отправившаяся покорять Лондон. Она сама бросилась в мои объятия и сказала, что только теперь поняла, что всегда любила только меня одного.

– Ясно. – Ифигиния опустила взгляд на свой веер. Непрестанно, нестерпимо бились в ее душе волны давней боли и гнева Маркуса.

– Я был столь наивен и неопытен, что поверил ей. – Маркус не отрывал глаз от ночной тьмы в окне кареты. – Она сказала, что не выносит городской жизни. Что хочет обвенчаться как можно скорее. Ее родители выразили самое горячее одобрение. Отец отвел меня в сторону и посоветовал отправиться в Гретна-Грин.

– Никакой длительной помолвки, как я понимаю?

– Каким-то образом все вдруг единодушно пришли к выводу, что незачем впустую тратить время и деньги. А я так любил Нору, что и не думал возражать. Мы отправились в Гретна-Грин. Брачная ночь прошла в гостинице. Я не мог дождаться, когда наконец Нора станет моей.

– Право, Маркус, сомневаюсь, что хочу услышать продолжение.

– Я так хотел ее. Я пытался быть нежным. Но той ночью она плакала. Мне казалось, она проплакала много-много часов. Она сказала, что я причинил ей ужасную боль. Что у меня грубые, мозолистые руки крестьянина. – Маркус взглянул на свои тяжелые кулаки. – Она была права. У меня руки фермера, и сам я был фермером.

Ифигиния затрепетала, вспомнив прикосновения этих рук. Сильных рук. Прекрасных рук. Такие руки заставляют женщину чувствовать себя прекрасной. Желанной. Защищенной. Глаза ее наполнились слезами.

– На следующее утро я увидел немного крови на простыне. Гораздо позже я узнал, что в тот день, когда мы уезжали в Гретна-Грин, мать Норы дала ей бутылочку с кровью. Но она напрасно так беспокоилась.

– Не понимаю, – прошептала Ифигиния.

– Даже если бы крови совсем не было, я никогда бы не заподозрил, что Нора уже спала с мужчиной. Я был девственником в брачную ночь. Я знал гораздо меньше, чем Нора.

– Но как ты догадался обо всем? – тихо спросила Ифигиния.

– Через месяц после свадьбы у нее случился выкидыш. Я едва не сошел с ума. Я не понимал, что происходит. Думал, Нора умирает.

– Боже праведный!

– Я бросился за доктором. После того как все было кончено, он и рассказал мне, что произошло. Добрый человек хотел успокоить меня, ибо не сомневался, что я отец и что ребенок явился причиной нашей поспешной поездки в Гретна-Грин. Он потрепал меня по плечу и заверил, что очень скоро у нас может быть еще один младенец.

– Ты сказал ему правду?

Маркус скривил губы:

– Нет, естественно. Разве кто-то захочет признаться, что его так жестоко одурачили? А потом, Нора… Она теперь была моей женой.

– И ты чувствовал, что обязан защищать и ее тоже, да? – спросила Ифигиния.

Маркус только пожал плечами.

– Много лет ты заботился о своем младшем брате. Твоей второй натурой стала потребность защищать и оберегать того, кто младше, кто слабее… Но что сказала тебе Нора?

– Когда я потребовал от нее ответа, она снова разрыдалась. А потом, не выдержав, выложила мне всю свою печальную историю. Ее соблазнил один из восхищенных поклонников, циничный молодой повеса, который искал богатую наследницу и вовсе не собирался жениться на моей Норе. Не собирался и скрывать свою победу от окружающих.

– Несчастная Нора.

– Она была опозорена. У нее не осталось никакой надежды на замужество, ее родители не обладали достаточным влиянием, чтобы заставить негодяя жениться.

– И тогда они увезли ее домой и заставили выйти за тебя.

– Они решили, что недалекий простодушный деревенский сквайр вряд ли когда-нибудь узнает правду. – Маркус снова взглянул на свои руки. – Они были правы. До сих пор я думаю: неужели я так бы ничего и не узнал, не случись у Норы выкидыш?

– Но разве ты не догадался бы обо всем, если бы ребенок родился на несколько месяцев раньше срока?

– Вряд ли. Я же говорю – я знал слишком мало. Мне бы просто сказали, что ребенок родился недоношенным, а я бы слишком хотел в это верить…

– Я слышала, что Нора умерла от лихорадки.

– Да. Через полгода после того, как потеряла ребенка.

– Дуэль! – прошептала Ифигиния. – Ты стрелялся на дуэли, да? После смерти Норы ты приехал в Лондон и послал вызов ее соблазнителю.

– Он назвал меня дураком – и был абсолютно прав. Он спросил, какое значение имеет все это теперь, когда девчонка мертва. Я ничего не ответил ему, да и что я мог ответить!

– Ты защищал честь своей жены, несмотря на то что она жестоко обманула тебя. Несмотря на то что ее уже не было в живых. – Горячие слезы текли по щекам Ифигинии. – Маркус, Маркус, как это похоже на тебя!

– Черт возьми, ты плачешь? – нахмурился он.

– Нет. – Она тихо всхлипнула.

– Очень надеюсь, что нет. Вся эта история не стоит слез.

– Нет, стоит, Маркус. Мне так жаль вас обоих – и тебя, и Нору. Боже мой, в каком, наверное, она была отчаянии, когда поняла, что опозорена и беременна!

– Да.

– Она была так молода и так напугана. Она была невинной глупой девочкой, позволившей соблазнить себя. Она нарушила самое строгое правило света и знала, что должна заплатить чудовищную цену за свой поступок. И тогда она кинулась к тебе – другу детства.

– Дело в том, – перебил ее Маркус, – что я любил ее так безумно, что взял бы любой. Я дал бы ей свое имя и признал бы своим ее ребенка. Если бы только она не обманула меня. Этого я не мог простить Норе.

– Потому что чувствовал себя одураченным?

– Я и был одурачен.

Ифигиния почувствовала холодок в желудке. Ведь она тоже обманула Маркуса. И теперь он, конечно, думает, что его опять водили за нос – и на сей раз уже она, Ифигиния.

Она наклонилась к Маркусу и положила руку ему на колено.

– Нора не дурачила тебя, Маркус. Никому не удалось бы это сделать. Ты вел себя с рыцарским благородством. Ты защитил ее честь и сохранил ее тайну.

– Разве у меня был выбор? Открыв ее позор, я выставил бы самого себя наивным, доверчивым идиотом.

– Сомневаюсь, что, когда ты заглядываешь в свое прошлое, тебя больше всего тревожат собственная наивность и доверчивость, – продолжала Ифигиния. – Тебе больно от мысли, что ты отдал свое сердце женщине, которая тебя не любила. Ты чувствуешь, что она просто использовала тебя, чтобы спастись.

– Так оно и было.

– Я не согласна. Нора была всего-навсего юной девочкой, измученной страхом. Ее родители искренне и отчаянно пытались спасти ее от полного позора.

– Да.

– Грозовые тучи омрачили ваш брак. Ты сказал, что был девственником в брачную ночь, но во всем остальном ты был на много лет старше Норы. Тебе пришлось слишком рано повзрослеть, а она только что вышла из детской.

Маркус молчал.

– Знаешь, о чем я думаю? – спросила вдруг Ифигиния. – Я уверена, что, не распорядись судьба иначе, Нора повзрослела бы и без памяти влюбилась бы в тебя. Сумев наконец оценить твои бесценные достоинства, она научилась бы любить тебя.

Маркус в упор посмотрел на нее:

– Иногда ты несешь невероятную чепуху, удивительную в устах столь умной женщины. Как ты вообще можешь верить в подобные глупости?!

Она улыбнулась:

– Потому что я знаю, как просто влюбиться в вас, милорд. Ведь я уже сделала это.