Текст книги "Сон длиной в зиму (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

С виброрежима перешла на беззвучный. Теперь, чтобы не знать, звонит ли ей кто-нибудь, надо было просто не смотреть на экран телефона, не поддаваться соблазну посмотреть, переживает ли мама, чувствует ли себя виноватой.

Можно подумать, Зоя не знала ответы на свои вопросы!

Конечно же, переживает. И нет, мама полагает, что она права. Виновата Зоя, её дурацкое упрямство и ребяческие поступки.

А ещё виноват Богдан, который превратил хорошую, послушную девушку в какой-то ходячий протест. Что дальше? Она будет пить, курить начнёт, потом наркотики? Интересно, это у мамы в голове сформировалось такое развитие событий?

Разумеется. Зоя ведь не способна сама руководить своей жизнью. Она моментально скатится на дно, как только мать перестанет о ней заботиться. Такой себе синдром домашнего ребёнка, выброшенного в пучину реальной жизни. А вдруг свяжется с какой-то плохой компанией? Тогда и никаких друзей не надо, лучше постоянно быть при маме. Елене Леонидовне жизнь куда лучше известна, она потом и пару подберёт для дочери такую, чтобы можно было доверить этому мужчине свою Зою. А если он будет руководимым и всегда на глазах…

От нахлынувшего гнева захотелось швырнуть телефон в лужу, закричать громко-громко, чтобы весь мир услышал, что её мать – домашний тиран, способный ради удовлетворения собственных желаний кого угодно закопать, закрыть в доме, повесить тяжёлый замок на дверь, чтобы не потребовалось выходить, уничтожить…

– Сойка? Сойка!

Она услышала оклик, но не оглянулась. Вместо этого зашагала быстрее, не разбирая дороги, чтобы не сталкиваться ни с кем из знакомых. Желание отомстить кому-то, то ли матери, то ли своей неуверенности, было колким и острым, билось где-то в подсознании, в виде тихого, раздражённого шипения вырывалось на свободу, чтобы быть уверенно утрамбованным, спрятанным, скрытым подальше от человеческих глаз. Зоя старалась выглядеть со стороны каменной, но, наверное, всё равно со стороны казалась той ещё истеричкой.

– Сойка!

Её поймали за плечо, рванули на себя, заставляя повернуться, и Зоя быстро-быстро заморгала, запоздало понимая, что сбегала от Орловского так, как будто он был очередным тайным агентом её матери, призванным доказать всему миру, какая она несамостоятельная и не способная на полноценную жизнь.

– Твоя мама звонила. Сказала, что ты делась куда-то, – он сгрёб её в охапку. – Ушла в осеннем. Без шапки… – натянул на голову капюшон, – без перчаток, – взял за руки, пытаясь согреть. – Трубку не берешь, в сети нет… Эй, Сойка?

Она подняла на Богдана глаза и только сейчас обнаружила, что плачет. Солёные слёзы стекали по щекам, кожу лица щипало из-за мороза, а улыбка получилась наверняка натянутой и глупой.

– Зоя? Домой пойдём, – Богдан потянул её за собой.

– Не пойду, – слабо запротестовала девушка. – Я туда больше не вернусь.

– Ко мне домой, – утешил он. – Пошли. Слышишь?

Зоя подчинилась. Нехотя поплелась за ним, чувствуя себя животным, на шею которого накинули желанный поводок. Заблудившийся щенок, обретающий нового хозяина. Чувство протеста схлынуло, ей больше не хотелось беситься, бегая за своим собственным хвостом, только к прежнему хозяину тоже не хотелось, чтобы не слышать холодный мамин голос, её строгие речи, а потом долгие дни игнорирования проблемы, когда вроде всё хорошо, но совесть гложет…

Богдан не обманул. Он правда привёл к себе домой, на съемную квартиру. Зоя не была здесь прежде, только удивилась тому, что внутри было пусто и немного прохладно. Уходя, Орловский оставил все окна открытыми, а теперь носился по комнате, захлопывая их, задёргивая шторы, словно они могли помочь теплу появиться в пределах квартиры. Комнат было две, гостиная и спальня, узенький коридорчик, кухня сбоку, такая же крохотная, как и у них с мамой, дверь, должно быть, вела в ванную… Зоя не вникала.

Она думала, что в холостяцких берлогах довольно грязно, но или Богдан недавно убирал, или у него было так мало вещей… Квартира выглядела жилой, но пустоватой, словно Орловский в одиночку никак не мог её заполнить.

Зоя вряд ли была хорошим помощником в этом деле.

Она села на диван, на который указал Орловский, сняла сапоги, оставив их в коридоре, но так и осталась в куртке. Тепло всё не приходило, а домашние тапочки, выуженные из какого-то комода, стоявшего на входе, мало кого могли согреть. Зоя расстегнула ненавистный пуховик, стянула шарфик, который душил больше, чем согревал, закрыла глаза и попыталась расслабиться.

Не вышло.

В голову лез всякий бред, совершенно непроизвольно. Зоя пыталась вытолкать прочь дурацкие мысли, но перед глазами то и дело появлялась мама, и ей выть от раздражения хотелось.

– Сойка, – Богдан, судя по тому, как прогнулся диван, сел рядом. – Сойка, будешь есть что-нибудь?

Зоя отрицательно покачала головой. Ей не хотелось. Кусок в рот не полезет…

– Не надо.

– Ты когда в последний раз ела? – он стянул с неё куртку, Зоя позволила, подчиняясь, как маленький ребёнок.

– Где-то в обед. Или утром. Не помню, – меланхолично ответила девушка, жмурясь. – Я не голодна. Честно-честно.

– Да кто бы сомневался, – усмехнулся Орловский. – Давай хоть чаю?

– У тебя есть что-нибудь выпить? – вместо этого спросила Зоя.

– Чай, кофе…

– Покрепче, – твёрдо произнесла она.

Дома был целый минибар. Дома была мама, на которую Зое и смотреть сейчас не хотелось. Чувство вины накрывало запоздало, и она чувствовала себя маленькой дурочкой, которая и вправду, как подросток, поддалась эмоциям и позволила себе такое, что для взрослого человека было бы просто позором. Зое ни с того ни с сего захотелось закрыться от всего мира, спрятать голову в песок, как настоящий страус… Забыться.

– Зоя, оно тебе не надо, – Богдан всунул ей в руки чашку с водой, но Зоя сделала только глоток и отдала обратно. – Ты просто перенервничала. И твоя мать очень жесткая женщина, с такой трудно жить. Тебе надо отдохнуть. Успокоиться…

– Я хочу забыться, – Зоя заглянула ему в глаза, впервые решилась на это – почему-то подумала, что ей всерьёз станет легче, когда алкоголь одурманит сознание, выжжет из него все мысли о матери, оставит место только хмельной боли и усталости. – Хотя бы глоток, Богдан!

– Зоя, сколько ты пила в своей жизни?

Она криво усмехнулась.

– И наверняка ничего крепче вина, – подытожил Орловский, хотя девушка не проронила ни единого слова. – Сейчас ты попытаешься напиться, и дело закончится тем, что тебя будет тошнить. Выворачивать наизнанку. А потом утром ты будешь жалеть обо всём, что наговоришь по телефону, наделаешь здесь или мало ли ещё о чём.

– Ты что, – Зоя усмехнулась, – не напивался никогда?

– Не-а, – легко ответил Богдан. – И тебе не советую.

Она наконец-то полностью избавилась от куртки, забралась с ногами на диван и взглянула на Богдана так, словно уже была пьяная.

Картинка перед глазами то ли от слёз, то ли от усталости плыла, подпрыгивала, становилась размытой и смешной. Зоя с трудом подавляла желание разрыдаться или закричать, пытаясь выплеснуть на свободу весь скопившийся внутри негатив. Ещё и накатила жуткая, невероятная усталость, и девушка чувствовала себя рабыней собственного тела.

Теперь даже разговаривать было трудно. Переохлаждение и стресс сделали своё дело, Зоя почувствовала, что ей никакой алкоголь не надо, задурманила собственная усталость. Хотелось закрыть глаза и не открывать их больше.

– Пойдём, – Богдан потянул её за руку. – Ляжешь в кровать. Поспишь.

– А ты? – вяло спросила Зоя, даже не понимаясь с дивана. – Ты куда?

– На диване переночую, – пообещал он. – Ты можешь встать?

У Зои не болели ни руки, ни ноги, только дико колотилось сердце, пытаясь выпрыгнуть из груди. И встать она, наверное, могла, хотя не попыталась даже, просто закрыла глаза и подалась вперёд, чувствуя, как Богдан обнимает её за талию.

– Ну да что такое с тобой, Сойка, – его хриплый шепот прозвучал особенно интимно, и Зоя почувствовала, как дыхание щекочет шею. – Подумаешь, поругалась с мамой. Кто-то каждый день ругается. Я со своими уже полгода не виделся, и живой, как видишь. Ну чего ты? Пойдём. Ты поспишь, а завтра…

Богдан не договорил, очевидно, не желая обещать того, что потом может не сбыться. Он осторожно поднял её на руки, поняв, что нет смысла просить подняться, и Зоя уцепилась в его плечи, сминая ткань пуловера.

Мелькнула в голове дурацкая мысль, что её до этого никто никогда на руках не носил. Стало неловко, и Зоя чувствовала, как горит лицо. Наверное, она опять была вся красная, растрёпанная, в дурацкой домашней одежде, в которой ушла из дома. Спасибо, хоть не любимая юбка десятилетней давности, с заметной такой дырой, а что-нибудь более-менее приличное…

Орловский усадил её застеленную кровать, осторожно, словно Зоя была хрупким ценным грузом, задержался на мгновение, чтобы запечатлеть быстрый и будто случайный поцелуй на её губах и хотел уйти, но Зоя мёртвой хваткой уцепилась в его одежду, обвила руками шею, отвечая куда более страстно, чем куда либо прежде.

Дурацкая, глупая уверенность в правильности своих действий вновь захлестнула девушку. Она почувствовала себя способной совершить что угодно и потом об этом ни минуты ни жалеть.

– Останься, – выдохнула прямо в губы Богдану и дёрнула его за руку, заставляя свалиться на кровать рядом с собой. Потянулась к нему, вновь целуя, оставляя смешную, наивную цепочку прикосновений на скуле.

– Сойка, – он перевернулся, нависая над девушкой, замер на мгновение. – Ты же жалеть потом будешь. Не делай глупостей.

– Ты уже не дал мне выпить. Почему я не могу побыть вместе со своим парнем? – Зое показалось, даже шепот её прозвучал капризно. – Потому что я хорошая девочка, которая слушает маму, да? А я, может, плохая?

– И насколько же ты плохая? – печально спросил Богдан.

Его руки заскользили по её спине, забираясь под свитер, и Зоя вздрогнула от неожиданного жара.

Вспомнила ни с того ни с сего, что Богдан был первым, с кем она по-настоящему целовалась.

Первым, кто ей в самом деле нравился.

Даже если понарошку.

– Сойка, – он отреагировал хриплым смешком, когда Зоя уцепилась пальцами в его одежду, не отпуская. – Ты ж не хочешь.

– Я потом тебе и слова не скажу.

– Ты сама себя заешь, – прошептал он, отказываясь в сторону. – Зоя, включи голову. Я не настолько хорошо себя сдерживаю, чтобы так меня провоцировать.

– А ты не сдерживай, – попросила Зоя. – Ну правда. Я тебе совсем не нравлюсь?

– Лучше б ты мне сейчас совсем не нравилась.

Богдан подтянул её к себе ближе, будто пытаясь доказать, что сам с ума сходит, почти дрожащими руками скользнул вдоль её тела и – если б Зоя смотрела, прочитала бы по глазам, – сдался. Слабая улыбка, тронувшая его губы, была скорее признаком поражения, а Зоин поцелуй, это выбранное наобум оружие, подействовал куда лучше, чем все эти интриги, которые плели девушки из их университета, та же Леся.

Ни с того ни с сего стало страшно. Зое хотелось попросить, чтобы он был осторожнее, чтобы…

Слова застряли комом в горле. В голову влезла совершенно дурацкая мысль о том, что у неё всегда что-то идёт не так. Вспомнились уроки БЖД, где учительница твердила шестиклассникам что-то о контрацепции и безопасном сексе, а потом – о случайных связах, которые приводят к негативным последствиям, и Зоя застыла, отчаянно пытаясь понять, случайная это или не случайная.

Холодный воздух обжег обнажившуюся кожу, и Зоя непроизвольно прижалась к Богдану. Мелькнула мысль: попросить остановиться? Но было уже поздно, и она не хотела выглядеть последней идиоткой, и…

Поцелуи – беспорядочные, пылкие, – помогали лучше алкоголя, уничтожая все лишние мысли, которые загорались было где-то на краю сознания, но тут же потухали, превращаясь в жалкое подобие глаза разума. Зоя чувствовала себя последней дурой не потому, что сама, казалось, настояла на том, чтобы между ними что-то было, а потому, что в этом чем-то была беспомощной, бессильной неумехой, дрожащей то ли от холода, то ли от страха.

Она, кажется, услышала тихий шепот – "не бойся"? Или он просил расслабиться? Или остановиться? Зоя не разобрала.

Огонь желания, невесть какими словами описываемый в глупых книгах для глупых людей, разгорался медленно, совсем не так, как она ожидала. Ощущения были совершенно другими, страх просто застилал глаза. Зоя ждала, что будет больно, ждала, наверное, слишком рано, ещё до того, как между ними могло что-то произойти, потом – расслабилась…

Провалилась.

Перестала думать.

И мир вокруг превратился в смесь дурацких, выдыхаемых в полубреду слов, холода комнаты и невыносимого, незнакомого жара, название которому она дать не решалась…

Глава четырнадцатая

18 января, 2020 год

Зоя проснулась от внезапного ощущения холода, словно источник уюта, согревавший её всю ночь, внезапно куда-то подевался.

В теле чувствовалась приятная истома. Зое хотелось закрыть глаза и вновь провалиться в сон, но некое неясное беспокойство всё никак не давало ей задремать. Она покрутилась несколько секунд, ткнулась носом в подушку, вдохнула аромат чужого, но знакомого парфюма…

И вздрогнула.

Воспоминания о вчерашнем безумии – Зоя просто не могла подобрать иное слово, – заставили её крепко зажмуриться в надежде проснуться в ином "завтра", в своей собственной спальне, в квартире, где атмосфера буквально трещит от ссоры с мамой…

Нет, странное желание.

Зоя выбралась всё-таки из кровати, рассеянно оглянулась. Логично было бы нашаривать одежду, разбросанную по полу, но она лежала, аккуратно сложенная, на стуле. Богдана не было, и Зоя ни с того ни с сего подумала, что он же, наверное, видел её утром – совсем без одежды. И вчера вечером тоже…

И не только видел.

От воспоминаний почему-то пробежал мороз по коже. Зое захотелось завернуться в одеяло, укрыться с головой и притвориться, что её не существует. Орловского нигде не было, и страх, что он просто оставил её, так, понарошку, засел в подсознании и говорил оттуда тоненьким противным голоском. Зоя ничего не могла с этим поделать.

Так и продолжала чувствовать себя виноватой.

Она оделась и, ступая тихо, как кошка, выскользнула из спальни. Притворяться невидимой в небольшой квартире было бессмысленно, и уже в гостиной Зоя обозвала себя глупой – ну куда Богдан мог уйти? Это его дом, а не кого-нибудь другого! Тем не менее, она с опаской шла на шум, доносившийся из кухни, опасалась, что там может быть кто-то другой. Хозяйка квартиры или какой-нибудь сосед, мало ли, с кем может жить Богдан. Говорил, что один, но…

На кухне посторонних не оказалось, а готовкой занимался сам Орловский. На сковородке поднимался пышный, золотистого оттенка омлет, на столе одиноко стояла, судя по всему, пачка сока, на кухонной поверхности омлет ждали две пустые тарелки и одна миска с нарезанным из свежих овощей салатом.

– Ты уже проснулась? – Богдан оторвался от готовки, чтобы улыбнуться ей. – Присаживайся. Надеюсь, ты не будешь отпираться и всё-таки поешь?

Зоя молча села, подняла на Орловского испуганный взгляд, дожидаясь – когда же он всё-таки что-то скажет?

Богдан упорно хранил молчание. Не указывал на дверь, не падал перед нею на колени, хотя последнее, впрочем, скорее испугало бы Зою, чем убедило её в том, что вчерашнее было не глупой случайностью, о которой надо забыть.

Вместо этого, уверенно отказываясь от любых показательных выступлений, он поставил перед нею тарелку с омлетом, салат, положил на стол вилку. Зоя неловко заёрзала на табурете, почему-то засомневавшись, как должна реагировать, но Орловский, подавая своими действиями пример, спокойно занял свободное место и принялся за еду.

Зоя воспользовалась данной ей отсрочкой перед любым неприятным разговором и сделала вид, что содержимое тарелки и её интересует гораздо больше, чем всё, что происходит вокруг. Омлет оказался вкусным, салат – тоже, и девушка лишь один раз вспомнила о том, как мама волком смотрела на неё из-за купленных среди зимы огурцов и помидор. "Это ненормальная пища!" – твердила она, тыча пальцем в открытый на мобильном телефоне календарь, а потом завела долгий рассказ о нитратах, химии, которой пичкают еду, и прочей гадости.

Зоя отлично помнила, что слушала она тогда как минимум вполуха, игнорируя мамины вопли, и её слова каким-то чудным образом просто выветрились из головы, чтобы теперь воспоминания о них были просто белым шумом на фоне собственных мыслей.

Очень громких собственных мыслей.

Но еда имела свойство заканчиваться, и когда Зоя отложила вилку в сторону, отодвинула тарелку и сделала глоток воды, она осознала, что опять оказалась в плену дурацкой, пугающей тишины. Богдан, как будто почувствовав очередную перемену – впрочем, что там чувствовать, одного взгляда, Зоя знала, было бы достаточно, чтобы увидеть, какая она серая! – осторожно накрыл её руку своей.

Успокоило, но не сильно.

– Как ты себя чувствуешь? – вопрос прозвучал напряжённо.

Плохо. Не знает, как себя вести, сидит красная, как рак, и вообще, ей лучше бы сквозь землю сейчас провалиться!

– Нормально, – тем не менее, отозвалась Зоя, понимая, что вопрос касается её физического самочувствия, а не чувства стыда, от которого сейчас щёки горят.

Опустила голову.

Не решалась смотреть в глаза.

Сейчас Богдан скажет, что он предупреждал, что надо было вчера головой думать, а не решаться на то, о чем потом придётся долгие годы жалеть.

Зоя не хотела осуждения. Она мечтала заполнить чем-то неловкую, смешную тишину, воцарившуюся между ними, но никак не могла подобрать достойные слова, которые не прозвучали бы предельно комично. Не выходило. Получался какой-то редкостный бред. И Зоя выдохнула, признаться, самую большую глупость, на которую только могла решиться:

– Ты, наверное, жалеешь, да?

– О чём? – удивился Богдан.

Ах да. Это ж ему полагалось задавать этот вопрос, вспомнилось вдруг Зое.

– Ну. Мы ведь не для того всё это начинали, – девушка потупила взгляд. – Я только создаю тебе проблемы.

– Какие проблемы? – хмыкнул Орловский. – Есть вероятность, конечно, что твоя мама попытается меня задушить, но никаких других неприятностей я пока не предвижу, – он поднялся, буквально сдёрнул Зою со стула и заключил её в свои объятия. – А вот с твоей неуверенностью в себе надо бороться.

– Я здраво оцениваю свои способности, – буркнула Зоя, отводя взгляд. Дико захотелось смеяться. – По сравнению с твоими предыдущими девушками я, наверное, вообще безжизненное бревно.

Воцарилась пауза. Богдан молчал секунду, две, только подтверждая Зоины предположения, а потом тихим, опасным голосом поинтересовался:

– С какими предыдущими девушками?

– Ну, я же не знаю, кто тут у тебя был? – Зое подумалось, что она ведёт себя, как ревнивая идиотка, которая вообще-то на Богдана и вовсе никакого права не имеет.

– За всю прошедшую зиму аж одна, – протянул Богдан и, осознав, что шутки с Зоей сейчас плохи, уточнил: – Сойка, ты.

– Я?

– Ну а ты разве не девушка? – хмыкнул Орловский, занимая её табурет и усаживая Зою к себе на колени. – Мне показалось, очень даже да. И, отвечая на твой вопрос: нет, ни на какую часть дерева ты не похожа. Ни на бревно, ни на ветку, ни на то, что ты там ещё себе придумаешь.

Интересно, а ей есть куда краснеть дальше?

Весь опыт Зои о том, как вести себя с мужчиной после… – ох, она даже в мыслях этого произнести не могла! – заключался в просмотренных за компанию с мамой сериалах, где героини обычно не тушевались, а, облачившись в рубашку своего молодого человека, отправлялись искать его по квартире и требовать продолжения. Или сам тот молодой человек оказывался в кровати, а не на кухне с омлетом, и на продолжении настаивал сам.

Богдан вообще ни на чём не настаивал, ни вчера вечером, ни сегодня утром. Как трактовать это его поведение – да что там, как трактовать любое его поведение! – Зоя понятия не имела, но заранее винила во всём себя, наверное, по дурацкой домашней привычке.

– Я просто… – она запнулась, пряча глаза. – Я…

– Зоя, – Орловский поймал её за подбородок, поворачивая к себе и заставляя посмотреть в глаза. – Послушай. Я понятия не имею, что надо было с тобой делать, чтобы впихнуть в эту голову, – он шутливо постучал пальцем по её лбу, – такие дурные мысли и столько комплексов, но ты – прекрасная девушка. Во всех смыслах. Ты умная, красивая, ты хороший человек и – слушай, ну ты же не хочешь, чтобы я уточнял насчёт…

Зоя правда не хотела. Она так стремительно прижала ладонь к его губам, уговаривая замолчать, что Богдан ответил только понимающей улыбкой.

– Но если тебя так волнует этот вопрос, то нет, сюда не хотя толпами другие девушки, – рассмеялся Орловский. – И, вопреки моей прекрасной репутации, я не меняю их, как перчатки.

– А как меняешь? – хихикнула Зоя, всё ещё чувствуя себя последней дурочкой.

– Никак не меняю, – пожал плечами он. – Кто ж откажется добровольно от Зои Горовой? Это только её не слишком адекватная мама не понимает, какое вырастила сокровище, – Богдан поцеловал её в щёку. – Она, кстати, звонила.

Зоя вспомнила, что её собственный телефон так и остался в кармане пуховика, висевшего нынче в прихожей. Но выбираться из тёплых, уютных объятий Богдана ей хотелось сейчас меньше всего на свете. Наоборот, отыскав наконец-то хотя бы какой-то след уверенности в себе, Зоя прижалась к нему, в мыслях пожелав не расставаться хотя бы до обеда.

– Тебе звонила? – голос невольно дрогнул: воспоминания о матери были крайне далеки от приятных.

– Да, – подтвердил Богдан.

– Ты ей сказал?

– Что ты у меня? Да. Отсыпаешься после вчерашнего блуждания по холоду. Предположительно, пока что не очень хочешь её видеть. Нет, ты не успела промерзнуть, я нашёл тебя довольно быстро, да, отогрел и напоил горячим чаем, разумеется, утром покормлю. И нет, Зоя, о том, из-за чего ты опять краснеешь, я не говорил. Я ж не совсем придурок, ну правда.

Девушка несмело улыбнулась.

– Спасибо.

– Да не за что, – улыбнулся Орловский.

– Сильно кричала?

– Не очень, – вздохнул Богдан. – Кажется, испугалась за тебя.

Наверное. Зое вдруг подумалось, что мама же её любила. Пусть своей странной, собственнической любовью, от которой даже дышать – и то трудно было, – но любила ведь!

– Я, наверное, домой пойду, – прошептала она. – Мне б надо…

– Проводить?

Зоя благодарно кивнула. Проводить было хорошей идеей.

***

Удивительно, и как только за одну короткую ночь успела начаться настоящая, красивая, снежная зима? Зоя чувствовала себя героиней какой-то сказки… Правда, в самом начале этой сказки, когда она, главная героиня, бредёт по снегу в старых, истоптанных сапогах, в тоненькой куртке, которая при малейшем заморозке превращается в совершенно бесполезный предмет гардероба, да ещё и без шапки.

Богдан предлагал вызвать такси, но Зоя уверенно отказалась. Даже капюшон не накинула, притворившись, будто ей совсем не холодно, и только когда обняла парня на прощание и заскочила в подъезд, осознала, что вот-вот превратится в самый настоящий кусок льда, если немедленно не залезет под тёплое одеяло.

Тем не менее, она позволила себе немного помяться в подъезде. Включила интернет на телефоне, обнаружив множество пропущенных сообщений, усмехнулась количеству звонков, совершенных не только мамой, а и тем же Богданом и с какой-то радости Леркой, с которой они хоть и общались, но крайне мало, совсем не так, как прежде, когда в самом деле дружили.

Мама наверняка ужасно злая сейчас…

Зоя отогнала прочь сомнения. Нечего бояться. Не убьёт же её, в конце концов, родная мать! А что отругает, так она всегда ругается, даже если повода нет. Теперь он появился, но…

Входная дверь была открыта. Мама, реагируя на скрип петель, выскочила в коридор, но Зоя не проронила ни единого слова. Молча стянула куртку, сняла сапоги и побрела прочь, пытаясь позволить желанию о тепле и уюте взять верх над глупым, детским страхом.

– Зоя, – позвала Елена Леонидовна, – нам надо поговорить.

– Зачем? – пожала плечами Зоя. – Поговорить? Хорошо, мам: я виновата и вчера поступила, как глупый подросток. Ты права, мне вообще ничего нельзя доверить. Так подойдёт?

– Зоечка…

– Очень жаль, если нет.

Мама остановилась на мгновение посреди коридора, потом, решившись, двинулась следом за Зоей.

– Возможно, я действительно на тебя сильно давлю.

– Ты же мне добра желаешь, да, я в курсе, – кивнула девушка. – Всё хорошо. Всё нормально.

– И с Петей был точно перегиб…

– Ну что ты! Идеальный кандидат…

– Зоя, прекрати! – не выдержала мать. – Прекрати паясничать!

– Ок, – меланхолично отозвалась девушка, уходя в свою комнату. Дверь закрывать не стала, не желая повторять очередную фазу истерики, просто забралась в кровать и укрылась пледом, что, сложенный, лежал у изножья.

Мама зашла в комнату, села на краешек компьютерного кресла, стоявшего у стены, и осторожно протянула руку, словно хотела дотянуться до Зои.

– Я просто очень на тебя переживаю, – вновь заговорила она. – О твоём Богдане мне чего только не наговорили… Хулиган, бабник…

– Один раз подраться в университетском коридоре – это не хулиган, – нехотя отозвалась Зоя. – И он не бабник. Ни с какими его "бывшими" я не встречалась. И вообще понятия не имею, были ли они!

– Зоя, красивые мужчины – это всегда опасно.

– Он нормальный, мама.

Елена Леонидовна позволила себе помолчать несколько минут. Потом опять заговорила:

– Возможно, ты и права. В конце концов, он тебя нашёл, когда у меня не получилось. Но мне бы очень не хотелось, чтобы ты страдала. Я больше не буду вмешиваться, обещаю. Поступай так, как считаешь нужным. Только пожалуйста, Зоя. Не делай глупостей.

Очень вовремя.

Она уже их наделала.

Сейчас можно было рассказать маме всю правду, и Зоя была почти готова это сделать, но почему-то подумала – а ведь мама не поймёт. Только осудит, скажет, что всё-таки была права, что непутёвая дочь оправдала её ожидания…

– Я очень устала и хочу побыть одна, – попросила Зоя.

Мама в кои-то веки отреагировала. Понятливо кивнула, поднялась и вышла из комнаты, тихо прикрыла за собой дверь. Зоя действительно закрыла глаза, хотя знала, что не уснёт. Слишком уж много разных мыслей сейчас роилось у неё в голове, чтобы вот так, по мановению руки, избавиться от них.

Мобильный завибрировал, и девушка по инерции схватилась за него, даже не зная толком, что ожидала там увидеть.

Писал Богдан.

«Может быть, встретимся завтра? Сходим куда-нибудь?»

Зоя не смогла сдержать улыбку.

Их "понарошку" продолжалось и без свидетелей, даже после всех совершённых глупостей. Может, не стоит настолько сомневаться в человеке? Достаточно просто поверить?

Она посмотрела на сыпавший за окном снег и быстро набрала в ответ: «Да, конечно, а куда?»