Текст книги "Шкатулка воспоминаний"

Автор книги: Аллен Курцвейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

34

Время шло. Своей многозначностью эта фраза особенно раздражает часовщиков, ведь они ненавидят любые неточности. Только именно это абсолютно точно происходило с Клодом и его друзьями. Без всяких эксцессов или событий время шло.

Ливре, защищая финансовые связи «Глобуса» с мадам Хугон, оставил Клода в покое. Торговец проверял гроссбухи, пришивал к ним все новые сведения о незаконных сделках и заботился о здоровье, что действительно ему помогало.

Извозчик продолжал ездить по маршруту Лион – Париж и Париж – Лион, постоянно находя объездные пути в соответствии со своими гастрономическими потребностями. В одном из таких путешествий он открыл для себя отличный рецепт зарезанной и быстро зажаренной на рашпере птицы, который был включен в меню мадам В., а позже опубликован в «Кулинарной книге бюргера» (ее издали в Голландии в 1788 году).

Плюмо работал сразу над дюжиной проектов, заканчивая некоторые из них и оставляя другие незавершенными. Когда позволяли финансы, он публиковал какую-нибудь из книг, отличающуюся особенно замысловатой конструкцией. Его новый утопический роман, действие которого разворачивалось на острове Ксанас, был неплохо принят читателями сразу после публикации. В нем Плюмо рассказывал об обществе гермафродитов – поборников равноправия, которые освобождались от сексуального напряжения, обслуживая себя самостоятельно без всякого стыда. Критика сделала этот роман скандально популярным, хотя лишь до тех пор, пока другая скандально популярная книжка не появилась несколько недель спустя. Плюмо также трудился над еще одним проектом, о котором, как это ни странно, предпочитал молчать. Иногда он говорил Клоду: «Ты будешь первым, кто узнает об этом, когда я закончу».

Пьеро продолжал набивать чучела. Однажды, когда он работал над фазаном, ему удалось усовершенствовать технологию наложения черного перца – консервирующей пасты, столь любимой английскими орнитологами. (Его секрет заключался в следующем: он добавлял молотые, а не цельные зерна.)

Турне подвергся очередной атаке Бешеной Вдовы, еще более серьезной, чем нападения сорок первого и пятьдесят первого годов, хотя и не такой ужасной, как в восьмидесятом. Через дальнего родственника Клод узнал, что Фиделита отказалась от помолвки с Роша. Вот только с каким Роша – родственник не уточнял. Он также сообщил, что графа Турнейского преследуют многочисленные адвокаты, банкиры и торговцы, все требуют от него денег. Старик, бывший аббат, совсем перестал заниматься исследованиями. Клод почти пожалел этого мужчину, которого так любил когда-то, а теперь презирал.

Другая новость, менее ясная, дошла до юноши чуть ли не случайно. Гуляя по издательскому кварталу, Клод наткнулся на книгу под названием «Искусство цистотомии», чопорно переплетенный фолиант, автором которого оказался Адольф Стэмфли. Полистав том, Клод обнаружил на третьей странице родинку короля Людовика. Ее изображение помещалось сразу после пули размером со сливу, извлеченной из ноги солдата (того самого, что сражался на полях битвы Фландрии).

Время шло, и это касалось даже Александры. После лекции о механическом воспроизведении звуков она редко приглашала домой «своего Херувимчика». Рандеву в Пале-Руаяле случались все реже и реже. Любовники почти не «читали» друг другу, да и отдельные нечастые встречи происходили в агрессивной тишине. Часто свидания назначались, а госпожа не приходила. Единственным утешением было то, что она не забывала платить Ливре, и потому время Клода по-прежнему принадлежало ему самому.

Когда Клод спрашивал Александру, почему их отношения изменились, она просто неясно извинялась, иногда ссылаясь на постоянный сплин, иногда на юридические обстоятельства – какие, правда, она отказывалась объяснять.

Клод чувствовал, что это его лекция расстроила ее, и однажды он спросил об этом напрямую.

– Это смешно, – ответила Александра. – Почему я должна отрицать то, чего не понимаю?

– Действительно, почему?

Чтобы опровергнуть обвинения, мадам Хугон вручила Клоду крупную сумму денег со словами:

– Вот держи. Мастери все, что хочешь, мой маленький друг-механик. За это время я оправлюсь.

Клод взял деньги, оправдывая себя тем, что так он продемонстрирует всем свои таланты и личностные достоинства. На одном из fête [84]84
  Празднество, веселье (фр.).


[Закрыть]с друзьями, после того как Пьеро и извозчик бурно поспорили о правильном приготовлении озерной трески (один выступал за льняное масло, перец и квасцы, второй – за масло и фенхель), Клод сообщил о своих планах.

– Я буду достраивать чердак, – сказал он. Когда его начали расспрашивать, юноша отказался что-либо объяснять. Частью денег, что ему дала Александра, Клод расплатился за ужин. Затем он пошел к закладчику, которому продал свои инструменты в самом начале ученичества. Ломберного столика там уже не было, однако остальные предметы интерьера, которые Клод запомнил – жетончики в публичный дом и подержанные ружья, – еще находились на местах, будто совсем отчаявшись. Когда Клод входил, его сердце учащенно забилось в груди.

Инструменты не продали. В действительности очень небольшая часть вещей в ломбарде переходила к новым хозяевам с выгодой для закладчика. Клод с радостью заплатил за инструменты сумму, намного превышающую ту, что в свое время выдали ему, и покинул заведение в крайне приподнятом настроении. Воссоединение с инструментами придало юноше столько сил, будто он встретился со старыми друзьями. Клод провел большую часть следующего утра, молча потирая руки над тисками и стрелками, штангенциркулями, пластинками, ключами и молотками с ручками из железного дерева. Он даже вырезал Для каждого небольшую подставку и смастерил себе рабочий стол.

Перед тем как воздвигать памятник Александре, Клод представил себе, как опровергает все скептические доводы и возвращает доверие своей госпожи. Впрочем, подобные мысли были забыты, когда работа началась. План и не думал осуществляться легко. На ранних стадиях его выполнения Клод расстраивался из-за несовершенства рисунков и ограниченности своих возможностей. Зато соседи постоянно его поддерживали, ведь они до сих пор восхищались сушилкой.

– Так ведь это – простое развлечение. Оно не требовало от меня стольких навыков, сколько необходимо для воспроизведения нежной песни гнездящейся певчей птицы. Я с тем же успехом мог бы стать починщиком старой кухонной утвари.

Его сомнения усиливались, когда он сталкивался с упрямыми мастерами-ремесленниками, отказывающимися рассказать ему о необходимых технологиях. Часовщики и ювелиры как один давали от ворот поворот. Они были корыстны, и к тому же их действия жестко контролировались гильдией. Клоду не удалось добиться даже простой помощи. Пьеро ему сочувствовал. «Они не смогут дать тебе лекарство от чумы», – говорил таксидермист.

Клод ходил на окраины города, появлялся на пристани, где его всегда встречали радушно. Он медленно собирал знания из простых источников, узнавал новое от жестянщиков, оловянщиков, паяльщиков, литейщиков и даже от ученика дросселировщика. Было и простое везение. Как-то раз один иностранец, проезжая через Париж, выставил на всеобщее обозрение механическую птичку, которая могла хлопать крыльями и напевать любую мелодию, какую пожелает публика. Волнение переросло в негодование, когда выяснилось, что великий Джузеппе Пинетти де Вильдаль – мошенник, а звуки, издаваемые его механизмами, на самом деле наигрывает сообщник, сидящий под сценой (он чирикал через луковую шелуху). Тем не менее инцидент обратил внимание Клода на бесценную работу Россиньеля о птичьем пении.

В дальнейшем юноше помог один торговец птицами, выведенными в Германии: щеглами, малиновками, дроздами и коноплянками. Продавец уже вот-вот должен был закончить исследования поведения птиц, а потому расщедрился и уступил Клоду двух пичуг, что попроще, по сниженной цене.

Дабы достать материалы для работы, Клоду пришлось рисковать. Ему понадобилось украсть кое-что у своего работодателя – в частности, две клизмы, которые были частью таинственного, но забракованного желудочного аппарата. Также юноша попросил двух младших братьев-близнецов Маргариты, промышлявших поиском железяк, выпавших из экипажей, отыскать некоторые специальные детали до того, как они окажутся на дороге.

Вскоре Клод начал мастерить. Его молоток стучал тихо и ровно, подобно молотку Челлини. Его горшочек с клеем булькал, как миниатюрный Везувий. Соседи бурно извинялись за беспокойство и все равно входили к Клоду, чтобы посмотреть, как он трудится. После того как все оценили работу, было вынесено решение, что Клод блестяще усовершенствовал и без того оригинальную модель. Щедрость Александры, пусть не из благих намерений, позволила юноше вернуть к жизни свои таланты. Он чувствовал себя как нищий художник-иллюминатор, [85]85
  Художник, украшающий текст золотыми или витыми буквами.


[Закрыть]который получил золото и, вместо того чтобы кормиться, расписывает еще один манускрипт. Клод хотел выразить свою благодарность патронессе и рассказать ей об успехах, однако мадам Хугон отказывалась видеться с ним. Ее служанка говорила, что к ней нельзя, она у доктора, лечится от электрического дисбаланса.

– Он ученый, – добавила горничная.

Итак, Клод и Александра больше не встречались, что было особенно неприятно, ведь определенного рода контакты являлись сущностью их связи. Впрочем, это беспокоило юношу лишь в минуты отдыха, в оставшееся время работа поглощала его полностью, и он не мог прочувствовать всю значимость их разлуки. По крайней мере до тех пор, пока Плюмо не принес очень интересную новость.

Писатель, задыхаясь, ворвался в комнату Клода.

– Я прямо из зала суда!!!

– Суда?!

– Суда по делу твоей Александры!

– Она не моя.

– Скоро станет, поверь мне. Она свободна.

– Свободна?

– Да, свободна от мужа. Она ведь постоянно делала какие-то намеки на брачные обстоятельства… Теперь смысл намеков ясен. Я же говорил тебе, что буду расследовать дело.

– И что же ты узнал?

– Угадай!!!

Клод устал и не думая бросил: «Адюльтер?» Однажды он подозревал ее мужа в неверности.

– Нет, гораздо интереснее. Я бы никогда не провел столько времени в суде, если бы дело касалось простого прелюбодеяния. – Плюмо выдержал эффектную паузу. – Церковный суд признал господина Хугона виновным в импотенции.

– В чем?!

Плюмо повторился:

– Господин Хугон был признан виновным в… – Писатель вновь остановился, а потом громко и четко произнес: – В ИМПОТЕНЦИИ!!!

– Господин Хугон?!

Плюмо улыбнулся.

– Расскажи мне все! – умолял Клод.

– Суд аннулировал брак. А обо всех тонкостях слишком долго распространяться. Да и я не уверен, что ты хочешь услышать полный отчет.

– Перестань дразнить и рассказывай.

– Хорошо, если ты настаиваешь. – Взглянув на свои заметки, журналист продолжил: – Ни одна сторона не отрицала, что они жили раздельно, ни месье, ни мадам. Зная это, прокурор потребовал полного расследования по сему делу, которое он назвал «невыполнением супружеских обязательств и нарушением священного закона». Все женатые мужчины, сказал он, должны обеспечивать государство гражданами, а церковь – прихожанами. Брак без выполнения супружеского долга – не брак вовсе. По крайней мере для государства. И для церкви. Со смаком и с чувством достоинства прокурор призвал суд «определить, кто из супругов, мадам или месье, отказывается принести Франции столь нужное потомство». Мне продолжать?

– Конечно!

– Эксперты – хирурги, доктора, юристы и церковники – восемь месяцев слушали дело. Мне потребовалось почти столько же времени, чтобы… э-э-э… проникнуть в тайную комнату. Оказывается, они не только слушали дело. Они его смотрели!

– То есть?

– Осмотр занял большую часть расследования на ранних стадиях. Проверки начинались с того, что пара входила в комнату вместе с двумя хирургами и двумя врачами. Хирурги щупали, стучали, терли и измеряли репродуктивный орган месье. Он оказался очень маленьким и, по словам доктора, «сопровождался яичками размером не больше грецкого ореха». Вдобавок «грецкие орехи» месье прятались, их практически не было видно. Однако адвокат месье хорошо подготовился и сказал, что у некоторых созданий – он привел в качестве примера озерную треску – яички вообще не видны. «Разве это, – вопрошал адвокат судью, – мешает оплодотворять икру?» Аналогия поразила судей. На этой стадии разбирательства месье Хугон заручился их поддержкой.

Далее эксперты захотели определить способность месье Хугона к сексуальному контакту. Было довольно трудно выяснить, как его проверяли, поскольку они предпочитали выражаться на латыни. – Плюмо заглянул в заметки еще раз. – После шести часов страданий и применения различных аппаратов месье Хугон позвал экспертов в комнату. Они определили, что он действительно вызвал у себя эрекцию. Правда, весьма сомнительную. Яички размером с грецкий орех и эрекция, «придавшая органу консистенцию мягкого овоща» (опять слова доктора), не убедили экспертов. Они отложили заседание и обратили свое внимание на мадам Хугон. Твою Александру привели в комнату для осмотра, но провести его оказалось нелегко, ведь она отказывалась раздеваться.

– Я не удивлен.

– Они проверили ее мочу и обнаружили, что она чистая и здоровая. Они искали всевозможные ранки, язвочки, внутренние образования ее «тайной комнаты», однако результаты обследований подтвердили работоспособность сосуда согласно церковному закону. Проблема, как скоро стало понятно, была не в мадам Хугон. Хотя, я полагаю, тебе это хорошо известно!

– Продолжай.

– Поэтому они снова взялись за месье Хугона. Провели так называемое ut vase seminet. Прости, но я редко бываю так внимателен к произношению. Позор на мою голову, если бы я не знал латыни.

– Кстати, я как-то встречался с переводом этой фразы в секции «Медицина» Коллекции за Занавеской. «Производительность семени», так?

– Точно. Месье Хугону пришлось доказать, что он может извергать семя. Вот когда началось настоящее сражение. Адвокат месье, человек возвышенных взглядов, настаивал, что в таком тесте нет необходимости, что каждый, кто посмотрит на его клиента, убедится в его полном здравии. «Его орган не слишком велик и не слишком мал, а волосы стали такими пышными, и это всем известно, от сока, который в изобилии поступает в яички», – сказал адвокат.

Клод читал об этом в книге о мастурбации, которую ему дала Александра.

– Только это не убедило экспертов, – продолжил Плюмо. – Они отклонили все доводы адвоката. После четырех ночей тяжких потуг, во время которых месье Хугон оросил потом бесчисленное множество простыней, он наконец признал свое поражение. Его адвокат утверждал, что импотенция временна. Юрист предложил разделить постель и приемы пищи. Ему отказали. Он попросил о triennium, то есть о трех годах вынужденного совместного проживания, цитируя, если позволишь мне заглянуть в тетрадь, Юстиниана и Целестина. И в этом ему отказали. Последняя просьба: separatio sacramentalis. Развод. Вновь отказ! Никакие из этих мер не были способны компенсировать государству кражу, как они это назвали. Месье Хугон не смог выполнить супружеского долга, тем самым предоставив суду законное основание для аннулирования брака. Супружество растворилось, как сахар в вине. Месье Хугону запретили жениться вновь и заставили заплатить мадам Хугон крупную сумму за нанесенный ущерб. И мадам Хугон теперь свободна.

Клод обдумал юридические memoire [86]86
  Воспоминания (фр.).


[Закрыть]Плюмо. Эта новость давала ответы на множество вопросов, возникших за время любовной связи Клода и Александры. Слова Плюмо объясняли, почему были заказаны порнографические «Часы любви». Предполагалось, что часы смогут возбудить месье Хугона, когда он совсем отчается. Слова эти также объяснили непонятные комментарии Александры и ее постоянные разговоры о судебных заседаниях. И что самое главное – теперь воссоединение с Александрой стало возможным. Она обрела свободу и материальную независимость. Все, что сейчас было нужно, – это мужчина, способный обеспечить ее тем, чего она не видела в замужестве. И Клод, безусловно, подходил.

Часть VI
Коноплянка

35

И шар земной вращался, и били родники, и вертелось водяное колесо! И танцевали небеса, и пели птицы, и стихали ветра! Клод закончил свой шедевр! Глобус звездного неба крутился вокруг своей оси с точностью планет на небосводе. Клод придал полушариям форму идеальных полусфер и соединил их с такой бережностью, что ему позавидовал бы сам Ле Мон. По совету одного ремесленника с окраин Клод смешал для этого воду и мел в определенной пропорции, дабы избежать растрескивания, и скрепил все лучшей пенькой. Юноша также выковал рамку, которая обуславливала идеально ровное движение сферы вокруг оси. На поверхности земного шара он живописал влюбленных нимф и сатиров. Посреди небесного свода сверкающие слюдяные осколки выстраивались, образуя портрет прекрасной госпожи. Изображение Александры протянулось от звезды в глазу Стрельца до Кастора.

Напротив сего сооружения Клод подвесил ведерко, чтобы туда капала вода из очередной течи в крыше. Когда ведерко наполнялось, своим весом оно тянуло шнур, который запускал реечную передачу, в результате чего поднималось чучело совы. Сова «долетала» до стены, поворачивала голову и сверкала прекрасными глазами («Импортные!» – хвастался Пьеро). Ее взгляд устремлялся на импровизированный фонтан, который представлял собой рабочий конец одной из клизм Ливре. Вода брызгала на раковины моллюсков, и они открывались, обнаруживая в своих недрах маленькие жемчужинки (на самом деле это были отполированные рыбьи чешуйки). Под всей этой красотой вертелось водяное колесо, украшенное стеклом. Вращаясь, его крошечные дубовые лопасти приводили в движение резной кулачок, соединенный с несколькими свистками. Свистки могли имитировать пение соловья, кукушки и петуха.

И только коноплянка, похоже, отсутствовала. Нет! Она устроилась в гнездышке из чистяка, выстеленном волосами Клода. Он решил использовать материал более необычный, нежели лен. Коноплянка сидела на трех бледно-голубых яичках с красными крапинками. Яйца «отложил» Пьеро, он использовал для этого отполированные камешки и чистейшее гвоздичное масло. Хотя венецианец и оперил коноплянку, все внутренние механизмы сделал сам Клод. Птичка щебетала в точности так, как это делали ее здравствующие товарки.

Но в такой радостной атмосфере механического чуда одна сцена резко отличалась от всего происходящего и наводила на грустные мысли. Из-под гнезда коноплянки, из самого темного угла комнаты, доносился звук, издаваемый нашим молодым гением. Гений рыдал.

Чтобы понять, почему Клод плакал, нам необходимо вернуться к событиям, произошедшим сразу после открытия Себастьяна Плюмо.

У Клода имелись все причины, чтобы радоваться и предвкушать. Александра была свободна, и ее ожидало почетное, если не почтенное, вдовство. Перл создания юного гения – или перл желания, если угодно, – был закончен. Клод надеялся воссоединиться с Александрой, но вместо этого их связь была утрачена навсегда.

Получив известия об исходе судебного процесса, Клод принялся забивать себе голову фантазиями не менее изощренными, чем изобретения на чудо-чердаке. Предвкушая долгожданную встречу, он занялся приготовлениями. Юноша приобрел немного сена, чтобы постелить на пол, и привел себя в надлежащий вид: помылся, однако не наложил никакой косметики, не взгромоздил на голову парик, не надушился. Клод сделал все так, как ожидала от него Александра. Он оделся в деревенскую одежду, которую она так любила. Направляясь к ее особняку, он прошел через птичий рынок, надеясь, что аромат цыплят возбудит чувства патронессы.

Увы! Александры не было дома. Клоду дали от ворот поворот, сказав только два слова: «Ее нет». Правда, небольшая взятка сделала свое дело, и юноша получил дополнительную информацию от служанки. Александра, вымотавшись на суде, забронировала номер в отеле «Куани», где проводились гипнотические процедуры.

Клод побежал в гостиницу. Однако, подойдя к входу, юноша понял: его наружность ясно говорит о том, что он не потенциальный клиент. (Иногда бедняков принимали во внутреннем дворе отеля, но это случалось лишь по воскресеньям.) Иностранец-портье в шикарной униформе отказался пускать Клода внутрь. Потрясая золотыми эполетами, он с ужасным акцентом пробормотал заученную фразу, которая почти застряла в его пышных усах. Та же стратегия, что сработала со служанкой мадам Хугон, помогла справиться и с привратником. Лизнув усы, свисающие с верхней губы, он принял мелкую монету. Клод прошел по внутреннему двору, а затем и по длинному сводчатому коридору, где вновь встретился с одетым в униформу охранником. Входить юноше снова запретили. Потратив все деньги, Клод решил солгать, чтобы преодолеть последнее препятствие. Он сказал, будто у него личное послание к мадам Хугон от ее адвоката. Слуга неохотно пустил его.

Клод осмотрелся. Он оказался в комнате, содержащей в себе элементы бани, салона и лаборатории одновременно. Ее загромождали бесполезное экспериментальное оборудование, два мозаичных стола, птичьи клетки, комод и большая деревянная бочка.

Александра сидела на корточках в бочке, погруженная в вязкую субстанцию; голова мадам Хугон торчала наружу. Клод поразился, увидев ее, обвязанную кожаными ремнями. Все это напоминало о неприличных историях из секции «Медицина». Александру лечил печально известный племянник вышеупомянутого изобретателя стеклянной гармоники. Племянничек приложил магниты к пальцам, носу и одной груди патронессы.

Клод не скрыл своего изумления. Мадам Хугон тоже его не скрыла. Обменявшись испуганными взглядами, они обменялись и восклицаниями:

– Ты!

– Ты!!!

Почувствовав, что атмосфера накаляется, племянник, Уильям Темпл Франклин, вышел из комнаты. Оставшись наедине с Александрой, Клод рассказал о том, что знает о ее обретенной свободе. Она ответила, что нисколько не удивлена, ведь парижские сплетники остаются парижскими сплетниками. Тем не менее мадам Хугон поразилась скорости получения информации. Она также настояла на том, чтобы обсудить дело наедине.

Клод только этого и ждал. Он тут же предложил ей отправиться к нему домой, где все пространство было заполнено доказательствами его любви. Александра согласилась, хотя и без удовольствия.

– Я думаю, большего скандала вокруг моей персоны уже не возникнет. Еще один визит, надеюсь, возможен.

– Твой первый визит, – поправил ее Клод. – Ты никогда не видела, где я живу.

Александра не стала спорить, хотя возражение так и напрашивалось. Вместо этого она попросила Клода снять с нее ремни в бочке, а когда вставала, велела ему отвернуться. За ширмой мадам Хугон сбросила одеяние – тяжелую плетеную тунику, к которой крепились ремни, – и вновь наложила на себя слои льна, ситца и атласа, составляющие ее платье. Несколько минут спустя над ширмой показался парик, а еще через некоторое время она была готова идти.

Пока они ехали в коляске к жилищу Клода, мадам Хугон объясняла, почему лечится таким странным образом.

– Это началось, когда я впервые столкнулась с перипетиями своего замужества. Я испробовала еще дюжину подобных методик, безобидных, но весьма дорогих. И лишь от этой я получила столько удовольствия, сколько никто не смог мне доставить.

Клод увидел в этих словах скрытый упрек.

– Ты будешь и дальше этим заниматься? – спросил он.

– Сомневаюсь, что смогу платить за такое лечение в будущем.

Оба молчали, пока поднимались по шатким ступенькам на чердак. Александра зацепилась юбкой за балясину на втором этаже и запачкала перчатку о перила на третьем. Прибытие на четвертый этаж ознаменовалось желчными ругательствами с ее стороны по поводу вони, доносящейся из квартиры Пьеро (таксидермист как раз набивал меч-рыбу). Александра приложила батистовый платок к носу.

– Видимо, лечение в бочке сделало тебя такой чувствительной, – сказал Клод.

Александра не приняла такого объяснения.

– Нам обязательно здесь оставаться? – Еще до того, как она пересекла порог, мадам Хугон поняла, что с нее хватит.

Атмосфера накалялась. Она ударилась головой о перекладину, в том самом месте, где Клод вырезал символ любви. Александра отреагировала по-детски, изо всех сил ударив опору рукой. Такая месть лишь усилила боль, перешедшую из головы в кисть. Когда же мадам Хугон наконец ступила в комнату, Клод окончательно понял, что все пошло не по намеченному плану.

– Мне надо присесть, – сказала она, жалуясь на расстройство желудка. Александра поискала глазами стул, но не нашла его. Клод потянул за шнур, вследствие чего кровать упала вниз. Она рухнула с такой силой, что Александра отпрыгнула в сторону и еще раз ударилась головой. К этому времени было уже бесполезно говорить о достоинствах чердака. Александра уставилась на сову, которая двигалась туда-сюда по рейке.

– Баварские глаза, – отметил Клод. – Пьеро думает, что венецианское стекло слишком дорогое и не слишком качественное. Так он отказывается от своего наследия. Посмотри-ка сюда. – Юноша указал на глобус. – Это созвездие соответствует тому заказу, который я так и не смог закончить. Ты помнишь?

– Смутно.

Клода это задело. Он представлял, что обход его жилища

послужит кокетливой прелюдией к занятиям любовью. Видимо, Клод переоценил свою музу.

– Это не квартира, – сказала Александра. – Это чертов кукольный домик! И ты думал, что я приду в восторг от этого?

– Вовсе не обязательно оскорблять меня.

– Это не оскорбление. Вот сейчас будет оскорбление!!! – Александра начала швырять в Клода содержимым своей сумочки. Она запустила в него черепаховый гребень, лорнет, влажный батистовый платочек, который не долетел до цели, и, особенно метко, записную книжку с золотым обрезом. Последний снаряд попал Клоду в щеку.

Он покорно отвечал ей, бросая снаряды обратно с меткостью, отточенной еще в детстве. Гнев Клода рос до тех пор, пока он сам не схватил портрет Александры и не швырнул его. Миниатюра разбилась вдребезги о стену.

Бросать было больше нечего, и нападки стали словесными.

– Ты обращаешься с мужчинами и их идеями, как тебе заблагорассудится, предпочитаешь одно другому!!! Никакого постоянства! – кричал Клод.

– Лучше уж так, чем все эти твои патетические выступления и ребяческие изобретения!!!

Двое любовников схватились. В пылу битвы пот, скопившийся на губе Александры, положил конец всем ее косметологическим усилиям, предпринятым в комнате с бочкой. Лицо женщины раскраснелось так, что макияж – сочетание свиного жира и овощных румян – потек. Маленькая капелька краски стекла по ее подбородку. В этот момент злость превратилась в страсть, будто два этих чувства были неразрывно связаны друг с другом. Парочка упала на пол. Александра разорвала рубашку Клода. Звон разбитой домашней утвари сменился стонами жестокой любви, эти звуки лишь изредка прерывались чириканьем коноплянки над головами возлюбленных.

Под крыльями творения Клода они отчаянно занимались любовью. Но меньше чем через час после того, как Александра переступила порог квартиры, их связи пришел конец. Госпожа собрала все свои вещи, еще раз ударившись головой, пока добиралась до записной книжки (чья-то нога в порыве страсти затолкала ее под кровать). Мадам Хугон подняла носовой платок и умылась дождевой водой из хитроумного тазика. Стряхнув с кожи и одежды сено и поправив парик, она накрасилась еще раз, насколько это было возможно без туалетного столика и служанки. Александра собрала сумочку, затем повертела в руках золотую цепочку с крестиком и колокольчик – подарок Клода. Не в состоянии решить, что же надеть сначала, цепочку или колокольчик, она вообще не стала надевать последний, а оставила его на столе. Затем, почувствовав беспокойство любовника, мадам Хугон подобрала звенящую игрушку и неохотно привязала к внутренним воланам платья.

Клод раздумывал о свидании, потерпевшем фиаско, в то время как Александра собиралась уходить. После перепалки он думал, что с радостью насладился бы еще раз смешанным чувством, оставшимся после любви. Александра же ощущала обратное. Она не готовилась к встрече и теперь хотела избавиться от любовного осадка. Любовь Клода стала болезнью, которой мадам Хугон однажды заразилась, а теперь хотела навсегда от нее излечиться.

Наконец она собралась и высказала все, что думает, делая это с наигранным равнодушием:

– Я надеюсь, ты понимаешь, что наша встреча была последней. Я больше не могу оплачивать твои развлечения, я также отправила письмо с отказом Ливре. Он получит его завтра, если оно уже не попало ему в руки. У меня накопилось слишком много счетов, по которым надо платить. Нужны деньги. Много денег. – Александра развернула листок бумаги, упавший из ее сумочки, и прочитала вслух: «Счет по оплате услуг председателя церковного суда по делу некоего Жана Хугона, обвиняемого женой в импотенции.

– Вызов 29 марта докторов и хирургов к вышеупомянутому Хугону: 12 ливров.

– Отсрочка перекрестного допроса: 24 ливра.

– Отсрочка предоставления различных отчетов: 24 ливра.

– Жалованье докторам и хирургам: 48 ливров.

– Бумага: 10 ливров».

Всего сто восемнадцать ливров. И это только за один визит. А их было несколько. Мне бы очень хотелось сказать, что все счета оплачены, и повесить их на стенку. – Мадам Хугон посмотрела на оклеенную бумагой стену. – Но я не могу. И должна заметить, что есть и другие долги, не отмеченные на бумаге. Взятки, вдвое большие, чем я могла себе позволить. Отныне я не могу платить за тебя, мой маленький механик.

– Неужели я для тебя связан только с растратой денег?

– Не только, конечно, нет. Однако и с тратой тоже.

Клод чувствовал, будто его уволили, словно какого-то наемного рабочего. Он продолжал бороться, отчаянно и слепо возражая:

– Мне сообщили, что с твоим финансовым положением все в порядке, что по решению суда у тебя будет стабильный годовой доход!

– О, ты и это знаешь! Да, возможно, так оно и есть. Ассигнования будут проводиться в строго определенном порядке. Мне разрешили иметь горничную, лакея, а также определили годовое содержание в размере пятисот ливров. Этого недостаточно. Я буду искать состоятельного вдовца, человека с терпимым характером.

Клод чувствовал, что вот-вот разрыдается, а потому старался мыслить логично (последняя надежда отверженного любовника!). Александра продолжала холодным тоном:

– Все кончено. Я ни о чем не сожалею, и, надеюсь, ты тоже. Обидно только то, что я вышла замуж за человека с пенисом размером с бородавку и яичками-горошинами. Ты помог мне забыть об этих недостатках. За это я тебя благодарю. Господи! Ты хоть представляешь себе, каково это – целыми ночами выдерживать такую тушу на своем теле?! Мне было невероятно больно! Тысячи раз мы пытались что-то сделать – начиная от чтения книг, заканчивая грубыми приспособлениями вроде наручников, – и все напрасно! Несмотря на это, он оставил меня такой же, какой взял в жены. И не забывай, от нашей любовной связи только ты получил реальную выгоду. Я дала тебе время и деньги. А теперь мне пора уходить.