Текст книги "Лисёнок для депутата (СИ)"
Автор книги: Аля Морейно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Дышу ей в макушку. Мне нравится её запах. Как наркоман вдыхаю аромат. Она стала совсем другой. И вместе с тем будоражит меня ничуть не меньше.
– Ты и правда считаешь, что мы можем протянуть этот срок в разных комнатах?
– А почему нет? Многие семьи живут, как чужие, ради чего-то: ребёнка, денег…
Глупость несусветная! Я так не протяну и месяца, ни капли не сомневаюсь. У меня выдержка уже на пределе. Если бы не завтрашняя встреча, сегодня снова попытался бы взять её штурмом.
– Шутишь? Неужели я тебе настолько безразличен? Я же чувствовал на свадьбе, как ты отзывалась на мои поцелуи и горела не меньше меня.
– Не знаю. Наверное, это было временное помутнение под воздействием стресса.
Глава 9
Олеся
С чем ассоциируется словосочетание «жена депутата»? С этакой глупо улыбающейся куклой, наряженной в дорогие тряпки в зависимости от её вкуса и уровня интеллектуального развития. Что сложного в этой роли? Пожалуй, ничего. А уж если за участие в спектакле ей платят приличные деньги, то можно предположить, что кукла ухватила за хвост Жар-птицу.
Только реальность – несколько иная. Оказывается, кукла не должна быть бессловесной, в сценарии и для неё предусмотрены реплики, причём нередко приходится импровизировать и отвечать на весьма каверзные вопросы. Кроме того, каждую минуту она рискует оказаться в центре внимания, причём не всегда доброжелательного. А за неверную реакцию кукла может нарваться на солидный штраф. Было бы куда удобнее, чтобы кто-то дёргал за верёвочки и озвучивал за неё все фразы. Но, увы.
Мы едем на встречу с представителями образования. Штейнберг долго распрягает, что школы – извечная головная боль для любой власти. Ни излечиться, ни спрятаться от неё невозможно. Потому что они постоянно требуют существенных бюджетных вложений: ремонты, усовершенствование материально-технической базы, кружки, мотивация учителей. Денег, естественно, на всё не хватает, особенно с учётом соблазна найти им куда более правильное, по мнению чиновников, применение. Прямым текстом: часть финансирования безбожно уходит налево. Ещё один источник головной боли – конфликтные ситуации, которые периодически вырываются за пределы школы, и приходится включаться районной администрации, чтобы сгладить острые углы, предотвратить огласку и погасить конфликт, не давая ему выйти на более высокий уровень.
Вспоминаю мою школу, постоянные вымогательства денег, прессинг и издевательства учителей из-за того, что мама никогда ни на что не сдавала. Порой складывалось впечатление, что на занятия мы ходим с одной целью – отдать за что-нибудь деньги.
Без преувеличения скажу, что школу я ненавидела лютой ненавистью. День, когда я получила свидетельство об окончании девятого класса, стал самым счастливым за всё время учёбы.
И вот теперь Виктор везёт меня на встречу с учителями. Возможно, в столице они сделаны из какого-то другого теста, но я, признаться, всё равно их боюсь и терпеть не могу. Слишком свежи и неприятны воспоминания…
– Олеся, что ты дрожишь как заяц? Ты же Лисица. Помни: никто там тебя не съест, я не позволю. Я сам тебя съем, – хихикает в ухо, обхватывая руками и притягивая к себе.
В его объятиях немного успокаиваюсь. Удивительное дело, но Вите я доверяю. Казалось бы, после того, как он бесцеремонно выкинул меня из своей жизни, я должна его ненавидеть. Но почему-то не могу. За три года негатив почти стёрся и, как назло, в памяти всплывают только приятные моменты из нашего непродолжительного общего прошлого. А ещё вспоминаю, как недавно он опекал меня с дочерью в больнице, и на душе становится тепло.
– Я просто ненавижу школы и боюсь учителей, – признаюсь откровенно. – Они все кажутся мне монстрами.
– Не преувеличивай, всё не так плохо. Если тебе не очень повезло, то это не означает, что все они такие.
– А вдруг меня о чём-то начнут спрашивать?
– Ты знаешь, что отвечать. Ко всем возможным чувствительным вопросам вы со Штейнбергом подготовились. Я буду рядом. Если что, подстрахую. Ты, главное, не трясись и веди себя уверенно.
– Легко сказать… Ты наверняка был образцовым учеником и никогда не испытывал на себе гнев учителей.
– Шутишь? Да я столько нервов им вытрепал, что они сто раз перекрестились, когда я получил аттестат.
Смеётся. Он расслаблен, будто совсем не переживает.
Выходим возле одной из школ. Здание большое, современное. Сбоку – огромный стадион. Всё здесь ухожено, отремонтировано. Уроки уже закончились, поэтому детей возле входа нет. Нас провожают в актовый зал, заполненный преимущественно женщинами. Концентрация учителей на квадратный метр пугает не на шутку.
Наше появление вызывает у них оживление. Чувствую десятки заинтересованных сканирующих взглядов. Открыто перешёптываются, обсуждая увиденное. Виктор – молодой и очень привлекательный мужчина. Сегодня на нём пуловер, выгодно подчёркивающий фигуру – широкие плечи, плоский живот и узкие бёдра. Не сомневаюсь, что он им нравится, иначе и быть не может. Помню свой восторг при нашей первой встрече. Да и сейчас, разглядывая его, каждый раз ощущаю трепет и волнение.
Меня училки рассматривают с другими эмоциями, чуть ли не под микроскопом. Чувствую себя неуютно, не в своей тарелке. Это строгое синее трикотажное платье, которое выбрала мне помощница Штейнберга, и туфли на каблуках совершенно чужды моей натуре. В джинсах, свитере и кроссовках мне было бы куда комфортнее. Не оставляет ощущение, что я занимаю чьё-то чужое место. Хотя, по правде говоря, многое отдала бы за то, чтобы быть с Витей по-настоящему.
Пока разглядываю сидящих в зале, муж бодро вещает учителям о своей программе, обещает им золотые горы. Нет сомнений, что всё это – просто слова. Но за время общения со Штейнбергом я уже поняла, что политика – это большое и грязное море лжи. Достаточно лишь логически подумать, чтобы усомниться в том, что депутат государственного уровня сможет существенно повлиять на схему перераспределения местных бюджетных средств или добиться повышения зарплаты. Но, видимо, им нравится лапша на ушах.
Чуть поодаль от учителей замечаю несколько инородных лиц. Они выделяются тем, что выглядят и ведут себя иначе. Скорее всего, журналисты.
Закончив речь, Виктор предлагает присутствующим задавать вопросы. Поначалу спрашивают по делу. На что-то он отвечает, на что-то – нет, причём мастерски уводит разговор совершенно в другое русло. Постепенно вопросы становятся всё более личными. Фанклуб хочет знать подробности из жизни своего кумира?
– Скажите, Виктор, вы – человек с блестящим образованием. У вас широкий круг интересов в бизнесе и за его пределами. Что вас связывает с женщиной, у которой за плечами – только девять классов школы и никакого образования?
– Во-первых, нас связывает общий ребёнок…
– То есть вы признаёте, что женились на Олесе только ради дочери?
Вопрос прилетел, естественно, от подозрительной личности, которую я идентифицировала как журналиста. Вот и охота же людям ковыряться в чужом грязном белье?
– Это не совсем так. Если бы дело было только в ребёнке, то я бы мог просто финансово поддерживать их, для этого вовсе не обязательно жениться.
Витя поворачивается в мою сторону. На лице нет ни напряжения, ни недовольства. Оно… какое-то доброе, что ли.
– Мы с Олесей заключили брак, потому что любим друг друга.
Говорит таким тоном, что даже зная, что это всего лишь игра, я готова поверить его словам!
– Но ведь вашей дочери уже два года. Почему вы сделали это только сейчас, аккурат перед выборами? Побоялись осуждения избирателей?
Какой же мерзкий тип! Какое его дело до чужих личных отношений? Похоже, теперь, кроме учителей, я буду ненавидеть и бояться журналистов.
– В прошлом у нас с Олесей возникли разногласия, из-за которых мы на время разошлись. Но потом понял, что она мне очень дорога, и я готов идти на уступки. С тех пор наши отношения возобновились, и постепенно мы созрели на брак.
– А что это за разногласия, если не секрет?
– Не секрет. Мне не нравилось, что Олеся одержима своей работой в кондитерской. Я считал, что моя жена должна быть домохозяйкой. Теперь мы оба пошли навстречу друг другу.
– Олеся, можно вам вопрос? – подаёт голос ещё один журналист.
– Да, пожалуйста, – с трудом выдавливаю из себя.
Я в полуобморочном состоянии. Очень хорошо, что сижу, опираясь на стол. Иначе рисковала бы свалиться от страха.
– Вы выросли в малообеспеченной семье. Чувствуете ли вы себя Золушкой рядом с господином Самборским?
Первые мгновения молчу и не знаю, что ответить. Судорожно вспоминаю всё, что выучила по настоянию Штейнберга, и не нахожу в памяти нужной фразы. Приходится импровизировать. Виктор незаметно берёт меня за руку, и это придаёт уверенности.
– Разве что поначалу. Теперь же я не считаю себя малообеспеченной. У меня есть хорошая работа, которая приносит мне деньги и удовольствие. Мои торты и пирожные пользуются популярностью и спросом. Конечно, до равенства нам с Виктором далеко, но и нищей Золушкой я себя вовсе не ощущаю.
– Если вы хорошо изучили биографию моей жены, – дополняет меня Витя, – то наверняка знаете, что она – известный кондитер. Не так давно на международной выставке её торт занял первое место в конкурсе. Я горжусь своей женой и её успехами.
Даже после возвращения домой меня потряхивает.
– Что ты так разволновалась? – Витя устраивается на кухне в ожидании ужина. – Всё прошло прекрасно, ты держалась молодцом.
– Какое вообще их дело, почему мы сошлись или разошлись? Откуда они разнюхали, что моя мама пила? – не могу сдержать своего возмущения, внутри всё клокочет.
– На то они и журналисты. Все эти жёлтые издания очень любят копаться в грязном белье и делать себе рейтинги на сомнительных сенсациях. Привыкай, это издержки нашего дела, от этого никуда не деться. Они сейчас вовсю будут перемывать тебе кости, уцепившись за твою семью и тяжёлое детство. Но собаки лают, а караван идёт. У каждого есть тёмные пятна. И пусть в нашей кампании самым тёмным и привлекательным для них будет твоя мать и отсутствие у тебя образования. Это мы легко переживём.
Он подмигивает и улыбается. Неужели его совсем не задели сегодняшние бестактные вопросы? Люди сомневаются, что я ему пара. Разве это не может испортить наши планы и навредить ему?
– Витя, вот скажи мне, почему именно я? Я спрашивала у Штейнберга, но он толком ничего не говорит. Вы же могли взять образованную девушку с хорошей профессией и без матери алкоголички, чтобы не подвергать себя таким вопросам, как сегодня. Почему я?
– Ты просто очень удачно подвернулась. Времени было катастрофически мало, а тут вы с Иришкой. Её возраст, наши относительно длительные отношения в прошлом…
– Длительные?
– Для меня два месяца – это долго. Потом, у нас много совместных фотографий и свидетелей того, что мы были вместе, – аргументы в пользу правдоподобия, а это важно. Всё очень удачно совпало. Ведь формально мы не обманываем: у нас были отношения, мы расстались, ты вполне могла родить Иришку от меня, а потом мы сошлись снова и со временем поженились. Правильно сегодня сказала: ты – известный кондитер, несмотря на возраст, многого достигла. Какая теперь разница, каким было твоё детство? Поверь, если бы я выбрал в жёны дочь банкира с двумя высшими образованиями, то это вызвало бы ещё больше вопросов. И, кстати, сомневаюсь, что среди них есть матери-одиночки. Так что ты – идеальная кандидатура.
Я, конечно, мечтала услышать, что он ко мне хоть немного неравнодушен… А оказывается, это был всего лишь голый расчёт. Обидно… И без того кислое настроение стремительно портится.
– Лисичка, не грузись. Привыкай общаться с журналистами. Они часто задают дурацкие и провокационные вопросы, и от этого никуда не деться.
Мне не по себе, сомневаюсь, что смогу привыкнуть к их беспардонности. Всё это для меня слишком.
Витя подходит, обнимает меня за плечи. Его рука скользит к лопаткам и вдоль позвоночника. Утыкаюсь лицом ему в грудь. Он большой, сильный и тёплый. От него веет уверенностью в себе. Будто живой танк. С таким нестрашно. В который раз за день ловлю себя на мысли, что хочу, чтобы всё было по-настоящему. Зажмуриваюсь, позволяя себе немного помечтать…
Укладываю Иришку спать. Дочка сегодня целый день была с няней и полна энтузиазма поведать обо всех происшествиях. Конечно, в её интерпретации она – образец послушания, а все пакости получались сами собой или по вине няни. Терпеливо выслушиваю, задавая уточняющие вопросы. Жаль, не успела переговорить с Тамарой Георгиевной, и у меня в руках недостаточно аргументов для воспитательной беседы.
Дверь тихо открывается, в комнату заходит Витя.
– Иришка, что сегодня будем читать?
Я застываю, как в последней сцене «Ревизора»[5]5
Гоголь Н.В. «Ревизор».
[Закрыть]. Он серьёзно?
– Бармалея! Бармалея! – скачет моя проказница, сна – ни в одном глазу.
Вытаскиваю из стопки нужную книгу и уступаю место. Сама тихонько выхожу в коридор и замираю за дверью. Очень уж интересно послушать, как Витя будет читать и как отреагирует дочь. Сможет ли он в итоге уложить ребёнка спать? Или Иришка начнёт куролесить, и мне придётся вмешаться?
Почти не дышу, опасаясь быть пойманной на подслушивании. Нужно отдать должное мужу – он читает с чувством и выражением, то повышая голос, то понижая, чтобы звучал пострашнее. Интересно, он долго репетировал? Или это у него врождённый актёрский талант?
Поначалу Иришка вставляет реплики, а потом утихает. В какой-то момент наступает тишина. Но я успеваю настолько погрузиться в свои мысли и мечты, что не замечаю, как Витя выходит в коридор.
– Контролируешь? Думаешь, не справлюсь? – его голос выдёргивает меня из прострации.
А я, кажется, вообще не думаю. Расплываюсь, как воск вокруг фитиля на свече. Он в футболке и домашних брюках. Совсем близко. Такой красивый, сильный, сексуальный… И так хочется верить в то, что мой. Пусть даже лишь на время…
– Лисичка, ты что, интегралы в уме извлекаешь? О чём задумалась?
Пячусь назад. Оторвавшись от рисунка на его футболке, перевожу взгляд на губы. Витя одним движением приближается и прижимает меня к стене.
– Поймалась, – усмехается шёпотом, выдыхая мне в лицо.
А я и не бегу никуда. Ноги не слушаются, будто я уже не хозяйка своему телу. Муж сокращает расстояние даже не до минимума, а до отрицательной отметки, выпуская из меня дух. Только благодаря этому и не падаю… Сил хватает лишь на то, чтобы держать голову и смотреть наверх. Туда, где шевелятся его губы и что-то шепчут. Слов не разбираю. В голове пульсирует одна мысль: «Пожалуйста, поцелуй меня!».
Знаю, что дура и потом буду жалеть, но внутри всё дрожит. Мурашки, бегая по животу, щекочут и дразнятся. А я гипнотизирую его губы… По ощущениям, проходит целая вечность до того, как он наконец касается моего рта. И я пропадаю…
Сдаюсь без боя, полностью подчиняюсь. Выполняю все его фантазии. И плавлюсь, плавлюсь, плавлюсь… А потом взрываюсь ярко, оглушительно, безумно, неимоверно. Так, как это возможно только с ним…
Долгий, эмоционально трудный день плавно перетекает в ночь. Едва придя в себя от фейерверков, засыпаю у Вити на плече волшебным сном. Особый вид нежности и удовольствия – сплестись телами, расслабиться и вместе погрузиться в царство Морфея.
Душ мы отложили на утро. Витя потный, и мне безумно нравится его запах, аромат настоящего мужчины после занятий любовью. Не могу надышаться, он кружит голову и пробуждает эротические фантазии. Я так устала засыпать одна в холодной постели, и теперь кайфую, прижимаясь к сильному, горячему и желанному мужчине. Чувствую себя маленькой и слабой девочкой, спрятавшейся от всех невзгод за глыбой – спиной моего мужа. Ни с чем не сравнимое чувство защищённости и необходимости…
Просыпаюсь от поглаживаний и лёгких поцелуев. Поначалу кажется, что мне это снится. Переворачиваюсь на другой бок в надежде досмотреть чудесный сон. Ласки становятся настойчивее, откровеннее, ощущения – острее. Я словно парю в невесомости, а ангелы щекочут меня своими крылышками и едва заметно покалывают кончиками стрел. Возвращаюсь в реальность от того, что Витя наваливается на меня и начинает двигаться сразу резко и быстро. И я почти сразу взрываюсь, рассыпаюсь на миллионы цветных и звонких микрочастиц…
– Извини, не хотел тебя будить, но не смог сдержаться, – шепчет муж, освобождая меня из своего плена.
В комнате темно. Шторы плотно закрывают окна, ночник выключен. По ощущениям – глубокая ночь. Собираю себя из осколков, на которые рассыпалось тело от пережитого восторга. И лащусь, как котёнок к большому и сильному хозяину…
Не хочу ни о чём думать. Даже если завтра всё закончится и снова будет больно, я это как-нибудь переживу. Буду лелеять в памяти и проживать снова и снова каждое мгновение, проведённое вместе. Каждый день, каждую ночь, каждую улыбку. Главное – что у меня есть сегодня.
Избирательная кампания набирает обороты. График встреч очень плотный, нередко мне приходится сопровождать мужа, иногда я езжу на встречи сама. Я втянулась и во многом разобралась. Меня трудно сбить с толку и вогнать в краску неудобными вопросами. С уверенностью могу сказать, что стала сильнее. И источник моей силы – любимый муж.
Нам совсем не сложно изображать семью, потому что мы и есть семья, самая настоящая. Мы вместе во всех смыслах этого слова. Между нами происходит такая химия, которую сыграть не под силу даже голливудским звёздам. Я летаю…
Незаметно подкрадывается Новый год, сажает нас в сани и мчит с высокой горки. Ни притормозить, ни остановиться до самого низа, до финиша невозможно.
В день выборов мы все на взводе. Хотя соцопросы пророчат Вите безоговорочную победу, всегда есть небольшой шанс, что что-то пойдёт не так. К вечеру штаб напоминает муравейник. Все ждут закрытия избирательных участков и оглашения результатов экзит-полла. Когда же, наконец, это происходит, и мы понимаем, что отрыв достаточно большой, чтобы перекрыть любую погрешность, поднимается неимоверный шум и визг.
Всеобщее оживление чем-то напоминает встречу Нового года и первые минуты после боя курантов. Я и сама готова пищать и скакать от счастья, но стараюсь сдерживать эмоции, чтобы соответствовать своему статусу. Я ведь уже без пяти минут жена депутата! Сердце заходится от осознания, что наша миссия выполнена. И я – её часть, я помогла дорогому мужчине прийти к победе. И это не он, а мы победили!
Полагала, что после выборов можно будет расслабиться и поехать куда-то отдохнуть семьёй, но дел у Вити меньше не становится. Он словно цепями примотан к столице и депутатским обязанностям, и мне остаётся с этим только смириться.
Зато ночами он только мой, и мы любим друг друга до исступления. Поверить в то, что это когда-то закончится, просто невозможно. Я вижу восхищение в его глазах. И пусть он не произнёс пока заветных слов, но жестами и поступками уже сотни раз прокричал мне о своих чувствах. Не сомневаюсь, что Витя так же без памяти влюблён в меня, как и я в него…
Глава 10
Год спустя
Странный день. В голову лезут дурные мысли, на душе неспокойно. Дважды с утра звонила в детский сад, чтобы убедиться, что Иришка в порядке. Воспитательница, наверное, решила, что я не в себе, но вежливо заверила, что с моей малышкой всё хорошо.
Написала Зойке и получила в ответ несколько жизнерадостных смайлов. Мужа тревожить не решаюсь. У него сегодня несколько встреч, не хватало ещё его отвлекать. В полдень не выдерживаю и отправляю ему сообщение в мессенджере:
«Позвони мне, пожалуйста, когда будешь свободен».
Скоро обед. Может, он выкроит для меня минутку? Мне бы только услышать его голос – я сразу пойму, не случилось ли что.
Сердце колотится, будто взбесилось. Если бы не рёбра, наверное, выскочило бы из груди как мяч. Пришлось бы ловить его по всей кондитерской. Не припомню за собой такого раньше.
Заказов сегодня много, на расслабление и посторонние волнения нет времени, успеть бы управиться в срок. Собираю торт на детский праздник. Готовлю форму, ацетатную ленту. Коржи тонкие, ровные – девочки-помощницы хорошо набили руку и никогда меня не подводят. Наношу крем и начинку, отправляю торт на стабилизацию в холодильник. Тут же берусь за следующий.
Руки работают почти механически. Это здорово успокаивает нервы, но сердце всё равно стучится о рёбра. Да что ж такое? На ПМС не спишешь, до него ещё далеко.
И Витя, как назло, не звонит. Понимаю, что он, скорее всего, совмещает обед и деловую встречу, а потому возможности набрать меня у него нет. Но можно же было хотя бы короткое сообщение написать, пока ехал в машине!
Злюсь… Не понимаю, на кого больше: на мужа – за то, что не перезванивает, или на себя – за то, что непонятно почему вдруг подняла панику на пустом месте.
Минутная стрелка на настенных часах пробегает круг за кругом. Я едва успеваю закончить с заказами и тороплюсь за Иришкой в детский сад. Радостная дочка скачет вокруг меня, пересказывая события сегодняшнего дня: что ела, с кем и во что играла.
– Представляешь, Валерик дёрнул Машу за косу и стянул резинку. А она заплакала.
– Почему? Ей было больно? – переспрашиваю на автомате, мозг с трудом переваривает поступающую к нему информацию.
Почему Витя не звонит? Всё ли у него в порядке? Ну вот что стоило хоть какой-то смайлик мне прислать, чтобы я перестала дёргаться? С другой стороны, у него рабочий день. Он не должен отвлекаться на всякую ерунду.
– Ну мама, разве ты не понимаешь? Без резиночки коса расплелась, и Маша стала похожа на Бабу Ягу!
– Она сама решила так или кто-то подсказал?
– Валерик сказал и стал смеяться.
По дороге пишу ещё одно сообщение мужу. Но оно тоже остаётся непрочитанным – значит, занят. Это меня немного успокаивает. Вероятно, и позвонить не смог из-за этого. Мало ли какие там у него могут быть дела…
Проходит ещё два часа. Места себе не нахожу, всё валится из рук. В это время Витя всегда уже дома. Иришка ждёт его поиграть перед сном, постоянно бегает смотреть в окно, не заехал ли во двор папин внедорожник.
Сообщения по-прежнему висят непрочитанными, и я решаюсь позвонить помощнику мужа. Он берёт трубку почти сразу.
– Макар, добрый вечер. Вы случайно не знаете, какие у Виктора Борисовича сегодня планы на вечер? Что-то я никак не могу с ним связаться.
– Олеся, тут такое дело… – слышу, что он начинает юлить и мямлить.
И как это понимать? Богатое воображение тут же подкидывает несколько версий, куда в такое время мог деться муж, и почему его помощнику не хватает смелости сообщить мне об этом. Мерзкая ревность тут же поднимает голову и расправляет плечи. Затолкать её обратно в дальний сундук не выходит. Пока Макар подбирает слова, я уже успеваю нарисовать себе кучу картинок с цензом восемнадцать плюс, на которых мой муж в главной роли.
– Вы телевизор сегодня смотрели? – наконец выдаёт помощник.
– Нет, как-то не до того было. А что там?
Не нравится мне его тон и загадки. Хватаю пульт и начинаю лихорадочно переключать каналы. Что ищу – не знаю.
– Местные новости?
– Да…
Ничего не нахожу, по всем каналам идут какие-то фильмы или передачи.
– Макар, я не могу ничего нащёлкать! – я на грани истерики. – Скажите, что именно искать, я посмотрю в интернете.
Видимо, у Вити в округе что-то произошло, и он, как депутат, должен присутствовать на ликвидации последствий. Это – вполне правдоподобное предположение, цепляюсь за него, как за спасительную соломку.
Макар опять замолкает. И я вдруг понимаю, что он не молчит, подбирая слова, а отключает звук. Так, будто советуется с кем-то, что мне можно сказать, а что – не стоит. Пауза затягивается, я же лихорадочно листаю новости на ноутбуке. И ещё до того, как помощник вновь подаёт голос, я останавливаюсь на сообщении о покушении на мэра.
Около полудня делегация из мэрии прибыла на открытие отремонтированного и переоборудованного диагностического отделения городской больницы. Всё случилось в считанные секунды. Когда мэр с охранниками вышли из машины и направились ко входу в больницу, из проезжавшего мимо автомобиля раздалась автоматная очередь. Два человека убиты, ещё несколько ранены. Ни имён, ни подробностей не сообщается.
Но какое отношение к этому может иметь Витя? У него сегодня встречи совсем в другом месте. Я слышала, что их семейная фирма участвовала в финансировании этого проекта. И его отец собирался присутствовать на открытии. Может быть, свёкор был там вместе с мэром и его ранили, а Витя поехал к нему в больницу? Но почему тогда он не позвонил и не сообщил об этом?
Наверняка мне нужно быть рядом с ним. И хотя с родителями мужа у меня натянутые отношения, правила приличия никто не отменял. Там могут быть журналисты. Да и вообще, не стоит давать лишний раз повод для слухов.
– Макар, так что случилось? Что-то с Борисом Григорьевичем? Его ранили? Он в больнице? Витя к нему поехал? Я тоже должна там быть? – тараторю со скоростью пулемёта.
– Олеся, извините, я не в курсе подробностей. Думаю, когда вы понадобитесь, с вами свяжутся.
Что за бред? Причём тут «когда понадоблюсь»? Я хочу быть рядом с любимым мужем в трудную минуту, когда он наверняка нуждается в моей поддержке!
Торможу себя и не вываливаю своё возмущение на Макара – вряд ли помощник Виктора знает о состоянии его отца, тем более что время уже нерабочее.
Набираю Вите, но телефон отключён. Логично, если он у отца в палате… А мог бы просто поставить на беззвучный! Так он хотя бы увидел, что я волнуюсь. Злюсь за то, что он мне ничего не сообщил, будто я – не жена, а пустое место. Ну как так-то? Ведь всё у нас было так хорошо…
Вконец измучившись от волнений и обиды, звоню свекрови. Она точно в курсе происходящего.
– Диана Александровна, здравствуйте. Я весь день сегодня не могу связаться с Виктором, волнуюсь. А сейчас вот Макар мне сказал…
Она не дослушивает мою запинающуюся речь и перебивает:
– Витя в тяжёлом состоянии.
– Что?
Она сказала: Витя? Я не ослышалась? Но он там причём? Может, она оговорилась? Но на всякий случай тут же уточняю:
– Что с ним? Где он?
– Ой, только твоих истерик сейчас не хватает, – отвечает с раздражением.
– Я всё поняла, уже успокаиваюсь и беру себя в руки. Так где он? В какой больнице? Я сейчас приеду!
– Зачем тебе ехать? Сиди дома и занимайся ребёнком. Журналистов сюда всё равно не пускают.
Причём тут журналисты? Неужели она не понимает, что я волнуюсь? А теперь, когда я узнала, что с ним что-то случилось, то я вообще уснуть не смогу!
– Нет-нет, я должна его увидеть. Понимаете, у меня с утра сегодня душа была не на месте, я вся извелась… Как чувствовала. Мне обязательно нужно с Витей повидаться!
– Тебя к нему всё равно не пустят, он в реанимации. Да и поздно уже, время для посещений до семи вечера.
– А вы… там?
– Я – конечно, я же мать.
Хочу закричать, что я – жена и имею право находиться рядом с мужем. Они не могут мне запретить! Но вовремя останавливаюсь и пытаюсь говорить как можно спокойнее.
– В какой он больнице? Я попробую, попрошу, может быть, и меня пустят.
– Я же сказала – нет, не до тебя тут, – произносит сухо и безапелляционно, будто робот.
Какие же мои свёкры всё-таки тяжёлые люди! Ну что ей стоит войти в моё положение и помочь? Или хотя бы проявить сочувствие и поговорить другим тоном…
– Но вы можете мне хотя бы сказать, что с ним случилось?
Я по-прежнему ничего не понимаю! Ну не мог же Витя оказаться рядом с мэром во время покушения? Тогда что с ним, и причём тут мэр?
– Огнестрельное ранение. Прооперировали, но в себя ещё не приходил. Врачи не дают никаких прогнозов, – в её голосе слышится усталость, наверняка она там уже много часов и извелась не меньше меня.
Мне жаль её. Свекровь уже немолодая и не совсем здоровая женщина. Если бы она не отталкивала меня, я бы с радостью её поддержала.
– Когда мне можно будет его увидеть?
– Я же говорю – он без сознания. Когда придёт в себя. Если придёт… – всхлипывает.
И, наверное, только в этот момент меня накрывает панический ужас…
Всю ночь сижу, лечь не могу – тут же начинаю задыхаться. То рыдаю, то просто пялюсь в одну точку, раскачиваясь вперёд-назад. Трясусь, зубы стучат, будто замёрзла.
Никогда не умела молиться, ни одной молитвы вспомнить не могу, только какие-то обрывки. Гоняю их в памяти туда-сюда, пытаясь слепить и прошептать что-то правдоподобное.
Утро наступает медленно. Сначала в темноте звонит будильник, оповещая о необходимости вставать и готовить для Вити завтрак … Только кому он сегодня нужен так рано?
Постепенно за окном светлеет. Вынуждаю себя подняться, накормить и собрать Иришку в садик. Перед самым нашим уходом приезжает Макар за какими-то документами. Мир не остановился от того, что Витя попал в больницу. Земля всё так же движется вокруг своей оси, депутаты собираются в сессионном зале… Им плевать, что один из них сейчас лежит, подключённый к аппаратуре, в палате интенсивной терапии и борется за жизнь.
В первый момент появление помощника меня радует. Может быть, Витя пришёл в себя и дал ему какие-то указания?
– Макар, ну что там? Есть какая-то новая информация? Как Виктор Борисович?
Он почему-то избегает смотреть на меня.
– Я деталей не знаю, меня не посвящают.
Но наверняка он в курсе и знает куда больше, чем говорит!
– А что произошло? Вы были вместе с ним? Как это вообще случилось?
– Извините, Олеся, я дал подписку о неразглашении. Пока идёт следствие, не имею права.
Выудить из него подробности не удаётся. Интересно, это и правда тайна следствия? Или так семья мужа пытается оградиться от меня? Бред…
Макар с виноватым лицом уходит, но перед этим всё-таки проговаривается, в какой больнице Витя лежит. От свекрови нет никакой информации, хотя мы договорились, что она будет держать меня в курсе. Неужели она не понимает, что мне тоже очень тяжело, и неведение сводит с ума?
В больничном дворе дежурят журналисты, но в здание их не пускают – везде охрана, через которую не пробиться. Вот что значит клиника для избранных.
Папарацци меня узнают и набрасываются с вопросами, преграждая путь ко входу в отделение. Чуть не плачу. Не собираюсь с ними сейчас разговаривать! Да и нечего мне им сообщить.
Их так много! Они галдят, выкрикивая вопросы, теснят меня, окружают. Вот-вот затопчут… Страшно! Как мне вырваться из этой толпы?
После бессонной ночи реакции замедлены, в голове туман, всё видится в искажённо тёмном свете, а сердце разрывается от боли. Поначалу спокойно отвечаю, что не намерена давать никаких комментариев, и прошу пропустить меня. Потом просто замолкаю, рассчитывая на то, что так они быстрее оставят меня в покое. Но этого не происходит, мне ни на шаг не удаётся приблизиться к зданию. А когда меня начинают толкать с разных сторон, я пугаюсь, паникую и кричу изо всех сил:
– Пустите меня! Пустите немедленно! Я подам на вас в суд за нападение!
