Текст книги "Шкатулка воспоминаний"

Автор книги: Аллен Курцвейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

18

Люсиль была коляской двадцати лет от роду, черной как эбеновое дерево, с корзинами сзади и спереди. На сиденье хозяин краской написал ее имя. Гроза постаралась: бока коляски заляпало грязью, а с бортиков стекала вода.

– «Люсиль» весит меньше, чем ее более молодые соперницы, а выдержать может более тяжелый груз! – сказал извозчик.

Клод выразил свое почтение.

– Забирайся, – хмыкнул извозчик.

Вскоре Клод уже сидел в окружении бархатных и деревянных сидений, а также начищенных до блеска медных поручней коляски Поля Дома.

– Я, может статься, и не могу дать ей беспристрастную оценку, но, на мой взгляд, «Люсиль» лучше всего подходит для комфортабельного путешествия. Ты спросишь, почему ее зовут «Люсиль»? Причина в том, что единственную женщину, с которой я познал любовь, звали так. Когда я впервые повстречался с Люсиль номер один, то перестал мечтать о море и начал подумывать о суше. Я хотел плавать, однако отец Люсиль занимался пассажирскими перевозками. Ты сейчас сидишь в приданом моей супруги. Первая Люсиль, моя жена, была почти так же прекрасна, как эта. Только она умерла – с нутром, полным гноя, в милой чистенькой больнице, через шесть месяцев после свадьбы. – Извозчик сделал маленький глоток из фляжки. – Тогда я написал ее имя на спинке сиденья. Это была дань ее памяти. Сейчас я живу в коляске. А то, что мне удается сэкономить на проживании в гостиницах, трачу на пищу и питье.

Клод провел ночь на мягких сиденьях коляски. Ему стало легче настолько, что перед тем, как уснуть, он успел заключить сделку. Извозчик показал Клоду сломанные часы, грубые и чересчур большие, как и их хозяин. Мальчик сказал, что легко может их починить.

– Раз так, – сказал извозчик, – то мы – «Люсиль» и я – предлагаем тебе поехать в Париж.

Париж! Вихрь картинок из волшебного фонаря пронесся перед глазами Клода. Город преступлений и творчества, город прекрасный и безжалостный, призрачный и реально существующий! Париж! Там он сможет подавить свое горе, если не забыть о нем. Париж! Там он будет совершенствовать свои навыки! Клод согласился сразу же, быстрее, чем можно произнести: «Я согласен». Когда он проснулся на следующее утро, стремясь на встречу с неизвестным, извозчик подгонял вьючную лошадь, распыляясь о достоинствах второй Люсиль.

– Эту коляску называют дилижансом. И правильно делают.

Поль Дом сказал, что если умело вести ее, то она способна на такие подвиги, на какие не способны обычные повозки.

– Знаешь ли, Клод, от лошади ничего не зависит. Дайте мне несколько кобылок, страдающих артритом, и я проеду девяносто девять лиг за пять дней! А запряги в одну из этих новых колясок пятерку лучших овернцев, я сомневаюсь, что они поспеют за то же время!

Это было чистой ложью. На самом деле «Люсиль» редко поспевала вовремя, даже если по всему маршруту ее вели здоровые лошади. Колеса постоянно приходилось чинить, и это вызывало задержки.

– Конечно, если будет необходимость, мы облегчим ей ношу. Только при условии, что ничего противозаконного не совершим.

Что подразумевалось под сей оговоркой, Клод понял, когда они ехали через Треву. До того времени путешествие не представляло собой ничего интересного: пассажиры садились в коляску и сходили с нее, забирая багаж. Однако над рекой баланс корзин нарушился, и ремни, поддерживающие груз (лучшая венгерская кожа!), застонали под весом коробок и бочек. «Люсиль» была нагружена двумя большими оплетенными бутылями со столовым вином, множеством свертков и тремя пассажирами (в тесноте – да не в обиде!), не говоря уже о водителе и его худосочном приятеле. В Маконе они подобрали пачку писем и чемодан, в Шани – дорожную сумку с партией конского волоса, а теперь везли багаж в Париж.

– Это все, что «Люсиль» сможет увезти, – сказал извозчик. К ужасу носильщиков и предполагаемых пассажиров, больше коляска не потянула. Правда, до тех пор, пока они не приехали в Арне ле Лук.

Извозчик, очень недовольный предыдущей погрузкой, неожиданно обрадовался, увидев, что на станции транспортировки ожидает еще один бочонок.

– Клод, сбегай-ка и посмотри, что там за ярлыки на бочке! Где их приклеили?

– Зарегистрирована в Отэне. Инспектор поставил свою печать.

– А еще что-нибудь есть? – спросил извозчик.

– Больше ничего.

– Ты уверен?

Клод проверил еще разок.

– Да.

– Отлично. Давай его сюда. Как-нибудь уместимся. – Дом поставил бочонок между ног. – «Люсиль» приноровится.

Извозчик прошептал слова утешения и одобрения в светильник, видимо, заменяющий «Люсиль» ухо, похлопал по ободу тезку жены и двинулся дальше. Когда они проезжали по дороге на Вермантон, извозчик показал Клоду ярлык бургундской династии на боку бочонка.

– Сегодня вечером мы повеселимся на славу! Я должен сказать, нам досталось отличное вино.

Сломав несколько печатей, извозчик предложил Клоду вина из кружки, привязанной к ремню. Мальчик разнервничался и все же выпил. Пока Клод пил, он представлял, как по королевству распространяются листовки, где сказано, что его разыскивают за кражу трех дорогих часов и кружки бургундского. Он быстро выпил предложенное вино, но сосуд был в ту же секунду наполнен.

В тот вечер Клод и извозчик разговаривали по душам, как часто делают это странники. Долгие поездки сближают людей лучше, чем что-либо другое. Клод рассказал не только о своих страхах, но и о стремлениях. Чем он будет заниматься? И где? Он так мало знал о Париже. Извозчик постарался его утешить:

– Все необычное очень ценится в Париже, а твой талант действительно необычен.

Они говорили все громче и громче и скоро, наверное, запели бы от удовольствия, если бы это не привлекло внимания одного прохожего. Прохожий постучал в дверь коляски, открытую настежь для проветривания.

– Месье, присоединяйтесь к нам, выпьем! – пригласил извозчик человека, чей нос только что проник в залитый светом салон коляски.

– Документы, пожалуйста. – Человек оказался местным чиновником.

Извозчик передал ему бумаги.

Тщательно все проверив, чиновник заметил сломанные печати на бочонке. Он посмотрел на извозчика с подозрением:

– По какому праву вы открыли бочку? – Он повертел в руках ярлык. – Вы знаете, что за подобные выходки налагается штраф?

Извозчик опровергнул потенциальное обвинение:

– А что мне оставалось делать? Насколько вам известно, согласно статьям второй и пятой пункта пятого королевского декрета от 10 июня, все вино должно быть заверено дважды. Осмотрите бочонок, и вы увидите – необходимой марки на нем нет. Вы же не думаете, что я способен нарушить законы королевства!

– Нет марки? – Чиновник улыбнулся.

– Нет. Эту штуку нельзя перевозить, согласно действующему законодательству.

– Ну, значит, вам не стоит рисковать. Лучше избавиться от вина.

И хотя сначала чиновник долго и картинно отказывался, затем быстро посмотрел вокруг и все-таки выпил вместе с извозчиком.

Клод был поражен. Уже второй раз за день Поль Дом пил бесплатно. После того как чиновник ушел, хозяин «Люсиль» сказал:

– Видишь ли, молодой человек, рагу из наших законов готовят те, кто знает, какие специи к нему подходят. И я тоже знаю, что это за специи!

За ночь он попотчевал Клода еще несколькими промахами королевского закона – конфискованной рыбой (закон от 25 июля и 29 мая), неопознанными продуктами (указ от 3 ноября) и цыплятами (декрет от 12 февраля).

Практически все оставшееся время они разговаривали о еде. Извозчик рассказал о принадлежащем капуцинам питомнике, где разводят улиток, и о таверне, где лучше всего готовят фазана и сбитые сливки с вином. Он говорил о свиных ножках, о грибах и о его любимой говядине, порезанной на куски. Он рассказал также о гастрономических чудесах любимого парижского gargote, [49]49
  Харчевня, корчма, трактир, скверная дешевая столовая (фр.).


[Закрыть]принадлежащего некой мадам В. А когда извозчик увидел, что Клод устал от дискуссии на тему пищи, он прочитал ему целый доклад о вине, так как хорошее вино для него являлось такой же органической необходимостью, как и вкусно приготовленная еда.

Поль Дом, с его пристрастиями и явной простоватостью, помог Клоду забыть о пережитом в поместье ужасе. Он смог сделать так, чтобы юноша отгородился от своих страхов. В один из моментов необдуманного покаяния Клод рассказал ему о краже часов, но извозчик успокоил его и велел не волноваться.

– Люди воздадут должное твоему таланту. И когда это произойдет, ты отправишь часы обратно. Да, кстати, эти часы, что ты починил… Знаешь, это отличная работа! Я просто обязан тебя отблагодарить. Иди посмотри, что там есть интересного сзади, и не могло ли это вывалиться из корзины и потеряться – случайно, разумеется. У меня найдется еще один закон, на случай если что-то пропадет. – Извозчик гоготнул.

Клод добрался до сетки и исследовал ее содержимое: многочисленные свертки и узлы, завернутые и завязанные. Его ничто не заинтересовало до тех пор, пока под тюком с одеждой он не нашел маленькую коробочку. Клод приоткрыл зазубренную крышку, чтобы исследовать ее содержимое. Манекен художника, десять дюймов в длину, с конечностями из вишневого дерева, с суставами из дуба, уставился в небо. Клод вернулся к извозчику и сказал:

– Вот это мне очень нравится..

Извозчик осмотрел манекен, разноцветную модель человека, которой обычно пользуются студенты и художники.

– Он одет лучше, чем любой из нас.

Поль оказался прав. На манекене были хлопчатобумажный костюм, маленькая фетровая треуголка, туфли и парик.

– Он твой. А я воспользуюсь старым постановлением от 12 февраля: «Водитель не несет ответственности за вред, причиненный грузу по воле Господа». Вот и узнаем, что же это за воля Господа, как только приедем в Париж!

До конца поездки Клод рассматривал фигурку, неожиданное пополнение своих запасов. Он снял с нее одежду вместе с париком и по-детски рассмеялся, когда обнаружил, что у манекена нет пениса.

Клод вложил в фигурку все свои опасения и надежды, связанные с Парижем. Когда поздно ночью он положил ее обратно в уютный деревянный домик, юноша понял, насколько беззащитен.

– Где же мне жить? Где работать? – пробормотал он.

Извозчик постарался его утешить, предложив то единственное средство, какое ему было известно:

– Поешь чего-нибудь, – и протянул украденную банку с абрикосами, достойными самого Шардена. [50]50
  Жан Батист Симеон Шарден (1699–1779) – французский живописец.


[Закрыть]

19

Через неделю после начала путешествия «Люсиль», которую тащила уставшая почтовая лошадь, прибыла в Париж и встала под воротами. Клод проснулся в задней корзине, зажатый между дорожной сумкой из Шани и чемоданом из Макона. Он уставился на заржавленные острия опускающейся решетки.

Извозчик тут же сообщил проснувшемуся путешественнику прогноз погоды. «Небо серее, чем оловянная тарелка», – сказал он.

Но с точки зрения Клода, Париж создавал совсем иное впечатление. И ворота, и горшки на стенах, напоминающие зубцы, заставили юношу вспомнить картинку древнего замка. Он не замедлил поделиться впечатлением:

– Это же крепость!

– Если и так, то эту крепость явно осаждают, – ответил извозчик. – Посмотри-ка туда!

И в самом деле, сотни странствующих солдат штурмовали ворота. Но в руках у них были не аркебузы и не древки пик, а сумки и корзины, молотки, пилы и мешки всевозможных форм и размеров. Клод, усевшись высоко на куче свертков, испугался такого разнообразия – куда ни бросал он взгляд, везде его ожидало что-то новое. Он крутил головой, подобно грузоподъемному крану, пытаясь постигнуть смысл уличной жизни.

Когда «Люсиль» подъехала к депо, извозчик заорал: «Тормози!!!» – и Клод спрыгнул на землю. Ноги его затекли. Он удивительно ловко подсунул под колеса деревянные клинья и огляделся. Вокруг стояло множество лакированных повозок: крытые экипажи, громоздкие почтовые коляски, целая армада кебов.

– Я должен проверить декларацию грузов и пассажиров. Будет много болтовни насчет пропаж. Встретимся здесь в семь вечера. Не опаздывай! – И Поль Дом указал на куранты Гревской площади.

Извозчик тяжело спустился на землю, и его тут же атаковал торговец, ожидающий поставки партии конского волоса из Шани. Впрочем, Поль успел ободрить мальчика до того, как его окончательно поглотила толпа купцов и распространителей. Он прокричал:

– Помнишь, что говорил тебе аббат? Мол, надо тренировать свое зрение так, чтобы глаза могли уловить каждую деталь в водовороте окружающих предметов…

Клод закончил фразу:

– …дабы удовлетворить потребность мозга в зрительных образах.

– Ага, вот так и сделай! – Далее извозчика поглотила толпа, оставив Клоду возможность изучать город Париж в одиночку.

Что же увидел Клод?

Он увидел продавца лент и бантов, флиртующего с монашкой.

Он увидел каменных королей собора Парижской Богоматери и залюбовался железными западными воротами (здесь его сбил с ног добросовестный продавец гипсовых медальонов, жаждущий выгодных сделок).

Он увидел пьяницу, которого тошнило красным вином.

Он увидел ребенка, играющего с обнаженным мечом швейцарского стражника.

Он увидел старика, пытающегося спрятать съедобные объедки от мусорщиков, и девушку, призывающую прохожих отведать горячих сдобных булочек, посыпанных анисом.

Он увидел слепого босяка и его безногого товарища, чья способность передвигаться моментально вернулась, когда его обвинили в недозволенном – покушении на чужое место.

Он увидел «врата смерти» Странноприимного Дома и смотрел, как здоровые туристы смеются над входящей процессией смертельно больных людей.

Он увидел мужчину в красном одеянии, с саблей на боку, ниткой с нанизанными зубами на шее и пером павлина в волосах.

Он увидел пешеходов с батистовыми платками и оборванными ковриками, прикрывающими лица. Они шли мимо вонючего парижского кладбища, где кости людей были сложены подобно поленницам дров.

Он увидел, насколько разнообразны порошки, покрывающие лица парижан. Чистильщик каминов столкнулся с учеником парикмахера – один был покрыт сажей, другой – белоснежной пудрой.

Он увидел еще одну монахиню – город был переполнен монашками, – она плевалась, как верблюд.

Он увидел, как большое становится маленьким, а маленькое – большим. Огромный мир состоял из вывесок магазинов, предлагающих обувь для гигантов, очки с линзами размером с колесо, ножницы, которыми можно разрезать сразу три ветки. Но Клода больше заинтересовали миниатюрные предметы, выставленные в витрине галереи: крошечный ярмарочный киоск, привезенный из Людвигсбурга, два чучела водяных крыс, одетых в пышные платья, золотые и серебряные рыбки, плавающие в стеклянных сосудах с кривыми углами.

Он увидел витрину мясной лавки, в которой красовалась освежеванная говядина. Хозяин разделал мясо так, чтобы показать полный спектр своих возможностей, – одна сторона убитого животного осталась нетронутой, с милыми, полными обожания глазами. С другой стороны шкуру сняли, у черепа спилили верхнюю часть, чтобы показать губчатые внутренности черепной коробки. Светлая, неоскверненная половина коровы встретилась с другой, темной половиной, в виде одного легкого, одной почки, половины желудка и длинного кишечника, выпавшего на землю. Мясные мухи роились вокруг, облюбовав внутренности.

Клод увидел все это тем взглядом, каким обыкновенно обладают лишь дети и художники. И не только увиденное будило в нем чувства. Он еще и услышал город.

Он услышал цокот подков о мостовую, не имеющий ничего общего с шлепаньем копыт по грязным проселочным дорогам Турне.

Он услышал проклятия ущербных и нищих.

Он услышал мелодию, исполняемую человеком-оркестром – тот играл на флейте, цимбалах, барабанах, тамбурине и виолончели, у которой было маленькое колесико внизу для вящей подвижности.

Он услышал звон серебра, ржание лошадей и журчание воды, льющейся через водяные мельницы на берегах Сены.

Лишь поздно вечером выглянуло солнце – как желток на оловянной тарелке, сказал бы извозчик. Вместе с появлением солнца началась невыносимая жара. Юный путешественник охлаждался в темном переулке, где жили ювелиры, золотых дел мастера, позолотчики и часовщики. Сначала увиденное расстроило его, но Клод надеялся, что заметил только малую часть того, что можно было увидеть. Расстроенным он оставался до тех пор, пока не разглядел предмет, с которого позже он сделает свой первый парижский набросок. Эта вещь стояла за стеклом, в дальнем конце внутреннего двора. Луч света отражался от него, будто от полированной линзы. Предмет заставил Клода изменить свое мнение обо всем увиденном и услышанном в городе или прочитанном о нем. Вещь завершила собой день, и без того переполненный впечатлениями, как зрительными, так и слуховыми.

Так что же увидел и услышал Клод? Это были напольные часы высотой пять футов. Библейские мотивы присутствовали везде: на плитках посеребренной меди с выгравированными на них Десятью заповедями, молитвой «Отче наш» и распятием; в статуях святых по бокам циферблата; в корпусе, украшенном ангелами и херувимами. Хотя религиозные познания Клода были ограниченны, он узнал некоторые фигурки, вращающиеся вокруг часов: Понтий Пилат, умывающий руки, Христос на пути к распятию и кто-то еще, несущий крест (последний оказался Симоном Киринеянином). Эти три фигуры делали оборот каждую минуту.

Клод мог сказать, что часы приводились в действие пружиной и что механизм требовал простых, но очень точно выпиленных шестерен. Но все остальное было для юноши загадкой. После нажатия на рычаг часы могли проиграть пять мелодий! Пять. Клод постарался заговорить с продавцом, но был встречен ледяным и подозрительным молчанием. Все, что оставалось, – это сесть на корточки перед витриной и приняться за рисование.

Если на свете и существовало что-то, способное заставить Клода забыть о времени, так это была красота часов в движении. Часы пробили один раз, Клод рисовал. Они пробили во второй раз, а он все рисовал. Только когда пробили более мощные куранты на башне, Клод понял, что уже семь и он должен поторопиться, если хочет встретиться со своим единственным другом.

20

Извозчик требовал от Клода такой расторопности не потому, что сам всегда приходил вовремя, – пунктуальность не была популярна в Париже конца XVIII века, – а потому, что иначе бы они не пробились к столу мадам В. Поль Дом изо всех сил подгонял Клода, пока они шли по паутине неосвещенных улиц к любимому ресторану извозчика.

Ресторан – это громко сказано. Такие заведения назывались gargote, они представляли собой плохо освещенные и ужасно обставленные помещения, где за небольшие деньги можно было поесть и выпить. Извозчик облегченно вздохнул, когда увидел, что дверь еще заперта. Он посчитал головы будущих посетителей, стоявших у входа.

– Нам повезло. Мы как раз войдем. Внизу, Клод, нас ожидает настоящий пир. А когда мы поедим, то оценим твое нынешнее положение и построим планы на будущее.

Обыкновенно мадам В. открывала двери своего заведения в семь пятнадцать, поэтому извозчик продолжил рассказ, начатый еще в дороге:

– За двадцать два су тебя угостят редким кушаньем – пищей, приготовленной мадам В.

Клод не мог оценить по достоинству экономию средств, но и того, что он уже знал, было вполне достаточно. Юноша кивнул.

– Мадам В. – одна из ярых католичек, и она действительно свято блюдет все принципы религии. Она могла бы зарабатывать больше на том, чем занимается. Почему же цены в ее заведении такие низкие? Если уж говорить о закупке продуктов, то мадам В. – самый безжалостный торговец в городе безжалостных торговцев. Она пользуется всем, чем только может – своим возрастом, например, или притворяется немощной, если видит, что это поможет сбавить цену. Каждому, кто попадается ей на пути, представляется возможность прочувствовать каждый бугорок ее костлявых локтей. Она может быть доброй и нежной женщиной или же буйной, подлой скандалисткой. Ее цены так низки и потому, что она родилась в Лионе. Ее методы стали легендой. У мясника она набирает отбросы, которые уже невозможно продать. Она сразу видит, какие кости все равно скормят собакам. Затем она набивает свою тележку этими кусками и идет на рынок терроризировать продавцов фруктов. Они не предлагают ей груши идеальной формы или дорогие персики, зато если у них имеются ссохшиеся яблоки, или капуста, уже начавшая портиться, или переизбыток репы, то они знают, что она набросится на них, скупив все по цене вдвое меньшей.

– Надеюсь, сегодня репы не будет, – вмешался Клод. Он никогда не любил репу. Она навевала плохие воспоминания.

– Нет, думаю, не будет. Так или иначе, позволь мне закончить. Дальше она идет в рыбную лавку, где покупает все самое дешевое, в основном рыбьи головы. Днем она заходит в булочную, когда цены на хлеб уже упали. Весь этот провиант она тащит к себе на кухню, и тут начинается: она взбивает и отбивает, парит и варит, тушит и душит, и сдабривает все специями, после чего у нее получаются кушанья невообразимой нежности и бесподобного вкуса. Некоторое количество еды раздается бесплатно неимущим. Остальное подают здесь.

Бряцание замка остановило речь извозчика. Дверь распахнулась. Желающие отужинать – команда каменотесов с известью под ногтями, два журналиста (одного уже печатали, другого – нет, но рубашки обоих были заляпаны чернилами), проститутка, извозчик и его товарищ – прошли мимо костлявой руки.

– Десять. Больше не возьму! – закудахтала мадам В. С неожиданной силой она захлопнула дверь и задвинула засов, оставив снаружи столько же потенциальных клиентов, сколько впустила внутрь.

Внутри было чисто, комнату заливал мягкий свет – все это не шло ни в какое сравнение с мрачной атмосферой грязных улиц. Мадам В. не сказала ни слова после того, как закрыла створку двери. Большинство вошедших знали, что нужно делать. После небольшой потасовки они взяли себе по тарелке, ложке и кружке gros rouge [51]51
  Красное вино (фр.).


[Закрыть]каждый и уселись на дощатые лавки у дощатых столов, протянувшихся вдоль стен комнатушки. По тарелкам уже разложили закуску – разные отварные овощи, в количестве достаточном, чтобы избежать склок, вызванных трапезой за общим столом. Быстро и злобно сверив размеры порций, ужинающие наконец-то уселись.

Царила успокаивающая атмосфера. Некоторое время единственными звуками, нарушающими тишину, были чавканье, позвякивание ложек о тарелки да случайная удовлетворенная отрыжка. Некоторые жевали смиренно, будто поглощали гостию во время причастия, другие демонстративно чавкали. Мадам В. обошла столы и смела с них монеты в свой передник, затем подлетела к бурлящему горшку и начала разливать по тарелкам следующее блюдо – что-то вроде бараньего супа.

Клод с извозчиком сидели в углу, рядом с писакой, которого уже напечатали. Он, похоже, знал все о газетном деле в Париже. Журналист рассказывал о методах своей работы приятелю, тот внимательно его слушал и, как заметил Клод, платил за обоих. Внесли еще одно блюдо, и извозчик вытер платком лоб, шею и нос, отдыхая от поглощения еды. Он спросил:

– Ну разве это не достойно стола торговца?

По мнению Клода, пища была достаточно хороша, чтобы сравнить ее с достижениями Марии-Луизы.

– Лучше, чем тот язык кабана, что я отведал в первый раз.

– Единственное, что здесь ужасно, так это вино. Просто нарушение всех правил виноградарства. Я удовольствуюсь водой. – Извозчик наполнил два стакана и достал фляжку с уксусом. Он плеснул немного себе и Клоду. – Это чтобы избежать знаменитого парижского поноса, – объяснил Поль. – Ну, расскажи мне о своем первом дне. Какие выводы ты сделал? Какие образы остались в твоей голове, а какие ты нарисовал?

Клод рассказал о многих вещах, хотя больше всего говорил о часах, которые видел в городе. Он изобразил бой часов на башне, стукнув двумя стаканами друг о друга и потерев их. Он описал их тембр в таких подробностях, что сидевший рядом журналист отвернулся от своего платившего товарища, чтобы послушать Клода. А когда он рассказывал о механических напольных часах, из-за которых чуть не опоздал на встречу, журналист был заинтригован настолько, что решил представиться. Вот так Себастьян Плюмо появился в жизни Клода. Плюмо зарабатывал себе на жизнь тем, что писал скандальные утопические романы и плохие стихи. Он был весьма откровенен, говоря о своих достоинствах как писателя.

– Я не член Академии и никогда им не стану. Мое имя никогда не появится в списках тех, кому они платят. Я недостоин их gratifications [52]52
  Денежное вознаграждение, премия (фр.).


[Закрыть]или traitements, [53]53
  Жалованье (фр.).


[Закрыть]– сказал журналист безо всякой враждебности. – Нет, мое имя стоит на обложке нескольких книг, а также записано в архивах парижской полиции: «Плюмо: юрист, писатель, выгнан из бара. Пишет адвокатские mémoires [54]54
  Здесь: записки (фр.).


[Закрыть]о подозрительных делах и непристойные памфлеты».

Журналист не только писал, но и преподавал. Как писатель, он, похоже, был неравнодушен к повестям, основанным на всяческих хитроумных композициях. Например, его герои рассказывали истории во время игры в карты, или в шахматы, или в других вынужденных условиях. Сейчас он работал над книгой под названием «Утопический триалог», в которой три портрета, висевших на стене какого-то северного дворца, спорили друг с другом. Также он собирал заметки для переиздания по-французски запрещенной книги одного англичанина «Сказка со скрытым смыслом». Как преподаватель, он всюду искал легкого заработка и бесплатного ужина, поэтому сейчас находился в компании непубликовавшегося писателя, доведенного до бедности. В комнате люди знакомились и разговаривали по всей длине столов. Плюмо хватило ума не вмешиваться, а просто сидеть, слушать и оценивать возможный доход, какой мог бы принести необычный талант Клода, названный Себастьяном «редким даром тонкого слуха».

– Где ты живешь? – спросил журналист в конце трапезы.

– Пока нигде. – Клод объяснил ситуацию, и писатель предложил свою помощь. Получив одобрение извозчика, Клод принял ее. Юноша спросил, насколько ценны здесь его деньги и часы. После короткого урока по переводу валют Клод убедился, что у него не будет проблем с оплатой жилья.

Извозчик поднялся, чтобы уйти, но задержался на минуту и доел остатки из тарелки Клода.

– Мы с «Люсиль» отправляемся в два часа ночи. О тебе позаботится твой новый знакомый, – передал он бразды дружбы журналисту. – Когда вернусь, обязательно загляну к мадам В.

Отовсюду послышались пожелания удачи. Извозчик разволновался и сказал:

– Ну все, я поехал, надо зарабатывать себе на хлеб!

– Надеюсь, что хлеб будет хорошо пропечен! – присоединился к пожеланиям Клод.

Клод, Плюмо и второй писатель вышли из gargote. Они остановились на улице заимодавцев, и журналист сумел добиться хорошей цены за часы Клода. Себе он взял совсем немного.

Молодой непубликующийся писатель соскучился еще в начале разговора, когда Клод эмоционально рассказывал о бое городских часов, затем ему надоела перебранка с заимодавцами, а теперь он и вовсе обиделся, так как интересы товарища, ужин которого он оплатил, кардинально поменяли свое направление. Он дошел с Плюмо и Клодом до реки, а там покинул их, и они начали искать жилье вдвоем.

Сначала они навели справки там, где жил сам Плюмо, в бернардинском колледже неподалеку от площади Мобер. Мест не оказалось, поэтому они продолжили поиски. Плюмо был настроен оптимистично, но Клод решил, что такое поведение коренится в самой природе журналиста. Отказ в колледже лишь слегка ослабил его уверенность, и они продолжали шагать от дома к дому, выискивая свободную комнату. Они обошли по кругу и квадрату все площади издательского квартала, потом двинулись дальше, демонстрируя чудеса геометрии в поиске места жительства. Они зашли в винный магазин, где отдыхали фонарщики. Клод прослушал несколько бесполезных комментариев по поводу того, как трудно бывает найти место для ночлега. Только после полуночи они наконец нашли жилье.

Клод уже почти сдался, когда Плюмо увидел вдалеке женщину, подметающую крыльцо здания с каменным фасадом. В ходе беседы выяснилось, что из квартиры на третьем этаже съехал жилец, наемный плотник. Его апартаменты были доступны, но больно дороги. Клод уже почти совсем отчаялся, когда уборщица сказала, что есть еще чердак. «Три комнатки» – так она их назвала. Клод согласился, даже не посмотрев на них, к вящему удовольствию Плюмо. Журналист пожелал юноше спокойной ночи, удачи и скрылся в поисках ночных развлечений под сводами мясного рынка. Клод заплатил за четыре ночи. У него не было выбора, и ему очень хотелось спать.

Чтобы добраться до комнаты, подметальщице (она оказалась хозяйкой дома) и Клоду пришлось карабкаться по спиральной лестнице из прогнившего дерева и заржавленного железа. Вокруг было слишком темно, чтобы увидеть, в каком состоянии пребывало все остальное. Правда, нос Клода уловил неприятный запах. Из-за одной двери несло так, что юноша невольно вспомнил гниение и разложение кладбища, мимо которого проходил. Хозяйка пробормотала что-то о набивке чучел. Из другой части здания донесся плач ребенка.

– Напротив живет кормилица, – сказала хозяйка.

Они добрались до верхнего этажа после долгого и утомительного подъема. Клод сбился со счета после сто третьей ступеньки. Хозяйка, задыхаясь, вручила ему огарок свечи.

– Ну, вот мы и на месте. Спокойной ночи! – Клод двинулся вперед и ударился головой о перемычку. – Осторожнее с головой! – предупредила хозяйка.

Чердак находился под крышей с крутыми скатами, отрезающими большую часть пространства для людей выше трех футов ростом. Клод осмотрел все, что мог. Комната была убогая, плохо обставленная и вообще скверная. Когда Клод еще учился, аббат частенько проверял его знания планиметрии, науки, изучающей плоскости. Однако чердак представлял собой что-то невообразимое, недоступное знаниям Клода. Множество раз помещение расширяли, обрубали, разделяли и всячески переделывали, чтобы хоть как-то улучшить условия проживания и хранения. Но работу бросили, так и не закончив, и теперь чердак просто гнил.

Казалось, все природные стихии собрались, чтобы сделать сие место еще мрачнее и зловещее. Практически все доски были заляпаны землей. Ветер выл в перекрытиях над кроватью. Вода капала с крыши, шумно ударяясь о дно подставленного ведра – своеобразная грубая версия водяных часов, за которыми пришлось бы, подумал Клод, постоянно следить во время ливней. Отсутствовал лишь огонь – камин заложили кирпичами. Дыры в стене рядом с местом, где Клод собирался спать, заклеили рекламными листовками и указами, сорванными со столбов. В свете огарка он разобрал какие-то дешевые стишки и песенки. Клод утешился тремя грязными копиями «Удивительного древа знаний». Только и это не помогло заглушить шум, издаваемый совокупляющейся парочкой этажом ниже. Видимо, предыдущий жилец выехал второпях. В углу остались доски. Клод собрал несколько ковриков и соорудил тюфяк, вместо подушки положил свою сумку. Еще долго он ерзал в постели и наконец забылся тревожным неглубоким сном.