Текст книги "Лисёнок для депутата (СИ)"

Автор книги: Аля Морейно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 15

Олеся

«Лисичка, держи за меня кулачки. Как оклемаюсь – напишу или позвоню. Целую каждую твою-мою веснушку!»

Получаю сообщение, когда заканчиваю выводить кремом надпись на торте: «Софийке 5 лет». Непроизвольно улыбаюсь. Я с утра сама не своя от волнения. Как пройдёт операция? Не возникнет ли осложнений? Поможет ли она Вите встать на ноги? Хорошо, что у него настрой такой оптимистичный, но я всё равно не могу расслабиться.

Время тянется медленно. В течение дня много раз проверяю телефон, хоть и знаю, что он сегодня напишет, скорее всего, уже ближе к вечеру. А может, и вообще завтра утром – в зависимости от состояния. От нервов меня колбасит, я даже с дочкой нормально разговаривать не могу – сводит челюсти. Волнение зашкаливает, бьёт все мыслимые рекорды. Кажется, со мной такое впервые. Слишком важно мне, чтобы у Вити всё получилось.

Кормлю Иришку ужином, не выпуская из рук телефона. Внутри всё сжимается, каждый вдох причиняет боль. Как долго нет никаких новостей! А вдруг там что-то пошло не так?

Наконец смартфон пиликает долгожданным сообщением. Хватаю трубку и пробегаю по строчкам глазами.

«Олеся, операция прошла нормально. Теперь, когда главные волнения позади, я должен сообщить тебе о своём окончательном решении. Я очень благодарен тебе за помощь. Но нам пора расстаться. Наш брак и контракт расторгнуты. Документы тебе передаст Олег, он приедет с минуты на минуту. Прощай».

Перечитываю сообщение трижды, пока до меня доходит его смысл. Как такое может быть? Мы же вроде бы всё обсудили, и у нас всё наладилось… Не понимаю!

Внутренности каменеют, будто залитые цементом. На душе вдруг становится пусто-пусто. Как в огромной комнате, из которой вынесли всю мебель. Если сказать слово, то по всем углам разнесётся его эхо. И что мне теперь делать? Как убедить Витю не торопиться и дать нам ещё один шанс?

Решительно набираю его номер. Если написал сообщение, то значит и разговаривать может? Но его телефон не отвечает – то ли отключён, то ли он занёс меня в чёрный список.

Хлопает входная дверь. Неохотно поднимаюсь и плетусь Олегу навстречу.

– Идём в кабинет, есть разговор, – я даже не сразу понимаю, что он перешёл на «ты», а раньше никогда себе такого не позволял.

Сил отвечать ему нет. Все ресурсы пущены на то, чтобы просто не упасть. Растерянно бреду за мужчиной, всматриваясь в качающийся под ногами пол.

– Присядь, – он показывает рукой на диванчик, а сам опускается в кресло.

Олег молча открывает папку, которую принёс с собой, достаёт оттуда бумаги, внимательно просматривая каждую.

– Итак, контракт с тобой расторгнут. Деньги ты должна была получить давно. Теперь по документам. Твой паспорт на девичью фамилию, – начинает перечислять содержимое папки, протягивая мне по очереди документы.

– Свидетельство о рождении твоей дочери.

В графе «отец» – прочерк. Прочерк! Собираюсь возмутиться, но Олег продолжает.

– Решение суда о внесении изменений в свидетельство о рождении.

Машинально протягиваю руку, забираю бумаги и бросаю взгляд на скрепленные листки. Там столько текста, что я сейчас точно не переварю!

– Деньги, – протягивает мне конверт. – Премия за хорошо выполненную работу, тебе с дочерью на обустройство на первое время и, самое главное, – авансом за молчание, чтобы напомнить, что твоя расписка о неразглашении всё ещё действует. У неё нет срока давности. И помни – в твоих интересах держать язык за зубами. Поверь, Борис Григорьевич болтунов не щадит, и я бы не советовал испытывать его терпение.

Мне нужно время, чтобы свыкнуться с происходящим и спланировать свои дальнейшие действия. К чему сейчас эти угрозы?

– Я привёз коробки. Сложишь в них все вещи. Завтра вечером приедет фургон и отвезёт вас, куда скажешь.

А вот и сроки появились. Значит, у меня есть сутки, чтобы собраться и попрощаться с этим домом. Реально ли успеть снять квартиру за это время?

– Давай свой телефон, – Олег протягивает руку.

Не сразу понимаю, что он от меня хочет.

– Нужно почистить его от компрометирующих материалов. И симку я заменю, номер будет другой. На всякий случай в целях безопасности. Сама понимаешь.

Послушно отдаю ему смартфон, показывая пароль в виде жеста. Чувствую себя так, будто этот мужчина собирается рыться в моём грязном нижнем белье.

– Иди собирайся. Я закончу и верну тебе трубку.

Забираю папку и ухожу к себе. Открыв шкаф, застываю, зацепившись глазом за Витины вещи. Сажусь на край кровати и не могу сдвинуться с места.

Слёз нет. Ступор.

– Мама, мама, ма-ам! – Иришка теребит меня за руку.

Стоит мне наконец обратить на дочь внимание, как она тут же карабкается ко мне на колени.

– Мне уже надоело раскрашивать. Почитай мне книжку.

Бросаю взгляд на часы.

– Давай-ка, дорогуша, будем уже купаться и идти в кровать. Там я тебе и почитаю.

– Но ещё светло! – пытается протестовать Лисёнок. – Папа говорит, что спать надо, когда темно.

В носу предательски щиплет, но я сдерживаю слёзы, мобилизуя внутренние резервы.

– Спать нужно, когда часы показывают, что пора ложиться.

Укладывание в кровать у нас – традиционный ритуал. Иришка обязательно полчаса лагастается в ванне, а потом требует, чтобы ей долго читали.

Олег ждёт, когда я освобожусь. Протягивает мне телефон.

– Олеся, советую просто вернуться к прошлой жизни и забыть обо всём, что видела и слышала. Забыть о том, что даже знакома была с Виктором Борисовичем. Не звони, не попадайся даже случайно где-то на улице. Подумай о том, чтобы переехать куда-то в другой город, где ни тебя, ни его никто не знает. Это в твоих интересах. Пойми, никто не любит свидетелей, они слишком опасны, даже когда клянутся, что будут молчать. А такие люди, как Самборские, ни перед чем не остановятся ради своих целей.

– Вы мне угрожаете? – кажется, я впервые за вечер ему что-то говорю.

Не узнаю свой голос. Наверное, мне стоит молчать, ведь уже ничего не изменить. Хочется спросить, Витя это затеял или его отец, но сдерживаюсь. Олег – всего лишь шестёрка, какой смысл перед ним унижаться? Я и так чувствую себя тряпкой, которой натирают пол. Куда ещё ниже?

– Нет, что ты, я просто предупреждаю. Ты – хорошая девушка, я желаю тебе только добра.

Оставшись наконец одна, отправляюсь в душ – мне там обычно плачется легче и громче. Слёз под водой не видно, рыданий на фоне шума воды не слышно. Можно дать себе волю и полностью расслабиться. Ни о чём не думать. Просто по-бабски выть, выпуская наружу всю боль, отчаяние и обиду.

Сегодняшние события стали для меня неожиданным и очень болезненным ударом. И неизвестно, смогу ли я после него удержаться на ногах. Меня снова предали и выбросили, как ненужную вещь…

Витя, небось, уже тогда твёрдо решил со мной развестись. И то, что он позволил мне побыть рядом до отъезда на операцию, для него ничего не значило. Он лишь отсрочил приведение приговора в исполнение, потому что так ему было удобно. А я-то размечталась, что он отказался от своего решения, и мы с ним по-прежнему вместе…

В который раз я попадаю в ловушку из-за розовых очков, придумывая себе то, чего нет. Я же знаю Витю не первый год! Так какого чёрта опять повелась на его обаяние, не думая о последствиях? Что за дурацкая привычка растворяться в нём, а потом соскребать себя с грязной земли и пытаться возродиться?

Боже, да он даже ни разу не сказал, что любит меня! Откуда взялась уверенность, что он дорожит мною так же, как я им? Дура! Другого слова и не скажешь.

Сама виновата, что позволила себе так высоко взлететь. Знаю уже, научена горьким опытом, что чем выше поднимешься, тем больнее падать!

Отчаянное самобичевание немного притупляет жалость к себе. Выбираюсь из душа если не успокоившись, то смирившись с навалившейся реальностью. Принятие ситуации – это уже достаточно много, чтобы найти в себе силы почти бесстрастно упаковывать вещи.

Жизнь продолжается. С Виктором или без, но я не имею права сдаваться, потому что у меня есть дочь. И теперь она снова только моя… Смешно! Я боялась, что они у меня её отберут. А она оказалась им совершенно не нужна! И правда, зачем их породистой царственной семье ребёнок от дворняжки?

Вернувшись в спальню, натыкаюсь на папку, которую небрежно бросила на кровать несколько часов назад. Мой новый-старый паспорт, Иришкино свидетельство о рождении – снова без отца. И судебное решение. Не надеясь понять витиеватые юридические формулировки, пробегаюсь глазами по диагонали.

«Иск об аннулировании записи об отцовстве удовлетворить».

И натыкаюсь на странную фразу о том, что основанием для решения послужило заключение генетической экспертизы. А в нём указано, что Виктор Самборский не является биологическим отцом Иришки.

Так вот для чего ему понадобился тест ДНК! Витя не перестаёт меня удивлять своим цинизмом и подлостью. Он был уверен, что анализ покажет отрицательный результат, на основании которого он легко избавится от дочери. И даже узнав о биологическом отцовстве, каким-то образом подменил заключение, чтобы снять с себя за неё ответственность!

Поверить в то, что любимый человек оказался таким чудовищем, почти невозможно. Но неоспоримое доказательство – у меня на руках. И нет ни единого аргумента, чтобы его оспорить.

Эта малопонятная бумага на удивление хорошо отрезвляет и тонизирует. Открывается второе дыхание, всю ночь не смыкая глаз собираю вещи. Витина одежда больше не вызывает ни истерики, ни приступов жалости к себе, ни ностальгии.

Это была всего лишь работа, с которой меня теперь уволили. Вот и всё. И даже ненависти нет! Потому что ненависть – слишком сильное чувство для такого ничтожества, как Виктор Самборский. Теперь я испытываю к нему лишь презрение.

Не сомкнув за ночь глаз и почти закончив сборы, лишь к утру чувствую усталость. Но напиваюсь кофе и бегу на работу. Провести ещё один день в этом доме мне не под силу. Физически ощущаю, как давят на меня его бездушные стены. Логово чудовища, моя добровольная тюрьма…

Рассчитываю хлебнуть в кондитерской привычную порцию позитива и зарядиться силами, чтобы пережить сегодняшний день. Но надежды на хорошее настроение не оправдываются – на кухне появляется опухшая от слёз Вера.

– Верунчик, что с тобой? Что случилось? Кто тебя обидел?

Не на шутку пугаюсь, потому что подруга не склонна к меланхолии. А она, судя по всему, проревела далеко не один час.

– Лесь, Мансур женится!

– Погоди, что значит женится? На ком?

– Ему родители нашли невесту, – Вера снова начинает плакать. – Из своих.

– Что значит «нашли»? Он что, младенец, у которого нет права голоса?

– У них не принято спорить с родителями…

Подруга плачет, а мне вдруг становится смешно. Вера смотрит на меня с осуждением.

– Почему ты смеёшься?

– Это нервное. Прикинь, они будто сговорились! Витя вчера передал мне через своего помощника документы. Развод и девичья фамилия! И новенькое свидетельство о рождении Иришки – она теперь снова Ирина Викторовна Смирнова с прочерком в графе «отец». И как это отчество своё оставил? Наверное, придумать другое фантазии не хватило.

– Лесь, ты серьёзно?

Киваю улыбаясь.

– Финита ля комедия. Или, если по-нашему, хорошего понемногу.

– Да ну… Не, ну развод – ещё одно дело, но Иришку…

– Прикинь, подделал тест ДНК, чтобы аннулировать отцовство. Типа он и не отец вовсе.

– А вы делали тест ДНК?

– В том-то и дело! Я-то думала, что он обрадуется результатам…

Спохватываюсь, что наверняка наболтала лишнего, и прикусываю язык.

– А ты, Верунь, чего раскисла? Другого себе найдёшь. Надеюсь, ты не беременная?

– Нет, вроде…

– Вот и ладненько. Без ребёнка тебя любой замуж возьмёт. А ты у нас умница-красавица, готовишь божественно. И диплом имеется. Не то, что я – с прицепом и без образования. И то не падаю духом!

– Лесь, я люблю его! Я же умру без него! Как ты не понимаешь?

– Не умрёшь, проверено на собственной шкуре. Видишь? Витя меня уже дважды кинул, а я всё ещё жива! Так, подбирай сопли и иди умывайся. Твой Мансур ещё локти кусать потом будет. А мы тебе другого жениха найдём без этих всех заморочек.

Глава 16

Виктор

– С кем это ты там переписываешься? – мама заходит в палату, когда я отправляю сообщение Лисичке. – Чему так радуешься, что улыбка до ушей?

Меня переполняют столько эмоций, что хочется обязательно с кем-то поделиться.

– Мамуль, когда всё это закончится, я женюсь. Даже не так: как только я вернусь домой, сразу женюсь.

– Серьёзно? Ты же только недавно развёлся. И когда успел? Что за девушка? Я её знаю?

Мама улыбается – она всегда радуется за меня. И я люблю делиться с ней своими новостями и достижениями, потому что привык получать безоговорочную поддержку.

– Я снова женюсь на Олесе. Только на сей раз у нас всё будет по-настоящему. Я и кольцо уже купил. Хочешь, покажу?

Тараторю с блаженной улыбкой. И плевать, что у мамы вытягивается лицо от удивления, рано или поздно она одобрит моё решение.

Тянусь к прикроватной тумбочке и достаю пакет из ювелирного магазина. Аккуратно открываю и демонстрирую своё приобретение. Колечко мне очень нравится. Оно будет отлично смотреться на Олесином пальчике.

– Как тебе?

– Неплохое, у тебя хороший вкус. Только я не совсем понимаю… Зачем тогда разводился?

Резонный вопрос, на который даже я себе в полной мере не могу ответить.

– Это была папина идея. Я ещё в больнице тогда лежал. Перспективы были не очень радужные, если помнишь. Мы думали, что от мандата придётся отказаться. И папа решил, что смысла в этом браке больше нет.

– Зачем же ты согласился, если теперь хочешь снова на ней жениться? Извини, сын, не понимаю твоей логики.

– Скорее, я пошёл у отца на поводу. Он умеет быть убедительным, а я в тот момент думал, что моя жизнь закончилась, и лучше я разведусь, чтобы освободить Олесю от балласта. В общем, как говорится, дал слабину.

– И что же изменилось?

– Да всё изменилось! Я понял, что не всё так безнадёжно. Вернее, она помогла мне это понять. Ну и вообще. Мама, я люблю её! Разве нужны ещё какие-то причины быть вместе?

– Это всё эмоции. А брак должен быть осмысленным решением.

– Да, но мы с ней уже прожили больше полутора лет. И я понял, что она – именно та женщина, рядом с которой я хочу прожить жизнь и состариться.

– Мне кажется, тебе не стоит торопиться. Мы не знаем, какими будут результаты операции, как быстро ты восстановишься. Может, она не захочет тебя ждать. Может, ей нужен кто-то помоложе и, главное, поздоровее, без твоих проблем.

Она говорит мягко, но я будто физически ощущаю давление, и мне это совсем не нравится.

– Мама, я не понимаю. Ты не веришь, что операция поможет?

– Нет, ну что ты, сынок. Я абсолютно доверяю здешним врачам. Если бы они не были лучшими, отец бы их не выбрал. Я к тому, что даже в случае абсолютного успеха ты не сможешь встать на следующий день после операции и побежать.

– Я это и так понимаю! – раздражаюсь.

Разве это имеет отношение к вопросу о моей женитьбе? Я с мамой поделился радостью, надеясь, что она меня поддержит или, по крайней мере, не станет выражать сомнения так открыто. Да, Олеся – не невестка её мечты, я это и так знаю. И я как-нибудь переживу, что она не в восторге от моего выбора. Но всё равно неприятно это слышать, особенно накануне операции.

– Ты уверен, что твоя девица будет тебя ждать? – мама переходит в атаку, чем ещё сильнее задевает меня. – Что не заведёт интрижку с каким-то шофёром, у которого нет проблем ни с ногами, ни с чем-то другим?

– «С чем-то другим» у меня тоже проблем нет, и Олесе это прекрасно известно.

– Да? – мама удивляется, как будто я должен перед ней отчитываться об интимных подробностях моей жизни. Не помню, чтобы я с ней это когда-либо обсуждал, даже в далёкие подростковые годы, когда гормоны бушевали, а в голову лезли всякие мысли.

– Мам, всё у нас с Олесей хорошо. Лажанулся я с разводом. Теперь буду исправлять, – выговариваю чётко и твёрдо, чтобы мама поняла, что решение окончательное и отступать я не намерен.

– Тебе виднее. Я хочу, чтобы ты был счастлив, мой мальчик. Всё остальное – мелочи.

О, теперь я узнаю свою маму! И сразу внутренне успокаиваюсь, расслабляюсь. Возникает желание поделиться с ней своими мыслями по поводу Иришки, рассказать, что мы сделали анализ ДНК. Но в палате появляется медсестра с каталкой, чтобы отвезти меня в операционную.

Ну что ж… Сегодня всё решится. Быть или не быть – вот в чём вопрос.

В момент, когда игла анестезиолога касается моей руки, становится не по себе. Страх разливается по всему телу. Голову то ли сжимают извне, то ли мозг резко перестаёт помещаться в черепной коробке и рвётся наружу. Мерзкое ощущение! Но оно кратковременное, наркоз начинает действовать почти сразу. Я вырубаюсь, даже не успев подумать о том, что, возможно, проснусь нормальным здоровым человеком.

Но до этого мне сперва нужно вырваться из медикаментозного дурмана и прийти в себя. Как и в прошлый раз, этот процесс оказывается малоприятным, сопровождается сильной головной болью и пожаром в месте разреза. Обезболивающее вводят не сразу, некоторое время я остаюсь с мучительной болью один на один.

Приходит врач. Он долго и обстоятельно рассказывает о ходе операции, заверяет, что всё прошло по плану. Интересно, неужели он бы признался, если бы что-то пошло не так? Ясное дело, что они сейчас будут рассказывать, что всё хорошо. А вот как обстоят мои дела на самом деле, я узнаю даже не завтра, а несколько позже…

После его ухода сразу прошу дать мне телефон, чтобы сообщить Лисичке, что я жив, и перспективы мои по-прежнему оптимистичны. Он почему-то выключен, хотя я точно помню, что оставил его включённым. Впрочем, его могли выключить, когда я приходил в себя, чтобы не беспокоил лишними звуками.

Начинают сыпаться уведомления из разных чатов, но меня интересует сейчас только один. Догадываюсь, что Олеся там волнуется, поэтому тороплюсь успокоить её. И даже успеваю набрать несколько слов, пока глаз не цепляется за текст непрочитанного входящего сообщения от неё.

«Витя, надеюсь, что операция прошла успешно, и всё у тебя будет хорошо. Последнее время я много думала о нас. И пришла к выводу, что не смогу быть с тобой. Мне всего двадцать три. Прости, но мне нужен здоровый мужчина и полноценные отношения. Очень надеюсь, что ты меня поймёшь. Прощай».

Откладываю телефон, опускаю голову на подушку и прикрываю глаза. Пытаюсь выровнять дыхание и трезво осмыслить прочитанное. Поверить не получается. Ещё совсем недавно Лисица отказывалась принять информацию о разводе, настаивая на том, что останется со мной даже без штампа в паспорте. Да если бы не её настойчивость… Я бы ни за что не решился на операцию! Так и хандрил бы, считая себя потерянным человеком.

Как она вдруг могла так поменять своё отношение ко мне? Почему?

– Витюша, тебе нехорошо? Позвать доктора? – обеспокоенно шепчет мама, которая почти неотлучно находится рядом со мной.

– Не надо, мам, всё нормально.

Разве врач сможет мне помочь?

Снова тянусь к телефону и набираю номер Олеси. Пусть она мне повторит то, что написала. Иначе ни за что не поверю! Но она не берёт трубку. Связываюсь с помощником.

– Олег, что-то я не могу дозвониться Олесе. Нужно съездить к ней и посмотреть, что там случилось с телефоном. Может, помощь какая-то нужна. Сделаешь?

Спустя некоторое время он мне перезванивает.

– Виктор Борисович, дома никого нет. Охрана не знает, где Олеся с девочкой.

Ушла?

– Можешь её найти?

Что я скажу, если она действительно от меня ушла? Разве я вправе просить её остаться со мной? Ведь я не знаю, ни сколько времени пробуду тут, ни какими будут результаты операции. Олеся права – в двадцать три становиться нянькой инвалиду – слишком несправедливо. Имею ли я право требовать от неё такую жертву? Конечно, нет. Тем более что именно я был инициатором развода.

Но ведь она сама захотела остаться! Так что же произошло? Может быть, обиделась из-за денег? Так разве ж я её ограничивал? Да если бы она была чем-то недовольна, то могла сказать об этом напрямую!

А что если… Что если отец попросил её на время остаться со мной, чтобы убедить согласиться на повторную операцию? Зная его методы манипулирования людьми, вполне могу допустить такой вариант развития событий. Он умеет давить и добиваться своего… Тогда вполне объяснимо, почему вплоть до самой операции она была со мной так мила, а сразу после – исчезла с радаров…

Мне бы с ней поговорить…

– Я разговаривал с Олесей, – Олег звонит почти с самого утра. – Она отказывается общаться с вами, сказала, что всё вам написала. Попросила меня помочь с вывозом вещей, я заказал ей машину.

– Ничего не передавала мне?

– Нет, просто сказала, что выполнила свою работу и теперь свободна. Ах, да, номер телефона сменила, чтобы её не искали. Вот, в принципе, и всё.

– А ты не попросил у неё новый номер? Ну так, на всякий случай…

– Нет, она мне ясно дала понять, что ваш контракт не предусматривает дальнейшего сотрудничества.

Даже поговорить со мной не захотела… Значит, чувствует себя виноватой. Похоже, моё предположение относительно того, что после развода её нанял отец, всё-таки верное. А я-то раскатал губу, что она и вправду любит меня даже такого… Кольцо купил, на что-то надеялся…

Я должен её отпустить. Но как быть с Иришкой? Она считает меня папой, привязана ко мне. И по закону я должен платить ей алименты и заботиться о ней. А как это сделать, если Олеся не идёт на контакт? Пусть она не хочет быть со мной, но Лисёнок не должна страдать от того, что у её родителей не сложились отношения.

Жаль, что я не успел забрать результаты анализа ДНК из лаборатории! Ведь по-прежнему остаётся крохотная надежда, что Иришка – биологически моя дочь. И тогда Олеся не имеет никакого права лишать меня ребёнка!

– Сыночек, что тебя тревожит? На тебе лица нет.

– Всё нормально, мам, – огрызаюсь.

Раздражает меня её участливый голос, хочу побыть один, в тишине и покое, а она ни на минуту не оставляет меня в одиночестве. У меня уже скоро мозг взорвётся от её заботы!

– Но я же вижу, что ты сам не свой.

– А как ты себе представляешь настроение любого нормального мужчины в моей ситуации? Постоянные боли, памперсы, невозможность ходить? – срываюсь на матери, но она сама виновата – должна понять, что мне сейчас не до сантиментов.

– Всё это временное, нужно только немного потерпеть!

– Вот я и терплю, но меня всё раздражает. Хочу тишины и покоя.

Через сутки после операции появляется отец – он уезжал по каким-то важным делам.

– Слушай, сын, у нас тут контракт наметился солидный. Ты всё равно лежишь без дела. Может, посчитаешь, прикинешь? Ты лучше знаком с местным филиалом и здешними реалиями.

– Давай, – нехотя соглашаюсь.

Настроения заниматься работой нет, но отвлечься мне не помешает.

– Ноутбук я кладу в тумбу, там все материалы. Мне нужно на несколько дней вернуться домой, без меня там не обойдутся. А потом я приеду к тебе и всё обсудим.

– Папа, у меня будет одна просьба. Мы с Олесей разведены, но всё равно у меня остались обязательства перед её дочкой. Она уехала, со мной не поговорила, попрощалась сообщением. Найди её, пожалуйста, и организуй ребёнку алименты ну и что там полагается, ладно?

– Так мы по договору всё ей выплатили и даже сверху дали.

Отец смотрит взглядом, не выражающим эмоций. При всех своих положительных качествах он довольно презрительно относится к простым людям, которые на него работают. И наверняка даже мысли не допускает, что можно полюбить такую девушку, как Олеся, ещё и с ребёнком, который с большой вероятностью мне не родной.

– Папа, пожалуйста, сделай это для меня. Очень прошу. Тем более, я обещал тебе вернуться в строй, и нам не нужны пересуды о том, что депутат Самборский не платит своему ребёнку алименты.

– Ладно, я решу этот вопрос, не волнуйся. Посмотри пока материалы. Если всё обстоит так, как мне представляет наш финансовый директор, то мы можем сорвать приличный куш.

Всё у него в жизни меряется деньгами… И это начинает раздражать.

* * *

Работа ожидаемо оказывается чудодейственным лекарством от хандры и душевных терзаний. Даже моя беспомощность и боли отступают на второй план перед цифрами. Как я по ним соскучился! Азарт захлёстывает, мобилизует и поднимает настроение. Превращаюсь в живой компьютер, нахожу небольшие огрехи в расчётах наших финансистов. Я доволен собой: депутатство не высушило мой ум и не притупило экономические способности. Предложенная нам сделка, судя по предварительным прикидкам, оказывается действительно выгодной. В который раз поражаюсь потрясающей коммерческой интуиции отца. Мне до него ещё далеко.

К папиному приезду у меня появляется ещё один повод для положительных эмоций – по мнению врача, чувствительность восстанавливается, а вместе с ней растут шансы встать на ноги. Эта новость встряхивает меня и даже не столько радует, сколько пробуждает злость. Возникает непреодолимое желание как можно скорее научиться ходить и показать рыжей предательнице, что я снова в строю, что она здорово ошиблась, когда перестала верить в меня. Мечтаю, чтобы она пожалела о своём решении уйти и умоляла простить её и позвать обратно.

Раз за разом представляю, как прихожу к Лисице в кондитерскую своим ходом, без коляски и костылей, как она удивляется моим успехам и виновато опускает взгляд. Настолько часто кручу эту картинку в голове, что она начинает мне сниться и становится идеей фикс.

Иногда я достаю кольцо… Оно по-прежнему причиняет боль. Не могу смириться с тем, что Олеся бросила меня.

– Витя, может, сдашь обратно его в магазин? – мама контролирует каждое моё действие, доводя этим до бешенства. – Девочка не выдержала испытания на прочность, а тебе нужна такая, чтобы не только в радости с тобой была, но и в горе. Каждому бизнесмену нужен надёжный тыл. А эта вертихвостка…

– Мама, в чём проблема? – прерываю изрядно поднадоевшую песню. – Не ей, так другой его подарю. Оно красивое, ты же сама говорила.

– Для другой лучше купить другое. Размер может не подойти, в конце концов. Да и плохая примета – дарить девушке кольцо, купленное не для неё. Это тебя каждый раз огорчает. Оно не приносит тебе никаких положительных эмоций! А тебе сейчас они необходимы как воздух.

Как же она меня порой раздражает! Я сам решу, кто мне нужен, кому и какое дарить кольцо. Давным-давно вышел из возраста, когда мне нужны были её непрошеные советы. То, что я сейчас нуждаюсь в физической помощи, вовсе не означает, что она имеет право день за днём насиловать мой мозг. Лучше бы домой поехала отца поддерживать, а я тут как-нибудь сам справлюсь.

Пусть кольцо не даёт мне положительных эмоций, зато оно подзаряжает во мне злость. А ещё – стремление назло всем, кто не верил в меня, не просто пойти, а побежать. И сейчас это для меня куда важнее всякого позитива.

– Сынок, притормози. Доктор ругается, что ты слишком торопишь события, – выговаривает мне мама после очередного общения с лечащим врачом.

И эти её причитания начинают всё больше бесить. Возможно, у меня испортился характер, но ей однозначно пора пересмотреть своё поведение. Потому что терпеть её постоянное вмешательство во всё становится невыносимо. Я словно круглосуточно под прицелом. И это сводит с ума!

– Мама, я прекрасно чувствую, когда надо остановиться. А пока могу, я буду заниматься. Этим докторам лишь бы нас тут подольше задержать. Конечно, за те деньги, что отец им платит, они меня и год тут развлекать готовы. А я хочу наконец-то начать ходить! Ты себе не представляешь, как меня задолбала уже эта коляска! Хочу вернуться к работе и нормальной жизни.

– Не кипятись. Есть ведь программа реабилитации. Тебе её не с потолка составили.

– Конечно, не с потолка. А по распоряжению из бухгалтерии. Всё, мама, вопрос закрыт. Иди лучше долбай эскулапа, чтобы нагрузку мне увеличил.

На самом деле я знаю, что доктор прав. После этих занятий на износ и попыток самовольно вырваться вперёд я едва живой. Тело болит, будто трактор переехал. Но заниматься упражнениями для грудничков мне надоело! Мне не терпится увидеть прогресс.

Обессиленный после очередного тура самоистязаний, плюхаюсь на кровать и открываю новости. Я всерьёз намерен вернуться в своё депутатское кресло, а поэтому нужно быть в курсе всего, что происходит в стране вообще и моём округе в частности.

Сразу натыкаюсь на статью с коротким, но броским названием: «Предательница». И мне бы пройти мимо, но нечаянно, уже нажав на «крестик» для закрытия, мажу глазами по экрану и подсознательно выхватываю свою фамилию. Тут написано что-то обо мне или моём отце?

Восстанавливаю закрытую вкладку и начинаю читать. Статья – перепост из другого жёлтого издания. В ней говорится о том, что жена депутата Виктора Самборского испугалась трудностей, не захотела жить с человеком, прикованным к инвалидному креслу, и бросила меня. Автор статьи, не стесняясь в выражениях, расписывает подлость и непорядочность моей жены, которая втихаря подала на развод, как только узнала, что я не буду ходить.

Я могу сколько угодно осуждать Олесю и обижаться на неё. Но никто не давал права этим нечистоплотным журналистам поливать её грязью и выворачивать нашу с ней историю наизнанку. Был бы я в стране, уже привлёк бы это издание к ответственности. А издали могу действовать только через отца.

– Папа, ты видел эти статьи, которыми пестрит сегодня интернет?

– О твоей бывшей и вашем разводе? – отвечает вопросом на вопрос, давая понять, что уже в курсе.

– Ты можешь на это как-то повлиять? Тем более что основная часть написанного – неправда, клевета! Ты ведь сам знаешь, что это мы с ней расторгли контракт и развод оформили по моей инициативе. Так зачем теперь полоскать её в грязи? Ну разошлись и разошлись. С кем не бывает?

– Витя, ну какое тебе дело до каких-то жёлтых статеек? Твоя задача – лечиться и возвращаться в строй. Эта статья уже разлетелась по сети. Я прослежу, чтобы журналисты впредь не перегибали палку. Но пойми: и это тоже пиар. И как бы грязно оно ни выглядело, это нам на руку. Так что не бери в голову всякую ерунду.

– Папа, мне не нужен пиар за счёт женщины! Это как минимум не по-мужски. Я не стану прикрываться Олесей ради повышения политического рейтинга.

– Сын, не волнуйся и предоставь решение этого вопроса мне.

На этой ноте я, наверное, должен успокоиться. Отец никогда меня не подводил, нет ни малейших оснований не доверять ему и теперь. Но фраза о пиаре, из которого мы якобы извлекаем выгоду, не даёт покоя.