Текст книги "Шкатулка воспоминаний"

Автор книги: Аллен Курцвейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

– Тебе необходимо, – сказал аббат, – за время подготовки к похоронам успеть совершить плавание за открытиями. Да, это морское выражение, но оно вполне подходит для определения сферы твоих интересов. Завтрашний день мы посвятим планированию маршрута. – Оже оглушительно чихнул и весь оставшийся вечер жаловался на подагру.

44

– Бернулли? – спросил Клод, в его голосе чувствовалось сомнение.

– Конечно, Бернулли, – ответил аббат. – Он, может, и умер, зато его бумаги – повсюду. И если Базель – это Базель (а им он, вероятно, и является), а братья Бернулли – это братья Бернулли (а так оно скорее всего и есть), тогда их работы самым тщательным образом сохранены и пронумерованы. Отметь это на карте. Воткни булавку в Базель.

Пьеро поместил булавку на развернутую карту Европы.

– А это что такое? – спросил Клод, пытаясь разобраться в писанине аббата при помощи импровизированного увеличительного стекла (его он нашел в часовне).

– По-моему, все очень четко написано, – сказал аббат после нескольких безуспешных попыток разобраться в собственном почерке. – Это Кунсткамера из Гессена.

– А! Та, что в Касселе?

– В Касселе, Клод. В Касселе. Где же еще ей быть? Отмечай Кассель. Это важная остановка. Мы напишем письмо смотрителю. По-моему, его зовут Доринг. По крайней мере так звали. Нет, лучше напишем обер-гофмаршалу Вельтгайму. Он устроит экскурсию. Мой тебе совет – не трать время на прославленную часть коллекции – меч Боабдила и селадоновый сервиз, привезенный из Китая графом Катцельнбогеном. И любыми способами избегай огромной коллекции слоновой кости! Тебе хватит дел в комнатах, приютивших под своими сводами механические, гидравлические и гидростатические приспособления. – Аббат потер руки. Он явно получал удовольствие от чтения подобных наставлений.

– Кассель отметили, – сказал Пьеро. – Каков следующий пункт назначения?

– Профессор Лант в Лейдене? – предположил Клод.

– Лейден будет пустой тратой времени. Нет необходимости посещать родину буршей. А вот коллекция Рюиша заслуживает остановки. Отметь Амстердам. Далее…

– Теперь мы подошли ближе к Турне. Жак-Дро и Лешо, – благоговейно произнес Клод. – Ты знаком с ними лично?

– Знаком ли я с ними лично? Конечно, знаком. Нас представили друг другу, когда они гастролировали с «музыкантом», «художником» и «писателем» – тройкой перехваленных автоматов. Эти игрушки ничего собой не представляли – чуть больше, чем заурядный часовой механизм в красивой обертке. Твое изобретение пристыдит их. Тем не менее ты должен отдать дань уважения. Может, чему и научишься. Пьеро, отмечай Невшатель и Ля Шо-де-Фон на карте.

Составление списка заняло почти весь день. Клод с лупой в руке исследовал свиток. Аббат, сидя в исповедальне, комментировал. Пьеро, согнувшись над картой Европы, набирал в ладонь булавки, чтобы затем быстро и точно их использовать.

К тому времени, когда они закончили, пятьдесят крошеных меток расположились на континенте и в южной части Англии. Примерно полдюжины других мест, где предполагалось учиться Клоду, были отмечены деревянными солонками (Смирна и Багдад) и пустыми пробирками (порты на островах Ост-Индии).

Возвращенный к жизни энтузиазм аббата помог делу. Конечно, Клод никогда бы не смог посетить все города и познакомиться со всеми учеными, которых знал старик. (Одних только «К» – Кнаусс, Кратценштайн, Кригсайн и т. д. – было столько, что это заняло бы больше года.) В итоге грядущее «плавание» сулило далеко не так много «открытий», сколько булавок стояло на карте. Путь следования сократился и оттого, что время, отпущенное для путешествия, было ограничено (из-за непредсказуемой природы оттепелей), ограниченными оказались и средства (из-за вполне предсказуемых затрат на дальнюю поездку). Англию вычеркнули из списка. Амстердам тоже. Рим и его Кирхерианум, безусловно, отпадал.

– Чтобы договориться с этими папистами-бюрократами, потребуется вся жизнь! – сказал аббат.

Торговые центры Турции, которые так завораживали Клода в юности, по словам графа, «пока останутся только названиями и больше ничем».

Радиус маршрута все сокращался, до тех пор, пока круг не замкнулся сам на себе. Теперь булавки помечали лишь города, расположенные вдоль границы Франции со Швейцарией: Невшатель с прилегающими землями, Базель и мелкие деревушки, которых было такое великое множество, что и не перечислишь. С некоторыми учеными предполагалось вести переписку. Под руководством аббата Клод строчил письмо за письмом, описывая в них лишь общие технические трудности и не затрагивая истинной природы исследований.

– Мы будем сидеть тихо до тех пор, пока будет возможность, – предупреждал аббат.

В течение трех дней запах сургуча свидетельствовал об эпистолярных потугах Клода, а почтальон пачками уносил послания с иностранными адресами. И всем, кто соглашался его слушать, письмоносец твердил: «Этот Клод Пейдж… Он пишет… письма!!!»

Клод лично знал только одного человека, с которым вел переписку.

– Нам нужно связаться с этим твоим извозчиком, Полем домом, – сказал аббат, – и настоять, чтобы он возил тебя. Это сэкономит наши деньги и время, ведь тебе не придется подстраиваться под расписания. А после он мог бы отвезти нас в Париж. Мы удвоим ему жалованье, лишь бы согласился.

Однако Клод решил взять под контроль врожденную расточительность своего наставника.

– Это не обязательно. Я знаю способ, каким можно привлечь его внимание и подешевле.

Клод написал короткое письмо, в конце которого как бы невзначай отметил: «Помимо обычного жалованья, обещаю тебе фирменный суп из кабаньей головы, который готовит Мария-Луиза, и солидный запас консервированных груш в густом сиропе».

Такой гастрономической взятки было достаточно, чтобы гарантировать приезд извозчика. Поль прибыл в Турне вместе с «Люсиль» и упряжкой отличных лошадей ровно через десять дней после того, как ему отправили письмо (извозчик перехватил его еще в Лионе).

Поль Дом быстро проникся духом поместья. Кроме того, он привнес определенную гармонию – и «весомость», как смеялся аббат, – в задуманное дело.

– Мы, люди в возрасте, позаботимся о стабильности предприятия этих Юнцов – Клода и Пьеро. А то напридумывали! – такое часто слышал аббат в первые дни пребывания извозчика в поместье. Между двумя мужчинами завязалась крепкая дружба, основанная на откровенном восхищении Клодом. Это чувство само по себе могло сеять распри, однако их сблизили вера в физиологические убеждения Эпикура (оба любили вкусно поесть) и удовольствие от игры слов (оба были неисправимыми остряками).

– Да твои носовые взрывы погромче, чем завывание зимних ветров! – сказал извозчик, услышав, как аббат чихает.

– Может быть. Но я по крайней мере не ходячее доказательство правил аэростатики, – ответил граф.

– То есть? – спросил Поль, предчувствуя шутку и готовясь ответить на атаку аббата.

– Разве ты не знаешь? Легкость на подъем значительно увеличивается вместе с объемом талии. Твоя талия и благодушие это подтверждают! – Аббат ткнул извозчика в живот, и оба рассмеялись.

Потом они почти час глумились над одеждой друг друга. Поль полагал, что граф в своем костюме просто смешон.

– Смени выцветший жилет и убери эти засаленные манжеты!!!

– На себя посмотри! Со всеми этими предметами, свисающими с живота, ты напоминаешь безумного путешественника! – Оже вытащил откуда-то гравюру с изображением Линнея, вернувшегося из Лапландии, с чернильницей, ручками, микроскопом и биноклем, привязанными к ремню. – Тебе не хватает только жилета из кожи северного оленя!

– А я никогда и не отрицал, что безумен, – ответил извозчик. – Давай, старик, шевели подагрическими культями! Пошли посмотришь на транспорт, от которого я схожу с ума… – И он представил аббату «Люсиль». – Узри колесницу, в которой Клод пустится на поиски славы!

Сидя в коляске, они травили истории о подагре (правда, ученое сообщество отказало бы Полю в праве называть свое несварение желудка подагрой).

– А ты пробовал портлендский порошок? Я немало заплатил за него!

– Мадам Пейдж однажды смешала для меня споры плауна и листья горечавки. Бесполезно.

– А йод?

– Совершенно не помог. И что же нам, мой дражайший товарищ по несчастью, прикажешь делать?

– Искупаться в бочке с электрическими угрями?

– Нет. Я предпочитаю их есть.

– Разделяю ваши предпочтения, друг мой.

– Есть идея!

– Закатим пирушку?!

– А почему бы и нет!

– Действительно, почему? Хорошая идея! Надеюсь, Мария-Луиза не забыла свое искусство.

Мария-Луиза его не забыла. Повариха превзошла себя, предложив гостям гораздо больше, чем простой суп из кабаньей головы. Она подала крапивную настойку, караваи припудренного мукой хлеба и огромную чесночную кровяную колбасу. Извозчик отблагодарил хозяйку за оказанный прием, подчистив все остатки с таким усердием, что аббат счел его «достойным раскопок Суффло». Трапеза завершилась огромным блюдом груш в качестве десерта и хвастливыми репликами, коими обыкновенно завершается всякое чрезмерное потребление еды и питья. Пьеро сказал, что ему будет чем заняться в отсутствие Клода, и заговорщицки подмигнул аббату. Оже, в свою очередь, объявил, что и сам постарается сделать что-нибудь полезное. Большая часть времени уйдет, конечно, на продажу собственности. «Но ведь не все же время!» – и аббат заговорщицки подмигнул.

Четверо мужчин поклялись друг другу в вечной дружбе и выпили еще токая. Теперь они объединились в команду, которая состояла не только из Клода и аббата, – к этим двум присоединились Пьеро и Поль. Их сплотил смелый, пусть и недавно родившийся план. Один лишь Анри держался подальше от пиршества, довольствуясь тишиной и полным одиночеством.

45

Первые остановки в ходе «плавания» предполагалось сделать в «тихих гаванях» родной долины. Здесь связи аббата послужили причиной приятного, однако порой бесполезного времяпрепровождения. Приятного, потому что гостей хорошо кормили и укладывали спать на мягкие тюфяки из сена. Бесполезного, потому что знания фермеров, зимними вечерами мастерящих грубые часы, никак не помогали Клоду в достижении его целей.

«Нас принимают хорошо, – писал юноша в первом письме к аббату. – Я научился подглядывать в «смотровые окошки», расположенные в северной части неприглядных хижин. Эти крошечные отверстия обыкновенно выходят на рабочий стол, и можно увидеть, как в тишине мастерской проворные руки умельца творят самые неожиданные чудеса!» Клода предупредили, что ему не стоит вдаваться в подробности, сообщая об успехах.

Письмо заканчивалось так: «В нашем путешествии были и неприятные моменты, когда я печалился и падал духом. Старый Антуан ослеп. И все-таки, даже увечный, он научил меня всегда обращаться к природе за советом. Он говорит: "Человек должен познать природу, прежде чем пытаться подражать ей"».

К тому времени, когда письмо дошло до аббата, печаль Клода усилилась. В городах, где он рассчитывал заручиться горячей поддержкой (местные власти хвастали, будто воспитали множество гениев механики), он не получал ничего. За пределами того общества, где аббата хорошо знали и любили, люди встречали Клода молчанием или, еще хуже, открытой враждебностью. Вместо приветственных криков раздавались выстрелы. «От больших городов – только большие неприятности», – решил Клод.

В Базеле он отнес рекомендательное письмо прямо в резиденцию Бернулли, где один из родственников ученого (с таким же вытянутым лицом) заявил, что необходимые бумаги не могут быть выданы. Хороший день, ничего не скажешь. От Ойлеров было чуть больше проку – они показали Клоду эпидиаскоп, прибор для проецирования как прозрачных, так и непрозрачных тел. Коллекция Боэна оказалась внушительной, но скучной. Даже когда местные жители решались на проявление щедрости, они не могли помочь Клоду найти то, что ему нужно. Извозчик, поедая бисквит, заявил, что их поведение может быть названо именем его любимого десерта – ванильного крема «шелковая кашка».

На путешествие из Базеля в Невшатель оставалось всего три дня, когда началась буря, и Клод с извозчиком оказались запертыми в коляске на двое суток. Они играли в карты до тех пор, пока их пальцы не онемели от холода, затем принялись выдумывать фантастические меню (понятно, кто изобрел последнее развлечение). Когда же они прибыли в Невшатель, то оба выглядели уставшими и изголодавшимися. Клод вслух зачитывал путеводитель, описывающий прелести города:

– «Местные жители известны как искусные мастера кружевоплетения, умелые шорники, изготовители виртуозных регуляторов хода, сапожных гвоздей, сложных замков и…

– …и вина»! – вмешался извозчик.

– «Они – воплощение бережливости, скромности и…

– …скуки»! – добавил Поль.

Впервые прогуливаясь по центру города, Клод только диву давался. Все вокруг свидетельствовало о мастерстве местных ремесленников: фонтаны оригинальных конструкций, искусные полочки для обуви у порогов домов, щеколды на ставнях в форме головы ангела! На Торговой улице Клод наткнулся на замечательную таверну в духе эпохи Возрождения и устроился на застекленной террасе, намереваясь сделать несколько набросков. Извозчик присоединился к нему. Поль выпил местного вина и тут же начал жаловаться на горчинку. Хозяин заведения сказал, что, если клиент недоволен, он может уйти. Вместо этого Поль остался и принялся ворчать. Вечером они сумели добыть недорогую комнату под сенью величественного университета. Клод уснул, полный надежд на то, что Невшатель будет лучше, чем Базель.

Невшатель встретил его еще хуже. Познакомившись чуть ли не со всеми персонажами Ветхого Завета (среди них были два Иезекииля, Моисей, Иоанн, три Даниила и четыре Авраама), везде юноша получил следующий ответ: «Мы слишком заняты». Один особенно набожный старик посоветовал Клоду посетить службу в церкви и испросить у Господа помощи.

Клод отправил второе письмо в Турне: «Теперь я понял, почему кантон Фредерика славится изготовлением сложных замков». У извозчика тоже имелись причины, чтобы остаться недовольным. Отведав различные кушанья в «Золотой голове», «Золотом яблоке» и «Золотом льве», он сделал вывод: «В этом городе нет ничего золотого. Разве что цены».

Клод не познакомился ни с Жаке-Дро, ни с Лешо. Слуга сообщил ему, что они уехали в Испанию, чтобы продать королю автомат. В довершение всего юноше не разрешили даже взглянуть на их мастерские. Поэтому он предпринял однодневную поездку в Ле Локл и Ля Шо-де-Фон.

В Ля Шо-де-Фон Клод встретился с мастером, который помогал Жаке-Дро и Лешо с их автоматом-писателем.

– Да там и смотреть-то не на что. Хотя, уверен, Дро мог бы продать тебе свою тайну. Однако за настоящим искусством тебе стоит обратиться к ранним работам Вокансона. [100]100
  Вокансон, Жак, де (1709–1782) – французский механик. Сконструировал механический шелкоткацкий станок, создал ряд автоматов с часовыми механизмами.


[Закрыть]

– Мне бы очень хотелось.

– Тогда ты их увидишь.

Это был наибольший успех Клода за всю поездку. Ремесленник, говоря на французском с немецким акцентом, рассказал, как ему удалось зарисовать работы Вокансона во время путешествия в Париж. Также он сообщил, что у него до сих пор остались некоторые заметки (немец все-таки!). Порывшись немного на полках, мастер вытащил оттуда несколько листков с изображением механизмов, которые валялись за панцирем из позолоченной меди. Заметки были замечательно проиллюстрированы (француз все-таки!). Клод слушал, как ремесленник разглагольствовал об изображенных на рисунке утке и флейтисте.

– Я никогда не видел пастуха. Но говорят, что он тоже чрезвычайно хорош.

Мастер помогал Клоду не задумываясь. Как раз в тот момент, когда он заканчивал описывать метод модификации обыкновенного кулачка для расширения возможностей дифференцированного движения, в магазин вошел бородатый торговец механическими игрушками по имени Перес. От себя он добавил описание фигурок, которых видел в Аугсбурге: зебры, закатывающей глаза, орла, хлопающего крыльями, и скворца, из чьего клюва раздавалась нежная мелодия.

Клод уехал из города в таком приподнятом настроении, что решил отблагодарить мастера за доброту и послать ему свой рисунок. Вернувшись в Невшатель, он пошел в свою любимую таверну и устроился на привычном месте. Клод уже почти заканчивал рисунок (множество ангелов, слетающих со щеколд), когда увидел, как градина размером с грецкий орех ударилась о стекло. За ней последовала еще одна. И еще. Ливень обрушился на город. В окно Клод увидел, что извозчик и «Люсиль» подъехали к выходу из таверны. Он осознал, какое значение имеет сейчас дождь, й поэтому кивнул.

Невшатель был последним отмеченным городом на карте. Хотя оставалось еще множество дел, град и дождь свидетельствовали о наступлении оттепели. И Клод отправился домой.

Оттепель вошла в полную силу, когда они прибыли в Турне. Река вышла из грязных берегов, под ногами хлюпала слякоть. Клод направился прямо в церковь, зная, что все жители уже собрались там. Они настаивали на немедленном захоронении погибших. Запах разлагающихся тел уже пробивался сквозь ладан, курившийся в храме. Клод прошел к гробам. Тела лежали рядом, подобно грузам в коробке ювелира. Он повернул «Му-му» Евангелины в последний раз, поправил веер, зажатый в руках Фиделиты. Казалось, целую вечность юноша смотрел на мать. Неожиданно Клод понял, что хотел сделать Пьеро. Обуглившаяся кожа на лице мадам Пейдж была покрыта несколькими слоями воска, а щеки припудрены штукатуркой. Сгоревшие волосы Пьеро отрезал и поменял на парик. То, что нельзя было исправить, прикрыли тонким кружевным покрывалом. Клод положил в последний гроб связку сморчков, отдавая дань талантам матери. Последний жест вызвал в толпе слезы.

Все знали мадам Пейдж. Она вылечила половину лошадей деревни от глистов при помощи отвара из зеленого морозника. Она использовала листья одуванчика не только в салат – его отваром она могла успокоить буйных и облегчить страдания больных. Она варила мазь из лепестков маргариток для тех, у кого были проблемы с глазами.

Стенания и причитания в церкви скоро сменились стуком молотка. Последовала небольшая ссора между теми, кто должен был нести гробы мадам Пейдж и ее дочерей на кладбище. Наконец процессия двинулась. Пейджей похоронили под большим тисом. (Этот самый тис Клод в детстве украсил водяными крысами.) Отец Гамо прочистил горло и произнес речь, которую обычно читают все священники на похоронах. Потом заговорил аббат.

– Огонь, – сказал он, – податливый зверь. Погибшие в ту страшную ночь умирали в огне и в холоде. Кузнецам хорошо известно, что такое сочетание закаляет металл, делает его более прочным. Я не сомневаюсь в том, что наша беда сделает всех жертв пожара, и ныне здравствующих, и покойных, сильнее.

Отцу Гамо не понравилась речь графа о жизни после смерти, она не имела ничего общего с религией. Он закончил ее смиренной улыбкой и коротким хлопком в ладоши. Большая группа скорбящих направилась в поместье, чтобы выразить соболезнования. Люди перешептывались, почему не накрыты стопы Аббат положил конец перешептываниям:

– Простите. Поместье больше мне не принадлежит. Отныне я не граф Турнейский. Все распродано.

Сделку заключили в отсутствие Клода. Счетовод сумел добиться всевозможных разрешений от различных инстанций и в результате приобрел и поместье, и дом Пейджей. Религиозные деятели радовались от всей души, хотя и сдерживали эмоции. «Бывший священник теперь еще и бывший граф!» – таково было замечание сестры Констанции на случившееся. Аббат сделал так, чтобы из половины вырученных денег ему выплачивали пенсию. Оставшаяся половина, как и было договорено, предназначалась Клоду.

«Люсиль» быстро нагрузили, ее корзины заполнились инструментами, полудюжиной банок с грушами, высушенными бабочками и письмами – ответами на бесчисленное множество вопросов: например, о цене на фарфор в Дрездене и стекло в Саксонии. Там же имелось длинное и задушевное послание из Лангедока от человека, выращивавшего тростник. Клод с нетерпением ждал момента, когда прочитает все.

Аббат отчихал благодарности своим слугам, а те отвечали ему поклонами и объятиями. Быть может, самое необычное зрелище им пришлось наблюдать, когда коляска уже выезжала за ворота. Клод высунул голову из окна и увидел мужчину, бегущего с невероятной скоростью. Он держал в руках нечто, напоминающее по форме жезл.

– Анри!!! – закричал Клод от удивления.

Увалень изо всех сил пытался догнать коляску. Он сокращал расстояние между собой и экипажем до тех пор, пока не смог сунуть жезл – один из забытых свитков аббата – в вытянутую руку Клода. Проделав это, он остановился и еще долго смотрел, как «Люсиль» и ее пассажиры покидают Турне.

* * *

Спустя час после отбытия Клод заметил странный предмет среди тюков.

– Что это?

– Кое-что, над чем мы с Пьеро работали, пока тебя не было, – сказал аббат.

– Так что это? – еще раз спросил Клод.

Оже увиливал от ответа:

– Ты скоро узнаешь. Только обращайся с ним осторожно. Мы выменяем на это важную вещь по дороге в Париж.

– Где мы остановимся?

Аббат уставился на проплывающие мимо поля. Он не хотел отвечать.

Клод надавил на Оже:

– По крайней мере объясни – что это?

Пьеро не выдержал. Ему недоставало умения аббата хранить тайны.

– Это спинорог. Мы сделали его, пока ты путешествовал.

– Спино… что?

– Он сказал, это спинорог, – ответил аббат и постучал слуховой трубкой по рогу, торчавшему из-под муслинового покрывала.

Клод пододвинулся ближе к предмету, чтобы осмотреть его.

– Не трогай! – предупредил аббат.

Юноша обиделся:

– Я что, растяпа?!

– Это непростое создание. Пожалуйста, будь осторожен.

Клод снял покрывало и посмотрел на животное. От простого соснового туловища поднимались четыре лапы. Имя у него было говорящее – животное обладало рогом, торчащим из спины. Мех, клочками приклеенный по всему туловищу, торчал в разные стороны. Забавный вид животному придавал именно рог – ранее известный Клоду в качестве бивня нарвала.

– Это напоминает мне одно сексуальное приспособление, описанное в «Радостях извращенца», – сказал юноша.

– Мы подумали, что рог на носу – это слишком банально, – промолвил аббат. – Кстати, мы напечатали заметку в журнале о том как нашли эту тварь. – Оже зачитал текст вслух.

Клод, конечно, удивился, хотя его смущала скрытность друзей.

– Я все еще не понимаю, почему вы не хотите рассказать, куда мы его везем и почему вы с Пьеро так волнуетесь.

– Если хочешь знать, некоторые вещи могут существенно облегчить твой труд. И я знаю только одного человека по соседству, у которого они есть.

– И кто это?

– Всему свое время.

Клод потрогал живот спинорога.

– Такое чувство, что он вот-вот шевельнется.

Пьеро и аббат как один посмотрели в окно, когда коляска въезжала в Женеву.

Оже едва подавил улыбку и сказал:

– Неудивительно.